Страница:
– В воду, малыш, в воду!!! – заорал Нортон, осознав наконец, что это единственный, хотя и крохотный, шанс. – Руль вправо!
Мальчишка, панически озираясь по сторонам, мчался к шлагбауму, словно собрался брать его на таран. Нортон вдавил ободок звукового сигнала – отвратительный хрип. Удар кулаком – напрасно, сигнал не работал. Да что там сигнал – шлагбаум в нескольких метрах! Острое чувство вины резануло как лезвием; Нортон сжался, оцепенев за рулем, и готов был зажмуриться – не мог на это смотреть!..
Неожиданно розовый элекар шарахнулся влево – Нортон расширил глаза: Ник опасно повис на баранке. В каком-то немыслимом вираже элекар обогнул полосатые трубы (силой инерции Ника сбросило на пол), накренясь, почти на боку, скользнул по стене пешеходного лаза и, завершая зигзаг крутым поворотом, с грохотом вылетел на дорогу. Нырнул под уклон и пропал. «Вот это логика!..» – опомнившись, успел подумать Нортон, притормозил и в последний момент повторил маневр автомата. Бешеный рывок, треск раздираемого борта.
Вывернув под уклон, Нортон молниеносно оценил обстановку. Огибая стену утеса, дорога шла вдоль обрыва, совершенно отвесного, и была на этом участке широкой – вполне могли б разминуться два тяжелых грузовика. Но щит не лгал, у поворота на Старый Карьер дороги действительно не было – полгода назад обвал буквально срезал дорожный уступ. Остался, правда, узкий карниз, который все же давал возможность туристам пройти над обрывом за поворот. Пройти! Мальчишку несло туда на колесах... Вот он снова медленно выползает к рулю, – должно быть, его слегка оглушило. Ну сорванец!..
С быстродействием автомата Нортон сортировал в уме детали происходящего. Ника он превосходит в скорости вдвое – мало. Борт дребезжит – ерунда. Что-то колотит в днище машины на-уровне шасси – опасно, однако рулю она подчиняется – огромное ей за это спасибо. У мальчишки он на хвосте – догнать успевает. Но объехать...
Откинувшись за рулем, Нортон вышиб ногой ветровое стекло, прицелился в хвостовые огни элекара. Пять метров... четыре, три с половиной... пора! Он вскочил на капот и с наклоном к потоку воздуха прыгнул вперед. Падая в отделение кузова за спиной Ника, увидел летящий навстречу обрез дороги Ник тоже увидел – бросил руль, заметался; Нортон одной рукой поймал его за рубашку, другой крутнул баранку руля вправо. Задняя машина с лязгом соприкоснулась с передней, толчок – Нортон едва устоял на ногах из этот момент ощутил разверзшуюся пустоту под колесами. Сдавленный крик ребенка...
Медленно (как Нортону показалось), постепенно увеличивая крен, машина стала валиться с обрыва. Хладнокровно определив направление для броска, он с силой вышвырнул Ника из кузова элекара – подальше от берега – и мгновение спустя выпрыгнул сам. Привычным движением ног (как в условиях невесомости) развернулся вниз головой, поймал взглядом Ника, крикнул:
– Сожмись!..
Тельце мальчишки, летящего в воздухе «крабом», неуверенно съежилось, и Нортон увидел его отражение в глянцево-черной воде.
Грохот тяжкого всплеска рухнувших элекаров. Вздыбленная – точно во время подводного взрыва – волна встретила Нортона хлестким ударом и, утопив, завертела. Кружась в кипящем котле побелевшей до молочного цвета воды, он пытался представить себе, насколько удачно финишировал Ник. Всплыл, осмотрелся. Снова нырнул. Сквозь быстро тающий слой пузырьков опустился пониже и наконец разглядел голубое пятно...
На поверхности он поднял мальчишку над головой, встряхнул – руки и ноги Ника безвольно мотнулись. Сжав зубами подол голубой рубахи, Нортон забросил легкое тельце на спину и на гребне поднятой перед собой волны устремился к внутреннему берегу залива – ему казалось, что еще никогда он так не спешил.
Огромная полость полузатопленного карьера. Неровные стены этой чудовищной ямы ниспадали к заливу амфитеатром ступеней-террас. Нортон нащупал руками край берега, покрытого слоем воды, выбрался, перевернул Ника вниз головой и энергично потряс за ноги. Мальчишка пошевелился. «Все в порядке, – думал Нортон, укладывая его на обломок скалы. – Легкий шок. Как-никак, а высота обрыва метров двадцать...» Ник приподнялся, ошалело повращал глазами, сел. Глаза у него были синие, с длинными, как у девчонки, ресницами. Очень похож на мать.
– Привет, аквалангист, – сказал Нортон, вытирая лицо ладонью.
– Салют, Дэв... – глухо произнес Ник и тяжело закашлялся.
– Не ушибся?
– Нет.
– Полежи, – посоветовал Нортон. – Голову вниз.
Он отвернулся и посмотрел на обрыв. Представил себе траектории падения элекаров. Машина Ника упала в воду удачно – в стороне от того опасного места, где обвалился дорожный карниз. Вторая рухнула у самого подножия обвала: над водой светлел застрявший на клыке скалы белый обломок задней частя кузова. Могила старика Голиафа... Нортон почувствовал в горле тугой ком. Надо же было так растеряться, чтобы совсем забыть про собаку! Ну что мешало выбросить пса из машины в воду где-нибудь по дороге! М-да, год безделья – и вот результат: утратил способность быстро и правильно соображать в критических ситуациях...
Кашляя, Ник пояснил:
– Это потому, что я немного напился холодной воды.
«Он немного напился!» – подумал Нортон. Стянул через голову мокрую тенниску.
– А где Голиаф? – неожиданно спросил Ник. Нортон выронил тенниску. – Я слышал, он лаял там, на дороге. Может, мне показалось...
– Нет, тебе не показалось. Голиаф был со мной в машине. Видишь тот белый кусок элекара?
Мальчишка заплакал. Нортон смотрел на него, выжимая воду из тенниски.
– Довольно реветь. Будь мужчиной.
– Мне-е... жа-а-алко... – сипел Ник, размазывая слезы.
– Мне тоже. – Нортон надел тенниску. – Ладно... успокойся. Голиаф погиб нормально – выручая друга из беды. Такой поступок достоин уважения, но не слез. Понял?
– По... понял...
– Вот и отлично. Разденься, я помогу тебе выжать одежду. Ты, видать, продрог.
– Н-нет... – Ник стал раздеваться. Вид у него был хмурый, брови насуплены.
Нортон взял его себе под мышку и перенес с мелководья на берег. Сбросил кеды, вытряхнул из них воду, обулся. Было совсем светло. Солнце озаряло верхние утесы карьера.
– Ты кем будешь, когда вырастешь, Ник?
Тот взглянул на него исподлобья.
– Я ведь уже говорил тебе, Дэв! Буду космодесантником.
– Да, это я слышал. Но разве мало других интересных профессий у нас на Земле?
– Десантники ВДОО? – Ник вздохнул. Серьезно сказал: – Нет, с этим у меня ничего не выйдет. Пока я вырасту, все тайники пооткрывают.
– Не отчаивайся. Мальчишкам всегда почему-то казалось, что ничего такого... героического им уже не достанется.
– А потом?
– Что потом?
– Ну... им всегда доставалось?
– Доставалось. Всегда. И еще как!.. Ну вот, асе почти сухое, одевайся, и пошли.
– Куда? – спросил Ник.
– Что значит – куда? Наверх, разумеется. И вот что, парень... Твоей матери совсем не обязательно знать, как мы с тобой летели с обрыва.
Нортон поднял голову: кабинки канатной дороги двигались. Некоторое время он молча следил за бегущими в лазурном небе разноцветными котелками.
– Готов держать пари, – пробормотал он, – к нам в гости едет старина Берт.
– Это у которого изо рта вылетает огонь? – возбужденно полюбопытствовал Ник.
– Гм... Насчет огня я не уверен. А вот то, что у него иногда вылетают крепкие выражения, мне известно... Но ты его не бойся, он человек справедливый.
– Я никого не боюсь, – насупившись, заявил Ник.
– Правильно, – одобрил Нортон. – Чего ради ты должен кого-то бояться.
– Эй, бродяги! – гулко пророкотал сверху голос, усиленный радиомегафоном. Канатная дорога остановилась. Красная с белыми пятнами, как перевернутая шляпка мухомора, кабинка пошла вниз, разматывая подвесные тросы. Повисла метрах в пяти над землей. Человек в белой панаме и в солнцезащитных очках, опершись руками о край своего «мухомора», хрипло выкрикнул уже без усилителя: – Какого дьявола вы притащились сюда?! В такую рань!
– Сними очки, Берт, – откликнулся Нортон. – Они мешают тебе узнавать старых приятелей.
– Дэв? Семь тысяч чертей!.. – Берт снял светофильтры. – Клянусь ареной Большого родео, уж тебя-то я меньше всего ожидал встретить в этой дыре!.. А это что за микроб рядом с тобой?
– Отважный парень. Ему надо было проверить, какая живность здесь водится.
– Ах, чтоб мне треснуть! – изумился Берт. – Живность! Да какая тут живность, в этой помойной яме? Тут даже змеи давно с тоски передохли. Однако, я вишу, вы успели добавить мусора в мое хозяйство...
– Извини, – сказал Нортон, – так у нас вышло. – Он пожалел, что не столкнул обломок элекара в воду. Теперь эта история выплывет нарушу как пить дать.
– Ладно, туристы, – прохрипел Берт, – поднимайтесь сюда, я опущу вам другую кабину. Никак я не думал, что в день Большого родео кому-нибудь вообще придет в голову лазить в каньон!
– И я удивлен, что сегодня ты не в Копсфорте.
– Черта с два! Механиков на канатке трое, а дежурить выпало мне. С тех пор как здесь гробанулся тот ненормальный мотоциклист, власти города учредили дежурство даже по праздникам. Эти умники полагают, будто мне под силу угнаться на своей хромой ноге за мотокретинами!
Берт был явно не в духе, и Нортон решил промолчать.
Он и Ник осторожно взобрались по доломитовым глыбам на полуразрушенную террасу, прошли под «канатку» и влезли в спущенную для них кабину. Кабина взлетела вверх и пошла, поскрипывая, вдоль каната. Ник восторженно вертел головой. Нортон разглядывал с высоты путь, которым съехал сюда, чтобы выручить малыша и убить Голиафа...
– Дэв, ты будешь выступать на родео? – спросил Ник.
– Нет.
– Почему? Ты бы их всех запросто победил.
– Вот поэтому мне и нельзя. Если мы заранее знаем, что я могу их запросто победить, то моя победа будет нечестной. Ведь правда?
– Правда... Но очень хочется, чтобы ты стал чемпионом Большого родео.
– Зачем? Чтобы тебе можно было хвастать перед мальчишками, что с чемпионом Большого родео ты на короткой ноге? Обойдешься.
– Обойдусь. – Ник тяжело вздохнул. – А ты подаришь мне еще одну поющую палочку?
– А где та, которую я тебе... на прошлой неделе?
– У меня взял ее Гед.
– А зачем ты отдал?
– Он мне обещал подарить акваланг.
– Ясно... И больше ты палочку эту не видел?
– Нет. Он сказал, что берет ее на не... неопределенный срок. Это на сколько, значит?
– Это значит – почти насовсем.
– Плохо... – проговорил Ник. – Ты не обижайся, Дэв. Я, конечно, виноват. Ведь ты говорил, чтобы я этой палочкой перед взрослыми не хвастался... А я опять похвастался. Я и сам не знаю, почему у меня так всегда получается...
– Хвастовство – самый большой твой недостаток. А кому еще, кроме Геда, ты хвастался? Отцу? Матери?
– Да... Но мама не захотела смотреть и сказала, чтобы я не лез к ней со всякой чепухой. Папа посмотрел и сказал, что всякие такие штуки ему давно уже знакомы. Что ему приходилось видеть телеприемники даже в собачьих ошейниках. А Гед когда посмотрел, то сказал, что подарит мне акваланг, если я ему расскажу, как ты сумел это сделать. Но я ведь не знаю, что ты с ней сделал. Когда я принес тебе палочку, ты просто покрутил ее в руках, потер ладонями, и она стала петь и показывать.. Ты не обижайся, Дэв, ладно? Мне очень хотелось акваланг. Теперь вот ни палочки, ни акваланга.
– Понятно... Ладно, ты не горюй. Будет тебе акваланг. Но с одним условием... Впрочем, с двумя. Плавать только со взрослыми. Элекаров не угонять. Слово даешь?
– Честное космодесантское!
– И хвастать больше не будешь?
– Я постараюсь...
– Постарайся. Ну вот и приехали. Вылезай.
Смотровую площадку заливало солнце. Здесь было тепло. Нортон, щурясь, взглянул на шоссе, увидел вынырнувшую на спуск лимонно-желтую машину и узнал элекар Генри... Так, значит, Гед пораскинул мозгами и догадался, что на Бизоньи озера Ник не поедет. У этого малыша догадливый дядюшка...
– Ну, чего стоишь? – сказал он Нику. – Беги встречай дядю.
Ник побрел. С оглядками, неуверенно.
– Беги, беги! Пусть дядя видит, что с тобой ничего не случилось, и хоть немного убавит скорость.
Ник побежал.
Звеня ключами, прихрамывая, подошел Берт. Рубаха небрежно распахнута на загорелой костистой груди. Лицо у него было крупное, мятое и небритое. Серебрилась щетина. Он посмотрел на шоссе, кивнул и спросил:
– Вроде бы Генри несется?
– Нет. Машина его, но едет не он.
– Нервное сегодня утро... Малец-то чей?
– Сын Бена. А в машине – дядя мальца, брат Бена по имени Гед.
– Приезжий, значит? Что-то не знаю такого... – Берт снова взглянул на шоссе и кивнул: – Встретились родственнички, разговаривают.
– Пусть поговорят. Им есть о чем... Малыш угробил дядин элекар.
– Шустрый малец!
– Хороший мальчишка. Но чересчур отважный.
– Пороть надо, – заявил Берт. – Не мальчишку пороть, а мать его. Да и отцу не мешало бы всыпать. Знаю я эту семейку...
Нортон не стал возражать. Берт посмотрел на него и сказал:
– А ты меня сегодня здорово пугнул. Гляжу в окно я гадаю: кого это черти несут сюда на белом элекаре? Из дома вышел – исчез элекар!.. Но слышу: треск стоит на троне сумасшедших. А катушки на месте не видно, только пыль вьется. У меня все внутри так и оборвалось. Ну, думаю, кто-то в расселину ухнулся... Поковылял туда, спустился к самой расселине – нет нигде элекара!.. Я прямо обалдел. Ты что, по воздуху ее перепрыгнул, щель эту?
– Почему же по воздуху. А мост?
– Но ведь там на четырех колесах не...
– На четырех, конечно, нельзя, на двух можно.
– С ума сойти!.. А дальше?
– Дальше... Да, пришлось и по воздуху. Когда выбора нет, и по воздуху прыгнешь.
– Ловок... Рассказать кому – не поверят.
– А ты не рассказывай, – посоветовал Нортон.
– И в мыслях не было. Мне моя репутация дороже. – Берт поковылял к дому. Приостановился, бросил через плечо: – Кофе готов. Заходи, позавтракаем.
– Спасибо, зайду.
Нортон снял кед, вытряхнул из него мешавший ноге острый осколок доломита. Заметил, как дядя Ника, оставив мальчишку в машине, засеменил на смотровую площадку. Фигура у него была несуразная. В костюме ковбоя с эмблемой спортивного клуба на рукаве он выглядел нелепо. Точно лимон, напяливший на себя ковбойскую шляпу. Он был моложе своего брата, но раза в два шире в объеме: над туго затянутым ремнем выдавался отнюдь не спортивный живот. Лицо круглое, несколько одутловатое, глазки водянисто-светлые, быстрые. Нортон обратил внимание: Гед, приближаясь, обошел его тень, словно боялся на нее наступить.
– Я даже не знаю, какими словами выразить вам свою благодарность!.. – смущенно заговорил Гед. Держался он робко, руки его двигались – он не знал, куда их девать. – Тем более что чувствую себя до некоторой степени виноватым в этик событиях...
Нортон обулся, пошевелил ногой, проверяя, нет ли еще чего-нибудь твердого. Недовольно поморщился – от этого человека исходил пренеприятнейший живозапах. Почему они всегда так омерзительно «пахнут» – Бен и его братец?..
– Вы не ранена? – участливо спросил Гед. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
– Да. Оставить меня в покое.
Нортон потер испачканное пылью колено и побрел к открытой двери дома, откуда несло запахом кофе. Гед, словно загипнотизированный, двинулся за ним. А мальчишка, позабыв все свои неприятности, стоял за рулем неподвижного элекара, как за штурвалом, и орал какую-то маршевую песню.
Семенивший сзади Гед торопливо забормотал:
– Я хотел бы... Нортон, послушайте!.. У вас разбилась машина, и я... Мне вас подождать?
– Не советую, – тихо сказал Нортон. – Вы меня не дождетесь.
7. Запретный сыск
Мальчишка, панически озираясь по сторонам, мчался к шлагбауму, словно собрался брать его на таран. Нортон вдавил ободок звукового сигнала – отвратительный хрип. Удар кулаком – напрасно, сигнал не работал. Да что там сигнал – шлагбаум в нескольких метрах! Острое чувство вины резануло как лезвием; Нортон сжался, оцепенев за рулем, и готов был зажмуриться – не мог на это смотреть!..
Неожиданно розовый элекар шарахнулся влево – Нортон расширил глаза: Ник опасно повис на баранке. В каком-то немыслимом вираже элекар обогнул полосатые трубы (силой инерции Ника сбросило на пол), накренясь, почти на боку, скользнул по стене пешеходного лаза и, завершая зигзаг крутым поворотом, с грохотом вылетел на дорогу. Нырнул под уклон и пропал. «Вот это логика!..» – опомнившись, успел подумать Нортон, притормозил и в последний момент повторил маневр автомата. Бешеный рывок, треск раздираемого борта.
Вывернув под уклон, Нортон молниеносно оценил обстановку. Огибая стену утеса, дорога шла вдоль обрыва, совершенно отвесного, и была на этом участке широкой – вполне могли б разминуться два тяжелых грузовика. Но щит не лгал, у поворота на Старый Карьер дороги действительно не было – полгода назад обвал буквально срезал дорожный уступ. Остался, правда, узкий карниз, который все же давал возможность туристам пройти над обрывом за поворот. Пройти! Мальчишку несло туда на колесах... Вот он снова медленно выползает к рулю, – должно быть, его слегка оглушило. Ну сорванец!..
С быстродействием автомата Нортон сортировал в уме детали происходящего. Ника он превосходит в скорости вдвое – мало. Борт дребезжит – ерунда. Что-то колотит в днище машины на-уровне шасси – опасно, однако рулю она подчиняется – огромное ей за это спасибо. У мальчишки он на хвосте – догнать успевает. Но объехать...
Откинувшись за рулем, Нортон вышиб ногой ветровое стекло, прицелился в хвостовые огни элекара. Пять метров... четыре, три с половиной... пора! Он вскочил на капот и с наклоном к потоку воздуха прыгнул вперед. Падая в отделение кузова за спиной Ника, увидел летящий навстречу обрез дороги Ник тоже увидел – бросил руль, заметался; Нортон одной рукой поймал его за рубашку, другой крутнул баранку руля вправо. Задняя машина с лязгом соприкоснулась с передней, толчок – Нортон едва устоял на ногах из этот момент ощутил разверзшуюся пустоту под колесами. Сдавленный крик ребенка...
Медленно (как Нортону показалось), постепенно увеличивая крен, машина стала валиться с обрыва. Хладнокровно определив направление для броска, он с силой вышвырнул Ника из кузова элекара – подальше от берега – и мгновение спустя выпрыгнул сам. Привычным движением ног (как в условиях невесомости) развернулся вниз головой, поймал взглядом Ника, крикнул:
– Сожмись!..
Тельце мальчишки, летящего в воздухе «крабом», неуверенно съежилось, и Нортон увидел его отражение в глянцево-черной воде.
Грохот тяжкого всплеска рухнувших элекаров. Вздыбленная – точно во время подводного взрыва – волна встретила Нортона хлестким ударом и, утопив, завертела. Кружась в кипящем котле побелевшей до молочного цвета воды, он пытался представить себе, насколько удачно финишировал Ник. Всплыл, осмотрелся. Снова нырнул. Сквозь быстро тающий слой пузырьков опустился пониже и наконец разглядел голубое пятно...
На поверхности он поднял мальчишку над головой, встряхнул – руки и ноги Ника безвольно мотнулись. Сжав зубами подол голубой рубахи, Нортон забросил легкое тельце на спину и на гребне поднятой перед собой волны устремился к внутреннему берегу залива – ему казалось, что еще никогда он так не спешил.
Огромная полость полузатопленного карьера. Неровные стены этой чудовищной ямы ниспадали к заливу амфитеатром ступеней-террас. Нортон нащупал руками край берега, покрытого слоем воды, выбрался, перевернул Ника вниз головой и энергично потряс за ноги. Мальчишка пошевелился. «Все в порядке, – думал Нортон, укладывая его на обломок скалы. – Легкий шок. Как-никак, а высота обрыва метров двадцать...» Ник приподнялся, ошалело повращал глазами, сел. Глаза у него были синие, с длинными, как у девчонки, ресницами. Очень похож на мать.
– Привет, аквалангист, – сказал Нортон, вытирая лицо ладонью.
– Салют, Дэв... – глухо произнес Ник и тяжело закашлялся.
– Не ушибся?
– Нет.
– Полежи, – посоветовал Нортон. – Голову вниз.
Он отвернулся и посмотрел на обрыв. Представил себе траектории падения элекаров. Машина Ника упала в воду удачно – в стороне от того опасного места, где обвалился дорожный карниз. Вторая рухнула у самого подножия обвала: над водой светлел застрявший на клыке скалы белый обломок задней частя кузова. Могила старика Голиафа... Нортон почувствовал в горле тугой ком. Надо же было так растеряться, чтобы совсем забыть про собаку! Ну что мешало выбросить пса из машины в воду где-нибудь по дороге! М-да, год безделья – и вот результат: утратил способность быстро и правильно соображать в критических ситуациях...
Кашляя, Ник пояснил:
– Это потому, что я немного напился холодной воды.
«Он немного напился!» – подумал Нортон. Стянул через голову мокрую тенниску.
– А где Голиаф? – неожиданно спросил Ник. Нортон выронил тенниску. – Я слышал, он лаял там, на дороге. Может, мне показалось...
– Нет, тебе не показалось. Голиаф был со мной в машине. Видишь тот белый кусок элекара?
Мальчишка заплакал. Нортон смотрел на него, выжимая воду из тенниски.
– Довольно реветь. Будь мужчиной.
– Мне-е... жа-а-алко... – сипел Ник, размазывая слезы.
– Мне тоже. – Нортон надел тенниску. – Ладно... успокойся. Голиаф погиб нормально – выручая друга из беды. Такой поступок достоин уважения, но не слез. Понял?
– По... понял...
– Вот и отлично. Разденься, я помогу тебе выжать одежду. Ты, видать, продрог.
– Н-нет... – Ник стал раздеваться. Вид у него был хмурый, брови насуплены.
Нортон взял его себе под мышку и перенес с мелководья на берег. Сбросил кеды, вытряхнул из них воду, обулся. Было совсем светло. Солнце озаряло верхние утесы карьера.
– Ты кем будешь, когда вырастешь, Ник?
Тот взглянул на него исподлобья.
– Я ведь уже говорил тебе, Дэв! Буду космодесантником.
– Да, это я слышал. Но разве мало других интересных профессий у нас на Земле?
– Десантники ВДОО? – Ник вздохнул. Серьезно сказал: – Нет, с этим у меня ничего не выйдет. Пока я вырасту, все тайники пооткрывают.
– Не отчаивайся. Мальчишкам всегда почему-то казалось, что ничего такого... героического им уже не достанется.
– А потом?
– Что потом?
– Ну... им всегда доставалось?
– Доставалось. Всегда. И еще как!.. Ну вот, асе почти сухое, одевайся, и пошли.
– Куда? – спросил Ник.
– Что значит – куда? Наверх, разумеется. И вот что, парень... Твоей матери совсем не обязательно знать, как мы с тобой летели с обрыва.
Нортон поднял голову: кабинки канатной дороги двигались. Некоторое время он молча следил за бегущими в лазурном небе разноцветными котелками.
– Готов держать пари, – пробормотал он, – к нам в гости едет старина Берт.
– Это у которого изо рта вылетает огонь? – возбужденно полюбопытствовал Ник.
– Гм... Насчет огня я не уверен. А вот то, что у него иногда вылетают крепкие выражения, мне известно... Но ты его не бойся, он человек справедливый.
– Я никого не боюсь, – насупившись, заявил Ник.
– Правильно, – одобрил Нортон. – Чего ради ты должен кого-то бояться.
– Эй, бродяги! – гулко пророкотал сверху голос, усиленный радиомегафоном. Канатная дорога остановилась. Красная с белыми пятнами, как перевернутая шляпка мухомора, кабинка пошла вниз, разматывая подвесные тросы. Повисла метрах в пяти над землей. Человек в белой панаме и в солнцезащитных очках, опершись руками о край своего «мухомора», хрипло выкрикнул уже без усилителя: – Какого дьявола вы притащились сюда?! В такую рань!
– Сними очки, Берт, – откликнулся Нортон. – Они мешают тебе узнавать старых приятелей.
– Дэв? Семь тысяч чертей!.. – Берт снял светофильтры. – Клянусь ареной Большого родео, уж тебя-то я меньше всего ожидал встретить в этой дыре!.. А это что за микроб рядом с тобой?
– Отважный парень. Ему надо было проверить, какая живность здесь водится.
– Ах, чтоб мне треснуть! – изумился Берт. – Живность! Да какая тут живность, в этой помойной яме? Тут даже змеи давно с тоски передохли. Однако, я вишу, вы успели добавить мусора в мое хозяйство...
– Извини, – сказал Нортон, – так у нас вышло. – Он пожалел, что не столкнул обломок элекара в воду. Теперь эта история выплывет нарушу как пить дать.
– Ладно, туристы, – прохрипел Берт, – поднимайтесь сюда, я опущу вам другую кабину. Никак я не думал, что в день Большого родео кому-нибудь вообще придет в голову лазить в каньон!
– И я удивлен, что сегодня ты не в Копсфорте.
– Черта с два! Механиков на канатке трое, а дежурить выпало мне. С тех пор как здесь гробанулся тот ненормальный мотоциклист, власти города учредили дежурство даже по праздникам. Эти умники полагают, будто мне под силу угнаться на своей хромой ноге за мотокретинами!
Берт был явно не в духе, и Нортон решил промолчать.
Он и Ник осторожно взобрались по доломитовым глыбам на полуразрушенную террасу, прошли под «канатку» и влезли в спущенную для них кабину. Кабина взлетела вверх и пошла, поскрипывая, вдоль каната. Ник восторженно вертел головой. Нортон разглядывал с высоты путь, которым съехал сюда, чтобы выручить малыша и убить Голиафа...
– Дэв, ты будешь выступать на родео? – спросил Ник.
– Нет.
– Почему? Ты бы их всех запросто победил.
– Вот поэтому мне и нельзя. Если мы заранее знаем, что я могу их запросто победить, то моя победа будет нечестной. Ведь правда?
– Правда... Но очень хочется, чтобы ты стал чемпионом Большого родео.
– Зачем? Чтобы тебе можно было хвастать перед мальчишками, что с чемпионом Большого родео ты на короткой ноге? Обойдешься.
– Обойдусь. – Ник тяжело вздохнул. – А ты подаришь мне еще одну поющую палочку?
– А где та, которую я тебе... на прошлой неделе?
– У меня взял ее Гед.
– А зачем ты отдал?
– Он мне обещал подарить акваланг.
– Ясно... И больше ты палочку эту не видел?
– Нет. Он сказал, что берет ее на не... неопределенный срок. Это на сколько, значит?
– Это значит – почти насовсем.
– Плохо... – проговорил Ник. – Ты не обижайся, Дэв. Я, конечно, виноват. Ведь ты говорил, чтобы я этой палочкой перед взрослыми не хвастался... А я опять похвастался. Я и сам не знаю, почему у меня так всегда получается...
– Хвастовство – самый большой твой недостаток. А кому еще, кроме Геда, ты хвастался? Отцу? Матери?
– Да... Но мама не захотела смотреть и сказала, чтобы я не лез к ней со всякой чепухой. Папа посмотрел и сказал, что всякие такие штуки ему давно уже знакомы. Что ему приходилось видеть телеприемники даже в собачьих ошейниках. А Гед когда посмотрел, то сказал, что подарит мне акваланг, если я ему расскажу, как ты сумел это сделать. Но я ведь не знаю, что ты с ней сделал. Когда я принес тебе палочку, ты просто покрутил ее в руках, потер ладонями, и она стала петь и показывать.. Ты не обижайся, Дэв, ладно? Мне очень хотелось акваланг. Теперь вот ни палочки, ни акваланга.
– Понятно... Ладно, ты не горюй. Будет тебе акваланг. Но с одним условием... Впрочем, с двумя. Плавать только со взрослыми. Элекаров не угонять. Слово даешь?
– Честное космодесантское!
– И хвастать больше не будешь?
– Я постараюсь...
– Постарайся. Ну вот и приехали. Вылезай.
Смотровую площадку заливало солнце. Здесь было тепло. Нортон, щурясь, взглянул на шоссе, увидел вынырнувшую на спуск лимонно-желтую машину и узнал элекар Генри... Так, значит, Гед пораскинул мозгами и догадался, что на Бизоньи озера Ник не поедет. У этого малыша догадливый дядюшка...
– Ну, чего стоишь? – сказал он Нику. – Беги встречай дядю.
Ник побрел. С оглядками, неуверенно.
– Беги, беги! Пусть дядя видит, что с тобой ничего не случилось, и хоть немного убавит скорость.
Ник побежал.
Звеня ключами, прихрамывая, подошел Берт. Рубаха небрежно распахнута на загорелой костистой груди. Лицо у него было крупное, мятое и небритое. Серебрилась щетина. Он посмотрел на шоссе, кивнул и спросил:
– Вроде бы Генри несется?
– Нет. Машина его, но едет не он.
– Нервное сегодня утро... Малец-то чей?
– Сын Бена. А в машине – дядя мальца, брат Бена по имени Гед.
– Приезжий, значит? Что-то не знаю такого... – Берт снова взглянул на шоссе и кивнул: – Встретились родственнички, разговаривают.
– Пусть поговорят. Им есть о чем... Малыш угробил дядин элекар.
– Шустрый малец!
– Хороший мальчишка. Но чересчур отважный.
– Пороть надо, – заявил Берт. – Не мальчишку пороть, а мать его. Да и отцу не мешало бы всыпать. Знаю я эту семейку...
Нортон не стал возражать. Берт посмотрел на него и сказал:
– А ты меня сегодня здорово пугнул. Гляжу в окно я гадаю: кого это черти несут сюда на белом элекаре? Из дома вышел – исчез элекар!.. Но слышу: треск стоит на троне сумасшедших. А катушки на месте не видно, только пыль вьется. У меня все внутри так и оборвалось. Ну, думаю, кто-то в расселину ухнулся... Поковылял туда, спустился к самой расселине – нет нигде элекара!.. Я прямо обалдел. Ты что, по воздуху ее перепрыгнул, щель эту?
– Почему же по воздуху. А мост?
– Но ведь там на четырех колесах не...
– На четырех, конечно, нельзя, на двух можно.
– С ума сойти!.. А дальше?
– Дальше... Да, пришлось и по воздуху. Когда выбора нет, и по воздуху прыгнешь.
– Ловок... Рассказать кому – не поверят.
– А ты не рассказывай, – посоветовал Нортон.
– И в мыслях не было. Мне моя репутация дороже. – Берт поковылял к дому. Приостановился, бросил через плечо: – Кофе готов. Заходи, позавтракаем.
– Спасибо, зайду.
Нортон снял кед, вытряхнул из него мешавший ноге острый осколок доломита. Заметил, как дядя Ника, оставив мальчишку в машине, засеменил на смотровую площадку. Фигура у него была несуразная. В костюме ковбоя с эмблемой спортивного клуба на рукаве он выглядел нелепо. Точно лимон, напяливший на себя ковбойскую шляпу. Он был моложе своего брата, но раза в два шире в объеме: над туго затянутым ремнем выдавался отнюдь не спортивный живот. Лицо круглое, несколько одутловатое, глазки водянисто-светлые, быстрые. Нортон обратил внимание: Гед, приближаясь, обошел его тень, словно боялся на нее наступить.
– Я даже не знаю, какими словами выразить вам свою благодарность!.. – смущенно заговорил Гед. Держался он робко, руки его двигались – он не знал, куда их девать. – Тем более что чувствую себя до некоторой степени виноватым в этик событиях...
Нортон обулся, пошевелил ногой, проверяя, нет ли еще чего-нибудь твердого. Недовольно поморщился – от этого человека исходил пренеприятнейший живозапах. Почему они всегда так омерзительно «пахнут» – Бен и его братец?..
– Вы не ранена? – участливо спросил Гед. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
– Да. Оставить меня в покое.
Нортон потер испачканное пылью колено и побрел к открытой двери дома, откуда несло запахом кофе. Гед, словно загипнотизированный, двинулся за ним. А мальчишка, позабыв все свои неприятности, стоял за рулем неподвижного элекара, как за штурвалом, и орал какую-то маршевую песню.
Семенивший сзади Гед торопливо забормотал:
– Я хотел бы... Нортон, послушайте!.. У вас разбилась машина, и я... Мне вас подождать?
– Не советую, – тихо сказал Нортон. – Вы меня не дождетесь.
7. Запретный сыск
Прислонив мопед к дереву, Фрэнк сдвинул на затылок широкополый стетсон я обвел взглядом увитый зеленью дом. Было тихо и солнечно. В садовом парке по-утреннему хлопотливо щебетали птицы. Дом молчал. Фрэнк, взявшись руками за поясной ремень (как шериф из старого фильма), побрел в обход – по кромке газона. Было странно, что его не встречал, как обычно, приветливый Голиаф.
Никогда он не чувствовал себя на этой вилле уютно. Сегодня тем более. Сегодня вдобавок он ощущал себя так, словно ему предстояло пройти здесь каверзный полигон, необычность которого усугубляется тем, что под мышкой нет бластера и надо следить за выражением своего лица. Ни Вебер и никто другой не учили его следить за выражением своего лица. А зря. Полигон под названием «Оперативная мимика» был бы кстати...
Не доходя до бетонированной щели гаража, он заметил две отчетливо видимые на зеленом ковре газона вмятины, остановился. Осмотрел заросшую плющом декоративно-дырчатую стену дока и, придержав шляпу рукой, поднял глаза на огражденный бортиком козырек верхней террасы.
По наклонному пандусу он спустился в гараж. Машины Дэвида не было. Золотистый элекар Сильвии был на месте. Под ногами хрустело стекло. Фрэнк представил себе, как стоял элекар, и понял происхождение двух удлиненных россыпей стеклянных осколков. Помятый газон, разбитые глазки сигнальной системы блока «безопасной езды», в беспорядке брошенные кабели... Фрэнк рванул одну из боковых дверей гаража, взлетел по внутренней лестнице на второй этаж дома. Обегал все помещения, заглянул в распахнутую дверь кабинета, выскочил на террасу, спустился на первый этаж и обошел летние холлы. Везде был порядок. В вазах стояли свежие цветы; огромный букет белых и розовых гладиолусов был еще мокрый... Успокоившись, Фрэнк отправился на кухню, приоткрыл дверь и увидел сестру.
Сильвия, что-то бормоча себе под нос, священнодействовала у кухонного агрегата. На столе в расписном фарфоровом блюде уже высилась горка вафельных трубочек с кремом. Агрегат мигал кружками и полосками световых сигналов, шелестел и периодически щелкал чем-то похожим на блестящие челюсти тостера.
– О, беби! Какой ты красивый! Этот костюм тебе очень идет. – Она улыбнулась. – Настоящий ковбой!..
Он молча смотрел на нее. Она заметно осунулась, постарела. Рыжая, рули в веснушках... Сделал усилие над собой, улыбнулся:
– Привет, мом! Как поживаешь?
– По-старому, беби, по-старому. Все у нас как и прежде, без изменений. – Она подошла и ласково потрепала его по щеке. Ей очень нравилось, когда он называл ее «мом». – Ты такой красивый и представительный! Но мрачный... Нет? Значит, мне показалось. Ты просто, наверное, озабоченный. Трудно тебе в твоем Управлении, беби?..
Он успел затолкать в рот вафельную трубочку и теперь на все ее вопросы отвечал только мычанием и неопределенными жестами.
Счастливо улыбаясь, она упрекнула его:
– Беби, ты как ребенок! Тебе полагается сиять шляпу и пойти вымыть руки. Любой воспитанный человек на твоем месте давно уже сделал бы это. – Она включила какие-то кнопки, агрегат ухнул и тонко завыл. – Я очень рада твоему приезду. Я знала, что в день Большого родео непременно увижу тебя, я решила приготовить на сладкое к завтраку твои любимые «фафлики»... В последнее время я редко стряпаю сама – обычно мы пользуемся доставкой горячих блюд на дом, сервис у нас в этом смысле выше похвал. Но сегодня решила тряхнуть стариной и поспорить с искусством дипломированных кулинаров... Ты намерен участвовать в скачках?
– Да. В качестве созерцателя.
Не снимая шляпы, он таскал «фафлики», слушал ее болтовню и сообразно обстоятельствам кивал или пожимал плечами. И внимательно разглядывал сестру, выбирая моменты, когда она на него не смотрела.
– У тебя правда все в порядке, мом? – спросил он, стараясь придать своему голосу оттенок беспечности.
– Разумеется! – она продолжала манипулировать кнопками агрегата. – Почему ты решил об этом спросить?
– Давно не видел тебя. Естественно, интересуюсь... И если когда-нибудь вдруг случится, что тебе понадобится моя помощь, ты получишь ее немедленно.
Она сделала движение головой, будто хотела взглянуть на него, но это движение осталось незавершенным.
– Ты всегда был добр ко мне и внимателен, беби, и я благодарна тебе. Но... с чего ты взял, что мне нужна будет помощь?
– Я ведь сказал: если... Жизнь штука сложная, мом. Работа в Управлении окончательно убедила меня, что современное бытие полно неожиданностей. Причем не все из них приятного или хотя бы достаточно безобидного свойства. – Он слизнул крем.
– Ты знаешь... – теперь она на него посмотрела, – мне все это как-то не очень нравится.
– Мне тоже. Но это, видимо, выше наших эмоций.
– Я не о том... Твоя работа делает тебя излишне мнительным.
– Ничего подобного. Моя работа делает меня рациональным. Дэв дома?
– Нет. Но через час будет здесь, и мы сядем завтракать. Буквально за минуту до твоего появления я говорила с ним по видеотектору. Дэв сказал, что у него испортилась машина где-то в районе смотровой площадки каньона.
– Да? Чего ради его туда понесло? Он что, каньона не видел?
– Туда зачем-то понесло соседского мальчишку, и Дэву пришлось его догонять.
– Догнал?
– Разве могло быть иначе! Правда, мне неизвестны подробности. Дэв о них умолчал. Ты ведь знаешь его...
– Я его знаю. – Фрэнк взял еще один «фафлик». – Ладно, не буду тебе мешать. Ты когда управишься со своими делами?
– Думаю, получаса мне будет достаточно. Пойди проверь, хороша ли вода в бассейне. Только не слишком перегревайся на солнце.
– Постараюсь...
Фрэнк вошел в кабинет Нортона. Дверь он оставил открытой, как было. Сел в кресло, облокотился о стол и прислушался. Дом будто вымер. Справа жирно лоснилось большое болото с зеленой водой. Фрэнк, задумавшись, остановил на нем взгляд. В отдалении – худосочные заросли. На переднем плане (едва ли не возле стола) бродили по мелководью какие-то крупные длинноногие птицы; одна из них, оттопырив крыло, усердно чесалась. «Второй канал девятой стереопрограммы, – подумал он. – Нескончаемые видеоландшафты с жирностью для закоренелых меланхоликов. Неплохой антураж для запретного сыска».
Он открыл стол, покопался в нем и быстро нашел фальшивую стенку. Так, интуиция не обманула его...
Отодвинув стенку, он обнаружил сейф. Коснулся пальцем пластинки замыкающего устройства – пластинка брызнула светом, но замок не сработал. Ясно: замок типа «Дактилоцензор». Очень хороший замок. Быстродействующий, удобный. Одно неясно: почему владельцы маленьких тайников считают эти замки абсолютно надежными. Впрочем, прятать дневники от любопытного глаза домашних можно, конечно, к под такими замками. Посмотрим, что доверил «Дактилоцензору» Нортон... Вынув из кармана эластичные перчатки, Фрэнк аккуратно натянул их на руки, поднес к губам, подышал на пальцы. Эти перчатки с «пальчиками» Нортона ему за три с половиной минуты изготовили в лаборатории дактилоскопии в перерыве между двумя вчерашними заседаниями следственной группы. Втайне от шефа. Достаточно было сунуть под нос ребятам жетон, и его снабдили не только перчатками, но и съемочной камерой типа «Видеомонитор» новейшего образца – камера замаскирована в коробке карманного фонаря... Шеф узнает – позеленеет от ярости. Шеф полагает, что такого субъекта, как Нортон, можно «раскрыть», методически припирая к стене душеспасительными беседами...
Сейф находился в левой тумбе стола, Фрэнк сунул туда левую руку и открыл замок первым же прикосновением. Вынул из тайника тетрадь в черной обложке. Больше ничего там не было. Он перевернул обложку и узнал своеобразно размашистый почерк Дэва. Выбрал несколько абзацев наугад, прочел, тихо присвистнул. Два вчерашних утомительных заседания следственной группы не стоили и одной страницы этой тетради... Он выхватил из заднего кармана джинсов плоскую коробку «Видеомонитора», нажатием на торец корпуса открыл глазок объектива, вытащил из камеры три тонкие телескопические ножки и поставил трехногого «паука» объективами вниз в центр стола над тетрадью. Прислушался. В доме было по-прежнему тихо. Фрэнк включил «фонарную» кнопку – ослепительно-голубой свет вспыхнувшей линзы залил первую страницу. С этой же кнопкой связан включатель съемочного механизма...
Не снимая перчаток, Фрэнк перелистал под объективом исписанные страницы, выключил камеру, быстро привел ее в добропорядочный «фонарный» вид, сунул в карман. Затем пробежал глазами несколько страниц ошеломляющего текста. Не все понятно, но даже того, что ему удалось уяснить, было более чем достаточно. Последняя страница подействовала на него как удар по затылку. Непослушными руками он водворил тетрадь на место. Бедная Сильвия!.. Однако держится она великолепно. Не знает?.. Вздор! Как это можно – шить рядом с чудовищем и ничего о нем не знать! Знает, все знает! А если не все, то о многом догадывается. И терпит. Любит его и на все это попросту закрывает глаза. Попросту? Может быть, в ужасе?.. Нет, она ведь с ним... добровольно. А, дьявол! Но как же все-таки быть? Попытаться уговорить ее уехать отсюда? Хотя бы на время? Но о каком, собственно, времени... Это конец! Тут такая теперь свистопляска поднимется!..
Фрэнк запер сейф, снял перчатки, взглянул на часы. Половина восьмого. Минут через тридцать Нортон должен быть здесь. Надо избавиться от «Видеомонитора». Этот дьявол в образе человека способен почувствовать даже миниатюрный аккумулятор. Не исключена возможность, что он способен и мысли угадывать. Нет, вряд ли. Это было бы слишком... Но осторожность не помешает. Ведь черт его знает, на что он еще способен!..
Никогда он не чувствовал себя на этой вилле уютно. Сегодня тем более. Сегодня вдобавок он ощущал себя так, словно ему предстояло пройти здесь каверзный полигон, необычность которого усугубляется тем, что под мышкой нет бластера и надо следить за выражением своего лица. Ни Вебер и никто другой не учили его следить за выражением своего лица. А зря. Полигон под названием «Оперативная мимика» был бы кстати...
Не доходя до бетонированной щели гаража, он заметил две отчетливо видимые на зеленом ковре газона вмятины, остановился. Осмотрел заросшую плющом декоративно-дырчатую стену дока и, придержав шляпу рукой, поднял глаза на огражденный бортиком козырек верхней террасы.
По наклонному пандусу он спустился в гараж. Машины Дэвида не было. Золотистый элекар Сильвии был на месте. Под ногами хрустело стекло. Фрэнк представил себе, как стоял элекар, и понял происхождение двух удлиненных россыпей стеклянных осколков. Помятый газон, разбитые глазки сигнальной системы блока «безопасной езды», в беспорядке брошенные кабели... Фрэнк рванул одну из боковых дверей гаража, взлетел по внутренней лестнице на второй этаж дома. Обегал все помещения, заглянул в распахнутую дверь кабинета, выскочил на террасу, спустился на первый этаж и обошел летние холлы. Везде был порядок. В вазах стояли свежие цветы; огромный букет белых и розовых гладиолусов был еще мокрый... Успокоившись, Фрэнк отправился на кухню, приоткрыл дверь и увидел сестру.
Сильвия, что-то бормоча себе под нос, священнодействовала у кухонного агрегата. На столе в расписном фарфоровом блюде уже высилась горка вафельных трубочек с кремом. Агрегат мигал кружками и полосками световых сигналов, шелестел и периодически щелкал чем-то похожим на блестящие челюсти тостера.
– О, беби! Какой ты красивый! Этот костюм тебе очень идет. – Она улыбнулась. – Настоящий ковбой!..
Он молча смотрел на нее. Она заметно осунулась, постарела. Рыжая, рули в веснушках... Сделал усилие над собой, улыбнулся:
– Привет, мом! Как поживаешь?
– По-старому, беби, по-старому. Все у нас как и прежде, без изменений. – Она подошла и ласково потрепала его по щеке. Ей очень нравилось, когда он называл ее «мом». – Ты такой красивый и представительный! Но мрачный... Нет? Значит, мне показалось. Ты просто, наверное, озабоченный. Трудно тебе в твоем Управлении, беби?..
Он успел затолкать в рот вафельную трубочку и теперь на все ее вопросы отвечал только мычанием и неопределенными жестами.
Счастливо улыбаясь, она упрекнула его:
– Беби, ты как ребенок! Тебе полагается сиять шляпу и пойти вымыть руки. Любой воспитанный человек на твоем месте давно уже сделал бы это. – Она включила какие-то кнопки, агрегат ухнул и тонко завыл. – Я очень рада твоему приезду. Я знала, что в день Большого родео непременно увижу тебя, я решила приготовить на сладкое к завтраку твои любимые «фафлики»... В последнее время я редко стряпаю сама – обычно мы пользуемся доставкой горячих блюд на дом, сервис у нас в этом смысле выше похвал. Но сегодня решила тряхнуть стариной и поспорить с искусством дипломированных кулинаров... Ты намерен участвовать в скачках?
– Да. В качестве созерцателя.
Не снимая шляпы, он таскал «фафлики», слушал ее болтовню и сообразно обстоятельствам кивал или пожимал плечами. И внимательно разглядывал сестру, выбирая моменты, когда она на него не смотрела.
– У тебя правда все в порядке, мом? – спросил он, стараясь придать своему голосу оттенок беспечности.
– Разумеется! – она продолжала манипулировать кнопками агрегата. – Почему ты решил об этом спросить?
– Давно не видел тебя. Естественно, интересуюсь... И если когда-нибудь вдруг случится, что тебе понадобится моя помощь, ты получишь ее немедленно.
Она сделала движение головой, будто хотела взглянуть на него, но это движение осталось незавершенным.
– Ты всегда был добр ко мне и внимателен, беби, и я благодарна тебе. Но... с чего ты взял, что мне нужна будет помощь?
– Я ведь сказал: если... Жизнь штука сложная, мом. Работа в Управлении окончательно убедила меня, что современное бытие полно неожиданностей. Причем не все из них приятного или хотя бы достаточно безобидного свойства. – Он слизнул крем.
– Ты знаешь... – теперь она на него посмотрела, – мне все это как-то не очень нравится.
– Мне тоже. Но это, видимо, выше наших эмоций.
– Я не о том... Твоя работа делает тебя излишне мнительным.
– Ничего подобного. Моя работа делает меня рациональным. Дэв дома?
– Нет. Но через час будет здесь, и мы сядем завтракать. Буквально за минуту до твоего появления я говорила с ним по видеотектору. Дэв сказал, что у него испортилась машина где-то в районе смотровой площадки каньона.
– Да? Чего ради его туда понесло? Он что, каньона не видел?
– Туда зачем-то понесло соседского мальчишку, и Дэву пришлось его догонять.
– Догнал?
– Разве могло быть иначе! Правда, мне неизвестны подробности. Дэв о них умолчал. Ты ведь знаешь его...
– Я его знаю. – Фрэнк взял еще один «фафлик». – Ладно, не буду тебе мешать. Ты когда управишься со своими делами?
– Думаю, получаса мне будет достаточно. Пойди проверь, хороша ли вода в бассейне. Только не слишком перегревайся на солнце.
– Постараюсь...
Фрэнк вошел в кабинет Нортона. Дверь он оставил открытой, как было. Сел в кресло, облокотился о стол и прислушался. Дом будто вымер. Справа жирно лоснилось большое болото с зеленой водой. Фрэнк, задумавшись, остановил на нем взгляд. В отдалении – худосочные заросли. На переднем плане (едва ли не возле стола) бродили по мелководью какие-то крупные длинноногие птицы; одна из них, оттопырив крыло, усердно чесалась. «Второй канал девятой стереопрограммы, – подумал он. – Нескончаемые видеоландшафты с жирностью для закоренелых меланхоликов. Неплохой антураж для запретного сыска».
Он открыл стол, покопался в нем и быстро нашел фальшивую стенку. Так, интуиция не обманула его...
Отодвинув стенку, он обнаружил сейф. Коснулся пальцем пластинки замыкающего устройства – пластинка брызнула светом, но замок не сработал. Ясно: замок типа «Дактилоцензор». Очень хороший замок. Быстродействующий, удобный. Одно неясно: почему владельцы маленьких тайников считают эти замки абсолютно надежными. Впрочем, прятать дневники от любопытного глаза домашних можно, конечно, к под такими замками. Посмотрим, что доверил «Дактилоцензору» Нортон... Вынув из кармана эластичные перчатки, Фрэнк аккуратно натянул их на руки, поднес к губам, подышал на пальцы. Эти перчатки с «пальчиками» Нортона ему за три с половиной минуты изготовили в лаборатории дактилоскопии в перерыве между двумя вчерашними заседаниями следственной группы. Втайне от шефа. Достаточно было сунуть под нос ребятам жетон, и его снабдили не только перчатками, но и съемочной камерой типа «Видеомонитор» новейшего образца – камера замаскирована в коробке карманного фонаря... Шеф узнает – позеленеет от ярости. Шеф полагает, что такого субъекта, как Нортон, можно «раскрыть», методически припирая к стене душеспасительными беседами...
Сейф находился в левой тумбе стола, Фрэнк сунул туда левую руку и открыл замок первым же прикосновением. Вынул из тайника тетрадь в черной обложке. Больше ничего там не было. Он перевернул обложку и узнал своеобразно размашистый почерк Дэва. Выбрал несколько абзацев наугад, прочел, тихо присвистнул. Два вчерашних утомительных заседания следственной группы не стоили и одной страницы этой тетради... Он выхватил из заднего кармана джинсов плоскую коробку «Видеомонитора», нажатием на торец корпуса открыл глазок объектива, вытащил из камеры три тонкие телескопические ножки и поставил трехногого «паука» объективами вниз в центр стола над тетрадью. Прислушался. В доме было по-прежнему тихо. Фрэнк включил «фонарную» кнопку – ослепительно-голубой свет вспыхнувшей линзы залил первую страницу. С этой же кнопкой связан включатель съемочного механизма...
Не снимая перчаток, Фрэнк перелистал под объективом исписанные страницы, выключил камеру, быстро привел ее в добропорядочный «фонарный» вид, сунул в карман. Затем пробежал глазами несколько страниц ошеломляющего текста. Не все понятно, но даже того, что ему удалось уяснить, было более чем достаточно. Последняя страница подействовала на него как удар по затылку. Непослушными руками он водворил тетрадь на место. Бедная Сильвия!.. Однако держится она великолепно. Не знает?.. Вздор! Как это можно – шить рядом с чудовищем и ничего о нем не знать! Знает, все знает! А если не все, то о многом догадывается. И терпит. Любит его и на все это попросту закрывает глаза. Попросту? Может быть, в ужасе?.. Нет, она ведь с ним... добровольно. А, дьявол! Но как же все-таки быть? Попытаться уговорить ее уехать отсюда? Хотя бы на время? Но о каком, собственно, времени... Это конец! Тут такая теперь свистопляска поднимется!..
Фрэнк запер сейф, снял перчатки, взглянул на часы. Половина восьмого. Минут через тридцать Нортон должен быть здесь. Надо избавиться от «Видеомонитора». Этот дьявол в образе человека способен почувствовать даже миниатюрный аккумулятор. Не исключена возможность, что он способен и мысли угадывать. Нет, вряд ли. Это было бы слишком... Но осторожность не помешает. Ведь черт его знает, на что он еще способен!..