Паретти Сандра. Роза и меч

   В мыслях Каролина была далеко отсюда, ее распирало от триумфа. Она свернула в узкую улочку и побежала бегом назад. Наполеон сидел на скамейке под деревом магнолии. Из зеленых, глянцевито блестящих листьев проглядывали, словно драгоценные жемчужины, перламутровые цветы. Весь сад был напоен их дурманящим, возбуждающим ароматом. Каролина закрыла за собой калитку и задвинула засов. Он вскинул на нее глаза и произнес с укором:
   – Что это на тебя нашло?
   – Я была в гавани! – Она таинственно улыбнулась.
   Радость была слишком велика, чтобы что-нибудь могло омрачить ее.
   – В гавани? – Он нахмурил лоб. – Чтобы посмотреть на «Беллерофон»? Ты не поверила мне, что мы здесь как пленники?
   – Утлое суденышко с парой пушек? – Как истинная женщина она сейчас наслаждалась моментом. – Мы выйдем в море у них на глазах. На американце. – Она произнесла это как нечто само собой разумеющееся. – Завтра утром в пять нас ожидает баркас. Все будет отлично, – ее так и подмывало схватить его за руку и закружиться с ним в танце по газону. – Мы обведем англичан вокруг пальца, и не только их – всех! – Она была в упоении. – Завтра рано утром мы будем уже в море, а через четыре недели – в Америке!
   Он смотрел на нее как на незнакомку, и в то же время никогда ему не была так ясна суть ее натуры: мужество совершать поступки.
   – Я должен был встретить тебя раньше, – меланхолически произнес он, хотя знал, что повторяется.
   От Каролины не укрылись горечь и уныние в его голосе.
   – А я считаю, что мы встретились как раз в нужный момент, – твердо произнесла она. – Большинство людей проживают одну жизнь. А у тебя их много, – она с нежностью посмотрела на него. – Его величество императора я никогда не любила, а вот жизнь мужчины, которого я люблю, только начинается.
   Она выжидательно посмотрела на него. Но его лицо оставалось хмурым и замкнутым.
   Игра была окончена. Он все поставил на карту – и проиграл. Ему оставалось лишь одно: до конца доиграть свою роль, не уклоняться от своего окончательного падения, а завершить его. Но он не решился сказать ей об этом, во всяком случае сейчас. Может, позже, но сейчас она бы не поняла его.
   – Я благодарен тебе, – тихо произнес он. – За все, что ты сделала для меня и моего сына. Я раньше не говорил об этом, поскольку слова – не благодарность за то, что ты рисковала своей жизнью. Я…
   Она замкнула его губы поцелуем. Она думала лишь о будущем, которое лежало перед ними.
   – Я должна поторопиться, – проворковала она. – Еще так много надо сделать.
   Улыбка, которая сияла при этом на ее лице, опять не позволила ему вырвать ее из плена грез.
   Когда Бату открыл перед ней дверь в ювелирный магазин, спрятанный механизм включил музыкальные часы: нежные серебристые колокольчики проиграли мелодию. Каролина пораженно огляделась. Задрапированные пурпурным бархатом стены, витрины, античные мраморные головы и статуэтки, расставленные в нишах, радовали глаз: помещение скорее походило на частный музей миллионера, чем на магазин.
   Из боковой двери вышел маленький пожилой мужчина, Жак Дюран.
   – Мадам! – Он поклонился. – Чем могу служить?
   – Баронесса Эври порекомендовала мне вас, месье Дюран. Я хотела бы кое-что продать, украшение.
   Дюран подошел к круглому столику.
   – Прошу садиться.
   Каролина сделала знак Бату, и негр положил перед ювелиром плоскую кожаную шкатулку. Дюран достал из кармана шелковой жилетки монокль и вставил его себе в глаз. Он открыл футляр и склонился над бриллиантовым колье. Каролина наблюдала, как с легкой, почти незаметной улыбкой он размеренно проверял камень за камнем. Потом поднял глаза.
   – Вы знаете, кто мастер?
   – Нет, я только знаю, что это было изготовлено в Париже для моей бабушки.
   Он кивнул. Слегка склонив голову набок, он еще раз осмотрел колье, уже не как деловой человек, а как коллекционер-ценитель.
   – Такие вещи делал лишь один человек, – произнес он наконец, – Фелисьен Шанор. Вы не можете знать его. Он был моим учителем, – он взглянул на Каролину. – Мадам, если вы во временно стесненных обстоятельствах, я охотно ссужу вас деньгами. Вы можете вернуть деньги, когда захотите. Баронесса – достаточно надежный поручитель.
   – Но я уезжаю из Франции.
   – Жаль, – пробормотал ювелир. – Я никогда не смогу дать вам той суммы, которую оно стоит, – он помешкал. – Если я предложу вам сто тысяч франков? И, как я уже сказал, оно в любой момент будет в вашем распоряжении, ибо я, разумеется, не расстанусь с ним.
   – Благодарю вас.
   – Вы в самом деле не передумали?
   Каролина покачала головой.
   Ювелир встал. Маленькими шажочками он удалился в боковую дверь. Сто тысяч франков! Каролина никогда не держала в руках такую сумму. Переезд должен превратиться в сплошной праздник. Она погрузит на корабль целый курятник каплунов, целую грядку свежего лука, который он так любит. Фрукты, бочки с шамбертеном. Потом еще понадобится ванна, ароматическая соль, розовое мыло, одеколон, духи алоэ, миндальный порошок, губки, зубной порошок.
   Вернулся Дюран и положил перед ней толстый конверт.
   – Пожалуйста, пересчитайте.
   – Я обязательно просчитаюсь. Я уверена, что все правильно, – она сунула конверт, до отказа набитый купюрами, в свой парчовый мешочек.
   – Будьте добры, подпишите мне квитанцию. – Ювелир протянул Каролине бумагу и ручку. Она на секунду замешкалась, настолько уже привыкнув к мысли, что с завтрашнего дня будет зваться мадам Мюярон, потом подписалась своим истинным именем. – Счастья вам, мадам. – Дюран проводил ее до двери.
   Опять прозвучала короткая волшебная мелодия. Тепло и яркий свет встретили ее. Бату распахнул перед ней дверцу кареты. Но прежде чем садиться, она вытащила из левой кружевной перчатки маленький листок, на котором записала магазины, рекомендованные ей баронессой Эври.
   – К Шабуасо на набережной Сен-Мишель.
   Лишь к вечеру Каролина вернулась во дворец. Красноватый песчаник фасада словно полыхал изнутри в лучах заходящего солнца. Опираясь на руку Бату, она вышла из кареты, голодная, усталая, но сияющая. Она купила все, что хотела. И даже намного больше. В одном книжном магазине она увидела красивый шкафчик. В течение часа его наполнили книгами. Там была даже последняя публикация Александра фон Гумбольдта о Центральной Америке. Поднимаясь по невысоким ступенькам из песчаника, она пыталась сделать серьезное, равнодушное лицо. Ей, конечно, трудно не выдать себя, но она будет сдерживаться; ей так хотелось посмотреть, какое у него будет выражение, когда он найдет на корабле все эти вещи.
   Слуга открыл и подержал ей дверь. Она вошла в прохладный холл, обставленный на английский манер как просторный салон. В одном из кресел сидела баронесса Эври. Она отложила книгу, которую читала, на столик рядом с собой и опустила лорнет.
   – А вот и вы наконец. Я уже начала беспокоиться, – она указала на кресло напротив себя. – Посидите немного со мной. Я так люблю слушать рассказы о том, что происходит в городе.
   Живые янтарные глаза и пышные светло-рыжие волосы, которые был не в состоянии обуздать крошечный черный бархатный берет, заставляли забыть о морщинах, начерченных временем на этом лице с нежной белой кожей. Вежливость требовала удовлетворить ее просьбу, хотя все в Каролине восставало против этого.
   – Ну и как, вам все удалось сделать, что вы задумали?
   Каролина кивнула.
   – Я вам очень признательна. Месье Дюран был весьма любезен.
   – Да, у него сердце ребенка, и тем не менее он стал миллионером, – она взглянула на Каролину. – Вы, конечно думаете, почему это старая дама задерживает вас своей болтовней! О нет, не отрицайте! Молодые люди теперь не придерживаются этикета. Вы видите только его теневые стороны, его лицемерие. А мы учились улыбаться, даже когда нам хотелось плакать.
   Нетерпение Каролины рассеялось, уступив место странному спокойствию.
   – Но этикет имеет и свою положительную сторону: в иные моменты он способен дать нам душевное равновесие. Это лишь, поверхностные слова, я знаю, но они могут послужить мостом, который проведет нас над пропастью.
   Слова старой дамы падали в душу Каролины, как камни в прозрачную воду. От них словно расходились круги, тревожа спокойную гладь.
   – Пожалуйста, говорите, – не вытерпела она. – Скажите, что произошло?
   Баронесса вынула белый конверт из книги.
   – Вот, это для вас. Я думала, у меня хватит смелости самой сказать вам об этом.
   Держа конверт, Каролина вдруг заметила, что ее руки дрожат. Она прочла письмо дважды, трижды. Но ничего не оставалось, кроме белого листка с какими-то темными, непонятными знаками чужого языка. Лишь постепенно значки стали складываться в слова, слова в обрывки фраз: «Прости меня… Не пытайся разыскивать меня… Во второй раз у меня не хватит сил… единственное, самое верное доказательство моей любви…» Как в густом тумане возникло лицо баронессы. Каролина слегка склонила голову перед старой дамой.
   – Пожалуйста, распорядитесь, чтобы меня разбудили завтра в четыре часа утра. Мне надо в пять быть в гавани. Надеюсь, вы извините меня.
   Как в тумане она поднялась вверх по лестнице, заперла за собой дверь и механическими движениями начала снимать с себя одежду. Развязала ленты шляпы, вынула гребешки из волос, расстегнула пояс платья. Она не отдавала себе отчета, что она делала. В ней не было ни чувств, ни мыслей. Она столкнулось с тем, что было выше ее понимания.
   Легкий ветерок волновал море. Воздух был наполнен громкими командами, пронзительными криками чаек, хлопаньем парусов. Над лесом мачт простиралось небо дивной чистоты. Белоснежные паруса, разноцветные флаги, лабиринт такелажа четко выделялись на мерцающем фоне из воздуха, неба и моря. Вместе с Бату Каролина шагала по молу. Уже издалека она узнала фигуру Зокко, рядом с ним стоял матрос. Он приложил руку к фуражке.
   – Мадам Мюирон?
   Каролина молча кивнула. По огоньку, загоревшемуся в темных глазах Зокко, она поняла, что у того на языке вертится какое-то язвительное замечание, и была бы даже рада, если бы он его высказал и хоть ненадолго отвлек ее от себя самой. Но Зокко промолчал. Он показал рукой на море и на баркас, приближающийся к берегу.
   – Пора бы и месье Мюирону появиться.
   – Мы передумали. Мы не едем.
   Матрос опешил, а потом возмутился:
   – А груз? Все, что вы вчера погрузили на борт. Капитан придет в бешенство.
   Тем временем причалил баркас. Каролина решительно обернулась к циркачу:
   – Груз принадлежит вам.
   – Как? Нам? – Зокко не мог справиться со смущением. – Надеюсь, мы сможем найти ему применение…
   – Думаю, сможете. Передай привет Розарии и Эстрелле. – Она была рада, когда оба мужчины спрыгнули в баркас.
   – В чем дело, – спросил кто-то на баркасе, – мы что, одни едем?
   – Да, – подтвердил матрос, – одни. Ну давай, шевелись! – Он оттолкнулся от берега.
   Каролина осталась стоять на молу. Баркас уходил быстрыми рывками вперед, становился все меньше и меньше. Зокко и матросы едва различимыми точками поднялись по забортному трапу американца. Она видела, как были подняты два больших каменных якоря. Ветер наполнил паруса и надул их. Корабль медленно развернулся и направился в открытое море. Скоро его паруса стали лишь белыми пенящимися гребешками волн, в которых играл ветер, а потом корабль уткнулся в слепящую линию горизонта и слился с ней. А Каролина все стояла и стояла на том же месте, не в силах ни понимать, ни чувствовать. Она даже не заметила, что Бату уже давно пытается привлечь ее внимание. Когда же наконец обернулась, то увидела небрежно прислонившегося к массивной деревянной стойке мола герцога Беломера. Он пошел ей навстречу, поклонился и протянул руку, словно это была самая естественная вещь в мире.
   – Замечательное утро! – Каролина ничего не смогла ответить.
   Голос, который к ней обращался, рука, которая ее вела, доски, легко пружинящие под их шагами, – все было реальным и в то же время нереальным, как корабль, исчезнувший вдалеке. Закрытая карета, запряженная четверкой лошадей, стояла рядом с открытым экипажем баронессы Эври, на котором она приехала. Герцог открыл дверцу. Лишь теперь она посмотрела ему в лицо:
   – Куда мы едем?
   – Куда вы пожелаете!
   – Тогда я прошу вас, отвезите меня в Розамбу.
   Бату уже размещал в расположенном под каретой багажном ящике плоскую корзину, перехваченную широкими кожаными ремнями, и свой морской мешок. На его лице было написано разочарование. Он так радовался морю, это была единственная родина, которую он когда-либо знал.
   Герцог сел в карету и расположился напротив.
   – Задернуть занавески?
   – Пожалуйста, не надо. – Она была признательна ему, когда он не стал задавать ей дальнейших вопросов.

23

   Солнце еще не достигло зенита, когда карета покинула дорогу на Фонтене и свернула на лесную дорожку. Каролина вопросительно подняла глаза. Герцог улыбнулся.
   – До Розамбу неблизкий путь, кроме того, я давно хотел показать вам Пре-де-Ро.
   Каролина смутно припоминала название поместья на западном побережье, в котором Филипп останавливался, когда бежал в Англию. И как до этого все ее органы чувств обостренно и страстно впитывали в себя картины моря, будто только в бессловесных субстанциях человек может найти ответ и прибежище, так сейчас в ее мозгу запечатлевались картины природы.
   Копыта отбивали по мягкой лесной дороге приглушенный ритм. Через раскидистые кроны сосен мягко просвечивало июльское солнце. На стволах деревьев, на перистом папоротнике, на темно-синих свечках люпинов – повсюду поблескивала паутина, сплетенная из золотого света. Дорога теперь пошла в гору, лес стал редеть и отступил. Они выехали на плоскогорье, на пастбище со светлой, выбеленной морским ветром луговой дерниной. Вдали, там, где изрезанное побережье сбегало к морю, появилась разрушенная цитадель, будто росшая прямо из скалы.
   – Крепость… или что это там? – спросила Каролина.
   Герцог наклонился вперед и высунулся из окна.
   – Лестное определение для старого разбойничьего гнезда, – он опять сел в своем углу. – Да, предки герцогов Беломеров накапливали свое богатство тем же путем, что и английская королева: морским разбоем. Та бухта была ловушкой, – он вытащил из кармана жилета лорнет и поигрывал им. Потом вдруг задумчиво произнес: – Вот уже более ста лет руины разваливаются. Люди за версту обходят их, поговаривают, что иногда ночами оттуда все еще доносится жалобный женский стон. – Он рассмеялся. – Я его еще никогда не слышал. Но одно верно: двое Беломеров, два брата, любили одну и ту же женщину и не могли договориться. Старый семейный недуг… – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Вы хотите дослушать историю до конца? Ну хорошо. Все должна была решить дуэль. Она состоялась в большом зале с тем результатом, что они убили друг друга, а женщина закрылась с двумя трупами в крепости и сошла с ума. Вот и все. Я надеюсь, графиня, от Пре-де-Ро в вашей памяти останется более веселое воспоминание.
   Черная пастушья собака с лаем выскочила им навстречу и провожала их до поросшего ольхой берега реки. Карета прогрохотала по мосту. Еще один поворот – и вот уже показались длинные стены построенного прямоугольником средневекового замка со сверкающими окнами и зелеными ставнями. И только теперь Каролина поняла значение названия «Пре-де-Ро», то есть «Розовый луг»: дом до самой крыши был покрыт вьющейся розой, стен вообще не было видно под ковром темно-зеленой листвы и ярких цветов. Когда они въехали во двор, тут же выбежали лакеи. Герцог выскочил из кареты и повел Каролину в дом. В холле их встретила седая женщина, присевшая в грациозном реверансе.
   – О, вы привезли с собой гостью…
   – Да, Марин, и я обещаю, что сегодня ты получишь самых внимательных и благодарных ценителей твоего поварского искусства. Мы умираем от голода, – герцог повернулся к Каролине: – Я уверен, вы хотите немного освежиться. Я покажу вам ваши комнаты.
   Они поднялись по лестнице из красноватого мрамора. В обитых серым шелком стенах галереи были сделаны ниши и выставлены фигурки, вазы, цветы и фрукты из разноцветного богемского стекла. Каролина остановилась и взяла в руки стеклянное деревце, в усыпанных цветами ветвях которого сидели крошечные птички в золотую крапинку. Герцог показал на несколько пустующих витрин.
   – Самые красивые вещи стоят на полу в ящиках. Вот уже больше года собираюсь их распаковать. Хотя это скорее подошло бы вашим красивым ручкам?
   Похоже, он не ждал ответа. Они вошли в салон, погруженный в мягкий зеленоватый приглушенный свет. На клавесине лежали раскрытые ноты.
   – Для этого я тоже не нахожу времени, – герцог вздохнул. – Я всю жизнь мечтаю о том, чтобы научиться лучше распределять свое время, но для холостяка это, наверное, навсегда останется мечтой.
   Он собирался пойти дальше, как вдруг открылась двустворчатая дверь, и слуга вкатил женщину в инвалидной коляске. Тончайшее шелковое покрывало укутывало ее ноги. Она сидела, напряженно выпрямившись, опершись обеими руками о ручки кресла, и ждала, пока слуга с неподвижным лицом подкатит ее ближе. Каролина вопросительно посмотрела на герцога, но он, похоже, был удивлен не меньше ее.
   – Ты не хочешь представить мне ее, Сирилл? – спросила женщина странным глуховатым голосом.
   Она была еще молода, ее возраст было трудно установить; не время наложило печать на это лицо, а тайное страдание.
   Герцог взял себя в руки. Он показал на Каролину:
   – Графиня Каролина де ля Ромм-Аллери. – Потом кивнул головой в сторону женщины: – А это Мелани…
   – Оставь, Сирилл, если тебе трудно объяснить мое присутствие, – перебила она его. Пара пытливых глаз смотрела на Каролину. – Графиня Аллери. Так вот она какая. Я много слышала о вас. Когда Сирилл здесь, он только о вас и говорит. Если он бывает здесь. Не так ли, Сирилл?
   – Прошу тебя, Мелани!
   – Нет, нет, графиня, вы можете не знать меня, – упрямо продолжала та, – потому что меня не существует. Не так ли, Сирилл? Я уже давно перестала существовать. Но до сих пор по крайней мере это было мое единоличное царство, – с последними словами она дала знак слуге.
   Он повернул кресло и выкатил его, закрыв за собой дверь.
   Герцог больше не проронил ни слова о странной встрече, а она не расспрашивала его. Видимо, он поступил так, как считал нужным.
   Каролина подошла к открытому окну спальни, когда герцог оставил ее одну. Вытащила две золотые булавки, удерживающие на голове шляпу, вынула гребни из волос и потрясла пышной копной. За окном простирался луг, плавно переходивший в низинные пастбища, почти целиком скрывавшие реку. В мареве полуденного зноя развалины разбойничьей крепости были окрашены в цвет жидкого металла. Позади угадывалось море. Она вновь увидела перед собой корабль с надутыми парусами, уходящий в море без нее и без него. Она все еще не могла оправиться от случившегося. Но глухое оцепенение уступило место глубокому спокойствию. С некоторой растерянностью Каролина ощущала, что под этим спокойствием не было отчаяния и негодования. Судьба распорядилась не в ее пользу, но она не чувствовала себя обманутой.
   Каролина сняла дорожный костюм. Она помылась, наслаждаясь прохладой воды, расчесала волосы, чуть-чуть припудрила в более темный тон щеки и лоб. Потом вытащила из дорожной корзины домашнее платье из персикового атласа, купленное вчера в Рошфоре в паре с гармонирующими туфлями и лентой для волос. Надевая платье, она не испытывала горести, а лишь тоже удовольствие от ласкающей, гладкой ткани, что и вчера, когда примеряла его.
   Каролина так пропустила ленту сквозь волосы, что та проглядывала лишь в двух местах, потом немного подушилась орхидейным маслом у корней волос и на сгибах рук. Взяв парчовый мешочек со стола, она оторопела. Там лежал темный блестящий кожаный футляр. Она нерешительно взяла его в руки; возможно ли, чтобы существовало два одинаковых футляра? Каролина открыла крышку. Перед ней лежало бриллиантовое колье, проданное ею вчера Дюрану, – свадебное украшение ее матери, которое по желанию отца однажды должно было стать ее свадебным украшением. Она тихо провела рукой по сверкающим камням. Не понимая, как оно сюда попало, она восприняла это как чудо.
   Марин поставила на стол золотые тарелки с теплыми благоухающими вафлями, а к ним две хрустальные вазочки с фисташковым мороженым и придирчиво окинула все взглядом.
   – Приспустить еще немного маркизы?
   Герцог, прежде чем ответить, взглянул на Каролину.
   – Нет, и так хорошо. Фазан был просто объедение. Как жаль, что я слишком редко бываю здесь.
   Лицо женщины расплылось в улыбке. Сделав реверанс, она укатила столик с грязной посудой.
   Теплый ажурный свет наполнял библиотеку, в эркере которой они сидели. Герцог поднялся и с вазочкой в руке прислонился к подоконнику. Каролина чувствовала на себе его взгляд, а когда посмотрела вверх, улыбались лишь его губы, а глаза оставались серьезными.
   – Эта комната будто сделана специально для вас, – произнес он. – Она делает ваши глаза фиолетовыми, темно-фиолетовыми – как темные аметисты.
   Она подхватила его легкий тон:
   – А вам идут высокие испанские воротники.
   – К сожалению, они вышли из моды. Но я не отступаюсь от своих причуд.
   Всю трапезу Каролина поджидала удобного момента.
   – Я бы хотела поблагодарить вас за колье. Это старинное фамильное украшение. Я должна была надеть его на свою свадьбу.
   Он сел рядом с ней. Решительным и в то же время робким жестом положил ладонь на ее руку.
   – Я воспринимаю это как добрый знак, а вы? Не хочу настаивать, но… – Он замолчал и отодвинулся от нее.
   Дверь в библиотеку открылась, и на своем кресле въехала Мелани.
   – Я уж боялась, что наш литературный час сегодня не состоится, – ее голос был тонким и ломким, как стекло. – Я хотела сообщить тебе о визите. Тебя ожидает некий аббат Герен, – она сделала знак слуге, тот ловко развернул коляску.
   Когда дверь за ними закрылась, Каролине показалось, что Мелани все еще находится в комнате.
   – Я должен вам кое-что объяснить, – произнес герцог. – Слова всегда говорят лишь половину, и тем не менее я попробую. Это было в Англии, шесть лет тому назад, в доме одного друга. Мелани, она чудесно говорит по-французски, хотя сама англичанка, обучала детей французскому. Она была сиротой. Опекун обманным путем лишил ее маленького наследства, муж ее бросил. Все это я знал еще до того, как увидел ее. Я был на ее стороне еще до знакомства с ней.
   Каролина попыталась отмахнуться, но рассказать об этом явно было его внутренней потребностью, он слишком долго носил это в себе.
   – Мелани – не тот тип женщины, который может вскружить мне голову. Но у меня было ощущение, что она нуждается в моей защите. Я привез ее в дом своей бабушки в качестве чтицы. Я брал ее с собой в общество. Делал все, лишь бы доставить ей радость. И во сне я не мог подумать о том, что она это воспримет как-то иначе. Я никогда не давал ей ни малейших надежд, я был слеп к ее чувствам, потому что не любил ее. Когда полтора года назад я решил вернуться во Францию, она была сломлена. С тех пор она парализована. Я не мог оставить ее там одну. Я был с ней у лучших врачей. Ничего не помогло. А теперь я начинаю понимать Мелани. – Произнеся эти слова, герцог зашел за стул Каролины и положил руки ей на плечи. – Нет ничего ужаснее безответной любви. – Он чуть крепче сжал ее плечи. – Я хотел, чтобы вы знали все это. Я свободен, свободен для любви, которая будет взаимной.
   Каролина не отвечала. Этот мужчина, его слова, летний день, врывающийся в окна теплой, яркой и благоухающей струей, овернское вино, сладкой тяжелой мелодией певшее в ее крови, – во всем было что-то волшебное. Она невольно закрыла глаза. Вчера, открыв письмо, которое ей вручила баронесса Эври, она думала, что все чувства умерли в ней. Теперь же она воспринимала свободу, возвращенную ей судьбой, как нечто ценное. Мысль о замужестве никогда не приходила ей в голову. Помолвка с Летерпом была не более чем игрой двух детей.
   Герцог Беломер заглянул в это мечтательное лицо. Он знал ее уже полтора года, и все время она оставалась для него загадкой, но никогда не была столь загадочной, как этим утром в гавани Рошфора, когда она оперлась о его руку и села в его карету. Теперь он уже почти мечтал о том, чтобы увидеть ее слабой, сознаваясь себе однако, что был бы разочарован.
   Каролина встала. С улыбкой она произнесла:
   – Вы ждете ответа?
   – Нет, – серьезно ответил он. – Я не жду ответа, во всяком случае, сейчас.
   Он не хотел завоевывать Каролину, пользуясь ее слабостью; он дождется часа, в который она сама отдастся ему. Иначе он не мог…
   Каролина проснулась от шепота под своим окном. Мягкие сумерки заполнили комнату. Голоса смолкли. Она соскочила с кровати, подбежала к окну и в испуге отпрянула при виде человека, направлявшегося от ее окна к реке вдоль живой изгороди из розовых кустов. Квадратные приподнятые плечи под темной сутаной, деревянная марионеточная походка. Был только один человек, похожий на этого: монсеньор Лоренцо Нери!
   Фигура исчезла в отверстии в изгороди. Никаких сомнений, это был Нери. Каролина быстро натянула на себя одежду, разложенную на банкетке возле кровати, накинула на плечи серо-перламутровую кашемировую шаль. Потом сбежала вниз по лестнице, через холл и садовый павильон, на свежий воздух.