Страница:
Мы раз и навсегда установили свои правила. Приходивших встречали дежурные и предлагали раздеться, почистить обувь. Курить полагалось только в отведённом месте. В зрительном зале стояли удобные кресла, всюду чистота и уют. Сначала парни и девушки окрестных деревень пытались перенести к нам порядки своих клубов, но вместо этого сами быстро привыкли к нашим порядкам: преимущества были слишком очевидны. Шли в Борок из деревень девушки в сапогах или валенках, но несли в руках свёртки с туфельками. В зал входили — любо поглядеть.
Но клуб — это, конечно, была не самая главная забота в ряду целой вереницы забот. Труднейшей проблемой были пути сообщения. Летом ещё ничего — грузы гнали баржами из Москвы и других городов по Волге и затем по Суноге до Борка. Но много грузов шло и по железной дороге. Всё больше людей приезжало тоже железной дорогой. И 16 километров от станции Шестихино до Борка в дождь и слякоть приходилось преодолевать с большими мучениями за несколько часов. Машины застревали в грязи, на выручку приходилось посылать тракторы. Хорошая шоссейная дорога нужна была как воздух.
Помню, как-то вошёл ко мне поздним вечером профессор Кузин в мокром брезентовом плаще и грязный с ног до головы.
— Что случилось, Борис Сергеевич? — встревожился я.
— Двенадцать часов добирался на грузовой машине от Шестихина до Борка. Если бы не трактор, до сих пор в грязи сидели бы, — безнадёжно махнул рукой Кузин.
С письмом президента АН СССР я отправился к А. Н. Косыгину. Он тогда, в 1958 году, был заместителем Председателя Совета Министров СССР и председателем Госплана СССР. Алексей Николаевич, как всегда, принял меня очень сердечно. Я рассказал о большом научном значении института и перспективах его развития и о том, что отсутствие дороги грозит затормозить все наши планы.
— А есть ли у Академии наук деньги на это строительство? — поинтересовался Косыгин.
— Денег нет. Надеемся на вашу помощь, Алексей Николаевич. Дорога нужна не только для института. Она пройдёт через населённые пункты Некоузского района и свяжет с железной дорогой колхозы. Ведь их, как и институт, также мучает бездорожье. Это будет дорога областного значения.
Алексей Николаевич некоторое время внимательно рассматривал принесённую мною карту и потом сказал:
— Кто построит эту дорогу?
— От имени всего нашего коллектива прошу поручить это дело Главдорстрою. Его начальник Фёдоров находится сейчас в вашей приёмной, пригласите его, пожалуйста, в кабинет…
Мне повезло, что перед этим разговором я случайно встретился с В. А. Фёдоровым и уговорил его дать согласие на постройку дороги. Фёдоров мыслил перспективно; он понял меня с полуслова и обещал поддержку. Когда его вызвал к себе Косыгин, Фёдоров сказал:
— Главдорстрой согласен выполнить эту работу при условии, если Госплан включит её в наш план и выделит деньги.
— Сделаем это, — коротко заключил Алексей Николаевич.
И через несколько дней мы получили ответ Госплана СССР: постройка дороги от станции Шестихино до посёлка Борок включена в план дорожного строительства 1959 года по Ярославской области, одновременно отпускались деньги. Стоит ли говорить, с каким ликованием наш институт встретил это решение. Радовались не только в Борке, но и во всём районе.
Строилась дорога трудно. Возникло множество проблем, которые порой казались просто неразрешимыми. Мы должны были добыть и подвезти балласт — речной песок и шлак для насыпи. Много тысяч тонн песка пришлось перевезти нам с берегов реки баржами и автомашинами. Неоценимую помощь оказал нам управляющий трестом Череповецметаллургстрой Дмитрий Николаевич Мамлеев, который вместе с комбинатом построил заодно и большой красивый город. Иван Павлович Бардин, частенько навещавший Череповец, в одну из поездок взял меня с собой. Там я и познакомился с Мамлеевым. Он успешно прошёл школу академика Бардина и принадлежал к послевоенному поколению талантливых командиров производства. Мамлеев обещал помочь и помог.
К осени 1959 года от железнодорожного посёлка протянулось асфальтированное шоссе до самого Борка. Теперь путь от Шестихина до института занимал 20 минут.
Постепенно наш институт превратился в солидный научный центр. В Борок стали приезжать на стажировку, на симпозиумы и для ведения исследований научные работники из различных городов России, из союзных республик, а затем мы приняли и первых иностранных учёных. То, что институт располагался в непосредственной близости к изучаемым объектам, давало ему неоспоримые преимущества. Возникали новые научные задачи, строились и вступали в число действующих новые лаборатории, но по-прежнему одной из главных оставалась проблема рыбохозяйственного освоения водохранилищ.
Принято думать, что сущность этой проблемы состоит в рационализации лова рыбы и в разработке методов рыборазведения. Эти вопросы очень важны, но ими занимаются рыбохозяйственные институты. Наш же институт вёл более общие и одновременно более глубокие исследования, которые имели своей целью дать теоретические обоснования для разумного ведения рыбного хозяйства.
Чтобы правильно вести рыбный промысел на водохранилищах, нужно прежде всего иметь представление о размерах их рыбных запасов. Но для этого необходимо знать плодовитость рыб, скорость их размножения, роста, потребность в пище, условия среды и т. п.
При организации рыбного промысла нужно не только стремиться к тому, чтобы вылавливать больше рыбы. Непременно следует заботиться и о том, чтобы не подорвать рыбные запасы. Всем известны случаи, когда в результате бездумного лова рыбы богатейшие водоёмы истощались. Так было, например, на Азовском море, где пришлось на несколько лет вообще прекратить лов рыбы.
В 1961 году я выступил с отчётом о работе института в Ярославском обкоме партии. От имени коллектива я мог с чистой совестью сказать, что исследования, проведённые в «Борке», имеют немаловажное практическое значение для рыбного хозяйства, по крайней мере для волжских водохранилищ. Я рассказал о завершённом комплексе многолетних изучений процесса формирования фауны водохранилищ. Этот труд имел важное значение для планирования мероприятий по рыбохозяйственному освоению водохранилищ как при их проектировании, так и при эксплуатации.
Вокруг «Борка» были идеальные условия для охоты и для рыбалки. В поймах Волги и её притоках гнездилась масса водоплавающей птицы, а весною и осенью во время перелёта птиц здесь отдыхали несметные стаи. И рыбы кругом было в изобилии: судак, лещ, щука, множество всякой мелочи. И хотя я был заядлым охотником и рыболовом, когда я стал директором «Борка», сразу дал себе зарок не брать здесь в руки ни ружья, ни рыболовных снастей, чтобы не подавать примера другим. Больше того, мы добились, что Ярославский облисполком объявил территорию «Борка» и прилегающих к нему лесных и водных угодий заказником, где круглый год запрещалась охота и лов рыбы. Коллектив института взял на себя охрану заповедника.
С начала сезона охоты воздух кругом гремел от выстрелов, а в заказнике преспокойно плавали утки и гуси и совсем близко подпускали к себе лодки с людьми, словно зная, что здесь человек не тронет их.
Но «Борок» наш был островок в море. С болью в сердце смотрел я, как жестоко, как неразумно уничтожаются рыбные запасы не только браконьерами, но и колхозами. Чаша терпения переполнилась, когда браконьеры оказали вооружённое сопротивление нашим сотрудникам, которые совершали на малом судне экспедиционный рейс и попытались помешать им ловить рыбу во время нереста.
Надо было бить во все колокола, поднять общественность в защиту рыбы.
Мы организовали в «Борке» в 1960 году большое совещание, пригласили учёных из Москвы, Ленинграда и других городов, руководителей рыбохозяйственных организаций, председателей и бригадиров рыболовецких колхозов Ярославской, Вологодской и близлежащих областей. Я был рад, что приехал в «Борок» Александр Акимович Ишков.
Наши ихтиологи тщательно подготовились к этому заседанию. На повестке дня был только один вопрос: о запрещении лова рыбы в период нереста на Волге и в водохранилищах. Разговор шёл откровенный и не для всех приятный. Наши учёные оперировали фактами, и только фактами. Весной рыба идёт на нерест, идёт густыми косяками, не замечая опасностей, словно очумелая. В эту пору браконьеры и ставили сети, а крупную рыбу били острогами с лодок. В это же время и многие рыболовецкие колхозы, работавшие с прохладцей весь год, выходили на промысел и за две недели давали годовой план улова рыбы. Учёные говорили и о том, что колхозы используют рыболовные сети с очень мелкой ячеёй, через них даже головастик не проскочит. Так уничтожались рыбные богатства.
Рыбаки сидели притихшие. Действительно, с фактами не поспоришь.
Совещание приняло ряд конкретных рекомендаций: полностью запретить рыбный промысел в период весеннего нереста, объявить беспощадную борьбу с браконьерством, запретить лов рыбы сетями с мелкой ячеёй.
Свои рекомендации мы разослали руководителям рыбной промышленности и в областные исполкомы городов Поволжья. Очень скоро мы получили ответ. Ярославский, Куйбышевский, Ульяновский и Волгоградский облисполкомы вынесли постановления, узаконившие наши рекомендации. Всюду была усилена служба рыбнадзора. Борьба за сохранение рыбных богатств Волги встала на практические рельсы. Коллектив института активно включился в эту борьбу. Как только начинался нерест, на ноги поднимался весь наш коллектив. Все суда института высылались на охрану рыбы, а река была разделена на охранные зоны. Каждый наш начальник экспедиции был одновременно и инспектором рыбоохраны.
Почин института был подхвачен широкой общественностью. Вместе с работниками рыбнадзора и милицией выходили на реку на катерах и лодках бригады коммунистов и комсомольцев из городов и сёл.
Фронт работ института из года в год расширялся, возникали все новые проблемы. Такой, например, была проблема защиты гидросооружений от обрастаний различными организмами. На некоторых ГЭС это обрастание приняло размеры стихийного бедствия, и к нам посыпались запросы от руководителей гидроэлектростанций и городского водоснабжения, проектных организаций. Признаться, я раньше и не слышал о дрейссене, а тут этот моллюск стал главной заботой нашего коллектива, и какое-то время все разговоры велись только вокруг него.
Дрейссена — небольшой моллюск. Оседая на подводных предметах, образует колонии, подчас огромные. Когда дрейссена проникает в трубы, подающие воду к турбинам ГЭС, или в трубы водозаборных станций, то не только уменьшает их площадь, но порой полностью их закупоривает. Известны случаи и у нас и за рубежом, когда дрейссена выводила из строя ГЭС и водопроводы.
Была очевидна необходимость изыскать надёжные способы борьбы с дрейссеной.
Когда началось строительство Куйбышевской ГЭС и создание водохранилища, жизнь поставила нас перед необходимостью организовать там филиал Института биологии водохранилищ. Директором Куйбышевской биостанции был назначен кандидат биологических наук Н. А. Дзюбан. Он развернул экспериментальные работы, и уже через год были получены первые практические рекомендации борьбы с дрейссеной. Разумеется, эти эксперименты базировались на основе глубокого изучения биологии и физиологии моллюска, которое велось в «Борке».
И ещё одна проблема занимает коллектив института с момента его организации и до наших дней. Это борьба с загрязнением водоёмов промышленными и бытовыми стоками.
В наше время загрязнение вод стало глобальной проблемой. Отрадно отметить, что коллектив учёных «Борка» одним из первых включился в борьбу за охрану природы и ведёт её уже третье десятилетие.
Шли годы, коллектив института рос и количественно и качественно. Если в январе 1952 года на биостанции работало всего 8 научных работников, то десять лет спустя уже свыше 30 докторов и кандидатов паук, а всего в штате института трудилось 450 человек. Действовала крепкая партийная организация. В ней было 70 членов и кандидатов партии. Комсомольская организация насчитывала 96 человек. Коммунисты задавали тон всему коллективу, были душой всех наших начинаний. Нам много помогали Ярославский обком КПСС, Некоузский райком партии. Коммунисты института активно участвовали во всех политических кампаниях, проводимых обкомом и райкомом партии, считали культурно-воспитательную работу на селе своим долгом.
Атмосфера в институте — или, как теперь говорят, моральный климат — во многом зависела от прекрасного человека и большого учёного Бориса Сергеевича Кузина. Кузин был моим заместителем по научной части почти 15 лет. Талантливый воспитанник Московского университета, он обладал блестящим умом, широким кругозором. Кроме своей основной научной профессии — энтомологии — Кузин знал очень многое, был энциклопедически образованным человеком. Борис Сергеевич свободно разбирался в тех сложных проблемах, которые нам приходилось решать, и пользовался в коллективе непререкаемым авторитетом. Мы работали с ним в полном контакте.
Борис Сергеевич страдал тяжёлым пороком сердца, но стоически переносил болезнь и работал, пока доставало сил. В 1970 году он стал пенсионером, однако не ушёл из института и ещё три года был консультантом.
Как и многие сотрудники института, Кузин был влюблён в Борон и, выйдя на пенсию, не покинул его, не возвратился в Москву, где имел квартиру.
Когда болезнь совсем свалила его с ног, он написал своего рода завещание, которое просил друзей прочитать после его смерти. Письмо это было зачитано на собрании коллектива.
«Больше всего мне хочется, чтобы после моей смерти институт сохранял возможно более высокий научный уровень в своих исследованиях…
… Для сохранения красоты Борка, при любом его дальнейшем строительстве, необходимо сохранить без всякой застройки участок луга и леса от парка до северной границы Борка…
… Совершенно необходимо всячески поддерживать способную научную молодёжь. Но в то же время внушать молодым сотрудникам, что без большого и серьёзного труда в науке ничего ценного получить нельзя. Нужно всеми силами добиваться отчётливого понимания разницы между настоящей научной продуктивностью и научной карьерой. Но эту разницу должны твёрдо знать прежде всего сами научные руководители.
Всем остающимся напоминаю, что создать наш институт было очень трудно. В это дело была вложена огромная работа многих людей. Но её было бы недостаточно без счастливого стечения некоторых обстоятельств, начиная с того, что к его организации был привлечён И. Д. Папанин. Но и он без необходимых людей не создал бы научного учреждения, которое в настоящее время достаточно себя зарекомендовало и имеет все основания к дальнейшему усилению своего авторитета. Но даже и теперь развалить институт можно очень легко. О том, чтобы этого не произошло, должен заботиться каждый его сотрудник…»
К ведущим учёным, что работали с первых лет становления биостанции и создали славу новому институту, нужно добавить имена учёных, которые пришли к нам позже, но также оставили след в истории института. Это доктора наук М. М. Камшилов, С. М. Драчев, Б. А. Скопинцев, Б. А. Вайнштейн, М. А. Фортунатов, В. И. Рутковский, Б. К. Штегман, Б. В. Краюхин, Н. В. Бодрова, Г. Д. Гончаров. По мере своего развития институт ещё раз изменил своё название. Б. С. Кузин, Ф. Д. Мордухай-Болтовской, М. М. Камшилов и другие ведущие учёные подняли вопрос о том, что название Институт биологии водохранилищ не соответствует содержанию его деятельности, которая ведётся в гораздо больших масштабах.
По просьбе Учёного совета и дирекции института его работа была обсуждена в Отделении биологических наук, а затем на заседании Президиума АН СССР.
Президиум Академии наук СССР постановил Институт биологии водохранилищ АН СССР переименовать в Институт биологии внутренних вод АН СССР.
Так со временем наш институт стал головным научным учреждением Советского Союза по проблеме изучения биологии пресных вод.
Сегодня институт известен далеко за пределами нашей страны. В нём проводятся и всесоюзные научные конференции, и международные симпозиумы. Только за 1972—1976 годы в лабораториях института вели исследования свыше 400 учёных, аспирантов и преподавателей вузов нашей страны и 36 зарубежных учёных — из Польши, Венгрии, Болгарии, ГДР, Чехословакии, Кубы, США, Франции.
Институт — одно из ведущих научных учреждений страны в области исследований окружающей среды, рационального использования биологических ресурсов внутренних водоёмов и их охраны. Наш «Борок» — головное учреждение по изучению влияния загрязнителей на водные организмы и экосистемы водоёмов, играет важную роль в осуществлении советско-американского соглашения о сотрудничестве в области охраны окружающей среды. В рамках советско-английского сотрудничества институт ведёт исследования в области разработки научных основ контроля качества поверхностных вод по гидробиологическим показателям. Представители института участвуют в работе постоянной советско-шведской комиссии по охране вод Балтийского моря от загрязнения.
Коллектив института стремится сочетать теоретические работы с практическими. Так, например, перед началом летнего лова рыбы в Волжском бассейне институт созывает производственные совещания представителей рыболовецких колхозов и уточняет вместе с ними районы промысла, определяет нормы вылова разных видов рыб, рекомендует орудия лова. Эти мероприятия позволяют поддерживать рыбные запасы и рационально их использовать. Научный коллектив изучает круговорот органического вещества в водоёмах и разрабатывает научные основы повышения их полезной продуктивности.
Под руководством В. И. Романенко созданы новые методы очистки сточных вод от ядовитых окислов с помощью бактерий. Это очень важное открытие широко внедряется на многих предприятиях нашей страны и вызвало большой интерес за рубежом.
Учёные «Борка» активно участвуют в большинстве научных и народнохозяйственных начинаний, связанных с проблемами биологии пресноводных водоёмов, которые проводятся в нашей стране. В каком бы районе нашей страны эти начинания ни возникали, сотрудники «Борка» едут туда. Учёные института много работают и за рубежом. Первым вышел на международную арену 10. И. Сорокин. Труды Сорокина о процессах создания первичной биологической продукции в водной среде принесли ему мировую известность. По приглашению ЮНЕСКО Юрий Иванович работал на тропических островах Тихого океана, где вместе с американскими учёными провёл ряд интересных исследований. Научные работники института А. В. Монаков и В. П. Курдин почти год провели в Судане — помогли местным учёным изучить биологические ресурсы зоны реки Нил и разработать мероприятия по использованию её природных богатств. На Кубе несколько месяцев трудились доктора биологических наук А. Г. Поддубный и В. И. Романенко, гидробиолог И. Е. Пермитин и два лаборанта.
«Борок» создавал большой коллектив. Велика заслуга научных работников, но не меньшая — строителей, дорожников, врачей, учителей, кто отдал институту десятилетия и работал, как говорится, не за страх, а за совесть.
Трудно перечислить всех тех, кто помогал создавать «Борок». Но всё же мне хочется выделить участие главного инженера Управления делами Академии наук СССР Дмитрия Васильевича Харитонова. Именно вместе с Харитоновым совершил я первые выезды в биологическую станцию «Борок», вместе с ним разрабатывал основные направления работ по строительству нового Борка и в течение многих лет получал от Харитонова большую помощь во всех работах. В один из его последних приездов в Борок я навестил его в гостинице, где он остановился. Сидя в комфортабельном номере, глядя на заснеженные берёзы и уютный посёлок, Харитонов вдруг спросил:
— А помните, Иван Дмитриевич, наш первый приезд в Борок?
— Хорошо помню. Ну и что же?
— Надеюсь, вы не забыли, где и как тогда мы с вами жили? Голову негде было приклонить. Спали на письменных столах в холодной конторе. А теперь? Даже не верится, что на нашей с вами памяти здесь такая глушь была…
Повторяю, многих трудов стоил всем нам Борок. Немало и сил и здоровья, бессонных ночей отнял он и у меня. Это — моё кровное детище, моя гордость. А с детищем всегда трудно расставаться.
Но настал день, когда мне пришлось это сделать. Возраст берет своё — от него не уйдёшь. Конечно, связи с «Борком» не прервались. Ко мне и сегодня приезжают оттуда с разными просьбами, и я продолжаю охотно помогать институту и словом и делом. То, с чем связан был кровно два десятка лет, нельзя вычеркнуть из жизни, нельзя выбросить вон из сердца и памяти.
Впервые я посетил Борок уже как гость в апреле 1974 года, когда получил такую телеграмму:
«Дорогой Иван Дмитриевич, Вас, организатора и создателя института, нашего постоянного незаменимого вдохновителя и защитника, будем бесконечно рады видеть 26 апреля, когда коллектив будет отмечать 250-летие Академии. По поручению коллектива Буторин, Романенко, Литвинов, Гречанов».
Ну как было не откликнуться на такое приглашение!
Мне предоставили честь открыть юбилейное заседание Учёного совета. Большая аудитория была переполнена. Здесь собрались все сотрудники института, приехало много гостей из Ярославля, Рыбинска, Некоуза. Я рассказал о том, каким был Борок 22 года назад и какую колоссальную работу провёл коллектив, чтобы превратить его в образцовый научный центр. Было много выступлений. Мне был преподнесён приветственный адрес от областного комитета партии.
Должен сказать, что если на первых порах областные организации несколько недоверчиво посматривали в сторону «Борка», то вскоре убедились, что на территории области создаётся новое передовое научное учреждение, и резко изменили своё отношение к нам. В тесном контакте работали мы и с руководителями Некоузского района.
В тот мой приезд я наконец нашёл время прочесть Книгу отзывов о работе института. Записей много. В них и благодарность за гостеприимство, и восхищение увиденным, и добрые пожелания дальнейших успехов.
Так, Джефри Фрайер, доктор наук из биологического общества Великобритании, пишет, что он был «очень удивлён масштабами института, который, несомненно, представляет крупнейший институт такого рода в мире».
Японский учёный Ш. Хори, работающий на гидробиологической станции университета города Киото, оставил такую запись: «Я — первый посетитель из Японии. Безусловно, это одно из лучших лимнологических учреждений мира».
В институте часто и подолгу трудились научные работники из социалистических стран. Уезжая, почти все они писали в Книге отзывов добрые, благодарные строки. Я приведу только такую краткую запись:
«„Борок“ совсем очаровал меня. Высокий уровень научных работ, отличная аппаратура и, главным образом, люди — хорошие специалисты, интересные и очень, очень милые. Уезжаю, надеясь, что будет у меня возможность снова сюда приехать. Ева Камлер, Институт экспериментальной гидробиологии, Варшава, Польша».
Все эти отзывы искренни, написаны от чистого сердца, а не просто дань вежливости.
На этом я заканчиваю рассказ о «Борке». Конечно, за пределами главы осталось очень многое: не все проблемы назвал, не обо всех — достойных этого! — людях рассказал. Но ведь говорил же К. Г. Паустовский, что и день жизни — только один день — огромен и что описать его под силу разве что очень одарённому человеку. А история «Борка» — это много тысяч дней и сотни человеческих судеб, подчас очень сложных. Хотя, опять-таки, вряд ли бывают простые судьбы и простая жизнь.
ГЕОГРАФИЯ — НАУКА ТОЧНАЯ
Но клуб — это, конечно, была не самая главная забота в ряду целой вереницы забот. Труднейшей проблемой были пути сообщения. Летом ещё ничего — грузы гнали баржами из Москвы и других городов по Волге и затем по Суноге до Борка. Но много грузов шло и по железной дороге. Всё больше людей приезжало тоже железной дорогой. И 16 километров от станции Шестихино до Борка в дождь и слякоть приходилось преодолевать с большими мучениями за несколько часов. Машины застревали в грязи, на выручку приходилось посылать тракторы. Хорошая шоссейная дорога нужна была как воздух.
Помню, как-то вошёл ко мне поздним вечером профессор Кузин в мокром брезентовом плаще и грязный с ног до головы.
— Что случилось, Борис Сергеевич? — встревожился я.
— Двенадцать часов добирался на грузовой машине от Шестихина до Борка. Если бы не трактор, до сих пор в грязи сидели бы, — безнадёжно махнул рукой Кузин.
С письмом президента АН СССР я отправился к А. Н. Косыгину. Он тогда, в 1958 году, был заместителем Председателя Совета Министров СССР и председателем Госплана СССР. Алексей Николаевич, как всегда, принял меня очень сердечно. Я рассказал о большом научном значении института и перспективах его развития и о том, что отсутствие дороги грозит затормозить все наши планы.
— А есть ли у Академии наук деньги на это строительство? — поинтересовался Косыгин.
— Денег нет. Надеемся на вашу помощь, Алексей Николаевич. Дорога нужна не только для института. Она пройдёт через населённые пункты Некоузского района и свяжет с железной дорогой колхозы. Ведь их, как и институт, также мучает бездорожье. Это будет дорога областного значения.
Алексей Николаевич некоторое время внимательно рассматривал принесённую мною карту и потом сказал:
— Кто построит эту дорогу?
— От имени всего нашего коллектива прошу поручить это дело Главдорстрою. Его начальник Фёдоров находится сейчас в вашей приёмной, пригласите его, пожалуйста, в кабинет…
Мне повезло, что перед этим разговором я случайно встретился с В. А. Фёдоровым и уговорил его дать согласие на постройку дороги. Фёдоров мыслил перспективно; он понял меня с полуслова и обещал поддержку. Когда его вызвал к себе Косыгин, Фёдоров сказал:
— Главдорстрой согласен выполнить эту работу при условии, если Госплан включит её в наш план и выделит деньги.
— Сделаем это, — коротко заключил Алексей Николаевич.
И через несколько дней мы получили ответ Госплана СССР: постройка дороги от станции Шестихино до посёлка Борок включена в план дорожного строительства 1959 года по Ярославской области, одновременно отпускались деньги. Стоит ли говорить, с каким ликованием наш институт встретил это решение. Радовались не только в Борке, но и во всём районе.
Строилась дорога трудно. Возникло множество проблем, которые порой казались просто неразрешимыми. Мы должны были добыть и подвезти балласт — речной песок и шлак для насыпи. Много тысяч тонн песка пришлось перевезти нам с берегов реки баржами и автомашинами. Неоценимую помощь оказал нам управляющий трестом Череповецметаллургстрой Дмитрий Николаевич Мамлеев, который вместе с комбинатом построил заодно и большой красивый город. Иван Павлович Бардин, частенько навещавший Череповец, в одну из поездок взял меня с собой. Там я и познакомился с Мамлеевым. Он успешно прошёл школу академика Бардина и принадлежал к послевоенному поколению талантливых командиров производства. Мамлеев обещал помочь и помог.
К осени 1959 года от железнодорожного посёлка протянулось асфальтированное шоссе до самого Борка. Теперь путь от Шестихина до института занимал 20 минут.
Постепенно наш институт превратился в солидный научный центр. В Борок стали приезжать на стажировку, на симпозиумы и для ведения исследований научные работники из различных городов России, из союзных республик, а затем мы приняли и первых иностранных учёных. То, что институт располагался в непосредственной близости к изучаемым объектам, давало ему неоспоримые преимущества. Возникали новые научные задачи, строились и вступали в число действующих новые лаборатории, но по-прежнему одной из главных оставалась проблема рыбохозяйственного освоения водохранилищ.
Принято думать, что сущность этой проблемы состоит в рационализации лова рыбы и в разработке методов рыборазведения. Эти вопросы очень важны, но ими занимаются рыбохозяйственные институты. Наш же институт вёл более общие и одновременно более глубокие исследования, которые имели своей целью дать теоретические обоснования для разумного ведения рыбного хозяйства.
Чтобы правильно вести рыбный промысел на водохранилищах, нужно прежде всего иметь представление о размерах их рыбных запасов. Но для этого необходимо знать плодовитость рыб, скорость их размножения, роста, потребность в пище, условия среды и т. п.
При организации рыбного промысла нужно не только стремиться к тому, чтобы вылавливать больше рыбы. Непременно следует заботиться и о том, чтобы не подорвать рыбные запасы. Всем известны случаи, когда в результате бездумного лова рыбы богатейшие водоёмы истощались. Так было, например, на Азовском море, где пришлось на несколько лет вообще прекратить лов рыбы.
В 1961 году я выступил с отчётом о работе института в Ярославском обкоме партии. От имени коллектива я мог с чистой совестью сказать, что исследования, проведённые в «Борке», имеют немаловажное практическое значение для рыбного хозяйства, по крайней мере для волжских водохранилищ. Я рассказал о завершённом комплексе многолетних изучений процесса формирования фауны водохранилищ. Этот труд имел важное значение для планирования мероприятий по рыбохозяйственному освоению водохранилищ как при их проектировании, так и при эксплуатации.
Вокруг «Борка» были идеальные условия для охоты и для рыбалки. В поймах Волги и её притоках гнездилась масса водоплавающей птицы, а весною и осенью во время перелёта птиц здесь отдыхали несметные стаи. И рыбы кругом было в изобилии: судак, лещ, щука, множество всякой мелочи. И хотя я был заядлым охотником и рыболовом, когда я стал директором «Борка», сразу дал себе зарок не брать здесь в руки ни ружья, ни рыболовных снастей, чтобы не подавать примера другим. Больше того, мы добились, что Ярославский облисполком объявил территорию «Борка» и прилегающих к нему лесных и водных угодий заказником, где круглый год запрещалась охота и лов рыбы. Коллектив института взял на себя охрану заповедника.
С начала сезона охоты воздух кругом гремел от выстрелов, а в заказнике преспокойно плавали утки и гуси и совсем близко подпускали к себе лодки с людьми, словно зная, что здесь человек не тронет их.
Но «Борок» наш был островок в море. С болью в сердце смотрел я, как жестоко, как неразумно уничтожаются рыбные запасы не только браконьерами, но и колхозами. Чаша терпения переполнилась, когда браконьеры оказали вооружённое сопротивление нашим сотрудникам, которые совершали на малом судне экспедиционный рейс и попытались помешать им ловить рыбу во время нереста.
Надо было бить во все колокола, поднять общественность в защиту рыбы.
Мы организовали в «Борке» в 1960 году большое совещание, пригласили учёных из Москвы, Ленинграда и других городов, руководителей рыбохозяйственных организаций, председателей и бригадиров рыболовецких колхозов Ярославской, Вологодской и близлежащих областей. Я был рад, что приехал в «Борок» Александр Акимович Ишков.
Наши ихтиологи тщательно подготовились к этому заседанию. На повестке дня был только один вопрос: о запрещении лова рыбы в период нереста на Волге и в водохранилищах. Разговор шёл откровенный и не для всех приятный. Наши учёные оперировали фактами, и только фактами. Весной рыба идёт на нерест, идёт густыми косяками, не замечая опасностей, словно очумелая. В эту пору браконьеры и ставили сети, а крупную рыбу били острогами с лодок. В это же время и многие рыболовецкие колхозы, работавшие с прохладцей весь год, выходили на промысел и за две недели давали годовой план улова рыбы. Учёные говорили и о том, что колхозы используют рыболовные сети с очень мелкой ячеёй, через них даже головастик не проскочит. Так уничтожались рыбные богатства.
Рыбаки сидели притихшие. Действительно, с фактами не поспоришь.
Совещание приняло ряд конкретных рекомендаций: полностью запретить рыбный промысел в период весеннего нереста, объявить беспощадную борьбу с браконьерством, запретить лов рыбы сетями с мелкой ячеёй.
Свои рекомендации мы разослали руководителям рыбной промышленности и в областные исполкомы городов Поволжья. Очень скоро мы получили ответ. Ярославский, Куйбышевский, Ульяновский и Волгоградский облисполкомы вынесли постановления, узаконившие наши рекомендации. Всюду была усилена служба рыбнадзора. Борьба за сохранение рыбных богатств Волги встала на практические рельсы. Коллектив института активно включился в эту борьбу. Как только начинался нерест, на ноги поднимался весь наш коллектив. Все суда института высылались на охрану рыбы, а река была разделена на охранные зоны. Каждый наш начальник экспедиции был одновременно и инспектором рыбоохраны.
Почин института был подхвачен широкой общественностью. Вместе с работниками рыбнадзора и милицией выходили на реку на катерах и лодках бригады коммунистов и комсомольцев из городов и сёл.
Фронт работ института из года в год расширялся, возникали все новые проблемы. Такой, например, была проблема защиты гидросооружений от обрастаний различными организмами. На некоторых ГЭС это обрастание приняло размеры стихийного бедствия, и к нам посыпались запросы от руководителей гидроэлектростанций и городского водоснабжения, проектных организаций. Признаться, я раньше и не слышал о дрейссене, а тут этот моллюск стал главной заботой нашего коллектива, и какое-то время все разговоры велись только вокруг него.
Дрейссена — небольшой моллюск. Оседая на подводных предметах, образует колонии, подчас огромные. Когда дрейссена проникает в трубы, подающие воду к турбинам ГЭС, или в трубы водозаборных станций, то не только уменьшает их площадь, но порой полностью их закупоривает. Известны случаи и у нас и за рубежом, когда дрейссена выводила из строя ГЭС и водопроводы.
Была очевидна необходимость изыскать надёжные способы борьбы с дрейссеной.
Когда началось строительство Куйбышевской ГЭС и создание водохранилища, жизнь поставила нас перед необходимостью организовать там филиал Института биологии водохранилищ. Директором Куйбышевской биостанции был назначен кандидат биологических наук Н. А. Дзюбан. Он развернул экспериментальные работы, и уже через год были получены первые практические рекомендации борьбы с дрейссеной. Разумеется, эти эксперименты базировались на основе глубокого изучения биологии и физиологии моллюска, которое велось в «Борке».
И ещё одна проблема занимает коллектив института с момента его организации и до наших дней. Это борьба с загрязнением водоёмов промышленными и бытовыми стоками.
В наше время загрязнение вод стало глобальной проблемой. Отрадно отметить, что коллектив учёных «Борка» одним из первых включился в борьбу за охрану природы и ведёт её уже третье десятилетие.
Шли годы, коллектив института рос и количественно и качественно. Если в январе 1952 года на биостанции работало всего 8 научных работников, то десять лет спустя уже свыше 30 докторов и кандидатов паук, а всего в штате института трудилось 450 человек. Действовала крепкая партийная организация. В ней было 70 членов и кандидатов партии. Комсомольская организация насчитывала 96 человек. Коммунисты задавали тон всему коллективу, были душой всех наших начинаний. Нам много помогали Ярославский обком КПСС, Некоузский райком партии. Коммунисты института активно участвовали во всех политических кампаниях, проводимых обкомом и райкомом партии, считали культурно-воспитательную работу на селе своим долгом.
Атмосфера в институте — или, как теперь говорят, моральный климат — во многом зависела от прекрасного человека и большого учёного Бориса Сергеевича Кузина. Кузин был моим заместителем по научной части почти 15 лет. Талантливый воспитанник Московского университета, он обладал блестящим умом, широким кругозором. Кроме своей основной научной профессии — энтомологии — Кузин знал очень многое, был энциклопедически образованным человеком. Борис Сергеевич свободно разбирался в тех сложных проблемах, которые нам приходилось решать, и пользовался в коллективе непререкаемым авторитетом. Мы работали с ним в полном контакте.
Борис Сергеевич страдал тяжёлым пороком сердца, но стоически переносил болезнь и работал, пока доставало сил. В 1970 году он стал пенсионером, однако не ушёл из института и ещё три года был консультантом.
Как и многие сотрудники института, Кузин был влюблён в Борон и, выйдя на пенсию, не покинул его, не возвратился в Москву, где имел квартиру.
Когда болезнь совсем свалила его с ног, он написал своего рода завещание, которое просил друзей прочитать после его смерти. Письмо это было зачитано на собрании коллектива.
«Больше всего мне хочется, чтобы после моей смерти институт сохранял возможно более высокий научный уровень в своих исследованиях…
… Для сохранения красоты Борка, при любом его дальнейшем строительстве, необходимо сохранить без всякой застройки участок луга и леса от парка до северной границы Борка…
… Совершенно необходимо всячески поддерживать способную научную молодёжь. Но в то же время внушать молодым сотрудникам, что без большого и серьёзного труда в науке ничего ценного получить нельзя. Нужно всеми силами добиваться отчётливого понимания разницы между настоящей научной продуктивностью и научной карьерой. Но эту разницу должны твёрдо знать прежде всего сами научные руководители.
Всем остающимся напоминаю, что создать наш институт было очень трудно. В это дело была вложена огромная работа многих людей. Но её было бы недостаточно без счастливого стечения некоторых обстоятельств, начиная с того, что к его организации был привлечён И. Д. Папанин. Но и он без необходимых людей не создал бы научного учреждения, которое в настоящее время достаточно себя зарекомендовало и имеет все основания к дальнейшему усилению своего авторитета. Но даже и теперь развалить институт можно очень легко. О том, чтобы этого не произошло, должен заботиться каждый его сотрудник…»
К ведущим учёным, что работали с первых лет становления биостанции и создали славу новому институту, нужно добавить имена учёных, которые пришли к нам позже, но также оставили след в истории института. Это доктора наук М. М. Камшилов, С. М. Драчев, Б. А. Скопинцев, Б. А. Вайнштейн, М. А. Фортунатов, В. И. Рутковский, Б. К. Штегман, Б. В. Краюхин, Н. В. Бодрова, Г. Д. Гончаров. По мере своего развития институт ещё раз изменил своё название. Б. С. Кузин, Ф. Д. Мордухай-Болтовской, М. М. Камшилов и другие ведущие учёные подняли вопрос о том, что название Институт биологии водохранилищ не соответствует содержанию его деятельности, которая ведётся в гораздо больших масштабах.
По просьбе Учёного совета и дирекции института его работа была обсуждена в Отделении биологических наук, а затем на заседании Президиума АН СССР.
Президиум Академии наук СССР постановил Институт биологии водохранилищ АН СССР переименовать в Институт биологии внутренних вод АН СССР.
Так со временем наш институт стал головным научным учреждением Советского Союза по проблеме изучения биологии пресных вод.
Сегодня институт известен далеко за пределами нашей страны. В нём проводятся и всесоюзные научные конференции, и международные симпозиумы. Только за 1972—1976 годы в лабораториях института вели исследования свыше 400 учёных, аспирантов и преподавателей вузов нашей страны и 36 зарубежных учёных — из Польши, Венгрии, Болгарии, ГДР, Чехословакии, Кубы, США, Франции.
Институт — одно из ведущих научных учреждений страны в области исследований окружающей среды, рационального использования биологических ресурсов внутренних водоёмов и их охраны. Наш «Борок» — головное учреждение по изучению влияния загрязнителей на водные организмы и экосистемы водоёмов, играет важную роль в осуществлении советско-американского соглашения о сотрудничестве в области охраны окружающей среды. В рамках советско-английского сотрудничества институт ведёт исследования в области разработки научных основ контроля качества поверхностных вод по гидробиологическим показателям. Представители института участвуют в работе постоянной советско-шведской комиссии по охране вод Балтийского моря от загрязнения.
Коллектив института стремится сочетать теоретические работы с практическими. Так, например, перед началом летнего лова рыбы в Волжском бассейне институт созывает производственные совещания представителей рыболовецких колхозов и уточняет вместе с ними районы промысла, определяет нормы вылова разных видов рыб, рекомендует орудия лова. Эти мероприятия позволяют поддерживать рыбные запасы и рационально их использовать. Научный коллектив изучает круговорот органического вещества в водоёмах и разрабатывает научные основы повышения их полезной продуктивности.
Под руководством В. И. Романенко созданы новые методы очистки сточных вод от ядовитых окислов с помощью бактерий. Это очень важное открытие широко внедряется на многих предприятиях нашей страны и вызвало большой интерес за рубежом.
Учёные «Борка» активно участвуют в большинстве научных и народнохозяйственных начинаний, связанных с проблемами биологии пресноводных водоёмов, которые проводятся в нашей стране. В каком бы районе нашей страны эти начинания ни возникали, сотрудники «Борка» едут туда. Учёные института много работают и за рубежом. Первым вышел на международную арену 10. И. Сорокин. Труды Сорокина о процессах создания первичной биологической продукции в водной среде принесли ему мировую известность. По приглашению ЮНЕСКО Юрий Иванович работал на тропических островах Тихого океана, где вместе с американскими учёными провёл ряд интересных исследований. Научные работники института А. В. Монаков и В. П. Курдин почти год провели в Судане — помогли местным учёным изучить биологические ресурсы зоны реки Нил и разработать мероприятия по использованию её природных богатств. На Кубе несколько месяцев трудились доктора биологических наук А. Г. Поддубный и В. И. Романенко, гидробиолог И. Е. Пермитин и два лаборанта.
«Борок» создавал большой коллектив. Велика заслуга научных работников, но не меньшая — строителей, дорожников, врачей, учителей, кто отдал институту десятилетия и работал, как говорится, не за страх, а за совесть.
Трудно перечислить всех тех, кто помогал создавать «Борок». Но всё же мне хочется выделить участие главного инженера Управления делами Академии наук СССР Дмитрия Васильевича Харитонова. Именно вместе с Харитоновым совершил я первые выезды в биологическую станцию «Борок», вместе с ним разрабатывал основные направления работ по строительству нового Борка и в течение многих лет получал от Харитонова большую помощь во всех работах. В один из его последних приездов в Борок я навестил его в гостинице, где он остановился. Сидя в комфортабельном номере, глядя на заснеженные берёзы и уютный посёлок, Харитонов вдруг спросил:
— А помните, Иван Дмитриевич, наш первый приезд в Борок?
— Хорошо помню. Ну и что же?
— Надеюсь, вы не забыли, где и как тогда мы с вами жили? Голову негде было приклонить. Спали на письменных столах в холодной конторе. А теперь? Даже не верится, что на нашей с вами памяти здесь такая глушь была…
Повторяю, многих трудов стоил всем нам Борок. Немало и сил и здоровья, бессонных ночей отнял он и у меня. Это — моё кровное детище, моя гордость. А с детищем всегда трудно расставаться.
Но настал день, когда мне пришлось это сделать. Возраст берет своё — от него не уйдёшь. Конечно, связи с «Борком» не прервались. Ко мне и сегодня приезжают оттуда с разными просьбами, и я продолжаю охотно помогать институту и словом и делом. То, с чем связан был кровно два десятка лет, нельзя вычеркнуть из жизни, нельзя выбросить вон из сердца и памяти.
Впервые я посетил Борок уже как гость в апреле 1974 года, когда получил такую телеграмму:
«Дорогой Иван Дмитриевич, Вас, организатора и создателя института, нашего постоянного незаменимого вдохновителя и защитника, будем бесконечно рады видеть 26 апреля, когда коллектив будет отмечать 250-летие Академии. По поручению коллектива Буторин, Романенко, Литвинов, Гречанов».
Ну как было не откликнуться на такое приглашение!
Мне предоставили честь открыть юбилейное заседание Учёного совета. Большая аудитория была переполнена. Здесь собрались все сотрудники института, приехало много гостей из Ярославля, Рыбинска, Некоуза. Я рассказал о том, каким был Борок 22 года назад и какую колоссальную работу провёл коллектив, чтобы превратить его в образцовый научный центр. Было много выступлений. Мне был преподнесён приветственный адрес от областного комитета партии.
Должен сказать, что если на первых порах областные организации несколько недоверчиво посматривали в сторону «Борка», то вскоре убедились, что на территории области создаётся новое передовое научное учреждение, и резко изменили своё отношение к нам. В тесном контакте работали мы и с руководителями Некоузского района.
В тот мой приезд я наконец нашёл время прочесть Книгу отзывов о работе института. Записей много. В них и благодарность за гостеприимство, и восхищение увиденным, и добрые пожелания дальнейших успехов.
Так, Джефри Фрайер, доктор наук из биологического общества Великобритании, пишет, что он был «очень удивлён масштабами института, который, несомненно, представляет крупнейший институт такого рода в мире».
Японский учёный Ш. Хори, работающий на гидробиологической станции университета города Киото, оставил такую запись: «Я — первый посетитель из Японии. Безусловно, это одно из лучших лимнологических учреждений мира».
В институте часто и подолгу трудились научные работники из социалистических стран. Уезжая, почти все они писали в Книге отзывов добрые, благодарные строки. Я приведу только такую краткую запись:
«„Борок“ совсем очаровал меня. Высокий уровень научных работ, отличная аппаратура и, главным образом, люди — хорошие специалисты, интересные и очень, очень милые. Уезжаю, надеясь, что будет у меня возможность снова сюда приехать. Ева Камлер, Институт экспериментальной гидробиологии, Варшава, Польша».
Все эти отзывы искренни, написаны от чистого сердца, а не просто дань вежливости.
На этом я заканчиваю рассказ о «Борке». Конечно, за пределами главы осталось очень многое: не все проблемы назвал, не обо всех — достойных этого! — людях рассказал. Но ведь говорил же К. Г. Паустовский, что и день жизни — только один день — огромен и что описать его под силу разве что очень одарённому человеку. А история «Борка» — это много тысяч дней и сотни человеческих судеб, подчас очень сложных. Хотя, опять-таки, вряд ли бывают простые судьбы и простая жизнь.
ГЕОГРАФИЯ — НАУКА ТОЧНАЯ
В декабре 1975 года попал я в Тбилиси — там состоялся VI съезд Географического общества СССР. Общество это славно именами и традициями. Лучшая из этих традиций — активное вмешательство в жизнь, стремление помочь партии и государству решить сложнейшие проблемы взаимоотношений природы и человека. Число этих проблем быстро растёт в наш стремительный, богатый открытиями и противоречиями век. Множатся и задачи, которые решают сегодня географы Советского Союза.
Так получилось, что, хотя я изъездил раньше нашу страну вдоль и поперёк, в Тбилиси не был. И пожалел об этом. После московской метели нас встретил тёплый и светлый, почти весенний день. Продавали цветы, и весь город с первой минуты показался нам спокойным и дружелюбным. Так оно и было. О грузинском радушии и говорить нечего, о нём все знают, и всё-таки никогда раньше я не встречал такого.
За восемь дней работы съезда его делегаты прослушали в общей сложности 370 докладов на пленарных заседаниях и у стендов. Отчёт о работе общества сделал вице-президент Географического общества СССР директор Института Арктики и Антарктики Алексей Фёдорович Трёшников, учёный и путешественник, умный руководитель, обаятельнейший человек.
Так получилось, что, хотя я изъездил раньше нашу страну вдоль и поперёк, в Тбилиси не был. И пожалел об этом. После московской метели нас встретил тёплый и светлый, почти весенний день. Продавали цветы, и весь город с первой минуты показался нам спокойным и дружелюбным. Так оно и было. О грузинском радушии и говорить нечего, о нём все знают, и всё-таки никогда раньше я не встречал такого.
За восемь дней работы съезда его делегаты прослушали в общей сложности 370 докладов на пленарных заседаниях и у стендов. Отчёт о работе общества сделал вице-президент Географического общества СССР директор Института Арктики и Антарктики Алексей Фёдорович Трёшников, учёный и путешественник, умный руководитель, обаятельнейший человек.