Парнов Еремей Иудович. Третий глаз Шивы

   — Да хочет он, хочет сообщить, только не может. — Вера Фабиановна причитала с характерными завываниями профессиональной гадалки. — Нельзя ему. В место такое попал, откуда до дому и не докричишься. Хоть рукой подать, а далеко, хоть глаз видит, а рукой не дотянешься. Это где же он? Да тут же, под боком, только оглянуться ему нельзя и дороженьки все перепутаны. Но он вернется, вернется. Срок выйдет, и разрешится ему.
   — Вы, Верочка, все равно как про тюрьму вещаете, — не остерегся Лев Минеевич.
   — Вас только тут не хватало! — обозлилась Чарская и, наклонившись к нему, шепнула: — Типун вам на язык, старый дурак!
   В притворном ужасе Лев Минеевич прикрыл лицо руками.
   — Пусть хоть в тюрьме, лишь бы жив был. — Ковская промокнула глаза.
   — Да что вы его слушаете! — Вера Фабиановна была возмущена до глубины души. — Станет вам милиция арестанта разыскивать. А то не известно им, кто у них где сидит! Как же!
   Лев Минеевич, только что осудивший Верочку за бесстыдное шаманство, вынужден был отдать должное ее житейской сметке и быстроте ума.
   — Никого-то я не слушаю. — Ковская отодвинула от себя вазочку, в которой сиротливо оплывал шоколадный шарик. — И ни в какую тюрьму не верю. За что Аркашеньку в тюрьму? Нет, человек, если только он жив, так бесследно не исчезает. И не надо меня утешать, Вера Фабиановна. Я хоть и признаю существование неких надмирных сил, но в отличие от вас твердо придерживаюсь материализма. Одна у меня надежда, что Аркашу похитили и вопреки его воле продолжают где-то удерживать.
   — Милиция найдет! — Лев Минеевич оглянулся по сторонам, ища официантку.
   — Вы глубоко неправы, Людмила Викторовна, — стояла на своем Чарская.
   — То есть вы правильно говорите про похищение, но вся разница в том, кто похитил. — Она по-цыгански затрясла плечами. — Далеко Аркадий Викторович проник в тайны заповедные, непозволительно далеко.
   — О чем это вы? — не поняла Ковская.
   — Все о том же, бедняжка вы моя, все о том, — опять зашаманила неугомонная старуха и, досадливо скривившись, отчетливо прошептала: — Да видела я его, Аркашеньку-то вашего, видела. В хрустале мне открылся.

Глава восьмая. ГЛУБИННОЕ ГОРЕНИЕ

   — Разве я требую невозможного? — Люсин со свистом продул мундштучок.
   — Причина смерти и время ее наступления. Это же элементарно.
   — Но не в таких условиях. — Крелин кивнул на дверь, из которой они только что вышли. — Уверяю тебя, что подробную медико-биологическую экспертизу можно будет произвести только в Москве.
   — Я все понимаю, Яша. — Владимир Константинович повертел мундштук в руках, словно видел его впервые. — Но есть же внешние показатели: трупное разложение, окоченение… Что там еще?
   — В данном случае картина получается смазанная. Тело несколько суток пролежало в торфованной воде, почти в жиже.
   — Конечно, это могло ускорить… — Люсин задумчиво взъерошил волосы.
   — Совсем напротив! — перебил его Крелин. — Гуминовые кислоты обладают ярко выраженными антисептическими свойствами. Известны случаи, когда в торфяниках находили свежие трупы, пролежавшие там многие годы. Своего рода естественная консервация.
   — Да, что-то такое, помнится, было… В Шотландии?
   — Зачем тебе Шотландия? — пожал плечами Крелин. — Возьми нашу тундру. Про туши мамонтов слыхал?
   — Это же вечная мерзлота!
   — Вечного, Володя, ничего нет. Мамонты не в вечные льды проваливались, а в тривиальнейшее болото. Ледком их уже потом прихватило. Лет этак через тысячу или того больше. Купца в кафтане петровских времен я своими глазами видел. Под Новгородом. Рана на голове совсем свежая была, словно только-только… Разбойничек небось кистенем по темени тюкнул. Вот что значит моховой торф. Лучше всякой заморозки.
   — Следствие через века, — пошутил Люсин.
   Он обернулся и в последний раз взглянул на желтый, чуть покосившийся дом, в каменном подвале которого осталось тело Аркадия Викторовича Ковского. Грубо выкрашенная коричневой масляной краской дверь была приоткрыта, и в сумрачной щели тускло отсвечивало железное, вытертое до блеска перило уходящей вниз каменной лестницы.
   «Вверх по лестнице, ведущей вниз», — пришли на память чьи-то слова. — Хотя это, кажется, совсем из другой оперы».
   Широкий, огороженный выбеленной кирпичной стеной двор был пуст. Сквозь грубый булыжник пробивалась чахлая ромашка. В углу, где когда-то находилась свалка, бурно росли лопухи и чертополох, курчавилась проржавевшая стружка. Несколько поодаль, на темном от пролитой смазки песочке, — машины: красная пожарка, орудовская сине-желтая «Волга» и синий милицейский «газик».
   «Совсем не подходящее место для смерти, — подумал Люсин, отгоняя назойливую золотистую муху. — И небо такое бездонное и облака…»
   — Потушили пожар? — спросил он, принюхиваясь. — Вроде меньше пахнет?
   — Говорят, еще вчера. Боялись, что перекинется на лес. — Крелин махнул рукой в сторону бетонки. — Пал пришлось пустить.
   — Пал?
   — Встречный огонь.
   — Знаю, — кивнул Люсин. — Стена против стены. Чтоб сам себя пожрал. Поверху огонь далеко не пойдет.
   — Торфяник, он ведь изнутри горит. Кто его знает, где наружу вырвется. Пока вроде погасили. Я туда Глеба послал.
   — Зачем?
   — Понимаешь, — Крелин взял его под руку и потянул к воротам, — я тебе не успел рассказать. Тут начали расследование причин пожара…
   — Ну, ну! — заинтересовался Люсин, все еще пристально всматриваясь в черноту невидимой лестницы. — Нас это касается?
   — В том-то и дело! Боюсь сглазить, но, кажется, всплыл мотоцикл.
   — «Ява»?
   — Пока неизвестно. Но что с коляской — это почти точно. Его видели в разных местах.
   — Когда?
   — В ночь со среды на четверг и, представь себе, вчера.
   — Кто видел? Они уверены, что это один и тот же мотоцикл? Номер заметили?
   — Погоди, — остановил его Крелин. — Не все сразу… Если бы было что-нибудь определенное, я бы не стал тебя интриговать. Толком никто ничего не заметил, но, мне кажется, перспектива вырисовывается. На пожар, как ты понимаешь, было брошено все. Партийный секретарь, говорят, двое суток с поля не уходил. Силой увели, когда телогрейка на нем задымилась. В таких условиях не до расследования было. Не до жиру, как говорится… Но как только чуточку поутихло, местные ребята взялись за дело и начали опрашивать очевидцев — всех, кого только смогли. Естественно, напирали на первые признаки: дым, начальные очажки и все такое прочее.
   — Понятно. — Люсин покорно дал себя увести.
   Они вышли за ворота и остановились возле черной новенькой «Волги» с антенной на крыше.
   — Поедем? — спросил Люсин, открывая заднюю дверцу.
   — Погоди. Я тут с Глебом условился встретиться.
   — Ладно. — Владимир Константинович захлопнул дверцу и наклонился к шоферу, уткнувшемуся в «Манон Леско». — Не устал ждать, Николай Иванович?
   — Для нас это отдых, — довольно ухмыльнулся шофер и, приспустив стекло почти до конца, высунулся наружу. — Места-то какие были, Константиныч! Райская благодать! И в одну секунду все сгорело… Жалко. Я тут осенью как-то с ружьишком баловался. Уток — видимо-невидимо. Сколько выводков погибло, мама моя родная!
   — Выводков? — Крелин бросил спичку, которой ковырял в зубах. — Одного леса триста гектаров выгорело… Так-то!
   — Продолжай отдыхать. — Люсин кивнул шоферу, который тут же раскрыл заложенную пальцем книгу. — Учись на ошибках кавалера де Грие, Коля… Так что мотоциклет? — спросил он, подходя к Крелину.
   — Его видели человек пять-шесть. Но выяснилось это не сразу. Когда стали опрашивать, не заметил ли кто посторонних — рыболовов, охотников, грибников, туристов и все такое прочее, — выяснились любопытные вещи. Двое обратили внимание на старый «Москвич-403», несколько человек упомянули про какую-то бабу с лукошком, одна девка вспомнила, что накануне пожара встретила в лесу шикарного стилягу со спиннингом, и, наконец, старый дед-сторож упорно обвинял в предумышленном поджоге алкаша-механика с Милежей, уволенного за дебоширство. Все это лично нас мало интересует, и я особенно не углублялся. Зато когда разговор зашел о мотоцикле, сразу навострил ушки. — Крелин вынул записную книжку. — Значит, так: сезонная работница с участка Новоозерное определенно заявляет, что видела мотоциклет, проезжавший через торфяное поле, затем…
   — Когда? — остановил его Люсин.
   — Рано утром в четверг. Говорит, что уже светать начало.
   — Она что, дежурила там специально?
   — Это и меня заинтересовало, — улыбнулся Крелин. — И ребят из пожарной инспекции тоже. Но четкого объяснения они так и не получили.
   — Свиданка, что ли? — догадался Люсин.
   — Видимо, так, — продолжая улыбаться, подмигнул Крелин. — Ночи-то, ночи какие стояли! Соловьи поют, сено кругом благоухает, полнолуние…
   — А с ней кто был?
   — Вот ты ее и порасспроси! Фамилия у меня записана, может, тебе больше повезет.
   — Молчит?
   — Я-то ее не видел. — Расщепив спичку, Крелин сделал себе еще одну зубочистку. — Но пожарники говорят, что молчала, как партизанка. «Одна, — твердит, — на поле была. Соловья слушала».
   — Поле далеко от поселка?
   — Километра четыре будет.
   — Понятно… Специально затемно встала, орнитолог-любительница. Место указать может?
   — У скирды. — Крелин засмеялся. — Это она показала точно.
   — След протектора есть поблизости?
   — Какой след? Какой протектор? Перекрестись, дорогой товарищ! Все поле к чертям собачьим выгорело!
   — Да, верно… я забыл. Сгорели следы, улетучились.
   — Не все, — насупился Крелин и выразительно кивнул на ворота, за которыми желтел в тени березы старый двухэтажный особнячок.
   — Не все, — согласился Люсин. — Что же рассказала она, эта новоозерская вакханка? Что она видела?
   — Мотоциклет с коляской.
   — Было ведь не так светло?
   — Темень! И еще туман. Но она утверждает, что мотоциклист проехал в двух шагах от скирды, потому и увидела. «Рядом протарахтел, — ее собственные слова. Надымил бензином. И кто бы это мог быть?»
   — В самом деле, кто?.. А она не сочиняет?
   — Зачем ей?
   — Верно, конечно. Незачем. Скирды на торфяном поле — это обязательно?
   — Спрашивал. — Крелин выплюнул спичку. — Зуб что-то заныл… Пожарники объяснили, что сено было сложено на окрайке. Там, где косили.
   — Не очень-то подходящее соседство: сухое сено и торф.
   — Это их дело. Да и какая, собственно, разница? Что в лоб, что по лбу. И то горит и это.
   — Больше она ничего не сказала?
   — Нет. Мотоцикл с коляской и на нем два мужика: один — за рулем, другой — позади.
   — Позади или в коляске?
   — Говорю со слов пожарников.
   — Это уже интересно. Как полагаешь?
   — Так и полагаю. Затем и Глеба послал.
   — Позади, значит. — Люсин задумчиво прикусил губу. — А в коляске?..
   — Да, — кивнул Крелин. — Это самое.
   — Кто еще видел мотоциклет?
   — Начальник того же Новоозерского участка Мерзликин.
   — Тоже любитель певчих птиц?
   — Иронизируешь? Напрасно. Мерзликин вышел на поле проверить, как идет ворошение, как сохнет крошка. Не зная специфики производства, тут далеко не уедешь.
   — А где уедешь? В Институте кристаллов? И когда мне было изучать ее, эту твою специфику, если меня по рации прямо сюда вызвали! — не сдержался Люсин.
   — Чего ты злишься? — отстранился эксперт. — И на кого?
   — Сам на себя, — криво улыбнулся Люсин и сунул руки в карманы. — Прости, Яша… Голова кругом идет. Это же надо, такая цепь случайностей! Только нашел тело, и на тебе — пожар. Все сгорело, следы…
   — Нет здесь случайностей, — жестко отрезал Крелин. — Напротив, четкая взаимосвязь.
   — Не понял.
   — Ты не обижайся, Володя, но не о следах сожалеть надо, а о беде человеческой. Мы с Глебом здесь уже несколько часов и кое в чем сумели разобраться… Видели, как люди вели себя на пожаре. Тот же Мерзликин, начальник участка. Страшное бедствие, Володя, страшное! Одним словом, лучше бы не здесь найти нам тело. Все бы леса с трупоискателем на карачках излазил, всю бы землю изрыл!
   — О чем ты? — Люсин ожесточенно пнул ржавую консервную банку, которая, гремя, покатилась по горбатой мостовой. — О чем? Хоть убей, не пойму! Объясни по-человечески, друг сердечный!
   — И верно, — кротко согласился Крелин. — В самом деле не поймешь. Ты не видел следов пожара, не разговаривал с обожженными, запеленатыми, как куклы, людьми в больнице. А меня это мучит, Володя. Я никак не могу уйти от мысли, что, не будь пожара, мы бы еще не так скоро обнаружили труп. Да, не так скоро…
   — Почему?
   — Ты был на Топическом? Видел?
   — Ну да, ты же сам меня повез!
   — Сам… А знаешь, что мне сказали пожарники?
   — Не надо эмоций, Яша. Давай о деле. — Люсин понял, что раздражение, с которым не сумел совладать, явилось своего рода откликом на глубоко загнанную внутрь, но тем не менее явственно ощутимую напряженность Крелина. — Откуда мне знать?
   — Тело обнажилось из-за пожара, Володя, его нашли только потому, что упал уровень воды в озере. Вот в чем дело. Тут нечто большее, чем просто специфика производства.
   — Воду брали для борьбы с огнем?
   — Естественно.
   — И свидетелей бы мы не нашли, не случись здесь беды. Так? Тебя это волнует?
   — Ничего-то меня не волнует. — Крелин мучительно подбирал точные слова, но не находил их. — Во всяком случае, не комплекс вины. Нет ее на нас да и быть не может… Но я видел пожар, и этим все сказано.
   Люсин только сейчас заметил дырочки на рукаве эксперта, обожженные ресницы его, порыжевшие и закрутившиеся на концах.
   — Что ж тут поделаешь? — Он достал носовой платок и протянул его Крелину. — Сажа на щеке. Вытри… Ничего не поделаешь. Мы всегда там, где горе, всегда возле. Такая работа.
   — Ничего ты не понял, — поморщился Крелин. — Работа у нас, видите ли, такая. При чем тут работа? Не умею я объяснить, Володя, не могу. Одним словом, лучше бы нам вести розыск в иной обстановке.
   — Согласен. На сто процентов.
   — Ты верно сказал насчет горя. Хочешь не хочешь, но приходится держать себя в кулаке. Без этого нельзя. Издержки профессии.
   — Спасительные предохранители. Как у врачей.
   — Как у кладбищенских работников. Так оно точнее будет. Живем — не задумываемся, будто все так и надо. А потом вдруг налетит такое, подхватит тебя большая человеческая беда, закружит, как листик, и понесет по ветру. Тут уж поневоле задумаешься, кто ты и какое место занимаешь на земле. — Крелин вытер сажу и отдал платок. Кулаком прижал воспаленные веки. — Ладно, Володя, ты прав, давай-ка лучше делом займемся. Не место здесь для душеспасительных бесед. На чем мы остановились?
   — Мерзликин, — напомнил Люсин. — Начальник участка вышел проверить, как идет сушка. Это было…
   — В то же утро. Мерзликин говорит, что петухи уже раз прокричали.
   — Мотоциклет видел?
   — Нет. Только слышал, как где-то неподалеку протрещал мотор. Туман стоял. Девушка тоже про туман говорила.
   — Он уверен, что это был именно мотоциклет?
   — Что же еще? Трактор?
   — Хотя бы. Пусковой двигатель.
   — Он человек опытный и все свои трактора знает наперечет, какой у кого голос. С ним я лично разговаривал. Можешь не сомневаться… Ночные ездоки его тоже заинтересовали. «Я сначала решил, что это кто-то из наших балуется, — рассказал он, — а потом, когда след в три колеса увидел, понял
   — чужие. Наши с колясками не ездят. Какая-то пьянь через поле поперла очертя голову».
   — Обстоятельный мужик, — одобрил Люсин. — Даже след не поленился найти, когда рассвело. Молодец!
   — Еще какой молодец! — Крелин торжествующе помахал записной книжкой.
   — Слушай дальше… «След был неровный, петляющий (ясно дело — темень), но не такой, чтобы вовсе вслепую. Знали, куда ехали: прямиком к мосткам через магистраль. А ведь мостик не то что ночью да в тумане не разглядишь, а и днем-то не увидишь — сплошняком крошкой засыпан. Выходит, что ведали, куда ехали, по знакомой дорожке». Вот что показал начальник участка Новоозерное.
   — Ценные показания!
   — Еще одна деталь! — Крелин торопливо перелистнул несколько страничек и нашел нужное место. — «Сдается мне, что таились они от людей. Ехали ведь прямиком, как ближе, но там, где уборочный цикл шел, вдруг крюка дали, сзади трактор обошли, чтоб пути ему, значит, не пересечь. От чего бы такое?»
   — Почему он не поделился своими сомнениями с кем следует?
   — Я спрашивал. Он только руками разводит: «Не думал, что это так важно. Не граница же тут у нас, не следовая полоса. Да и умаялся сильно, разморило, а как ото сна встал, так все из головы вон. Своих забот хватает. Потом же и вообще не до того стало».
   — Верно, не до того… Однако ты его подробно застенографировал.
   — Так ведь какие слова! Точные, толковые… В корень глядит человек. Такому можно верить с закрытыми глазами.
   — Можно, — согласился Люсин. — Если бы он еще протекторные следы пластиком залить догадался, ему бы вообще цены не было.
   — У него, конечно, в доме полные бидоны с пластиком стоят. Заместо молока. Поражаюсь прямо, все-то тебе мало, Люсин!
   — С тобой сегодня и пошутить нельзя.
   — Видел бы ты, Володя, этого Мерзликина на пожаре! Се человек — единственное, что могу сказать. Все остальное будет ложью. Се человек!
   — Кто еще видел?
   — Девушка-техник со второго поля. Она сейчас здесь, в больнице.
   — Был у нее?
   — Нет. Состояние очень серьезное. Ожог третьей степени. У нее поражено около тридцати процентов поверхности.
   — Тяжелое дело, — покачал головой Люсин. — Понадобится пересадка кожи.
   — В добровольцах недостатка нет. Я встретил их около больницы. Чуть ли не весь поселок пришел.
   — Хорошие люди, Яша.
   — Очень хорошие. Пляшут, частушки поют, словно ничего и не случилось, словно их жизнь еще совсем недавно не висела на волоске. Вот она, неистребимая сила жизни. Поразительно!
   — И поучительно. Мне это очень близко, Яша. Я на «БМРТ» плавал в высоких широтах и знаю, как ведут себя рыбаки после трудной ледовой вахты. Что рассказала эта девочка пожарникам?
   — Она заметила мотоциклет с коляской, когда тот объезжал здание тракторной станции. Увидела его из окна. Ни людей, ни номера, конечно, не разглядела — далеко.
   — Когда это было?
   — В то самое утро, но уже на рассвете, когда посерело и туман потянулся к озеру. Это все.
   — Не так мало. Можно даже маршрут наметить.
   — Я это сделал. Жду только Глеба, чтобы уточнить.
   — Хорошо. План торфопредприятия есть?
   — Сняли на кальку.
   — Ладно, шарман, дождемся Глеба. Давай дальше.
   — Остальные свидетели — два парашютиста-пожарника и путевой обходчик
   — видели мотоцикл в понедельник, то есть вчера. Из-за дальности расстояния никаких подробностей разглядеть не сумели. Все трое утверждают, что машина шла от Светлого озера к островному лесу. Пожарный инспектор показал мне на плане, что в этом направлении им не проехать — торфяник горит изнутри — и они, скорее всего, укрылись в лесу.
   — А за лесом что?
   — Там тоже огонь.
   — Но пожар потушен?
   — Под землей тлеет, Володя, под тонкой спекшейся коркой. Там не пройти. Поверь знающим людям.
   — А лес не горел?
   — Тот? Островной? Нет, каким-то чудом уцелел. Видимо, направление ветра…
   — Получается, что они и сейчас в лесу? — Люсин немного разобрался в ситуации и почувствовал себя более уверенно. — Больше никто их не видел?
   — Никто. У них только два пути отхода: вдоль насыпи или вплавь через озеро, на другой берег, откуда недалеко до бетонки на Горький. Насыпь, как только начался пожар, все время под контролем.
   — Понятное дело. — Люсин увидел, что у него развязался шнурок, и поставил ногу на бампер. — Они, конечно, могли уйти вплавь, но мотоцикл в этом случае должен остаться.
   — Если только не затопили в озере.
   — Не страшно. Найдем с металлоискателем.
   — Как пить дать… Мне другое непонятно: какого дьявола они торчали тут столько дней? Затопили тело, и, как говорится, концы в воду, можно ехать обратно, а они вместо этого залезли в самые дебри. Зачем? Почему? Совершенно непостижимая логика. Мы с Глебом прямо головы себе скрутили, но так ничего и не придумали.
   — М-да, странненько, — протянул Люсин. — Хотя ответ, видимо, прост, как гвоздь. Ребята, судя по всему, нам попались не сверхгениальные, не супермены. Уж это точно… Когда можно ждать экспертизу?
   — Если сегодня успеют перевезти тело, — Крелин покосился на дом во дворе, — то завтра к вечеру… Меня это волнует чрезвычайно. Ведь никаких внешних следов насильственной смерти.
   — А ты их ожидал? — удивился Люсин. — Как только стало известно про меркамин, я тут же настроил себя на всякие химические штучки. Приготовься к ядам, если не веришь в чудеса.
   — Синьора Тофана, Локуста? — Крелин склонил голову набок. — Сомнительно. Не тот почерк.
   — Возможно, что стеклышко и прочие идиотические штучки не более чем инсценировка. Специально, чтобы направить мысль в другое русло, привнести элемент анархии, эдакий шизофренический оттенок. Люди достаточно умные и рассудочные порой идут на такое. Ковер, как видишь, обыгрывается очень четко. Голый, можно сказать, функционализм. Как предполагали, так и вышло.
   — Здесь мне тоже не все ясно, Володя, Следов-то крови на ковре нет! Что же получается? Чистейший импровиз? Схватили, что под руку подвернулось? Когда обдуманно идут на убийство, такое редко встречается.
   — Или на похищение.
   — Тем более на похищение. Но вообще-то похищение — вздор.
   — В данном случае, по всей вероятности, так.
   — Опять зуб начинает!.. — Крелин все трогал болезненно пульсирующее место языком. — Ковер — это хорошо. С этим я согласен. Но то, что на нем не оказалось совершенно никаких следов, меня, сознаюсь, удивило. Я ожидал другого.
   — Я тоже. — Люсин отнял у него спички. — Да не ковыряй ты без конца! Только хуже себе наделаешь. Потерпи немного.
   — Легко сказать! — Крелин сплюнул. — Видимо, ты прав, ребята не сверхгениальны, хоть и никаких следов.
   — Волос! — напомнил Люсин.
   — Да, волос. — Крелин хлопнул себя по карману, где лежала пробирка с волоском, который был найден на теле Аркадия Викторовича. Темный и жесткий, как проволока, он совершенно очевидно принадлежать покойному не мог.
   — Что из него можно вытащить, Яша?
   — Очень многое или почти ничего, в зависимости от обстоятельств.
   — А если мы поймаем убийцу?
   — С такими же волосами?
   — Разумеется, — зевнул Люсин и с нарочитой скукой посмотрел на часы.
   — Восьмой час, однако.
   — Да, задерживается мой Логинов, но ничего не поделаешь, надо ждать.
   — Крелин вновь похлопал себя по нагрудному карману. — Если мы найдем такого, ему трудно будет объяснить, каким образом его волосок мог прилипнуть к горлу убитого.
   — Именно это меня больше всего и поразило, когда ты рассказывал там.
   — Люсин мотнул головой в сторону желтого дома под оцинкованной крышей, на которую уже падал сухой березовый лист. — Когда показал нам, где нашел волос. Ведь такое место защищено подбородком. — Он резко нагнул голову. — Видишь? Как мог попасть туда волос, когда Ковский уже лежал на ковре и его голова была запрокинута? То есть когда он был уже мертв, а убийца зачем-то наклонился над ним?
   — А может, когда поднимал с пола мертвое тело? — предложил свой вариант Крелин. — Он выпрямился, прижимая к себе труп, и голова его оказалась на уровне выреза?
   — Возможно и такое, хотя даже хладнокровные убийцы стараются по возможности избегать подобных объятий. С одной стороны, не слишком приятно, с другой — можно оставить следы… Этот волос уже поведал о многом. Даже если аналитики ничего больше не скажут, свою роль он сыграл.
   — Пожалуй, ты прав. — Крелин прижал к больной щеке сложенную лодочкой руку и, пытаясь согреть зуб, стал вдувать в нее воздух. — Пожалуй, ты прав, — повторил он, когда понял всю тщету своих попыток утишить боль. — Но если мы все же найдем этого субчика, ему очень даже не легко будет доказать свою невиновность.
   — Это, братец мой, меня меньше всего волнует. Я больше забочусь об обратном: как мне доказать его виновность.
   — Как-нибудь. — Крелин попробовал закусить щеку. — За то тебе деньги платят. А если тут не яд, а снотворное?
   — Хуже, конечно, — нахмурился Люсин, хотя успел обдумать и такой вариант. — Меньше шансов обнаружить?
   — Смотря какая доза. — Крелин увлекся и на минуту забыл про боль. — Если они его как следует накачали, экспертиза это установит.
   — А если не как следует? Если просто усыпили?
   — Чтобы потом утопить в озере?
   — Разве такое невозможно, Яша?
   — Возможно, конечно… Но везти спящего человека на край света, каждую минуту рискуя, что он проснется и закричит? Ты в это веришь?
   — Слабо.
   — Вот и я слабо. Но даже в этом сомнительном случае мы сумеем докопаться до истины.
   — Каким образом?
   — Как бы там ни было, но теперь он мертв.
   — Вот ты о чем! — догадался Люсин.
   — Да, — сказал Крелин. — Если не отравлен, то утоплен.
   — Ну да, — кивнул Люсин. — Тогда будут микроскопические водоросли в легких, ил.
   — Совершенно верно. — Крелин поморщился и вновь схватился за щеку. — Живой человек сначала захлебывается, а потом уже тонет.
   — Почти афоризм.
   — Черный юмор… Как съездил в институт?
   — Можно сказать, успешно. О чем-то конкретном говорить, пожалуй, рановато, но перспективка намечается… Я взял алфавитную книжку, в которой около тысячи телефонов и адресов. Насколько я мог понять, это большей частью ученая братия, так или иначе связанная с лабораторией Ковского. Есть, конечно, и магазины, и стол заказов гастронома по улице Горького, и даже Институт красоты.