Павлов Сергей Иванович. По черному следу

   – Материал добротный, – похвалил Никольский. – Я хотел бы еще раз взглянуть на послужной список Йонге.
   Гэлбрайт протянул ему картон. Никольский внимательно перечитал документ и спросил:
   – Вы уверены, что в отношении «черных следов» Кизимов аналог Йонге?
   – Другими словами, есть ли у нас доказательства? Есть. А доказательства мы раздобыли... где бы вы думали? У себя под носом, в отеле «Эспланейд». Один из служащих отеля узнал Кизимова на фотоснимке и вспомнил, что наблюдал в его номере явление, которое мы называем «черный след».
   – Когда это было? Я имею в виду «черный след» в «Эспланейде».
   – Год назад. Разве вам неизвестно, что Кизимов встречался с Йонге? Взгляните на фотоснимок.
   – Для меня это новость. – Никольский посмотрел предложенный картон. – Странный снимок. Такое впечатление, будто Кизимова и Йонге фотографировали вопреки их желанию.
   – Так и есть. Их сфотографировали в полицейском участке морской зоны отдыха калифорнийского побережья. Ничего особенного: перевернули катер. Это фото украсило стенд общественного порицания на одном из самых модных пляжей. Нить, которая нам помогла обнаружить Кизимова и его причастность к «черному следу». А главное – дала нам понять, что «черный след» не является «монополией» Эдуарда Йонге. – Гэлбрайт озабоченно потер виски. – К тому же вчера дошли до нас новые сведения...
   – Третье звено? – щурясь, спросил Никольский.
   – Кьюсак, будьте добры!.. – Шеф пощелкал пальцами, и Кьюсак подал ему длинный черный футляр.
   Крышка пружинно откинулась. Фрэнк, подогреваемый любопытством, подался вперед. В футляре лежала самодельная тросточка в полметра длиной.
   Обыкновенная палочка из орешника, на подсохшей коре вырезан незамысловатый узор...
   – Вы разочарованы? – спросил Гэлбрайт Никольского.
   – Нет, я ожидал увидеть что-нибудь в этом роде. Кизимов тоще любил развлекать детвору поющими деревяшками. Пока не узнал, что его рукоделия ставят в тупик взрослых дядей из Управления космической безопасности. Простите, я, кажется, перебил вас.
   Гэлбрайт взглянул на часы.
   – У нас в запасе три минуты, – сказал он с видом человека, которому не дали произвести сенсацию, но который считает себя выше мелочных побуждений. – Я хотел продемонстрировать вам работу этой... этого... У меня не поворачивается язык назвать деревяшку прибором. Однако иначе не назовешь, поскольку она принимает телевизионные стереопередачи детской программы, хотя техническая экспертиза не обнаружила здесь решительно ничего напоминающего микросхему телеприемника. Биологическая экспертиза подтвердила: самое обыкновенное дерево, канадский орешник, без каких бы то ни было изменений микроструктуры коры и древесных волокон. Но обыкновенное дерево с обыкновенными волокнами, совершенно не согласуясь с авторитетным мнением экспертов, продолжает работать как телевизионный приемник. И через три минуты, впрочем, уже через две... желающие смогут убедиться в этом.
   – Кто автор... э-э... деревянной конструкции? – задал вопрос Никольский.
   – Довольно известный в прошлом космодесантник. Из тех, чей послужной список мало чем отличается от послужных списков Кизимова, Йонге. – Гэлбрайт поискал глазами Фрэнка, добавил: – К тому же он приходится родственником одному из сотрудников нашего отдела.
   Фрэнк обмер.
   – Да, Полинг, я говорю о Нортоне. Дэвид Майкл Нортон – муж вашей сестры Сильвии Нортон, урожденной Полинг, не так ли?
   Фрэнк медленно осознавал ошеломительную новость.
   – Дэвид Нортон!.. – с каким-то странным удовлетворением проговорил Никольский. Взгляды присутствующих оставили Фрэнка и обратились к нему.
   – Я вижу, это имя произвело впечатление не только на Полинга, – заметил Гэлбрайт.
   – Признаться, да. – Никольский был очень доволен и не пытался этого скрыть. – Я, грешным делом, ожидал услышать другое имя...
   – Любопытно. – Кустистые брови Гэлбрайта сошлись к переносице – Не буду вас интриговать: никакими другими сведениями мы пока не располагаем. Йонге, Кизимов и Нортон – это все, о ком мы более или менее доказательно можем беседовать с вами по вопросам загадки «черного следа». Материалы, делающие беседу доказательной, перед вами. Это все, что я могу вам сказать в ответ на ваше ожидание.
   – Не так уж и мало, Гэлбрайт. Будет ли этого достаточно, покажет сравнительный анализ, на который я очень надеюсь.
   – Я тоже. Особенно если у наших коллег из Восточного филиала найдется некое существенное дополнение к тем сведениям, с которыми вы, Никольский, ознакомились и которые достаточно высоко оценили.
   – Дополнения будут. Дело вот в чем. Третье звено овеществилось для вас в лице Нортона, для нас в лице Лорэ. Космодесантник в отставке... Впрочем, просматривая списки бывших космодесантников, вы наверняка это имя встречали. Не станете же вы меня уверять, что «открыли» Нортона чисто случайно?.. Но как бы там ни было, идея совместного обсуждения операции «Черный след» дает хорошие виды на урожай.
   В холле нависло молчание. Все ждали, что скажет шеф. Фрэнк встретился глазами с мистером Икс. Старик внимательно его разглядывал, и Фрэнку стало не по себе. Заметив, что Фрэнку не по себе, старик перевел взгляд на черный футляр. «Добрый день, малыши!» – негромко, но весело поздоровался черный футляр, и над столом замелькали прозрачные образы, бледные и почти непонятные, как уличные отражения в стеклах витрин. Деревянный телеприемник приступил к демонстрированию своих изобразительных возможностей.
   – Та-ах... – сказал шеф. – Действительно, урожай.
   – Меня зовут Р-руби, – жизнерадостно донеслось из футляра. – Смотрите, какие у меня кр-расивые пер-р-рышки! Мой бр-рат...
   Гэлбрайт захлопнул крышку футляра, собрал документы.
   – Йонге, Кизимов, Нортон, Лорэ... – произнес он, складывая листы в аккуратную стопку. – Кто они, эти четверо? Товарищи по несчастью? Изуродованные космосом люди? Нелюди? Безопасные для нашей планеты или потенциально опасные?.. От решения этих вопросов, быть может, зависит судьба человечества. Я произнес громкую фразу, но до тех пор, пока не будет строго доказана ее излишняя высокопарность, она остается в силе На четырех примерах ясно: мы имеем дело с непонятной для нас реконструкцией природных свойств человека...
   Фрэнк обвел взглядом лица присутствующих. Лица были суровы – каждый чувствовал свою ответственность за судьбы человечества. Кроме, пожалуй, Никольского и лысого старика. Старик дремал или делал вид, что дремлет; Никольский рассеянно помешивал соломинкой лед в стакане.
   Фрэнк понимал: предстоит скорая встреча с Дэвидом. Ясно как день. И встреча не будет приятной – тоже совершенно ясно. После сообщения Гэлбрайта Фрэнк чувствовал себя в дурацком положении. Если не хуже. Он частенько бывал в семье своей старшей сестры и не мог бы сказать, что встречи с Дэвидом Нортоном вообще доставляли ему удовольствие. Однако ж... он делал это для Сильвии. Теперь он вынужден будет сделать это для человечества. Ни больше ни меньше. Да, дело дрянь... Старина Дэв никогда не казался опасным. Даже потенциально. И тем более для человечества. Резковат, часто угрюм, неразговорчив – да, за ним это водится. Но чтобы опасен?.. Любит природу, детей. Не любит соседей и друзей жены. К своим друзьям и бывшим товарищам по работе в Пространстве, иногда посещающим его виллу в Копсфорте, относится очень радушно. Правда, после таких посещений Дэв становится угрюмей обычного. Космический леопард в отставке не может привыкнуть к рутине размеренной жизни в «этом овечьем загоне», как называет он свою виллу в минуты душевной депрессии. Но, с другой стороны, «черный след», деревянные «телевизоры»... Отдел Наблюдения вряд ли мог ошибиться. И если Дэв действительно в одной компании с теми, о ком так тревожно распространяется шеф... Бедная Сильвия! Как она там одна... с ним?
   Гэлбрайт пододвинул к Никольскому стопку сложенных документов, сказал:
   – В полное распоряжение Восточного филиала. Когда мы сможем получить от вас документальные сведения о Лорэ?
   – Это зависит от расторопности вашего сотрудника, – пошутил Никольский. Из-за его спины поднялся Хает, открыл синюю папку и передал шефу пачку пластмассовых прямоугольников.
   – Первые двадцать листов – Кизимов, – пояснил Никольский. – Девять следующих – Лорэ. Йонге всего в двух картонах, но мы решили вручить вам копии всех материалов по «черному следу», хотя в половине из них вы уже не нуждаетесь. Мистер Хает, передав приглашение, как-то не посвятил нас в подробности предстоящей беседы.
   – Он выполнял мои инструкции, – сказал Гэлбрайт, жадно просматривая документы. – Кстати, Хает, я еще не знаю подробностей провала вашей миссии на Памире...
   – Вам достаточно вспомнить подробности провала миссии в Калифорнии, и мне не нужно будет ничего объяснять, – лихо отреагировал Хаст. Ответ явно был приготовлен заранее.
   – И все-таки меня интересует, чем закончилась ваша беседа с Кизимовым.
   Хает подергал кончик веснушчатого носа, что обычно проделывал в затруднительных для себя обстоятельствах.
   – Примерно тем же, чем закончилась беседа Кьюсака с Эдуардом Йонге. Мы немного повздорили...
   – Вот как? – Гэлбрайт не спеша перевернул прочитанный лист. Фрэнк и все остальные смотрели на Хаста сочувственно. Шеф почти никогда не устраивал подчиненным разносы, но редко упускал возможность устроить публичный спектакль. – И что же сказал Кизимов вам на прощание?
   – Ничего не сказал, – сдался наконец Хает. – Как только я ознакомил его с показаниями служащего из отеля «Эспланейд», он молча спустил меня с лестницы.
   – Почему не наоборот? Если об этом пронюхает Вебер, ваш следующий полигон будет состоять в основном из лестничных пролетов.
   – Хоть два полигона, – пробормотал Хает. – Что такое полигон по сравнению с этим... с этой.
   – Здесь сыграла роль неожиданность; – вступился за Хаста Никольский. – Мистер Хает неосторожно положился на условности этикета светской беседы, и ему выпал случай удостовериться, что эмблему «Вайлдкэт» ["Дикая кошка" (англ.)] космодесантники носят не зря.
   – Первым удостоверился Кьюсак, – рассеянно сообщил Гэлбрайт. – Йонге его немножко побил. Теперь выпал случай удостовериться Хасту. Дело за Полингом?.. Скажите, Никольский, почему в ваших материалах я не могу найти прямых свидетельств причастности Кизимова к «черным следам»?
   – Очень просто: прямых свидетельств у нас нет. Но они есть у вас. Мы заинтересовались Кизимовым после визита Лорэ. Подобно случаю в «Эспланейде», Лорэ имел неосторожность оставить «черный след» в гостинице «Памир» и тем самым дал нам повод начать расследование. Ничего не подозревая, Лорэ побывал в гостях у Кизимова и спокойно укатил к себе домой на берега Адриатики. Разумеется, под негласной опекой наших сотрудников из отдела Наблюдения. И Кизимов тоже, само собой разумеется, оказался в поле нашего зрения. Прощупывая его друзей, мы вдруг обнаружили странность, которую назвали «эффектом метеостанции»...
   – Извините меня, – перебил Гэлбрайт. – Я здесь уже читал об этом, но, пожалуйста, изложите суть «эффекта» для остальных.
   Никольский помедлил, собираясь с мыслями:
   – В северо-западном районе Памира действует высокогорная автоматическая метеостанция «Орлиный пик». Дежурным на метеостанции работает некто инженер-атмосферник Тимков, с которым Кизимов поддерживает приятельские отношения. Надо сказать, метеостанция такого типа оснащены автоматами очень высокой надежности, и там почти никто не бывает, кроме дежурных. Приятель Кизимова заинтересовал нас прежде всего потому, что в прошлом сам был связан с работой в Пространстве Он участвовал в
   исследованиях атмосферы юпитера, попал в какую-то аварию, все обошлось сравнительно благополучно, но дорога в космос для него была закрыта, и Тимков удовлетворился скромной должностью инженера погоды. Месяц назад он, принимая очередное дежурство, пригласил Кизимова посетить его высотную резиденцию. Кизимов прибыл на «Орлиный пик» в одноместном спортивном аэрокаре типа «Фазан». Тимков радушно встретил гостя, познакомил его с оборудованием своего довольно сложного метеорологического хозяйства, и целый день с пятачка, где расположена станция, друзья любовались суровыми ландшафтами Памира.
   Вечером Кизимов улетел, а Тимков в отличном расположении духа включил видеотектор и сдал вечерний радиорапорт. К его удивлению, вместо обычной формулы: «Рапорт принят, спокойной ночи, связи конец», – дежурный связист посоветовал ему не отключаться, поскольку связь с «Орлиным пикам» срочно затребовал старший инженер-синоптик Среднеазиатского Центра погоды. В разговоре с Тимковым старший синоптик очень темпераментно пытался выяснить, по какой такой причине приборы метеостанции сегодня выдали Центру совершенно фантастические результаты измерений. Тимков ответил; что аппаратура станции работает нормально, обвинения в его адрес несостоятельны и вообще поддерживать разговор в таком тоне он не считает для себя возможным. Старший синоптик уме повежливее намекнул, что если температуру воздушной среды, равную температуре плавильной печи, Тимков считает нормальным явлением в метеорологии, то разговаривать действительно не о чем. Ошеломленный Тимков всю ночь напрасно возился с проверкой приборов. Аппаратура была в порядке...
   Загадка так и осталась бы загадкой, не посети Кизимов «Орлиный пик» вторично. Это было неделю назад. С первыми звездами Кизимов улетел восвояси, Тимков помахал ему вслед и с нехорошим предчувствием направился сдавать вечерний радиорапорт. Предчувствие не обмануло его. Центр сообщил: результаты дневных измерений метеостанции полностью забракованы.
   Мы застали Тимкова в момент весьма неприятных для него объяснений с комиссией Центра. Сбитые с толку члены комиссии пытались найти для своего протокола хоть какую-нибудь вразумительную предпосылку, однако Тимков, сбитый с толку гораздо более основательно, ничем не мог им помочь. Он сознавал, что, заподозрив Кизимова, так далеко вы – ходит за рамки понятия о «вразумительности предпосылок», что об этом лучше помолчать. Уловив смысл претензий, предъявленных дежурному инженеру метеостанции «Орлиный пик», мы попросили уважаемых членов комиссии оставить поле деятельности за нами, на что они с большой охотой согласились.
   Мы приготовились к трудному разговору, но достаточно было упомянуть о Кизимове, и Тимков выложил нам свои подозрения... То есть даме не подозрения, а твердую уверенность в том, что стоило Кизимову появиться вблизи измерительного комплекса метеорологической аппаратуры, приборы начинали врать. Мы попросили Тимкова взять ка себя труд провести еще один такой эксперимент, но получили отказ. «Экспериментировать над своим другом я не намерен, – заявил Тимков. – К тому же я убежден, что третий эксперимент в условиях „Орлиного пика“ ничего нового вам не даст». Нам оставалось признать его правоту и внести в совою картотеку странный «эффект метеостанции». С экспериментами мы решили повременить, дополнительный материал могло нам дать простое наблюдение за Кизимовым...
   Никольский остановился, вопросительно взглянул на Гэлбрайта.
   – Продолжайте, прошу вас, – Гэлбрайт кивнул.
   – Собственно, я рассказал почти все. Наблюдение за Кизимовым действительно было результативным. Отдел Наблюдения преподнес нам сюрприз – поющие деревяшки вот наподобие этой... – Никольский постучал по крышке футляра. – И мы решили, что располагаем достаточным материалом для прямой беседы с производителем мелких чудес. Один из наших сотрудников посетил Кизимова в его дачном особняке и попытался установить контакт. Попытка провалялась. Кизимов выпроводил визитера ненамного вежливее, чем сделал это в отношении мистера Хаста. Тогда мы предложили строптивому собеседнику быть с ответным визитом у нас. Если интересуетесь подробностями состоявшегося разговора, мы подготовили звукозапись на картоне номер девятнадцать.
   Гэлбрайт нашел нужный картон и передал Фрэнку. Поднял руку, призывая к тишине, хотя безмолвие в холле нарушалось только нетерпеливым сопением Хаста. Фрэнк нащупал в крышке стола щель лингверсора, бросил в нее пластмассовый прямоугольник.
   – Запись немного сокращена, – успел предупредить Никольский. – Изъяты детали, которые не относятся к делу.
   В колонках спикера на потолке пронзительно заверещала настройка лингверсора.
   Первую фразу трудно было понять. Автомат-переводчик быстро менял варианты фонем в поисках тональности, наиболее близкой к звуковому оригиналу. Вторая фраза звучала сравнительно чисто:
   – Прошу вас, назови... свои фами... имя, род занятий.
   – Простите, как мне вас называть?
   – Можете называть меня инспектором.
   – Инспектор, я попросил бы вас избавить меня от формальностей. Скажите сразу, что вам от меня угодно, и я постараюсь или ответить вам прямо...
   – Или?
   – Или не ответить.
   Длинная пауза.
   – Скажите, Кизимов, почему вы избегаете открытого разговора с представителями Управления космической безопасности?
   – Вопрос поставлен неверно. Я избегаю говорить лишь на темы, обсуждать которые не нахожу возможным.
   – Позвольте спросить почему?
   – По причинам сугубо личного свойства.
   – Вы не могли бы сказать о причинах подробнее?
   – Нет, не мог бы.
   – Вы связаны определенными обязательствами?
   – Я не понял вашего вопроса.
   – Вы давали кому-нибудь обязательства не касаться интересующих нас тем?
   – Ах, вот оно что... Нет, не давал.
   – С кем вы поддерживаете дружеские отношения?
   – Это мое личное дело.
   – Вы считаете своим другом Жана Лорэ?
   – Да, считаю.
   – Вы сознаете, что ваши необычные свойства, приобретенные, видимо, за пределами нашей планеты, не могли нас не заинтересовать?
   – Это ваше дело.
   – Это общественное дело, Кизимов!
   – Я ведь не сказал – личное.
   – Себя вы противопоставляете обществу?
   – Ни в коем случае, инспектор! Разрешите вопрос?
   – Да, конечно.
   – По-вашему, я представляю собой угрозу обществу?
   – Вы должны понимать, что мы не имеем права не учитывать такую вероятность. А как бы на этот вопрос вы ответили сами?
   – Отрицательно. То есть для общества я опасен не более, чем любой другой «обыкновенный» житель планеты Земля.
   – То есть вы сознаете свою необыкновенность?
   Недолгая пауза.
   – Сознаю, разумеется... Но кому от этого хуже, кроме меня?
   – Простите, я вас не понял.
   – Инспектор, поверьте мне на слово: моя необыкновенность для меня такая же загадка, как и для вас.
   – Может быть, это болезнь?
   – Должен вас упрекнуть: вы не очень внимательно просмотрели мой бюллетень служебного спецкарантина. Заключение медэкспертизы гласит: «Здоров. С учета спецкарантинного сектора снят. Бессрочный пропуск на планету Земля выдан».
   – Хорошо, не болезнь. Назовем это как-нибудь по-другому.
   – Да, вы правы. Суть, конечно, не в терминах... Это неизвестно где и неизвестно как приобретенные свойства, необычные для «нормального» человека. Предупреждаю возможный вопрос: я действительно не знаю где и не знаю как.
   – А вам не хотелось бы избавиться от такого «приобретения»?
   – Видите ли... Для меня это уже не имеет значения.
   – Как понимать ваш ответ?
   – Как вам будет угодно.
   – А для других?
   – Что для других?
   – Это имеет значение?
   – Простите, о чем вы спрашиваете?
   – Вам не приходилось говорить на эту тему с другими обладателями подобных свойств... ну, скажем, с Лорэ?
   – Лорэ?.. Нет, не приходилось.
   – Вас удивил мой вопрос?
   – Да. При чем здесь Лорэ?.. Ах, понимаю!..
   – Вы с Лорэ ничего не знали о способности друг друга оставлять «черные следы»?
   – Вероятно, вы говорите о... Нет, за Лорэ я этого не замечал. Я полагал, что кроме Йонге и меня...
   – ...Феноменов такого рода больше не существует?
   – Да. Ну что ж... тем хуже для Лорэ.
   – Что вы имеете в виду?
   – Прежде всего вашу назойливость. Я всегда опасался дать вам для нее поводе В отношении «черных следов», как вы называете их, я проявлял особую осторожность. Дело прошлое, инспектор, но скажите мне откровенно, где вы могли заметить оставленный мною «черный след»?
   – В умении скрывать «черные следы», Кизимов, вы достигли совершенства. Мы их не наблюдали ни разу. Мы располагаем косвенными данными. Но откровенность за откровенность. Скажите как Йонге относится к своему положению феномена?
   – Думаю, он не в восторге.
   – Почему вы говорите об этом в форме неуверенного допущения?
   – Уверенного, инспектор. По аналогии с ощущениями собственной персоны.
   – И только?
   – О, этого достаточно!.. Даже с избытком.
   – Йонге знает, что вы его аналог по ощущениям такого рода?
   – Думаю, нет.
   – Откуда вам известно, что Йонге ваш собрат по феноменальным свойствам?
   – Однажды я случайно видел оставленный им «черный след».
   – Как объяснил он вам это явление?
   – Он сделал вид, что ничего особенного не произошло.
   – А какова была ваша реакция?
   – Я сделал вид, что ничего особенного не заметил.
   – В беседах с ним вы никогда не касались этой темы?
   – Нет. Это не та тема, которая могла бы доставить удовольствие.
   – Неприязнь к этой теме как-то связана с вашей работой в Пространстве?
   – Маленькое уточнение, инспектор: в Пространстве я уже не работаю. Полтора года назад вышел в отставку. Сейчас я работаю в школах первого цикла инструктором спортивных игр для школьников среднего возраста и прошу вас принимать меня именно в таком качестве.
   – Вы хотите сказать, что не поняли моего вопроса?
   – Я хочу сказать, что на вопросы, как-то связанные с прошлой моей работой в Пространстве, я отвечать не буду.
   – Но это главное, что нас интересует, Кизимов!
   – Будем считать, что я не сумел удовлетворить вашу любознательность.
   – Странный каприз...
   – Скорее вынужденная самооборона.
   – А как, по-вашему, поведут себя в подобной ситуации Лорэ и Йонге?
   – Это их личное дело.
   – Еще вопрос, Кизимов. По дороге в мой кабинет вы прошли коридором со стенами в виде пластмассовых жалюзи...
   – Я помню, инспектор.
   – Дело в том, что жалюзи скрывают комплекс аппаратуры, совершенно аналогичный тому, которым оборудована метеостанция «Орлиный пик».
   – Я прошел мимо, но никаких нарушений в нормальной работе приборов не обнаружено, так?
   – Вот именно. Как вы объясните, что эксперимент не удался?
   – Он удался, инспектор. До крайней мере, вам удалось установить, что мое присутствие не обязательно действует на электронные нервы приборов.
   – Каким же образом вы сумели дважды подействовать на «электронные нервы» аппаратурного комплекса метеостанции «Орлиный пик»?
   – Уверяю вас, это неумышленно. Очевидно, это зависит... от характера моих эмоций.
   – То есть?
   – На «Орлином пике» я находился в состояния приподнятости, если не сказать – восторга. Чистейший воздух, живительный холод, голубизна ледников... ну и все такое.
   – То есть вы способны воздействовать на электронную аппаратуру только в состоянии накала положительных эмоций?
   – Видимо, так. Но я не уверен, что это происходит всегда. Иначе на метеостанции я вел бы себя осмотрительнее.
   – А как насчет накала отрицательных эмоций?
   – Сегодня я уже успел побывать в экспериментальном коридоре. Выводы делайте сами.
   – Значит, способность воздействовать на приборы вам подконтрольна?
   – Да, если я не забываю следить за своим настроением.
   – "Черный след" тоже вам подконтролен?
   – К сожалению, нет. Малейшая неосторожность и... Но я стараюсь быть осторожным.
   – В каком-нибудь смысле это явление представляется вам опасным?
   – Только в том смысле, что оно вызывает всеобщее любопытство. В других отношениях оно опасно не более, чем тень от хвоста отдыхающей на заборе вороны.
   – Вы нам могли бы продемонстрировать сам «черный след» и то, как он возникает?
   – Мог бы. Но не прежде чем получу от вас твердые гарантии, что на этом все наши с вами недоразумения будут исчерпаны.
   – Увы, Кизимов, мы не готовы дать такие гарантии.
   – В свою очередь, инспектор, я, увы, не готов к демонстрированию «черных следов».
   – Впервые с этим явлением вы встретились в Пространстве, не так ли?
   – Я устал, разрешите мне вас покинуть. Не давайте мне повод усомниться в действенности всемирного Закона о личных свободах граждан планеты.
   – До свидания, Кизимов. Благодарю вас за исключительно интересную беседу. Надеюсь, у нас еще будет повод свидеться вновь.
   – Вряд ли, инспектор. Но вы мне чем-то понравились. Хотите добрый совет?
   – Я весь внимание.
   – Оставьте нас в покое, инспектор: Лорэ, Йонге, меня... Этот «след» никуда не ведет. То есть я хочу сказать, что здесь нет криминала. Не ройтесь в наших душах, не надо. Хотя бы потому, что это не только бессмысленно, но жестоко. Будьте здорова, инспектор!
   Запись кончилась, лингверсор умолк. Никольский и Гэлбрайт обменялись многозначительными взглядами. Остальные словно бы ждали чего-то еще. Даже неугомонный Лангер сидел неподвижно, подперев голову кулаком, и глаза его были на редкость задумчивы.
   Гэлбрайт покопался в груде разложенных на столе документов, отобрал половину, сделал Кьюсаку знак подойти. Кьюсак взял отобранные листы, шеф тихо с ним поговорил и выпроводил за дверь. Фрэнк понял, что документы отправлены на обработку в аналитический цех.