Страница:
Лизетт обняла сына.
— Дорога очень длинная, дорогой. И потом, возможно, у мамы Мелани другие планы.
— Так надо спросить у нее. Ну пожалуйста, мама!
Лизетт подумала о том, согласится ли Грег, чтобы Мелани снова жила с ними под одной крышей. Девочка ему очень нравилась, и он слишком великодушный человек, чтобы вымещать обиду на ребенке, как бы ни относился к ее отцу.
Разговор состоялся вечером того дня, когда Грег вернулся из Вашингтона.
—…и Доминик мечтает, чтобы Мелани приехала к нам на летние каникулы. Им очень хорошо вдвоем, и если Анабел согласится…
— Дочь Брендона — у нас?! — воскликнул ошеломленный Грег. — Она же Доминику с… — Он оборвал себя на полуслове. — После всего, что произошло? Боже мой, ты, должно быть, рехнулась!
Лизетт, писавшая письмо отцу, подняла голову, и кровь отхлынула от ее лица, когда она увидела, в какой ярости Грег. Глаза его горели, как раскаленные угли, треугольник вокруг рта побелел.
— Прости, — пробормотала Лизетт, испугавшись, что у Грега случится новый сердечный приступ. — Я больше никогда не заговорю об этом… Грег, прошу тебя… — Она быстро поднялась, но Грег развернул коляску и, не оглянувшись, выехал из комнаты.
Доминик не понимал этого.
— Но почему мне нельзя переписываться с Мел? — удивился он. — И почему тетя Анабел запретила Мел писать мне?
— Потому что тетя Анабел и дядя Люк больше не живут вместе. — Лизетт ненавидела себя за то, что стала источником неприятностей для сына. Люка же она презирала за его признания, в которых не было необходимости.
— Но я не понимаю…
— Тетя Анабел очень обижена, Доминик. Она не хочет вспоминать о прошлом, а мы — часть ее прошлого. Поэтому она и просит нас не писать ни ей, ни Мелани.
— Но это глупо, и я все равно буду писать! — решительно заявил Доминик и отстранился от матери, не позволяя ей утешать его.
В своих письмах отцу Лизетт никогда не упоминала о Люке, но отец продолжал подробно рассказывать о его визитах, не подозревая, что эта тема неприятна дочери. В 1959 году Анри де Вальми прислал дочери радостное письмо в связи с возвращением де Голля к власти: «Наконец-то Францией правит человек, достойный этого. Не могу передать тебе, как я счастлив оттого, что генерал вновь обосновался в Елисейском дворце. Что касается Люка, то он собирается жениться на молоденькой учительнице из Кана. Ее зовут Жанет Дюбо, она несколько раз приезжала в Вальми. Очень хорошенькая и гораздо моложе Люка».
Лизетт мысленно пожелала Люку счастья, зная, что сама никогда уже не будет счастлива. Ничего не изменилось в ее отношениях с Грегом. Между ними существовал невидимый, но непреодолимый барьер. Воспоминания о тех счастливых днях, когда у них гостила Мелани, теперь не успокаивали, а терзали Лизетт. Она всегда отличалась чувственностью и сейчас понимала, что именно это предопределило ее связь с Дитером, а потом подтолкнуло к браку с едва знакомым мужчиной. Но теперь ее темперамент не находил выхода. Лизетт исполнилось тридцать четыре. Она все еще была красива и привлекательна, но в душе ее зияла пустота.
Очень редко до Лизетт доходили новости об Анабел и Мелани. Анабел и Элоиза де Вальми иногда обменивались открытками и рождественскими поздравлениями. Через год после того, как Люк второй раз женился, Анабел вышла замуж за пэра Англии, очень богатого вдовца. Мелани исполнилось четырнадцать, она училась в привилегированной частной школе для девочек «Бененден скул», находившейся в графстве Кент. Лизетт почему-то казалось, что новый муж Анабел считает Мелани обузой и охотно избавился бы от нее.
Доминик больше не спрашивал про Мелани. Ему было уже шестнадцать, он прекрасно учился, обзавелся кучей друзей. Несмотря на болезнь, Грег по-прежнему выезжал с сыном на природу. Как-то летом они даже побывали на Аляске. Грег никогда не предлагал Лизетт составить им компанию; те дни, когда они путешествовали вместе, давно миновали.
— Мне бы очень хотелось навестить летом дедушку и бабушку, — сказала однажды Люси, когда они сидели возле бассейна. — Мы так давно не были в Вальми, хотя папа часто летает в Европу по делам.
— Да, почему бы нам не съездить во Францию? — оживился Доминик. Он перевернулся на живот и отложил в сторону книгу. — Летом у нас полно свободного времени, а дедушка и бабушка очень обрадуются нам.
Успокоенная тем, что глаза ее спрятаны за солнцезащитными очками, Лизетт пожала плечами:
— Ладно, там будет видно.
— А папа заезжает в Вальми, бывая в Европе? — спросила Люси, глядя туда, где спал Грег.
— Думаю, да, — ответила Лизетт, прекрасно зная, что это не так. Поскольку Люк жил поблизости от Вальми, подобные визиты были исключены.
— В Нормандии такое чудесное лето, — мечтательно промолвила Люси, закинув руки за голову. — Это будет здорово.
— Но возможно, ничего не получится. — Лизетт старалась не выдать напряжения. — Дедушка и бабушка собираются летом в Биарриц.
Доминик с любопытством взглянул на мать:
— Но ты ведь не виделась с ними с тех пор, как мы были срвсем маленькими. Неужели не скучаешь по ним?
Лизетт улыбнулась:
— Конечно, скучаю. Но мы почти каждую неделю обмениваемся письмами и фотографиями…
— И мне дедушка на прошлой неделе прислал фотографии. — Люси полезла в пляжную сумку. — А я совсем забыла о них. Вот, смотрите, это бабушка в розовом саду, а вот она с дядей Люком.
На фотографии Люк, обнимая Элоизу де Вальми за плечи, улыбался в объектив. Лизетт быстро перевернула фотографию, но Доминик забрал ее.
— А вот еще одна, — сказала Люси. — Это новая жена дяди Люка. Правда, симпатичная? А я уже и не помню, как выглядит тетя Анабел. Ох, смотрите, это любимые бабушкины спаниели!
Люси буквально сунула фотографии в руку матери. С фотографии на Лизетт смотрела симпатичная стройная девушка с темными курчавыми волосами.
— А Мел бывает в Вальми? — Доминик сдвинул брови и так напомнил Лизетт Дитера, что у нее екнуло в груди.
— Не думаю, — ответила Лизетт, но, заметив напряжение сына, добавила: — Хотя кто знает.
Люси заговорила о школе и своих подружках. Это отвлекло внимание от фотографий, и Лизетт испытала облегчение. Временами она задумывалась: неужели отъезд Люка в Нормандию — проявление той же безжалостности, с какой он заявил Анабел, что не любит и никогда не любил ее? Ведь пока Люк регулярно посещает Вальми, приезд туда Лизетт невозможен. Намеренно или невольно, но Люк отрезал ей путь к возвращению домой.
Служанка сообщила Люси, что ее просят к телефону.
— Ох, это Род! — Люси вскочила. — Мы с ним собрались в кино. Ладно, увидимся позже. — Торопливо чмокнув Лизетт, она поспешила в дом.
— Мне тоже пора. — Доминик поднялся. — У меня сегодня бейсбол.
— Ты вернешься к ужину, дорогой? — Глядя на сына, Лизетт чувствовала гордость. В свои шестнадцать лет он уже был под метр восемьдесят, широкоплечий и такой же внутренне уверенный в себе, как его отец.
— Возможно. Но я позвоню тебе. — Проходя мимо шезлонга, где сидела Лизетт, Доминик улыбнулся ей. Он обожал мать.
Когда мальчик ушел, Лизетт услышала тихий голос Грега:
— Ты, конечно же, не позволишь им поехать.
Она поняла, что Грег все слышал и просто ждал, пока уйдут дети.
— В Вальми? Разумеется, не позволю.
Прищурившись, Грег посмотрел на Лизетт. Лишь несколько минут назад Люси, ни о чем не подозревая, показала Доминику фотографию его отца, и Лизетт спокойно наблюдала за этим. Интересно, что она сейчас чувствует к Люку? А может, Анри присылал ей и другие фотографии Люка, которые Лизетт никому не показывала?
— Если Доминик и Люси хотят навестить Элоизу и Анри, они вполне могут сделать это, — проговорил Грег. — Не в Вальми, конечно, а в Биаррице.
На Лизетт был голубой цельный купальник, лучи солнца золотили ее кожу, волосы мягко спадали на плечи. Никто не подумал бы, что она мать шестнадцатилетнего сына. На вид ей не больше двадцати пяти.
— Но это же отличная идея, Грег!
Он понимал, что, если предложит ей сопровождать детей, Лизетт сможет увидеться с Люком. От Биаррица до Байе всего день езды на машине. Но Грег видел в ее глазах тоску по дому, слышал эту тоску в ее голосе.
— А почему бы тебе не поехать с ними? — спросил он, со страхом ожидая, что заметит радость в ее глазах. Грег понимал, что рискует: Лизетт может сойтись с Люком и не вернуться.
Просияв, она импульсивно бросилась к Грегу, намереваясь отблагодарить его поцелуем. Но он быстро снял трубку телефона, стоявшего возле его шезлонга, и этот его жест остановил Лизетт.
— Соедините меня с Торонто, — попросил Грег телефонистку.
Лизетт замерла. Грег понимал, что стоит только ему поднять на нее взгляд, и она подойдет к нему. Но он этого не сделал. Только подавляя в себе все чувства к Лизетт, Грег мог сохранять с ней брак, напоминавший пародию. Свои физиологические потребности он удовлетворял с другими женщинами, которыми двигала не жалость к нему, с теми, кто не испытывал перед ним чувства вины или долга.
— Спасибо, дорогой. — Опечаленная Лизетт отошла.
Два последующих года Лизетт проводила июль и август в Биаррице вместе с детьми и родителями. Едва ступив на землю Франции и до самого отъезда она говорила только по-французски, к неудовольствию Люси, довольно плохо владевшей этим языком. Доминику очень нравилось в Биаррице, где он с удовольствием занимался серфингом. Лизетт здесь тоже нравилось. Закрыв глаза, она представляла себе, что снова находится дома, на пляже в Вальми.
— Нет, — отрезал Грег, когда Лизетт показала ему письмо. — Ни в коем случае.
Она не стала спорить с мужем, однако ее удивила его категоричность. Ведь прошло уже девять лет с того жуткого дня в Кармеле. Все это время она не только не видела Люка, но и не переписывалась с ним. Грег не был мстительным человеком, он всегда отличался добротой и широтой души. Но при упоминании Вальми в его глазах появился пугающий блеск, и Лизетт поняла, что виной этому Люк… его почти еженедельные визиты в Вальми.
— Но раз мы не поедем в Биарриц, можно мне отправиться с Морганами на Гавайи? — Люси накладывала на веки аметисто-во-голубые тени и с интересом разглядывала в зеркале результат своих трудов.
— Думаю, да, — ответила Лизетт, наблюдая за дочерью.
— А Доминик собирается путешествовать по Европе. Он намерен проехать через Бельгию в Германию, а оттуда в Италию. Говорит, что, возможно, доберется даже до Африки.
— А мне казалось, что он собирался объехать Францию и Испанию.
— Передумал. Хочет попрактиковаться в немецком, посмотреть Альпы и попить кьянти среди холмов Тосканы. — Закончив свое занятие, Люси посмотрела на мать. — Мама, ты что такая печальная? Завидуешь Доминику? Рим, Венеция, Флоренция…
Лизетт улыбнулась.
— Да, завидую. — На самом деле она не завидовала, а думала о том, что Доминику предстоит посетить родину его отца. Лизетт вспомнила, как Дитер рассказывал ей о своем детстве, о прогулках в Тиргартене, лимонаде со льдом в отеле «Адлон», шоколадных пирожных… В эти дни многие говорили о Берлине, газеты пестрели сообщениями о визите в Берлин президента Кеннеди. Он остановился перед стеной, разделявшей город, посмотрел на нее и сказал: «Я берлинец». На глаза Лизетт навернулись слезы. Дитера не задел бы приезд Джона Кеннеди в Берлин, и он одобрил бы его слова.
— Мама, а почему бы тебе летом не съездить в Италию? — спросила Люси, вертясь перед зеркалом. — В Сан-Франциско летом тебе будет очень одиноко. Папа отправится в Лондон на лечение к новому нейрохирургу. Доминик будет в Европе, я — на Гавайях. Что ты будешь делать здесь одна до нашего возвращения?
— У меня много дел. Масса благотворительных мероприятий, работа в фонде в поддержку демократов, несколько лекций по французскому искусству и литературе, занятия французским с детьми из приюта. Расписание такое жесткое, что едва ли останется время скучать о вас.
Люси улыбнулась.
— Конечно, ты будешь скучать. — Она поднялась и взяла сумочку. — Я вернусь в десять. Пока.
— До встречи, дорогая. — Как только дочь вышла из комнаты, улыбка исчезла с лица Лизетт. Она посмотрела на свое отражение в зеркале туалетного столика. Да, она будет занята, но одинока. За годы, проведенные в Америке, Лизетт так и не обзавелась настоящими друзьями. Те, с кем она обедала, играла в бридж, посещала театры и художественные галереи, были их общие с Грегом друзья. Но у нее так и не появилось никого, кому Лизетт захотелось бы откровенно рассказать о том, что она несчастна в браке с мужчиной, которого так любит, что не может уйти от него.
Да, ей предстоит долгое лето. Нейрохирург из Лондона, пообещавший Грегу восстановить подвижность ног, предупредил, что ему придется провести в клинике не меньше трех месяцев. А может, Люси права? Не поехать ли куда-нибудь одной? Но куда? Лизетт хотелось только одного — отправиться в Лондон вместе с Грегом, но он уже объявил, что поедет туда один.
Доминик рассмеялся и поцеловал мать в щеку:
— Ладно, буду писать.
Лизетт смотрела, как он шел к выходу на летное поле: высокий, широкоплечий, с пружинящей походкой. Она заметила, что женщины бросают на Доминика восхищенные взгляды.
А вот Грег не позволил проводить его в аэропорт, потому что это было одним из немногих мест, где он ощущал свою неполноценность. Грег уезжал, полный надежд на то, что вернется уже не в инвалидной коляске, а на своих ногах. Доктор Мьюир, нейрохирург из Лондона, согласившийся лечить его, достиг блестящих результатов в аналогичных случаях и делал оптимистические прогнозы.
— Денег у тебя на счете хватит на все время, пока я буду отсутствовать, — сказал Грег, когда шофер понес его вещи в машину. — Но если они понадобятся, позвони в банк и на твой счет переведут необходимую сумму.
Лизетт хотелось говорить не о деньгах, а о предстоящем лечении, о вероятности того, что Грег снова сможет ходить. Хотелось обнять и поцеловать мужа на прощание, сказать, как сильно она любит его. Но вместо этого Лизетт сказала:
— Спасибо, дорогой. Возможно, я поеду в Италию, а на обратном пути могу на несколько дней остановиться в Лондоне…
— Нет! — Глаза Грега потемнели. Хватит с него и того напряжения, которое предстояло ему в течение трех месяцев. Не стоило усугублять его еще и присутствием жены, которая не любит его. Грег уже смирился с мыслью о том, что, если он снова встанет на ноги, Лизетт, вероятнее всего, уйдет от него. Тогда ее уже не будет удерживать долг перед ним. — Обо мне не беспокойся, — холодно добавил Грег. — Все будет в порядке. Я позвоню тебе из клиники. До свидания, Лизетт.
— До свидания, — печально ответила она.
«Пишу из кафе на Гран-плас, и ты ни за что не угадаешь, кто сидит рядом. Мел! Она здесь на каникулах вместе с тетушкой. Отсюда они поедут в Кельн, а оттуда отправятся вниз по Рейну до Гейдельберга. Путеводители утверждают, что если достаточно долго просидеть в кафе на Гран-плас, то мимо постепенно проследуют люди почти со всего мира. Но кто бы мог поверить, что я встречу Мел после стольких лет! Невероятно, но она совершенно не изменилась! Я сидел, с наслаждением пил пиво и вдруг услышал, как женский голос с типичным английским акцентом жалуется на то, что голубь испортил ей прическу. Я обернулся и увидел Мел! Ну все, мне пора. Очень люблю. Д.».
Лизетт несколько раз перечитала открытку. Мелани. Интересно, она все такая же хорошенькая и такая же егоза, какой была в детстве? Как странно, что после всех попыток Анабел разорвать детскую дружбу между Мелани и Домиником они все же встретились на площади в Бельгии! Лизетт решила, что это судьба, и больше не думала об этом, пока не получила от Доминика еще две открытки — из Кобленца и Мангейма.
«Мел не поедет домой с тетушкой, когда они доберутся до Гейдельберга, а отправится со мной в Италию. Южная Германия великолепна, здесь потрясающие сельские пейзажи. Очень люблю. Д.».
Лизетт со страхом смотрела на строчки, написанные уверенным почерком. Мелани так молода. Наверняка она не спросила разрешения у Анабел. Потому что если бы спросила, то, несомненно, получила бы отказ. Уж никак не Доминика пожелала бы Анабел в спутники своей дочери. Одно только упоминание его имени вызвало бы у нее воспоминания о неверности Люка. Анабел, как и Грег, категорически не хотела никаких отношений между их семьями.
Лизетт написала сыну письмо, молясь в душе, чтобы оно пришло в Гейдельберг раньше, чем молодые люди уедут в Италию. Она писала, что Мелани должна вернуться домой, и просила их не проводить лето вместе. Лизетт мотивировала это тем, что Мелани очень молода, поэтому ее путешествие с Домиником, которого она не видела много лет, несомненно, расстроит Анабел. Лизетт потребовала, чтобы Доминик немедленно позвонил домой.
Но ни ответа, ни телефонных звонков не последовало. Следующие открытки пришли из Австрии. Тетушка Мелани вернулась в Англию. Альпы потрясающие. Во время купания в горном озере захватывает дух от холода. В начале следующей недели они надеются быть уже в Италии.
Лизетт ничего не могла изменить. Она позвонила в справочное бюро международной телефонной службы и попросила дать ей номер телефона Анабел, но оказалось, что его нет в справочнике. В конце июля открытки стали приходить из Италии — из Пизы и Флоренции. Флоренция им так нравится, что они не хотят уезжать. Лизетт едва не лишилась чувств и подумала, почему никак не реагирует Анабел. К началу августа Лизетт решила, что ни тетушка, ни Мелани не сообщили Анабел, кто сопровождает ее дочь в поездках.
Беспокоило Лизетт и другое. Грег перенес четыре операции, и, хотя ноги начали шевелиться, все еще оставались сомнения в том, что он сможет ходить.
В последнюю неделю августа открытка Доминика пришла из Женевы. Он возвращается в Англию вместе с Мел. Хочет навестить в Лондоне отца. Лето было просто фантастическим. У него масса новостей, и ему не терпится поделиться ими.
Рука Лизетт, державшая открытку, бессильно упала на колено. Ее охватило такое сильное предчувствие беды, какого она никогда не испытывала.
Глава 25
— Дорога очень длинная, дорогой. И потом, возможно, у мамы Мелани другие планы.
— Так надо спросить у нее. Ну пожалуйста, мама!
Лизетт подумала о том, согласится ли Грег, чтобы Мелани снова жила с ними под одной крышей. Девочка ему очень нравилась, и он слишком великодушный человек, чтобы вымещать обиду на ребенке, как бы ни относился к ее отцу.
Разговор состоялся вечером того дня, когда Грег вернулся из Вашингтона.
—…и Доминик мечтает, чтобы Мелани приехала к нам на летние каникулы. Им очень хорошо вдвоем, и если Анабел согласится…
— Дочь Брендона — у нас?! — воскликнул ошеломленный Грег. — Она же Доминику с… — Он оборвал себя на полуслове. — После всего, что произошло? Боже мой, ты, должно быть, рехнулась!
Лизетт, писавшая письмо отцу, подняла голову, и кровь отхлынула от ее лица, когда она увидела, в какой ярости Грег. Глаза его горели, как раскаленные угли, треугольник вокруг рта побелел.
— Прости, — пробормотала Лизетт, испугавшись, что у Грега случится новый сердечный приступ. — Я больше никогда не заговорю об этом… Грег, прошу тебя… — Она быстро поднялась, но Грег развернул коляску и, не оглянувшись, выехал из комнаты.
* * *
Через неделю Лизетт получила короткое, отпечатанное на машинке письмо от Анабел. Та сообщала, что обнаружила письма Доминика к Мелани. Сама она запретила дочери продолжать переписку и просила Лизетт поступить так же с Домиником. Люк жил в Нормандии, что формально и послужило причиной. Однако он сказал Анабел, что никогда не любил ее, а любит и всегда любил только Лизетт. Признался в их любовной связи. Поэтому Анабел считала, что дети не должны больше общаться. Предательство Люка положило конец их дружбе.Доминик не понимал этого.
— Но почему мне нельзя переписываться с Мел? — удивился он. — И почему тетя Анабел запретила Мел писать мне?
— Потому что тетя Анабел и дядя Люк больше не живут вместе. — Лизетт ненавидела себя за то, что стала источником неприятностей для сына. Люка же она презирала за его признания, в которых не было необходимости.
— Но я не понимаю…
— Тетя Анабел очень обижена, Доминик. Она не хочет вспоминать о прошлом, а мы — часть ее прошлого. Поэтому она и просит нас не писать ни ей, ни Мелани.
— Но это глупо, и я все равно буду писать! — решительно заявил Доминик и отстранился от матери, не позволяя ей утешать его.
* * *
Лизетт не знала, продолжал ли Доминик писать Мелани, но ответных писем не приходило. Анри де Вальми сообщил, что Анабел и Мелани не появлялись в Нормандии, а Люк очень редко говорит о них. Люк купил полторы тысячи акров земли и ферму в десяти милях от Вальми, поэтому был частым гостем в замке.В своих письмах отцу Лизетт никогда не упоминала о Люке, но отец продолжал подробно рассказывать о его визитах, не подозревая, что эта тема неприятна дочери. В 1959 году Анри де Вальми прислал дочери радостное письмо в связи с возвращением де Голля к власти: «Наконец-то Францией правит человек, достойный этого. Не могу передать тебе, как я счастлив оттого, что генерал вновь обосновался в Елисейском дворце. Что касается Люка, то он собирается жениться на молоденькой учительнице из Кана. Ее зовут Жанет Дюбо, она несколько раз приезжала в Вальми. Очень хорошенькая и гораздо моложе Люка».
Лизетт мысленно пожелала Люку счастья, зная, что сама никогда уже не будет счастлива. Ничего не изменилось в ее отношениях с Грегом. Между ними существовал невидимый, но непреодолимый барьер. Воспоминания о тех счастливых днях, когда у них гостила Мелани, теперь не успокаивали, а терзали Лизетт. Она всегда отличалась чувственностью и сейчас понимала, что именно это предопределило ее связь с Дитером, а потом подтолкнуло к браку с едва знакомым мужчиной. Но теперь ее темперамент не находил выхода. Лизетт исполнилось тридцать четыре. Она все еще была красива и привлекательна, но в душе ее зияла пустота.
Очень редко до Лизетт доходили новости об Анабел и Мелани. Анабел и Элоиза де Вальми иногда обменивались открытками и рождественскими поздравлениями. Через год после того, как Люк второй раз женился, Анабел вышла замуж за пэра Англии, очень богатого вдовца. Мелани исполнилось четырнадцать, она училась в привилегированной частной школе для девочек «Бененден скул», находившейся в графстве Кент. Лизетт почему-то казалось, что новый муж Анабел считает Мелани обузой и охотно избавился бы от нее.
Доминик больше не спрашивал про Мелани. Ему было уже шестнадцать, он прекрасно учился, обзавелся кучей друзей. Несмотря на болезнь, Грег по-прежнему выезжал с сыном на природу. Как-то летом они даже побывали на Аляске. Грег никогда не предлагал Лизетт составить им компанию; те дни, когда они путешествовали вместе, давно миновали.
— Мне бы очень хотелось навестить летом дедушку и бабушку, — сказала однажды Люси, когда они сидели возле бассейна. — Мы так давно не были в Вальми, хотя папа часто летает в Европу по делам.
— Да, почему бы нам не съездить во Францию? — оживился Доминик. Он перевернулся на живот и отложил в сторону книгу. — Летом у нас полно свободного времени, а дедушка и бабушка очень обрадуются нам.
Успокоенная тем, что глаза ее спрятаны за солнцезащитными очками, Лизетт пожала плечами:
— Ладно, там будет видно.
— А папа заезжает в Вальми, бывая в Европе? — спросила Люси, глядя туда, где спал Грег.
— Думаю, да, — ответила Лизетт, прекрасно зная, что это не так. Поскольку Люк жил поблизости от Вальми, подобные визиты были исключены.
— В Нормандии такое чудесное лето, — мечтательно промолвила Люси, закинув руки за голову. — Это будет здорово.
— Но возможно, ничего не получится. — Лизетт старалась не выдать напряжения. — Дедушка и бабушка собираются летом в Биарриц.
Доминик с любопытством взглянул на мать:
— Но ты ведь не виделась с ними с тех пор, как мы были срвсем маленькими. Неужели не скучаешь по ним?
Лизетт улыбнулась:
— Конечно, скучаю. Но мы почти каждую неделю обмениваемся письмами и фотографиями…
— И мне дедушка на прошлой неделе прислал фотографии. — Люси полезла в пляжную сумку. — А я совсем забыла о них. Вот, смотрите, это бабушка в розовом саду, а вот она с дядей Люком.
На фотографии Люк, обнимая Элоизу де Вальми за плечи, улыбался в объектив. Лизетт быстро перевернула фотографию, но Доминик забрал ее.
— А вот еще одна, — сказала Люси. — Это новая жена дяди Люка. Правда, симпатичная? А я уже и не помню, как выглядит тетя Анабел. Ох, смотрите, это любимые бабушкины спаниели!
Люси буквально сунула фотографии в руку матери. С фотографии на Лизетт смотрела симпатичная стройная девушка с темными курчавыми волосами.
— А Мел бывает в Вальми? — Доминик сдвинул брови и так напомнил Лизетт Дитера, что у нее екнуло в груди.
— Не думаю, — ответила Лизетт, но, заметив напряжение сына, добавила: — Хотя кто знает.
Люси заговорила о школе и своих подружках. Это отвлекло внимание от фотографий, и Лизетт испытала облегчение. Временами она задумывалась: неужели отъезд Люка в Нормандию — проявление той же безжалостности, с какой он заявил Анабел, что не любит и никогда не любил ее? Ведь пока Люк регулярно посещает Вальми, приезд туда Лизетт невозможен. Намеренно или невольно, но Люк отрезал ей путь к возвращению домой.
Служанка сообщила Люси, что ее просят к телефону.
— Ох, это Род! — Люси вскочила. — Мы с ним собрались в кино. Ладно, увидимся позже. — Торопливо чмокнув Лизетт, она поспешила в дом.
— Мне тоже пора. — Доминик поднялся. — У меня сегодня бейсбол.
— Ты вернешься к ужину, дорогой? — Глядя на сына, Лизетт чувствовала гордость. В свои шестнадцать лет он уже был под метр восемьдесят, широкоплечий и такой же внутренне уверенный в себе, как его отец.
— Возможно. Но я позвоню тебе. — Проходя мимо шезлонга, где сидела Лизетт, Доминик улыбнулся ей. Он обожал мать.
Когда мальчик ушел, Лизетт услышала тихий голос Грега:
— Ты, конечно же, не позволишь им поехать.
Она поняла, что Грег все слышал и просто ждал, пока уйдут дети.
— В Вальми? Разумеется, не позволю.
Прищурившись, Грег посмотрел на Лизетт. Лишь несколько минут назад Люси, ни о чем не подозревая, показала Доминику фотографию его отца, и Лизетт спокойно наблюдала за этим. Интересно, что она сейчас чувствует к Люку? А может, Анри присылал ей и другие фотографии Люка, которые Лизетт никому не показывала?
— Если Доминик и Люси хотят навестить Элоизу и Анри, они вполне могут сделать это, — проговорил Грег. — Не в Вальми, конечно, а в Биаррице.
На Лизетт был голубой цельный купальник, лучи солнца золотили ее кожу, волосы мягко спадали на плечи. Никто не подумал бы, что она мать шестнадцатилетнего сына. На вид ей не больше двадцати пяти.
— Но это же отличная идея, Грег!
Он понимал, что, если предложит ей сопровождать детей, Лизетт сможет увидеться с Люком. От Биаррица до Байе всего день езды на машине. Но Грег видел в ее глазах тоску по дому, слышал эту тоску в ее голосе.
— А почему бы тебе не поехать с ними? — спросил он, со страхом ожидая, что заметит радость в ее глазах. Грег понимал, что рискует: Лизетт может сойтись с Люком и не вернуться.
Просияв, она импульсивно бросилась к Грегу, намереваясь отблагодарить его поцелуем. Но он быстро снял трубку телефона, стоявшего возле его шезлонга, и этот его жест остановил Лизетт.
— Соедините меня с Торонто, — попросил Грег телефонистку.
Лизетт замерла. Грег понимал, что стоит только ему поднять на нее взгляд, и она подойдет к нему. Но он этого не сделал. Только подавляя в себе все чувства к Лизетт, Грег мог сохранять с ней брак, напоминавший пародию. Свои физиологические потребности он удовлетворял с другими женщинами, которыми двигала не жалость к нему, с теми, кто не испытывал перед ним чувства вины или долга.
— Спасибо, дорогой. — Опечаленная Лизетт отошла.
Два последующих года Лизетт проводила июль и август в Биаррице вместе с детьми и родителями. Едва ступив на землю Франции и до самого отъезда она говорила только по-французски, к неудовольствию Люси, довольно плохо владевшей этим языком. Доминику очень нравилось в Биаррице, где он с удовольствием занимался серфингом. Лизетт здесь тоже нравилось. Закрыв глаза, она представляла себе, что снова находится дома, на пляже в Вальми.
* * *
В 1963 году отец написал Лизетт, что в этом году они не поедут в Биарриц. Анри проболел всю зиму, поэтому Элоиза покинула Париж и поселилась с ним в Вальми. Граф выразил надежду, что Лизетт с детьми летом присоединится к ним.— Нет, — отрезал Грег, когда Лизетт показала ему письмо. — Ни в коем случае.
Она не стала спорить с мужем, однако ее удивила его категоричность. Ведь прошло уже девять лет с того жуткого дня в Кармеле. Все это время она не только не видела Люка, но и не переписывалась с ним. Грег не был мстительным человеком, он всегда отличался добротой и широтой души. Но при упоминании Вальми в его глазах появился пугающий блеск, и Лизетт поняла, что виной этому Люк… его почти еженедельные визиты в Вальми.
— Но раз мы не поедем в Биарриц, можно мне отправиться с Морганами на Гавайи? — Люси накладывала на веки аметисто-во-голубые тени и с интересом разглядывала в зеркале результат своих трудов.
— Думаю, да, — ответила Лизетт, наблюдая за дочерью.
— А Доминик собирается путешествовать по Европе. Он намерен проехать через Бельгию в Германию, а оттуда в Италию. Говорит, что, возможно, доберется даже до Африки.
— А мне казалось, что он собирался объехать Францию и Испанию.
— Передумал. Хочет попрактиковаться в немецком, посмотреть Альпы и попить кьянти среди холмов Тосканы. — Закончив свое занятие, Люси посмотрела на мать. — Мама, ты что такая печальная? Завидуешь Доминику? Рим, Венеция, Флоренция…
Лизетт улыбнулась.
— Да, завидую. — На самом деле она не завидовала, а думала о том, что Доминику предстоит посетить родину его отца. Лизетт вспомнила, как Дитер рассказывал ей о своем детстве, о прогулках в Тиргартене, лимонаде со льдом в отеле «Адлон», шоколадных пирожных… В эти дни многие говорили о Берлине, газеты пестрели сообщениями о визите в Берлин президента Кеннеди. Он остановился перед стеной, разделявшей город, посмотрел на нее и сказал: «Я берлинец». На глаза Лизетт навернулись слезы. Дитера не задел бы приезд Джона Кеннеди в Берлин, и он одобрил бы его слова.
— Мама, а почему бы тебе летом не съездить в Италию? — спросила Люси, вертясь перед зеркалом. — В Сан-Франциско летом тебе будет очень одиноко. Папа отправится в Лондон на лечение к новому нейрохирургу. Доминик будет в Европе, я — на Гавайях. Что ты будешь делать здесь одна до нашего возвращения?
— У меня много дел. Масса благотворительных мероприятий, работа в фонде в поддержку демократов, несколько лекций по французскому искусству и литературе, занятия французским с детьми из приюта. Расписание такое жесткое, что едва ли останется время скучать о вас.
Люси улыбнулась.
— Конечно, ты будешь скучать. — Она поднялась и взяла сумочку. — Я вернусь в десять. Пока.
— До встречи, дорогая. — Как только дочь вышла из комнаты, улыбка исчезла с лица Лизетт. Она посмотрела на свое отражение в зеркале туалетного столика. Да, она будет занята, но одинока. За годы, проведенные в Америке, Лизетт так и не обзавелась настоящими друзьями. Те, с кем она обедала, играла в бридж, посещала театры и художественные галереи, были их общие с Грегом друзья. Но у нее так и не появилось никого, кому Лизетт захотелось бы откровенно рассказать о том, что она несчастна в браке с мужчиной, которого так любит, что не может уйти от него.
Да, ей предстоит долгое лето. Нейрохирург из Лондона, пообещавший Грегу восстановить подвижность ног, предупредил, что ему придется провести в клинике не меньше трех месяцев. А может, Люси права? Не поехать ли куда-нибудь одной? Но куда? Лизетт хотелось только одного — отправиться в Лондон вместе с Грегом, но он уже объявил, что поедет туда один.
* * *
— Пиши мне каждый день, дорогой, хотя бы одну строчку на открытке, — попросила Лизетт сына, провожая его в аэропорту. — Я хочу знать, где ты находишься, и буду отмечать на карте твои перемещения по Европе.Доминик рассмеялся и поцеловал мать в щеку:
— Ладно, буду писать.
Лизетт смотрела, как он шел к выходу на летное поле: высокий, широкоплечий, с пружинящей походкой. Она заметила, что женщины бросают на Доминика восхищенные взгляды.
А вот Грег не позволил проводить его в аэропорт, потому что это было одним из немногих мест, где он ощущал свою неполноценность. Грег уезжал, полный надежд на то, что вернется уже не в инвалидной коляске, а на своих ногах. Доктор Мьюир, нейрохирург из Лондона, согласившийся лечить его, достиг блестящих результатов в аналогичных случаях и делал оптимистические прогнозы.
— Денег у тебя на счете хватит на все время, пока я буду отсутствовать, — сказал Грег, когда шофер понес его вещи в машину. — Но если они понадобятся, позвони в банк и на твой счет переведут необходимую сумму.
Лизетт хотелось говорить не о деньгах, а о предстоящем лечении, о вероятности того, что Грег снова сможет ходить. Хотелось обнять и поцеловать мужа на прощание, сказать, как сильно она любит его. Но вместо этого Лизетт сказала:
— Спасибо, дорогой. Возможно, я поеду в Италию, а на обратном пути могу на несколько дней остановиться в Лондоне…
— Нет! — Глаза Грега потемнели. Хватит с него и того напряжения, которое предстояло ему в течение трех месяцев. Не стоило усугублять его еще и присутствием жены, которая не любит его. Грег уже смирился с мыслью о том, что, если он снова встанет на ноги, Лизетт, вероятнее всего, уйдет от него. Тогда ее уже не будет удерживать долг перед ним. — Обо мне не беспокойся, — холодно добавил Грег. — Все будет в порядке. Я позвоню тебе из клиники. До свидания, Лизетт.
— До свидания, — печально ответила она.
* * *
Первая открытка от Доминика пришла из Брюсселя.«Пишу из кафе на Гран-плас, и ты ни за что не угадаешь, кто сидит рядом. Мел! Она здесь на каникулах вместе с тетушкой. Отсюда они поедут в Кельн, а оттуда отправятся вниз по Рейну до Гейдельберга. Путеводители утверждают, что если достаточно долго просидеть в кафе на Гран-плас, то мимо постепенно проследуют люди почти со всего мира. Но кто бы мог поверить, что я встречу Мел после стольких лет! Невероятно, но она совершенно не изменилась! Я сидел, с наслаждением пил пиво и вдруг услышал, как женский голос с типичным английским акцентом жалуется на то, что голубь испортил ей прическу. Я обернулся и увидел Мел! Ну все, мне пора. Очень люблю. Д.».
Лизетт несколько раз перечитала открытку. Мелани. Интересно, она все такая же хорошенькая и такая же егоза, какой была в детстве? Как странно, что после всех попыток Анабел разорвать детскую дружбу между Мелани и Домиником они все же встретились на площади в Бельгии! Лизетт решила, что это судьба, и больше не думала об этом, пока не получила от Доминика еще две открытки — из Кобленца и Мангейма.
«Мел не поедет домой с тетушкой, когда они доберутся до Гейдельберга, а отправится со мной в Италию. Южная Германия великолепна, здесь потрясающие сельские пейзажи. Очень люблю. Д.».
Лизетт со страхом смотрела на строчки, написанные уверенным почерком. Мелани так молода. Наверняка она не спросила разрешения у Анабел. Потому что если бы спросила, то, несомненно, получила бы отказ. Уж никак не Доминика пожелала бы Анабел в спутники своей дочери. Одно только упоминание его имени вызвало бы у нее воспоминания о неверности Люка. Анабел, как и Грег, категорически не хотела никаких отношений между их семьями.
Лизетт написала сыну письмо, молясь в душе, чтобы оно пришло в Гейдельберг раньше, чем молодые люди уедут в Италию. Она писала, что Мелани должна вернуться домой, и просила их не проводить лето вместе. Лизетт мотивировала это тем, что Мелани очень молода, поэтому ее путешествие с Домиником, которого она не видела много лет, несомненно, расстроит Анабел. Лизетт потребовала, чтобы Доминик немедленно позвонил домой.
Но ни ответа, ни телефонных звонков не последовало. Следующие открытки пришли из Австрии. Тетушка Мелани вернулась в Англию. Альпы потрясающие. Во время купания в горном озере захватывает дух от холода. В начале следующей недели они надеются быть уже в Италии.
Лизетт ничего не могла изменить. Она позвонила в справочное бюро международной телефонной службы и попросила дать ей номер телефона Анабел, но оказалось, что его нет в справочнике. В конце июля открытки стали приходить из Италии — из Пизы и Флоренции. Флоренция им так нравится, что они не хотят уезжать. Лизетт едва не лишилась чувств и подумала, почему никак не реагирует Анабел. К началу августа Лизетт решила, что ни тетушка, ни Мелани не сообщили Анабел, кто сопровождает ее дочь в поездках.
Беспокоило Лизетт и другое. Грег перенес четыре операции, и, хотя ноги начали шевелиться, все еще оставались сомнения в том, что он сможет ходить.
В последнюю неделю августа открытка Доминика пришла из Женевы. Он возвращается в Англию вместе с Мел. Хочет навестить в Лондоне отца. Лето было просто фантастическим. У него масса новостей, и ему не терпится поделиться ими.
Рука Лизетт, державшая открытку, бессильно упала на колено. Ее охватило такое сильное предчувствие беды, какого она никогда не испытывала.
Глава 25
Грег ухватился за низкие параллельные брусья, установленные в кабинете физиотерапии. Казалось, пот струится из каждой клеточки его тела. Он прошел три ярда, что было для него равносильно восхождению на Эверест. Три ярда, а завтра будет шесть, послезавтра — двенадцать. Чудо, которого он ждал девять лет, наконец начало свершаться.
Спинномозговые нервы, к счастью, не повреждены, поэтому надежда, не покидавшая его, обрела черты реальности. Грег снова уселся в инвалидную коляску. Слишком рано рассказывать кому-нибудь о своих успехах. Пройдет еще много недель, прежде чем он научится ходить без посторонней помощи, но вернется в Америку непременно на своих ногах.
— К вам посетитель, мистер Диринг, — с улыбкой сообщила медсестра, заходя в кабинет физиотерапии. — Я сказала ему, что вы вернетесь в палату через десять минут.
Грег нахмурился. Он не ожидал посетителей. Никого. Ведь о том, где он, знают только члены семьи и Ник. Грегу не хотелось, чтобы его жалели, если лечение не даст результата.
— Посетитель назвал себя? — Он взял протянутое медсестрой полотенце и вытер лицо и шею.
— Это молодой мистер Диринг. — Медсестра улыбнулась еще шире. — У него такой огромный рюкзак, каких я никогда не видела. Если мистера Диринга увидит старшая сестра, она выставит его отсюда, прежде чем вы успеете поздороваться.
— Тогда лучше, чтобы она не видела его. — Грег усмехнулся, отдал полотенце медсестре, выехал на коляске в коридор и быстро покатил к лифту.
Через несколько минут Грег въехал в свою палату. За ним следовал Доминик в потертых джинсах и футболке. В палате Доминик крепко обнял Грега.
— Рад видеть тебя, папа! Как дела? Лечение проходит успешно?
— Дай мне еще месяц и увидишь, каких успехов я добился.
— Ты снова сможешь ходить? Фантастика! А мама знает? А Люси?
— Нет, я решил никому ничего не говорить, пока не смогу продемонстрировать свои возможности. И ты помалкивай.
— Ладно, договорились. У меня для тебя новости, о которых еще никто не знает. Я обручился. Мы поженимся, как только Мел получит разрешение на брак.
Грег приподнял брови:
— А тебе не кажется, что ты еще малость молод для женитьбы? И кто такая Мел? Твою последнюю девушку звали Джоди Брукс.
— Джоди Брукс? А кто она такая? — Доминик рассмеялся. — Ты прекрасно знаешь мою избранницу. Я собираюсь жениться на Мел Брендон.
Грег побледнел. Он попытался заговорить, но не смог. Снова попытался, но закашлялся.
— Что с тобой? — встревожился Доминик. — Дать воды? Или вызвать медсестру?
Грег помотал головой:
— Нет. Ничего не надо. — Он старался овладеть собой. — Ты не можешь жениться на Мелани Брендон. Не смей даже думать об этом!
— Но почему? Я понимаю, мы оба слишком молоды, но провели вместе все лето и…
— Боже мой!
— Да что такое, папа? Ты уверен, что мне не следует позвать медсестру?
— Нет! — Увидев, что сын потянулся к кнопке вызова медсестры, Грег быстро подъехал к нему на коляске и схватил за руку. — Послушай меня, Доминик. Ты не можешь жениться на Мел! Ни в коем случае! Это тебе понятно?
— Нет, не понятно. — Удивление Доминика сменилось яростью. Он не ожидал, что отец придет в восторг от его сообщения, но никак не предполагал такой реакции. — Я люблю Мел. И всегда любил. Я женюсь на ней.
В голосе Доминика слышалась стальная решимость. Лоб Грега покрылся испариной.
— Вы любовники? — дрогнувшим голосом спросил он.
Доминик дернулся, как от удара током.
— Нет, — резко бросил он, покраснев. — Ты думаешь, она беременна, да? И поэтому мы так торопимся пожениться? Все не так. Мы любим друг друга и хотим пожениться, но мы не любовники. Пока!
— Слава Богу! — Грег закрыл глаза ладонью. Ему казалось, что он видит кошмарный сон и никак не может проснуться. Нельзя заставить Доминика оставить Мелани, не объяснив причину. Но уж тем более нельзя допустить кровосмешения. — Ты не можешь жениться на Мелани, — повторил Грег. — Прошу тебя, Доминик, поверь мне на слово.
— Нет! — Это была их первая ожесточенная ссора, и Доминик не понимал, в чем дело. Мрачный, он поднял свой рюкзак. — Мне очень жаль, папа, но я женюсь на Мел!
Мука исказила лицо Грега. Наступил самый ужасный момент в его жизни, и избежать его было невозможно.
— Тебе нельзя жениться на Мелани. Она твоя единокровная сестра.
Доминик нервно рассмеялся.
— Да ты бредишь, отец. — Он подошел к Грегу и положил ладонь ему на плечо. — Наверное, тебя перекачали наркотиками. Ты должен отдохнуть. Я зайду позже.
Грег стиснул ладонь Доминика, лежавшую на его плече.
— Я в здравом уме! Ничто на свете не заставило бы меня открыть тебе правду, если бы не твои слова. А теперь выслушай меня, Доминик. Люк Брендон — твой отец. Ты был зачат до того, как я познакомился с твоей матерью. Когда мы поженились, она думала, что Брендон мертв. Теперь ты понимаешь? — Глаза Грега были похожи на горящие угли. — Ты не можешь жениться на Мелани!
Доминик отшатнулся.
— Ты лжешь, — прошептал он. — Она не моя сестра… Мел не может быть моей сестрой… Это слишком безжалостно… чудовищно… Боже мой! Ты лжешь! Скажи мне, что ты лжешь!
Грег взял сына за руки.
— Я не лгу, Доминик. Это правда, и тебе придется жить с этим.
— Господи! — Доминик вырвал руки. — Но почему ты ничего не сказал мне… все эти годы?.. — По его щекам покатились слезы. — Я считал тебя отцом… я думал… — Доминик подбежал к раковине, и его вырвало.
— Доминик! Послушай меня! — Голос Грега срывался. — Ты всегда был для меня родным сыном! Я люблю тебя… я тебя воспитывал… гордился тобой…
— Нет! — Доминик поднял искаженное болью лицо. — Мой отец — Брендон! Боже мой, Брендон! — Шатаясь, он побрел к двери. — Я тебе этого никогда не прощу! И матери не прощу! И Брендону! Я не желаю больше тебя видеть! Никогда в жизни!
Спинномозговые нервы, к счастью, не повреждены, поэтому надежда, не покидавшая его, обрела черты реальности. Грег снова уселся в инвалидную коляску. Слишком рано рассказывать кому-нибудь о своих успехах. Пройдет еще много недель, прежде чем он научится ходить без посторонней помощи, но вернется в Америку непременно на своих ногах.
— К вам посетитель, мистер Диринг, — с улыбкой сообщила медсестра, заходя в кабинет физиотерапии. — Я сказала ему, что вы вернетесь в палату через десять минут.
Грег нахмурился. Он не ожидал посетителей. Никого. Ведь о том, где он, знают только члены семьи и Ник. Грегу не хотелось, чтобы его жалели, если лечение не даст результата.
— Посетитель назвал себя? — Он взял протянутое медсестрой полотенце и вытер лицо и шею.
— Это молодой мистер Диринг. — Медсестра улыбнулась еще шире. — У него такой огромный рюкзак, каких я никогда не видела. Если мистера Диринга увидит старшая сестра, она выставит его отсюда, прежде чем вы успеете поздороваться.
— Тогда лучше, чтобы она не видела его. — Грег усмехнулся, отдал полотенце медсестре, выехал на коляске в коридор и быстро покатил к лифту.
Через несколько минут Грег въехал в свою палату. За ним следовал Доминик в потертых джинсах и футболке. В палате Доминик крепко обнял Грега.
— Рад видеть тебя, папа! Как дела? Лечение проходит успешно?
— Дай мне еще месяц и увидишь, каких успехов я добился.
— Ты снова сможешь ходить? Фантастика! А мама знает? А Люси?
— Нет, я решил никому ничего не говорить, пока не смогу продемонстрировать свои возможности. И ты помалкивай.
— Ладно, договорились. У меня для тебя новости, о которых еще никто не знает. Я обручился. Мы поженимся, как только Мел получит разрешение на брак.
Грег приподнял брови:
— А тебе не кажется, что ты еще малость молод для женитьбы? И кто такая Мел? Твою последнюю девушку звали Джоди Брукс.
— Джоди Брукс? А кто она такая? — Доминик рассмеялся. — Ты прекрасно знаешь мою избранницу. Я собираюсь жениться на Мел Брендон.
Грег побледнел. Он попытался заговорить, но не смог. Снова попытался, но закашлялся.
— Что с тобой? — встревожился Доминик. — Дать воды? Или вызвать медсестру?
Грег помотал головой:
— Нет. Ничего не надо. — Он старался овладеть собой. — Ты не можешь жениться на Мелани Брендон. Не смей даже думать об этом!
— Но почему? Я понимаю, мы оба слишком молоды, но провели вместе все лето и…
— Боже мой!
— Да что такое, папа? Ты уверен, что мне не следует позвать медсестру?
— Нет! — Увидев, что сын потянулся к кнопке вызова медсестры, Грег быстро подъехал к нему на коляске и схватил за руку. — Послушай меня, Доминик. Ты не можешь жениться на Мел! Ни в коем случае! Это тебе понятно?
— Нет, не понятно. — Удивление Доминика сменилось яростью. Он не ожидал, что отец придет в восторг от его сообщения, но никак не предполагал такой реакции. — Я люблю Мел. И всегда любил. Я женюсь на ней.
В голосе Доминика слышалась стальная решимость. Лоб Грега покрылся испариной.
— Вы любовники? — дрогнувшим голосом спросил он.
Доминик дернулся, как от удара током.
— Нет, — резко бросил он, покраснев. — Ты думаешь, она беременна, да? И поэтому мы так торопимся пожениться? Все не так. Мы любим друг друга и хотим пожениться, но мы не любовники. Пока!
— Слава Богу! — Грег закрыл глаза ладонью. Ему казалось, что он видит кошмарный сон и никак не может проснуться. Нельзя заставить Доминика оставить Мелани, не объяснив причину. Но уж тем более нельзя допустить кровосмешения. — Ты не можешь жениться на Мелани, — повторил Грег. — Прошу тебя, Доминик, поверь мне на слово.
— Нет! — Это была их первая ожесточенная ссора, и Доминик не понимал, в чем дело. Мрачный, он поднял свой рюкзак. — Мне очень жаль, папа, но я женюсь на Мел!
Мука исказила лицо Грега. Наступил самый ужасный момент в его жизни, и избежать его было невозможно.
— Тебе нельзя жениться на Мелани. Она твоя единокровная сестра.
Доминик нервно рассмеялся.
— Да ты бредишь, отец. — Он подошел к Грегу и положил ладонь ему на плечо. — Наверное, тебя перекачали наркотиками. Ты должен отдохнуть. Я зайду позже.
Грег стиснул ладонь Доминика, лежавшую на его плече.
— Я в здравом уме! Ничто на свете не заставило бы меня открыть тебе правду, если бы не твои слова. А теперь выслушай меня, Доминик. Люк Брендон — твой отец. Ты был зачат до того, как я познакомился с твоей матерью. Когда мы поженились, она думала, что Брендон мертв. Теперь ты понимаешь? — Глаза Грега были похожи на горящие угли. — Ты не можешь жениться на Мелани!
Доминик отшатнулся.
— Ты лжешь, — прошептал он. — Она не моя сестра… Мел не может быть моей сестрой… Это слишком безжалостно… чудовищно… Боже мой! Ты лжешь! Скажи мне, что ты лжешь!
Грег взял сына за руки.
— Я не лгу, Доминик. Это правда, и тебе придется жить с этим.
— Господи! — Доминик вырвал руки. — Но почему ты ничего не сказал мне… все эти годы?.. — По его щекам покатились слезы. — Я считал тебя отцом… я думал… — Доминик подбежал к раковине, и его вырвало.
— Доминик! Послушай меня! — Голос Грега срывался. — Ты всегда был для меня родным сыном! Я люблю тебя… я тебя воспитывал… гордился тобой…
— Нет! — Доминик поднял искаженное болью лицо. — Мой отец — Брендон! Боже мой, Брендон! — Шатаясь, он побрел к двери. — Я тебе этого никогда не прощу! И матери не прощу! И Брендону! Я не желаю больше тебя видеть! Никогда в жизни!