Павлов Сергей Иванович. По черному следу

   – С этим спорить не буду. Наверняка вы правы, и в административно-техническом аспекте все обстоит вполне благополучно. Так сказать, результат-концентрат. Но ведь нельзя не учитывать, что корабль живет еще и внутренней человеческой жизнью, как правило, глубоко скрытой от постороннего для нее административного ока.
   – Если частная жизнь на борту не входит в явное противоречие с общими задачами экспедиции, то какое до нее дело административному оку?
   – Видите ли, Игорь Михайлович... Когда дойдет до явного противоречия, может оказаться, что принимать какие-либо меры поздно.
   – Видите ли, Альбертас Казевич, между «рано» и «поздно» существует вполне достаточный интервал для нормальной административной деятельности. Нельзя торопиться и не нужно опаздывать. Надо действовать вовремя.
   – Понимать так, что я заинтересовался этим делом преждевременно?
   – Вы – нет. Пожалуйста, интересуйтесь сколько угодно. Целиком на ваше усмотрение. Тем более что за состояние «внутренней» жизни экипажа вы несете известную долю ответственности.
   – Кстати, вы тоще... известную долю.
   – Не отрицаю. Но прежде всего я администратор и обязан действовать в рамках административных правил. Пока я вишу: вы не рискнули подать мне рапорт об этом в положенной форме, решили ограничиться частной беседой.
   – Я готов подать рапорт в официальной форме.
   – Допустим, – спокойно сказал капитан. – Однако готовы щи сделать то же самое инженер-хозяйственник и командир группы десантников Нортон?
   – Инженер-хозяйственник – да. Ему первому довелось ощутить, что на борту корабля не все ладно. Нортон – не знаю...
   – Значит, скорее всего, нет. Кстати... не кажется ли вам, что в поведении инженера-хозяйственника тоже не все ладно?
   – Что вы этим хотите сказать?
   – Опуская кое-какие подробности служебно-технического свойства, скажу: я дважды совершенно отчетливо улавливал исходящий от инженера-хозяйственника запах спиртного.
   – Дважды?
   – Почему вы удивились именно этому слову?
   – Если бы вы сказали «однажды», я принял бы это на свою ответственность, поскольку именно однажды нашел необходимым прописать инженеру-хозяйственнику небольшую дозу спиртного. Из психотерапевтических соображений.
   – Психотерапевтических... – повторил капитан.
   – Другими словами, для нервной разрядки.
   – Похоже, к этому способу нервной разрядки ваш пациент иногда прибегает и без специальных на то предписаний. Назревает нужда отвлечь его от опасной склонности к самолечения.
   – Я, разумеется, это проверю и постараюсь принять соответствующие меры.
   – Постараетесь?.. Очевидно, вы не поняли меня. Это мой приказ.
   – Я понял. Приказ будет выполнен, если ваш «диагноз» действительно подтвердится. Я прежде всего медиколог и обязан действовать в русле этических принципов медицины.
   – О результатах доложите мне лично в конце обратного пути, – продолжал капитан. – Не скрою, от этого результата во многом будет зависеть дальнейшее пребывание инженера-хозяйственника в составе экипажа. Кстати, об этике... – Молчанов помедлил, словно раздумывая, стоит ли тревожить эту тему. – Не далее как вчера вечером инженер-хозяйственник устроил шумный скандал в одном из бытовых отсеков. Точнее, в девятом отсеке...
   Я обомлел. Дело принимало скверный оборот. Бак утаил от меня подробности вчерашних событий. Однако, зная сверхъестественное умение инженера-хозяйственника попадать в глупейшие ситуации, легко можно было представить себе масштабы его очередного промаха... Забегая вперед, скажу, что мои дурные предчувствия подтвердились: десантники с удовольствием поведали мне живописные подробности вечерней заварушки. Попутно я выяснил, что инициатором заварушки к основным разглашателем ее результата был не кто иной, как вездесущий Ян Весло. Хотя происшествие не стоило и выеденного яйца, авторитет инженера-хозяйственника пал ниже нуля. А дело было так.
   Неугомонному Яну пришло на ум принять перед сном холодный душ. Путь в душевую оказался неблизок, поскольку Ян, как это обычно с ним происходит, останавливался поболтать с каждым встречным. В атриуме его окликнул Нортон, который возвращался с нижнего яруса, – командир десантников, узнав о предстоящем торможении, ходил проверять состояние десантного оборудования. Естественно, Ян попытался завязать беседу. «Бака не видел?» – рассеянно спросил командир. «Не видел. А в чем дело?» – «Увидишь – передай, что в аккумуляторном отделении поврежден экран», – ответил Нортон и вознесся на жилой этаж. Ян побрел по коридору бытового яруса. Его одолевало искушение отправиться на разведку в аккумуляторный отсек – вдруг там что-нибудь интересное?.. Он нерешительно остановился, и в этот момент из атриума показался Бак. «Салют, Феликс! – трагическим шепотом произнес Ян, как только механик с ним поравнялся. – Тебя мне и надо!..» – «Чего это ты здесь прохлаждаешься?» – подозрительно спросил Бак. Ян, округлив глаза, сообщил механику скверную новость и на всякий случай прибавил: «Сам видел: вдр-р-ребезги!.. И записка внутри: „Так будет с каждым, кто употребляет одеколон „Доброе утро“. Во избежание неприятностей употребляйте исключительно лосьоны!“ А в конце – череп с двумя мослами крест-накрест и подпись: „Веселый Парфюмер“. Не веришь? Вот провалиться мне в атриум!..» -
   «Да не нужна мне записка, отстань!.. – не принимая игры, проворчал механик и на свою беду вслух подумал: – Мне интересно с самим Парфюмером как-нибудь встретиться...» Это была непростительная оплошность, которую склонный к мистификации десантник не замедлил использовать. Тем более что с механиком у него были личные счеты. Однажды им двоим надлежало выполнить какую-то работу по проверке вакуум-оборудования корабля. Натянув скафандр, Ян битый час прождал механика на палубе вакуум-створа, изнывая от скуки, не дождался, ушел и не по своей вине получил от Нортона внушительную нахлобучку... «А мне, думаешь, не интересно? – сказал он, таинственно озираясь. – Я, думаешь, почему здесь стою? Жду, когда он выйдет!..» Ставку в игре Ян делал, конечно, на легенду о чужаке. И бедный Бак, утратив бдительность, «клюнул». Легенду о чужаке он, правда, не слышал, но зато «диверсант» был для него ощутимой реальностью. «Кто выйдет? Откуда выйдет?» – «Тсс!.. – свирепо прошипел Ян. – Откуда мне знать кто? Вот я стою и гадаю, что делать...» Бак молниеносным движением ухватил десантника за одежду на груди и, подтянув к себе рывком, прорычал: «Где он?!» Десантник молча указал на дверь девятого отсека...
   Впоследствии он клятвенно утверждал, что выбор двери был совершенно случаен, но в это трудно поверить. Скорее всего он просто не принял в расчет горячности инженера-хозяйственника и полагал, что розыгрыш закончится сравнительно безобидно. Исход розыгрыша он представлял себе в трех вариантах. Первый: Бак заподозрит подвох, и ничего занятного не произойдет. Второй: Бак позвонит в указанную дверь, и начнутся забавные переговоры. Дело в том, что трое из пяти бывших в составе экипажа нашего рейдера женщин незадолго до того момента, о котором идет речь, вошли в девятый отсек, и наблюдательный Ян это, конечно же, заприметил. Девятый отсек включает в себя целый комплекс специализированных кабинетов – массаж, гигиена, косметика... ну и так далее. Естественно, любые маневры механика у запретной для мужского населения двери выглядели бы весьма пикантно. Самым утонченным был третий вариант: Ян под каким-нибудь предлогом передает свой «наблюдательный» пост в коридоре обманутому механику и спокойно идет в душевую, а на обратном пути великодушно разъясняет «часовому» ситуацию, напомнив, что нечто подобное происходило ка палубе вакуум-створа.
   Сценарий развернулся по второму варианту, но в гораздо более скандальной форме, чем мог предположить изобретательный десантник. Бак тяжело взглянул на дверь, сказал: «Постереги-ка мне его, я мигом...» – и со скоростью ветра умчался в аккумуляторный отсек. Никакой записки там, разумеется, не было, но был разбитый экран, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы выбить инженера-хозяйственника из колеи...
   Вернувшись в ураганном настроении, он увидел соучастника «ловли» на прежнем посту и, уже не раздумывая, бросился к злополучной двери. Других входов и выходов девятый отсек не имел, и возбужденный механик уверовал, что «диверсант» в западне... Дверь была заперта, но, разумеется, вовсе не по причине, которую не без помощи хитроумного Яна вообразил себе Бак. На его звонки и рычание: «Ну-ка немедленно открывай!!!» – никто не откликнулся. Лишь мигнул, добавив механику ярости, объектив смотрового глазка. В ход пошли кулаки, коридор наполнялся непривычным для обитателей рейдера грохотом. Ян с опаской отступил ближе к атриуму. Ничего не зная об изрядно досадившем Баку «диверсанте», он, естественно, был озадачен слишком решительным штурмом двери. Грохот уже начинал привлекать внимание тех, кто находился в отсеках бытового яруса (из предбанника с любопытством высунулись две обернутые простынями фигуры) и тех, кто еще бодрствовал наверху (Ян заметил спрыгнувшего в атриум человека). Уразумев наконец, что «утонченный» розыгрыш оборачивается глупым скандалом, десантник уж было собрался остановить самозабвенно атакующего запретный отсек механика, как вдруг дверь на мгновение распахнулась и механик исчез... Ян остолбенел. Фигуры в простынях обменялись невнятными возгласами. Дверь опять на мгновение распахнулась – в коридор, словно из катапульты, шумно вылетел человек в огромном, насаженном на голову почти до плеч, блестящем шлеме! Стукнувшись о стену, Бак снял с себя «шлем» – колпак для сушки волос – и, разбрасывая хлопья пены (с ног до головы он был облит какой-то очень ароматной пенящейся жидкостью), грозно потрясая колпаком, двинулся на десантника. Что и говорить, зрелище было постыдное... Вдобавок мстительные женщины успели разрисовать физиономию несчастного механика губной помадой. Ян, который оцепенело следил за приближением Бака, вряд ли смог бы легко уйти от возмездия, не заметь механик вовремя капитана. Молчанов неподвижно наблюдал развитие событий, а за его спиной застыли в ожидании плечистые фигуры двух пилотов. Механик выронил колпак. Произошла немая сцена, после которой Молчанов, круто повернувшись на месте, удалился в сторону атриума...
   Но я, повторяю, об этом еще ничего не знал и, слушая в командной рубке жесткие слова капитана, пытался вообразить себе истинную подоплеку скандального происшествия. В одном к был убежден: Бак честный, искренний человек, и подозревать его в умышленном нарушении общепринятых норм морали и этики просто нелепо. Это свое убеждение я высказал капитану и добавил, что если дать себе труд разобраться в побудительных мотивах вчерашнего «проступка» механика, то ничего предосудительного, а тем более злонамеренного в них не сыщешь. Напротив, следовало бы оценить бескомпромиссность и мужество человека, который в одиночку вынужден вести неравную борьбу с противником необычайно изворотливым, ловким.
   – Ну, положим, в существовании «диверсанта» я позволю себе усомниться, – возразил капитан. – А вот чисто служебные недочеты инженера-хозяйственника и его вчерашняя клоунада – это для меня вполне реальные факты. И настолько реальные, что я действительно вынужден дать им оценку. Правда, обратную той, которую предлагаете вы.
   – В таком случае, – сказал я, – вынужден заявить: ответственность за вчерашний скандал, каким бы он ни был, лежит на мне, поскольку именно я инициатор ежевечернего патрулирования коридоров и бытовых отсеков. Правда, сегодня утром мы с инженером-хозяйственником решили прекратить всякую самодеятельность и передать добытую информацию вам. Убедить вас принять нужные меры не удалось... Жаль... Откровенно говоря, я разочарован.
   – Но и я в недоумении, – серьезно сказал капитан. – Ваша настойчивость мне непонятна. Не могу же я запретить Рэнду Палмеру развлекать своих друзей небылицами о чужаке.
   – Такое впечатление, будто мы беседуем на разных языках... Говоря о нужных мерах, я имел в виду не столько Рэнда Палмера, сколько обстановку в целом. Представим себе на минуту реальность чужака. Вопрос: что будет с корабельным «зайцем», если при торможении он но тем или иным причинам не сумеет воспользоваться средствами противоперегрузочной защиты?
   – Сумел же воспользоваться во время разгона.
   – Да, но теперь не сумеет. Не получится вдруг. Что будет?
   – Успокойтесь, – бесстрастно сказал Молчанов. – Ничего такого не будет. Никаких корабельных «зайцев» на борту рейдера нет.
   – Вы уверены в этом на все сто процентов?
   Капитан взглянул на часы. В глазах его тенью прошла какая-то мысль, отразившись на лице выражением неудовольствия. Я тоже взглянул на часы. До перерыва на дневной отдых оставалось меньше десяти минут. Мне хотелось уйти, однако теперь, при всем моем желании, я не мог этого сделать без разрешения начальства. Стой и жди (даже если ждать тебе, кроме обратного пропуска, по-видимому, нечего) – таков порядок.
   – В рабочей обстановке, – доверительным тоном заговорил капитан, приближаясь к столу, – я никогда не пользуюсь словом «уверен». Предпочитаю слово «убежден». И вам советую. Это поможет нам избежать "неудобств, которые вы называете «беседой на разных языках». – Привычным движением он утопил одну из кнопок внутренней связи, будто ставил заключительную точку нашему разговору. – Вахта, прием!
   Мне оставалось заручиться спокойствием.
   В стеклянистой толще грибка столешницы замелькали голубые блики – вызов на связь. Я машинально взглянул на экран информатора в тыльной стороне рубки, но ничего на нем не увидел. Капитан смотрел куда-то в «космический» вырез боковой стороны. Я ввел поправку, посмотрел туда же и замер.
   Да, это было великолепно! И не просто великолепно, а... как бы точней оценить? Ну, в общем, все двенадцать баллов по шкале эстетической категории высшего совершенства!..
   Говорят, настоящую красоту прежде всего ощущаешь спиной – пробегают, знаете ли, эдакие резонансные мурашки сопричастности и восторга. Что ж, правильно говорят, я это в полной мере прочувствовал... Мне вспомнилось старое изречение: «Нет ничего прекраснее танцующей женщины, скачущего коня и чайного клипера под всеми парусами». Теперь я мог бы добавить: нет ничего романтичнее женской земной красоты в океане холодного блеска Вселенной... Я оцепенело всматривался в это, без сомнения, знакомое мне лицо, узнавая его я в то же время не узнавая там, среди звезд, и, признаюсь, готов был к восторженным декламациям. «Руки, богиня иль смертная дева, к тебе простираю. Если одна из богинь ты, владычиц пространного неба, то с Артемидою только, великою дочерью Зевса, можешь сходна быть лица красотою... Нет, ничего столь прекрасного между людей земнородных взоры мои не встречали доныне; смотрю с изумленьем...» О да, забыв обо всем, стоял я как столб и завороженно созерцал новоявленную нимфу Млечного Пути. Было в ней что-то очень земное и одновременно экзотически неземное, звездно-музыкальное, вселенское... Улыбчивые карие глаза, жемчужно-розовые губы, плавные контуры темных волос. В серповидную прядь на виске великолепно «вписалась» драгоценная капля лучистой Капеллы...
   – Вахта административно-технического сектора на приеме! – бодро отрапортовали жемчужно-розовые губы. – Слушаю, капитан...
   Я медленно возвращался с неба на грешную зем... в командную рубку.
   – Таня, дайте, пожалуйста, на экран информатора полную схему дислокации, – распорядился Молчанов. – Шесть рядов с цифровым итогом.
   – Минуточку, капитан, – ответила из созвездия Возничего Таня.
   "На экран информатора, значит... – подумалось мне. – Схему, значит, туда, а красавицу Таню сюда, на звездный экран большого обзора. А ведь он
   романтик, наш капитан! Ай-яй-яй, какой утонченный эстет!.. Даже лучистая капля Капеллы на месте – в центре красиво изогнутой пряди волос у виска. И Таня, конечно, не знает. Будет жаль, если узнает. Пропадет естественная непринужденность – прощай тогда чарующий эффект..."
   – Готово, капитан! – доложила «звездная девушка». – Полная расшифровка по шести секциям.
   – Вы свободны, Таня, спасибо. Конец связи.
   – Владычица неба растаяла среди звезд.
   Капитан жестом пригласил меня подойти к экрану информатора.

7. Рапорт на самого себя

   Я понятия не имел, что такое «схема дислокации», и тупо смотрел на экран. То, что я видел перед собой, скорее походило на обычное информационное табло в зале какого-нибудь космопорта. Продолговатый экран расчерчен на шесть вертикальных рядов. В каждом ряду – колонки индексов. Такими индексами обозначались у нас на борту каюты, отсеки и прочие помещения корабля. Ниже индексов стояли однозначные (реже – двузначные) цифры, которые иногда менялись. Вот и все. Я ничего не понимал.
   Удивленный моим невежеством капитан стал пояснять, проводя рукой по рядам:
   – Первый ярус, второй, третий, четвертый, носовое отделение рейдера, хвостовое. Здесь индексы помещений, в которых сейчас находятся люди. Цифры – количество человек в помещении. Вот, к примеру, носовое отделение: индекс КР-Н и рядом – двойка. Это вы и я в командной рубке. И точно также во всех шести обитаемых секциях рейдера. Ясно?
   – Ясно... – пробормотал я. Теперь мне действительно было все ясно. Мне и в голову прийти не могло, что на рейдере существует подобная аппаратура!
   – В конце каждого ряда обозначен цифровой итог, – продолжал капитан. – Для удобства. Ведь люди постоянно переходят из помещения в помещение, и проследить по строчкам за этой миграцией трудно. Легче по секциям. Ну-ка, возьмите конечные цифры по всем шести секциям и подсчитайте, сколько людей присутствует в данный момент на борту рейдера.
   Я подсчитал. На борту рейдера в данный момент было, как и положено, шестьдесят девять человек. Ни больше ни меньше...
   – Так где же он, ваш чужак?
   Я промолчал. Стоял потерянно и смотрел на табло этого «счетчика человеческих душ» и не знал, что и думать. Я был сражен. Впрочем, сращен не то слово. Я был буквально смят и раздавлен.
   – Как вялите, – сказал Молчанов, – понятие «убежден» имеет существенное преимущество перед понятием «уверен». И пусть это вам послужит уроком. А что касается чужака... Вы даже не представляете, сколько легенд подобного рода мне приходилось слышать за годы работы в Пространстве.
   Я на всякий случай спросил:
   – А вы не допускаете возможности того, что человеку каким-нибудь образом удается выйти из-под контроля следящих датчиков этой аппаратуры?
   – Исключено, – сухо ответил Молчанов. – Датчики системы дислокации пронизывают тело рейдера вдоль и поперек, выйти из-под их контроля – значит выйти за пределы корабля. Нейтрализовать чувствительность этой системы невозможно. Впрочем, есть один способ: не иметь нормальной температуры тела, не обладать нормальным человеческим запахом, не излучать никаких биологических волн, не двигаться и не дышать. Надеюсь, я вас убедил? – Он снова взглянул на часы.
   Я отрицательно покачал головой:
   – Н-нет...
   – Нет? Ну, знаете ли!..
   – То есть все это я, разумеется, принимаю к сведению. Однако...
   – Однако...
   – Вы убедили меня в одном: дело, с которым я к вам пришел, требует гораздо более тонкого анализа, чем это мне представлялось.
   Он смотрел на меня серьезно, спокойно и, я бы даже сказал, сочувственно.
   – Ну хорошо, – сказал я. – Вы правильно говорили о преимуществах убежденности. Теперь пришла моя очередь заявить вам с полной ответственностью за свои слова: я совершенно убежден, что на борту рейдера есть человек, который умышленно уничтожает экраны и при этом старательно заметает следы. Моя неопытность в сфере криминалистики очевидна – я действительно не в состоянии выложить перед вами цепь доказательств, безупречных с точки зрения формальной логики. Но в сфере профессионального знания психологии я чего-нибудь да стою. Внутренняя логика поведения людей, участников этих событий, твердо меня убедила в серьезности очень странной на первый взгляд информации, которую мне приходятся здесь излагать.
   – Даже в серьезности очень странной информации о чужаке?
   – Во всяком случае, я убежден в искренности Рэнда Палмера. Во-первых, потому, что Палмер вообще не склонен к мистификации. Во-вторых, он не стал бы дурачить одновременно командира и своего ближайшего друга.
   Молчанов впервые взглянул на меня с интересом.
   – То же самое можно сказать про инженера-хозяйственника, – добавил я. – Нелепо думать, что ему пришла бы в голову идея мистифицировать медиколога и капитана. Мне кажется, он вообще избегает лишний раз попадаться вам на глаза.
   – Увы, это ему, к сожалению, далеко не всегда удается. К моему сожалению... Ну что ж, надо признать, ваш психологический экскурс весьма любопытен. Действительно, внутренняя логика поведения двух людей находится в странном противоречии с формальной, как вы ее называете, логикой обстоятельств... Но, с другой стороны, чем могу быть полезен я, администратор и технический руководитель полета, в поисках ответа на этот, прямо скажем, сногсшибательный вопрос? Вы, конечно, не обижайтесь, но во время нашей беседы я мысленно пытался перешагнуть препятствия на пути вашей... ну, скажем, гипотезы и пришел к убеждению, что препятствия неодолимы. Благодарю вас за информацию, однако вынужден адресовать ее опять-таки вам. Я ведь не специалист в области психоанализа. Полагаю, именно вы обязаны найти и увязать концы загадочных противоречий. В заключение скажу: несмотря на малоподходящее для подобных бесед время и несколько нервозную обстановку, мне было приятно общаться с вами. Отдаю должное вашей выдержке я запасу энергии.
   «Вот и все, – подумал я. – Этого следовало ожидать...».
   – Благодарю за комплимент, – сказал я, – хотя, на мой взгляд, гораздо большую стойкость и выдержку проявили вы. Мне позволено будет произнести здесь несколько заключительных слов? Но заранее предупреждаю: ничего приятного в них не содержится.
   – Прошу...
   – Прежде всего я хочу выразить свое несогласие по поводу переадресовки этой злополучной информации. Главным образом потому, что имею веские основания относить подобную информацию но столько в область психоанализа, сколько в область космической безопасности и охраны правопорядка. Какой-то период я играл роль детектива-любителя и, каюсь, втянул к это дело инженера-хозяйственника. Но ведь ни он, ни я ничего не смыслим в тонкостях оперативно-следственной работы. Учитывая нашу беспомощность, я вынужден подать официальный рапорт вам и начальнику рейда Юхансену. Боюсь предугадывать, какова будет реакция Юхансена, однако наслышан, что его миссия связана с деятельностью оперативно-следственных органов, и это внушает мне определенные надежды.
   – Что ж, подавайте, – ответил Молчанов. – Это ваше право. Очень своеобразный рапорт. Даже не знаю... Как бы рапорт на самого себя.
   – Очевидно, мне нравится подавать рапорты на самого себя... Будьте здоровы, капитан.
   Плохо припоминаю, как я прошел носовой сектор. Опомнился в коридоре жилого яруса, и то, наверное, лишь потому, что вклинился э идущий мне навстречу косяк десантников. Точнее, прайд; в глазах рябило от кошачьих морд: рыси, тигры, барсы, пантеры, ягуары, пумы, "гепарды... Проголодавшийся прайд валил на обед. Десантники здоровались и вежливо уступали мне дорогу. Интуитивно я поискал среди них Нортона. Не нашел и, подойдя к двери его каюты, позвонил. Над верхним срезом двери пузырем вздулась красная оболочка переговорного устройства и неприязненно, без знаков препинания произнесла: «Кто там какого черта!» Я оглянулся (в коридоре, по счастью, никого уже не было), махнул рукой и продолжил путь в свою каюту.
   ...Мы с Баком составили совместный рапорт и, соблюдая все необходимые формальности, официально вручили его капитану и начальнику рейда Юхансену. Время для этого было совершенно неподходящее, но, с другой стороны, деваться нам тоже было некуда.
   Затормозив, рейдер «повис» на круговой орбите возле Оберона, и началась та самая работа, ради хотой мы сюда прилетели. Для десантников, ученой комиссии и корабельной команды наступили горячие дни – разведочные и научно-исследовательские десанты на планетоид следовали один за другим, и в такой обстановке Юхансен, ознакомившись с рапортом, вряд ли достаточно ясно уразумел, чего от него, собственно, хотят.
   – Это срочно? – спросил он с недоумением.
   Я сказал, что не знаю, – подавая рапорт, исполняю свой долг, а насколько это срочно, судить не берусь.
   – Понимаете ли, уважаемый...
   Да, он мог бы не продолжать, я его понимал.
   – Ваш рапорт мы обязательно разберем на командном совете, но не сейчас. Потом, уважаемый, потом! Или вы настаиваете?..
   Нет, я не настаивал. Я все понимал и ни на чем не настаивал. Напротив, я выразил сожаление, что рапорт родился в такое неподходящее время.
   Работы у всех, повторяю, было по горло. Переговорить с командиром десантников не удалось, да я к этому и не стремился – обстановка не позволяла. Нортон все время куда-то спешил, постоянно что-то организовывал, распоряжался, лично участвовал едва ли не в каждой десантной операции, планировал и корректировал взаимодействие десантных групп – его рабочую энергию можно было сравнить с энергией действующего вулкана средних размеров. Рейдер ощетинился излучателями и антеннами самых разнообразных конструкций, широко распахнул трюмы, ангары, обнажил красочно освещенные палубы вакуум-створов и превратился в орбитальную матку целой флотилии снующих туда и сюда катеров. За четкость наружных работ нес ответственность механик по вакуум-оборудованию корабля, поэтому я редко видел Бака – он почти не вылезал из своего скафандра и подвижных герметических кабин.