Парнов Еремей Иудович. Секретный узник

   Г е й д р и х
   Глава 22
   "МОЯ ЧЕСТЬ В ВЕРНОСТИ"
   Когда Гиринг вошел в приемную шефа РСХА, из приоткрытой двери доносились звуки скрипки. Он вопросительно посмотрел на вставшего из-за стола адъютанта. Тот с улыбкой кивнул и шире распахнул дверь. Не замечая, что ступает на цыпочках, Гиринг осторожно проскользнул в кабинет.
   Закрыв слегка косящие глаза, прижав костлявым подбородком скрипку к плечу, высокий и стройный Гейдрих, подобно танцующей кобре, извивался в музыкальном экстазе. Скрипка стонала и пела в узких пальцах сиятельного музыканта. Словно сомнамбула, почуявшая чье-то присутствие, кивнул он, не раскрывая глаз, Гирингу и продолжал играть.
   Гиринг и без того чувствовал себя в этом кабинете не слишком уверенно. Теперь же, совершенно растерявшись, он вообще не знал, как ему быть. Все так же на цыпочках подошел он к узкой кушетке золотистого шелка и робко, на самый краешек, присел. Но тут же вскочил и покосился на продолжавшего играть Гейдриха. Он вспомнил кулуарные разговоры по поводу этой кушетки, на которой его увлекающийся шеф, как говорили, иногда принимал дам.
   Как и все на Принц-Альбрехтштрассе, Гиринг знал, что музыка и женщины были всепоглощающей страстью морского офицера в отставке, который вынужден был покинуть службу из-за какой-то темной истории. Что ж, эта отставка пошла ему только на пользу... Гейдрих не скрывал своих увлечений, скорее даже афишировал их. Зачем? Быть может, сокрушительная настойчивость, с которой Гейдрих преследовал очередную избранницу, как-то самоутверждала его? Или выгодно оттеняла столь же неистовый идейный фанатизм?
   Зато никто не знал, что шеф РСХА собирает подробные досье на всех руководителей третьего рейха, включая рейхсфюрера СС Гиммлера и даже самого Гитлера.
   Дорыдав до конца музыкальную пьеску, Гейдрих в изнеможении опустил смычок.
   - Садитесь, Карл, - тихо сказал он, не раскрывая глаз.
   - Это было прекрасно! - Гиринг прижал руки к груди и прочувствованно вздохнул. Ему даже показалось, что его глаза увлажнились. Но это, конечно, был самообман.
   - Вас, видимо, удивляет, Карл, что мой любимый композитор - француз Сезар Франк? Но заметьте себе: его вещи навеяны войной с Пруссией. Подумайте, Карл, этот французик, сластолюбец и плутократ, захвачен нами без остатка, он приходит в восторг от прусского величия!
   - Это потрясающе! - прошептал Гиринг, хотя ни о какой прусской мощи скрипка ему не поведала. Он вообще не знал, что играет Гейдрих, и никогда не слышал о Сезаре Франке.
   И Гейдрих, досконально изучивший личные дела своих подчиненных, всю их подноготную, прекрасно это понимал.
   - Я рад, что вы так тонко чувствуете, Карл, - сказал он, открывая наконец холодом полоснувшие глаза. - Из романтического пустячка вырастает нечто значительное. Это преклонение перед германским величием. Карл. Поэтому-то я и играю всегда этого француза. Не знаю, как вам, а мне приятно невольное, а потому искреннее восхищение врага. Кстати, Карл, мне только что доложили о трагической гибели доктора Белла. Вы ничего не знаете по этому поводу?
   - Ничего, группенфюрер! - весть об убийстве Белла, убийстве, потому что только так следовало понимать слова Гейдриха, окончательно добила Гиринга. Гейдрих, как всегда, когда дело было важным, упомянул о сногсшибательной новости небрежно, вскользь.
   Гиринг был совершенно дезориентирован. Сначала эта дурацкая музыка, когда не знаешь, что делать и о чем говорить, потом, словно о пустяке, упоминание о гибели доверенного лица и личного друга самого Рема... Что за этим кроется? Сигнал к началу? Конечно, высокопоставленный гестаповский чиновник Гиринг многое знал и о еще большем догадывался. Напряженные отношения между Ремом и Герингом давно уже ни для кого не были секретом. Но еще далеко не было ясно, на чью сторону станет фюрер.
   Конечно, логика диктатуры требовала определенных решений. Со "старыми борцами", с сотоварищами по уличным дракам и пивным путчам надо было кончать. Но недаром говорили, что фюрер получает указания свыше. Его поступки непредсказуемы. С одной стороны, Геринг как будто добыл ему доказательства заговора, говорили даже об изрешеченном пулями портрете Гитлера, который послужил силезским штурмовикам вместо мишени. Но говорили ведь всякое. Зато почти достоверно известно, что фюрер имел у себя в Берхгофе встречу с одним из основателей партии Грегором Штрассером. Если учесть, что сам рейхсфюрер Гиммлер был когда-то у Штрассера в секретарях, то и подумать страшно, чем может кончиться эта политическая игра. А понять ее ох как необходимо! И чем раньше, тем лучше. От этого зависит все: карьера, сама жизнь, наконец. На чью сторону заблаговременно стать? К кому примкнуть? Если фюрер поддержит Рема, он, Гиринг, пропал. Только если сейчас, сию минуту, кинется он к начальнику штаба СА, чтобы доверительно поделиться весьма важными сведениями, можно будет на что-то рассчитывать. Но как он может решиться, когда не знает еще, откуда дует ветер? Как будто страшнее Рема никого нет. А Геринг? А рейхсфюрер? А этот музыкант, наконец? Да, этот страшнее всех... Зачем он его вызвал? Поговорить о музыке? Спросить, не знает ли он что-либо о Белле? Нет, не за этим... Сейчас опять зайдет разговор о Тельмане.
   Конечно, Тельман тоже фигура в беспощадной игре. Кто-то захочет нагреть руки на победе над ним, а кто-то - на поражении. Как на бирже: повышение - понижение. Провал в Лейпциге - это шах Герману. Опять всплывает рейхстаг, опять убирают свидетелей. Вот и пришел черед Белла. Кто следующий? Может быть, тот, кто повыше?
   Да, если в этой атмосфере выпустить на процесс послушного Тельмана, это будет бомба! Тут чьи-то акции взлетят, а чьи-то, естественно, упадут. Отсюда и вся противоречивая возня вокруг Тельмана.
   Никто не дает ясных, прямых указаний. Никто не хочет личной ответственности. Можно подумать, что судьбу Тельмана будет решать суд! Впрочем, не исключено. Пришлось же оправдать Димитрова. Оправдать, несмотря на неприкрытое бешенство Геринга, который вел себя, надо прямо сказать, совершенно неприлично. И ничего не смог сделать. Ничего! А ведь это Геринг! Туз! Эх, если бы знать, если б хоть догадываться, чего, в конечном счете, хочет фюрер, к чему стремится? Тогда можно было бы рискнуть. Жаль, что Тельмана не убили при аресте. А ведь был соблазн... Но ничего не поделаешь - категорический приказ Гейдриха.
   - Я вижу, вы уяснили себе ситуацию. Карл. - Гейдрих бережно спрятал скрипку в оклеенный синим бархатом футляр. - На что мы можем рассчитывать?
   - С Тельманом? - на всякий случай спросил Гиринг.
   - Разумеется.
   - Все обычные меры успеха не принесли.
   - Что вы понимаете под обычными мерами? - Гейдрих с преувеличенным удивлением поднял брови, отчего его глаза стали косить еще сильнее.
   - Допросы, ужесточение режима и прочее...
   - Технология меня не интересует. Мне нужны результаты. Когда? Гейдрих быстро прошел к столу, сел, пододвинул к себе перекидной календарь. - Сроки? - Он обмакнул в чернила перо. - Когда можно будет начать процесс?
   - Мы постараемся успеть...
   - Нет, - резко перебил его Гейдрих. - Я не заставляю вас спешить. Сроки назначаете вы, а не я. Я лишь с максимальным вниманием буду следить за их соблюдением. Ясно? Итак, вы можете указать конкретную дату?
   - Нет, - еле выдавил из себя Гиринг, чувствуя, что все в нем обмирает. Сбывались самые худшие его опасения. Тельман становился крупной фигурой в игре. Он, Гиринг, должен либо дать, либо не дать эту фигуру в руки игроков. В обоих случаях могли быть непредвиденные и неприятные последствия.
   - Если я правильно понял вас, Карл, вы признаете, что не можете справиться с возложенными на вас обязанностями? Так?
   - Так, - Гиринг заставил себя посмотреть Гейдриху прямо в глаза. Это было трудно, почти невозможно, хотя бы потому, что шеф косил. - Да, группенфюрер, я не оправдал вашего доверия, - он сказал это прямо, честно, взволнованным тоном, как того требовал в подобных обстоятельствах кодекс чести СС.
   - Даю вам два месяца, Гиринг. Только два месяца.
   - Благодарю, группенфюрер.
   - Вы сделаете все от вас зависящее?
   - Да, группенфюрер.
   - Хорошо, Карл. Я вам верю.
   - Разрешите поделиться сомнениями, группенфюрер.
   - Сомнениями?!
   - Виноват, группенфюрер. Некоторыми соображениями.
   - Слушаю вас. Карл.
   - Я полагаю, что главное для нас - это вытащить на процесс нужного нам Тельмана. А то, как он будет при этом выглядеть, - дело второстепенное. Можно ведь постараться, чтобы он выглядел получше? вопроса почти не было. Он едва-едва ощущался.
   - Вот как? - усмехнулся Гейдрих. - Я целиком полагаюсь на вас, Карл. Если вы так считаете... Меня, как я уже сказал, интересует только дата. Я должен буду сообщить ее фюреру.
   Фюреру! - повторил про себя Гиринг. Фюрер-принцип - закон для эсэсовца. "Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer! Der Fuhrer macht es! Der Fuhrer schafft es! Der Fuhrer denkt fur alle!"* Все это великолепно. "Моя честь в верности!" Это очень хорошо. Абсолютное, мгновенное повиновение, повиновение без размышлений... Но вот беда - обмозговать, как лучше всего выполнить приказ фюрера, ты должен сам. На своем месте - ты тоже фюрер. И никто, даже высший начальник, не станет вмешиваться в твои дела. Он только спросит с тебя, если ты не выполнишь задания. Со всей строгостью СС-кодекса, со всей нордической беспощадностью.
   _______________
   * Нация, империя, вождь! Вождь действует! Вождь творит! Вождь
   думает за всех нас!
   Гиринг и сам понимал, что никто не освободит его от ответственности за Тельмана вплоть до окончания процесса. Он один отвечал за все. И за то, что происходило сейчас в отделе в его отсутствие.
   - Разрешите выполнять, группенфюрер?
   - Идите, Карл. Идите. Хайль Гитлер!
   - Хайль Гитлер! - Гиринг щелкнул каблуками, резко, по-прусски, поклонился и четко, как в строю, повернувшись, заторопился к себе. Он шел ровным, уверенным шагом, забыв совершенно, как на цыпочках, крадучись, входил в этот кабинет.
   Он вновь чувствовал себя уверенным и сильным. Как терпеливо, тактично, без лишних слов старший начальник напомнил ему кодекс чести СС! Да, он, Карл Гиринг, - сильный человек, вождь. Он не боится возложенной на него ответственности. Он гордится ею! Гордится доверием такого человека, как Гейдрих, облеченного почти беспредельной властью. "Моя честь в верности!" Именно так.
   Глава 23
   СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА
   Возглавляемая Гейдрихом секретная осведомительная служба свила свои гнезда по всему рейху. Местные организации СД засылали своих "почетных агентов" во все звенья партийного и государственного аппарата. На заводах и фабриках, в батальонах рейхсвера и на боевых кораблях, в университетах и школах, на фольварках и рудниках, в газетах и киностудиях, театрах и госпиталях - везде сидели тщательно законспирированные "почетные агенты", имена которых знали только непосредственные руководители местных служб СД. Как правило, "почетными агентами" становились лучшие, наиболее осведомленные специалисты того или иного учреждения. Этот тайный, широко разветвленный институт был задуман Гиммлером еще до прихода нацистов к власти. Впоследствии, когда рейхсфюрер СС стал полицай-президентом Мюнхена, эта идея приобрела конкретные черты. Проект будущей структуры службы безопасности Гитлеру весьма понравился, и он приказал в кратчайшие сроки его осуществить. С той минуты Рейнгард Гейдрих, который, собственно, и разработал весь проект до мельчайших деталей, стал одним из наиболее влиятельных представителей нацистской элиты. Но имя его почти не было известно широкой публике. Радио о нем не упоминало, газеты не печатали его портретов, операторы кинохроники никогда не сопровождали его. Когда бывший морской офицер появлялся где-нибудь в сопровождении помощников и секретарей, никто не догадывался, что молодой высокий блондин с несколько асимметричным лицом и косящими глазами - персона номер один.
   Обычно его принимали за хорошо вышколенного адъютанта. Он всегда держался в тени, говорил тихо и мало. Во время беседы его длинные холеные пальцы скрипача всегда лежали на коленях, как у благовоспитанного гимназиста. И сколько бы ни продолжалась беседа, они не шевелились, эти тщательно ухоженные пальцы восковой фигуры. У собеседников обычно создавалось впечатление, что этот бесстрастный молодой человек сосредоточенно размышляет о чем-то своем, потаенном, к разговору никак не относящемся. Он всегда смотрел прямо в лицо собеседнику, но никому не удавалось поймать взгляд его косящих к переносице глаз. На вопросы он отвечал односложно, спрашивал часто, но как-то хаотично, без видимой связи с обсуждаемой темой, рассеянно перескакивал с одного на другое, называл много фамилий, большей частью собеседнику незнакомых. Но причудливые и хаотичные с виду логические сооружения Гейдриха скрывали удивительный по точности и экономии материала стальной каркас. Бессистемные, разбросанные постройки объединяли подземные туннели в несколько ярусов. Но это становилось понятно лишь некоторое время спустя после разговора. И то далеко не всем. И никогда - полностью...
   Высокий и всегда приглушенный голос Гейдриха, глотающего гласные, запоминался надолго, но содержание разговора как-то сразу улетучивалось из головы.
   Рем стремился возглавить могучую военную машину. Геббельс сам пьянел от собственных речей, пронизанных темной ненавистью инстинкта. Геринг хватал все, что только было под рукой: должности, ордена, еврейские дома, заводы, акции, картины. Но никто из них не знал истинной технологии власти так хорошо, как Гейдрих. Он хотел одного: всегда знать обо всем больше, чем кто бы то ни было. Достичь этого можно было лишь при помощи организации, подобной СД. Естественно, что Гейдрих особое внимание уделял проникновению в партайный аппарат, полицию, военную разведку, министерства и, конечно, дипломатические круги.
   Его "почетные агенты" не были полицейскими осведомителями в обычном понимании этого слова. Гейдрих приложил много усилий, чтобы втолковать это ближайшим сотрудникам. Ему не нужны были мелкие доносчики и тем более провокаторы. Он хотел получать точную и квалифицированную информацию о том, что происходило во всех сферах жизни. Ему нужны были только моментальные снимки, из которых эксперты могли создавать уже панорамные полотна. Хорошо информированные, как правило высокопоставленные, "почетные агенты" собирали сведения об общественном мнении, реакции различных слоев населения на мероприятия режима, о популярности того или иного руководящего деятеля, откликах на события международной политики.
   Все эти сведения устно передавались сотрудникам СД, которые, зная общий абрис задачи и располагая более обширной информацией, могли легко выделить в непринужденной доверительной беседе самое существенное. Но полная картина воссоздавалась только в Центральном управлении СД, где составлялись еженедельные и ежемесячные доклады для Гиммлера и Гитлера. В этих секретных, государственной важности сводках не было места для пропаганды. Они не приукрашивали действительности, не искажали ее в угоду тому или иному лицу. Напротив, сложные явления жизни исследовались со скрупулезной объективностью, причем основное внимание уделялось тому, что было или могло быть враждебным национал-социализму.
   Что бы ни говорил Гитлер в своих публичных выступлениях или даже в кругу наиболее доверенных лиц, истинное положение дел он знал. По крайней мере, так было до смерти Гейдриха. Искажая, уродуя до неузнаваемости факты, выдумывая несуществующие, умалчивая о том, что другим не известно, Гитлер не заблуждался насчет истинного течения дел. По крайней мере, не должен был заблуждаться, потому что доклады Гейдриха поступали к нему регулярно, как по железнодорожному графику.
   И основополагающий принцип Гейдриха, технология его власти не замедлили принести плоды. СД получила право вести расследования во всех сферах партии и государства, допрашивать любых, даже очень высокопоставленных лиц.
   Но некоторые сведения, добытые секретной службой, сведения особого рода, деликатные, не попадали ни в еженедельные, ни в ежемесячные докладные. Они оседали в секретных досье Гейдриха.
   Как только Гиринг ушел, адъютант принес Гейдриху папку, в которой были собраны обработанные уже сведения, полученные от "почетных агентов", близких к дипломатическим и артистическим кругам. На каждом листке значилось: "Отпечатано в 1 экземпляре".
   Гейдрих бегло проглядел сообщения о светских раутах в "Эспланаде", "Бельвю", "Адлоне", "Клубе господ", дрезденском "Эдене" и мюнхенском "Кайзергофе". Отчеркнул красным карандашом нужное для очередной сводки. Несколько дольше он задержался на записи кулуарных бесед, имевших место на приеме в честь юбилея Гинденбурга. Присутствовал весь дипломатический корпус. Отмечалось, что Гитлер пожал руку папскому нунцию и французскому послу. С итальянским послом Витторио Черутти рейхсканцлер обменялся национал-социалистским приветствием. Всю эту дребедень Гейдрих вычеркнул, но строчки, характеризующие самих послов, взял в кружок. Новый американский посол Уильям Додд характеризовался как личность сомнительная, вряд ли симпатизирующая делу национального возрождения. Зато англичанин Эрик Фиппс определенно сочувствовал национал-социализму. Шведский посланник Вирсен намекнул, что его правительство неодобрительно следит за развертыванием в Скандинавии пронацистской пропаганды. Голландец Лимбург-Стирум...
   Все это лично Гейдриха не интересовало, но, безусловно, было полезно. Могло пригодиться. Иное дело бирабенд у Рема на Маттхайкирхенштрассе. Здесь явно стоило как следует покопаться!
   ...Охота Германа Геринга (бревенчатый дом средневекового юнкера и средневековый охотничий костюм хозяина, который он вскоре сменил сначала на розово-зеленую униформу главного лесничего, затем на белый парадный мундир генерала ВВС). Это интереса не представляло, равно как и черный, шведского мрамора склеп, в котором покоилась жена рейхсминистра, или сопровождавшие его повсюду фотографы. Подобные сведения, конечно, могли заинтересовать Гитлера, но он, Гейдрих, уже давно все это знал. И в первую очередь о невесте Геринга, которая интересовала шефа СД куда больше, чем шведка в склепе.
   Он быстро исчеркал листки карандашными пометками, и, найдя, что "почетный агент" из министерства финансов не дал никакой ценной информации, нажал звонок. Ни его самого, ни тех, для кого он составлял отчеты, никак не могло интересовать, что министр финансов дважды был на концерте знаменитого скрипача Крейслера. Иное дело донесение о том, что министр просвещения Бернгард Руст не знает ни слова по-английски, хотя пишет во всех анкетах, что свободно этим языком владеет. И неважно, что Гейдриху это уже известно. "Почетный агент" в аппарате Руста - человек явно сообразительный, он понимает, в чем заключается его работа. Такого стоит поощрить и, может быть, даже продвинуть по службе.
   Вошел адъютант с новой папкой, в которой были собраны материалы, имеющие отношение к Компартии и прочим подрывным организациям, действующим на территории рейха.
   - Узнайте, на какой должности работает этот информатор, - Гейдрих взял синий карандаш и поставил галку против строчки, где говорилось о делах по министерству Руста. - А ответственному за министерство финансов укажите, что они плохо подбирают людей. - Он поставил зеленый крестик. Меня интересует, какие связи поддерживает господин министр Лютц фон Шверин-Крозигк с вице-канцлером Папеном, генералом Шлейхером, статс-секретарем Мейснером.
   - Будет исполнено, группенфюрер! - Адъютант энергично вскинул голову.
   - Далее. Я не вижу сообщений о руководителе бюро иностранной печати Эрнсте Ханфштенгле. На прошлой неделе их тоже не было. Проверьте.
   - Слушаюсь, группенфюрер.
   - В прошлых сводках уже два раза отмечалось, что его называют "франтом". Я это уже усвоил. Не надо лишней информации. Теперь о приеме у рейхспрезидента Гинденбурга. Нам уже известны политические симпатии сэра Эрика Фиппса. Не надо повторений. Пусть лучше информатор, если такая возможность представится, наведет англичанина на разговор о лорде Лотиане, Асторе и прочих... Особое значение я придаю сообщению о якобы имеющем место завещании, которое написал рейхспрезидент. Когда написал? Где? Свидетели? Кто скрепил? Нотариус или статс-секретарь? Это все очень важно. Слухи тоже. Кого считают вероятным преемником? Усилить внимание к его сыну, полковнику Оскару фон Гинденбургу. Его товарищи по службе, жокей-клубу, ипподрому. Докладывать немедленно!
   - Ясно, группенфюрер. Материалы группы три-а, группенфюрер, адъютант раскрыл папку и собрался положить ее, как обычно, справа от Гейдриха.
   - Это я сейчас смотреть не буду. Нужно изменить рубрики. "Подрывная деятельность, включая агитацию и саботаж". "Эмиграция - коммунисты и социал-демократы". "Эмиграция - интеллигенция". "Общественное мнение в стране вокруг всех этих вопросов". Итого, четыре рубрики. Кроме того, временно, до начала процесса, вводится пятая: "Тельман". Все, что связано с ним. И общественное мнение тоже. Пусть рассортируют по рубрикам. А сейчас доложите мне об этом.
   - Одну минуту, группенфюрер, - адъютант быстро записал все указания в блокнот и раскрыл папку. - Здесь пока все коммунистические функционеры вместе...
   - Доложите только о Тельмане. Впредь особое внимание уделить эмиграции, но не дублируя работу гестапо и посольств. Персонально меня особенно интересуют... записывайте: Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Флорин, Вильгельм Кёнен, Франц Далем. Теперь социал-демократы: Рудольф Брейтшейд, Тони Зендер, Альфред Браунталь, Зигфрид Ауфхойзер. Записали?.. Далее интеллигенты: Лион Фейхтвангер, Генрих Манн, Эрнст Толлер, Эгон Эрвин Киш, - Гейдрих называл фамилии по памяти, словно читал готовый список. - Сообщите информаторам в наших посольствах и представительствах в Париже, Праге, Вене, Варшаве.
   - Ясно, группенфюрер. Разрешите о Тельмане?
   - У вас много?
   - Нет, группенфюрер. Сегодня не так много. Рабочие заводов Сименса, портовики Приморья, транспортные рабочие Дюссельдорфа и так далее много говорят о процессе. Доминирует мнение, что после Лейпцига правительство боится такого процесса. Высказываются предположения, что с Тельманом поступят так же, как с Ионом Шеером, Эрихом Штейнфуртом, Эйгеном Шёнхааром, Рудольфом Шварцем. Открыто говорят, что они были подло застрелены при переезде из одного места заключения в другое.
   - Убиты при попытке к бегству. Об этом говорили и будут говорить, как, впрочем, и о пытках в гестапо. Листовки? Окружные коммунистические газеты?
   - В ряде мест еще распространяются. Вчерашний тираж "Роте фане", по самым скромным оценкам, составляет не менее ста тысяч экземпляров! Развернута за границей кампания в защиту Тельмана...
   - Знаю из дипотчетов. Наши посольства завалены письмами протеста и петициями. Лозунги, демонстрации и все такое... Знаю. Ближе к делу.
   - Дочь Тельмана по-прежнему бойкотирует политические мероприятия. Открыто говорит, что ее отец невиновен. Изоляция вокруг нее ширится. Роза Тельман, по некоторым данным...
   - Это дело гестапо. Они меня обо всем информируют.
   - Не совсем... - адъютант позволил себе загадочно улыбнуться. Он почему-то считал, что Гейдриху нравится легкое проявление этакой мальчишеской непосредственности.
   - Яснее, - нахмурился Гейдрих.
   Улыбка тотчас же исчезла с красивого лица моложавого обер-штурмбанфюрера, который был старше своего шефа на четыре года. Среди высших офицеров главного управления - РСХА - Гейдрих был самым молодым.
   - Служба безопасности располагает сведениями, что штурмбанфюрер Зиберт напал на след коммунистического заговора.
   - Ни больше и ни меньше?
   - Это их терминология, группенфюрер. Речь идет, по-видимому, о побеге Тельмана из Моабита.
   - Интересно. Есть подробности? Фамилии? Явки?
   - Пока ничего определенного. Очевидно, поэтому они вам и не докладывают. Но Зиберт встревожен.
   - Гиринг в курсе?
   - Да, группенфюрер. Зиберт советовался с ним по телефону.
   - Разговор записан?
   - Выборочно, группенфюрер.
   - Какие меры принял Гиринг?
   - Собирается оставить Тельмана на некоторое время в нашей следственной тюрьме.
   - Подготовьте мне досье на Харро Шульце-Бойзена. Вы должны его помнить. Этот выродившийся потомок Тирпица издавал мерзейший журнальчик "Гегнер". После закрытия журнала и ареста сотрудников его мать партайгеноссе Шульце - на нее тоже подберите материал - лично посетила штандартенфюрера СС Хенце в его резиденции на Потсдамштрассе, 29. Она рыдала, клялась, сыпала влиятельными именами, - любопытно, какими именно, - одним словом, всячески заверяла, что ее сын больше не будет заниматься антигосударственной деятельностью и покинет Берлин сразу же, как его освободят из лагеря. К счастью, разумеется к счастью для этого типа, он находился в одном из наших "диких лагерей" и дело на него не было надлежаще оформлено. Но когда Хенце освободил его, фрау Шульце сразу же написала жалобу фюреру. Наглость, не правда ли? Сынок, видите ли, жутко выглядит, бледный как смерть, с черными кругами под глазами, волосы подстрижены садовыми ножницами и ни одной пуговицы на одежде.
   Гейдрих замолк, и его адъютант позволил себе пренебрежительную усмешку.
   - Да, коллега, фрау Шульце была в претензии! Кроме того, она писала, что арестованного вместе с ее сыном публициста Генриха Эрлангера самым зверским образом забили до смерти. Мягкотелому Хенце, надеюсь, это письмо послужило хорошим уроком. Правда, он тут же ударился в другую крайность и опять арестовал Шульце-Бойзена. Ему явно не следовало торопиться. Уж если он, не посоветовавшись с более опытными товарищами, решился выпустить на волю заведомого противника национал-социализма, то мог бы набраться терпения и подождать, пока появится повод водворить его обратно. Но он не подождал. Совершенно не нордическое поведение. Какая-то нервная, женственная импульсивность. Хенце - "старый борец". Он еще в 1927 году получил в билете отметку "допущен к секретной работе". Вызовите его ко мне послезавтра на семнадцать часов.