Страница:
– О Сунюй, благословенная моя супруга, многократно славлю тебя за то, что ты явилась так скоро!
Лисица трижды взмахнула пышным хвостом, трижды перекувырнулась через голову и обратилась в женщину, красоте которой нет равных на земле. Под стать ее дивному лицу был и наряд – алое платье, затканное золотом, накидка из перьев аиста и множество драгоценных украшений… Женщина поклонилась Ян Синю.
– Приветствую тебя, высокочтимый супруг мой! Неужели ты успел расплавить свою досаду и вновь полюбить меня, оттого и призвал столь торопливо? – И красавица нежно засмеялась.
– Я никогда не переставал любить тебя, – заверил супругу Ян Синь. – Просто иногда ты становишься слишком упрямой.
– А ты – чересчур заносчивым.
– А ты – весьма тщеславной и многословной.
– А ты – скучным и мрачным.
– А ты… Ох, прости, дорогая. Довольно нам с тобой злословить друг друга. Еще раз прости. Важное дело предстоит нам. Видишь этих двоих?
– Да, славная парочка, только в супруги они друг другу не годятся.
– Это и я определил, но они и не жених с невестой. Они – свидетели заговора против государя и престола, потому их сюда привез мой брат…
Красавица-оборотниха изменилась в лице:
– Государственный заговор?! Как такое может быть?
Пришлось Ши Мину и Юйлин, не таясь, еще раз пересказывать свою историю. Госпожа Сунюй слушала очень внимательно, теребя в изящных пальцах легкий шелковый платок. Наконец она сказала:
– Надо готовить армию. Но проделаем все втайне. Даже брату ничего не говори, ему и без того теперь хватает хлопот. Если б владычица Фэйянь была здесь, она бы не допустила…
– Но владычицы Фэйянь нет, она на Лунтане, блаженном острове драконов. И император болен. Так все не вовремя!
– Беды всегда приходят не вовремя, – заметила Сунюй. – Однако болезнь императора можно исцелить.
– Как? И ты молчала? До сих пор?
– Да, потому что не знала, в чем причина болезни государя. Но недавно я была в обители монахов-лотосов. Ты знаешь, им ведомо многое, они часто получают знамения и видения. Так вот, одному лотосному старцу было такое видение: перед ним возникла Мать Облаков, богиня Саванму, и трижды повторила: «Недуг императора пройдет, если перед ним предстанет дева его снов». Старец устрашился видения и не стал докладывать о том двору.
– А ты, конечно, все разузнала…
– Конечно. Так вот. Остается лишь найти государю деву его снов, и он выздоровеет.
– Легко ли это? И тем ли сейчас нам стоит заниматься? Надо обезвредить заговорщиков…
– Поступим так, дорогой супруг. Я буду готовить лисью армию, а ты направишься в столицу к своему брату. Расскажи ему о видении монаха, а вместе вы уж придумаете, как найти девицу, из-за которой государь болен.
– Ах, столица… Давно я не был там! И ехать совсем не хочется.
– Ничего не поделаешь…
– Да. А ведь я так мечтал уйти от суетного мира – собирать в святых горах целебные травы, плавить киноварь, готовить пилюли бессмертия.
– Кому сейчас нужны твои пилюли бессмертия?! Сейчас нужней всего верность престолу! Итак, дорогой мой, поспеши в столицу. А за этой парочкой приглядит домоправительница. Я же соберу своих военачальников, а позднее присоединюсь к тебе в Тэнкине.
– Договорились, дорогая супруга.
Красавица взмахнула платочком, и в комнате поднялся густой туман. Когда туман исчез, на полу перебирала лапками огненная лисица. Она звонко тявкнула, сверкнула глазами и исчезла. Этого Юйлин не вынесла и в обмороке упала на руки Ши Мину.
– Что с нею? – обеспокоился Ян Синь. – Ох, кажется, она не выдержала всех этих превращений. Дорогой друг, отнеси девушку в ее покои, а сам поскорее возвращайся. Мне нужно с тобой посовещаться относительно предстоящей поездки в столицу.
– Да, да, – кивнул Ши Мин.
Он отнес Юйлин в ее комнату и поручил девушку заботам домоправительницы. Затем вернулся к Ян Синю:
– Я жду ваших распоряжений, господин!
Ян Синь задумчиво походил по комнате, затем спросил:
– Тебе, верно, невыносимо сидеть в Хуатуне взаперти? Хочется знать, как обстоят дела в столице? Я прав?
– Да, господин. Конечно, общество Юйлин смягчает скуку…
– И не надейся. В сердце этой девушки нет для тебя места. Поэтому свою увлеченность ею изгони из души и плоти. Поверь, вы никогда не будете вместе как мужчина и женщина; мы, оборотни, видим такое сразу. Но остаться друзьями вы можете… Но сейчас не об этом. Хочешь ли ты отправиться со мной в столицу, побывать во дворце, оказаться в самом сердце тех событий, что грядут неизбежно?
– Конечно, хочу! Я мужчина и цзиньши, мне стыдно отсиживаться в глуши, покуда в столице зреет опасность!
– Отлично. В таком случае ты оправишься со мной. А девица Юйлин пусть останется в поместье. У нее чувствительное сердце…
– Сердце мышки, – усмехнулся Ши Мин.
– Можно сказать и так. Пусть она избежит опасностей. Старая Бинь будет приглядывать за нею, да еще я оставлю кое-кого из подчиненных мне оборотней наблюдать за поместьем.
Позднее Ши Мин встретился с Юйлин в саду и сказал:
– Господин Ян берет меня с собой в столицу. Там я нужнее, чем здесь.
Юйлин не могла скрыть жестокого разочарования:
– А я?! Так и буду сидеть затворницей в поместье?!
– Ничего не поделаешь. Ты девушка, тебе следует беречь себя и не подвергаться опасностям…
– Вот как! – Юйлин была вне себя от досады. – А мы еще клялись быть друзьями друг другу.
– Не понимаю, как мой отъезд может нарушить клятвы нашей дружбы! Юйлин, успокойся!
– Ах, да я спокойна, как воды Цанхе зимой! Поезжай в столицу, поезжай хоть в горы Шицинь, мне все равно! Государственный служащий!
– Юйлин, если б я не знал твоего благородного сердца, я бы подумал, что ты мне завидуешь…
Юйлин хотела было что-то сказать, но осеклась. Помолчала, потом буркнула, насупив изящные бровки:
– Ладно, поезжай. Только береги себя.
И вскоре колесница господина Ян Синя увезла юношу в Тэнкин. Юйлин осталась в одиночестве и сильно заскучала. От скуки и стихи у нее получались скучные. Она гуляла по саду – гулянье не приносило радости. Она говорила с домоправительницей – разговоры были все об одном и том же… И бродя среди плакучих ив, Юйлин не раз думала, что, превратись она в плакучую иву, жизнь ее станет не в пример интереснее и оживленнее.
Цзюань 11
Единственное, что могла сделать Фэйянь, – это; как советовала императрица, написать письмо мужу. Это письмо было выдержано в вежливом и холодноватом тоне, и хорошо. Иероглифы письма можно было читать по-разному: обычно и в зеркальном отражении. Баосюй знал этот прием, потому и должен был прочитать следующее: «Меня против воли держат в Жемчужном Завете. Я жду ребенка. Прошу тебя, прилетай». Фэйянь справедливо полагала, что после этих строк Баосюй явится на Жемчужный Завет не один, а с целым крылатым воинством.
Письмо было отправлено с почтовой чайкой, и Фэйянь не оставалось ничего, как ждать ответа. Хоть какого-нибудь. А весь Жемчужный Завет между тем торжественно готовился к празднованию Ночи Неутоленных Душ. Похоже, это празднество было действительно особенным. Императрица Чхунхян несколько, раз вместе с Фэйянь выезжала из дворца в столицу, чтобы самолично наблюдать за тем, как великий город готовится к празднеству.
– Вам понравятся наши церемонии и торжества, принцесса, не сомневайтесь, – уверяла при этом императрица Чхунхян.
– Разумеется, ваше величество. Но прошу вас помнить, что я выросла в простой среде и плохо разбираюсь в торжественных церемониях.
– Ах, бросьте, бросьте! – лукаво усмехалась Ют-Карахон-Отэ. – Наверняка на Лунтане, да и в Яшмовой Империи предостаточно своих ритуалов и церемоний.
– Да, это верно…
– У вас усталый взор, милая принцесса. Не сыграть ли нам в мацэзян?
– Прошу меня простить, но я не слишком здорова и потому не могу играть…
– Пустяки, принцесса. У вас отменное здоровье. Если же немощь касается вашего особенного положения, то я велю призвать лекаря.
– Нет, – неизменно отвечала принцесса Фэйянь. – Не надо лекаря. Я готова сыграть.
И она покорно играла в мацэзян, проигрывала, выигрывала – все как всегда. И думала при этом: а после Ночи Неутоленных Душ императрица позволит ей отбыть на родину или измыслит еще какую-нибудь причину, чтоб держать Фэйянь высокородной пленницей?
«Тогда война между Жемчужным Заветом и Лунтаном неизбежна! Мало того. И Яшмовая Империя пойдет войной на Завет, обязана пойти, как бы ни был миролюбив и смиренен мой брат. За оскорбление сестры он обязан отомстить! Война! Нет безбожней и ужасней слова! Неужели Небесная Канцелярия позволит пролиться крови и звенеть оружию?!»
В эти дни Фэйянь часто и много молилась. Она призывала Небесных Чиновников Аня и Юй. Но они почему-то не являлись ей, и это иногда приводило принцессу в отчаяние. Она была одна среди чуждой ей страны и чуждых людей. Пленница, которую ожидает неизвестность. И принцесса торопила время, чтобы скорее пришла Ночь Неутоленных Душ, а после Ют-Карахон-Отэ выполнила бы свое обещание. Хотя Фэйянь прекрасно понимала, что Ют-Карахон-Отэ с такой же легкостью отречется от своего обещания, с какой дала его.
Но вот народилась новая луна и настал канун Ночи Неутоленных Душ. Весь день перед этим и императрица, и придворные, и дворцовая челядь, и весь народ вкушали лишь постную пищу. Даже принцессе Фэйянь подали постное, хотя ей, как беременной женщине, дозволялось есть все…
Едва на землю спустились сумерки, дворец, столица, да и весь Жемчужный Завет осветились неисчислимым количеством бумажных фонариков. Заиграли флейты, свирели, цитры и лютни. Под эту печальную мелодию светящиеся фонарики раскачивались на ветвях деревьев, свисали с крыш домов, плыли в крошечных лодочках по рекам и прудам словом, дивное, живописное зрелище!
– Принцесса, скажите, ведь ради этого стоило остаться? – спросила императрица Чхунхян, когда они с Фэйянь стояли на открытой террасе и любовались дивным зрелищем.
– Это прекрасно, – уклончиво ответила Фэйянь.
– В Ночь Неутоленных Душ мы зажигаем столько фонариков в память тех, кого уже нет с нами. Эти огоньки освещают им путь в загробном мире, дают надежду на благое перерождение. Вы верите в учения о перерождениях, принцесса?
– Я никогда не задумывалась над этим. Хотя данное учение есть и в Яшмовой Империи.
– Как жаль… Но, по крайней мере, верите ли вы, что безнадежно влюбленный может снова обрести свою возлюбленную после смерти? И встречу их озарит бумажный фонарик… Ведь это так прекрасно!
– Я верю, что любящие сердца обязательно когда-нибудь встретятся, – сказала Фэйянь и в этот миг подумала не о муже, а о первом императорском каллиграфе Лу Сине. Эта мысль вызвала прилив крови к щекам и легкое головокружение. Фэйянь оперлась рукой о столик, стоящий рядом, и продолжала смотреть на сад, освещенный мириадами фонариков, – смотреть так, чтобы не дать слезам пролиться.
Но, к счастью, императрица, похоже, занята была лишь своими мыслями. Она сказала Фэйянь:
– Мне верится, что в такую Ночь души Наисветлейшего принца и его служанки-возлюбленной гоже встречаются, простив людям все свои прежние обиды.
– Да-да, – рассеянно ответила на это Фэйянь. В ее глазах отражалось сверкание фонариков.
Императрица как-то особенно поглядела на свою гостью и сказала:
– Идемте в пиршественный зал, принцесса. Скоро начнется пир в честь всех предков. Мы будем поминать их и желать им счастливой загробной жизни. Только не пейте много вина, принцесса, – в вашем положении это вредно.
– Я и не собиралась, – улыбнулась Фэйянь. Она вслед за императрицей покинула террасу. Их уже ждали носильщики с паланкинами, чтобы отвезти в пиршественную залу.
Там все ослепляло роскошью: длинные столы с многочисленными яствами и напитками, лицедеи, своим представлением потешающие гостей, танцовщицы, певицы, музыкантши – все услаждали слух и зрение. Когда в зале появилась императрица, все немедленно пали на колени и трижды восхвалили божественную Ют-Карахон-Отэ. Затем почестей удостоилась и Фэйянь. После того как первосвященники Жемчужного Завета принесли в жертву духам предков нескольких петухов и вознесли молитвы о благоденствии страны, началось пиршество. Прелестные, как цветки, служанки засновали по зале, обнося гостей яствами и винами. То там, то тут вспыхивали огоньки остроумных бесед или звонких застольных стихов…
Фэйянь старалась есть мало, отдавая предпочтение фруктам, а о том, чтобы выпить что-нибудь из многообразных вин, не могло быть и речи. Меж тем Ют-Карахон-Отэ пила чарку за чаркой, раскраснелась, громко шутила и смеялась выходкам лицедеев и танцовщиц…
– Так вот какой это праздник – Ночь Неупокоенных Душ, – прошептала Фэйянь. – Разгул и пьянство. Никакого благочестия и уважительного отношения к духам предков. Здесь ничего не понимают в приличиях… Видно, и конца этому пиру не предвидится.
Но принцесса Фэйянь ошибалась. Неожиданно в зале наступила тишина, казавшаяся оглушительной после всего шума и гама. И в этой тишине распахнулись большие двери и процессия мужчин в белых одеждах, с зажженными ароматическими лампами в руках, вошла в зал.
– Кончен пир, – громко объявила Ют-Карахон-Отэ. – Время великой молитвы, ибо пришли монахи из обители Ловцов Душ!
– Я никогда не слыхала о такой обители, – прошептала принцесса.
Монахи слаженно и стройно запели хором нечто удивительно заунывное. Под это пение все гости, бывшие на пиру, встали со своих мест и, подходя к монахам, низко кланялись. Каждый гость получал горящую лампу, и вот чудо: монахов было всего восемь, а гостей – больше сотни, и для каждого гостя нашлась лампа, бравшаяся монахами словно из ниоткуда.
А пение монахов становилось все более печальным и заунывным – словно веял осенний ветер над заброшенным кладбищем, веял и выжимал из глаз горькие слезы… Гости, получив лампы, уходили. Ушли и слуги, музыканты, актеры, танцовщицы… И вот в зале оказались лишь монахи, императрица Чхунхян и принцесса Фэйянь.
– Может быть, ваше величество позволит мне удалиться? – шепотом спросила Фэйянь.
– Никоим образом, – был ответ. – Сейчас начинается самое главное, и вы должны быть участницей, если уважаете обычаи Жемчужного Завета.
– Хорошо, – склонила голову Фэйянь. Монахи подошли к ним и, поклонившись, протянули каждой из женщин по замысловатому бронзовому светильнику. Вот чудо! Хотя внутри светильника горело яркое пламя, снаружи он был таким холодным, что леденил руки!
– Это Юсино, Огонь Мертвых, – сказала императрица Чхунхян. – Идемте вслед за монахами, принцесса. Они приведут нас туда, куда нужно.
Монахи запели громко и грозно, и с этим пением вышли из зала. Следом, подбирая длинный подол платья одной рукой и держа светильник в другой, пошла императрица Чхунхян. Принцессе ничего не оставалось делать, как идти следом. Но едва они все вышли из зала, изумление охватило душу Фэйянь. Где сады, окружавшие зал? Где многочисленные дворцовые палаты, павильоны, террасы, галереи? Она обернулась – и зал исчез! Их процессия шла посреди огромной равнины, освещенной полной луной. Звезды срывались с неба и исчезали во тьме. Мертвенное сияние луны превращало все вокруг в сон, грезу, несбыточное диво.
– Где мы? – осмелилась спросить у императрицы Фэйянь и получила ответ:
– Не в нашем мире.
Монахи шли впереди, не чувствуя усталости, так же спокойно и без устали шла императрица, а Фэйянь почувствовала, что ноги отказываются служить ей.
– Мне трудно идти, – проговорила она, но императрица даже не оглянулась. Фэйянь стиснула зубы и продолжила путь, в глубине души понимая, что, если она остановится, произойдет нечто ужасное. Наконец впереди засветилось хрустальными стенами некое строение, напоминающее скорее нагромождение острых скал, чем жилище. Фэйянь не стала спрашивать, что это, – ей подумалось, что императрица не ответит. И еще подумалось Фэйянь, что, окликни она императрицу, к ней обернется не человеческое лицо, а страшная безжизненная маска, которой устрашатся и демоны. А Юсино, Огонь Мертвых, сиял ярче и ярче, затмевая свет луны.
Монахи остановились у хрустального дворца по обе стороны от сверкающих ступеней. Императрица Чхунхян опустилась на колени у первой ступени и заговорила:
– О неутоленная душа великого Наисветлейшего принца! Снизойди к тем, кто молится тебе и почитает тебя.
Поначалу молчание было ей ответом. Но вот хрустальные двери медленно распахнулись – и на пороге дворца возник юноша, красота которого затмевала все вокруг. Он был совершенен, он был прекрасен, одним своим видом он повергал все окружающее в низменный прах. Фэйянь ощутила это со страхом, благоговением и болью. Ах, если бы такой юноша мог любить и любить ее!… Но тут другие, благоразумные мысли пришли в голову принцессы, пелена обожания спала с ее глаз, и она поняла: этот юноша мертв, мертвее всего на свете, мертвее надгробных плит и высушенных костей! И еще поняла принцесса-этот мертвец голоден, и голод его не утолит целая вселенная. Принцессе стало страшно.
– Я совершила ошибку, я должна бежать, – прошептала она, но ноги словно приросли к земле (и земле ли?). А глаза принцессы неотрывно смотрели в глаза мертвого юноши, Наисветлейшего, как назвала его Ют-Карахон-Отэ.
– Для чего побеспокоили меня? – прекрасным, но мертвым голосом спросил юноша. – Я должен спать и видеть сны о моей безутешной возлюбленной. Оставьте меня!
– Сегодня ночь твоего торжества, Наисветлейший, – сказала императрица. – Войди в радость – твоя возлюбленная отыскалась среди тысяч и тысяч!
И глаза прекрасного мертвеца встретились с глазами Фэйянь.
– Ты, – сказал он, и это слово камнем упало на грудь принцессы. Она отшатнулась и выронила светильник.
– Что такое? – воскликнул принц. – Отчего она погасла? Я не вижу ее! Верните ее!
– Принцесса, возьмите свой светильник, – ледяным голосом приказала Ют-Карахон-Отэ.
– Нет! – закричала принцесса. – Недоброе вы замыслили, владычица, теперь я это понимаю! Вы хотите принести меня в жертву этому мертвецу, дабы его душа обрела покой. Но у вас ничего не выйдет! Я возвращаюсь домой!
Принцесса сжала в ладони кулон, который подарила ей мать, и прошептала:
– Злые чары, отступите от меня! Баосюй, супруг мой, приди на помощь!
Но лишь насмешливый взгляд Ют-Карахон-Отэ был ей ответом. А затем императрица сказала:
– Здесь, у стен хрустального павильона, не действует ничья волшба. Ничья, кроме моей. Вы снова проиграли, принцесса. Так примите свой проигрыш со смирением, подобающим смертным.
– Вы чудовище! – вскричала Фэйянь. – Вы попрали все законы чести и гостеприимства! Вы не посмеете ничего сделать со мной – Лунтан объявит вам войну!
– Вы недальновидны, принцесса, а я – я все предусмотрела, – сказала императрица. – Войны не будет. Но довольно разговоров. Примите то, что вам уготовано, и знайте – это ничем не хуже вашей обычной жизни. Даже лучше.
– Нет! – крикнула Фэйянь. – Я не отдам вам ни своей жизни, ни жизни своего ребенка! Вам неведома жалость и милосердие, ну так и от меня, их не ждите!
С этими словами принцесса выхватила из-за пояса платья каллиграфическую кисть, которая неизменно была с нею, и начертила в воздухе иероглифы:
«Небесный огонь опалит изменников, и святые горы падут на них».
Иероглифы вспыхнули невыносимым для глаз блеском, так что принцесса зажмурилась. К горлу подступила дурнота, голова закружилась, принцесса почувствовала, что падает, падает в бездну, но глаза страшилась открыть… И тишина, тишина мертвых и забвенных, давила ей на грудь…
А потом тишина сменилась каким-то шумом, очень живым и обыденным. Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.
– Баосюй! – измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?
– Конечно, – сказал дракон. – Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.
– У нас будет дитя, Баосюй!
– Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.
– Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!
Баосюй усмехнулся:
– Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.
И дракон протянул жене чашу с настоем.
– Спасибо, – прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…
…И поняла, что не было ничего и никого – ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.
И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.
– Будь ты про… – прошептала Фэйянь и умерла.
Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.
– Добро пожаловать в хрустальный дворец! – сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?
Душа покачала головой.
– Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?
Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:
– Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!
– Возлюбленная моя! – вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. – Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!
– Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, – печально проговорила душа. – Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.
– О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!
Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.
– Пора возвращаться, – сказала императрица монахам.
– Что прикажете делать с телом? – спросил старший монах.
– Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!
– Будет исполнено, государыня Мониен.
Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:
– О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!
Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…
– Тело нужно надежно схоронить, – сказал один.
– Это и так ясно, – буркнул другой.
– Где нам лучше всего это сделать?
– За бамбуковой рощей Тысячи Призраков есть великое болото. Туда не пройти ни одному смертному. Да и божество побрезгует туда сунуться.
– Верно. Это хорошее место.
Колдуны взяли тело Фэйянь и тут же оказались за бамбуковой рощей Тысячи Призраков. Здесь бродили неприкаянные духи великих злодеев, самоубийц и непочтительных детей. А болото будто и не имело краев.
Лисица трижды взмахнула пышным хвостом, трижды перекувырнулась через голову и обратилась в женщину, красоте которой нет равных на земле. Под стать ее дивному лицу был и наряд – алое платье, затканное золотом, накидка из перьев аиста и множество драгоценных украшений… Женщина поклонилась Ян Синю.
– Приветствую тебя, высокочтимый супруг мой! Неужели ты успел расплавить свою досаду и вновь полюбить меня, оттого и призвал столь торопливо? – И красавица нежно засмеялась.
– Я никогда не переставал любить тебя, – заверил супругу Ян Синь. – Просто иногда ты становишься слишком упрямой.
– А ты – чересчур заносчивым.
– А ты – весьма тщеславной и многословной.
– А ты – скучным и мрачным.
– А ты… Ох, прости, дорогая. Довольно нам с тобой злословить друг друга. Еще раз прости. Важное дело предстоит нам. Видишь этих двоих?
– Да, славная парочка, только в супруги они друг другу не годятся.
– Это и я определил, но они и не жених с невестой. Они – свидетели заговора против государя и престола, потому их сюда привез мой брат…
Красавица-оборотниха изменилась в лице:
– Государственный заговор?! Как такое может быть?
Пришлось Ши Мину и Юйлин, не таясь, еще раз пересказывать свою историю. Госпожа Сунюй слушала очень внимательно, теребя в изящных пальцах легкий шелковый платок. Наконец она сказала:
– Надо готовить армию. Но проделаем все втайне. Даже брату ничего не говори, ему и без того теперь хватает хлопот. Если б владычица Фэйянь была здесь, она бы не допустила…
– Но владычицы Фэйянь нет, она на Лунтане, блаженном острове драконов. И император болен. Так все не вовремя!
– Беды всегда приходят не вовремя, – заметила Сунюй. – Однако болезнь императора можно исцелить.
– Как? И ты молчала? До сих пор?
– Да, потому что не знала, в чем причина болезни государя. Но недавно я была в обители монахов-лотосов. Ты знаешь, им ведомо многое, они часто получают знамения и видения. Так вот, одному лотосному старцу было такое видение: перед ним возникла Мать Облаков, богиня Саванму, и трижды повторила: «Недуг императора пройдет, если перед ним предстанет дева его снов». Старец устрашился видения и не стал докладывать о том двору.
– А ты, конечно, все разузнала…
– Конечно. Так вот. Остается лишь найти государю деву его снов, и он выздоровеет.
– Легко ли это? И тем ли сейчас нам стоит заниматься? Надо обезвредить заговорщиков…
– Поступим так, дорогой супруг. Я буду готовить лисью армию, а ты направишься в столицу к своему брату. Расскажи ему о видении монаха, а вместе вы уж придумаете, как найти девицу, из-за которой государь болен.
– Ах, столица… Давно я не был там! И ехать совсем не хочется.
– Ничего не поделаешь…
– Да. А ведь я так мечтал уйти от суетного мира – собирать в святых горах целебные травы, плавить киноварь, готовить пилюли бессмертия.
– Кому сейчас нужны твои пилюли бессмертия?! Сейчас нужней всего верность престолу! Итак, дорогой мой, поспеши в столицу. А за этой парочкой приглядит домоправительница. Я же соберу своих военачальников, а позднее присоединюсь к тебе в Тэнкине.
– Договорились, дорогая супруга.
Красавица взмахнула платочком, и в комнате поднялся густой туман. Когда туман исчез, на полу перебирала лапками огненная лисица. Она звонко тявкнула, сверкнула глазами и исчезла. Этого Юйлин не вынесла и в обмороке упала на руки Ши Мину.
– Что с нею? – обеспокоился Ян Синь. – Ох, кажется, она не выдержала всех этих превращений. Дорогой друг, отнеси девушку в ее покои, а сам поскорее возвращайся. Мне нужно с тобой посовещаться относительно предстоящей поездки в столицу.
– Да, да, – кивнул Ши Мин.
Он отнес Юйлин в ее комнату и поручил девушку заботам домоправительницы. Затем вернулся к Ян Синю:
– Я жду ваших распоряжений, господин!
Ян Синь задумчиво походил по комнате, затем спросил:
– Тебе, верно, невыносимо сидеть в Хуатуне взаперти? Хочется знать, как обстоят дела в столице? Я прав?
– Да, господин. Конечно, общество Юйлин смягчает скуку…
– И не надейся. В сердце этой девушки нет для тебя места. Поэтому свою увлеченность ею изгони из души и плоти. Поверь, вы никогда не будете вместе как мужчина и женщина; мы, оборотни, видим такое сразу. Но остаться друзьями вы можете… Но сейчас не об этом. Хочешь ли ты отправиться со мной в столицу, побывать во дворце, оказаться в самом сердце тех событий, что грядут неизбежно?
– Конечно, хочу! Я мужчина и цзиньши, мне стыдно отсиживаться в глуши, покуда в столице зреет опасность!
– Отлично. В таком случае ты оправишься со мной. А девица Юйлин пусть останется в поместье. У нее чувствительное сердце…
– Сердце мышки, – усмехнулся Ши Мин.
– Можно сказать и так. Пусть она избежит опасностей. Старая Бинь будет приглядывать за нею, да еще я оставлю кое-кого из подчиненных мне оборотней наблюдать за поместьем.
Позднее Ши Мин встретился с Юйлин в саду и сказал:
– Господин Ян берет меня с собой в столицу. Там я нужнее, чем здесь.
Юйлин не могла скрыть жестокого разочарования:
– А я?! Так и буду сидеть затворницей в поместье?!
– Ничего не поделаешь. Ты девушка, тебе следует беречь себя и не подвергаться опасностям…
– Вот как! – Юйлин была вне себя от досады. – А мы еще клялись быть друзьями друг другу.
– Не понимаю, как мой отъезд может нарушить клятвы нашей дружбы! Юйлин, успокойся!
– Ах, да я спокойна, как воды Цанхе зимой! Поезжай в столицу, поезжай хоть в горы Шицинь, мне все равно! Государственный служащий!
– Юйлин, если б я не знал твоего благородного сердца, я бы подумал, что ты мне завидуешь…
Юйлин хотела было что-то сказать, но осеклась. Помолчала, потом буркнула, насупив изящные бровки:
– Ладно, поезжай. Только береги себя.
И вскоре колесница господина Ян Синя увезла юношу в Тэнкин. Юйлин осталась в одиночестве и сильно заскучала. От скуки и стихи у нее получались скучные. Она гуляла по саду – гулянье не приносило радости. Она говорила с домоправительницей – разговоры были все об одном и том же… И бродя среди плакучих ив, Юйлин не раз думала, что, превратись она в плакучую иву, жизнь ее станет не в пример интереснее и оживленнее.
Цзюань 11
НЕУТОЛЕННАЯ ДУША
Принцесса Фэйянь стойко перенесла потерю бригавеллы «Халцедон». Она не могла обвинить императрицу в том, что именно та отдала приказ о поджоге корабля, она даже не могла доказать, что это был поджог, а не нелепая случайность. Но недоверие и неприязнь по отношению к владычице Чхунхян поселились в ее сердце. Впрочем, Фэйянь не была бы дочерью своего отца, если б позволила этим неблаговидным чувствам вырваться наружу. Внешне она была по-прежнему спокойна, любезна и почтительна. К тому же Ют-Карахон-Отэ всячески старалась задобрить принцессу, улестить и заверить в своей совершенной к ней дружбе. И принцесса понимала, что, хоть она и стала поневоле пленницей императрицы Чхунхян, пока к ней относятся как к пленнице почтенной и высокородной. Одно тревожило принцессу: ее беременность. Не будь Фэйянь в тягости, ей хватило бы сил и знаний для того, чтобы тайком сбежать с Жемчужного Завета. В конце концов, любая дракониха из ее свиты почла бы за честь отнести на своих крыльях супругу князя Баосюя… Но под разными предлогами драконих к принцессе тоже не допускали, а сами драконихи были слишком благовоспитанны, чтобы выражать по этому поводу недовольство и подозрения…
Грею камушки в ладони,
Молча на море гляжу.
Мне не рады в этом доме —
Я к другому ухожу.
Я бродяжить не устану
По дорогам и мирам.
Тот, кто ждать не перестанет,
Никогда не умирал.
Нет покоя, нет приюта,
Мчится по морю ладья.
Ах, не любят почему-то
В мире странников, как я.
Ну и что же. Разыщу я
Мир, где любят и зовут.
И ладью свою цветную
Больше не оставлю тут.
Единственное, что могла сделать Фэйянь, – это; как советовала императрица, написать письмо мужу. Это письмо было выдержано в вежливом и холодноватом тоне, и хорошо. Иероглифы письма можно было читать по-разному: обычно и в зеркальном отражении. Баосюй знал этот прием, потому и должен был прочитать следующее: «Меня против воли держат в Жемчужном Завете. Я жду ребенка. Прошу тебя, прилетай». Фэйянь справедливо полагала, что после этих строк Баосюй явится на Жемчужный Завет не один, а с целым крылатым воинством.
Письмо было отправлено с почтовой чайкой, и Фэйянь не оставалось ничего, как ждать ответа. Хоть какого-нибудь. А весь Жемчужный Завет между тем торжественно готовился к празднованию Ночи Неутоленных Душ. Похоже, это празднество было действительно особенным. Императрица Чхунхян несколько, раз вместе с Фэйянь выезжала из дворца в столицу, чтобы самолично наблюдать за тем, как великий город готовится к празднеству.
– Вам понравятся наши церемонии и торжества, принцесса, не сомневайтесь, – уверяла при этом императрица Чхунхян.
– Разумеется, ваше величество. Но прошу вас помнить, что я выросла в простой среде и плохо разбираюсь в торжественных церемониях.
– Ах, бросьте, бросьте! – лукаво усмехалась Ют-Карахон-Отэ. – Наверняка на Лунтане, да и в Яшмовой Империи предостаточно своих ритуалов и церемоний.
– Да, это верно…
– У вас усталый взор, милая принцесса. Не сыграть ли нам в мацэзян?
– Прошу меня простить, но я не слишком здорова и потому не могу играть…
– Пустяки, принцесса. У вас отменное здоровье. Если же немощь касается вашего особенного положения, то я велю призвать лекаря.
– Нет, – неизменно отвечала принцесса Фэйянь. – Не надо лекаря. Я готова сыграть.
И она покорно играла в мацэзян, проигрывала, выигрывала – все как всегда. И думала при этом: а после Ночи Неутоленных Душ императрица позволит ей отбыть на родину или измыслит еще какую-нибудь причину, чтоб держать Фэйянь высокородной пленницей?
«Тогда война между Жемчужным Заветом и Лунтаном неизбежна! Мало того. И Яшмовая Империя пойдет войной на Завет, обязана пойти, как бы ни был миролюбив и смиренен мой брат. За оскорбление сестры он обязан отомстить! Война! Нет безбожней и ужасней слова! Неужели Небесная Канцелярия позволит пролиться крови и звенеть оружию?!»
В эти дни Фэйянь часто и много молилась. Она призывала Небесных Чиновников Аня и Юй. Но они почему-то не являлись ей, и это иногда приводило принцессу в отчаяние. Она была одна среди чуждой ей страны и чуждых людей. Пленница, которую ожидает неизвестность. И принцесса торопила время, чтобы скорее пришла Ночь Неутоленных Душ, а после Ют-Карахон-Отэ выполнила бы свое обещание. Хотя Фэйянь прекрасно понимала, что Ют-Карахон-Отэ с такой же легкостью отречется от своего обещания, с какой дала его.
Но вот народилась новая луна и настал канун Ночи Неутоленных Душ. Весь день перед этим и императрица, и придворные, и дворцовая челядь, и весь народ вкушали лишь постную пищу. Даже принцессе Фэйянь подали постное, хотя ей, как беременной женщине, дозволялось есть все…
Едва на землю спустились сумерки, дворец, столица, да и весь Жемчужный Завет осветились неисчислимым количеством бумажных фонариков. Заиграли флейты, свирели, цитры и лютни. Под эту печальную мелодию светящиеся фонарики раскачивались на ветвях деревьев, свисали с крыш домов, плыли в крошечных лодочках по рекам и прудам словом, дивное, живописное зрелище!
– Принцесса, скажите, ведь ради этого стоило остаться? – спросила императрица Чхунхян, когда они с Фэйянь стояли на открытой террасе и любовались дивным зрелищем.
– Это прекрасно, – уклончиво ответила Фэйянь.
– В Ночь Неутоленных Душ мы зажигаем столько фонариков в память тех, кого уже нет с нами. Эти огоньки освещают им путь в загробном мире, дают надежду на благое перерождение. Вы верите в учения о перерождениях, принцесса?
– Я никогда не задумывалась над этим. Хотя данное учение есть и в Яшмовой Империи.
– Как жаль… Но, по крайней мере, верите ли вы, что безнадежно влюбленный может снова обрести свою возлюбленную после смерти? И встречу их озарит бумажный фонарик… Ведь это так прекрасно!
– Я верю, что любящие сердца обязательно когда-нибудь встретятся, – сказала Фэйянь и в этот миг подумала не о муже, а о первом императорском каллиграфе Лу Сине. Эта мысль вызвала прилив крови к щекам и легкое головокружение. Фэйянь оперлась рукой о столик, стоящий рядом, и продолжала смотреть на сад, освещенный мириадами фонариков, – смотреть так, чтобы не дать слезам пролиться.
Но, к счастью, императрица, похоже, занята была лишь своими мыслями. Она сказала Фэйянь:
– Мне верится, что в такую Ночь души Наисветлейшего принца и его служанки-возлюбленной гоже встречаются, простив людям все свои прежние обиды.
– Да-да, – рассеянно ответила на это Фэйянь. В ее глазах отражалось сверкание фонариков.
Императрица как-то особенно поглядела на свою гостью и сказала:
– Идемте в пиршественный зал, принцесса. Скоро начнется пир в честь всех предков. Мы будем поминать их и желать им счастливой загробной жизни. Только не пейте много вина, принцесса, – в вашем положении это вредно.
– Я и не собиралась, – улыбнулась Фэйянь. Она вслед за императрицей покинула террасу. Их уже ждали носильщики с паланкинами, чтобы отвезти в пиршественную залу.
Там все ослепляло роскошью: длинные столы с многочисленными яствами и напитками, лицедеи, своим представлением потешающие гостей, танцовщицы, певицы, музыкантши – все услаждали слух и зрение. Когда в зале появилась императрица, все немедленно пали на колени и трижды восхвалили божественную Ют-Карахон-Отэ. Затем почестей удостоилась и Фэйянь. После того как первосвященники Жемчужного Завета принесли в жертву духам предков нескольких петухов и вознесли молитвы о благоденствии страны, началось пиршество. Прелестные, как цветки, служанки засновали по зале, обнося гостей яствами и винами. То там, то тут вспыхивали огоньки остроумных бесед или звонких застольных стихов…
Фэйянь старалась есть мало, отдавая предпочтение фруктам, а о том, чтобы выпить что-нибудь из многообразных вин, не могло быть и речи. Меж тем Ют-Карахон-Отэ пила чарку за чаркой, раскраснелась, громко шутила и смеялась выходкам лицедеев и танцовщиц…
– Так вот какой это праздник – Ночь Неупокоенных Душ, – прошептала Фэйянь. – Разгул и пьянство. Никакого благочестия и уважительного отношения к духам предков. Здесь ничего не понимают в приличиях… Видно, и конца этому пиру не предвидится.
Но принцесса Фэйянь ошибалась. Неожиданно в зале наступила тишина, казавшаяся оглушительной после всего шума и гама. И в этой тишине распахнулись большие двери и процессия мужчин в белых одеждах, с зажженными ароматическими лампами в руках, вошла в зал.
– Кончен пир, – громко объявила Ют-Карахон-Отэ. – Время великой молитвы, ибо пришли монахи из обители Ловцов Душ!
– Я никогда не слыхала о такой обители, – прошептала принцесса.
Монахи слаженно и стройно запели хором нечто удивительно заунывное. Под это пение все гости, бывшие на пиру, встали со своих мест и, подходя к монахам, низко кланялись. Каждый гость получал горящую лампу, и вот чудо: монахов было всего восемь, а гостей – больше сотни, и для каждого гостя нашлась лампа, бравшаяся монахами словно из ниоткуда.
А пение монахов становилось все более печальным и заунывным – словно веял осенний ветер над заброшенным кладбищем, веял и выжимал из глаз горькие слезы… Гости, получив лампы, уходили. Ушли и слуги, музыканты, актеры, танцовщицы… И вот в зале оказались лишь монахи, императрица Чхунхян и принцесса Фэйянь.
– Может быть, ваше величество позволит мне удалиться? – шепотом спросила Фэйянь.
– Никоим образом, – был ответ. – Сейчас начинается самое главное, и вы должны быть участницей, если уважаете обычаи Жемчужного Завета.
– Хорошо, – склонила голову Фэйянь. Монахи подошли к ним и, поклонившись, протянули каждой из женщин по замысловатому бронзовому светильнику. Вот чудо! Хотя внутри светильника горело яркое пламя, снаружи он был таким холодным, что леденил руки!
– Это Юсино, Огонь Мертвых, – сказала императрица Чхунхян. – Идемте вслед за монахами, принцесса. Они приведут нас туда, куда нужно.
Монахи запели громко и грозно, и с этим пением вышли из зала. Следом, подбирая длинный подол платья одной рукой и держа светильник в другой, пошла императрица Чхунхян. Принцессе ничего не оставалось делать, как идти следом. Но едва они все вышли из зала, изумление охватило душу Фэйянь. Где сады, окружавшие зал? Где многочисленные дворцовые палаты, павильоны, террасы, галереи? Она обернулась – и зал исчез! Их процессия шла посреди огромной равнины, освещенной полной луной. Звезды срывались с неба и исчезали во тьме. Мертвенное сияние луны превращало все вокруг в сон, грезу, несбыточное диво.
– Где мы? – осмелилась спросить у императрицы Фэйянь и получила ответ:
– Не в нашем мире.
Монахи шли впереди, не чувствуя усталости, так же спокойно и без устали шла императрица, а Фэйянь почувствовала, что ноги отказываются служить ей.
– Мне трудно идти, – проговорила она, но императрица даже не оглянулась. Фэйянь стиснула зубы и продолжила путь, в глубине души понимая, что, если она остановится, произойдет нечто ужасное. Наконец впереди засветилось хрустальными стенами некое строение, напоминающее скорее нагромождение острых скал, чем жилище. Фэйянь не стала спрашивать, что это, – ей подумалось, что императрица не ответит. И еще подумалось Фэйянь, что, окликни она императрицу, к ней обернется не человеческое лицо, а страшная безжизненная маска, которой устрашатся и демоны. А Юсино, Огонь Мертвых, сиял ярче и ярче, затмевая свет луны.
Монахи остановились у хрустального дворца по обе стороны от сверкающих ступеней. Императрица Чхунхян опустилась на колени у первой ступени и заговорила:
– О неутоленная душа великого Наисветлейшего принца! Снизойди к тем, кто молится тебе и почитает тебя.
Поначалу молчание было ей ответом. Но вот хрустальные двери медленно распахнулись – и на пороге дворца возник юноша, красота которого затмевала все вокруг. Он был совершенен, он был прекрасен, одним своим видом он повергал все окружающее в низменный прах. Фэйянь ощутила это со страхом, благоговением и болью. Ах, если бы такой юноша мог любить и любить ее!… Но тут другие, благоразумные мысли пришли в голову принцессы, пелена обожания спала с ее глаз, и она поняла: этот юноша мертв, мертвее всего на свете, мертвее надгробных плит и высушенных костей! И еще поняла принцесса-этот мертвец голоден, и голод его не утолит целая вселенная. Принцессе стало страшно.
– Я совершила ошибку, я должна бежать, – прошептала она, но ноги словно приросли к земле (и земле ли?). А глаза принцессы неотрывно смотрели в глаза мертвого юноши, Наисветлейшего, как назвала его Ют-Карахон-Отэ.
– Для чего побеспокоили меня? – прекрасным, но мертвым голосом спросил юноша. – Я должен спать и видеть сны о моей безутешной возлюбленной. Оставьте меня!
– Сегодня ночь твоего торжества, Наисветлейший, – сказала императрица. – Войди в радость – твоя возлюбленная отыскалась среди тысяч и тысяч!
И глаза прекрасного мертвеца встретились с глазами Фэйянь.
– Ты, – сказал он, и это слово камнем упало на грудь принцессы. Она отшатнулась и выронила светильник.
– Что такое? – воскликнул принц. – Отчего она погасла? Я не вижу ее! Верните ее!
– Принцесса, возьмите свой светильник, – ледяным голосом приказала Ют-Карахон-Отэ.
– Нет! – закричала принцесса. – Недоброе вы замыслили, владычица, теперь я это понимаю! Вы хотите принести меня в жертву этому мертвецу, дабы его душа обрела покой. Но у вас ничего не выйдет! Я возвращаюсь домой!
Принцесса сжала в ладони кулон, который подарила ей мать, и прошептала:
– Злые чары, отступите от меня! Баосюй, супруг мой, приди на помощь!
Но лишь насмешливый взгляд Ют-Карахон-Отэ был ей ответом. А затем императрица сказала:
– Здесь, у стен хрустального павильона, не действует ничья волшба. Ничья, кроме моей. Вы снова проиграли, принцесса. Так примите свой проигрыш со смирением, подобающим смертным.
– Вы чудовище! – вскричала Фэйянь. – Вы попрали все законы чести и гостеприимства! Вы не посмеете ничего сделать со мной – Лунтан объявит вам войну!
– Вы недальновидны, принцесса, а я – я все предусмотрела, – сказала императрица. – Войны не будет. Но довольно разговоров. Примите то, что вам уготовано, и знайте – это ничем не хуже вашей обычной жизни. Даже лучше.
– Нет! – крикнула Фэйянь. – Я не отдам вам ни своей жизни, ни жизни своего ребенка! Вам неведома жалость и милосердие, ну так и от меня, их не ждите!
С этими словами принцесса выхватила из-за пояса платья каллиграфическую кисть, которая неизменно была с нею, и начертила в воздухе иероглифы:
«Небесный огонь опалит изменников, и святые горы падут на них».
Иероглифы вспыхнули невыносимым для глаз блеском, так что принцесса зажмурилась. К горлу подступила дурнота, голова закружилась, принцесса почувствовала, что падает, падает в бездну, но глаза страшилась открыть… И тишина, тишина мертвых и забвенных, давила ей на грудь…
А потом тишина сменилась каким-то шумом, очень живым и обыденным. Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.
– Баосюй! – измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?
– Конечно, – сказал дракон. – Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.
– У нас будет дитя, Баосюй!
– Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.
– Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!
Баосюй усмехнулся:
– Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.
И дракон протянул жене чашу с настоем.
– Спасибо, – прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…
…И поняла, что не было ничего и никого – ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.
И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.
– Будь ты про… – прошептала Фэйянь и умерла.
Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.
– Добро пожаловать в хрустальный дворец! – сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?
Душа покачала головой.
– Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?
Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:
– Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!
– Возлюбленная моя! – вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. – Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!
– Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, – печально проговорила душа. – Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.
– О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!
Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.
– Пора возвращаться, – сказала императрица монахам.
– Что прикажете делать с телом? – спросил старший монах.
– Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!
– Будет исполнено, государыня Мониен.
Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:
– О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!
Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…
– Тело нужно надежно схоронить, – сказал один.
– Это и так ясно, – буркнул другой.
– Где нам лучше всего это сделать?
– За бамбуковой рощей Тысячи Призраков есть великое болото. Туда не пройти ни одному смертному. Да и божество побрезгует туда сунуться.
– Верно. Это хорошее место.
Колдуны взяли тело Фэйянь и тут же оказались за бамбуковой рощей Тысячи Призраков. Здесь бродили неприкаянные духи великих злодеев, самоубийц и непочтительных детей. А болото будто и не имело краев.