Владимир Перемолотов
Звездолет «Иосиф Сталин»

Год 1927. Январь
СССР. Ленинград

   Выключатель звонко щелкнул, добавляя к тусклому зимнему Ленинградскому полусвету свет электрических ламп. Тени, что до этого мгновения лежали притаившись в сгустившимся сумраке, проявились четкими линиями и прямыми углами, потянулись друг к другу. Спустя несколько секунд к теням лабораторного оборудования добавились тени людей. Эти, вместо того, чтоб спокойно лежать, двигались, на несколько секунд замирая перед тенями приборов и срывались с места – сегодняшний день был особенным: лаборатория профессора Иоффе готовилась к проведению эксперимента. Ключевого эксперимента.
   Середину лабораторного зала занимала толстая, даже на первый взгляд тяжелая чугунная плита. На ней, как на постаменте, высилась гора приборов со всех сторон облепивших стальную, блестящую как зеркало трубу, в свою очередь опутанную проводами, словно бабочка, залетевшая в паутину. Профессор смотрел на все это сверху, из застекленной кабины, слегка нервничая.
   «Как хорошо, что в науке не бывает поражений, – подумал он, – а есть только отступления и перегруппировки сил. Военным куда как сложнее…»
   Старший лаборант взмахнул рукой, привлекая внимание.
   – Готовность?
   По залу волной прокатились отклики: «Готов! Готов! Готов…»
   Конечно, и у него бывали трудности – не смотря на прогресс науки, Природа и сегодня оставалась серьёзным противником, не желающим расставаться со своими тайнами, но учёные постепенно подбирали ключи к её замкам…
   Эхо умолкло, и с последним откликом он бросил свою маленькую армию вперёд.
   Рубильник, словно палец кесаря, предрекая тайне скорый конец, упал вниз и, заполняя тишину лаборатории звуком, тихонько загудели моторы, солидно взвыли трансформаторы, защелкали пакеты переключателей. По залу поплыл свежий грозовой запах.
   Стрелка амперметра медленно отклонялась вправо, показывая растущую силу тока.
   – Напряжение?
   – Выходим на позавчерашний уровень…
   Электрический шторм, бившийся в толстых кабелях, действовал и на людей. Слова стали отрывистыми, жесты – резкими.
   Своими руками ученые и техники Страны Советов делали доселе неизвестное достоянием всех людей на земле, точнее вырывали его из тайников природы. Это было опасно, смертельно опасно, но никто из них отступать не собирался.
   – Полную мощность, – прогремел усиленный жестяным мегафоном голос. – Затычки в уши…
   Из общего механического шума постепенно вырастала одна частота. Пилящий звук пробирал до костей и словно царапал мозг изнутри.
   Визг становился все нестерпимее и нестерпимее. Не спасли затычки. Там, внизу, люди зажимали уши ладонями, кто-то, не выдержав напора, упал на колени, а там и вовсе рухнул навзничь.
   Защиты от звука не было. Его нужно было просто перетерпеть, а вот потом… Что будет «потом» никто ещё не знал.
   Профессор стиснул зубы. Трижды они подходили к этому рубежу и отступали. Сегодня они зайдут за него, чем бы это все не закончилось!
   Чугунная плита, основание установки с весом килограммов триста, затряслась мелкой дрожью. Её края расплывались в воздухе, становясь мутными тенями.
   – Резонанс! Правый край входит в резонанс!
   Абрам Фёдорович не обратил внимания на крик. Природа сдавалась, махала белым флагом.
   Из опутанной проводами трубы потянулся тонкий луч. Пока слабый, едва видимый…
   – Левый край входит в резонанс!
   Борясь со звуком, он на секунду закрыл глаза, и этой малости хватило, чтоб все полетело к черту.
   Вибрация плиты потихоньку сталкивала трубу излучателя со станины, и в какой-то момент луч, став ослепительно-белым, плавно поехал в сторону, коснулся стены и неторопливо пополз вверх по ней, оставляя за собой светящуюся алым полоску.
   Кто-то из техников бросился вперед и попытался плечом остановить излучатель, но человека отбросило в сторону.
   Когда светящаяся полоска дошла до самого верха, кусок кирпичной стены с треском вывалился наружу.
   Из разрезанных труб фонтаном била вода, превращаясь с одной стороны в пар на раскаленном срезе, а с другой – в лед. Клубы пара рвались на улицу и за ними, то пропадал, то проявлялся, косо срезанный огрызок кирпичной трубы институтской котельной.
   Это было пустяками, страшными, но пустяками в сравнении с главным.
   Установка работала! Работала!

Год 1927. Январь
СССР. Москва

   …Рисковать и привлекать внимание Московского ОГПУ им никакого резона не было.
   Хотя и документы у каждого имелись, сто раз проверенные, перепроверенные, хоть и выглядел каждый словно и впрямь был плотью от плоти рабоче-крестьянской, да и при случае выругаться мог так, как будто родился между молотом и наковальней, но никому тут не стоило объяснять, что Господь Бог бережет только береженого, а излишняя самоуверенность, сиречь гордыня, именуется не иначе чем «смертный грех» и наказывается небесной канцелярией при любом режиме – что при Царе-батюшке, что при господине Керенском, что при большевиках…
   Поэтому и повод собраться сегодня имелся не выдуманный, а самый что ни на есть настоящий – хозяйские именины. Могли бы, как это часто было собраться и нелегально, только зачем, когда такой повод подвернулся?
   Конечно, никто специально не подгадывал – просто так само собой произошло.
   Отрадно видеть было, что успехи новой власти на поприще искоренения старорежимных привычек не так уж и велики. Как ни боролась новая власть с пережитками прошлого, а все ж повод собраться, хорошо покушать и выпить водочки стремились использовать и совслужащие и даже некоторые передовые пролетарии.
   Свет яркой пятилинейной керосиновой лампы приглушенный ярко-оранжевым шелковым абажуром, падал вниз, освещая стол, на котором, словно отражение безумного времени, смешавшего в России все что только можно, вперемешку стояли изящные кабаретницы с солеными огурцами, фарфоровые блюда с холодцом, хрустальные пепельницы полные махорочных окурков и даже невесть как оказавшаяся на обеденном столе карточная колода.
   Все как у всех, только вот разговоры…
   – Ах, господа! Господа! Какая идея!
   – Чудо! Господи Всеблагой, настоящее чудо… Умудрил Господь!
   – Ну, это вы батюшка, того…
   – Да неужели вы не видите!? Да с помощью этого можно держать мир в кулаке!
   – Вы гений, господин Кравченко! Гений!
   – Трудно поверить, что это возможно…
   – Не скажите. Идеи носятся в воздухе. Вспомните Уэллса или хотя бы «Аэлиту» графа Толстого. Люди уже созрели принять от науки такой подарок как междупланетные путешествия. А наука щедра!
   – Щедра-то щедра… Только вот плоды её часто горьки… Иприт, пулемет, танки, наконец… Кабы и это…
   – Да вы, Семен Феофилактович никак в толстовцы записались? А помните, в Пинских болотах немчиков-то ихним же огнеметом потчевали? А? И на прогресс не жаловались!
   – Это все, господа, суета и томление духа… Как такую штуковину сделать? Вот в чем вопрос! Как вы себе это представляете? В сарае? На коленке? Серпом и молотом? Это только в советском синема бывает…
   – Обратится к цивилизованным нациям и они…
   – …а они это присвоят, не побрезгуют! Обдерут как медведь липку!
   – Князь!
   – А что? Не так, скажите? – возмутился невидимый в темноте князь. Его папироса с треском разгорелась. Оранжевая вспышка очертила скулы, усы, блеснуло столь ненавидимое возомнившими о себе хамами, пенсне.
   – Что русским придумано, то России должно пользу принести!.. Неужели дарить это англичанам и французикам?
   – Да уж! Надарились! Они с большевиками договора будут подписывать, а мы им – «Нате! Владейте!»?
   – Князь! Спокойнее!
   Видно было, что хочется отпрыску голубых кровей совершено в духе времени, плюнуть на пол, но сдержался князь.
   – Так они тем же и нас по мордасам…
   – Вот-вот! Воистину… Фарисеи!
   – Батюшка!
   – Точно!
   – А где еще вы рассчитываете найти помощь? Не у тевтонов же?
   Уже спокойнее князь ответил:
   – Про немцев ничего не скажу. Плохо у них, но уж никак не хуже чем у нас. У них хоть строй человеческий… А если Антанте отдать, то они же потом нас этой штукой и гнобить будут.
   – Что-то вы князь совсем опролетарились…
   Гости засмеялись, а князь Гагарин, одетый в темненькую косоворотку и впрямь похожий больше на интеллигентного слесаря только рукой махнул. Большевизия – чего тут скажешь. Десять лет в совдепии прожить – это вам не канарейкин свист.
   Шутка сняла накал разговора. Кто-то потянулся за холодцом, кто-то ухватился за бутылку «рыковки»… Из темноты, нависшей над столом, гость налил хозяину рюмку.
   – Лучше бы вы, профессор, какую-нибудь бомбу, что ли изобрели бы, – грустно сказал с отчетливым волжским выговором княжеский сосед, одетый как средней руки нэпман. – Бомбу хоть как-то в нашем положении использовать можно. Хоть Троцкого, хоть Сталина в Кремле подорвать… Чтоб не своей смертью сдохли вожди голодранские.
   – Господа! Господа!
   От звука этого голоса все стихло.
   – Товарищи, – ворчливо поправил князь, ткнув окурком в пепельницу. – Давайте все-таки, Семен Николаевич, соблюдать конспирацию… Закон один для всех и для рядовых и для генералов.
   – Ваша правда, князь. Заболтались… И правда, товарищи, не о том говорим… Открытие, конечно, что говорить профессор совершил эпохальное…
   Лёгкий поклон в сторону хозяина.
   – Человечество вам, профессор, спасибо скажет… На скрижали занесет.
   Крепкие пальцы ухватились за спинку венского стула так, что сухое дерево скрипнуло жалобно.
   – Только вот Человечество – это не Россия. Нынешняя Россия – сами видите – со всем человечеством по разным дорогам идут… Понимаю, конечно, полет мысли не остановить, но.
   Он вздернул подбородок, в голосе появились суровые нотки.
   – Нам не о небесах нужно мечтать, вы уж простите батюшка, а о том, как тут на грешной земле у большевиков власть отобрать…
   В повисшей тишине кто-то сказал, вроде как разговаривая сам с собой, или обращаясь к соседу.
   – Если смотреть шире, то открытие Владимира Валентиновича развязывает нам руки. Я имею в виду массовую эмиграцию. Ведь за этой штукой, как я понимаю, ни один аэроплан не угонится?
   Ему ответили с другого конца стола.
   – Зачем это нам? У нас и без этого достаточно «окон» на границе, чтоб вывезти кого угодно. Нет, товарищи! Бегство – это не выход… Надо у красных Россию отбирать. Вы же не думаете, что если умные отсюда улетят, а дураки останутся и тогда все само собой решится?
   – Нагрузить бомбами – и на Кремль! – восторженно выдохнул молодой-молодой голос. – Выжечь большевистский клоповник!
   По тому, как это было сказано, видно было, что обладатель его сдерживался, сдерживался, да и не удержался. Прорвало.
   – Авантюра!
   Резкий голос со стороны, словно лязг затвора.
   – Конечно авантюра, а каков размах? Представляете заголовки в газетах?
   – Чушь…
   Голоса вновь закружились, словно мотыльки вокруг лампы – сталкиваясь и разлетаясь в стороны.
   – Да почему бы и нет?
   – Из пушки по воробьям. Тогда уж проще Тушино захватить и бомбить с аэропланов…
   – Нет, госпо… виноват, товарищи. Это все мелко как-то… Сталин, Троцкий, Пятаков, Рудзутак… Нам ведь не вожди мешают, а режим. Режим убирать надо!
   – Пропаганда…
   – Вот вам ОГПУ попропагандирует!
   Князь вскинул голову.
   – Я сто раз говорил и еще сто раз скажу: единственный выход – интервенция. Без западных демократий нам большевиков не свалить… Даже если мы Московские головы отрубим – щупальца останутся.
   Из темноты отозвались:
   – Знаем мы эти интервенции, князь, проходили в двадцатом…
   – Кулаком надо было, а они растопыренными пальцами. Японцы – там, французы – сям… Американцы вообще…
   Князь вздохнул сквозь зубы, но сдержался.
   Имелись! Имелись у него кое-какие идеи.
 
   … С именин уходили мелкими группами.
   Спустившись на первый этаж, князь задержался, зажигая папиросу. Дрянные советские спички гасли на ветру, шипя и воняя. Семен Николаевич, спустившийся следом, дождался огня и тоже прикурил. Выдохнув дым в глубину двора, спросил:
   – Ну и как вам все это, товарищ Гагарин?
   – Гениально, – отозвался князь. – То, что нужно…
   Последним гостем из темного подъезда вышел доктор.
   – О чем это вы, граждане?
   Семен Николаевич показал головой наверх, напоминая о том, чему только что были свидетелями.
   – Нда-а-а-а. В цивилизованных странах такой голове живо бы применение нашли б. Не умеем мы с гениями работать.
   – Возражу вам, Апполинарий Петрович. Я нашему профессору хоть сейчас могу место найти.
   – Есть идеи? – спросил Семен Николаевич.
   Князь кивнул.
   Выбравшись из темной пасти подъезда, они неспешно направились вдоль трамвайных путей. Город окутали ранние сумерки, сделав его похожим на город их молодости. Несколько минут они шли молча, переживая одно и тоже чувство – чувство утраты.
   – А помните, господа… – мечтательно сказал доктор.
   – Помним, гражданин профессор, – одернул его Семен Николаевич. – Так о чем вы, князь…
   – Я что думаю, Семен Николаевич…
   Князь нерешительно поскрёб подбородок.
   – Родилась у меня идея. Не идея даже, а так, мысль, пока отвлеченная…
   – «… Воздушная, в облаках витающая»?
   – Примерно… Но уж больно после сегодняшнего разговора все один к одному сходится.
   Редкий снег закружил в воздухе. Князь поймал снежинку на ладонь, и та стала каплей воды.
   – Как вы считаете, какова вероятность, что поляки или англичане нападут на СССР?
   – В ближайшее время? Немногим больше нуля… А у вас иное мнение?
   – К сожалению нет. А сами большевики, по-вашему, не захотят кулаками помахать?
   – Вряд ли. После Германии и Польши они поуспокоились… А почему вы спрашиваете?
   – Да вот склоняюсь к мысли, что в ближайшее время на серьёзную войну рассчитывать не приходится.
   – Да, шансов не много, – согласился Семен Николаевич.
   – Вот и я о том же думаю. Равновесие, черт его дери. Если бы каким-то чудом удалось нам это равновесие разрушить… Большевики ведь все мировой революцией бредят, только никак решится на неё не могут. Им бы смелости побольше или уверенности в своих силах.
   – И что? Хотите с ними своей смелостью поделиться?
   – Да нет, – серьёзно ответил князь. – Хочу новую мировую развязать…
   Доктор посмотрел на Семена Николаевича с подозрением, словно подумал, что не понял шутки, но его товарищ смотрел на князя без недоумения.
   – Вы мою позицию знаете. Я другого пути для России не вижу, – продолжил князь, – кроме как столкнуть лбами большевиков и Запад… Мы можем, конечно, надувать щеки, но…
   Семен Николаевич кивнул. Организация могла многое, но далеко не все. Это была закономерная плата за незаметность. В их силах было осуществить что-то вроде дворцового переворота, может быть даже захватить какой-нибудь из некрупных городов, но не более. Сковырнуть власть коммунистов по всей России разом они не могли. Для этого нужен был сильный союзник. Запад вполне сгодился бы на эту роль, но…
   – У Запада в отношении большевиков свои планы… Мы теперь для них не партнеры.
   Доктор говорил правду, и от такой правды душа горевала.
   – Им проще с большевиками сговориться, чем нас поддержать. Нет у них политической воли к конфликту.
   – Вот-вот… – кивнул князь без огорчения. – Только жизнь, к счастью, не всегда спрашивает, есть у тебя воля или нет. Она перед фактом ставит.
   Он серьезно посмотрел на товарища.
   – Я, граждане-товарищи, думаю, что из того, что профессор придумал, хороший кнут может выйти. Такой, чтоб мир в нужную сторону погонять… Не туда куда кому-то хочется, а туда, куда нам нужно.
   – Загадками говорите, князь…
   – Да какие уж тут загадки…
   Он наклонился поближе, понизил голос до шепота.
   – Мне известно, что большевики в Питере разрабатывают одну очень перспективную военно-техническую идею. Если всё у них получится, то вполне краснопузым может в голову прийти новый Революционный пожар запалить. А уж если ту штуку с профессорским аппаратом совместить, то.
   Семён Николаевич остановил его.
   – Не пойму я, князь. То вы союзникам аппарат отдавать не хотите, а то большевикам предлагаете.
   Князь кивнул.
   – Считал и считаю, что аппарат нужно делать в России.
   – Это в вас, князь не квасной ли патриотизм взыграл?
   – Не патриотизм, а здравый смысл. Если эту штуку получит Запад, то он без сомнения захватит СССР.
   Доктор улыбнулся. Он считал себя англоманом и улыбнулся, представив британские танки на Красной площади. Непатриотично? Ха-ха-ха… Лучше уж быть полуколонией, чем жить под красными. К тому же не так страшно это. Скольких захватчиков Россия-матушка перевалила! И этих переварит…
   Князь, кажется, понял его и улыбнулся в ответ.
   – Захватить-то захватит, только не для нас, а для себя. Нам ведь не нужна их победа? Нам нужна наша победа. А в руках большевиков это оружие уравняет шансы и введет красных в соблазн напасть первыми.
   Доктор с сомнением покачал головой.
   – Я не совсем представляю, о чем идет речь…
   – Об оружии. О новом оружии, мощном и маневренном. Об оружии, в сравнении с которым всё то, о чем говорил Семен Фиофилактович – детские игрушки.
   Семён Николаевич с сомнением кашлянул.
   – Гхм… Тем более! Собственными руками вооружать врагов?
   – Считайте, что мы будем вооружать не врагов, а соотечественников. К тому же, кто нам помешает, в случае крайней необходимости, передать оружие на Запад.
   – Правильно! – неожиданно согласился с ним доктор. – Надо думать и о том, что будет после войны. В новом мире у Российской Империи должно быть преимущество перед всеми, даже перед союзниками.
   – Особенно перед союзниками!
   Возвращая всех на землю, Семен Николаевич заметил:
   – Пока это звучит фантастично… Ведь вашего чудо-оружия пока нет?
   – Нет. Но у нас есть Владимир Валентинович!
   Доктор пренебрежительно фыркнул и покачал головой даже не с сомнением, а с горькой уверенностью в собственной правоте.
   – Одной личности мало. Чего бы там не говорили, батенька, а от личности – в этом с марксистами соглашусь – не так уж много и зависит. Что может сделать один человек, пусть даже умный и отчаянный, против того же ОГПУ? Раствориться во вспышке индивидуального террора? Одиночка против организации?
   – Личность личности рознь, – возразил Семен Николаевич. – Если личность вроде телеграфиста Тюлькина, что словно пьяный к забору, к любому чужому мнению прислоняется, то вы правы. Ничего такой не сделает… Но ведь в Истории не только Тюлькины… Точнее там их вовсе нет. Там Наполеоны, Македонские, Бертольды Шварцы. Вашего брата, врачевателей разных сколько, наконец…
   – Эка вы хватили! Когда это было! Вы б еще Христа, да басурманского Магомета вспомнили… Тогда времена иные были – ни телеграфа, ни полиции…
   – Согласен, Апполинарий Петрович. Не будем далеко заглядывать. Но смог же некто Ульянов-Ленин противостоять обществу и даже разрушить его? А уж его-то последователей и полиция щипала и телеграф не щадил.
   – Там была организация.
   – Так у нас она тоже есть.
   Голос доктора внезапно пожестчал.
   – Но нет Царя-батюшки и его либеральных законов, позволявшим всякой швали отдыхать в ссылках и скрываться за границей. Каленой метлой надо было.
   Он стиснул кулак, потом остыл, разжал пальцы. Князь остужающее похлопал его по плечу. Все-таки не следовало забывать, что год ныне 27-й и идут они по Москве коммунистической. Как напоминание об этом, под фонарем стоял милиционер.
   – Ладно. Хорошо. Согласен. Шварц, Македонский, Ленин… – понизив голос, сказал доктор. – И Владимир Валентинович.
   – И Организация! – напомнил князь. – Все вместе – это шанс. Серьёзный шанс.
   Доктор с сомнением покачал головой.
   – Аппарат профессорский, конечно, гениальное изобретение, но князь вот говорит, что это – только половина дела. Вы представляете, чем нужно его дополнить, для того, чтоб, как вы с князем собираетесь, диктовать свою волю всему миру?
   – В общих чертах представляю, – кивнул князь. Семен Николаевич вопросов не задавал. Они были настолько очевидны, что ответы должны были появиться сами собой.
   – У нас есть силы сделать это?
   – У нас? Нет, – спокойно откликнулся товарищ.
   – Ну, а о чем тогда разговор?
   Не смотря на свой пессимизм, доктор таки надеялся услышать «есть», но разговор не оборвался.
   – Разговор о том, что мы должны привлечь к проекту иные силы.
   – К проекту? Что за «проект»?
   – Тот, который станет называться «Власть над миром», – после минутного молчания сказал, наконец, князь. – Совсем рядом с нами есть сила, которую мы можем использовать.
   – Большевики?
   Доктор догадался легко – в Советской России других сил попросту не было.
   – Разумеется большевики… Ну самого себя со счетов не сбрасывайте. Вы в этом плане очень серьёзная фигура.
   Доктор попытался угадать.
   – Вы предлагаете Владимир Валентиновичу перейти на службу к «товарищам»?
   В голосе непонятно чего было больше – недоумения или брезгливости. Князь ответил явной насмешкой.
   – К сожалению, ваше предложение, доктор, не реально. Большевики не допустят потомственного дворянина до такой работы. Тут нужен чужой человек.
   – Чужой? – переспросил Семен Николаевич.
   – Чужой, – подтвердил с усмешкой князь. – Чужой человек с головой Владимир Валентиновича.
   – Документики попрошу, граждане…
   В разговоре они не заметили, как дошли до столба с милиционером. Тот поднес руку к форменной шапке.
   К счастью для них в Советской России паспорта отменили как проявления царской отсталости и деспотизма, так что, документом мог стать любой клочок бумаги с синей печатью.
   Семен Николаевич, протянул билет профсоюза кожевников и вопросительно посмотрел на доктора. Уж кому-кому, а ему-то опасаться было вовсе нечего. Не голь перекатная, а настоящий профессор психологии, на совслужбе состоит. Только отчего-то не спешил доктор доставать документы. Милиционер отошел к фонарю и, шевеля губами, начал читать, изредка поглядывая на задержанных.
   Вернув бумаги, пробормотал что-то вроде «спасибо» и уже твердым голосом спросил профессора.
   – А ваши, гражданин?
   Доктор вместо ответа чуть наклонился вперед и встретился с ним взглядом. Милиционер вздрогнул и застыл.
   – Оставьте его, доктор, – брезгливо прошептал князь. – Зачем?
   – Пойдемте князь, пойдемте, – потащил его Семен Николаевич. – Нечего смотреть…
   Оба знали, что сейчас случится. Доктор догнал их через минуту. Князь оглянулся. Милиционер по-прежнему стоя под фонарем неторопливо подносил к виску ствол.
   Они сделали несколько шагов, когда позади раскатисто ударил выстрел.
   – Наган? – спросил Семен Николаевич.
   – Скорее маузер, – возразил князь и повернулся к доктору. – Это вы его?
   Доктор хищно оскалился.
   – Нет. Это он сам себя…
   Князь пожал плечами, словно не знал как отнестись к тому, что только что произошло на него глазах.
   – Ребячество какое-то, ей Богу… Вас бы в Кремль запустить с вашими-то талантами… И бомбы никакой не нужно.
   – Нет уж, увольте, – криво усмехнулся доктор, – там и своих таких хватает.

Год 1927. Февраль
САСШ. Нью-Йорк

   …Эта грозная книга оказалась такой тоненькой, что мистер Вандербильт поначалу её и в руки-то брать не хотел – десяток страниц не более, на желтой, некачественной бумаге. Тьфу!
   Но мистер Пиррелли сумел убедил его, что прочитать её все же стоит. Ведь именно эта брошюра была, как он выразился, «библией коммунистов».
   Но разве можно сравнивать это с Библией? Священная книга, определившая развитие Европейской цивилизации выглядела настолько солиднее, что и сравнивать их было нельзя. Сравнивают только что-то хотя бы приблизительно одинаковое, а тут одинаковость проявлялась только единственному параметру – и к той и к другой приложили руку евреи (что, по мнению мистера Вандербильта, лишний раз говорило о таланте нации). Однако, прочитав «Манифест Коммунистической партии» это кощунственное сравнение с Библией миллионер принял без внутреннего сопротивления. Как когда-то Библия взорвала языческий мир олимпийских богов, так и этот труд господ Маркса и Энгельса мог стать для христианской цивилизации источником неисчислимых бедствий. И это отнюдь не было преувеличением!
   Он читал этот человеконенавистнический пасквиль с карандашом в руках и теперь, раскрыв «Манифест» глаза сами находили очерченные фразы:
   «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма».
   «Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь против самой буржуазии.
   Но буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, – современных рабочих, пролетариев».
   «Описывая наиболее общие фазы развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии».
   «Одним словом, коммунисты повсюду поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя».