И Малой ретировался из зала.
– Ну… Давайте послушаем, – принял решение Макаревич.
Малой кивнул Скелету, и тот неуверенно направился к сцене. Музыканты расселись в зрительном зале, а Макаревич уже не выпускал роскошную гитару из рук, все любовался ею, поглаживая гриф.
Выйдя в коридор, Малой вынул сигареты, но возле него тут же материализовалась строгая бабулька с синем сатиновом халате, с ведром и тряпкой в руках. Малой без лишних слов спрятал сигареты обратно в карман, а бабулька изрекла:
– Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!
Малой слонялся по коридору, а мимо, прекрасные, как мотыльки, пролетали с занятий ритмикой девушки в гимнастических купальниках.
Малой загляделся на прелестниц и, будто намагниченный, пошел следом:
– Девушки! Подождите!
Мотыльки приостановились, обернулись с насмешливыми лицами.
– У меня к вам деловое предложение! – оправившись от элегического шока, в обычном режиме затараторил Малой. – Я – импресарио известной музыкальной группы…
Девушки оглядели своеобразный наряд Малого, его прическу, дружно прыснули смехом и убежали.
– Ну… Давайте послушаем, – принял решение Макаревич.
Малой кивнул Скелету, и тот неуверенно направился к сцене. Музыканты расселись в зрительном зале, а Макаревич уже не выпускал роскошную гитару из рук, все любовался ею, поглаживая гриф.
Выйдя в коридор, Малой вынул сигареты, но возле него тут же материализовалась строгая бабулька с синем сатиновом халате, с ведром и тряпкой в руках. Малой без лишних слов спрятал сигареты обратно в карман, а бабулька изрекла:
– Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!
Малой слонялся по коридору, а мимо, прекрасные, как мотыльки, пролетали с занятий ритмикой девушки в гимнастических купальниках.
Малой загляделся на прелестниц и, будто намагниченный, пошел следом:
– Девушки! Подождите!
Мотыльки приостановились, обернулись с насмешливыми лицами.
– У меня к вам деловое предложение! – оправившись от элегического шока, в обычном режиме затараторил Малой. – Я – импресарио известной музыкальной группы…
Девушки оглядели своеобразный наряд Малого, его прическу, дружно прыснули смехом и убежали.
– Ну вот… – не очень расстроился Малой.
А в зале, пока Скелет забирался на сцену, Макар тихо сказал своим музыкантам:
– Если хоть немного тянет, берем.
– Андрей!.. – попытался вразумить его гитарист, на что Макар настойчиво распорядился:
– Научишь!
Озадаченно потоптавшись, Скелет подключил к усилителю бас-гитару и принялся настраивать ее.
Макаревич значительно кивнул гитаристу:
– Ничего, видишь: сечет поляну.
Скелет зачем-то попробовал микрофон так, словно собирался петь:
– Раз, раз, раз – два – три…
Клавишник вздохнул и закатил глаза.
А Скелет, набравшись смелости, наконец начал играть – сначала робко, потом все увереннее. Он играл самозабвенно, искренне… но очень фальшиво.
Музыканты возмущенно уставились на Макаревича, а тот умиротворенно кивал, поглаживая гриф «Стратокастера»:
– По-моему, вполне годится…
Ободренный Скелет разошелся: он мотал головой и бил по струнам, как заправский рокер. Музыканты опасливо присмирели.
– Эй, Виталик, стоп, стоп! Хватит! – закричал Макаревич.
Но Скелет его уже не слышал: вдохновение – великое дело! Он прыгал, мотался по сцене, воображая себя всеми звездами зарубежной эстрады одновременно. Техника оказалась не в силах соответствовать такому полету чувств: один из проводов натянулся, штекер отлетел со свистом трассирующей пули, электричество замкнуло, а из усилителя посыпались искры. Гитара смолкла. Вспотевший, но счастливый Скелет растерянно остановился. Музыканты и Макаревич со всех ног бросились к усилителю.
Малой, поглядев по сторонам и не обнаружив поблизости бабульки с ведром, снова вынул пачку с сигаретами и уже приготовился закурить, как вдруг услышал вопль Макаревича:
– Убил, сука!..
Малой бросился в зал.
Макар и музыканты щелкали тумблерами, выдергивали шнуры из сети – все зря.
– Сжег! Усилок насмерть сжег! – орал в сердцах Макаревич.
Гитарист грубо отобрал у присмиревшего Скелета гитару, тронул струны, страдальчески поморщился:
– А ну, катись отсюда, Виталик! Скрипач, чтоб ты был здоров!
– Блин! Видно же было по нему, что нельзя инструмент в руки давать!
– Ну, ладно, мужики, чего орать? – вступился Малой. – Тут починки на час! У меня свой мастер в Бытсервисе, договорюсь!
– Нет, это всё! – сокрушался Макар со товарищи.
– А чё – всё-то? – не унимался Малой. – Подумаешь, усилок! Зато я вам – »Стратокастер»!
– Да пошел ты со своим «Стратокастером»! – взревел Макаревич, а крепкий ударник засучил рукава.
Малой в мгновение ока упаковал гитару, схватил за полу рубахи онемевшего от ужаса Скелета и торопливо ретировался.
Пушкинская площадь, как всегда, оживлена. Группы иностранных туристов: африканцев в пестрых хламидах и тюрбанах, индусов в сари и дхоти – добросовестно следуют за экскурсоводами к памятнику великому поэту, фотографируются. Малышня бегает за голубями. Здесь же, как обычно, устроилась на солнечной скамейке группка хиппи. Саша вышла из подземного перехода на площадь, прижимая к груди стопку книжек, заметила хипарей на скамейке, радостно вгляделась. Но знакомых среди тех нет. Саша разочарованно побрела дальше. Малой и его верный спутник Скелет заняты новым бизнесом. Малой со спортивной сумкой на плече подскакивает к иностранцам, о чем-то бойко договаривается с ними. Скелет – тоже с сумкой на плече. Но, по своему обыкновению, он болтается по площади с равнодушным видом. Увидев собратьев на скамейке, Скелет флегматично поднял руку с двумя растопыренными пальцами.
Вертлявой походочкой Малой вернулся к Скелету. Он не унимался:
– Нет, ну я все думаю: тоже мне группа! Архитекторы! Играть бы научились!
– Ну! Не говори, чувак! Чистые лохи! – вяло сопереживал Скелет.
– Ничего! – Малой, как всегда, полон энтузиазма. – Пока вернемся к старому бизнесу! Неудачи не должны сломить нас! Кто ищет, тот всегда найдет!
Скелет только угрюмо кивнул.
Вдруг Малой заметил Сашу.
– О! Пойду поздороваюсь. А ты смотри: меньше чем по чирику не отдавай!
Малой пробрался к Саше через толпу. Увидев его, Саша просияла.
– Салют, подруга. Как сама-то?
– Спасибо, хорошо! – улыбнулась Саша.
Малой обратил внимание на ее книжки:
– Книжки сдаешь?
– Ага.
– Почем?
– В смысле? – удивилась Саша.
– Ну, почем книжки сдаешь?
Саша поняла, рассмеялась:
– Да ты что! Я в библиотеку сдаю!
– И то хорошо, – одобрил Малой. – А то вот Декабриста за фарцу арестовали.
– Как это?
– А так. Он джинсы на антикварные книжки из библиотеки менял.
Саша догадливо прищурилась:
– На Марксистской, пять, которая?
– Она самая, – улыбнулся Сашиной осведомленности Малой.
– И что теперь ему будет? – забеспокоилась Саша.
– Да фигня, – пренебрежительно дернул плечом Малой, – ничего не будет. Меня восемь раз арестовывали. Отпустят, только джинсы не отдадут. В моих джинсах все десятое отделение милиции ходит. Тихо вы! – Малой встряхнул сумку.
– А кто у тебя там? – полюбопытствовала Саша.
– Калинка-малинка обыкновенная: редкий вид карликового подмосковного соболя, – и Малой торжественно вынул из сумки хомяка.
– Но это же просто хомяк! – поразилась Саша.
– Что делать, – серьезно поделился производственной проблемой Малой, – белки закончились, а спрос остался. – Малой нежно поглядел на мохнатый источник своих доходов. – Сегодня уже седьмого отдаю. Правда, приходится иностранцам врать, что их можно научить говорить. Но ведь необязательно любить только тех, кто разговаривает, правда?
– А как же ты иностранцам все это объясняешь? – прервала тараторящего Малого Саша.
– Ну, как? На английском или на немецком, – небрежно пояснил Малой. – Реже – на французском. Французы – страшные жмоты.
– Ты знаешь три языка?! – изумилась Саша.
– Почему три? – обиделся Малой. – Я знаю четыре и еще голландский учу.
Саша уважительно разглядывает Малого:
– Полиглот! А твой друг, Скелет, он небось десять языков знает?
– Не, Скелет и по-русски плоховато, – вздохнул Малой. – У него болезнь такая: физиологическое отторжение инородных знаний. – И Малой собрался бежать дальше.
Саша совсем запуталась, когда Малой шутит, а когда – говорит серьезно. И она просто спросила:
– А ты случайно Солнце не видел?
Малой наклонился к Сашиному уху и шепнул без тени улыбки:
– А он случайно прямо за твоей спиной сидит, – но в глазах его тут же заплясали смешливые искорки.
Саша изумленно обернулась: на парапете действительно сидел улыбающийся Солнце. Саша радостно бросилась к нему. Оказавшись рядом, она снова немного растерялась и не нашла ничего лучше, чем спросить:
– А что ты здесь делаешь?
– Смотрю на тебя, – просто ответил Солнце.
Саша смутилась.
– Ну, как, дома вчера сильно ругали? – сочувственно спросил Солнце. Саша присела рядом с ним на нагретый солнцем парапет:
– Не очень. Папа вывихнул ногу, и мама разрешила им с дядей Родионом… – Саша сделала значительную паузу, – посидеть.
– У тебя очень терпимые родители, – улыбнулся Солнце. – Но этим нельзя пользоваться.
Саша смотрела на Солнце. Солнце – на Сашу. И просто было хорошо.
Вдруг подбежали Малой со Скелетом. Малой возбужденно размахивал руками:
– Ох, сейчас будет! Во будет!
– Такое будет! – вторит ему на удивление оживший Скелет.
– Что будет? – удивилась Саша.
– А то и будет!
– Демонстрейшн грандиозная, – восторженно выпалил Малой.
– Сегодня же не Первое мая, – озадачилась Саша.
– А вот увидишь! – торжествующе заявляет Малой.
– Откуда знаете? – посерьезнев, спросил Солнце.
– Люди из серого дома сами пришли и попросили систему: типа мэйк демонстрейшн, – затараторил Малой. – Типа за Вьетнам и за невинно осужденную коммунистку Анджелу Дэвис. Ну, а хипарям не западло. Даже штатовские хипы против войны во Вьетнаме. А Анджела эта, по всему видать, клёвая чувиха. По голосам вражеским говорят: ее бойфренд травой торговал, а у нее нашли. Зато теперь по ящикам покажут: ништяк, ребята, в «совке» хипы как белые пиплы! И не будут нас больше стремать!
Солнце совсем помрачнел, только коротко спросил:
– Где?
Заметив его беспокойство, Малой вопросительно замолчал.
– Возле универа сказали собраться, – ответил за него Скелет и заторопил друга: – Ну чё, пошли, что ль, а то флажков не достанется, будем, как лохи, идти…
Малой испытующе посмотрел Солнцу в глаза, что-то понял и неожиданно спокойно и неторопливо обернулся к Скелету:
– Подожди, у меня клиент еще на последнюю калинку-малинку. Сейчас подойдет, сказал.
Скелет удивился:
– Чего ты? Все уже пошли туда…
И правда: хиппи, оккупировавшие скамейку, давно ушли.
– Успеем, – нарочито спокойно похлопал его по плечу Малой, – ты покури пока. Покури.
Солнце пристально глянул на Малого, тот опустил глаза.
Солнце спрыгнул с парапета и быстро направился прочь с площади.
– Ты куда? – изумилась Саша.
Солнце обернулся:
– Не ходи со мной!
Он шел все быстрее, почти бежал. Саша глянула на Малого. Тот отвел взгляд, дрожащей рукой достал пачку сигарет. И Саша, не выпуская из рук книжки, бросилась догонять Солнце.
Площадь перед памятником Ломоносова у старого здания университета полна хиппи. Многие из них разворачивают самодельные транспаранты: разрисованные цветами надписи: «Make Love Not War», «Свободу Вьетнаму!», «Flower Power», «Yankee, go home», «Руки прочь от свободного народа», «Peace, Love, Freedom». Вот и плакат «Свободу Анджеле Дэвис» с характерным черно-белым портретом пышноволосой негритянки. А держит его счастливый хипарь с таким же сногсшибательным «афро». Из здания университета вышли тувимец с дедушкой. Они с любопытством рассматривали хипарей. Дед улыбнулся, снял с себя один из амулетов и, бормоча что-то по-своему, вручил Декабристу. Декабрист в ответ снял с себя феньку, завязал на руке деда.
Кто-то из хиппи окликнул Декабриста:
– По системе слух прошел: тебя менты закрыли.
– Открыли – демонстрацию строить, – улыбнулся Декабрист.
К сидящим на ступенях памятника хиппи подошли двое людей неопределенного возрастав серых костюмах с серыми лицами и комсомольскими значками. Кто-то из хиппи испуганно вскочил.
– Свои, свои, – успокаивающе выставил ладонь комсомолец.
– Не стремайтесь, пиплы, это добрые люди, – подтвердил Декабрист.
А комсомолец распорядился:
– Пора.
Декабрист скомандовал своему народу:
– Тайм пришел, фрэнды! Летс гоу! Причем квикли!
Хипари выстраиваются в колонну под руководством невзрачных комсомольцев.
Они двинулись вдоль университета. Лица – одно вдохновеннее другого. На ходу братались, целовались, передавали папиросы и бутылки с портвейном, пели битловские песни.
В конце улицы показались бегущие Солнце и Саша.
Солнце, видя, как яркая колонна движется к ближайшему переулку, замахал руками:
– Стойте! Не надо!
Но люди в штатском настойчиво направляли колонну в переулок.
Солнце и Саша уже близко.
– Остановитесь! – кричал что есть сил Солнце.
Но свернувшие в переулок хипари и сами увидели, что дорогу им преградили выехавшие с параллельной улицы автобусы с непрозрачными стеклами и распахнутыми дверями.
Колонна дернулась было назад, но из переулков на них вылетела конная милиция, отрезая пути к отступлению.
Лохматый паренек с плакатом Анджелы Дэвис оглянулся.
– Шухер! Это ловушка!
Руки милиционеров выхватили у него древко плаката, ударили паренька по голове.
Вход в переулок, куда только что зашли хиппи, наглухо преградил стоящий поперек дороги фургон с яркой надписью «Зоопарк» и нарисованными силуэтами лошадей.
А внутри переулка – столпотворение, крик, ужас. Ржали и становились на дыбы кони. Милиционеры, с трудом сдерживая их, загоняли толпу в автобусы. Сопротивляющихся подгоняли ударами. Летели на землю плакаты, транспаранты. Ошалело метались тувимцы, но их тоже втолкнули в автобус. Саша выронила книги, из глаз брызнули слезы ужаса. Милиционер замахнулся на перепуганную девочку, но тут хиппи, бежавшегорядом, смяла милицейская лошадь. Падая, он толкнул Сашу, и удар милиционера вместо Саши достался Солнцу. Он упал. Саша истошно завизжала.
С другой стороны переулка прогуливалась мирная семья с фотоаппаратом. – Мама, смотри, лошадки! – обрадовался малыш с надувными шариками в пухлой ручке, увидев разрисованный фургон.
– Ну-ка, сынок, стань сюда, – распорядился веселый упитанный папа. Он нацелился фотоаппаратом на ребенка: портрет на фоне яркого фургона.
В этот момент из-за угла возник неприметный человек в сером и тихо, но внушительно распорядился:
– Быстро уходите!
Мама испуганно схватила ребенка и мужа за руку, и они поспешно зашагали прочь. Малыш удивленно выворачивал шею:
– А что там? Дядя, что там?
Человек в сером изобразил на лице жутковатое подобие улыбки:
– Это, малыш, кино снимают.
В переулке уже почти всех загнали в машины, кони сплотились в единую теснящую массу. Мелькнуло перепуганное лицо Саши. Грубый вояка толкнул ее в черную пасть автобуса. Саша завопила:
– Мамочка-а-а! Солнце!
Напирающие следом невольно скрыли Сашу в людском месиве.
«Обезьянник» отделения милиции набили хипарями до отказа. Пристроились кто где смог: на прибитых к стенам лавках, на полу. Все они по-разному относились к своему заточению. Кто-то, как Саша, попавший в такую переделку впервые, плакал, кто-то замер в страхе, но многие хипари – люди бывалые. И, не на шутку перепугавшись жестокого захвата их мирной демонстрации, в отделении – знакомом и почти родном – они поуспокоились, занялись привычными делами: кто-то философствует, кто-то плетет фенечки, кто-то царапает на стене ключом глубокомысленные изречения собственного сочинения, а кто-то целуется. Длинноволосый красавец, похожий на викинга, спит, обняв сразу двух хипушек-близнецов. Вдруг белобрысая девушка в пончо подбежала к решетке, принялась трясти ее:
– Эй! Кто-нибудь, выпустите меня отсюда!
Ее крик разбудил красавца и близняшек:
– Уймись, герла! Дай поспать! – капризно просит одна близняшка.
– У герлы – клаустрофобия, она всегда орет, – поясняет Декабрист. – Прошлый раз вас не было, а нас из-за нее сутки продержали.
Вторая близняшка, не открывая глаз, мечтательно прошептала:
– А в Лондоне сейчас тихо… туман.
– Пахнет слезоточивым газом… – язвительно дополнил картину хиппи в широченных красных штанах.
Белобрысая девушка не унимается – бьется в решетку.
Майор, записывающий в протокол задержания деда-тувимца с внуком, гаркнул на нее:
– А ну тихо там, а то все автоматом на пятнадцать суток пойдете!
Саша опять всплакнула, испугавшись такой перспективы.
Красавец томно высвободился из объятий близняшек, подошел к рыжей девушке, взял ее в охапку и оттащил от дверей. Белобрысая умолкла в его объятиях.
Декабрист усмехнулся:
– Спас положение… Смотри, Казанова, твои девушки заревнуют.
Красавец ласково улыбнулся:
– Все девушки зеленой планеты – мои.
Декабрист играет с хипарем в красных штанах в морской бой на невесть откуда взявшемся листке бумаги в клеточку.
– Товарищ адмирал, разрешите обратиться. Вы убиты, – церемонно объявляет Декабрист.
Но тут сержант открывает решетку и выводит сидящего у выхода Декабриста. Он усаживает его на стул перед строгим лейтенантом, записывающим задержанных.
– Имя? Фамилия? – неприязненно спрашивает Декабриста сержант, косясь на его шевелюру до пояса.
– Декабрист, – с независимым видом отвечает тот.
Недолго думая, Сержант замахнулся для удара, но лейтенант жестом остановил его.
Декабрист обернулся к нему:
– Ну, к чему эти вопросы? Вы, что ли, меня не знаете?
Лейтенант недобро сощурился:
– Я тебя знал раньше, как мелкого фарцовщика и спекулянта. И мирился с тобой. Но сегодня ты стал врагом моей родины. Ты понял, урод?! – лейтенант резко перегнулся через стол к Декабристу. Тот испуганно отшатнулся.
За другим столом майор разбирается с тувимцами.
– Тебя-то, дед, чего понесло? – устало интересуется он, заполняя протокол, – Дома сидел бы, с оленями.
Дед отвечал майору на своем языке. Внук работал переводчиком:
– Дедушка говорит, думал – праздник.
– Сейчас вам всем будет праздник… – сердито шуршит бумагами майор. – Документы твои где, дед?
Внук с трудом подбирал русские слова взамен родных, дедушкиных:
– Он говорит, зачем документ – он в своя страна ходит.
– Поговори мне! – хлопнул ладонью по столу майор. – Страна, между прочим, не твоя, а советская. Понял, шаман? Вырядился! Может, вы вообще диссиденты!
– Зачем ругаешься? – укоризненно покачал головой внук. – Меня совхоз в университет прислал. Учиться. Дедушка со мной приехал – Кремль смотреть, царь-пушка…
Дед кивал, радостно улыбаясь, и вдруг обернулся на крики:
– Не надо! Зачем?!
Сержант, ухмыляясь, грубо брил пышную шевелюру Декабриста. Тот морщился от боли и унижения.
Майор отвлекся от деда, хохотнул довольно:
– Так его, волосатика!
Вдруг старик встал и начал водить руками над головой майора, приговаривая что-то по-своему.
– Э! Э! Э! Чего это он делает?! – отшатнулся майор.
– Дедушка говорит, – пояснил внук, – черный птица, злой у тебя в голове, прогнать надо – люди добрый надо быть…
Майор зло оттолкнул деда:
– Да пошел ты!
Саша съежилась в углу «обезьянника» и со страхом наблюдала за экзекуцией над Декабристом.
В отделение вошла возмущенная уборщица и, не обращая внимания на происходящее, направилась прямо к майору:
– Слушай, товарищ майор, навели-то их сколько, а я убирай! Они намусорют, а у меня оклад сорок рублей.
– Ну и что – я убирать должен? – удивился майор, отмахиваясь от дедушки шамана. – Да подожди ты!
Уборщица покосилась на толпу задержанных:
– Слышь, товарищ майор, а может, ты мне кого из этих гавриков дашь в подмогу?
– Да бери – не жалко! Пусть общественно – полезным трудом занимаются!
Сержант отпер уборщице железную дверь.
Хиппи в красных штанах ерничал:
– Смотрите, пипл, ангел!
– Все шутишь, доходяга? – беззлобно покачала головой уборщица. – Сейчас научу туалеты мыть!
Белобрысая девушка вырвалась из объятий красавца:
– Я! Я буду туалеты мыть! Только заберите меня отсюда!
Но уборщица внимательно оглядывала хипарей, пока не заметила Сашу:
– Вот ты! Ага, иди сюда!
Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Саша стала протискиваться через толпу к выходу. Уборщица сунула ей в руки облупленное ведро со склизкой тряпкой:
– Пошли, покажу, где воду брать.
Хипари проводили Сашу сочувственными взглядами.
Уборщица повела Сашу по темноватому коридору к каморке под лестницей.
– Вот здесь, – объявила уборщица и толкнула дверь в каморку.
Саша шагнула в каморку, а ей навстречу неожиданно вышел Солнце.
Саша счастливо ахнула, уронив ведро с тряпкой, бросилась ему на шею и облегченно заплакала.
– Ну, тихо-тихо! Всё, уходите! – скомандовала уборщица.
– Как? – изумилась Саша. – Как уходить?
– Да как – ногами и быстро! Еще спасибо скажи, что не успели записать тебя, а то сразу – по месту работы родителей, в комсомольскую организацию – везде сообщат!
Солнце ласково отвел Сашины руки, сердечно приобнял уборщицу:
– Спасибо, тетя Валя!
Старушка была польщена, но старалась скрыть это под показной строгостью:
– Но не рассчитывай – это первый и последний раз! С хипями твоими еще я не возилась!
– Да вы посмотрите, – улыбнулся Солнце, – какая она хиппи – она домашняя!
Уборщица снисходительно покачала головой.
Саша и Солнце быстро пошли по улице, свернули в переулок, затем еще в один… Опасность миновала. Саша уцепилась за руку Солнца, как спасшийся от кораблекрушения за спасательный круг. Стуча зубами от еще не прошедшего страха, спросила:
– Почему она помогла мне?
Солнце невозмутимо улыбается:
– Тетя Валя – милейшая женщина.
– А откуда ты ее знаешь?
– Я – завсегдатай этого клуба, – он кивнул на оставшееся позади отделение. – Было время подружиться.
– Другие тоже часто бывали в милиции. Почему она не помогла другим?
– Потому что они другие.
– А если бы она не согласилась меня отпустить?! – жалобно простонала Саша. – Страшно подумать!
– Тогда бы я придумал что-нибудь другое, – спокойно пожал плечами Солнце.
Неожиданно Саша остановилась.
– Я не могу домой…
Солнце вопросительно посмотрел на Сашу.
– …Я маму с папой увижу и опять плакать буду, – призналась она.
Солнце взял Сашу за руку:
– А я, честно говоря, надеялся, что ты пригласишь меня в гости.
Разгадав нехитрый маневр Солнца, Саша благодарно улыбнулась, и они пошли к Сашиному двору.
А потом, когда небо за окнами уже стало чернильным, Сашины папа и мама молча лежали, вытянувшись в струнку, в темной спальне. – Нет, ну как тебе это нравится! – не выдержал папа. – Сюда привела! В мою квартиру! Абсурд какой-то!
– А что, лучше, когда неизвестно где? – бодро отозвалась «спящая» мама.
– Тоже плохо! – сел на кровати папа. – Должна дома сидеть и уроки учить!
– Что учить-то? – зевнула мама. – Школа уже закончилась, а институт еще не начался.
– А вот не знаю, что! – забывшись, папа стукнул по колену больной ноги, ойкнул.
Саша сидела в своей комнате, на кровати молча, отрешенно. Солнце поглядывал на Сашу, невозмутимо перебирая пластинки возле ее проигрывателя: – У тебя хороший вкус, – заметил он.
Но Саша не отвечала, как будто оцепенев. Солнце отложил пластинки, подошел к Саше, присел перед ней на корточки, заглянул в глаза. Саша отвернулась. Солнце ласково повернул ее лицо к себе. Саша отрицательно помотала головой. Ей казалось, что, если она скажет хоть слово, ее разорвет лавина негодования, отчаяния и обиды. Но и молчать было очень тяжело: страх душил ее, облапил, как бесцеремонный отвратный ухажер, и требовал подчиниться. Солнце понял. Он присел рядом с Сашей и по-братски нежно и уверенно прижал ее к себе. Саша беззвучно, с облегчением разрыдалась. Солнце тихо покачивал ее, как маленькую.
Пролив первые потоки слез, Саша стала жаловаться – быстро, обрывочно, всхлипывая:
– Мы же… мы же ничего плохого не делали…А нас – в тюрьму! Мы же против войны… Мы же…
Солнце усмехнулся:
– Мы?
Саша подняла на него заплаканные глаза – ресницы слиплись лучиками:
– Советский Союз – всегда за мир!.. Это же… Чтобы людей ни за что били?!. Как такое вообще в нашей стране может быть?!
Солнце ответил твердо и внушительно:
– А это не наша страна. Это – их страна.
– Чья это – их?
– Тех, кто врет. Кому все равно.
Саша помолчала, подумала и тихо спросила:
– А наша тогда где?
Солнце взял Сашу за руки. Одну приложил к своей груди, вторую – к ее:
– Здесь.
Саша смотрела на него, понимая что-то новое для себя, и была ему за это очень благодарна. А Солнце как ни в чем не бывало снова вернулсяк Сашиным пластинкам. Выбрал из стопки одну и положил на диск проигрывателя. Раздалась песенка из мультфильма. Саша смутилась:
– Отдай!
– Да чего ты! Клёво! – улыбнулся Солнце
Папа снова попытался улечься, но снова не выдержал, включил бра над кроватью: – Вот что они там делают?
Мама часто заморгала от света:
– Владик, ну что они там могут делать?.. Музыку слушают.
– Ага! Музыку!.. – сердито хмыкнул папа. – Пойди, чаю им предложи.
– Сам предложи, – мама выключила бра.
– У меня нога… – папа снова включил свет, уселся.
Мама потерла глаза, села рядом.
– А вдруг… – со скрытым ужасом предположил папа.
– Да нет… – успокаивающе покачала головой мама.
– Ты знаешь! – фыркнул папа.
– Ну а что?.. – беспомощно отозвалась мама.
– Я это терпеть не намерен! – и папа решительно поднялся с кровати.
А в зале, пока Скелет забирался на сцену, Макар тихо сказал своим музыкантам:
– Если хоть немного тянет, берем.
– Андрей!.. – попытался вразумить его гитарист, на что Макар настойчиво распорядился:
– Научишь!
Озадаченно потоптавшись, Скелет подключил к усилителю бас-гитару и принялся настраивать ее.
Макаревич значительно кивнул гитаристу:
– Ничего, видишь: сечет поляну.
Скелет зачем-то попробовал микрофон так, словно собирался петь:
– Раз, раз, раз – два – три…
Клавишник вздохнул и закатил глаза.
А Скелет, набравшись смелости, наконец начал играть – сначала робко, потом все увереннее. Он играл самозабвенно, искренне… но очень фальшиво.
Музыканты возмущенно уставились на Макаревича, а тот умиротворенно кивал, поглаживая гриф «Стратокастера»:
– По-моему, вполне годится…
Ободренный Скелет разошелся: он мотал головой и бил по струнам, как заправский рокер. Музыканты опасливо присмирели.
– Эй, Виталик, стоп, стоп! Хватит! – закричал Макаревич.
Но Скелет его уже не слышал: вдохновение – великое дело! Он прыгал, мотался по сцене, воображая себя всеми звездами зарубежной эстрады одновременно. Техника оказалась не в силах соответствовать такому полету чувств: один из проводов натянулся, штекер отлетел со свистом трассирующей пули, электричество замкнуло, а из усилителя посыпались искры. Гитара смолкла. Вспотевший, но счастливый Скелет растерянно остановился. Музыканты и Макаревич со всех ног бросились к усилителю.
Малой, поглядев по сторонам и не обнаружив поблизости бабульки с ведром, снова вынул пачку с сигаретами и уже приготовился закурить, как вдруг услышал вопль Макаревича:
– Убил, сука!..
Малой бросился в зал.
Макар и музыканты щелкали тумблерами, выдергивали шнуры из сети – все зря.
– Сжег! Усилок насмерть сжег! – орал в сердцах Макаревич.
Гитарист грубо отобрал у присмиревшего Скелета гитару, тронул струны, страдальчески поморщился:
– А ну, катись отсюда, Виталик! Скрипач, чтоб ты был здоров!
– Блин! Видно же было по нему, что нельзя инструмент в руки давать!
– Ну, ладно, мужики, чего орать? – вступился Малой. – Тут починки на час! У меня свой мастер в Бытсервисе, договорюсь!
– Нет, это всё! – сокрушался Макар со товарищи.
– А чё – всё-то? – не унимался Малой. – Подумаешь, усилок! Зато я вам – »Стратокастер»!
– Да пошел ты со своим «Стратокастером»! – взревел Макаревич, а крепкий ударник засучил рукава.
Малой в мгновение ока упаковал гитару, схватил за полу рубахи онемевшего от ужаса Скелета и торопливо ретировался.
Пушкинская площадь, как всегда, оживлена. Группы иностранных туристов: африканцев в пестрых хламидах и тюрбанах, индусов в сари и дхоти – добросовестно следуют за экскурсоводами к памятнику великому поэту, фотографируются. Малышня бегает за голубями. Здесь же, как обычно, устроилась на солнечной скамейке группка хиппи. Саша вышла из подземного перехода на площадь, прижимая к груди стопку книжек, заметила хипарей на скамейке, радостно вгляделась. Но знакомых среди тех нет. Саша разочарованно побрела дальше. Малой и его верный спутник Скелет заняты новым бизнесом. Малой со спортивной сумкой на плече подскакивает к иностранцам, о чем-то бойко договаривается с ними. Скелет – тоже с сумкой на плече. Но, по своему обыкновению, он болтается по площади с равнодушным видом. Увидев собратьев на скамейке, Скелет флегматично поднял руку с двумя растопыренными пальцами.
Вертлявой походочкой Малой вернулся к Скелету. Он не унимался:
– Нет, ну я все думаю: тоже мне группа! Архитекторы! Играть бы научились!
– Ну! Не говори, чувак! Чистые лохи! – вяло сопереживал Скелет.
– Ничего! – Малой, как всегда, полон энтузиазма. – Пока вернемся к старому бизнесу! Неудачи не должны сломить нас! Кто ищет, тот всегда найдет!
Скелет только угрюмо кивнул.
Вдруг Малой заметил Сашу.
– О! Пойду поздороваюсь. А ты смотри: меньше чем по чирику не отдавай!
Малой пробрался к Саше через толпу. Увидев его, Саша просияла.
– Салют, подруга. Как сама-то?
– Спасибо, хорошо! – улыбнулась Саша.
Малой обратил внимание на ее книжки:
– Книжки сдаешь?
– Ага.
– Почем?
– В смысле? – удивилась Саша.
– Ну, почем книжки сдаешь?
Саша поняла, рассмеялась:
– Да ты что! Я в библиотеку сдаю!
– И то хорошо, – одобрил Малой. – А то вот Декабриста за фарцу арестовали.
– Как это?
– А так. Он джинсы на антикварные книжки из библиотеки менял.
Саша догадливо прищурилась:
– На Марксистской, пять, которая?
– Она самая, – улыбнулся Сашиной осведомленности Малой.
– И что теперь ему будет? – забеспокоилась Саша.
– Да фигня, – пренебрежительно дернул плечом Малой, – ничего не будет. Меня восемь раз арестовывали. Отпустят, только джинсы не отдадут. В моих джинсах все десятое отделение милиции ходит. Тихо вы! – Малой встряхнул сумку.
– А кто у тебя там? – полюбопытствовала Саша.
– Калинка-малинка обыкновенная: редкий вид карликового подмосковного соболя, – и Малой торжественно вынул из сумки хомяка.
– Но это же просто хомяк! – поразилась Саша.
– Что делать, – серьезно поделился производственной проблемой Малой, – белки закончились, а спрос остался. – Малой нежно поглядел на мохнатый источник своих доходов. – Сегодня уже седьмого отдаю. Правда, приходится иностранцам врать, что их можно научить говорить. Но ведь необязательно любить только тех, кто разговаривает, правда?
– А как же ты иностранцам все это объясняешь? – прервала тараторящего Малого Саша.
– Ну, как? На английском или на немецком, – небрежно пояснил Малой. – Реже – на французском. Французы – страшные жмоты.
– Ты знаешь три языка?! – изумилась Саша.
– Почему три? – обиделся Малой. – Я знаю четыре и еще голландский учу.
Саша уважительно разглядывает Малого:
– Полиглот! А твой друг, Скелет, он небось десять языков знает?
– Не, Скелет и по-русски плоховато, – вздохнул Малой. – У него болезнь такая: физиологическое отторжение инородных знаний. – И Малой собрался бежать дальше.
Саша совсем запуталась, когда Малой шутит, а когда – говорит серьезно. И она просто спросила:
– А ты случайно Солнце не видел?
Малой наклонился к Сашиному уху и шепнул без тени улыбки:
– А он случайно прямо за твоей спиной сидит, – но в глазах его тут же заплясали смешливые искорки.
Саша изумленно обернулась: на парапете действительно сидел улыбающийся Солнце. Саша радостно бросилась к нему. Оказавшись рядом, она снова немного растерялась и не нашла ничего лучше, чем спросить:
– А что ты здесь делаешь?
– Смотрю на тебя, – просто ответил Солнце.
Саша смутилась.
– Ну, как, дома вчера сильно ругали? – сочувственно спросил Солнце. Саша присела рядом с ним на нагретый солнцем парапет:
– Не очень. Папа вывихнул ногу, и мама разрешила им с дядей Родионом… – Саша сделала значительную паузу, – посидеть.
– У тебя очень терпимые родители, – улыбнулся Солнце. – Но этим нельзя пользоваться.
Саша смотрела на Солнце. Солнце – на Сашу. И просто было хорошо.
Вдруг подбежали Малой со Скелетом. Малой возбужденно размахивал руками:
– Ох, сейчас будет! Во будет!
– Такое будет! – вторит ему на удивление оживший Скелет.
– Что будет? – удивилась Саша.
– А то и будет!
– Демонстрейшн грандиозная, – восторженно выпалил Малой.
– Сегодня же не Первое мая, – озадачилась Саша.
– А вот увидишь! – торжествующе заявляет Малой.
– Откуда знаете? – посерьезнев, спросил Солнце.
– Люди из серого дома сами пришли и попросили систему: типа мэйк демонстрейшн, – затараторил Малой. – Типа за Вьетнам и за невинно осужденную коммунистку Анджелу Дэвис. Ну, а хипарям не западло. Даже штатовские хипы против войны во Вьетнаме. А Анджела эта, по всему видать, клёвая чувиха. По голосам вражеским говорят: ее бойфренд травой торговал, а у нее нашли. Зато теперь по ящикам покажут: ништяк, ребята, в «совке» хипы как белые пиплы! И не будут нас больше стремать!
Солнце совсем помрачнел, только коротко спросил:
– Где?
Заметив его беспокойство, Малой вопросительно замолчал.
– Возле универа сказали собраться, – ответил за него Скелет и заторопил друга: – Ну чё, пошли, что ль, а то флажков не достанется, будем, как лохи, идти…
Малой испытующе посмотрел Солнцу в глаза, что-то понял и неожиданно спокойно и неторопливо обернулся к Скелету:
– Подожди, у меня клиент еще на последнюю калинку-малинку. Сейчас подойдет, сказал.
Скелет удивился:
– Чего ты? Все уже пошли туда…
И правда: хиппи, оккупировавшие скамейку, давно ушли.
– Успеем, – нарочито спокойно похлопал его по плечу Малой, – ты покури пока. Покури.
Солнце пристально глянул на Малого, тот опустил глаза.
Солнце спрыгнул с парапета и быстро направился прочь с площади.
– Ты куда? – изумилась Саша.
Солнце обернулся:
– Не ходи со мной!
Он шел все быстрее, почти бежал. Саша глянула на Малого. Тот отвел взгляд, дрожащей рукой достал пачку сигарет. И Саша, не выпуская из рук книжки, бросилась догонять Солнце.
Площадь перед памятником Ломоносова у старого здания университета полна хиппи. Многие из них разворачивают самодельные транспаранты: разрисованные цветами надписи: «Make Love Not War», «Свободу Вьетнаму!», «Flower Power», «Yankee, go home», «Руки прочь от свободного народа», «Peace, Love, Freedom». Вот и плакат «Свободу Анджеле Дэвис» с характерным черно-белым портретом пышноволосой негритянки. А держит его счастливый хипарь с таким же сногсшибательным «афро». Из здания университета вышли тувимец с дедушкой. Они с любопытством рассматривали хипарей. Дед улыбнулся, снял с себя один из амулетов и, бормоча что-то по-своему, вручил Декабристу. Декабрист в ответ снял с себя феньку, завязал на руке деда.
Кто-то из хиппи окликнул Декабриста:
– По системе слух прошел: тебя менты закрыли.
– Открыли – демонстрацию строить, – улыбнулся Декабрист.
К сидящим на ступенях памятника хиппи подошли двое людей неопределенного возрастав серых костюмах с серыми лицами и комсомольскими значками. Кто-то из хиппи испуганно вскочил.
– Свои, свои, – успокаивающе выставил ладонь комсомолец.
– Не стремайтесь, пиплы, это добрые люди, – подтвердил Декабрист.
А комсомолец распорядился:
– Пора.
Декабрист скомандовал своему народу:
– Тайм пришел, фрэнды! Летс гоу! Причем квикли!
Хипари выстраиваются в колонну под руководством невзрачных комсомольцев.
Они двинулись вдоль университета. Лица – одно вдохновеннее другого. На ходу братались, целовались, передавали папиросы и бутылки с портвейном, пели битловские песни.
В конце улицы показались бегущие Солнце и Саша.
Солнце, видя, как яркая колонна движется к ближайшему переулку, замахал руками:
– Стойте! Не надо!
Но люди в штатском настойчиво направляли колонну в переулок.
Солнце и Саша уже близко.
– Остановитесь! – кричал что есть сил Солнце.
Но свернувшие в переулок хипари и сами увидели, что дорогу им преградили выехавшие с параллельной улицы автобусы с непрозрачными стеклами и распахнутыми дверями.
Колонна дернулась было назад, но из переулков на них вылетела конная милиция, отрезая пути к отступлению.
Лохматый паренек с плакатом Анджелы Дэвис оглянулся.
– Шухер! Это ловушка!
Руки милиционеров выхватили у него древко плаката, ударили паренька по голове.
Вход в переулок, куда только что зашли хиппи, наглухо преградил стоящий поперек дороги фургон с яркой надписью «Зоопарк» и нарисованными силуэтами лошадей.
А внутри переулка – столпотворение, крик, ужас. Ржали и становились на дыбы кони. Милиционеры, с трудом сдерживая их, загоняли толпу в автобусы. Сопротивляющихся подгоняли ударами. Летели на землю плакаты, транспаранты. Ошалело метались тувимцы, но их тоже втолкнули в автобус. Саша выронила книги, из глаз брызнули слезы ужаса. Милиционер замахнулся на перепуганную девочку, но тут хиппи, бежавшегорядом, смяла милицейская лошадь. Падая, он толкнул Сашу, и удар милиционера вместо Саши достался Солнцу. Он упал. Саша истошно завизжала.
С другой стороны переулка прогуливалась мирная семья с фотоаппаратом. – Мама, смотри, лошадки! – обрадовался малыш с надувными шариками в пухлой ручке, увидев разрисованный фургон.
– Ну-ка, сынок, стань сюда, – распорядился веселый упитанный папа. Он нацелился фотоаппаратом на ребенка: портрет на фоне яркого фургона.
В этот момент из-за угла возник неприметный человек в сером и тихо, но внушительно распорядился:
– Быстро уходите!
Мама испуганно схватила ребенка и мужа за руку, и они поспешно зашагали прочь. Малыш удивленно выворачивал шею:
– А что там? Дядя, что там?
Человек в сером изобразил на лице жутковатое подобие улыбки:
– Это, малыш, кино снимают.
В переулке уже почти всех загнали в машины, кони сплотились в единую теснящую массу. Мелькнуло перепуганное лицо Саши. Грубый вояка толкнул ее в черную пасть автобуса. Саша завопила:
– Мамочка-а-а! Солнце!
Напирающие следом невольно скрыли Сашу в людском месиве.
«Обезьянник» отделения милиции набили хипарями до отказа. Пристроились кто где смог: на прибитых к стенам лавках, на полу. Все они по-разному относились к своему заточению. Кто-то, как Саша, попавший в такую переделку впервые, плакал, кто-то замер в страхе, но многие хипари – люди бывалые. И, не на шутку перепугавшись жестокого захвата их мирной демонстрации, в отделении – знакомом и почти родном – они поуспокоились, занялись привычными делами: кто-то философствует, кто-то плетет фенечки, кто-то царапает на стене ключом глубокомысленные изречения собственного сочинения, а кто-то целуется. Длинноволосый красавец, похожий на викинга, спит, обняв сразу двух хипушек-близнецов. Вдруг белобрысая девушка в пончо подбежала к решетке, принялась трясти ее:
– Эй! Кто-нибудь, выпустите меня отсюда!
Ее крик разбудил красавца и близняшек:
– Уймись, герла! Дай поспать! – капризно просит одна близняшка.
– У герлы – клаустрофобия, она всегда орет, – поясняет Декабрист. – Прошлый раз вас не было, а нас из-за нее сутки продержали.
Вторая близняшка, не открывая глаз, мечтательно прошептала:
– А в Лондоне сейчас тихо… туман.
– Пахнет слезоточивым газом… – язвительно дополнил картину хиппи в широченных красных штанах.
Белобрысая девушка не унимается – бьется в решетку.
Майор, записывающий в протокол задержания деда-тувимца с внуком, гаркнул на нее:
– А ну тихо там, а то все автоматом на пятнадцать суток пойдете!
Саша опять всплакнула, испугавшись такой перспективы.
Красавец томно высвободился из объятий близняшек, подошел к рыжей девушке, взял ее в охапку и оттащил от дверей. Белобрысая умолкла в его объятиях.
Декабрист усмехнулся:
– Спас положение… Смотри, Казанова, твои девушки заревнуют.
Красавец ласково улыбнулся:
– Все девушки зеленой планеты – мои.
Декабрист играет с хипарем в красных штанах в морской бой на невесть откуда взявшемся листке бумаги в клеточку.
– Товарищ адмирал, разрешите обратиться. Вы убиты, – церемонно объявляет Декабрист.
Но тут сержант открывает решетку и выводит сидящего у выхода Декабриста. Он усаживает его на стул перед строгим лейтенантом, записывающим задержанных.
– Имя? Фамилия? – неприязненно спрашивает Декабриста сержант, косясь на его шевелюру до пояса.
– Декабрист, – с независимым видом отвечает тот.
Недолго думая, Сержант замахнулся для удара, но лейтенант жестом остановил его.
Декабрист обернулся к нему:
– Ну, к чему эти вопросы? Вы, что ли, меня не знаете?
Лейтенант недобро сощурился:
– Я тебя знал раньше, как мелкого фарцовщика и спекулянта. И мирился с тобой. Но сегодня ты стал врагом моей родины. Ты понял, урод?! – лейтенант резко перегнулся через стол к Декабристу. Тот испуганно отшатнулся.
За другим столом майор разбирается с тувимцами.
– Тебя-то, дед, чего понесло? – устало интересуется он, заполняя протокол, – Дома сидел бы, с оленями.
Дед отвечал майору на своем языке. Внук работал переводчиком:
– Дедушка говорит, думал – праздник.
– Сейчас вам всем будет праздник… – сердито шуршит бумагами майор. – Документы твои где, дед?
Внук с трудом подбирал русские слова взамен родных, дедушкиных:
– Он говорит, зачем документ – он в своя страна ходит.
– Поговори мне! – хлопнул ладонью по столу майор. – Страна, между прочим, не твоя, а советская. Понял, шаман? Вырядился! Может, вы вообще диссиденты!
– Зачем ругаешься? – укоризненно покачал головой внук. – Меня совхоз в университет прислал. Учиться. Дедушка со мной приехал – Кремль смотреть, царь-пушка…
Дед кивал, радостно улыбаясь, и вдруг обернулся на крики:
– Не надо! Зачем?!
Сержант, ухмыляясь, грубо брил пышную шевелюру Декабриста. Тот морщился от боли и унижения.
Майор отвлекся от деда, хохотнул довольно:
– Так его, волосатика!
Вдруг старик встал и начал водить руками над головой майора, приговаривая что-то по-своему.
– Э! Э! Э! Чего это он делает?! – отшатнулся майор.
– Дедушка говорит, – пояснил внук, – черный птица, злой у тебя в голове, прогнать надо – люди добрый надо быть…
Майор зло оттолкнул деда:
– Да пошел ты!
Саша съежилась в углу «обезьянника» и со страхом наблюдала за экзекуцией над Декабристом.
В отделение вошла возмущенная уборщица и, не обращая внимания на происходящее, направилась прямо к майору:
– Слушай, товарищ майор, навели-то их сколько, а я убирай! Они намусорют, а у меня оклад сорок рублей.
– Ну и что – я убирать должен? – удивился майор, отмахиваясь от дедушки шамана. – Да подожди ты!
Уборщица покосилась на толпу задержанных:
– Слышь, товарищ майор, а может, ты мне кого из этих гавриков дашь в подмогу?
– Да бери – не жалко! Пусть общественно – полезным трудом занимаются!
Сержант отпер уборщице железную дверь.
Хиппи в красных штанах ерничал:
– Смотрите, пипл, ангел!
– Все шутишь, доходяга? – беззлобно покачала головой уборщица. – Сейчас научу туалеты мыть!
Белобрысая девушка вырвалась из объятий красавца:
– Я! Я буду туалеты мыть! Только заберите меня отсюда!
Но уборщица внимательно оглядывала хипарей, пока не заметила Сашу:
– Вот ты! Ага, иди сюда!
Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Саша стала протискиваться через толпу к выходу. Уборщица сунула ей в руки облупленное ведро со склизкой тряпкой:
– Пошли, покажу, где воду брать.
Хипари проводили Сашу сочувственными взглядами.
Уборщица повела Сашу по темноватому коридору к каморке под лестницей.
– Вот здесь, – объявила уборщица и толкнула дверь в каморку.
Саша шагнула в каморку, а ей навстречу неожиданно вышел Солнце.
Саша счастливо ахнула, уронив ведро с тряпкой, бросилась ему на шею и облегченно заплакала.
– Ну, тихо-тихо! Всё, уходите! – скомандовала уборщица.
– Как? – изумилась Саша. – Как уходить?
– Да как – ногами и быстро! Еще спасибо скажи, что не успели записать тебя, а то сразу – по месту работы родителей, в комсомольскую организацию – везде сообщат!
Солнце ласково отвел Сашины руки, сердечно приобнял уборщицу:
– Спасибо, тетя Валя!
Старушка была польщена, но старалась скрыть это под показной строгостью:
– Но не рассчитывай – это первый и последний раз! С хипями твоими еще я не возилась!
– Да вы посмотрите, – улыбнулся Солнце, – какая она хиппи – она домашняя!
Уборщица снисходительно покачала головой.
Саша и Солнце быстро пошли по улице, свернули в переулок, затем еще в один… Опасность миновала. Саша уцепилась за руку Солнца, как спасшийся от кораблекрушения за спасательный круг. Стуча зубами от еще не прошедшего страха, спросила:
– Почему она помогла мне?
Солнце невозмутимо улыбается:
– Тетя Валя – милейшая женщина.
– А откуда ты ее знаешь?
– Я – завсегдатай этого клуба, – он кивнул на оставшееся позади отделение. – Было время подружиться.
– Другие тоже часто бывали в милиции. Почему она не помогла другим?
– Потому что они другие.
– А если бы она не согласилась меня отпустить?! – жалобно простонала Саша. – Страшно подумать!
– Тогда бы я придумал что-нибудь другое, – спокойно пожал плечами Солнце.
Неожиданно Саша остановилась.
– Я не могу домой…
Солнце вопросительно посмотрел на Сашу.
– …Я маму с папой увижу и опять плакать буду, – призналась она.
Солнце взял Сашу за руку:
– А я, честно говоря, надеялся, что ты пригласишь меня в гости.
Разгадав нехитрый маневр Солнца, Саша благодарно улыбнулась, и они пошли к Сашиному двору.
А потом, когда небо за окнами уже стало чернильным, Сашины папа и мама молча лежали, вытянувшись в струнку, в темной спальне. – Нет, ну как тебе это нравится! – не выдержал папа. – Сюда привела! В мою квартиру! Абсурд какой-то!
– А что, лучше, когда неизвестно где? – бодро отозвалась «спящая» мама.
– Тоже плохо! – сел на кровати папа. – Должна дома сидеть и уроки учить!
– Что учить-то? – зевнула мама. – Школа уже закончилась, а институт еще не начался.
– А вот не знаю, что! – забывшись, папа стукнул по колену больной ноги, ойкнул.
Саша сидела в своей комнате, на кровати молча, отрешенно. Солнце поглядывал на Сашу, невозмутимо перебирая пластинки возле ее проигрывателя: – У тебя хороший вкус, – заметил он.
Но Саша не отвечала, как будто оцепенев. Солнце отложил пластинки, подошел к Саше, присел перед ней на корточки, заглянул в глаза. Саша отвернулась. Солнце ласково повернул ее лицо к себе. Саша отрицательно помотала головой. Ей казалось, что, если она скажет хоть слово, ее разорвет лавина негодования, отчаяния и обиды. Но и молчать было очень тяжело: страх душил ее, облапил, как бесцеремонный отвратный ухажер, и требовал подчиниться. Солнце понял. Он присел рядом с Сашей и по-братски нежно и уверенно прижал ее к себе. Саша беззвучно, с облегчением разрыдалась. Солнце тихо покачивал ее, как маленькую.
Пролив первые потоки слез, Саша стала жаловаться – быстро, обрывочно, всхлипывая:
– Мы же… мы же ничего плохого не делали…А нас – в тюрьму! Мы же против войны… Мы же…
Солнце усмехнулся:
– Мы?
Саша подняла на него заплаканные глаза – ресницы слиплись лучиками:
– Советский Союз – всегда за мир!.. Это же… Чтобы людей ни за что били?!. Как такое вообще в нашей стране может быть?!
Солнце ответил твердо и внушительно:
– А это не наша страна. Это – их страна.
– Чья это – их?
– Тех, кто врет. Кому все равно.
Саша помолчала, подумала и тихо спросила:
– А наша тогда где?
Солнце взял Сашу за руки. Одну приложил к своей груди, вторую – к ее:
– Здесь.
Саша смотрела на него, понимая что-то новое для себя, и была ему за это очень благодарна. А Солнце как ни в чем не бывало снова вернулсяк Сашиным пластинкам. Выбрал из стопки одну и положил на диск проигрывателя. Раздалась песенка из мультфильма. Саша смутилась:
– Отдай!
– Да чего ты! Клёво! – улыбнулся Солнце
Папа снова попытался улечься, но снова не выдержал, включил бра над кроватью: – Вот что они там делают?
Мама часто заморгала от света:
– Владик, ну что они там могут делать?.. Музыку слушают.
– Ага! Музыку!.. – сердито хмыкнул папа. – Пойди, чаю им предложи.
– Сам предложи, – мама выключила бра.
– У меня нога… – папа снова включил свет, уселся.
Мама потерла глаза, села рядом.
– А вдруг… – со скрытым ужасом предположил папа.
– Да нет… – успокаивающе покачала головой мама.
– Ты знаешь! – фыркнул папа.
– Ну а что?.. – беспомощно отозвалась мама.
– Я это терпеть не намерен! – и папа решительно поднялся с кровати.