«Извини, Тимур, сперва я принял тебя за другого...» – нерешительно подумал он. Просто так подумал, на всяким случай И вздрогнул, захлестнутый новой волной ответного резонанса.
   «Нортон?.. Вот сюрприз! Не ожидал... Но, как говорят начинающие поэты, рад эфирному свиданию с тобой».
   "Я тоже. Вверх ногами, правда... Вздор какой-то...
   «Отчего же вздор? Ведь мы с тобой антиподы. Лорэ, к примеру, у меня всегда на боку...»
   «Я не о том. Все это вздор вообще... Болезненные судороги мозговых извилин».
   «Молодец. Очень толково все объяснил... У тебя, вероятно, это впервые? Не готов поверить в эфирную встречу?»
   «Не знаю, Тим. Но это не впервые. Два раза был Йонге Желтизна... несколько раз. Тэдди – два раза».
   «Хорошо видел? Ясно?»
   «Это мощно назвать словом „вижу“?.. Тогда нет. Как тебя».
   «Вот чудак! Откуда мне знать, как ты видишь меня!.. Тебя, например, я вижу скверно. Узнал скорее интуитивно, чем визуально... Так что у тебя с Эдуардом?»
   «Да ничего... Мне кажется, Тэдди был взбешен. Ругался. По крайней мере, я это так ощутил».
   «Ругался? Йонге? Невероятно... А ты?»
   «Я молчал. То есть... ну... сам понимаешь».
   «Диалог, значит, не состоялся... А знаешь, мой милый... ты и Йонге – два чудака! Ведь это же превосходная дальняя связью!»
   «Мне и Йонге связь не нужна».
   «Да? Ну прости... Я и забыл, что вы друг с другом не очень-то ладили. Еще тогда я не мог понять почему. Правда, ходила какая-то сплетня, будто бы ты оставил Йонге в хвосте своей внезапной женитьбой...»
   «Мы ладили, Тим. Только нам никакая связь между собой не нужна. В сфере моего воображения ему просто нечего делать. Так же как мне... в его...»
   «Ладно, Дэв, с тобой все ясно. И меня ты, конечно, считаешь продуктом собственного воображения...»
   «Но хотелось бы, Тим, чтобы это была действительно честная „дальняя связь“...»
   «Кстати, Лорэ тоже не верил и недавно приехал ко мне на Памир выяснить отношения лично».
   «Поверил?»
   «Думаю, да. Ты бы видел, как он на меня посмотрел, когда я, словно бы мимоходом, обронил кое-какие фрагменты наших „эфирных бесед“!.. Впрочем, есть к другие способы перепроверки. Скажем, по почте. О, придумал! Я отправлю тебе карточку-квитанцию, которая удостоверит факт сверхдальней церебролюбительской связи. И знаешь, что на ней нарисую? С одной стороны, рукопожатие континентов, с другой – систему Урана. Но в образе Оберончика там будет этакий плешивый череп с дыркой на лысине я с двумя косточками крест-накрест...»
   «Заткнись!»
   «Это ты мне или своему воображению?»
   «Заткнись, говорю!..»
   «Кстати, Дэв, как будет в нашем случае правильнее: говорю или чувствую?»
   «Правильнее будет: думаю, мыслю».
   «Умница. Вот и давай, мыслитель, посоветуемся, как нам дальше жить...»
   «Повеселее ничего придумать не мог?»
   «Ах ты, телячий хвост! Повеселее!.. Не развеселит ли тебя новость, что Управление космической безопасности очень интересуется старыми оберонцами?»
   «Да? Я так и думал... Все утро я только об этом и думаю».
   «Понятно...»
   «Что понятно?»
   «Ну прежде всего то, что наши мозговые извилины неплохо настроены в унисон. Отсюда и связь... Ладно, дело в другом. Суть дела, видишь ли, в том, что нас на Земле всего четверо, но каждый ив этой четверки предпочитает мыслить, упрятав голову в песок...»
   «Погоди, погоди!.. Сдается мне, ты абсолютно убежден, что все четверо... одинаково...»
   «Нет, ты не просто мыслитель, Дэв, ты выдающийся мастер этого дела!.. Впрочем, каждый из нас, по-видимому, воображал себе, что именно он самый феноменальный урод на планете. И каждый страдал в одиночку. Мыслители...»
   «Предлагаешь страдать коллективно?»
   «Я предлагаю что-то решить. Ведь так продолжаться дальше не может. Хотя бы по той весьма заурядной причине, что наше уродство уже не секрет для космической безопасности».
   «А что они, собственно, знают?»
   «По крайней мере, им известно даже то, чего не было известно до недавнего времени мне».
   «Ты мог бы выразиться яснее?»
   «Видишь ли, каждый из нас знает все о себе и ничего об остальных. Функционеры из космической безопасности знают хотя и не все, но понемногу о каждом. О тебе, правда, речь пока не идет. Но стоит ли рассчитывать на то, что там работают дураки?»
   «Нет, не стоит...»
   «Я тоже так думаю. Не сегодня завтра и тебя зацепят. Просто так тебе не отсидеться в твоей коровьей крепости. Вместо того чтобы сообща обдумать свое положение, мы ломаем друг перед другом комедию. Вот ко мне приехал Лорэ... О чем, ты думаешь, мы говорили? О погоде. Об эволюции климата Средней Азии и Средиземноморья. И если не считать моего ответа на его вопрос, почему я до сих пор не женат, никакой новой информацией обо мне он не обзавелся. Я понимал, что его привело на Памир, но сам он не сказал мне об этом ни слова. Зато я очень подробно узнал, как менялся климат на Адриатике в период между палеогеном и антропогеном... А о том, что этот адриатический климатолог способен демонстрировать перед публикой великолепные образцы „черных следов“, я узнаю в Управлении космической безопасности. Кстати, Дэв, как с „черным следом“ дела обстоят у тебя?»
   «Может, сначала ты объяснишь мне, что это такое?»
   «Именно это я и имел в виду, когда напомнил, что мы обожаем ломать друг перед другом комедию. Но ты не смущайся и продолжай. Положение обязывает».
   «А знаешь, мой дорогой, в чем разница между нами? Между парочкой „я и Лорэ“ и парочкой „ты и Йонге“?»
   «Впервые ты заговорил со мной поучающим тоном...»
   «Разница в том, что Йонге и ты еще не женаты, а я и Лорэ, как нарочно, до сих пор еще в состоянии брака».
   «Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что вам искать выход труднее, чем нам?..»
   «Ты очень правильно понимаешь. Для неженатого ты просто невероятно смекалист и проницателен... Ну что ж, пусть удача сопутствует тебе в поисках выхода».
   «Спасибо. Но с тех пор как мы оказались перед входом в зону СК, куда нас прижали, я утратил веру в удачу. Мы стоим у самых ворот и смотрим на них такими глазами, как будто эти ворота не имеют к нам никакого касательства. „Вы случайно но знаете, для кого приготовлена эта новая зона спецкарантина?“ Слушай, Дэвид, ты притворяешься или действительно не понимаешь, что новая зона приготовлена для тебя?».
   «Говорят, поэтами рождаются, а ораторами делаются. Ты счастливый человек, Тим. И поэтом родился, и оратором сделался...»
   «Шизофреником я скоро сделаюсь. И немалая заслуга в этом будет твоя и Лорэ. Эх, знать бы все это заранее!.. Я долго еще флиртовал бы с мадам Внеземелье».
   «Как это делает наш упрямый и самоотверженный Золтан Симич»?
   «Золтан... Золтан уже ничего не делает...»
   «Шутишь?..»
   «Вчера сообщил мне один мой друг... из УОКСа. И ситуация-то, в общем, была как будто нехитрая... Трехместная коробочка пошла на вынужденную к Горячих Скалах... ну выручали ее и нарвались на кольцевую могилу. В тех местах это раз плюнуть...»
   «Понятно... И сколько?»
   «Двое. Золтан и его напарник».
   «Я-да... Тело Золтана удалось найти?»
   «Там не находят, Дэв. Когда проваливается этакий серповидный участок метров пятьсот шириной, там ничего не... Кроме лавы, естественно, и перегретых газов, паров. Кислотных, серных, ртутных, рутениевых... всяких. Взрывы бухают. Видимость – ноль... Одним словом, каша. И никакими локаторами...»
   «Знаю, Тим. Даже знаю, что и тебе довелось этого блюда отведать. Но ведь ты как-то выкрутился?..»
   «Мне повезло – моим напарником был Йонге. Вот вдвоем мы и выкрутились... Совершенно нелепое происшествие. Едва мы вывели из опасной зоны группу афродитологов, у одного из них лопнуло что-то в системе воздушного обеспечения. Из атмосферы, видимо, кое-что просочилось в скафандр, и парень так отравился, что стал способен на мелкие чудеса. Схватил ни с того ни с сего камнерез и пропорол багажный отсек дисколета... Ну пришлось побегать за ним, и он затащил нас в „кольцо“. А там уже все шевелилось... Еле поймали! Хорошо Эдуард догадался треснуть его по затылку. Да так треснул, что бедняга только на базе очнулся. Потом медикологи говорили, что потеря сознания я спасла его. А вот как нам вообще удалось уйти оттуда живыми, этого ни один медиколог тебе не расскажет. Золтану не удалось... И сегодня я не в состоянии избавиться от мерзостного ощущения. В том смысле, что не следовало торопиться в отставку. В конце концов будь я напарником Золтана, все сложилось бы по-другому...»
   «Это тебе только кажется. Бьешь копытом о землю, забыв, что уже не рысак. Тоскуешь... А ведь, по сути дела, само Внеземелье перечеркнуло твою служебную визу на выход в Пространство. Чего же ты мечешься там, у себя на Памире, как метался некогда между „Меркьюри рэйнджерс“ и „Утренней звездой“? Не потому ли, что, получив нокаут от Внеземелья, ты еще не нашел в себе мужества это признать?»
   «А вот мое мужество, Дэвид, лично тебя ни с какой стороны не касается».
   "Правильно. Потому и не спрашиваю тебя, отчета это ты так поспешно удрал из Дальнего Внеземелья. И вовсе не любопытствую, много ли экранов ты перебил. Хотя бы, скажем, только на «Голубой пантере».
   «Чего ты от меня хочешь?!»
   «Не волнуйся, мой милый, в твоем возрасте вредно. В нашем возрасте было бы лучше, конечно, беседовать о погоде. Однако, насколько я понял, во-первых, в тебе эта тема не вызывает ответного энтузиазма. А во-вторых... Ты так темпераментно призывал к откровенности, что рассчитывать на апатию собеседника тебе уже не приходится. Чем больший камень бросаешь в болото, тем меньше шансов уберечься от брызг».
   «Мораль? Не бросай камень в болото, если там сидит Нортон?»
   «Кто-то минуту назад меня информировал, что Нортон в болоте не одинок. А знаешь... мне начинает правиться эта странная „дальняя связь“. Похоже на то, как если бы нас посадили друг перед другом на стулья, не забыв привязать одинаково прочными ремнями желтого цвета. Хочешь не хочешь – надо беседовать...»
   «А... входишь во вкус. Насчет ремней это ты верно заметил. Пока нас ремни держат в узде, можно плевать друг другу в лицо без риска, что собеседник поднимется и уйдет, хлопнув дверью?»
   «Ищешь ссоры?»
   «Нет. Просто хочу, чтобы ты наконец изложил мне свою точку зрения. Глупо ссориться сидя в одном болоте».
   «Это, пожалуй, самое умное из того, что я от тебя сегодня услышал».
   «Да? А что от тебя сегодня услышал я? Томный призыв к сохранению нашего причудливого статус-кво? Давайте, дескать, ребята, втянем конечности в панцирь, и дело с концом... Я уже не говорю о том, что это вообще никакое не решение нашей проблемы, но панцирь... покажи-ка мне его! У тебя у самого есть этот панцирь? Или ты, унаследовав вязкую англосаксонскую традиционность, инстинктивно считаешь панцирем собственный дом?!»
   «Ну а в тебе, я вижу, бурлит неугомонная пылкость Востока. Панцирь – это прежде всего наше самообладание. Пора бы тебе отличать свойства десантника... бывшего, правда... от свойств черепахи».
   «А тебе зону СК, будущую, правда, от безмятежного существования глубокоуважаемого ветерана».
   «Стоит ли так прямолинейно, Тимур?.. Какая, собственно, надобность им изолировать нас?»
   «Найдут. Если мы сами откажемся от обсуждения этой надобности».
   «А, вот как! Ну, давай покопайся в нашем болоте, поищи аргументы для причин изоляции. Начинай»,
   «Безопасность общества – высший закон».
   «Этот твой аргумент основан на доводе, который сам еще требует доказательства. Ты опасен для общества?»
   «Я?.. Что за чепуха! Нисколько».
   «И я неопасен. Я опасен для состояния нервной системы своей жены, но не для общества в целом. А это другое дело. Жена – самостоятельный человек и может в любой момент свободно уйти... Я не думаю, что у Лорэ и Йонге в этом смысле все обстоит по-иному».
   «Но так думаем только мы – четыре жалкие единицы всего земного сообщества...»
   «К счастью, не только мы. Нам выданы бессрочные пропуска на планету Земля и копни актов обязательного медосмотра для бывших работников Внеземелья. В сумме, Тим, это серьезный юридический документ. И чтобы упрятать нас в зону СК, обществу потребуется ни много ни мало – кардинально пересмотреть соответствующие законы Мировой Конституции. Это не просто...»
   «Но возможно».
   «А на каком основании? Мы ведь не заразные, как „резиновые паралитики“, и не чокнутые, как „синие люди“. За десять лет мы никого не заразили и никому не причинили ни малейшего вреда. Напротив, были полезны для общества. Десять лет, по-моему, вполне достаточный срок гарантии. Хотя бы просто для того, чтобы нас оставили в покое».
   «А по-моему, Дэв, ты упускаешь из виду одно принципиально важное обстоятельство. Мировая Конституция как регулятор общественных правоотношений существует исключительно для людей. О нелюдях там не сказано ни единого слова. Как быть?»
   «На этот вопрос я отвечу не раньше, чем будет доказано, что я действительно нелюдь».
   «Ну а если... За доказательствами далеко ходить не придется. Наши биоэнергетические параметры временами чудовищно отличаются от тех же параметров нормальных людей. Разве этого не достаточно для юридической аттестации понятия „нелюдь“? И чего в таком случае стоит вся твоя казуистика?»
   «А твоя? „Чудовищно“ – сильное, конечно, слово, но это еще не критерий. Грамотная аттестация понятия – дело сложное, тонкое и трудоемкое».
   «Что ж, применят критерии посолиднее».
   «Но их пока нет. И вопреки твоему убеждению, Тим, за ними придется ходить далеко. А главное – долго».
   «Я думаю, дождемся. Мы очень медленно стареем, Дэв. Внешне мы выглядим почти точно так, как десять лет назад. Никто не верит, что мне сорок шесть. Люди уже начинают обращать на это внимание».
   «А мне каково? Жена на три года моложе меня, а выглядит старше. Кое-кто уже начинает себе позволять неуместные, шутки по этому поводу».
   «Долгожители... Будь оно проклято! И если бы не мальчишки, которых у меня две сотни... Устал я, Дэв. Странно как-то устал. Хотелось бы знать, сколько мне там отпущено... щедрой рукой Внеземелья».
   «Может быть, много, Тим. А может быть, и с воробьиный нос. Так что не суетись. В отличие от нормальных людей мы ничего не ведаем ни о будущей жизни своей, ни о будущем своем конце. Вот это, видимо, серьезный критерий для аттестации понятия „нелюдь“... Вполне может случиться, что завтра мы протянем ноги из-за какой-нибудь ерунды. Скажем, во время магнитной бури. Или от слишком холодной воды...»
   «Или от жгучего любопытства своих соплеменников. Н-да... Хорошо угадать бы ровно в тот день, когда юридически мне запретят называть себя человеком».
   «Если так, жить тебе долго. Потому что, когда наконец нас раскроют, мы войдем в полосу чертовой уймы юридических казусов. Правоведы будут здесь разбираться сто лет... И знаешь, чем это может закончиться, Тим? Парадоксальным на первый взгляд и очень для нас любопытным определением!..»
   «Оставят за нами Права Человека, признав, что мы безопасны для общества?»
   «Мало того! Признают, что общество опасно для нас!.. Ведь если отбросить предвзятость, то, по сути дела, так оно и есть!»
   «Ах, черт побери! Да не все ли равно, как нам будет предложено выйти вон из рядов человечества – шагом назад или шагом впереди! Кто мы такие без общества? Вне его? Нули. Экскременты Дальнего Внеземелья...»
   «Ну хорошо... Впрочем, хорошего мало. Каковы твои намерения?»
   «Еще не знаю. Вся беда в том, что ж ничего еще не знаю... Одно бесспорно: жить так дальше нельзя. Я уже ощущаю потребность сделать попытку установить с обществом обоюдочестный контакт. Я плохо себе представляю, когда и с чего тут можно начать, но я подумаю... и попытаюсь».
   «Попытайся. Тебя грызет ностальгия определенного рода... Полагаешь, меня она не грызет? Но между нами та разница, что ты питаешь надежду как-то избавиться от нее, а я – нет. Я вижу: тут уже ничего не поделать.. Согласно каким-то законам развития общество периодически плавится, как металл, и в переплавке, естественно, отторгается шлак. Тимур, хочешь ты того или нет, но мы с тобой отработанный шлак нашего общества. Слово „тимур“ на языке одной из ветвей твоих предков, кажется, означает „железо“? Теперь твое имя звучит как насмешка...»
   «Оставь мое имя в покое. Моя надежда – это все-таки надежда. А что остается тебе?»
   «Я буду противиться ненужным, на мой взгляд, контактам. Независимо от того, какие общественные институты попытаются мне их навязать. Не хочу... Не верю в обоюдочестный контакт. Он просто не может быть обоюдочестным. Несложно представить себе, до какой степени здесь неравно соотношение интересов... К сожалению».
   «Я хотел бы надеяться, что абсолютное тождество нравственных качеств нашей четверки и общества в целом не исключает возможности компромисса».
   «Компромисс? То есть расскажешь о мелочах типа церебролюбительской связи, электромигрени и „черных следов“, утаив остальное? И при этом отчаянно попытаешься убедить сограждан планеты, что твоя откровенность по поводу неприятностей Дальнего Внеземелья в принципе бесполезна для общества, но была бы очень вредна для тебя самого? Полагаешь, это твое заявление даст тебе право остаться в рядах человечества? Черта с два, как сказал бы один мой приятель. И в конце концов, соблюдая свои интересы, общество непременно вернет тебя в Дальнее Внеземелье и вновь заставит барахтаться в жуткой трясине того состояния, выбраться из которого тебе в свое время стояло... сам знаешь чего. И когда ты там превратишься в объект бесконечных, неимоверно болезненных для тебя я, как потом выяснятся, бессмысленных, никому не нужных экспериментов...»
   «Поймешь наконец, что условия для обоюдочестных контактов самой природой нашего гнусного положения просто не предусмотрены. Тот редкостный случай, когда смирение равносильно сопротивлению».
   «Ты думаешь, я не ломал над этим голову дни и ночи? Однако альтернативы не вижу.».
   "Как там записана твоя вилла в адресной книге Копсфорта? Вилла «Эдвенчер»? [приключение (англ.)]
   «Да. Ну и что?»
   "Ничего... Назовите ее: вилла «Элиэнейшн». [отчуждение (англ.)]
 
   Нортон опоздал к завтраку на полтора часа.
   Он кивнул, здороваясь с Фрэнком, я ничего ему не сказал. Извинялся перед Сильвией за опоздание и сказал ей, что она сегодня выглядит великолепно. Ушел в душевую, быстро вымылся, переоделся. Сел к столу.
   За столом говорили мало, и почти весь завтрак прошел в молчании. Нортон похвалил еду, заметив, что на этот раз Сильвия превзошла сама себя. Ел он по своему обыкновению размеренно, как автомат, и по отсутствующему выражению его лица невозможно было понять, что же он при этом чувствует на самом деле. От него разило холодноватым запахом одеколона. «Антарктида»?" – подумал Фрэнк. Надо было что-то говорить, и он спросил о программе Большого родео. Нортон ничего об этом не знал. Видимо, пытаясь поддержать разговор, Сильвия спросила брата, на чем он приехал.
   – На элекаре, – ответил Фрэнк.
   – Тогда откуда у тебя мопед?
   – Я бросил свой элекар на станции техобслуживания. Была очередь на подзарядку, ждать не хотелось. Прокатный парк элекаров пуст – мне объяснили это большим притоком туристов я предложили взять хотя бы два колеса... Передай мне, пожалуйста, перец. Благодарю... Конечно, смешно гарцевать на мопеде в этом костюме, однако иного выхода не было.
   – Ты можешь взять мою машину. Она, правда, женской модели... – Сильвия посмотрела на мужа. – Дэв, а что случилось с твоим элекаром?
   Нортон промокнул губы салфеткой. Ответил:
   – Надоел он мне. Заведу, пожалуй, другой. Джэга ты покормила?
   – Ну разумеется. Почему не видно нигде Голиафа?
   – Я оставил его там... у Берта.
   – Оставил обнюхивать поломанный элекар?
   – Берт жаловался, что ему на дежурстве тоскливо. Места себе не наводит от злости. Такому страстному болельщику, как Берт, наблюдать родео только на экране... Да, его можно понять.
   – Да, – ровным голосом сказала Сильвия. – Его понять можно.
   Фрэнк и Нортон одновременно взглянули друг другу в глаза. Фрэнк перевел взгляд на сестру. Она сыпала, сыпала, сыпала перец себе в тарелку. Фрэнк опустил глаза. В голову ударила волна слепящего бешенства, я несколько секунд он ничего не видел. Первым желанием было швырнуть нож я вилку на стол, подняться, уйти. «Да, Полинг, – сказал шеф, – в таком состоянии вам лучше встать я уйти». – «Не доводите дело до крайностей, – посоветовал Никольский. – Вам действительно... гм... лучше встать и спокойно уйти». Фрэнк медленно отодвинул тарелку. Машинально взял «фафлик» и с хрустом откусил половину. Пожевав, Нортон крутил в руках салфетку и смотрел на него.
   Кое-как покончив с завтраком, Фрэнк надел шляпу и побрел в парк. Надо было взять себя в руки, привести в порядок эмоции. Нортон что-то учуял... Ну разумеется. Ведь этот монстр по какому-то там живозапаху ощущает человеческую к нему неприязнь.
   Фрэнк постоял у вольера, глядя сквозь прутья решетки на кугуара. Джэг спал под навесом, вытянув лапы. Умаялся за ночь, бедняга. Живая игрушка для этого дьявола...
   Мимо прошел Нортон в купальном халате.
   – Остановись, Дэвид.
   Нортон остановился. Бросил через плечо:
   – Ну?..
   – Нам необходимо поговорить.
   – О чем?
   – О чем получится. Но хотелось бы – о смысле жизни.
   – Модная тема... Что ж, начинай.
   – Не здесь. Не нужно, чтобы это видела Сильвия.
   – Хорошо. Тогда через час. Встретимся в моем кабинете.
   Нортон ушел.
   Фрэнк поднялся на верхнюю террасу дома, посмотрел на едва видимую за кронами деревьев верхушку башни телевизионного ретранслятора. Сзади прошелестел подъемник.
   Голос Сильвии:
   – Беби, та обратил внимание, как расцвела наша красавица?
   Фрэнк взглянул на синюю розу. Спросил:
   – Ты давно никуда не ездила, мом. Хотелось бы тебе побывать... скажем, в Австралии?
   – Да? А почему тебе пришла в голову мысль именно об Австралии?
   – Недавно оттуда вернулся один мой приятель. Австралия произвела на него сильное впечатление Он просто в восторге...
   Сильвия задумчиво ощупывала розовый куст.
   – Мне одно непонятно, – сказала она. – Если Давиду и тебе зачем-то нужно отправить меня куда-нибудь подальше, то почему не пришла вам в голову мысль об Антарктиде?
   – При чем здесь Дэвид? – удивился Фрэнк. – То есть... я хочу сказать...
   – Не надо, беби, я понимаю, что ты хочешь сказать А Дэвид при том, что буквально несколько минут назад, отправляясь в бассейн, предложил мне увлекательный круиз вокруг Европы. Континент другой, но идея, видимо, та же... Беби, все это мне очень не нравится. Я чувствую, от меня что-то скрывают.
   – Мом!.. – озабоченно произнес Фрэнк. – Тогда тебе просто необходимо принять предложение Дэвида Вероятно, Дэвид знает, о чем говорит.
   – Вероятно, знаешь я ты. Одна я ничего не знаю.
   – Мне известно слишком мало, чтобы мы с тобой могли отчетливо поговорить на эту тему. Однако, мом, тебе не следует пренебрегать предложением Дэвида: И моим советом уехать отсюда на время. Плохих советов я никогда тебе не давал.
   – Спасибо, мой мальчик, но твой совет напоминает мне кота в мешке. То же самое можно сказать о предложении Дэвида... – Сильвия вздохнула. – Только что я разговаривала со своей подругой Эллен, и она зачем-то просила меня побывать у нее. Я ненадолго... Надеюсь, за это время вы с Дэвом поссориться не успеете?
   – Что за вопрос. Делить нам с Дэвидом, в сущности, нечего...
   – Кроме забот о моем увлекательном отдыхе. Ладно... Прошу вас, будьте благоразумны.
   Сильвия ушла. Через минуту Фрэнк увидел, как, сверкнув на солнце, нырнул в аллею золотистый элекар. Фрэнк еще раз взглянул на башню телевизионного ретранслятора, спустился с террасы. Он не знал, куда себя девать.
   В назначенный час он вошел в кабинет Нортона и застал в нем стереотелевизионный ландшафт не то Гренландии, не то Антарктиды. Вздымая огромные волны, куски ледника бесшумно падали в воду. Хозяин сидел за столом. Выпростав руки из-под наброшенного на голые плечи халата, он указал визитеру на кресло, неуютно стоящее метрах в двух от стола, сухо проговорил:
   – Прошу. И к делу. Я очень не расположен к долгой беседе. Нет, нет, ближе не придвигайся! Прости, разумеется, но ты сегодня невыносимо... – Нортон поморщился, – как никогда...
   Фрэнк-принял в кресле удобную позу, подумал, стоят ли соблюдать этикет – снимать перед хозяином шляпу, и, решив, что не стоит, сказал:
   – С обонянием у тебя полный порядок.
   – Ничего, – сказал Нортон, – жить тошно, но можно. – Полюбопытствовал: – А у вас там... как с обонянием?
   – У нас наоборот: жить можно, но тошно. Обоняние наше, естественно, другого класса, во гораздо шире по человековедческому диапазону...
   – Что еще ты мог бы в этому добавить?
   – А надо ли что-то еще добавлять, уж раз я здесь... с полуофициальным визитом?
   Собеседники долго смотрели друг другу в глаза. Нортон выглядел совершенно спокойным. Его спокойствие озадачило Фрэнка.
   – Полу... – проговорил Нортон. – Это как понимать?
   – Понимать так, что к тебе и твоей жене относятся бережно.
   На мгновение глаза Нортона неприятно сузились.
   Фрэнк мысленно похвалил себя и добавил:
   – Кстати... ты верно решил, Дэвид: на какое-то время Сильвию надо отправить подальше. Похоже, ей не очень-то улыбается вояжировать вокруг Европы, но ты обязан настоять.
   – Еще что я обязан?
   – Еще ты обязан понять, что круг замкнулся. Ты и твои товарищи – знаешь, о ком идет речь, – нами полностью расшифрованы, я с этим надо считаться.