Страница:
— Все просто великолепно, — сказала Лизетт свекрови. — Большое вам спасибо.
— Мне это доставило удовольствие, дорогая. Однако сегодня я не позволю вам долго наслаждаться этим домом. Нас ждет праздничный обед в нашем семейном гнезде. Отныне у тебя, Лизетт, два дома. Один — этот, а другой — наш, в Пасифик-Хайтс.
Семейное гнездо Дирингов походило на дворец. Они обедали в столовой, по роскоши не уступавшей Версалю. Вечером повидаться с Грегом и познакомиться с его женой пришли друзья и родственники: тетушки и дядюшки, двоюродные братья и сестры. День получился длинным и утомительным. К тому времени как ужин завершился, Лизетт чувствовала себя усталой физически и выжатой эмоционально.
Как много всего произошло за такой короткий период времени! Лизетт была рада тому, что перед отъездом в Америку они пожили в Париже. Иначе после Нормандии великолепный дворец в Пасифик-Хантс ошеломил бы ее. Но даже сейчас Лизетт не вполне верила в реальность происходящего. Война как будто не коснулась людей, сидевших за обеденным столом. Они не знали страданий и лишений. И Лизетт казалось, что она чужая им. Лизетт не из их мира, а им не понять мир, из которого пришла она: ее поездок на велосипеде как связной Сопротивления, тайного прослушивания радиопередач из Англии, отчаянного ожидания освобождения. Сейчас, находясь далеко от дома, на другом краю света, она думала, что эти счастливые, общительные американцы — существа с другой планеты. Внезапно Лизетт осознала, что у нее было гораздо больше общего с Дитером, чем с этими людьми. Она и Дитер — европейцы. Он знал культуру и историю ее страны. Лизетт охватила острая тоска по Дитеру. В памяти всплыло его лицо, волевое, мужественное, коротко подстриженные золотистые волосы, серые глаза с черными ресницами, смотревшие на нее со страстной любовью.
— Устала, дорогая? — Грег улыбнулся.
Лизетт кивнула. После того как миновали первые месяцы беременности, она еще ни разу так не уставала. И тут она насторожилась. А ведь вполне возможна и новая беременность, ведь они с Грегом не предохранялись. Может, у нее пройдет чувство вины, если она родит Грегу его ребенка? Эта надежда окрылила Лизетт.
— Поедем домой, Грег, — ласково прошептала она, взяв его под руку. — И будем любить друг друга.
Глава 16
— Мне это доставило удовольствие, дорогая. Однако сегодня я не позволю вам долго наслаждаться этим домом. Нас ждет праздничный обед в нашем семейном гнезде. Отныне у тебя, Лизетт, два дома. Один — этот, а другой — наш, в Пасифик-Хайтс.
Семейное гнездо Дирингов походило на дворец. Они обедали в столовой, по роскоши не уступавшей Версалю. Вечером повидаться с Грегом и познакомиться с его женой пришли друзья и родственники: тетушки и дядюшки, двоюродные братья и сестры. День получился длинным и утомительным. К тому времени как ужин завершился, Лизетт чувствовала себя усталой физически и выжатой эмоционально.
Как много всего произошло за такой короткий период времени! Лизетт была рада тому, что перед отъездом в Америку они пожили в Париже. Иначе после Нормандии великолепный дворец в Пасифик-Хантс ошеломил бы ее. Но даже сейчас Лизетт не вполне верила в реальность происходящего. Война как будто не коснулась людей, сидевших за обеденным столом. Они не знали страданий и лишений. И Лизетт казалось, что она чужая им. Лизетт не из их мира, а им не понять мир, из которого пришла она: ее поездок на велосипеде как связной Сопротивления, тайного прослушивания радиопередач из Англии, отчаянного ожидания освобождения. Сейчас, находясь далеко от дома, на другом краю света, она думала, что эти счастливые, общительные американцы — существа с другой планеты. Внезапно Лизетт осознала, что у нее было гораздо больше общего с Дитером, чем с этими людьми. Она и Дитер — европейцы. Он знал культуру и историю ее страны. Лизетт охватила острая тоска по Дитеру. В памяти всплыло его лицо, волевое, мужественное, коротко подстриженные золотистые волосы, серые глаза с черными ресницами, смотревшие на нее со страстной любовью.
— Устала, дорогая? — Грег улыбнулся.
Лизетт кивнула. После того как миновали первые месяцы беременности, она еще ни разу так не уставала. И тут она насторожилась. А ведь вполне возможна и новая беременность, ведь они с Грегом не предохранялись. Может, у нее пройдет чувство вины, если она родит Грегу его ребенка? Эта надежда окрылила Лизетт.
— Поедем домой, Грег, — ласково прошептала она, взяв его под руку. — И будем любить друг друга.
Глава 16
Неловкость, которую Лизетт ощущала во время торжественного обеда, исчезла. Родные Грега и друзья семьи очень хорошо относились к молодой француженке, изо всех сил старались, чтобы она чувствовала себя как дома. Лизетт и Грег побывали на озере Тахо, в Йосемитском национальном парке, в Монтеррее. Грег любил Америку и страстно желал, чтобы и Лизетт полюбила ее.
Европу Грег вспоминал с ужасом. Картины нищеты и страданий, увиденные им, продолжали преследовать его: бесконечные колонны изможденных беженцев со скудными пожитками за спиной; Кан и Шербур, превращенные бомбардировками в руины; закопченные стены сгоревшего замка в Вальми. Грег благодарил Господа за то, что увез оттуда Лизетт. Он очень любил ее и надеялся, что теперь и жена отвечает ему взаимностью.
Чисто французское обаяние Лизетт восхищало Грега: грациозность, женственность, природный шик. Он очень гордился женой. В личной жизни у него все складывалось замечательно, профессиональные дела тоже шли хорошо. Грег был чертовски счастлив и понимал это.
Еще до войны он основал рекламное агентство «Диринг адвертайзинг», и оно процветало благодаря деньгам семьи и недюжинному таланту Грега. Оборот составлял уже миллион долларов в год, когда японцы напали на Перл-Харбор. Пока Грег был в армии, делами агентства занимался его довольно способный заместитель, однако особых успехов тот не добился. Вернувшись домой, Грег обнаружил, что дела агентства идут еле-еле, но не слишком огорчился. Он понимал, что послевоенный мир ждет нового, динамичного подхода к рекламе, поэтому уже через несколько месяцев после его возвращения в рекламе появились живость и «изюминка».
Грег с удивлением узнал, что Люк Брендон устроился в одно из крупнейших рекламных агентств. Грег вступил в борьбу за право рекламировать продукцию крупной международной компании «Кемико», надеясь, что это значительно улучшит дела «Диринг адвертайзинг». Но тут выяснилось, что директор по работе с заказчиками конкурирующего лондонского рекламного агентства — Люк Брендон.
— А ты знаешь, что Люк тоже занялся рекламным делом? — спросил Грег у Лизетт, когда они сидели возле бассейна.
Легкий румянец тронул щеки Лизетт.
— Да. Разве я не говорила тебе об этом?
Грег подавил легкое беспокойство. Брендон регулярно писал Лизетт, и она всегда сообщала мужу о письмах, даже оставляла их распечатанными на столе. Но значит, было по крайней мере одно письмо, о котором Лизетт не упомянула.
— Сразу после увольнения он несколько месяцев работал в издательской фирме, — спокойно сказала Лизетт. — А затем получил предложение от агентства «Томсонс» и с радостью принял его. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Люк написал, что издательское дело — это профессия джентльменов, поэтому его и не тянет к ней.
Грег усмехнулся:
— Возможно, когда-то это и была профессия джентльменов, но сомневаюсь, что она осталась таковой. Послевоенный мир резко отличается от довоенного.
Лизетт устремила взгляд на изумрудно-голубую поверхность бассейна. Люк сообщил ей, что сменил профессию, и в том же письме он спросил, счастлива ли она с Грегом. Если нет, он предлагал ей немедленно приехать к нему в Лондон. Люк написал, что до сих пор любит ее и верит: сама судьба предназначила их друг другу. Он утверждал, что, обманывая Грега, Лизетт обманывает и сына. Доминик никогда не узнает, кто был его настоящий отец, поскольку Лизетт не сможет рассказать ему про Дитера Мейера.
Лизетт сразу разорвала письмо. Ее давно терзала мысль о том, что она не сможет рассказать Доминику о его настоящем отце. Но что же ей делать? Обманув мужа, она сама угодила в ловушку, и с каждым днем груз лжи все сильнее давил на нее.
Лизетт страдала, когда Грег с гордостью говорил о Доминике, когда Изабель благодарила ее за внука. Однако Лизетт не рассказала об этом Люку. Она написала ему в самом решительном тоне и просила никогда не предлагать ей уйти от Грега… сообщила, что счастлива… и, возможно, скоро у нее родится второй ребенок… что дом ее там, где Грег, и так будет всегда.
Через месяц Лизетт получила столь же решительный ответ. Люк извещал ее о том, что женится. Невесту зовут Анабел Лей-си. Он познакомился с ней еще до войны, а после возвращения в Англию регулярно встречался. Люк признался, что не любит ее, но она любит его. Анабел из состоятельной семьи, у нее есть собственный капитал. Он язвительно заметил, что этот брак такой же, как у нее. Это письмо Лизетт тоже разорвала.
— Судя по свадебной фотографии, у него очень хорошенькая жена, — сказал Грег, и Лизетт через силу улыбнулась.
— Да, — согласилась она. — Они венчались в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Наверное, все было очень торжественно. Но мне странно видеть Люка в гражданском костюме.
Волосы Лизетт мягко ниспадали на плечи, совсем как в тот день, когда Грег впервые встретил ее. Она казалось очень юной и хрупкой, но ведь Лизетт всего девятнадцать лет. Тревога Грега усиливалась. Лизетт говорила, что счастлива и любит его. Но так ли это? Он замечал, что порой, когда жена думала, что за ней никто не наблюдает, глаза ее затуманивались слезами, а тонкие брови сходились к переносице, словно Лизетт терзала глубокая печаль. Может, причина ее страданий — Люк Брендон? Может, упоминание о его женитьбе так расстроило Лизетт и сейчас?
Грег помнил, как Люк собирался жениться на Лизетт. Помнил, с какой болью Лизетт говорила о том, что мужчина, которого она любила, умер и что она не знает, как ей снова научиться любить. Позже, уже после их свадьбы, Лизетт сказала, что никогда не любила Люка, однако время от времени Грег сомневался в правдивости этих слов. Но как бы там ни было, она вышла замуж за него, Грега, и нечего ворошить прошлое.
— Ты не забыла, что в семь часов мы приглашены на коктейль к Уорнерам? — спросил Грег, мечтая навсегда избавиться от сомнений.
— Нет, не забыла. — Лизетт бросила взгляд на крохотные золотые часики. — Пожалуй, приму душ и переоденусь.
Грег поставил на столик свой бокал и поднялся с шезлонга. Воротник его белой шелковой сорочки был распахнут, джинсы плотно облегали бедра.
— Тогда пойдем вместе. — Он притянул жену к себе. — Мы успеем не только принять душ и переодеться.
Грегу всегда доставляло наслаждение заниматься с Лизетт любовью. Он любил в ней все: изгиб шеи, гладкие молочно-белые груди, тонкую талию… Даже длинный шрам на внутренней стороне бедра не нарушал ее гармоничной красоты. Увидев этот шрам впервые, Грег погладил его пальцем и сразу заметил, как напряглась Лизетт. Пытаясь успокоить ее, он сказал, что шрам почти незаметен. Однако Грег понял. — Лизетт ему не поверила. Этот шрам очень огорчал жену, поэтому Грег делал вид, будто не помнит о нем.
Через полчаса Лизетт неохотно выскользнула из объятий мужа и встала с кровати.
— Мы опоздаем, дорогой, — уже половина седьмого.
Грег приподнялся на локте, с удовольствием разглядывая обнаженную жену.
— Из-за этого не грех и опоздать, — с усмешкой промолвил он.
Увидев выражение его глаз, Лизетт затрепетала. Она думала, что уже никогда не полюбит другого мужчину так, как Дитера. Но сейчас Лизетт с изумлением осознала, что ее любовь к Грегу гораздо глубже и сильнее, чем отчаянная страсть к Дитеру. Она никогда не была женой Дитера, никогда не проводила с ним целые дни, как делала это с Грегом. Дитер научил ее любви, это был его дар ей, за который она и Грег должны быть благодарны ему.
Лизетт пошла в душ. Ей очень хотелось бы рассказать Грегу о Дитере… о его храбрости, о том, как бесстрашно он вступил в заговор против Гитлера. Лизетт наивно предполагала, что Дитер понравился бы Грегу.
Но нет, нельзя даже думать об этом. Она должна любить Грега, стараться, чтобы он гордился ею.
Лизетт надела светло-голубое платье, лайковые туфли цвета слоновой кости, сделала высокую прическу и заколола волосы длинными шпильками с драгоценными камнями.
— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнул восхищенный Грег, и Лизетт почувствовала себя очень счастливой. Она решила больше не вспоминать о письме Люка и не позволять прошлому затмевать радость настоящего. Однако уже через двадцать минут ее добрые намерения рассыпались в прах.
— Рад видеть вас обоих, — сердечно сказал Фрэнк Уорнер, встретив их у дверей своего особняка в колониальном стиле. — Прошу вас в дом. Надеюсь, вы рассудите мой спор с Брэдом Деннингтоном. Он утверждает, что Нюрнбергский процесс — отнюдь не обязательный элемент эксгибиционизма. Что вы думаете по этому поводу?
— Я думаю, что он кретин, — резко бросил Грег. Лицо его напряглось, уголки рта задергались. — На скамье подсудимых должны сидеть все немцы, а не двадцать один специально отобранный экземпляр.
— Вот тут я с тобой не согласен, Грег, — возразил Фрэнк Уорнер, предлагая гостям напитки. — Нельзя возлагать на всю нацию ответственность за преступления небольшой кучки главарей. Это несправедливо. У меня есть друг, он немец… но с детских лет живет в Лос-Анджелесе. По твоим словам выходит, будто он так же виновен, как звери из СС, просто потому, что он немец. Но мой друг ни в чем не виноват, это обаятельный, культурный…
— Чушь! — Грег пришел в такое неистовство, что хозяин невольно попятился. — Ты не знаешь, о чем говоришь, Фрэнк. А я знаю, потому что был там. И видел такое, чего ты себе и представить не можешь. Вся нация умственно больна. Это она допустила такие мерзости, как Освенцим и Дахау. И не говори мне об обаятельных, культурных немцах, ибо таких не существует!
Фрэнк засмеялся, стараясь сгладить неловкость. Он понятия не имел, что Грег так непримиримо настроен против немцев. К тому же, как хозяин, Фрэнк не желал превратить свою вечеринку в обсуждение военных преступлений немцев.
— Ладно, забудем об этом. — Фрэнк похлопал Грега по плечу. — Давай я познакомлю тебя со своим другом из Нью-Йорка. Его компания подумывает о том, чтобы поменять рекламное агентство. Думаю, ты поможешь ему сделать выбор.
Грег глубоко вздохнул и взял Лизетт за руку. Фрэнк повел их через заполненную гостями комнату к крупному седовласому джентльмену, курившему сигару.
Поглощенная своими мыслями, Лизетт не слышала, о чем они говорили. Сейчас она отчетливо поняла, что Грег питает глубочайшую ненависть к немцам. То, что он увидел в Дахау, потрясло его, и теперь Грег считал всех немцев нацистами. Без исключения. Значит, он никогда не простил бы ей то прошлое, которое Лизетт всеми силами пыталась забыть.
—…и он действительно потрясающий фотограф. — Дайна Уорнер оживленно улыбнулась Лизетт. — А детей фотографирует просто замечательно. Уверена, фотографии Доминика…
Доминик. Наполовину француз, наполовину немец. Доминик. Ребенок, которого Грег считает своим сыном. Доминик — копия своего отца-немца.
— Ты в порядке? — встревожилась Дайна Уорнер. — Ты хорошо себя чувствуешь? Может, присядешь? Я схожу за Грегом.
Лизетт увидела, как Дайна прервала беседу Грега с бизнесменом из Нью-Йорка. Озабоченный Грег устремился к жене. Заметив, какие взгляды бросают на него женщины, Лизетт подумала, что он и впрямь очень сексуален.
— Устала, дорогая? — заботливо спросил Грег.
Лизетт кивнула, охваченная нежностью к мужу и чувством вины перед ним.
Этой ночью, когда они занимались любовью, Лизетт впервые притворялась, симулируя страсть. Она по-прежнему желала Грега, но мысль об ее чудовищном обмане подавляла желание. Казалось, тело Лизетт расплачивается за преступление.
Долгое время она лежала без сна в объятиях мужа, с трудом сдерживая слезы и умоляя Господа послать ей новую беременность. Да, если она родит от Грега, этот ребенок положит конец постоянно терзающему ее кошмару.
Грег необычайно обрадовался, когда спустя два месяца жена сообщила ему, что ждет ребенка.
— Это будет самый замечательный рождественский подарок, правда? — Глаза Лизетт сияли счастьем.
Он крепко прижал жену к себе, и его нежный поцелуй стал ответом на ее вопрос.
— А как же наша поездка? — Грег чуть нахмурился. — Помнишь, я обещал тебе, что новый, тысяча девятьсот сорок седьмой год мы встретим во Франции?
— Поездка поездкой, а я хочу родить ребенка и сделать тебя счастливым. — Лизетт беспечно пожала плечами.
— Чтобы сделать меня счастливым, тебе вовсе не обязательно рожать второго ребенка, — усмехнулся Грег, сверкнув белоснежными зубами. — И по-моему, нам незачем менять планы. У нас и ребенок будет, и во Францию мы поедем. А Люк и Анабел не передумали встречать Новый год в Вальми?
Лизетт покачала головой, с удовлетворением отметив, что уже не смущается при упоминании Люка.
— Папа жаждет продемонстрировать ему, как идут реставрационные работы. Приехав в Вальми несколько месяцев назад, Люк заявил папе, что жить в замке можно будет только лет через пять. Вот папа и хочет доказать Люку, что он ошибся.
— Вот это будет встреча! — Грег обнял жену за талию. — Мы, все трое, снова окажемся в Вальми. Как тогда, в мае сорок четвертого.
Лизетт быстро отвернулась, однако Грег заметил, как на ее лице промелькнуло странное, непонятное ему выражение. Что это было? Боль? Страдание? А может, Лизетт до сих пор жалеет о том, что так поспешно вышла за него замуж, считая Люка погибшим?
— Пойдем спать. — Грег потянулся к груди Лизетт. Вот уже несколько месяцев его терзали ревность и сомнения. И ему не хотелось, чтобы они усугублялись.
Стараясь унять внутреннюю дрожь, Лизетт обняла мужа. На секунду в ее памяти ярко всплыл образ Дитера. Тогда, вернувшись из Парижа, он подхватил ее на руки и сказал, что любит ее и будет любить всегда…
Грег осторожно вытащил шпильки из волос Лизетт, расстегнул блузку и отнес жену на кровать. Она изо всех сил пыталась отогнать воспоминания и ответить на ласки мужа, однако ей мешало чувство вины, усугубившееся после вечеринки у Уорнеров. Лизетт любила Грега, нуждалась в нем, но не могла платить ему взаимностью. И он понял это.
— Что случилось? — спросил Грег и пристально посмотрел на жену. — Дело во мне? Ты не любишь меня, Лизетт?
— О нет! — Лизетт крепко обняла мужа и прижалась к нему. Ее слезы обожгли его кожу. — Я люблю тебя, Грег! Но… — Слова застряли у нее в горле. Если и имеет смысл что-то говорить ему, так только правду. Но это значит потерять Грега навсегда. — Просто я устала… — Очередная ложь показалась Лизетт отвратительной. — Наверное, все из-за беременности. Ничего, через несколько месяцев все будет в порядке, обещаю тебе.
На вечеринке, состоявшейся за неделю до их отплытия в Европу на пароходе «Нормандия», Лизетт увидела Жаклин Плейдол. Вообще-то Лизетт не хотела идти на эту вечеринку. Живот у нее был гораздо больше, чем во время первой беременности, да и чувствовала она себя хуже, чем тогда.
— Ты выглядишь потрясающе, — заверил жену Грег, когда она с неудовольствием смотрела на себя в зеркало.
— Теперь я могу надеть только мешок из парусины.
— Тогда надевай мешок, ты и в нем будешь прекрасна.
Лизетт фыркнула, не убежденная словами Грега. Он считал, что и с большим животом его жена — самая красивая женщина на свете. И если бы не внезапная холодность Лизетт, которую она приписывала беременности, Грег, пожалуй, не возражал бы, чтобы жена постоянно была беременна. Между тем усталость Лизетт так и не проходила, поэтому Грег с грустью думал, что, пока не родится ребенок, их сексуальные отношения не наладятся.
— Как только появится малыш, все образуется, — уверяла его Лизетт. — Я это точно знаю.
Грег успокаивал ее и старался обуздывать свои порывы. Пока Лизетт носила Доминика, Грег воевал, поэтому то, что жена избегает близости с ним, удивляло его. Он с нетерпением ждал появления ребенка, надеясь, что тогда в Лизетт вновь вспыхнет страсть.
В просторном платье из малинового шифона Лизетт казалась почти стройной. Она надела жемчужное ожерелье и такие же серьги.
— Готова? — спросил Грег. По горячему блеску в его глазах Лизетт поняла, что стоит ей только коснуться его, сказать лишь одно ободряющее слово — и ни на никакую вечеринку они не поедут.
— Да. — Она и сама изнывала от желания. Однако ее останавливал страх перед тем, что она не сможет дать Грегу то наслаждение, которого он заслуживал, не сможет преодолеть свою холодность. Ладно, через два месяца эти мучения закончатся. Она родит ребенка от Грега и избавится от тяжкой вины перед ним.
Лизетт уже привыкла к тому, что на вечеринках собирается небольшой круг знакомых между собой состоятельных людей. В этом отношении Сан-Франциско напоминал ей Сент-Мари-де-Пон. Войдя в дом, Лизетт вскоре заметила высокую, стройную блондинку, которую никогда раньше не встречала.
— А кто та девушка у окна? — с любопытством спросила она Грега. — Вон та, в черном платье?
Грег посмотрел в указанном направлении и встретился взглядом с блондинкой. Лизетт почувствовала, как муж напрягся. Девушка же, покраснев, отвернулась.
— Это Жаклин Плейдол, — натянуто ответил Грег. — Последний год она живет в Нью-Йорке, одевается у лучших модельеров.
Лизетт словно током ударило. Она снова бросила взгляд на блондинку, но та уже стояла к ним спиной и разговаривала с Фрэнком Уорнером.
— Ты был обручен с ней? — Лизетт внезапно смутилась.
— Нет, — удивился Грег. — С чего ты взяла?
— Кажется… слышала от кого-то.
— Это все выдумки, — отрезал Грег. — Да, когда-то нас связывали очень близкие отношения, но мы никогда не были обручены.
На время Лизетт отвлеклась, но вскоре поймала себя на том, что то и дело посматривает на стройную блондинку, когда-то мечтавшую стать миссис Грег Диринг. Жаклин была очень хороша собой: светлые волосы с золотистым отливом мягкими волнами спадали на плечи, модный макияж, чувственный рот. Эта типичная американка казалась весьма уверенной в себе, но вместе с тем покраснела как школьница, встретившись взглядом с Грегом. Жаклин стояла у окна, но Лизетт прекрасно понимала, что ее интересует и Грег, и женщина, на которой он женился. Лизетт жалела о том, что не спросила у мужа о Жаклин на пароходе, когда впервые услышала о ней.
— А он считает это формой экономического империализма, — проговорил Фрэнк Уорнер и посмотрел на Лизетт.
Она смущенно улыбнулась.
— Прости, Фрэнк, я прослушала. Кто считает это экономическим империализмом?
Грег беседовал с хозяином дома. Жаклин Плейдол, любезно отвечая на поклоны знакомых, медленно направлялась к Грегу.
— Сталин, — пояснил Фрэнк. — Он считает кабальным план Маршалла по финансовой помощи разоренной войной Европе, в том числе и Германии. Сталин не понимает его сути… искреннего желания Америки помочь возрождению Европы.
Лизетт стиснула бокал с шампанским. Ей совсем не хотелось говорить о Европе с друзьями Грега. Они красноречиво рассуждали о войне и ее последствиях, хотя очень мало разбирались в этом. Немецкие сапоги не топтали улицы Сан-Франциско. Музеи и картинные галереи не подвергались грабежам. Немецкое командование не реквизировало их особняки. Американцы считали, что знают о том, как страдала Европа, однако понятия об этом не имели. Даже те из них, кто сражался в Европе, относились к происходящему там иначе, чем английские, французские и русские солдаты, чьи земли опустошали захватчики, чьи города превращались в руины под бомбами немцев.
—…и русские считают, что за нашей помощью в виде тракторов и грузовиков стоят политические и даже военные планы…
Грег посмотрел на Жаклин Плейдол, и она робко, нервно улыбнулась ему.
— Лично я не уверен в том, что нам стоит оказывать помощь Германии, — продолжал разглагольствовать Фрэнк. — В конце концов именно Германия нанесла такой ущерб Европе, разве не так?
Занятая своими мыслями, Лизетт не слушала его. Она увидела, как Грег отделился от группы гостей и подошел к Жаклин Плейдол. Он держался совершенно непринужденно и, хотя Жаклин пожирала его взглядом, поглядывал по сторонам, словно искал кого-то.
Лизетт вздохнула. Он искал взглядом ее. Тревога, сжимавшая ее сердце, исчезла. Она улыбнулась собеседнику.
— Прости, Фрэнк, я отлучусь на минутку. — Лизетт быстро подошла к мужу.
— Привет, дорогая, а я уж думал, что ты потерялась, — усмехнулся Грег и обнял жену за талию. — Ты не знакома с Жаклин? Жаклин, это Лизетт. Лизетт, это мисс Жаклин Плейдол.
— Очень рада познакомиться с вами, — промолвила Лизетт.
— Я тоже, — ответила Жаклин, и щеки ее снова вспыхнули. В ее взгляде, обращенном на Грега, Лизетт заметила страдание. — Давно мы не виделись с тобой, Грег. — Жаклин говорила таким тоном, словно ее ничуть не смущало присутствие Лизетт. — Пять лет. Фрэнк сказал, что ты ненавидишь Германию.
— Как и сотни тысяч других людей.
— Мне было бы интересно послушать тебя…
Рука Грега легла на талию Лизетт.
— Через несколько дней мы уезжаем в Европу, но, когда вернемся, милости просим к нам на обед. О кулинарных талантах моей жены уже ходят слухи во Фриско.
Жаклин закусила нижнюю губу, и Лизетт внезапно почувствовала жалость к ней. Обед втроем — это явно не то, чего хотелось бы этой женщине. Она любила Грега, а он женился на другой.
— Извини нас, Жаклин, — вежливо промолвил Грег, — но нам надо со многими попрощаться перед отъездом в Европу.
— Да-да, конечно. — Глаза Жаклин подозрительно блестели. — Приятного путешествия, Грег.
Лизетт заметила, что Жаклин наблюдает за ними. Интересно, написал ли ей Грег из Франции о том, что женится? Или сообщил уже после женитьбы?
— Поехали домой, — прошептал ей Грег. — Я уже сыт этими разговорами. Хочу побыть с тобой.
Она приникла к мужу, охваченная желанием. Может, сегодня все будет иначе? Может, ей удастся забыть о своей вине перед Грегом? Вдруг сегодня все будет так же чудесно, как в Париже?
В полумраке лимузина Лизетт взяла мужа за руку.
— Ты очень любил ее?
Грег свернул в Пасифик-Хайтс.
— Наверное. — Оторвав взгляд от дороги, он улыбнулся жене. — Пока не встретил тебя.
Лизетт с облегчением вздохнула.
— Знаешь, — промолвила она, положив голову на плечо Грега, — по-моему, она до сих пор любит тебя.
— А я очень люблю тебя, миссис Диринг.
Лимузин въехал на подъездную дорожку, ведущую к дому. Лизетт решила никогда больше не говорить с Грегом о Жаклин Плейдол, однако не забывать о ее существовании. Ведь она, Лизетт, не удовлетворяет сейчас Грега в спальне, а между тем Жаклин готова выполнить любое его желание.
— Вот мы и вернулись к дождю и ветрам, — уныло заметил Грег, вглядываясь в туман, затянувший скалы.
— Да, но это же прекрасно! — воскликнула Лизетт, подставляя лицо дождю и с восторгом глядя на серые штормовые облака.
Грег бросил на жену быстрый удивленный взгляд. За время, что они прожили в Америке, Лизетт ни разу не выказала ностальгии. Грег считал, что она с радостью покинула разоренную войной Францию. Нормандия казалась ему невыносимо холодным и тоскливым местом. Грегу и в голову не приходило, что Лизетт испытывает к этой стране иные чувства.
Европу Грег вспоминал с ужасом. Картины нищеты и страданий, увиденные им, продолжали преследовать его: бесконечные колонны изможденных беженцев со скудными пожитками за спиной; Кан и Шербур, превращенные бомбардировками в руины; закопченные стены сгоревшего замка в Вальми. Грег благодарил Господа за то, что увез оттуда Лизетт. Он очень любил ее и надеялся, что теперь и жена отвечает ему взаимностью.
Чисто французское обаяние Лизетт восхищало Грега: грациозность, женственность, природный шик. Он очень гордился женой. В личной жизни у него все складывалось замечательно, профессиональные дела тоже шли хорошо. Грег был чертовски счастлив и понимал это.
Еще до войны он основал рекламное агентство «Диринг адвертайзинг», и оно процветало благодаря деньгам семьи и недюжинному таланту Грега. Оборот составлял уже миллион долларов в год, когда японцы напали на Перл-Харбор. Пока Грег был в армии, делами агентства занимался его довольно способный заместитель, однако особых успехов тот не добился. Вернувшись домой, Грег обнаружил, что дела агентства идут еле-еле, но не слишком огорчился. Он понимал, что послевоенный мир ждет нового, динамичного подхода к рекламе, поэтому уже через несколько месяцев после его возвращения в рекламе появились живость и «изюминка».
Грег с удивлением узнал, что Люк Брендон устроился в одно из крупнейших рекламных агентств. Грег вступил в борьбу за право рекламировать продукцию крупной международной компании «Кемико», надеясь, что это значительно улучшит дела «Диринг адвертайзинг». Но тут выяснилось, что директор по работе с заказчиками конкурирующего лондонского рекламного агентства — Люк Брендон.
— А ты знаешь, что Люк тоже занялся рекламным делом? — спросил Грег у Лизетт, когда они сидели возле бассейна.
Легкий румянец тронул щеки Лизетт.
— Да. Разве я не говорила тебе об этом?
Грег подавил легкое беспокойство. Брендон регулярно писал Лизетт, и она всегда сообщала мужу о письмах, даже оставляла их распечатанными на столе. Но значит, было по крайней мере одно письмо, о котором Лизетт не упомянула.
— Сразу после увольнения он несколько месяцев работал в издательской фирме, — спокойно сказала Лизетт. — А затем получил предложение от агентства «Томсонс» и с радостью принял его. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Люк написал, что издательское дело — это профессия джентльменов, поэтому его и не тянет к ней.
Грег усмехнулся:
— Возможно, когда-то это и была профессия джентльменов, но сомневаюсь, что она осталась таковой. Послевоенный мир резко отличается от довоенного.
Лизетт устремила взгляд на изумрудно-голубую поверхность бассейна. Люк сообщил ей, что сменил профессию, и в том же письме он спросил, счастлива ли она с Грегом. Если нет, он предлагал ей немедленно приехать к нему в Лондон. Люк написал, что до сих пор любит ее и верит: сама судьба предназначила их друг другу. Он утверждал, что, обманывая Грега, Лизетт обманывает и сына. Доминик никогда не узнает, кто был его настоящий отец, поскольку Лизетт не сможет рассказать ему про Дитера Мейера.
Лизетт сразу разорвала письмо. Ее давно терзала мысль о том, что она не сможет рассказать Доминику о его настоящем отце. Но что же ей делать? Обманув мужа, она сама угодила в ловушку, и с каждым днем груз лжи все сильнее давил на нее.
Лизетт страдала, когда Грег с гордостью говорил о Доминике, когда Изабель благодарила ее за внука. Однако Лизетт не рассказала об этом Люку. Она написала ему в самом решительном тоне и просила никогда не предлагать ей уйти от Грега… сообщила, что счастлива… и, возможно, скоро у нее родится второй ребенок… что дом ее там, где Грег, и так будет всегда.
Через месяц Лизетт получила столь же решительный ответ. Люк извещал ее о том, что женится. Невесту зовут Анабел Лей-си. Он познакомился с ней еще до войны, а после возвращения в Англию регулярно встречался. Люк признался, что не любит ее, но она любит его. Анабел из состоятельной семьи, у нее есть собственный капитал. Он язвительно заметил, что этот брак такой же, как у нее. Это письмо Лизетт тоже разорвала.
— Судя по свадебной фотографии, у него очень хорошенькая жена, — сказал Грег, и Лизетт через силу улыбнулась.
— Да, — согласилась она. — Они венчались в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Наверное, все было очень торжественно. Но мне странно видеть Люка в гражданском костюме.
Волосы Лизетт мягко ниспадали на плечи, совсем как в тот день, когда Грег впервые встретил ее. Она казалось очень юной и хрупкой, но ведь Лизетт всего девятнадцать лет. Тревога Грега усиливалась. Лизетт говорила, что счастлива и любит его. Но так ли это? Он замечал, что порой, когда жена думала, что за ней никто не наблюдает, глаза ее затуманивались слезами, а тонкие брови сходились к переносице, словно Лизетт терзала глубокая печаль. Может, причина ее страданий — Люк Брендон? Может, упоминание о его женитьбе так расстроило Лизетт и сейчас?
Грег помнил, как Люк собирался жениться на Лизетт. Помнил, с какой болью Лизетт говорила о том, что мужчина, которого она любила, умер и что она не знает, как ей снова научиться любить. Позже, уже после их свадьбы, Лизетт сказала, что никогда не любила Люка, однако время от времени Грег сомневался в правдивости этих слов. Но как бы там ни было, она вышла замуж за него, Грега, и нечего ворошить прошлое.
— Ты не забыла, что в семь часов мы приглашены на коктейль к Уорнерам? — спросил Грег, мечтая навсегда избавиться от сомнений.
— Нет, не забыла. — Лизетт бросила взгляд на крохотные золотые часики. — Пожалуй, приму душ и переоденусь.
Грег поставил на столик свой бокал и поднялся с шезлонга. Воротник его белой шелковой сорочки был распахнут, джинсы плотно облегали бедра.
— Тогда пойдем вместе. — Он притянул жену к себе. — Мы успеем не только принять душ и переодеться.
Грегу всегда доставляло наслаждение заниматься с Лизетт любовью. Он любил в ней все: изгиб шеи, гладкие молочно-белые груди, тонкую талию… Даже длинный шрам на внутренней стороне бедра не нарушал ее гармоничной красоты. Увидев этот шрам впервые, Грег погладил его пальцем и сразу заметил, как напряглась Лизетт. Пытаясь успокоить ее, он сказал, что шрам почти незаметен. Однако Грег понял. — Лизетт ему не поверила. Этот шрам очень огорчал жену, поэтому Грег делал вид, будто не помнит о нем.
Через полчаса Лизетт неохотно выскользнула из объятий мужа и встала с кровати.
— Мы опоздаем, дорогой, — уже половина седьмого.
Грег приподнялся на локте, с удовольствием разглядывая обнаженную жену.
— Из-за этого не грех и опоздать, — с усмешкой промолвил он.
Увидев выражение его глаз, Лизетт затрепетала. Она думала, что уже никогда не полюбит другого мужчину так, как Дитера. Но сейчас Лизетт с изумлением осознала, что ее любовь к Грегу гораздо глубже и сильнее, чем отчаянная страсть к Дитеру. Она никогда не была женой Дитера, никогда не проводила с ним целые дни, как делала это с Грегом. Дитер научил ее любви, это был его дар ей, за который она и Грег должны быть благодарны ему.
Лизетт пошла в душ. Ей очень хотелось бы рассказать Грегу о Дитере… о его храбрости, о том, как бесстрашно он вступил в заговор против Гитлера. Лизетт наивно предполагала, что Дитер понравился бы Грегу.
Но нет, нельзя даже думать об этом. Она должна любить Грега, стараться, чтобы он гордился ею.
Лизетт надела светло-голубое платье, лайковые туфли цвета слоновой кости, сделала высокую прическу и заколола волосы длинными шпильками с драгоценными камнями.
— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнул восхищенный Грег, и Лизетт почувствовала себя очень счастливой. Она решила больше не вспоминать о письме Люка и не позволять прошлому затмевать радость настоящего. Однако уже через двадцать минут ее добрые намерения рассыпались в прах.
— Рад видеть вас обоих, — сердечно сказал Фрэнк Уорнер, встретив их у дверей своего особняка в колониальном стиле. — Прошу вас в дом. Надеюсь, вы рассудите мой спор с Брэдом Деннингтоном. Он утверждает, что Нюрнбергский процесс — отнюдь не обязательный элемент эксгибиционизма. Что вы думаете по этому поводу?
— Я думаю, что он кретин, — резко бросил Грег. Лицо его напряглось, уголки рта задергались. — На скамье подсудимых должны сидеть все немцы, а не двадцать один специально отобранный экземпляр.
— Вот тут я с тобой не согласен, Грег, — возразил Фрэнк Уорнер, предлагая гостям напитки. — Нельзя возлагать на всю нацию ответственность за преступления небольшой кучки главарей. Это несправедливо. У меня есть друг, он немец… но с детских лет живет в Лос-Анджелесе. По твоим словам выходит, будто он так же виновен, как звери из СС, просто потому, что он немец. Но мой друг ни в чем не виноват, это обаятельный, культурный…
— Чушь! — Грег пришел в такое неистовство, что хозяин невольно попятился. — Ты не знаешь, о чем говоришь, Фрэнк. А я знаю, потому что был там. И видел такое, чего ты себе и представить не можешь. Вся нация умственно больна. Это она допустила такие мерзости, как Освенцим и Дахау. И не говори мне об обаятельных, культурных немцах, ибо таких не существует!
Фрэнк засмеялся, стараясь сгладить неловкость. Он понятия не имел, что Грег так непримиримо настроен против немцев. К тому же, как хозяин, Фрэнк не желал превратить свою вечеринку в обсуждение военных преступлений немцев.
— Ладно, забудем об этом. — Фрэнк похлопал Грега по плечу. — Давай я познакомлю тебя со своим другом из Нью-Йорка. Его компания подумывает о том, чтобы поменять рекламное агентство. Думаю, ты поможешь ему сделать выбор.
Грег глубоко вздохнул и взял Лизетт за руку. Фрэнк повел их через заполненную гостями комнату к крупному седовласому джентльмену, курившему сигару.
Поглощенная своими мыслями, Лизетт не слышала, о чем они говорили. Сейчас она отчетливо поняла, что Грег питает глубочайшую ненависть к немцам. То, что он увидел в Дахау, потрясло его, и теперь Грег считал всех немцев нацистами. Без исключения. Значит, он никогда не простил бы ей то прошлое, которое Лизетт всеми силами пыталась забыть.
—…и он действительно потрясающий фотограф. — Дайна Уорнер оживленно улыбнулась Лизетт. — А детей фотографирует просто замечательно. Уверена, фотографии Доминика…
Доминик. Наполовину француз, наполовину немец. Доминик. Ребенок, которого Грег считает своим сыном. Доминик — копия своего отца-немца.
— Ты в порядке? — встревожилась Дайна Уорнер. — Ты хорошо себя чувствуешь? Может, присядешь? Я схожу за Грегом.
Лизетт увидела, как Дайна прервала беседу Грега с бизнесменом из Нью-Йорка. Озабоченный Грег устремился к жене. Заметив, какие взгляды бросают на него женщины, Лизетт подумала, что он и впрямь очень сексуален.
— Устала, дорогая? — заботливо спросил Грег.
Лизетт кивнула, охваченная нежностью к мужу и чувством вины перед ним.
Этой ночью, когда они занимались любовью, Лизетт впервые притворялась, симулируя страсть. Она по-прежнему желала Грега, но мысль об ее чудовищном обмане подавляла желание. Казалось, тело Лизетт расплачивается за преступление.
Долгое время она лежала без сна в объятиях мужа, с трудом сдерживая слезы и умоляя Господа послать ей новую беременность. Да, если она родит от Грега, этот ребенок положит конец постоянно терзающему ее кошмару.
Грег необычайно обрадовался, когда спустя два месяца жена сообщила ему, что ждет ребенка.
— Это будет самый замечательный рождественский подарок, правда? — Глаза Лизетт сияли счастьем.
Он крепко прижал жену к себе, и его нежный поцелуй стал ответом на ее вопрос.
— А как же наша поездка? — Грег чуть нахмурился. — Помнишь, я обещал тебе, что новый, тысяча девятьсот сорок седьмой год мы встретим во Франции?
— Поездка поездкой, а я хочу родить ребенка и сделать тебя счастливым. — Лизетт беспечно пожала плечами.
— Чтобы сделать меня счастливым, тебе вовсе не обязательно рожать второго ребенка, — усмехнулся Грег, сверкнув белоснежными зубами. — И по-моему, нам незачем менять планы. У нас и ребенок будет, и во Францию мы поедем. А Люк и Анабел не передумали встречать Новый год в Вальми?
Лизетт покачала головой, с удовлетворением отметив, что уже не смущается при упоминании Люка.
— Папа жаждет продемонстрировать ему, как идут реставрационные работы. Приехав в Вальми несколько месяцев назад, Люк заявил папе, что жить в замке можно будет только лет через пять. Вот папа и хочет доказать Люку, что он ошибся.
— Вот это будет встреча! — Грег обнял жену за талию. — Мы, все трое, снова окажемся в Вальми. Как тогда, в мае сорок четвертого.
Лизетт быстро отвернулась, однако Грег заметил, как на ее лице промелькнуло странное, непонятное ему выражение. Что это было? Боль? Страдание? А может, Лизетт до сих пор жалеет о том, что так поспешно вышла за него замуж, считая Люка погибшим?
— Пойдем спать. — Грег потянулся к груди Лизетт. Вот уже несколько месяцев его терзали ревность и сомнения. И ему не хотелось, чтобы они усугублялись.
Стараясь унять внутреннюю дрожь, Лизетт обняла мужа. На секунду в ее памяти ярко всплыл образ Дитера. Тогда, вернувшись из Парижа, он подхватил ее на руки и сказал, что любит ее и будет любить всегда…
Грег осторожно вытащил шпильки из волос Лизетт, расстегнул блузку и отнес жену на кровать. Она изо всех сил пыталась отогнать воспоминания и ответить на ласки мужа, однако ей мешало чувство вины, усугубившееся после вечеринки у Уорнеров. Лизетт любила Грега, нуждалась в нем, но не могла платить ему взаимностью. И он понял это.
— Что случилось? — спросил Грег и пристально посмотрел на жену. — Дело во мне? Ты не любишь меня, Лизетт?
— О нет! — Лизетт крепко обняла мужа и прижалась к нему. Ее слезы обожгли его кожу. — Я люблю тебя, Грег! Но… — Слова застряли у нее в горле. Если и имеет смысл что-то говорить ему, так только правду. Но это значит потерять Грега навсегда. — Просто я устала… — Очередная ложь показалась Лизетт отвратительной. — Наверное, все из-за беременности. Ничего, через несколько месяцев все будет в порядке, обещаю тебе.
На вечеринке, состоявшейся за неделю до их отплытия в Европу на пароходе «Нормандия», Лизетт увидела Жаклин Плейдол. Вообще-то Лизетт не хотела идти на эту вечеринку. Живот у нее был гораздо больше, чем во время первой беременности, да и чувствовала она себя хуже, чем тогда.
— Ты выглядишь потрясающе, — заверил жену Грег, когда она с неудовольствием смотрела на себя в зеркало.
— Теперь я могу надеть только мешок из парусины.
— Тогда надевай мешок, ты и в нем будешь прекрасна.
Лизетт фыркнула, не убежденная словами Грега. Он считал, что и с большим животом его жена — самая красивая женщина на свете. И если бы не внезапная холодность Лизетт, которую она приписывала беременности, Грег, пожалуй, не возражал бы, чтобы жена постоянно была беременна. Между тем усталость Лизетт так и не проходила, поэтому Грег с грустью думал, что, пока не родится ребенок, их сексуальные отношения не наладятся.
— Как только появится малыш, все образуется, — уверяла его Лизетт. — Я это точно знаю.
Грег успокаивал ее и старался обуздывать свои порывы. Пока Лизетт носила Доминика, Грег воевал, поэтому то, что жена избегает близости с ним, удивляло его. Он с нетерпением ждал появления ребенка, надеясь, что тогда в Лизетт вновь вспыхнет страсть.
В просторном платье из малинового шифона Лизетт казалась почти стройной. Она надела жемчужное ожерелье и такие же серьги.
— Готова? — спросил Грег. По горячему блеску в его глазах Лизетт поняла, что стоит ей только коснуться его, сказать лишь одно ободряющее слово — и ни на никакую вечеринку они не поедут.
— Да. — Она и сама изнывала от желания. Однако ее останавливал страх перед тем, что она не сможет дать Грегу то наслаждение, которого он заслуживал, не сможет преодолеть свою холодность. Ладно, через два месяца эти мучения закончатся. Она родит ребенка от Грега и избавится от тяжкой вины перед ним.
Лизетт уже привыкла к тому, что на вечеринках собирается небольшой круг знакомых между собой состоятельных людей. В этом отношении Сан-Франциско напоминал ей Сент-Мари-де-Пон. Войдя в дом, Лизетт вскоре заметила высокую, стройную блондинку, которую никогда раньше не встречала.
— А кто та девушка у окна? — с любопытством спросила она Грега. — Вон та, в черном платье?
Грег посмотрел в указанном направлении и встретился взглядом с блондинкой. Лизетт почувствовала, как муж напрягся. Девушка же, покраснев, отвернулась.
— Это Жаклин Плейдол, — натянуто ответил Грег. — Последний год она живет в Нью-Йорке, одевается у лучших модельеров.
Лизетт словно током ударило. Она снова бросила взгляд на блондинку, но та уже стояла к ним спиной и разговаривала с Фрэнком Уорнером.
— Ты был обручен с ней? — Лизетт внезапно смутилась.
— Нет, — удивился Грег. — С чего ты взяла?
— Кажется… слышала от кого-то.
— Это все выдумки, — отрезал Грег. — Да, когда-то нас связывали очень близкие отношения, но мы никогда не были обручены.
На время Лизетт отвлеклась, но вскоре поймала себя на том, что то и дело посматривает на стройную блондинку, когда-то мечтавшую стать миссис Грег Диринг. Жаклин была очень хороша собой: светлые волосы с золотистым отливом мягкими волнами спадали на плечи, модный макияж, чувственный рот. Эта типичная американка казалась весьма уверенной в себе, но вместе с тем покраснела как школьница, встретившись взглядом с Грегом. Жаклин стояла у окна, но Лизетт прекрасно понимала, что ее интересует и Грег, и женщина, на которой он женился. Лизетт жалела о том, что не спросила у мужа о Жаклин на пароходе, когда впервые услышала о ней.
— А он считает это формой экономического империализма, — проговорил Фрэнк Уорнер и посмотрел на Лизетт.
Она смущенно улыбнулась.
— Прости, Фрэнк, я прослушала. Кто считает это экономическим империализмом?
Грег беседовал с хозяином дома. Жаклин Плейдол, любезно отвечая на поклоны знакомых, медленно направлялась к Грегу.
— Сталин, — пояснил Фрэнк. — Он считает кабальным план Маршалла по финансовой помощи разоренной войной Европе, в том числе и Германии. Сталин не понимает его сути… искреннего желания Америки помочь возрождению Европы.
Лизетт стиснула бокал с шампанским. Ей совсем не хотелось говорить о Европе с друзьями Грега. Они красноречиво рассуждали о войне и ее последствиях, хотя очень мало разбирались в этом. Немецкие сапоги не топтали улицы Сан-Франциско. Музеи и картинные галереи не подвергались грабежам. Немецкое командование не реквизировало их особняки. Американцы считали, что знают о том, как страдала Европа, однако понятия об этом не имели. Даже те из них, кто сражался в Европе, относились к происходящему там иначе, чем английские, французские и русские солдаты, чьи земли опустошали захватчики, чьи города превращались в руины под бомбами немцев.
—…и русские считают, что за нашей помощью в виде тракторов и грузовиков стоят политические и даже военные планы…
Грег посмотрел на Жаклин Плейдол, и она робко, нервно улыбнулась ему.
— Лично я не уверен в том, что нам стоит оказывать помощь Германии, — продолжал разглагольствовать Фрэнк. — В конце концов именно Германия нанесла такой ущерб Европе, разве не так?
Занятая своими мыслями, Лизетт не слушала его. Она увидела, как Грег отделился от группы гостей и подошел к Жаклин Плейдол. Он держался совершенно непринужденно и, хотя Жаклин пожирала его взглядом, поглядывал по сторонам, словно искал кого-то.
Лизетт вздохнула. Он искал взглядом ее. Тревога, сжимавшая ее сердце, исчезла. Она улыбнулась собеседнику.
— Прости, Фрэнк, я отлучусь на минутку. — Лизетт быстро подошла к мужу.
— Привет, дорогая, а я уж думал, что ты потерялась, — усмехнулся Грег и обнял жену за талию. — Ты не знакома с Жаклин? Жаклин, это Лизетт. Лизетт, это мисс Жаклин Плейдол.
— Очень рада познакомиться с вами, — промолвила Лизетт.
— Я тоже, — ответила Жаклин, и щеки ее снова вспыхнули. В ее взгляде, обращенном на Грега, Лизетт заметила страдание. — Давно мы не виделись с тобой, Грег. — Жаклин говорила таким тоном, словно ее ничуть не смущало присутствие Лизетт. — Пять лет. Фрэнк сказал, что ты ненавидишь Германию.
— Как и сотни тысяч других людей.
— Мне было бы интересно послушать тебя…
Рука Грега легла на талию Лизетт.
— Через несколько дней мы уезжаем в Европу, но, когда вернемся, милости просим к нам на обед. О кулинарных талантах моей жены уже ходят слухи во Фриско.
Жаклин закусила нижнюю губу, и Лизетт внезапно почувствовала жалость к ней. Обед втроем — это явно не то, чего хотелось бы этой женщине. Она любила Грега, а он женился на другой.
— Извини нас, Жаклин, — вежливо промолвил Грег, — но нам надо со многими попрощаться перед отъездом в Европу.
— Да-да, конечно. — Глаза Жаклин подозрительно блестели. — Приятного путешествия, Грег.
Лизетт заметила, что Жаклин наблюдает за ними. Интересно, написал ли ей Грег из Франции о том, что женится? Или сообщил уже после женитьбы?
— Поехали домой, — прошептал ей Грег. — Я уже сыт этими разговорами. Хочу побыть с тобой.
Она приникла к мужу, охваченная желанием. Может, сегодня все будет иначе? Может, ей удастся забыть о своей вине перед Грегом? Вдруг сегодня все будет так же чудесно, как в Париже?
В полумраке лимузина Лизетт взяла мужа за руку.
— Ты очень любил ее?
Грег свернул в Пасифик-Хайтс.
— Наверное. — Оторвав взгляд от дороги, он улыбнулся жене. — Пока не встретил тебя.
Лизетт с облегчением вздохнула.
— Знаешь, — промолвила она, положив голову на плечо Грега, — по-моему, она до сих пор любит тебя.
— А я очень люблю тебя, миссис Диринг.
Лимузин въехал на подъездную дорожку, ведущую к дому. Лизетт решила никогда больше не говорить с Грегом о Жаклин Плейдол, однако не забывать о ее существовании. Ведь она, Лизетт, не удовлетворяет сейчас Грега в спальне, а между тем Жаклин готова выполнить любое его желание.
* * *
Лизетт чуть не прыгала от радости, когда их пароход подошел к Гавру.— Вот мы и вернулись к дождю и ветрам, — уныло заметил Грег, вглядываясь в туман, затянувший скалы.
— Да, но это же прекрасно! — воскликнула Лизетт, подставляя лицо дождю и с восторгом глядя на серые штормовые облака.
Грег бросил на жену быстрый удивленный взгляд. За время, что они прожили в Америке, Лизетт ни разу не выказала ностальгии. Грег считал, что она с радостью покинула разоренную войной Францию. Нормандия казалась ему невыносимо холодным и тоскливым местом. Грегу и в голову не приходило, что Лизетт испытывает к этой стране иные чувства.