– Умнее ничего не придумал? – рыкнул дракон. Оно мне надо? Лучше скажи мне вот что: имеется на твоей развалине прекрасная девушка по имени Фэйянь?
   – Фэйянь? – переспросил капитан.
   – Я что, слишком тихо говорю? – ощерился дракон.
   – Прости, о крылатый повелитель, – еще пуще задрожал капитан (а следом и все остальные). – Здесь нет ни одной женщины или девицы по имени Фэйянь.
   – О... Уф, фыркнул дракон. – Ну да. Я слегка напутал. Ее зовут Мэй. Именно Мэй. Как насчет девушки по имени Мэй, отважный капитан?
   – Мэй? Эй, это та самая девица, что плыла вместе с безумной Гуан, – раздался голос из народа, – Она умирает от горячки. Или уже умерла.
   – А подать мне ее сюда! – рявкнул дракон. – И немедля!
   Двое доброхотов кинулись на нижнюю палубу и вынесли бесчувственную, грязную Мэй. При ней давно уже не было ни золота, ни дорогих одежд, оставленных ей Гуан, покуда девушка умирала в горячке, все ее вещи потихоньку растащили остальные пассажиры, здраво рассуждая, что мертвой ни золотые шпильки, ни парчовые платья, ни жемчужные ожерелья не понадобятся.
   – Вот она, о крылатый повелитель! – Принцессу положили на палубу. – Она еще жива.
   – А грязная какая, брезгливо дернул усами дракон. – Вы ее с крысами держали, что ли?
   – Нет, о крылатый повелитель! Это у нее от болезни.
   – Ну да, конечно. Ладно, некогда мне с вами разговаривать! Я забираю ее.
   – Как будет угодно крылатому повелителю, – поклонился капитан. – Можем ли мы рассчитывать на дальнейшее благополучное плавание, умилостивив вас этой жертвой?
   – А? – Дракон в этот миг как раз подцеплял парой когтей Мэй за талию, поэтому не особенно расслышал вопрос. – Можете, можете. Само собой. Ладно, полетел я, некогда мне тут с вами, с мелкими...
   Команда и пассажиры «Красной магнолии» благоговейно смотрели вслед улетающему дракону, отягощенному ношей в виде умирающей девушки.
   – Как ухудшился вкус благородных драконов, задумчиво сказал капитан. – Говорят, раньше они избирали себе в жертву самых прекрасных и родовитых девушек. Принцесс, например. А тут – эта убогая...
   Ветер донес до капитана громовой раскат драконьего рыка.
   – Нет, драконы обладают прекрасным вкусом, ведь они равны богам! – немедленно поправился капитан.
   И «Красная магнолия» продолжила дальше свой нелегкий путь в северные земли Яшмовой Империи.
   А дракон, миновав Туманные скалы, стал снижаться над долиной, со всех сторон окруженной каменными хребтами и напоминавшей малахитовую пуговицу, втиснутую в сырую глину. Чем ниже он опускался, тем явственнее становились среди зелени долины белоснежные стены и многоярусные башни, водоемы, горки, посыпанные песком площадки и круглые озера... Вся эта красота, казалось, возникала из пустоты и с каждым мгновением обретала ощутимую плотность. Среди ненарушаемой тишины долины раздался низкий, красивый и печальный звук. Это звонил колокол Незримой Обители Учения Без Слов – Тянъ Сын Уянъ Чжи Цзяо. В этой обители постигали путь просветления искренние сердцем и чистые телом и духом девы, окормляемые Крылатой Настоятельницей Цэнфэн. Незримая обитель действительно была незрима для любопытствующего взора; и ее настоятельница действительно имела крылья с. перьями лазоревыми и алыми. Мать Цэнфэн жила на земле три тысячи лет, родиной же ее была Звездная Щелочная река, откуда она прилетела на землю в повозке из огня и хрусталя – прилетела, чтобы возвещать путь истинного познания и просветления. Дракон, забравший Мэй с «Красной магнолии», выполнял поручение настоятельницы Цэнфэн, ибо ей было откровение о том, что именно на этой джонке спасается бегством наследница династии Тэн.
   Дракон опустился перед вратами священной обители и аккуратно положил полуживую Мэй на траву. Брата отворились, навстречу дракону вышла сама настоятельница Цэнфэн; ее лазорево-алые крылья трепетали от легкого ветра, так же как и белые монашеские одежды.
   – Приветствую тебя, Крылатая Цэнфэн! – сказал дракон. – Я исполнил твое поручение. Вот эта девушка.
   – Благословение Истинного Пути да пребудет с тобой, о сын бессмертных! – сказала настоятельница Цэнфэн. – Прими мою глубокую признательность.
   – Она едва жива, – понизил голос дракон, указывая кончиком когтя на Мэй. – Сердце ее более не желает качать кровь, а глаза отказываются смотреть на солнце.
   – Милость Вселенной исцелит ее, – церемонно проговорила мать Цэнфэн. – Не беспокойся о ней.
   Дракон кивнул, расправил крылья и взмыл к облакам. И с каждым взмахом его крыльев Незримая Обитель таяла, исчезала, словно снег под палящим солнцем...
   А о том, что случилось дальше, вам, о мой умудренный опытом читатель, расскажет следующая глава.

Глава тринадцатая
ТЯНЬ СИН УЯНЬ ЧЖИ ЦЗЯО

 
Живи одной весной со всем на свете,
Благословляй и радость и печаль, —
Так поступают мудрецы и дети,
Им в этом мире ничего не жаль.
Найди себе безмолвную обитель,
Укройся в ней от ярости и зла.
И там прости всех, кто тебя обидел
(Прости меня, коль я из их числа).
Душа созвучна звонам колокольным,
Молитвенному бдению цикад.
Живи благочестивым и довольным,
Как те, о ком в легендах говорят.
Познаешь Путь, Истоки и Пределы,
Свой ум не вознося за облака...
Коль до судов людских тебе нет дела —
Воистину судьба твоя легка.
 
   Печальные сны, терзавшие сердце Мэй, сменились легким забытьем, в котором ей казалось, что она плывет по волнам спокойной реки. А кругом лишь свет, тишина и воздух, прозрачный, как слезы Просветленного.
   «Я умерла», – подумала Мэй и с этой мыслью очнулась. Она увидела, что лежит обнаженная на твердом белом ложе, покрытом гладкой тканью, напоминающей хорошо выделанную кожу. А сверху ложе накрыто выпуклой крышкой из – так показалось Мэй – тончайшего стекла. «Это – как гроб, – сравнила Мэй. – Но до чего странный гроб! И я все же не мертва, коль могу думать об этом! »
   Мэй перевела взгляд на свое тело и удивилась еще больше. К ее рукам, ногам, груди крепились тонкие прозрачные нити, в которых переливались разноцветные жидкости. Мэй медленно приподняла одну руку, нить потянулась за ней, и девушка увидела, что эта нить уходит глубоко под кожу. Странное чувство неприязни к этим волшебным путам охватило Мэй, и она уж было хотела выдернуть удивительную нитку из своей руки, но тут в ее голове прозвучал строгий голос:
   «Не делай этого, принцесса! »
   Мэй хотела было испугаться, но вдруг поняла, что страха в ней совсем нет, есть только любопытство.
   «Кто говорит со мной? » – мысленно спросила она.
   «Посмотри направо», – последовал ответ.
   Мэй повернула голову и увидела дивной красоты женщину. Лицо незнакомки было узким, почти треугольным, с небольшим подбородком, а глаза – просто громадными, опушенными серебряно сверкающими ресницами. Кожа удивительной женщины была белой, как свежевыпавший снег, и так же, как снег, она переливалась под светом странных круглых светильников, ярко сиявших под потолком. Облачение женщины составляла ведая монашеская одежда, а бритая голова повязана была монашеской повязкой, но это не удивило Мэй. Ее удивили крылья незнакомки – они возвышались над ее спиной, как два облака лазоревого и алого цвета.
   «О богиня! » – подумала Мэй, и тут же в голове ее прозвучало:
   «Я не богиня, принцесса Фэйянь. И, предвидя твой новый вопрос, отвечу, что я и не человек. Меня зовут Крылатая Цэнфэн, я настоятельница Незримой Обители Учения Без Слов. Ты находишься под сенью и защитой этой святой обители».
   «Как я оказалась здесь, настоятельница Цэнфэн? »
   «Молитвами о твоем благополучии полнятся все Девять Небес и Девять Земель Яшмовой Империи. Твоя мать, императрица Нэнхун, умолила меня взять твою жизнь под покровительство и заступничество. Кроме того, она сказала, что ты вошла в возраст когда следует постигнуть Учение Без Слов, дабы со временем твоя десница восстановила в Империй порядок и справедливость. Я узнала, что ты лежишь при смерти на палубе «Красной магнолии», и направила своего верного друга, чтобы он перенес тебя сюда. Но я ощущаю твое беспокойство, принцесса. Что еще ты хочешь знать? »
   «Вы говорите о моей матери так, будто она жива! »
   «Верно. Императрица Нэнхун ныне находится сне привычной жизни и смерти, вне обычного тела и духа. И если ты сумеешь изменить Путь Империи, то увидишь ее вновь – как человека. Задавай еще свои вопросы, принцесса».
   «Я говорю с вами, но ни вы, ни я не открываем рта. Как такое может быть? »
   «Это сокровенное умение для тех, кто обладает знанием сути вещей, причин и следствий. О, не обольщайся, ты покуда этим знанием не обладаешь. Просто я заговорила с тобой, ты ответила. Но если ты попытаешься вступить в сокровенную беседу без должной подготовки и длительных упражнений, ничего не выйдет. В нашей обители умением вести сокровенную беседу обладает не так уж много монахинь».
   «Монахинь? Обитель женская? »
   «Да».
   «Я никогда не слышала о существовании такой обители».
   «Тебе еще многое предстоит узнать. Спрашивай, принцесса. Но предупреждаю – это будет последний вопрос на сегодня. Меня ждут дела обители, кроме того, многословие – не добродетель».
   «Мать Цэнфэи, отчего я лежу в стеклянном гробу и тело мое словно вплели в паутину? »
   «Это не гроб, принцесса. И не паутина. Это. -.. Скажем так, алтарь врачевания. Ты была едва жива, когда мой друг принес тебя с «Красной магнолии», и мне пришлось положить тебя на врачебный алтарь. Целительные силы неба и земли вливаются в твое тело и душу по этим волшебным нитям. Скоро ты окрепнешь настолько, что сможешь вставать и принимать участие в жизни обители. А пока тебе надо набираться сил. И стремиться избавить свою душу от порока, именуемого праздным любопытством. Размышляй об этом, принцесса, я же временно покину тебя».
   Мэй мысленно попрощалась с Крылатой Цэнфэн и увидела, как та просто растаяла в воздухе. Мэй снова оглядела свое тело. Оно показалось ей чересчур худым и уродливым. Неожиданно принцесса вспомнила о жизни с Гуан и господином Цясэном, но эти воспоминания, вопреки ожиданиям, не принесли скорби. Мэй вознесла молитву о том, чтобы Гуан, господин Цясэн и маленький Суйдэ сподобились участи небожителей, и погрузилась в сон. А по тонким полым нитям в нее по-прежнему вливалась сила неба и земли.
   Следующее пробуждение Мэй произошло через два месяца (хотя она не подозревала об этом). Она проснулась и увидела себя лежащей на обычной кровати в обычной комнате. Мэй почувствовала, что тело ее исполнено силы, а душа – надежды. Она встала с кровати, отметив, что тело ее больше не опутано паутиной волшебных нитей; кроме того, кто-то одел Мэй в легкую кофту и шаровары серого цвета. Рядом с кроватью стояли простые матерчатые туфли – как раз по ноге. Мэй обошла всю комнату, огляделась. На белые стены ложился розово-медовый солнечный отсвет из большого круглого окна. Под ногой приятно похрустывали свежие тростниковые циновки. Возле окна висел свиток с начертанными на нем иероглифами, но Мэй, как ни пыталась, не смогла их прочесть видимо, эти иероглифы относились к тому самому Высокому Стилю Письма, о котором когда-то упоминала Гуан. Мэй вспомнила про Гуан и вздохнула – ей так не хватало подруги и наставницы!
   Где-то в отдалении звучал тихий и трепетный голосок флейты, ему вторило журчание воды. Мэй подошла к окну и обомлела. За окном – куда ни кинь взгляд – простирались вызолоченные солнцем кучевые облака и розовые полосы рассветного неба...
   «Выходит, обитель располагается на небесах, – подумала Мэй. – Но где же тогда журчит вода? »
   Ей захотелось выйти и немедленно все выяснить. Дверь, к счастью, оказалась незапертой. Мэй толкнула ее в сторону и очутилась в крытой галерее, освещенной масляными светильниками. Здесь пахло жасмином, мандаринами и еще чем-то неуловимо сладким и бодрящим. Галерея заканчивалась витой лестницей с перилами, искусно вырезанными из какого-то белого дерева. Мэй спустилась по лестнице и вышла на огромный, залитый солнцем луг с короткой, видимо подстриженной травой.
   «А где же облака? » – удивилась Мэй. Подняла голову – вершина башни, из которой она вышла, терялась в недосягаемой высоте. И там – да, там толпились облака, словно стада белорунных овец.
   «Как же так? Я спускалась по лестнице совсем недолго, а получилось, что сошла с неба на землю! »
   «Приветствую тебя, новая сестра! » – услышала она голос в своей голове.
   Мэй огляделась в поисках той, кто могла бы это произнести, вернее, помыслить. И тут на краю поляны Мэй увидела небольшую искусственную горку, поросшую красным мхом. На этой горке сидела девушка в монашеском облачении и извлекала из длинной лакированной флейты пленительные звуки.
   Мэй подошла и поклонилась:
   «Приветствую вас, госпожа! »
   Ответные мысли девушки прозвучали напевно – в созвучии с мелодией, извлекаемой из флейты:
   «Я не госпожа, я сестра тебе, ибо все мы, проходящие путем Учения Без Слов, – сестры друг другу, Я ношу имя Тао Ласкающая Флейту. Еще меня зовут Поющий Меч, но второе прозвище – это уж чересчур, не правда ли? »
   «Я не знаю... А что означает Поющий Меч? »
   Тао усмехнулась и, сделав неуловимое движение, повернула флейту, взмахнула ею в воздухе... И Мэй увидела, как флейта обернулась узким обоюдоострым мечом. Она едва подавила в себе желание по-детски захлопать в ладоши от восторга. Но, похоже, ее чувства отразились на лице; Тао же, заметив восхищение новенькой послушницы, улыбнулась и вернула мечфлейту в исходное состояние. И снова принялась наигрывать на ней безыскусную нежную мелодию.
   «Тебя звали Мэй Лепесток Лотоса, верно? » – обратилась она к девушке.
   «Да. А почему звали? »
   «В Обители ты получишь новое имя от матери Цэнфэн. Ты должна будешь пройти подготовку, а затем показать знания и способности в разных искусствах. По твоим способностям тебя и нарекут... О, прошу простить! Меня немедленно вызывает сестра-келарница, чтобы я помогла ей! »
   С этими словами Тао Ласкающая Флейту спустилась с горки и быстрыми гигантскими прыжками помчалась в сторону невысокого строения, окруженного порослью молодого бамбука. Это строение словно соткалось из воздуха, и теперь Мэй поняла, что в этой Обители все здания и растения становятся видны глазу только тогда, когда это действительно нужно. Точно так же было и с искусственной горкой – едва Мэй отошла от нее на пять шагов, как горка стала невидимой.
   «Принцесса, – зазвучал в голове Мэй голос, и она узнала его – это была Крылатая Цэнфэн. – Я ощущаю тебя очнувшейся и окончательно выздоровевшей. Нам не следует терять времени. С сегодняшнего дня начинается твое обучение. Пройди дюжину шагов от того места, на котором стоишь, и поверни налево». Мэй выполнила указания Крылатой Цэнфэн и, едва сделала последний шаг, оказалась перед приземистым домом, украшенным блестящими серебряными драконами и лазоревыми шелковыми фонарями. Этот дом тоже возник перед девушкой из пустоты. «Входи», – велела мать Цэнфэн. Мэй поднялась по трем ступеням, отодвинула легкую бамбуковую перегородку и очутилась внутри просторной залы с круглыми деревянными колоннами. Стены залы были увешаны мечами, копьями, алебардами и щитами, а на окнах, затянутых прозрачной кисеей, красовались иероглифы, значение которых Мэй тоже было неясно.
   Воздух сгустился, и из него соткалась знакомая фигура Крылатой Цэнфэн. На сей раз на настоятельнице была такая же серая кофта и серые шаровары, что и на Мэй. Ало-лазоревые крылья трепетали за спиной.
   Мэй церемонно поклонилась. «Итак, – зазвучал мысленный голос Крылатой Цэнфэн. – Покажи свое умение сражаться, принцесса. Какое оружие ты выберешь? » Мэй растерялась.
   «Я не умею сражаться, – подумала она. – Я никогда не держала в руках оружие. Никто не учил меня благородной борьбе».
   Глаза Крылатой Цэнфэн смотрели на Мэй без удивления и насмешки.
   «Тогда что ты умеешь? В чем ты искусна? Покажи мне, мысленно представив то, что у тебя получается лучше всего. И не скрывай от меня своих способностей, будь честной».
   Мэй кивнула и сосредоточилась. Перед ее мысленным взором возник лист бумаги, тушечница со свежерастертой тушью и кисть-цзыхао, выводящая полууставной иероглиф. Мэй всей душой потянулась к этой картинке – она так давно не упражнялась в каллиграфии! О как ей хотелось бы снова сидеть за бамбуковым столиком, вдыхать тонкий, неповторимый аромат рисовой бумаги и сочный, влажный запах дорогой тэнкинской туши, а потом старательно и благоговейно выводить иероглиф за иероглифом своего любимого изречения: «Жить – по течению плыть. Умирать – уйти отдыхать»...
   «Понятно, – услышала она мысленный голос Крылатой Цэнфэн. – Ты, оказывается, получила некоторые навыки каллиграфии, принцесса. Что ж, это прекрасно. Если твое искусство начертания иероглифов будет велико так, что тебе позавидуют небожители, ни к чему тебе и меч, ибо кисть каллиграфа может стать сильнее меча. Слыхала ли ты о великом Отшельнике с Пятью Кистями? О нет, откуда. Этот мастер каллиграфии жил тысячу лет назад и владел таким искусством, перед которым преклонялись императоры. Однажды его призвали в императорский Дворец сделать надпись на дверях государственной сокровищницы. Отшельник написал ее так быстро, что император едва успел дважды хлопнуть в ладоши.
   При этом Отшельник держал по кисти в каждой руке, еще одну во рту и две между пальцами ног. И когда надпись была сделана, она охраняла вход в сокровищницу лучше любого замка – вот какие это были иероглифы, вот какое мастерство! Ни один грабитель не мог взломать дверь, ибо иероглифы, начертанные Отшельником, попаляли злодея огнем, будто были священными драконами! Но довольно с тебя легенд и преданий. Итак, ты не чужда благородному умению ученых, хотя на этом пути тебе предстоит преодолеть еще немало крутых ступеней, прежде чем ты достигнешь Истинного Мастерства. Что еще ты умеешь и знаешь? Не скрывай от меня ничего, вспоминай и не смущайся».
   Но Мэй смутилась. Она вспомнила рукоделие, игру на цине, но эти доморощенные таланты представлялись такими незначительными по сравнению с тем, что ей предстояло постичь! Однако Крылатая Цэнфэн по-прежнему смотрела на нее внимательно и строго.
   «Еще», – потребовала настоятельница. Щеки Мэй заалели – ей пришли на ум воспоминания о любовном искусстве, которому ее обучала Гуан и господин Вэй Цясэн. Но разве здесь, среди стен обители чистоты, возможно помышлять об этом? «Не смущайся, – спокойно заметила Крылатая Цэнфэн. – Искусство любви не менее важно, чем искусство благородного поединка. И хотя в обители мы чужды плотских страстей, тебе не придется век пребывать за незримыми стенами. Ты уйдешь в мир, где слишком мало света и мудрости. И возможно, в том мире собственная плоть тоже станет твоим непобедимым оружием. Не стыдись плоти, но и не потакай ей во всем. А теперь смотри на меня внимательно. Я покажу тебе упражнения вэнь-у, вежливой воинственности. Запоминай их и повторяй ежедневно Бо все время, покуда не занята другими работами по обители. Упражнения вэнь-у сосредоточат твой дух и сделают тело послушным и восприимчивым к дальнейшим занятиям. Итак, начинаем».
   С этого первого занятия прошло немало времени, хотя Мэй не знала – сколько именно. Она не могла отсчитывать время по смене лун, потому что в ночном небе над Тянь Син Уянь Чжи Цзяо никогда не висела луна. И того, что обычно бывает каждый месяц у женщин, у Мэй не случалось. Поначалу она боялась, что беременна от господина Вэй Цясэна, но потом ее грустные размышления по этому поводу расслышала сестра Тао Ласкающая Флейту. Она объяснила Мэй, что в Незримой Обители у всех насельниц отсутствует то, что ежемесячно мучает других женщин. Таков воздух Незримой Обители – он изгоняет все нечистое...
   Каждый деньМэй вставала с жесткого кана[20] и отправлялась в зал занятий, где вместе с другими послушницами первой ступени выполняла упражнения вэнь-у. Позднее к упражнениям вэнь-у прибавились так называемые игры пятидесяти зверей – упражнения, требующие повышенной выносливости, гибкости и крепости тела. Занятия доводили Мэй до такого изнеможения, что ей казалось, будто она упадет замертво, но с каждым новым днем изнеможения становилось все меньше, а опыта и силы все больше. Мэй чувствовала, что ее тело наливается крепостью, послушно и стремительно выполняет любой прыжок, взмах или удар.
   После упражнений послушницы направлялись к озеру. Говорят, озеро было рукотворным – его вырыли и заполнили водой из дальних горных ручьев первые сто насельниц Незримой Обители, теперь отправившиеся на Небеса. Вода в озере никогда не охлаждалась, даже если с неба сыпал снег и из-за гор прорывался в обитель ледяной ветер. В озере они купались и наслаждались короткими мгновениями отдыха и обычных, немысленных разговоров (Мэй, разумеется, не принимала в них участия). После купания послушниц ждала общая молитва в главном храме обители – храме Уянь Чжи Цзяо – Учения Без Слов. По завершении моления каждая послушница отправлялась заниматься той или иной работой ло поручению старших сестер. Кто-то помогал на кухне чистить овощи, мыть котлы и миски – готовилась утренняя трапеза. Другие обрабатывали цветы и деревья в незримых садах обители, подрезали лишние ветки на карликовых, в треть человеческого роста деревцах, рыхлили землю вокруг пионовых и жасминовых кустов...
   В обители были также и домашние животные, за которыми требовался пригляд и уход: пять вечно задумчивых коров с выкрашенными алой краской рогами (чтоб отогнать злых духов), дюжина кошек, утки и гуси, а также плантация шелковичных червей, которые хоть и считались священными, все же подвергались поборам из-за постоянной нужды в шелковых нитях. Остальные послушницы – в их числе и Мэй – занимались рукоделием. Кто прял, кто сучил нити, кто ткал на большущем старинном станке, вздыхающем и скрипящем, как сухое дерево в бурю... Мэй в числе двенадцати вышивальщиц трудилась над огромным панно, во всех подробностях изображавшим красоты Девяти Небес. Для изготовления этого панно требовалось четырнадцать тысяч оттен. ков шелковых нитей (поверьте, это немало; подобные оттенки даже вообразить нелегко!). Мэй не очень любила вышивать, но не призналась бы в этом и самой себе. Во-первых, потому, что Незримая Обитель более всего ценила в своих насельницах терпение и умение торжествовать над собственными пристрастиями и вкусами, а во-вторых, однажды Крылатая Цэнфэн напомнила Мэй, что ее мать, императрица Нэнхун, была искуснейшей вышивальщицей.
   Утро еще продолжалось, а в обители гулко звенел колокол, созывая и старших сестер, и послушниц на общую трапезу. Трапеза была скромной и не очень обильной: бобы и соевый творог, разварной рис без сахара, молодые побеги бамбука с подливой из простокваши... После трапезы старшие сестры принимались за обучение послушниц музицированию, каллиграфии, стихосложению и гаданию по различным сочетаниям Пяти стихий. Мэй это время проводила с самой настоятельницей Цэнфэн, которая вознамерилась обучить принцессу вершинам каллиграфии.
   «Ты должна освоить Высокий Стиль Письма так, как будто это твоя собственная кровь или дыхание, – посылала Крылатая Цэнфэн мысленный приказ принцессе. – Только тогда ты сумеешь начертать Высшие Иероглифы так, что они оживут, заговорив вместо тебя. Запомни, принцесса: Учение Без Слов – это не только мастерство воина, знатока оружия и искусства битвы. Учение Без Слов дает человеку узнать, в чем его главная сила, раскрыть эту силу и сделать ее совершенной. Чем больше я занимаюсь с тобой, принцесса, тем больше понимаю: пальцы твои созданы не для того, чтобы сжиматься в кулак, а для того, чтобы держать каллиграфическую кисть. Вот твое оружие, и я научу тебя владеть им в совершенстве».
   «Что есть совершенство? » – спрашивала принцесса Мэй.
   «Постоянно претерпевать превращения, следуя вещам, – отвечала Крылатая Цэнфэн. – Не быть ни камнем, ни яшмой, но постоянно пребывать между яшмой и камнем. Вот совершенство! »
   «Мне непонятно это», – отвечала Мэй.
   «Пребывай в срединности – вот о чем хочу я сказать. Пусть тебя не презирают, как презирают придорожный камень, но и не чтят выше меры, как чтят драгоценную яшму. Так овладеешь людьми и царствами, принцесса! »
   «Но если судьба сложится иначе... » – размышляла принцесса.
   «Судьба! – Мысленный голос Крылатой Цэнфэн стал насмешлив. – Может быть, там, высоко в небесах, за Молочной Дорогой и Звездной Колесницей, знают все о судьбе! Но здесь, на земле, о ней можно сказать одно: гулять под прицелом стрелка и не быть сраженным стрелой – это и есть судьба! А теперь оставим наши мысленные препирательства, принцесса, и потрудимся над тремястами значениями Высшего Иероглифа «Любовь»! »
   Так миновали многие дни и ночи, мелькание которых Мэй, по правде говоря, и не различала, занятая то искусством битвы, то каллиграфией, то вышивкой, то чисткой кухонных котлов... Лишь по собственному телу Мэй судила о пролетавшем времени – из ее тела окончательно исчезла девичья несоразмерность, это было тело совершенной женщины. Правда, Мэй не видела себя в зеркале – потому что в обители не было ни одного зеркала. Но иногда, когда Мэй склонялась над тазом с водой или над гладью озера, она видела отражение своего лица, и ей это лицо казалось прекрасным...
   ... Однажды всех старших сестер и послушниц на рассвете собрали в главном храме. Настоятельница Цэнфэн вышла к ним в лазоревых одеждах, затканных золотом, и, простирая руки вперед, сказала: