Поэтому Он и скрылся на островах в Атлантическом океане, неподалеку от того места, где когда-то находилась центральная Клетка этой Доски, известная людям как Атлантида.
Но Он и в этот раз просчитался. Сначала с неудовольствием нашел Он на этих островах туземцев, но Ему удалось избегать общения с ними, скрывая свой маленький остров от посторонних глаз. Изредка выбирался Он на разведку, молчаливо и скрытно наблюдая за примитивной жизнью дикарей, борясь с желанием в который раз сыграть роль очередного бога...
А сейчас Он смотрел на европейские корабли у берегов Гуанахани, и они казались ему мрачными вестниками грядущих катастроф. Он чувствовал, что вскоре Доска вновь изменится до неузнаваемости.
Сейчас эти моряки, высадившиеся на пологий пляж и водрузившие над островом знамя первооткрывателей, еще робки и слишком счастливы, чтобы думать о будущем. Сейчас они настроены благодушно и дружелюбно, одаривая темнокожих язычников подарками и не желая конфликтовать с ними.
Но скоро сюда доберутся колонизаторы и солдаты, миссионеры и купцы, а они принесут с собой «высокую», на их взгляд, цивилизацию, а столкновение двух культур приведет только к одному – к гибели одной из них... Такова вся история человечества, от начала времен. Сперва благие намерения – а потом ужасающая резня...
Внезапно Он услышал, как кто-то идет по лесу, насвистывая. Судя по тяжелым шагам, один из приплывших европейцев... Что он тут делает?
Осторожно и бесшумно покинув свой наблюдательный пункт у берега, Он отошел в сторону и притаился, глядя на заросли, из которых должен появиться чужак. Листья раздвинулись, и Он увидел крепкого бородатого матроса, который тащил на плече бурдюки. Значит, его послали за водой, а туземцы указали ему путь к источнику.
Что ж, хороший шанс узнать, что происходит...
Сконцентрировавшись, Он направил поток Силы в ничего не подозревающего матроса. Силой внушения Он остановил европейца, и тот замер, остекленевшими глазами глядя прямо перед собой.
Подойдя к бородачу, Он мысленно приказал ему сказать первое пришедшее на ум предложение и вскоре уже знал, что перед ним испанец, поскольку матрос произнес:
– Dios cuida a Сristobal[6].
Короткий допрос – и все стало ясно. Испанские каравеллы, которые вел генуэзец Христофор Колумб, вышли из Палоса и пересекли Атлантику. Высадившиеся на Гуанахани европейцы почему-то наивно полагали, что добрались до Индии. Еще несколько вопросов, попытка выяснить, что сейчас творится в мире... Но безрезультатно. Попавшийся Ему испанец оказался невеждой, бывшим рыбаком, который толком ничего не знал.
Той информации, что Он получил, достаточно, поэтому Он предусмотрительно скрылся в зарослях и, сняв капкан внушения, смотрел, как ничего не заметивший матрос пошел дальше, продолжая насвистывать веселую песенку.
Нужно убираться отсюда как можно быстрее, пока этот райский уголок не превратился в ад. На этой Доске оставалось еще немало мест, где можно до поры до времени спокойно жить...
Жаль оставлять обжитой уголок, но Он не в силах сейчас вернуться к людям. Надо скрываться, и чем дольше, тем лучше. Надо все обдумать, все для себя решить и постараться понять этих странных, сложных, непредсказуемых людей. Иначе жизнь на этой Доске станет для Него невыносимой, а тогда пропадет сам смысл Его существования. Исчезнет то, ради чего Он защищает эту Доску от Белых...
Надо все решить...
Москва. Пешка
Я вошел в оружейную после Тани. Степан, стоявший возле открытых ящиков, бросил на меня странный взгляд и молча принялся собирать комплект.
Комбинезон, бронежилет, шлем, рация с гарнитурой и ларингофоном, жилет для магазинов и мелочовки... знакомые нам по тренировкам сто седьмой «калаш» и «G36C», коробка магазинов, гранаты... Снова война. Снова ад.
Хотя этот ад не идет ни в какое сравнение с тем, что испытывал я, глядя на лица своих соратников. Как радовались они, когда я вернулся... Как обнимали меня, хлопали по плечу и подбадривали... В их глазах я не видел ничего, кроме искренности. Они не понимали. Ничего не понимали. И ничего не знали.
А я натянуто улыбался в ответ, отвечал на рукопожатия... Но мое сердце облилось кровью, когда меня обняла Соня, шепнув на ухо, какой я молодец, что вернулся...
В душе воцарилась пустота, вакуум, заполнивший мое нутро холодом. Я двигался, словно во сне, все окружающее казалось миражом, химерой... Жизнь потеряла всякий смысл, все превратилось в ложь, которая стремительно множилась и в результате погребла меня под лавиной внутреннего отчуждения.
Я чужой среди своих. Только они об этом еще не знают. Знает только Игрок, и, возможно, догадывается Толя. Все ребята получили новый статус, кроме меня. Степан, каким-то образом переживший Прорыв, теперь Тура. И он наверняка заслужил этот статус. Все они заслужили, кроме меня. Неужели они не поняли, почему Игрок оставил меня Пешкой?..
– Вот, – нарушил молчание Степан, указывая на комплект амуниции. – Здесь, пожалуй, все. Дополнительные боеприпасы раздадим перед боем.
Я молча закинул на плечо автоматы, сгреб в охапку одежду и тяжелый бронежилет, но когда взял в руки коробку с магазинами и повернулся, чтобы выйти из оружейной, Старший вдруг сказал:
– Егор.
Я обернулся. Он сидел, сложив руки на груди, и смотрел в сторону.
– Я знаю, что ты чувствуешь. Уж поверь.
Закусив губу, я смотрел на него, не зная, что ответить.
– Толя сказал, что ты вытащил с Клетки Оксану, но... не донес. – Он кашлянул, словно пересохло горло. – Я... в общем, я точно так же не донес Наташу...
Я молча смотрел на него, не в силах произнести ни слова. Он?.. Наташа? Он вынес Наташу?..
– Помни, что время лечит. Станет легче...
На глазах навернулись слезы. За что ты наказываешь меня, Господи? Я же и так в аду...
Я ничего не ответил, вышел из оружейной и пошел по коридору, чувствуя, как мир вокруг рушится...
* * *
– Держать круг! – орал Скаф, отбрасывая от купола Белых. – Егор, побереги патроны, черт побери! Егор!
Я почти не слышал его сквозь мутную пелену ужаса, которая захлестнула меня с головой. Я сам кричал, непрерывно стреляя в ряды жутких полутрупов, которые, пошатываясь, шли к нам со всех сторон. Я видел, как пули прорывают их защитные коконы, как лопается их плоть... видел синюшную слизь, заливающую их красные, пятнистые лица. Рожок кончился, я быстро вставил новый и вновь стал стрелять, словно надеялся, что грохот выстрелов разбудит меня от этого ожившего кошмара.
Когда-то в детстве мы нашли на улице мертвого голубя. Нам было по пять-шесть лет, нас привлекало все новое и необычное. Мой друг, имя которого я уже не помню, поднял птицу за лапы, и вдруг голова голубя мягко съехала вниз и с мокрым шлепком упала на асфальт, а из раны потекла зеленая жидкость.
Будучи впечатлительным ребенком, я долго не мог уснуть в ту ночь. Ворочался в кровати и со страхом смотрел в окно, ожидая, когда в стекло постучится мертвый голубь. Потом, со временем, этот эпизод стал казаться мне забавным...
Но толпа Белых, обливающаяся слизью и гноем, со сползающей с костей плотью всколыхнула во мне тот самый детский ужас, который полностью лишил меня разума.
Я стрелял и стрелял, пока не израсходовал все патроны. Я кинул бесполезный автомат в толпу Белых и, оглянувшись, замер.
Рядом с нашим кругом стоял Белый Король. Красивый, статный, высокий, с бледным узким лицом и длинными светлыми волосами. Он легко парировал удары Скафа и смеялся... Звонким, игривым смехом победителя.
Все потонуло в тумане, я не двигался, парализованный животным ужасом. Я словно онемел, мне казалось, что все мои чувства разом отключились. Я мог только стоять и смотреть.
– Купол! – кричал Скаф. – Егор, помоги Лакабу! Он один не справится!
Я посмотрел на Коня, который, дрожа от напряжения, держал нашу защитную сферу. Я видел пот, струившийся по перекошенному лицу Лакаба, видел вздувшиеся вены на лбу и руках. Услышав стон, я взглянул под ноги.
Оксана пришла в себя и попыталась сесть. Посмотрев по сторонам, она перевела взгляд на меня, и во мне что-то оборвалось. В ее глазах я увидел мертвое спокойствие. Она понимала, что происходит, она понимала, что умрет, но смирилась со своей участью и потому оставалась спокойна.
Мы смотрели друг другу в глаза, и я наблюдал, как меняется выражение ее лица. Сначала немой вопрос: «Что происходит?» Затем недоумение. Задумчивость. Понимание. И... презрение...
Она с трудом приподнялась и поползла мимо меня, к Лакабу, а я стоял на месте, парализованный ее последним взглядом. Я не сомневался, что запомню его навсегда. Этот взгляд – квинтэссенция будущего отношения ко мне других людей.
Теперь меня будут презирать, считая трусом, предателем и рохлей.
– Но у меня же кончились патроны, – беспомощно прошептал я в пустоту.
Тут в голову вползла мысль об оружии, о котором я забыл, – о магии. Я же всегда отдавал предпочтение магии, а не автоматам. Что на меня нашло? Почему я забыл все, чему меня учили?
– Егор! Атакуй! Егор!
Не знаю, кто это крикнул. Возможно, Скаф. Возможно, я сам. Но, заорав от отчаяния, я соорудил самое мощное заклятие, которое знал, и бросился вперед, на толпу жутких Белых Фигур, которые толпились возле нашего купола. Я, потеряв голову, обезумев от страха, бежал вперед, раздавая удары направо и налево, завывая, словно бешеный зверь...
Я пришел в себя, когда оказался в пустыне, далеко от горы и пещеры. Я лежал на земле, сипло дыша от перенапряжения, рот был забит песком и пылью, в ушах стучал набатом пульс. Я с трудом сел и огляделся.
Фальшивая Улуру возвышалась в километре от меня, алея багровым пятном на фоне темнеющего неба. Я потряс головой. Как мне удалось так далеко убежать, я не знал. Но сейчас, сидя в безопасности, далеко от страшного врага и ужаса боя, я вдруг понял, что в моей голове, в такт пульсу, бьется лишь одна мысль.
Я жив! Жив! Я выжил! Я запрокинул голову и закричал так сильно, как не кричал никогда в жизни. В этом крике смешались радость от того, что я жив, и облегчение – Белый кошмар остался позади...
Словно в ответ на мой крик, по пустыне прокатился трескучий гром, и я широко раскрытыми глазами уставился на гору, которая вдруг начала складываться, сворачиваться, будто гигантская рука мяла ее, словно фольгу, скатывая в маленький шарик. А потом из центра Клетки рванулся в небо яркий белый луч света, он на мгновение ослепил меня, заставил пригнуться и заскулить.
И вот, когда я валялся в пыли, скрючившийся и жалкий, именно тогда на меня обрушилось полное осознание всего, что произошло. Я все понял.
Я понял, что бросился в атаку на Белых, оставив позади товарищей. Я понял, что без меня они не смогли удержать защитный купол и их накрыла волна мерзких, склизких, гнойных тел... Понял, что они все погибли там, в пещере. Что, убив Скафа, Белые смогли открыть Клетку. Что я, выбежав за пределы Клетки, отдал им в руки победу. Что Прорыв состоялся.
Я валялся на земле, воя от стыда и раскаяния, прекрасно понимая, что своим побегом я обрек товарищей на гибель. Я понимал, что, стремясь убежать от кошмара, я выпустил его в мир.
– Простите меня! – орал я, набирая в горсти сухой песок. – Простите! Я не хотел!
Хуже всего – я понимал, почему выжил. Потому что самое мощное заклинание в моем арсенале – камуфляжный купол, который я неосознанно выставил, скрывшись от глаз Белых. В моей атаке на Белых не было ничего героического. Это была не атака, а банальный побег. Побег жалкого труса, который действительно ничего не достоин...
...кроме презрения.
Часть 3. Игра
Как ни ужасна война, все же она обнаруживает духовное величие человека, бросающего вызов своему сильнейшему врагу наследственному – смерти.
Генрих Гейне
Москва. Король
Я очень устал. По сути, я едва переставлял ноги, шагая вместе с Реджи и Барри по виляющей дорожке к искусственному пруду. Человеческое тело, к которому я прикован, пусть и максимально улучшенное Игроком, откровенно намекало, что силы организма все же не безграничны. Мышцы ныли, болели спина и шея, мне очень хотелось спать... но на отдых не было времени.
Через несколько часов Белые окажутся у ворот нашей резиденции, а нам предстояло сделать еще очень многое. И расслабляться будем потом, после боя.
– Тебе бы поспать...
Реджи видела меня насквозь, но я пропустил ее фразу мимо ушей.
– Пулеметы поставим на всех башнях, – сказал я. – Степан уже проверил склад, нашел три «Корда» и один «Утес». «Утес» установим на юго-западной башне, «Корды» пойдут на остальные. Лент у нас много, так что мощное огневое прикрытие, считай, обеспечено. Белых будет ждать очень неприятный сюрприз. Крупнокалиберные пулеметы им придутся не по вкусу...
– Ты уже думал, как нужно укомплектовать группы? – поинтересовалась Королева.
Я обернулся, указав рукой на надстройку особняка.
– На крыше будем мы с Соней. Южные башни станут защищать Степан с Таней и Леша с Егором, соответственно. На северной стороне восточную башню займут Барри и Костя, а ты засядешь в западной. К сожалению, ты будешь одна.
– Не беда, – улыбнулась Реджи. – Справлюсь.
– Я знаю.
Мы дошли до берега и остановились. Я закурил, рассматривая тихую гладь пруда, посреди которого возвышался небольшой островок с беседкой в виде пагоды. На берегу росли ивы, полоща длинные ветви, похожие на водоросли в студеной темной воде. От берега к островку вели два широких, дощатых мостика с невысокими перилами. Красота и тишина. Мое место спокойствия и мира. Жаль, если его разрушат...
Я указал на два приземистых строения между прудом и особняком.
– Генераторные бункеры им не взять, даже если прорвутся на территорию, – сказал я. – Я спроектировал ходы к ним под землей, так что до источников питания Белым не добраться. Разумеется, если они не проникнут на нулевой этаж... В любом случае не сомневаюсь, что все камеры слежения они уничтожат при первой же атаке, поэтому ориентироваться будем по нашему прибору – установим его в надстройке. Я буду координировать ваши действия, сообщать о перемещениях противника. Кроме того, очень надеюсь на таланты Сони. Думаю, сегодняшний день станет для нее знаковым.
Они промолчали, и я вздохнул.
– Я бы с удовольствием заминировал все подходы к особняку, но мин, увы, нет. Да и не хотелось бы, чтобы на них подорвался бы какой-нибудь грибник, невесть как очутившийся в наших краях. Впрочем, места здесь безлюдные, так что о нашей локальной Третьей мировой войне вряд ли кто-то узнает. В общем, кажется, это все, что мы можем сделать в настоящий момент. Во время боя наверняка придется импровизировать, поэтому действовать нужно четко и слаженно.
Будто они сами этого не знают...
– Что потом? – вдруг спросил Барри.
– В каком смысле?
– Что будем делать, после того, как перебьем Белых?
В его словах сквозила такая непоколебимая вера в победу, что мне стало даже завидно. Вот это настрой. Мне бы его уверенность... Я, разумеется, не подал виду, только пожал плечами.
– После боя разберемся. Уничтожим тела, соберем оружие, если оно у них есть...
– Я не о том, – перебил Барри. – Я насчет общей стратегии Игры после того, как разделаемся с этой группой.
Вот оно что. Что ж, сейчас для тяжелого разговора подходящий момент. Самое время, да. Уйти от ответа? Сказать, что «я думаю, еще не решил, там посмотрим»? Или же прямо информировать помощников о принятом решении? Они смотрели на меня требовательно, они ждали моего ответа, и я понял, что увиливать нет смысла. Рано или поздно этот разговор должен состояться.
– После победы я укомплектую наш набор новыми Пешками, – заявил я твердо. – Семь людей. Ни больше, ни меньше.
Реджи отвернулась. Я и не сомневался, что она меня поймет. Но вот Барри вдруг прищурился и сказал:
– Так и думал. Можно спросить, почему такое решение?
Намечающийся бунт нужно давить в зародыше.
– Спросить нельзя, – спокойно ответил я. – Достаточно просто выполнить свою работу и оставить планирование Партий мне.
Барри набычился.
– Я и выполняю свою работу, – сухо произнес он. – И если я здесь единственный разум, то так и быть. Ты знаешь, Король, на меня можно положиться, я подчинюсь любому приказу, и мне не нужно повторять два раза. Но перед обороной особняка я хочу сказать.
Ох, я знаю, что ты скажешь, Барри. И не уверен, что хочу это слушать. Но ты прав, похоже, ты здесь «единственный разум», как бы косноязычно это ни звучало...
Я кивнул, разрешая ему говорить. Барри говорил долго, запинаясь, а я стоял и покорно слушал, разглядывая зеленую траву у себя под ногами.
– Ты знаешь, Игрок не оценит. Шестнадцать Фигур Черных против полчищ Белых, это... неправильное соотношение сил. Стратегически неверное. Насколько я осознаю, ты гуманист и не хочешь жертвовать Пешками. Но твои... привязанности не оценит и все население Атла, когда погибнет в огне вторжения. Таким решением ты ставишь под удар всю Доску, не говоря уже о нас. И я знаю, что ты это понимаешь.
«Понимаю, конечно, что тут говорить. Каждую ночь я отключаю сновидения, и это позволяет мне чувствовать себя превосходно. Вот только я боюсь, что когда-нибудь, причем очень скоро, чаша моей совести переполнится, и блокировка просто не выдержит. И тогда я сойду с ума...»
– Пешки – одинокие люди, – продолжал Барри. – Они самостоятельные и самодостаточные, они знают, на что идут. Они готовы к тому, чтобы ими пожертвовали...
Я аннигилировал окурок и стиснул зубы, но оказалось, что дальше молчать я уже не в состоянии.
– Замолчи, Барри, – сквозь зубы процедил я, сверля Туру глазами. – Ты ничего не понимаешь. Да, Пешки одиноки, но это не означает, что у них нет родителей или друзей. Это не означает, что по ним не будут плакать близкие, когда они погибнут. Пешки подписываются не на героическую смерть во имя Черных идеалов, а на интересную, полную событий и приключений жизнь. Им дается шанс узнать, что они из себя представляют, испытать себя и получить достойную награду. И, если ты такой специалист по Пешкам, расскажи-ка мне, что происходит с ними после смерти?
Барри хмуро и спокойно встретил мой пылающий взгляд и промолчал.
– Не знаешь? Представь себе, я тоже. И Реджи не знает. А я ведь живу среди них не одну тысячу лет, но так до конца и не понял, что ими движет и что их ждет за последней чертой. Ты здесь сколько? Полгода? Сначала поживи на этой Доске с мое, а потом еще подумай, умно ли это, указывать своему Королю, как следует поступить!
Реджи мягко положила руку на мое плечо, видимо, опасаясь, что я потеряю контроль над собой и наброшусь на Туру с кулаками. Признаться, со стороны это, наверное, выглядело именно так. Я стоял, сверля взглядом лицо Барри, а тот холодно склонил голову и спокойно изрек:
– Я понял тебя, мой Король. Спешу заметить, что в мыслях не держал плохого. Я думаю об Игре, о Доске, о Фигурах. Это моя основная функция. Посчитал, что стоит тебе об этом напомнить...
С этими словами он развернулся и пошел в сторону особняка, а я как-то сразу обмяк. Сел на берегу и снова закурил, глядя на черную воду пруда. Игра, Доска, Фигуры... Как же паршиво.
Паршиво от того, что Барри прав, точно так же, как прав и я. От того, что мне приходится делать выбор, за который могут поплатиться миллионы людей, и не слыхавших ни о какой Игре. Что я, исходя из гуманистических соображений, могу угробить этот мир.
И тяжело, когда знаешь, что ты стоишь на распутье, перед тобой две дороги, и обе – правильные. Обе – верные. По какой ты пойдешь? По дороге совести или по дороге разума? Я сделал свой выбор.
И осилю этот путь. И верю, что мои люди справятся. Да, меня нередко предавали, но я все равно не теряю веры в людей. Потому что в тот день, когда я перестану верить своим Фигурам, мне нужно уходить на покой, в «Ящик»... Или в небытие.
Конфуций как-то сказал: «Посылать людей на войну необученными – значит предавать их». Я не хотел предавать свои Фигуры... Я обучу их так, что они станут идеальными солдатами...
Реджи села рядом, положив голову мне на плечо.
– О чем ты думаешь? – тихо спросила она.
– О дорогах, которые мы выбираем, – горько усмехнувшись, ответил я.
Она обхватила мою левую руку, прижалась ко мне потеснее.
– Ты же знаешь, что я с тобой, куда бы ты ни пошел, – сказала она еле слышно. – Я понимаю, как тебе сейчас тяжело...
– Все в порядке, Реджи. – Я улыбнулся и чмокнул ее в макушку. – Это минутная слабость. Я просто очень устал. Клянусь, вот отобьемся от Белых, просплю двое суток подряд.
Она рассмеялась.
Москва. Королева
Я рассмеялась, хотя на душе было мерзко. Толя выглядел неважно, а уж как он наорал на бедного Барри... Надо будет поговорить потом с Турой, не хватало еще конфликтов внутри группы...
Мы недолго посидели на берегу пруда, а затем отправились в особняк. По пути Толя рассказал о своем плане, как максимально использовать таланты Сони, и его задумка показалась мне весьма забавной. Если все сработает так, как он спланировал, Белые погибнут в течение нескольких минут. Другое дело, что Белые могут преподнести нам сюрприз, как это уже случалось раньше.
Нельзя недооценивать противника. Нужно всегда быть готовым. Держать ухо востро и хвост пистолетом. Так, кажется, здесь теперь говорят...
Из дверей стеклянной террасы-столовой в парк вышли Степан и Костя, тащившие большой пулемет, станок и коробки с патронами. Увидев нас, они кивнули и приблизились.
– Обе северные башни вооружены, – сказал Старший, ставя огромный пулемет на землю. – Сейчас поставим на юго-восточную этот «Утес» и займемся оставшейся.
– Патронов достаточно? – спросил Толя.
– Ты шутишь, – удивился Степан. – У тебя в оружейной арсенал для ведения Третьей мировой. Конечно, достаточно. Думаю, дельце будет пустяковое.
– Ни фига себе, пустяковое, – вмешался Костик.
– Дружок, если выбрана хорошая позиция, один пулемет может остановить армию, – повернулся к нему Степан. – А у нас их четыре. Справимся, уж поверь.
Он отряхнул брюки и посмотрел на Короля.
– Меня только один вопрос беспокоит, – произнес он. – Будет ли у Белых оружие, и если будет, то какое.
– Этот вопрос волнует всех, – сухо ответил Толя. – Я сомневаюсь, что они успели как следует вооружиться, но всегда предпочтительнее готовиться к худшему. Поэтому мы и укомплектовали башни парами. Один стреляет, второй прикрывает.
– Прикрывает от чего? – с любопытством спросил Костя.
– Пойдем, балаболка, дел невпроворот, – перебил его Старший, с кряхтением поднимая «Утес».
Костя пожал плечами. Когда они отошли, я посмотрела на встревоженное лицо Толи. Многое бы я дала за то, чтобы увидеть, как он радуется чему-то или просто безмятежен. Но в последнее время он ходит мрачный, напряженный, вечно о чем-то думающий, и винить его за это сложно. Ситуация тяжелая, ему многое надо решить, многое предусмотреть и о многом подумать.
Он совсем не похож на себя былого, когда действовал в качестве Ферзя. Тогда он не так переживал, он был бесшабашным, веселым и храбрым солдатом, которого не волнуют проблемы вселенского масштаба. Но Ригес, которого я тогда знала, исчез. Теперь передо мной настоящий Черный Король. Да, конечно, тысячелетия, проведенные на Земле, изменили его, да и сам статус меняет характер Фигуры, в чем я убедилась на собственной шкуре. Он теперь намного трепетнее относится к людям, больше думает об Игре и последствиях своих решений, и я искренне сочувствую ему, поскольку даже мне, Королеве, Фигуре действия, слишком часто лезут в голову мысли о людях, Игре и принимаемых решениях...
Впрочем, несмотря на изменения в характере, мы по-прежнему были настроены на одну волну. Я понимала его с полуслова, верила ему и знала, что он делает все для блага своих подопечных.
– Ты боишься, что Белые будут хорошо вооружены? – спросила я.
– Помнишь базу, на которую ты собиралась лететь, чтобы перехватить корабль Белых? – спросил он. – База находится в Аделаиде. По сведениям Егора, Белые шли в сторону Порт-Линкольна, именно поэтому мы предположили, что австралийская группа захватит корабль и отправится за вторым набором. Проблема заключается в том, что Аделаида расположена не так далеко от Порт-Линкольна, и в том, что Белые летят в Москву на самолете, скорее всего на большом, транспортном...
– К чему ты ведешь?
Толя дернул плечом и медленно пошел к террасе.
– Я веду к тому, что Белые могли захватить эту самую базу или хотя бы часть ее. Если это так, то нам следует ждать нападения профессионалов. Это несколько усложняет дело.
Я погладила лоб. Ужас. Если Толя прав, то Белые могли получить доступ к складам с оружием, завербовать в качестве Пешек военных...
– Тебе не кажется, что для них это слишком хлопотно? – поинтересовалась я.
Толя, ускоряя шаг, на ходу бросил:
– Так на их месте поступил бы я. Хлопоты обычно превращаются в победы. Нам надо быстро действовать. Найди, пожалуйста, Таню, мне нужно с ней поговорить. И, если встретишь Соню, тоже отправь ко мне. Я буду в надстройке, на крыше.
– Хорошо.
Толя отправился к лифту, а я прошла по коридору мимо кухни и вышла в просторную столовую, примыкающую к холлу первого этажа. Там обнаружился Леша, сидевший над тарелкой недоеденного супа. Новоявленный Слон, уже одетый в черный комбинезон, смотрел в окно, погруженный в свои мысли.
– Ты не видел Таню? – При звуке моего голоса Алексей заметно вздрогнул, но, увидев меня, улыбнулся.
– Привет, Реджи. Нет, не видел, она, должно быть, сидит у прибора слежения.