Страница:
Лабораторию заполнила звуковая волна шумного вздоха:
– Младенец ты, Уксус... Ты еще бриться толком не умел, когда мы с Рэндом венерианские скалы бурили. Понял?
Ответа не было. Уксус, должно быть, подавленный мощью неотразимого аргумента, молчал. Разговор, невольным свидетелем которого я оказался, привел меня в состояние полного оцепенения. В другой ситуации мое положение постороннего слушателя в конце концов стало бы для меня нестерпимым, и я просто вышел бы, даже рискуя быть пойманным в круг света от фонаря. Но сейчас я об этом не думал. У меня не только не было возможности достойно выйти вон, но теперь вдобавок я и не имел на это права. Смутные подозрения, что на корабле не все ладно, обещали сложиться в систему...
– То-то, – сказал наконец Бугор. – Полетаешь с мое – уяснишь: Внеземелье.. это... это очень сложная штука. С ним, мой хороший, тягаться в «мельницу» трудно. Иной раз оно так тебя по затылку хватит, что год не очухаешься. А зевать будешь – и в ящик сыграть недолго. Здесь каждая сказочка с натуральным намеком. Хочешь – верь, хочешь – не верь, а ушки держи на макушке, нос по ветру. Ноздрями не забывай пошевеливать да почаще оглядывайся...
– Уметь шевелить ноздрями, конечно, полезно, – саркастически заметил Уксус, – но иногда полезнее пошевелить мозгами.
– Ведь с Рэндом как было? – продолжал Бугор (ядовитое замечание Уксуса он игнорировал). – Вышел Рэнд из просмотрового зала за полчаса до полуночи, идет себе тихо, мирно...
– Ян говорит, что Рэнд специально приходит дремать на комедийные фильмы.
– Ну и что? Устает человек. На тренажерах он всегда работает честно, не в пример кое-кому из наших знакомых, вот и устает больше других. Ну действительно задремал... Проснулся – фильм закончился, в зале никого нет. Встал он и побрел в свою каюту. Только миновал среднюю шахту, видит – кто-то по коридору навстречу идет. Да быстро так, почти бежит... Ну Рэнд вежливо посторонился, чтоб, значит, дорогу человеку дать, смотрит на этого торопыгу, а узнать не может – совершенно незнакомое лицо!.. Прошагал этот тип мимо Рэнда чуть не вплотную, нахально так локтем не глядя его оттолкнул, с ходу в шахту запрыгнул. А ты говоришь – привидение.
– Да, Ян примерно так и рассказывал. И что же Рэнд?
– Ну что Рэнд?.. Постоял, похлопал глазами...
– ...И спокойно отправился спать! – торжествующе заключил Уксус. – Час поздний, решил с нахалом не связываться. Ой, не могу!
– А что ему оставалось делать?
– Как что?! Догнать, задержать, побеседовать! Откуда ты, дескать, хороший такой, на рейдере взялся?! Тоже мне, называется, «дикая кошка»! Слон инкубаторский этот твой Рэнд, и, кроме подушки, ему ничего не интересно.
– Я тебя уважаю, но ты Рэнда не трогай! – сипло предупредил Бугор. – Понял?
– Ладно, извини, – примирительно проговорил Уксус. – Рэнд, конечно, парень толковый, я его однажды в деле видел. Просто меня удивила его реакция на чужака...
– А что реакция? Реакция нормальная. Ты бы, конечно, весь рейдер ночью на ноги поднял – не стал бы такого случая упускать. А Рэнд уравновешенный человек, разумный. Повернулся, да к себе в каюту ушел. И правильно поступил. Ситуация непонятная, странная, и надо было сначала все хорошенько обдумать... По логике, ловля могла и до утра обождать. Чужаку с рейдера куда деваться?
– А может, обознался Рэнд? – высказал предположение Уксус. – Может, это кто-нибудь из корабельной команды на вахту проспал? Подхватился – видит, время ушло, да так, неумытый, опухший со сна, побежал. Рэнд его разглядеть как следует не успел, и было Рэнду видение!..
– Говорит, что успел. И потом, опоздавший на дежурство в шахту прыгать не будет – прямиком сиганет. К тому же корабельная команда носит другую одежду. А «видение», между прочим, было в нашем костюме.
– В нашем?
– Ну да. В голубом полетном, с эмблемой десантника на рукаве. Уж на что у Рэнда глаз верный, а издали он этого типа сначала даже за своего принял. Только вблизи разглядел. Проводил он чужака взглядом – у того на спине белыми буквами: «Лунная радуга. Четвертая эксп.». Все вроде по форме, а человек не наш...
– Костюм – ерунда. Костюм какой угодно напялить можно.
– Можно, кто спорит. Но зачем?.. Вот и Рэнд, совершенно сбитый всем этим с толку, верно решил, что утро вечера мудренее, и спать подался. Лег, ворочается, заснуть не может. Мысленно перебрал команду рейдера, десантников, ученых... – нет никого, кто хоть сколько-нибудь походил бы на этого типа, и баста! Наконец не выдержал он – встал и побрел на разведку. Куда ни заглянет, везде ночное освещение, невесомость. Полный порядок, спит корабль. Только в бане трое ребят галдели – Бака из простыни выпутывали...
При последних словах десантника у меня, признаться, холодок по телу прошел.
Незаметно для себя я поднялся и слушал дальнейшее стоя.
– Утром я Рэнда за завтраком встретил, – продолжал Бугор. – Вижу, он вялый какой-то. Глаза усталые, красные. Спрашиваю: ты случайно на заболел? Он только рукой махнул. Сидит за столиком против двери, не ест ничего, исподлобья каждого входящего разглядывает и пальцами, машинально так, гибкий бокал наизнанку выворачивает. Подсел я к нему, бокал отобрал. «А ну-ка выкладывай, – говорю, – какая муха тебя укусила, не то я сам за это возьмусь и приятную встречу тебе с Молотком живо организую – ты меня знаешь!» Видит он, деваться некуда. Рассказал... Думал я, думал, ничего путного не придумал и посоветовал ему все это Нортону выложить. Рэнд усомнился: «Поверит ли? Я, – говорит, – в этой группе человек новый...» – «Поверит не поверит, – говорю, – а рассказать надо. Все мы тут новые...» На том и порешили. Разошлись по своим тренажерам, и целый день я Рэнда не видел. Вечером встретились, спрашиваю: «Ну как?» Он рукой отмахнулся – дескать, плохо дело. «Нортону рассказал?» – «Рассказал...» – «И что?» – "А ничего. Не поверил, конечно. Выслушал, правда, внимательно, но хмуро так, с неудовольствием. Ну и сам догадаться можешь, что мне посоветовал. «Иди, – говорит; – к Молотку. Пусть он тебе своим молоточком по коленкам потюкает и под черепную крышку на всякий случай заглянет...» – «Ладно, – говорю я Рэнду, – не расстраивайся. В таком случае плюнь ты на это, забудь. В конце концов не наше дело корабельных „зайцев“ ловить. Если это начальству неинтересно, то нам тем более. Да и не хозяева мы на рейдере, а так – вроде платного приложения. Пусть сами хозяева и разбираются. А когда чужак себя обнаружит, я сам к Нортону пойду и за его недоверие к своим же ребятам... В общем, придется крупно поговорить».
– Может, Рэнд тебя просто разыгрывал? – высказал новое предположение Уксус.
– Ты слышал, чтобы Рэнд кого-нибудь разыгрывал? – строго и как-то даже торжественно вопросил Бугор. – Хоть один-единственный раз?
– Да, это правда...
– То-то! Рэнд не Весло, шутить не любит...
– Кстати... откуда эту историю знает Весло?
– Я выяснил потом откуда... Рэнд, понятно, хотел побеседовать с Нортоном с глазу на глаз: выбрал момент, когда спортзал опустел, Нортона попросил задержаться. А Весло в тот день попрыгал слегка, закатился на самый верхний батуд и притих. Лежит себе, как на пляже, нос почесывает... Рэнду и Нортону невдомек, что в зале третий присутствует. Поговорили... Весло, конечно, случай не упустил и вечером потешить вас вздумал. Жаль, меня в тот вечер на «мельнице» не было... Потом я прижал его к стенке, да поздно. Ну что с него взять? Ходячий выпуск последних известий...
– А почему ты в тот вечер не пришел? – полюбопытствовал Уксус. – За чужаком, должно быть, охотился?
– Нужен больно!.. Настроения не было – вот и не пришел.
– И Молоток перестал к нам ходить... – сказал Уксус с такой интонацией, словно видел меня в темноте сквозь корпус нейтринного микроскопа. Я медленно сел.
– Молоток «мельницу» за игру не считает, – сказал Бугор.
– В том-то и дело!.. И опять же спортом слишком увлекается...
– А кто здесь спортом не увлекается? Вон даже ученые наши и то занятий не пропускают. Вчера один прыжки с шестом осваивал – бежит сломя голову, и не увернись я вовремя, он бы мне концом шеста в рот попал. Остерегаться нам надо, когда они в зале.
– Ученые в «мельницу» не играют, – гнул свое Уксус, – а Молоток играл. И отважно играл, хотя играть ему было скучно. Должно быть, вынюхивал что-то, не иначе...
– Должно быть, – согласился Бугор. – Я всегда опасался, что, если он узнает про чужака, Рэнду несдобровать. Вызовет к себе, потюкает по коленкам и спишет в резерв. Или еще хуже придумает... Ну теперь, видать, не узнает.
Я сидел на неудобном выступе станины микроскопа, ладонями сжимал горящие щеки и готов был провалиться сквозь палубу. Сейчас, когда со всей очевидностью выяснилось, что самым большим дураком в их веселой компании был я, мое присутствие здесь стало теперь для меня совершенно невыносимым. Разумеется, я понимал, как важно выйти отсюда тихо и незаметно, и, конечно, пытался придумать практический способ исчезновения, но придумать не мог. Все дело портил проклятый фиксатор дверного замка. После беседы о чужаке десантники наверняка насторожены и, чего доброго, могут устроить за мной нелепую гонку по коридорам. Только этого не хватало!..
Я встал, медленно высунулся из-за укрытия и в глубине лаборатории заметил слабое зеленовато-серое свечение. Приглядевшись, увидел на фоне слабого зарева два силуэта – плечи и головы. Один силуэт покачнулся, недовольно проговорил баритон:
– Готово? Сколько еще?
– Что, надоело? – спросил к свою очередь тенорок язвительного Уксуса. – Три минуты осталось. Да ты сиди, не ерзай. В инструкции сказано: как только камера остановится, будет звонок.
– А мы все правильно делаем? Смесь не испортим?
– Делаем как надо, по рецепту. Ты не волнуйся.
– Время позднее, вот я и волнуюсь. Скоро уже двадцать два, а нам эту пакость еще по батудам размазывать... К утру, думаешь, высохнет?
– К утру?.. Через час высохнет. Когда последние батуды разрисуем, на первых уже можно будет прыгать. Опробуем? Нортон неплохо придумал – в темноте прыжки интереснее.
– Ишь чего захотел! – проворчал Бугор. – Я думаю, как бы нам до невесомости управиться, а он опробуем! Если мы не успеем спортзал подготовить, Нортон нам этой зеленкой физиономии выкрасит...
– Что верно, то верно! – со смехом ответил Уксус. – А знаешь, зеленый цвет тебе, пожалуй, пойдет...
– А тебя и красить не надо. Ты сам по себе зелен кругом – и внутри и снаружи.
Мне стало понятно, чем они занимались. Это была удача! Я осторожно попятился к двери, нашарил ручку и замер в ожидании звонка. Звонок сигнального таймера – я это знал – был достаточно громким, чтобы в трелях его мог утонуть звук щелчков доброй сотни фиксаторов... Угольно-черные силуэты десантников тоже застыли над смотровыми окошечками камеры, в которой, как мне теперь было ясно, Уксус активировал какую-то смесь люминесцентных веществ для светящейся краски. Химики-десантники... И рецепт ведь где-то раздобыли, кустари-самородки, и, наверное, половину запаса люминофоров из хранилища уволокли.
Затрещал звонок. Я вышел в темный кабинет. Задвинул за собой дверь, включил освещение. Взял со стола пакет и удалился восвояси.
Я был совершенно измучен. Кое-как распихал содержимое пакета по фармацевтическим ящикам, ушел к себе в каюту я рано лег в постель. Размышлять о результатах своего детективного приключения не хотелось – по-видимому, сказывалось напряжение последних дней. В голове царила глухая, тревожная пустота, логически оформленных мыслей не было; я незаметно уснул, и мне приснился звонок лабораторного таймера. Я звал, что обязан этим пренепременно воспользоваться, чтобы куда-то уйти, но не мог заставить себя шевельнуться... Звонок трещал, и наконец я понял, что это зуммер внутренней связи. Не открывая глаз, я нашарил ручку афтера – переносного экрана, который всегда засовывал под подушку на случай экстренного вызова, – поднес афтер к лицу, как подносят зеркало, и только теперь поднял тяжелые веки. На экране светилась физиономия инженера-хозяйственника. Утопив пальцем кнопку приема, чтобы умолк надоедливый зуммер, я с трудом промычал:
– М-м-да... слушаю!
– Кажется, я разбудил вас? – неуверенно проговорил Бак – Извините...
– М-да... то есть нет, ничего. Говорите.
Бак несколько мгновений молчал.
– Собственно, говорить-то... Ну, в общем, двенадцатый.
– Где?
– В аккумуляторном отделении. Малый отсек, где заправляют скафандровые аккумуляторы.
– Нижний ярус? Что-то новое... Когда?
– Около получаса назад.
– Ушел, конечно?
– Ушел.
– Гонялись за ним?
– Н-нет...
– Хорошо. И не надо. Вполне может быть, что это опасно... Оставьте все как есть до утра, и... приятных вам сновидений. Отныне наша «патрульная служба» по вечерам отменяется. Утром поговорим.
Я сунул афтер под подушку и тут же уснул. Мне снился темный холодный спортзал, фосфоресцирующие полосы на расцвеченных светящейся краской батудах. В зале я был не один, хотя того, второго, не видел. Он был здесь – я это чувствовал, – чуть дальше вытянутой руки, но, когда я окликнул его, он промолчал, и мне стало жутко. «Не притворяйтесь, – сказал я ему. – Вы здесь, рядом, я знаю...» Он рассмеялся, и это меня озадачило. «Великолепно придумано, – внезапно обрывая смех; сказал он голосом Нортона. – В темноте прыгать лучше... Опробуем?» – «Не притворяйтесь, – повторил я. – Вы не Нортон. Вы... вы чужак! Зачем вы разрушаете экраны?» – «Затем. Когда разрушаешь экраны, нас, чужаков, становится больше. – Он свистнул и выкрикнул: – Эй, чужаки!..» И с батудов, пересекая светящиеся полосы, один за другим стали спрыгивать черные призраки... Я проснулся в холодном поту.
Утром я попытался припомнить, точно ли разговаривал ночью с механиком, и вынужден был признаться себе, что твердо ответить на этот вопрос не могу – настолько неясной мне представлялась граница между сном и реальностью.
Такого со мной еще не бывало!
С приходом Бака все вроде бы стало на свои места. Но поведение самого Бака... Оно меня поразило, таким я Бака не знал. Он был молчалив, застенчив я робок, как девушка. Выглядел он свежо и очень опрятно, был чисто выбрит и распространял вокруг себя приторный запах земляничного лосьона. Было совершенно очевидно, что мое светское ему пожелание приятных сновидений странным образом успешно осуществилось на практике, и это необъяснимо меня раздражало. Обмениваясь с Баком односложными вопросами и ответами, я шагал по кабинету из угла в угол, не зная, как приступить к изложению главного.
– Послушайте, Феликс... – начал я неуверенно. – Вы, разумеется, хорошо знаете в лицо всех членов нашей экспедиции...
– Как свои пять. – Для вящей убедительности Бак показал мне растопыренные пальцы. – Да как же их не знать?! Тут все друг друга знают.
– Так вот... Один десантник уверяет, что видел у нас на борту чужака.
Бак вытаращил глаза. Спросил ошарашенно:
– Чужа... Что? Кто уверяет? Кого уверяет? Вас уверяет? И вы ему верите?
– Не беспокойтесь, – остановил я его. – Вас он уверять не будет, меня тем более. Я слышал случайно. И пропустил бы все это мимо ушей, если б здесь не было одного странного совпадения...
– Совпадения?
– Да. Десантник, имени которого я называть вам не буду, встретил чужака возле атриума минут за десять до того, как вы сцепились с неизвестным в кухонном отсеке.
– Что же нам делать?.. – хрипло спросил Бак.
– Вам – ничего. Это главное, о чем мне нужно было вас предупредить. А я сейчас иду к капитану... Не знаю, что из этого выйдет, но независимо от результата нашего с ним разговора патрулирование коридоров прекратить, в ночные схватки не ввязываться. Никакой самодеятельности! Если заметите что-нибудь подозрительное, поднимайте тревогу, соблюдая при этом меры предосторожности. Ясно?
– Ясно... – Бак поморгал.
– Вы ничего не трогали в аккумуляторном отсеке?
– Нет. Оставил как было.
– Перед тем как идти к капитану, мне нужно на это взглянуть.
– Понятно. Только вряд ли у вас с кэпом что-нибудь выйдет.
– Я тоще не думаю, что мой визит ему придется по вкусу, но иного выхода нет. Проинформировать капитана мы просто обязаны. Все остальное зависит...
– Я о другом, – печально перебил Бак. – Вряд ли кэп сегодня вас примет.
– Это еще почему?
– Через час на борту объявят аврал. Ровно в двадцать ноль-ноль рейдер войдет в режим глубокого торможения, и сегодня у кэпа не будет свободной минуты. Считай, прилетели...
Я подошел к пульту видеотектора, набрал индекс командной рубки, попросил старшего инженера вахты связать меня с капитаном.
– Одну минуту, – ответил мне старший, и, действительно, ровно через минуту голос капитана произнес но всей форме устава внутренней связи: – Капитан рейдера Молчанов на приеме.
– Медиколог рейдера Грижас, – тоже по форме представился я, поскольку экран мой был пуст. Не знаю, чем объяснить, но командная рубка почти никогда не давала видеосвязь абоненту, если в данный момент он не имел отношения к вахтам. – Игорь Михайлович, по некоторым причинам довольно странного свойства я вынужден просить у вас аудиенции. Желательно без свидетелей.
– Сколько времени должен я буду вам уделить?
– На изложение – десять минут. Сколько потребуется на обсуждение, я сказать не могу. Это будет зависеть от вас.
– Хорошо... – Молчанов помедлил с ответом. – Вы придете в командную рубку за тридцать минут до начала дневного перерыва на отдых. Заодно сдадите мне рапорт о готовности вашего сектора принять режим глубокого торможения. До встречи. Пропуск в ходовой сектор специально не запрашивайте, я позабочусь. Конец связи.
Я обернулся к Баку:
– Вот видите, Феликс, пока все идет хорошо. Нас пока уважают.
Мы посмотрели друг на друга с задумчивым интересом, как будто в последний раз виделись перед тем, как нас уважать перестанут.
...Я сделал все, что полагалось мне сделать согласно авральному расписанию (проверил все системы индивидуальных противоперегрузочных средств, запрограммировал работу комплекса биофизической защиты), и ровно в двенадцать тридцать бортового времени был в носовом секторе корабля. Не знаю, какого рода «сезам» функционировал в этом всегда закрытом для посторонних секторе, но при моем приближении овальные щиты дверей со сказочной любезностью сдвигались в сторону и, дав пройти, немедленно закрывались, таинственно и бесшумно, – срабатывал обещанный капитаном пропуск.
Я вошел в командную рубку. Мне редко доводилось в ней бывать, однако сожалений по этому поводу я не испытывал, потому что чувствовал здесь себя до странности неуверенно и неуютно, хотя в иной ситуации необычно подсвеченное, яйцеобразной формы помещение могло бы показаться привлекательным. Стоило мне переступить порог, как я мгновенно подпадал под власть ужасно правдоподобной иллюзии, будто излучающие внутренний свет стены рубки по толщине и прочности своей не отличались от естественной яичной скорлупы и будто за хрупкими стенами не было других отсеков, не было надежной тверди корабля, не было ничего... Ну, словом, будто бы рубка-яйцо висела сама по себе, наедине со звездными далями. Эту иллюзию создавал, конечно, большой панорамный экран, охвативший добрую треть помещения – половину вогнутого потолка, почти половину стен боковых и всю переднюю часть.
По той же причине две соседние рубки – ходовая и пилотажная – вызывали во мне сложные ощущения. Особенно пилотажная. Если командную рубку мощно сравнить с открытым сверху и спереди яйцеобразным кузовом типа «кабриолет», то с пилотажной дело обстоит иначе. Белое пятно задней стенки и две выходящие из нее матово-белые длинные полосы... Вот и все. Две широкие «лыжи», просто выдвинутые из носового конца корабля наружу, в звездный простор. В пилотажную рубку я трижды заглядывал через дверь, но войти не решился ни разу, настолько был подавлен правдоподобием иллюзии, будто дверь распахнута в открытый космос. Нет, уж лучше фарфорово-хрупкий на вид космический «кабриолет», чем эта пара светящихся «лыж» над глубинами звездного океана... В командной рубке была хоть какая-то мебель: мягкие кресла, стол, похожий на большой прозрачный торшер с подставкой-столешницей, в толще которой переливались световые сигналы; на уровне груди охватывал стены полуовал приборных панелей успокоительно знакомой расцветки. В пилотажной ничего такого не было. Единственное, на чем здесь мог остановиться подавленный звездной безбрежностью взгляд, – это два спаренных ложемента для первого и второго пилотов – два металлических паука, словно застывших перед прыжком в бездну на самых кончиках «лыж», поджав под себя телескопические лапы амортизаторов. Во время хода крейсерской скоростью ложементы пустуют – все управление полетом сосредоточено в командной, ходовой к навигационной рубках, но во время маневров сюда приходят работать пилоты, и подлокотники ложементов ощетиниваются рукоятками маневровочной тяги. И хотя существенная часть работы доверяется приборам, эти вахты бывают порой затяжными и напряженными... Впрочем, я слегка уклонился от темы и решительно к ней возвращаюсь.
Капитан, как мы и условились, ждал меня в своей роскошной рубке типа «космический кабриолет». Он был один, что совершенно похвально соответствовало этикету конфиденциального разговора. Правда, понятия «ждал» и «один» нуждались в некотором уточнении смыслового оттенка, поскольку Молчанов был поглощен распорядительной беседой с тремя абонентами сразу. Речь шла о фокусировке какой-то «короны» какого-то «камер-инжектора» где-то в недрах главного реактора корабля. Наконец, заметив меня, Молчанов взглянул на часы, сделал жест извинения и объявил абонентам отбой. Я остро ощутил несвоевременность визита, но что было делать. Капитан выжидательно смотрел мне в глаза. Рапорт сдан, рапорт принят. Краткий обмен деловой информацией, предложение сесть, которым я не воспользовался.
– Мне... – начал я неуверенно, – мне трудно было решиться...
– Без вступлений, – тихо сказал капитан.
Я торопливо, в безобразно скомканном виде выложил Молчанову то, с чем пришел. Слушал он меня с бесстрастным выражением липа, спокойно, словно не ощущая ни малейшего различия между информацией о подготовке сектора к режиму торможения и информацией о чуваке. Под конек я выдал ему сообщение, на эффект которого очень рассчитывал, – сообщение о разбитом экране аккумуляторного отсека. Дескать, вот вам вещественное доказательство очередной «диверсии», и делайте с ним что хотите. Молчанов не знал, что с ним делать. Спросил:
– Как, по-вашему, я обязан поступить?
– Вы власть. А власть принимает решения.
– Власть не всегда принимает решения единолично. Иногда ей нужен совет. Представьте себе на минуту, что подобную информацию получил не я, а получили вы. Как бы вы поступили на моем месте?
– Ну... прежде всего я, видимо, счел бы целесообразным вызвать к себе инженера-хозяйственника и десантника Рэнда...
– Час, – сказал капитан. – Переговоры с инженером-хозяйственником и Рэндом Палмером займут как минимум час. Не говоря уж обо всем остальном. Сегодня я не могу позволить себе такую роскошь. Но дело даже не в этом...
– Понимаю. Вы не верите мне.
– Вам я верю, – спокойно сказал он. – Но почему я должен уверовать в ситуацию, не подкрепленную точными фактами?
Как правило, по внешнему виду и манерам поведения современного человека довольно трудно угадать, какое место на иерархической лестнице в той или иной сфере общественной деятельности он занимает. Но встречаются прелюбопытнейшие индивидуумы, на которых это правило не распространяется. Сразу можно понять, где он стоит: «над» или «под». Знаете, есть такие очень яркие «под»: «Не уполномочен... Не имею права брать на себя ответственность... Сочувствую, рад бы, но от меня, к сожалению, не зависит...» Наш капитан – индивидуум противоположного полюса. Прямо посаженная голова, прямые плечи, идеально, будто нарочно, выпрямленный торс. Но за этой кажущейся почти неестественной вертикально-прямолинейной осанкой угадывалась скрытая гибкость. Гибкость спокойная, взятая, я бы сказал, в жесткий корсет силовой выправки... Нет, наш капитан не страдает высокомерием, в его поведении, манерах вряд ли мощно заметить что-нибудь необычное. Но две-три минуты общения с ним – и вы проникаетесь абсолютной уверенностью, что человек этот «над». Он ответствен за все, что может, и может все, за что ответствен. Выше его головы только совесть и долг. Разумеется, вы сознаете, что есть немало категорий реальности, «всевластие» над которыми выглядит эфемерно. Однако, общаясь с Молчановым, вы начинаете верить – верить! – что в любой непредвиденной ситуации он примет нужное, действительно правильное решение. А если не примет, то обстоятельства того, очевидно, не стоят. А отсюда следует... Я обескураженно смотрел на Молчанова, пытаясь себе уяснить, что же именно отсюда следует в теперешний момент.
– Так по каким же, на ваш взгляд, причинам мне следует верить в то, чему нет проверенных доказательств? – повторил вопрос капитан.
– Я не вижу причин, по которым верить не следует.
– Это не ответ.
– Согласен. Но о каких еще причинах может идти речь, если на корабле происходит нечто из ряда вон...
– На борту рейдера ничего особенного не происходит, – возразил капитан: – Полет протекает в строгом соответствии с разработанным планом. Ни одного серьезного отступления от полетного режима нет.
– Младенец ты, Уксус... Ты еще бриться толком не умел, когда мы с Рэндом венерианские скалы бурили. Понял?
Ответа не было. Уксус, должно быть, подавленный мощью неотразимого аргумента, молчал. Разговор, невольным свидетелем которого я оказался, привел меня в состояние полного оцепенения. В другой ситуации мое положение постороннего слушателя в конце концов стало бы для меня нестерпимым, и я просто вышел бы, даже рискуя быть пойманным в круг света от фонаря. Но сейчас я об этом не думал. У меня не только не было возможности достойно выйти вон, но теперь вдобавок я и не имел на это права. Смутные подозрения, что на корабле не все ладно, обещали сложиться в систему...
– То-то, – сказал наконец Бугор. – Полетаешь с мое – уяснишь: Внеземелье.. это... это очень сложная штука. С ним, мой хороший, тягаться в «мельницу» трудно. Иной раз оно так тебя по затылку хватит, что год не очухаешься. А зевать будешь – и в ящик сыграть недолго. Здесь каждая сказочка с натуральным намеком. Хочешь – верь, хочешь – не верь, а ушки держи на макушке, нос по ветру. Ноздрями не забывай пошевеливать да почаще оглядывайся...
– Уметь шевелить ноздрями, конечно, полезно, – саркастически заметил Уксус, – но иногда полезнее пошевелить мозгами.
– Ведь с Рэндом как было? – продолжал Бугор (ядовитое замечание Уксуса он игнорировал). – Вышел Рэнд из просмотрового зала за полчаса до полуночи, идет себе тихо, мирно...
– Ян говорит, что Рэнд специально приходит дремать на комедийные фильмы.
– Ну и что? Устает человек. На тренажерах он всегда работает честно, не в пример кое-кому из наших знакомых, вот и устает больше других. Ну действительно задремал... Проснулся – фильм закончился, в зале никого нет. Встал он и побрел в свою каюту. Только миновал среднюю шахту, видит – кто-то по коридору навстречу идет. Да быстро так, почти бежит... Ну Рэнд вежливо посторонился, чтоб, значит, дорогу человеку дать, смотрит на этого торопыгу, а узнать не может – совершенно незнакомое лицо!.. Прошагал этот тип мимо Рэнда чуть не вплотную, нахально так локтем не глядя его оттолкнул, с ходу в шахту запрыгнул. А ты говоришь – привидение.
– Да, Ян примерно так и рассказывал. И что же Рэнд?
– Ну что Рэнд?.. Постоял, похлопал глазами...
– ...И спокойно отправился спать! – торжествующе заключил Уксус. – Час поздний, решил с нахалом не связываться. Ой, не могу!
– А что ему оставалось делать?
– Как что?! Догнать, задержать, побеседовать! Откуда ты, дескать, хороший такой, на рейдере взялся?! Тоже мне, называется, «дикая кошка»! Слон инкубаторский этот твой Рэнд, и, кроме подушки, ему ничего не интересно.
– Я тебя уважаю, но ты Рэнда не трогай! – сипло предупредил Бугор. – Понял?
– Ладно, извини, – примирительно проговорил Уксус. – Рэнд, конечно, парень толковый, я его однажды в деле видел. Просто меня удивила его реакция на чужака...
– А что реакция? Реакция нормальная. Ты бы, конечно, весь рейдер ночью на ноги поднял – не стал бы такого случая упускать. А Рэнд уравновешенный человек, разумный. Повернулся, да к себе в каюту ушел. И правильно поступил. Ситуация непонятная, странная, и надо было сначала все хорошенько обдумать... По логике, ловля могла и до утра обождать. Чужаку с рейдера куда деваться?
– А может, обознался Рэнд? – высказал предположение Уксус. – Может, это кто-нибудь из корабельной команды на вахту проспал? Подхватился – видит, время ушло, да так, неумытый, опухший со сна, побежал. Рэнд его разглядеть как следует не успел, и было Рэнду видение!..
– Говорит, что успел. И потом, опоздавший на дежурство в шахту прыгать не будет – прямиком сиганет. К тому же корабельная команда носит другую одежду. А «видение», между прочим, было в нашем костюме.
– В нашем?
– Ну да. В голубом полетном, с эмблемой десантника на рукаве. Уж на что у Рэнда глаз верный, а издали он этого типа сначала даже за своего принял. Только вблизи разглядел. Проводил он чужака взглядом – у того на спине белыми буквами: «Лунная радуга. Четвертая эксп.». Все вроде по форме, а человек не наш...
– Костюм – ерунда. Костюм какой угодно напялить можно.
– Можно, кто спорит. Но зачем?.. Вот и Рэнд, совершенно сбитый всем этим с толку, верно решил, что утро вечера мудренее, и спать подался. Лег, ворочается, заснуть не может. Мысленно перебрал команду рейдера, десантников, ученых... – нет никого, кто хоть сколько-нибудь походил бы на этого типа, и баста! Наконец не выдержал он – встал и побрел на разведку. Куда ни заглянет, везде ночное освещение, невесомость. Полный порядок, спит корабль. Только в бане трое ребят галдели – Бака из простыни выпутывали...
При последних словах десантника у меня, признаться, холодок по телу прошел.
Незаметно для себя я поднялся и слушал дальнейшее стоя.
– Утром я Рэнда за завтраком встретил, – продолжал Бугор. – Вижу, он вялый какой-то. Глаза усталые, красные. Спрашиваю: ты случайно на заболел? Он только рукой махнул. Сидит за столиком против двери, не ест ничего, исподлобья каждого входящего разглядывает и пальцами, машинально так, гибкий бокал наизнанку выворачивает. Подсел я к нему, бокал отобрал. «А ну-ка выкладывай, – говорю, – какая муха тебя укусила, не то я сам за это возьмусь и приятную встречу тебе с Молотком живо организую – ты меня знаешь!» Видит он, деваться некуда. Рассказал... Думал я, думал, ничего путного не придумал и посоветовал ему все это Нортону выложить. Рэнд усомнился: «Поверит ли? Я, – говорит, – в этой группе человек новый...» – «Поверит не поверит, – говорю, – а рассказать надо. Все мы тут новые...» На том и порешили. Разошлись по своим тренажерам, и целый день я Рэнда не видел. Вечером встретились, спрашиваю: «Ну как?» Он рукой отмахнулся – дескать, плохо дело. «Нортону рассказал?» – «Рассказал...» – «И что?» – "А ничего. Не поверил, конечно. Выслушал, правда, внимательно, но хмуро так, с неудовольствием. Ну и сам догадаться можешь, что мне посоветовал. «Иди, – говорит; – к Молотку. Пусть он тебе своим молоточком по коленкам потюкает и под черепную крышку на всякий случай заглянет...» – «Ладно, – говорю я Рэнду, – не расстраивайся. В таком случае плюнь ты на это, забудь. В конце концов не наше дело корабельных „зайцев“ ловить. Если это начальству неинтересно, то нам тем более. Да и не хозяева мы на рейдере, а так – вроде платного приложения. Пусть сами хозяева и разбираются. А когда чужак себя обнаружит, я сам к Нортону пойду и за его недоверие к своим же ребятам... В общем, придется крупно поговорить».
– Может, Рэнд тебя просто разыгрывал? – высказал новое предположение Уксус.
– Ты слышал, чтобы Рэнд кого-нибудь разыгрывал? – строго и как-то даже торжественно вопросил Бугор. – Хоть один-единственный раз?
– Да, это правда...
– То-то! Рэнд не Весло, шутить не любит...
– Кстати... откуда эту историю знает Весло?
– Я выяснил потом откуда... Рэнд, понятно, хотел побеседовать с Нортоном с глазу на глаз: выбрал момент, когда спортзал опустел, Нортона попросил задержаться. А Весло в тот день попрыгал слегка, закатился на самый верхний батуд и притих. Лежит себе, как на пляже, нос почесывает... Рэнду и Нортону невдомек, что в зале третий присутствует. Поговорили... Весло, конечно, случай не упустил и вечером потешить вас вздумал. Жаль, меня в тот вечер на «мельнице» не было... Потом я прижал его к стенке, да поздно. Ну что с него взять? Ходячий выпуск последних известий...
– А почему ты в тот вечер не пришел? – полюбопытствовал Уксус. – За чужаком, должно быть, охотился?
– Нужен больно!.. Настроения не было – вот и не пришел.
– И Молоток перестал к нам ходить... – сказал Уксус с такой интонацией, словно видел меня в темноте сквозь корпус нейтринного микроскопа. Я медленно сел.
– Молоток «мельницу» за игру не считает, – сказал Бугор.
– В том-то и дело!.. И опять же спортом слишком увлекается...
– А кто здесь спортом не увлекается? Вон даже ученые наши и то занятий не пропускают. Вчера один прыжки с шестом осваивал – бежит сломя голову, и не увернись я вовремя, он бы мне концом шеста в рот попал. Остерегаться нам надо, когда они в зале.
– Ученые в «мельницу» не играют, – гнул свое Уксус, – а Молоток играл. И отважно играл, хотя играть ему было скучно. Должно быть, вынюхивал что-то, не иначе...
– Должно быть, – согласился Бугор. – Я всегда опасался, что, если он узнает про чужака, Рэнду несдобровать. Вызовет к себе, потюкает по коленкам и спишет в резерв. Или еще хуже придумает... Ну теперь, видать, не узнает.
Я сидел на неудобном выступе станины микроскопа, ладонями сжимал горящие щеки и готов был провалиться сквозь палубу. Сейчас, когда со всей очевидностью выяснилось, что самым большим дураком в их веселой компании был я, мое присутствие здесь стало теперь для меня совершенно невыносимым. Разумеется, я понимал, как важно выйти отсюда тихо и незаметно, и, конечно, пытался придумать практический способ исчезновения, но придумать не мог. Все дело портил проклятый фиксатор дверного замка. После беседы о чужаке десантники наверняка насторожены и, чего доброго, могут устроить за мной нелепую гонку по коридорам. Только этого не хватало!..
Я встал, медленно высунулся из-за укрытия и в глубине лаборатории заметил слабое зеленовато-серое свечение. Приглядевшись, увидел на фоне слабого зарева два силуэта – плечи и головы. Один силуэт покачнулся, недовольно проговорил баритон:
– Готово? Сколько еще?
– Что, надоело? – спросил к свою очередь тенорок язвительного Уксуса. – Три минуты осталось. Да ты сиди, не ерзай. В инструкции сказано: как только камера остановится, будет звонок.
– А мы все правильно делаем? Смесь не испортим?
– Делаем как надо, по рецепту. Ты не волнуйся.
– Время позднее, вот я и волнуюсь. Скоро уже двадцать два, а нам эту пакость еще по батудам размазывать... К утру, думаешь, высохнет?
– К утру?.. Через час высохнет. Когда последние батуды разрисуем, на первых уже можно будет прыгать. Опробуем? Нортон неплохо придумал – в темноте прыжки интереснее.
– Ишь чего захотел! – проворчал Бугор. – Я думаю, как бы нам до невесомости управиться, а он опробуем! Если мы не успеем спортзал подготовить, Нортон нам этой зеленкой физиономии выкрасит...
– Что верно, то верно! – со смехом ответил Уксус. – А знаешь, зеленый цвет тебе, пожалуй, пойдет...
– А тебя и красить не надо. Ты сам по себе зелен кругом – и внутри и снаружи.
Мне стало понятно, чем они занимались. Это была удача! Я осторожно попятился к двери, нашарил ручку и замер в ожидании звонка. Звонок сигнального таймера – я это знал – был достаточно громким, чтобы в трелях его мог утонуть звук щелчков доброй сотни фиксаторов... Угольно-черные силуэты десантников тоже застыли над смотровыми окошечками камеры, в которой, как мне теперь было ясно, Уксус активировал какую-то смесь люминесцентных веществ для светящейся краски. Химики-десантники... И рецепт ведь где-то раздобыли, кустари-самородки, и, наверное, половину запаса люминофоров из хранилища уволокли.
Затрещал звонок. Я вышел в темный кабинет. Задвинул за собой дверь, включил освещение. Взял со стола пакет и удалился восвояси.
Я был совершенно измучен. Кое-как распихал содержимое пакета по фармацевтическим ящикам, ушел к себе в каюту я рано лег в постель. Размышлять о результатах своего детективного приключения не хотелось – по-видимому, сказывалось напряжение последних дней. В голове царила глухая, тревожная пустота, логически оформленных мыслей не было; я незаметно уснул, и мне приснился звонок лабораторного таймера. Я звал, что обязан этим пренепременно воспользоваться, чтобы куда-то уйти, но не мог заставить себя шевельнуться... Звонок трещал, и наконец я понял, что это зуммер внутренней связи. Не открывая глаз, я нашарил ручку афтера – переносного экрана, который всегда засовывал под подушку на случай экстренного вызова, – поднес афтер к лицу, как подносят зеркало, и только теперь поднял тяжелые веки. На экране светилась физиономия инженера-хозяйственника. Утопив пальцем кнопку приема, чтобы умолк надоедливый зуммер, я с трудом промычал:
– М-м-да... слушаю!
– Кажется, я разбудил вас? – неуверенно проговорил Бак – Извините...
– М-да... то есть нет, ничего. Говорите.
Бак несколько мгновений молчал.
– Собственно, говорить-то... Ну, в общем, двенадцатый.
– Где?
– В аккумуляторном отделении. Малый отсек, где заправляют скафандровые аккумуляторы.
– Нижний ярус? Что-то новое... Когда?
– Около получаса назад.
– Ушел, конечно?
– Ушел.
– Гонялись за ним?
– Н-нет...
– Хорошо. И не надо. Вполне может быть, что это опасно... Оставьте все как есть до утра, и... приятных вам сновидений. Отныне наша «патрульная служба» по вечерам отменяется. Утром поговорим.
Я сунул афтер под подушку и тут же уснул. Мне снился темный холодный спортзал, фосфоресцирующие полосы на расцвеченных светящейся краской батудах. В зале я был не один, хотя того, второго, не видел. Он был здесь – я это чувствовал, – чуть дальше вытянутой руки, но, когда я окликнул его, он промолчал, и мне стало жутко. «Не притворяйтесь, – сказал я ему. – Вы здесь, рядом, я знаю...» Он рассмеялся, и это меня озадачило. «Великолепно придумано, – внезапно обрывая смех; сказал он голосом Нортона. – В темноте прыгать лучше... Опробуем?» – «Не притворяйтесь, – повторил я. – Вы не Нортон. Вы... вы чужак! Зачем вы разрушаете экраны?» – «Затем. Когда разрушаешь экраны, нас, чужаков, становится больше. – Он свистнул и выкрикнул: – Эй, чужаки!..» И с батудов, пересекая светящиеся полосы, один за другим стали спрыгивать черные призраки... Я проснулся в холодном поту.
Утром я попытался припомнить, точно ли разговаривал ночью с механиком, и вынужден был признаться себе, что твердо ответить на этот вопрос не могу – настолько неясной мне представлялась граница между сном и реальностью.
Такого со мной еще не бывало!
С приходом Бака все вроде бы стало на свои места. Но поведение самого Бака... Оно меня поразило, таким я Бака не знал. Он был молчалив, застенчив я робок, как девушка. Выглядел он свежо и очень опрятно, был чисто выбрит и распространял вокруг себя приторный запах земляничного лосьона. Было совершенно очевидно, что мое светское ему пожелание приятных сновидений странным образом успешно осуществилось на практике, и это необъяснимо меня раздражало. Обмениваясь с Баком односложными вопросами и ответами, я шагал по кабинету из угла в угол, не зная, как приступить к изложению главного.
– Послушайте, Феликс... – начал я неуверенно. – Вы, разумеется, хорошо знаете в лицо всех членов нашей экспедиции...
– Как свои пять. – Для вящей убедительности Бак показал мне растопыренные пальцы. – Да как же их не знать?! Тут все друг друга знают.
– Так вот... Один десантник уверяет, что видел у нас на борту чужака.
Бак вытаращил глаза. Спросил ошарашенно:
– Чужа... Что? Кто уверяет? Кого уверяет? Вас уверяет? И вы ему верите?
– Не беспокойтесь, – остановил я его. – Вас он уверять не будет, меня тем более. Я слышал случайно. И пропустил бы все это мимо ушей, если б здесь не было одного странного совпадения...
– Совпадения?
– Да. Десантник, имени которого я называть вам не буду, встретил чужака возле атриума минут за десять до того, как вы сцепились с неизвестным в кухонном отсеке.
– Что же нам делать?.. – хрипло спросил Бак.
– Вам – ничего. Это главное, о чем мне нужно было вас предупредить. А я сейчас иду к капитану... Не знаю, что из этого выйдет, но независимо от результата нашего с ним разговора патрулирование коридоров прекратить, в ночные схватки не ввязываться. Никакой самодеятельности! Если заметите что-нибудь подозрительное, поднимайте тревогу, соблюдая при этом меры предосторожности. Ясно?
– Ясно... – Бак поморгал.
– Вы ничего не трогали в аккумуляторном отсеке?
– Нет. Оставил как было.
– Перед тем как идти к капитану, мне нужно на это взглянуть.
– Понятно. Только вряд ли у вас с кэпом что-нибудь выйдет.
– Я тоще не думаю, что мой визит ему придется по вкусу, но иного выхода нет. Проинформировать капитана мы просто обязаны. Все остальное зависит...
– Я о другом, – печально перебил Бак. – Вряд ли кэп сегодня вас примет.
– Это еще почему?
– Через час на борту объявят аврал. Ровно в двадцать ноль-ноль рейдер войдет в режим глубокого торможения, и сегодня у кэпа не будет свободной минуты. Считай, прилетели...
Я подошел к пульту видеотектора, набрал индекс командной рубки, попросил старшего инженера вахты связать меня с капитаном.
– Одну минуту, – ответил мне старший, и, действительно, ровно через минуту голос капитана произнес но всей форме устава внутренней связи: – Капитан рейдера Молчанов на приеме.
– Медиколог рейдера Грижас, – тоже по форме представился я, поскольку экран мой был пуст. Не знаю, чем объяснить, но командная рубка почти никогда не давала видеосвязь абоненту, если в данный момент он не имел отношения к вахтам. – Игорь Михайлович, по некоторым причинам довольно странного свойства я вынужден просить у вас аудиенции. Желательно без свидетелей.
– Сколько времени должен я буду вам уделить?
– На изложение – десять минут. Сколько потребуется на обсуждение, я сказать не могу. Это будет зависеть от вас.
– Хорошо... – Молчанов помедлил с ответом. – Вы придете в командную рубку за тридцать минут до начала дневного перерыва на отдых. Заодно сдадите мне рапорт о готовности вашего сектора принять режим глубокого торможения. До встречи. Пропуск в ходовой сектор специально не запрашивайте, я позабочусь. Конец связи.
Я обернулся к Баку:
– Вот видите, Феликс, пока все идет хорошо. Нас пока уважают.
Мы посмотрели друг на друга с задумчивым интересом, как будто в последний раз виделись перед тем, как нас уважать перестанут.
...Я сделал все, что полагалось мне сделать согласно авральному расписанию (проверил все системы индивидуальных противоперегрузочных средств, запрограммировал работу комплекса биофизической защиты), и ровно в двенадцать тридцать бортового времени был в носовом секторе корабля. Не знаю, какого рода «сезам» функционировал в этом всегда закрытом для посторонних секторе, но при моем приближении овальные щиты дверей со сказочной любезностью сдвигались в сторону и, дав пройти, немедленно закрывались, таинственно и бесшумно, – срабатывал обещанный капитаном пропуск.
Я вошел в командную рубку. Мне редко доводилось в ней бывать, однако сожалений по этому поводу я не испытывал, потому что чувствовал здесь себя до странности неуверенно и неуютно, хотя в иной ситуации необычно подсвеченное, яйцеобразной формы помещение могло бы показаться привлекательным. Стоило мне переступить порог, как я мгновенно подпадал под власть ужасно правдоподобной иллюзии, будто излучающие внутренний свет стены рубки по толщине и прочности своей не отличались от естественной яичной скорлупы и будто за хрупкими стенами не было других отсеков, не было надежной тверди корабля, не было ничего... Ну, словом, будто бы рубка-яйцо висела сама по себе, наедине со звездными далями. Эту иллюзию создавал, конечно, большой панорамный экран, охвативший добрую треть помещения – половину вогнутого потолка, почти половину стен боковых и всю переднюю часть.
По той же причине две соседние рубки – ходовая и пилотажная – вызывали во мне сложные ощущения. Особенно пилотажная. Если командную рубку мощно сравнить с открытым сверху и спереди яйцеобразным кузовом типа «кабриолет», то с пилотажной дело обстоит иначе. Белое пятно задней стенки и две выходящие из нее матово-белые длинные полосы... Вот и все. Две широкие «лыжи», просто выдвинутые из носового конца корабля наружу, в звездный простор. В пилотажную рубку я трижды заглядывал через дверь, но войти не решился ни разу, настолько был подавлен правдоподобием иллюзии, будто дверь распахнута в открытый космос. Нет, уж лучше фарфорово-хрупкий на вид космический «кабриолет», чем эта пара светящихся «лыж» над глубинами звездного океана... В командной рубке была хоть какая-то мебель: мягкие кресла, стол, похожий на большой прозрачный торшер с подставкой-столешницей, в толще которой переливались световые сигналы; на уровне груди охватывал стены полуовал приборных панелей успокоительно знакомой расцветки. В пилотажной ничего такого не было. Единственное, на чем здесь мог остановиться подавленный звездной безбрежностью взгляд, – это два спаренных ложемента для первого и второго пилотов – два металлических паука, словно застывших перед прыжком в бездну на самых кончиках «лыж», поджав под себя телескопические лапы амортизаторов. Во время хода крейсерской скоростью ложементы пустуют – все управление полетом сосредоточено в командной, ходовой к навигационной рубках, но во время маневров сюда приходят работать пилоты, и подлокотники ложементов ощетиниваются рукоятками маневровочной тяги. И хотя существенная часть работы доверяется приборам, эти вахты бывают порой затяжными и напряженными... Впрочем, я слегка уклонился от темы и решительно к ней возвращаюсь.
Капитан, как мы и условились, ждал меня в своей роскошной рубке типа «космический кабриолет». Он был один, что совершенно похвально соответствовало этикету конфиденциального разговора. Правда, понятия «ждал» и «один» нуждались в некотором уточнении смыслового оттенка, поскольку Молчанов был поглощен распорядительной беседой с тремя абонентами сразу. Речь шла о фокусировке какой-то «короны» какого-то «камер-инжектора» где-то в недрах главного реактора корабля. Наконец, заметив меня, Молчанов взглянул на часы, сделал жест извинения и объявил абонентам отбой. Я остро ощутил несвоевременность визита, но что было делать. Капитан выжидательно смотрел мне в глаза. Рапорт сдан, рапорт принят. Краткий обмен деловой информацией, предложение сесть, которым я не воспользовался.
– Мне... – начал я неуверенно, – мне трудно было решиться...
– Без вступлений, – тихо сказал капитан.
Я торопливо, в безобразно скомканном виде выложил Молчанову то, с чем пришел. Слушал он меня с бесстрастным выражением липа, спокойно, словно не ощущая ни малейшего различия между информацией о подготовке сектора к режиму торможения и информацией о чуваке. Под конек я выдал ему сообщение, на эффект которого очень рассчитывал, – сообщение о разбитом экране аккумуляторного отсека. Дескать, вот вам вещественное доказательство очередной «диверсии», и делайте с ним что хотите. Молчанов не знал, что с ним делать. Спросил:
– Как, по-вашему, я обязан поступить?
– Вы власть. А власть принимает решения.
– Власть не всегда принимает решения единолично. Иногда ей нужен совет. Представьте себе на минуту, что подобную информацию получил не я, а получили вы. Как бы вы поступили на моем месте?
– Ну... прежде всего я, видимо, счел бы целесообразным вызвать к себе инженера-хозяйственника и десантника Рэнда...
– Час, – сказал капитан. – Переговоры с инженером-хозяйственником и Рэндом Палмером займут как минимум час. Не говоря уж обо всем остальном. Сегодня я не могу позволить себе такую роскошь. Но дело даже не в этом...
– Понимаю. Вы не верите мне.
– Вам я верю, – спокойно сказал он. – Но почему я должен уверовать в ситуацию, не подкрепленную точными фактами?
Как правило, по внешнему виду и манерам поведения современного человека довольно трудно угадать, какое место на иерархической лестнице в той или иной сфере общественной деятельности он занимает. Но встречаются прелюбопытнейшие индивидуумы, на которых это правило не распространяется. Сразу можно понять, где он стоит: «над» или «под». Знаете, есть такие очень яркие «под»: «Не уполномочен... Не имею права брать на себя ответственность... Сочувствую, рад бы, но от меня, к сожалению, не зависит...» Наш капитан – индивидуум противоположного полюса. Прямо посаженная голова, прямые плечи, идеально, будто нарочно, выпрямленный торс. Но за этой кажущейся почти неестественной вертикально-прямолинейной осанкой угадывалась скрытая гибкость. Гибкость спокойная, взятая, я бы сказал, в жесткий корсет силовой выправки... Нет, наш капитан не страдает высокомерием, в его поведении, манерах вряд ли мощно заметить что-нибудь необычное. Но две-три минуты общения с ним – и вы проникаетесь абсолютной уверенностью, что человек этот «над». Он ответствен за все, что может, и может все, за что ответствен. Выше его головы только совесть и долг. Разумеется, вы сознаете, что есть немало категорий реальности, «всевластие» над которыми выглядит эфемерно. Однако, общаясь с Молчановым, вы начинаете верить – верить! – что в любой непредвиденной ситуации он примет нужное, действительно правильное решение. А если не примет, то обстоятельства того, очевидно, не стоят. А отсюда следует... Я обескураженно смотрел на Молчанова, пытаясь себе уяснить, что же именно отсюда следует в теперешний момент.
– Так по каким же, на ваш взгляд, причинам мне следует верить в то, чему нет проверенных доказательств? – повторил вопрос капитан.
– Я не вижу причин, по которым верить не следует.
– Это не ответ.
– Согласен. Но о каких еще причинах может идти речь, если на корабле происходит нечто из ряда вон...
– На борту рейдера ничего особенного не происходит, – возразил капитан: – Полет протекает в строгом соответствии с разработанным планом. Ни одного серьезного отступления от полетного режима нет.