Страница:
– А что это такое?
– Это такой препарат, – заторопился объяснить Андрейчик. – Но он находится на стадии лабораторных испытаний. Что из всего этого получится, неизвестно. Может быть, и совсем ничего не получится. Но если вы готовы рискнуть, я закажу вам описание.
– Я в этом всё равно ничего не понимаю, – признался бизнесмен Ивановский. – Не нужно мне ваших описаний. Вот если бы с Трофимовым поговорить…
Разведчик Виноградов ожидал, что Андрейчик спохватится на предмет «сболтнул лишнего», уйдёт в отказ и будет предлагать различные варианты сотрудничества, лишь бы потенциальный спонсор поскорее забыл о Трофимове. Однако вместо этого глава отдела инноваций стал расшаркиваться ещё больше и говорить ещё многословнее, при том как бы намекая, что разработки Трофимова безусловно интересны, но не сулят скорой прибыли.
– …Видите ли, – говорил он, – проекты лаборатории Трофимова – это работа на дальнюю перспективу. Я сам не специалист, но мне рассказывали. Препараты Трофимова находятся на самой первой стадии. Если они будут доведены, испытаны в клинических условиях, если Минздрав даст своё «добро» – тогда, возможно, они и будут приносить прибыль. Но в любом случае произойдёт это через годы и годы. А к тому времени, почти наверняка, появится зарубежный аналог. Который будет эффективнее и дешевле…
– Непатриотично вы рассуждаете, – обронил бизнесмен Ивановский, а чтобы изящным жестом подчеркнуть свою мысль, прикурил от зажигалки «Зиппо» в футляре с изображением Президента России.
Андрейчик смутился и закашлялся. Но быстро сообразил, что к чему, и пригласил потенциального спонсора «пройтись по цехам», посмотреть на производство и поговорить с рабочими – авось, эта прогулка наведёт на правильные мысли.
– О’кей, – сказал разведчик Виноградов, – но начнём мы с лаборатории Трофимова.
Делать нечего, и Андрейчик повёл псевдобизнесмена в самый дальний от проходной корпус, на второй этаж, в помещение за дверью без надписи, где, как оказалось, и заседала вся учёная братия.
– Сама лаборатория на первом этаже, – пояснил Андрейчик извиняющимся тоном. – Но туда нас не пустят. Там всё стерильно и находится сложное оборудование…
– Понимаю, – сказал Виноградов-Ивановский. – Не дурак…
Несмотря на то, что на часах уже было одиннадцать, в лабораторном корпусе, к удивлению разведчика Виноградова, царили тишина и запустение. Бизнесмену Ивановскому на эти внешние признаки неблагополучия было в высшей степени наплевать.
За дверью без надписи обнаружилась довольно просторная комната, разделённая ширмами на две части. Ширмы были обклеены непонятными диаграммами вперемежку с распечатанными на принтере высказываниями великих учёных: «Если бы я мог предвидеть всё, что вывели из результатов моего опыта, я уверен, что никогда бы его не сделал», «Раньше, чем разрывать навозную кучу, надо оценить, сколько на это уйдет времени и какова вероятность того, что там есть жемчужина», «О банкротстве науки чаще всего говорят те, кто не вложил в это предприятие ни гроша».
В первой, большей, части комнаты стояли компьютерные стойки, светились дисплеи, а парочка лохматых юнцов копалась в недрах системного блока. На появление нежданных гостей эти двое не обратили внимания, общаясь исключительно друг с дружкой на каком-то совершенно невразумительном жаргоне.
– Конкретно проц полетел, – говорил один другому.
– Да не, – отвечал другой. – Мать издохла. Апгрейдить надо было, всё апгрейдить…
Оба примолкли и со страдальческими лицами уставились внутрь системного блока.
– Прошу, прошу, – заторопился Андрейчик, увлекая бизнесмена Ивановского за ширму.
За ширмой обнаружились ещё письменные столы, но почти все пустые, и только за одним, у дальней стены, сидел сухонький лысый старичок в белом халате. Перед старичком стоял громоздкий доисторический калькулятор и лежало две пачки бумаги. Звонко щёлкая клавишами калькулятора, старичок что-то подсчитывал и заносил результаты на чистые листы, которые брал из одной пачки, а заполнив, перекладывал в другую.
– Это и есть доктор Трофимов, – шепнул Андрейчик, непонятно засмущавшись. – Валерий Владленович.
– Кто здесь? – Трофимов резко обернулся и с подозрением уставился на посетителей.
Разведчик Виноградов увидел, что у «непризнанного гения» биотехнологии светлые до прозрачности глаза, а взгляд блуждающий и словно бы созерцающий не стоящего рядом человека, а пространство вокруг и около него.
Андрейчик засмущался ещё больше и, по всему, успел пожалеть, что привёл сюда настырного бизнесмена.
– Тебя знаю, – сказал Трофимов, бесцеремонно ткнув пальцем в Андрейчика. – Тебя – нет, – тычок в сторону Виноградова-Ивановского.
Разведчик Виноградов подумал, что здесь нужен особый подход. Трофимова явно не интересовала кредитоспособность спонсора – он был человеком другого поколения и совершенно другого образа мыслей, нежели его молодой коллега из отдела инноваций. Бизнесмен Ивановский, впрочем, придерживался иной точки зрения: он-то видел перед собой обыкновенного «шизика», свихнувшегося на формулах, потерявшего ощущение времени, мира и своего места и в том, и в другом. Таким людям, по мнению Ивановского, следовало сразу показать, кто в компании главный, – тогда они становились легко управляемы.
– Хм-м, – сказал псевдобизнесмен, переключая внимание Трофимова на себя. – Мы тут по делу пришли. Я денег дать могу, если вы меня убедите, что за вашей… эта… вакциной… реальное будущее.
– Время отнимаете, – отозвался Трофимов. – А времени мало…
Он отвернулся и вновь с азартном застучал по клавишам своего чудовищного калькулятора. Бизнесмен Ивановский ошибся: «непризнанный гений» происходил из совсем особой категории высоколобых – из тех, для которых их внутреннее видение мира куда важнее внешнего. Двое гостей были для Трофимова не более, чем фантомами, досадной помехой, отвлекающей от главного – от кипения идей.
– Знаете, – сказал Андрейчик, – вам лучше Бруммана дождаться…
– Бруммана? – удивился бизнесмен Ивановский, разведчик Виноградов при этом насторожился. – Это ваш местный президент, что ли?
– Нет, это не наш президент, – Андрейчик покачал головой. – Борис Брумман – президент Биармской республики, а у нас начальником отдела работает его сын – Айн Брумман.
– Вот так-таки начальником отдела? – ещё больше удивился бизнесмен Ивановский; разведчик Виноградов всё это отлично знал, а потому промолчал.
– Да. И очень хороший специалист, между прочим.
С мнением Андрейчика был явно не согласен «непризнанный гений». Только заслышав фамилию Бруммана, Трофимов бросил расчёты, развернулся и уставился своим «прозрачным» взглядом на Виноградова-Ивановского.
– Кто «хороший специалист»? – скаредно осведомился Трофимов и тут же, не ожидаясь ответа, дал старшему сыну президента Биармии исчерпывающую характеристику: – Брумман – ничтожество. Тупица. Не понимает. Я ему объяснял. Много раз. Дорого. Индивидуальный подход. Не понимает. Тупица. А времени мало…
– Пойдёмте отсюда, – вмешался Андрейчик и даже попытался взять бизнесмена Ивановского под руку.
Разведчик Виноградов сбросил пальцы главы отдела инноваций со своего локтя.
– Зачем же уходить? Мне любопытно.
– Вы понимаете? – казалось, Трофимов начал проявлять интерес к гостям, которые отвлекли его от важных дел, однако пока было неясно, какого рода этот интерес и что из всего этого получится.
– Меня интересует, что такое «вакцина Трофимова», – раздельно произнёс разведчик Виноградов, а бизнесмен Ивановский при этом скромно стоял в сторонке. – Брумман – тупица.
Андрейчик мог бы обидеться за коллегу, но промолчал.
– Нет вакцины Трофимова! – заявил вдруг Трофимов. – Вакцина Трофимова – бред. Вымысел. Мистика. Есть вирус Трофимова. Это вирус. Уничтожить. Брумман – тупица. Не понимает. А времени мало…
Разобраться в этой скороговорке было невозможно, и разведчик Виноградов решил отложить это дело на потом. Сейчас главное, чтобы «клиент» не умолкал, чтобы продолжал нести околесицу, за которой скрывалась (и Виноградов это чувствовал) информация о том, что происходит в действительности на «Спирали» и в окрестностях, а проанализировать эту информацию можно будет в более спокойной обстановке.
– Вирус? – переспросил Виноградов, чтобы направить движение мысли Трофимова в нужном ему направлении. – Почему вирус?
– Модификат, – с готовностью отозвался учёный. – Зависимый от среды. Вам не понять. Вы профан. Но Брумман должен. Обязан по должности. А он тупица.
– Но вы попытаетесь… эта… объяснить мне?
– Что объяснять? Индивидуальные особенности. Пусть Брумман объясняет. У него время есть. У меня – нет…
Сказавши так, «непризнанный гений» вернулся к своему прерванному и безусловно высокоинтеллектуальному занятию и больше в разговор не вступал. Ивановский оглянулся на Андрейчика. Тот со значением покрутил пальцем у виска.
– Я могу увидеть Бруммана? – спросил псевдобизнесмен. – Который… эта… непрезидент.
– Да, разумеется, – закивал руководитель отдела инноваций. – Сегодня рабочий день и он обязательно будет…
Однако ни в этот, ни в последующие сорок дней Айн Брумман, старший сын президента Биармии, на территории комбината «Спираль» не появился…
Золотарёв проводил его взглядом, потом повернул голову и со смешанным чувством посмотрел на высокие стальные ворота и будку контрольно-пропускного пункта. В прошлый раз, три года назад, он шёл к этим воротам, сдерживая дыхание в предчувствии близкой схватки. Внутренне он был сжат, словно пружина, и готов стрелять в любого, кто встанет у него на пути, а потому воспринимал эти ворота и эту будку почти как преддверие ада. [3]И хотя всё закончилось хорошо, воспоминание об этом впечатлении сохранилось, вызвав лёгкую волну мурашек.
Впрочем, за прошедшие годы в окружающем пейзаже появились новые детали, а значит, появится и новое впечатление, которое, конечно же, наложится на старое, и былые воспоминания поблекнут, растворятся, исчезнут, как дым, под суровым ветром времени. Туда им и дорога.
Из новых деталей. Подъездная площадка расширилась, дюралевый монумент в виде креста литовских ВВС исчез, зато появились две ухоженные клумбы, на которых заботливый садовник взрастил цветы в виде государственного флага и государственного герба Литвы. Понятно, что флаг – затея довольно простая, а вот на герб, должно быть, ушло изрядное количество сил и времени. Золотарёв одобрительно прицыкнул, рассматривая рыцаря в доспехах и с мечом, скачущего на белом коне в неизвестность, – древний герой Литвы был воспроизведён в мельчайших подробностях; при этом в композиции чувствовалось не слепое следование государственному стандарту, а желание цветовода подчеркнуть значимость этой фигуры для становления независимой республики. Даже если Золотарёв в своей оценке и ошибался, выдавая желаемое за действительное, любой мог убедиться, где «небо», а где «земля», посмотрев на кирпичную стену справа от стальных ворот, на которой были отдельно изображены и трёхцветный флаг, и Витис на белом коне, но в образцово-каноническом варианте.
Обилие государственной символики на столь незначительном пятачке литовской территории объяснялось, скорее всего, тем, что аэроклуб «Пилотас», принадлежащий деловой девушке Ангеле Бачинскайте, обрёл не так давно совершенно новый статус. Этой зимой президентом (по-местному – прязидянтесом) Литвы стал бывший премьер-министр Роландас Паксас – лётчик-спортсмен и владелец клубной карты «Пилотаса». Об этом всякого постороннего извещала вывеска на восьми европейских языках. К своему удовольствию, Сергей нашёл и надпись на русском, что в отделившихся республиках было большой редкостью. Она гласила: «Президентский аэроклуб „Пилотас“».
Со стороны Ангеле это слишком самонадеянно, решил Золотарёв, но в конце концов ей виднее, как вести свой бизнес. И кроме того, Литва – это не Россия, здесь и населения-то всего чуть более миллиона, и президент – не средоточие чаяний и гарант, а можно сказать, сосед по коммуналке…
Потоптавшись на остановке и пообвыкнувшись, майор сдвинул козырёк модной кепки по-молодёжному на затылок, и уверенно зашагал к воротам. В будке охранника он ожидал увидеть старика Михалыча, который пострадал в прошлый раз от вероломного нашествия русских лётчиков и перед которым Золотарёв давно хотел извиниться. Однако Михалыча там не оказалось – вместо него в будке восседал натуральный секьюрити при кобуре. Он воззрился на Сергея такими пустыми, такими белесыми глазами, что майор приготовился к длинному и совершенно бессмысленному разговору, в ходе которого эта самостийно-незалежная задница будет изображать, что родилась уже после «оккупации», что языка «оккупантов» не понимает и понимать не хочет, а потому ничем не может помочь незваному гостю, который скорее бы уж проваливал в свою Россию к своему борщу, водке и балалайке. Золотарёв мог и не связываться, а сразу начать на английском, который знал неплохо, но изображать кого-то другого, кем он не является, было ниже достоинства Сергея.
К счастью, майор ошибся в оценке молодого секьюрити. Заслышав русскую речь, тот не ушёл в «глухую оборону», а, наоборот, расцвёл в улыбке, дружелюбно поинтересовался по-русски же, с какой целью приехал гость, а услышав ответ, взялся за телефон. Ещё через две минуты Золотарёв входил на территорию аэроклуба «Пилотас», а на груди у него был прицеплен закатанный в пластик гостевой бэдж.
Алексея Стуколина он нашёл на ремонтной площадке номер два у ангара номер три. Тот сидел на раскладном стульчике, покуривая и стряхивая пепел в банку из-под макрели. При этом он с мрачным видом наблюдал за тем, как двое техников ползают по пилотажному самолёту «Як-50», – машина была покрашена в зелёный цвет, а на крыльях красовались ярко-алые звёзды. Золотарёв подошёл сзади, полюбовался на «Як», будто бы взятый прямиком с обложки журнала «Крылья Родины», потом громко кашлянул. Стуколин повернулся на звук и чуть не свалился со своего стульчика.
– Серёга! – заорал он, тут же вскакивая на ноги. – Друг!
Он схватил Золотарёва за плечи и некоторое время удерживал, разглядывая и словно не веря своим глазам:
– Как я рад!
– Вижу, что рад.
– Твоя машина? – поинтересовался майор, аккуратно высвобождаясь и указывая на «Як».
– Моя, – отвечал Стуколин, он вдруг поскучнел.
– Отличная вещь, – похвалил Золотарёв. – Завидую я тебе, Алексей.
– Нечему тут завидовать, – Стуколин махнул рукой, а потом спросил не без намёка: – Ты, надеюсь, не слишком торопишься?
– Я к тебе приехал, – сообщил Золотарёв. – И, значит, пока не надоем, не уеду.
– Отлично!
Старый приятель снова оживился, крикнул техникам:
– Эй вы, бакланы, меня сегодня больше не будет!
Техники, похоже, не обратили на его заявление ни малейшего внимания, продолжая заниматься своими делами. А Стуколин подхватил Золотарёва под локоть и увлёк за собой, быстро шагая в сторону двухэтажного административного корпуса. На первом этаже этого новенького здания обнаружился довольно уютный ресторанчик, дизайн которого был посвящён всё той же «лётной» теме: по углам висели высотные компенсирующие костюмы в комплекте с гермошлемами, на стенах красовались плакаты со схемами фигур высшего пилотажа и чертёжными проекциями различных лёгких самолётов, а официантки были одеты в форму женщин-офицеров ВВС Литвы.
Впрочем, официанток пришлось подождать. В ресторане отдыхала подвыпившая компания, заливавшая стресс после коллективного прыжка с парашютами, – молодёжь наперебой заказывала пиво-воды, и обслуживающий персонал едва поспевал за меняющимся вектором вкусовых предпочтений. Золотарёв, однако, полагал, что к законному мужу хозяйки аэроклуба должно быть особое отношение, но официантки почему-то считали иначе. Наконец одна из них подошла, приготовила блокнот для записи. И тут Стуколин совсем растерялся и, покраснев до корней волос, начал лопотать на смеси русского и литовского:
– Прашом… атняшкитя… дидялии… бутяли… водка… блин, дяктине… и этого… минэралини вандяни… и пожрать чего-нибудь… не видишь, у меня гость – старый друг из России приехал… понимаешь?
Официантка с каменным лицом ждала продолжения, и Стуколин снова перешёл на литовский:
– Ду… иш ушканджё… салотос… срюба там… люля-кебаб… шашлык… ду… – он показал два пальца, лишний раз подчёркивая, что заказ этот на двоих, а значит, и порций должно быть две. – И быстро, блин. Шевелитесь там.
Последнюю реплику официантка пропустила мимо ушей и гордо удалилась. Заметив вопросительный взгляд старого друга, Стуколин смущённо пояснил:
– Ангеле приспичило меня литовскому обучить. А потому есть приказ по аэроклубу: разговаривать со мной только лиетувишкай – по-литовски, понял? Чтобы я набирался практики. По-моему, полный идиотизм!
– А по-моему, очень умное решение, – не поддержал ленивого товарища Золотарёв. – Ты же всё-таки на Ангеле женился, а не на какой-нибудь Марусе из-под Брянска – изволь, значит, соответствовать. Ты лучше расскажи, как у вас дела идут? Пополнение в семье ожидается или что?
Стуколин отмахнулся:
– Пока и одной Юльки хватит. Всё равно я дочку неделями не вижу. Ангеле сдала её в ясли на полный пансион, а мне, вроде, и возразить нечего. Паксас президентом стал, так у нас теперь полный дурдом. Ангеле мечется, как белка в колесе. Министры какие-то зачастили. График полётов расписан на месяцы вперёд. А машин и пилотов не хватает…
– Хорошие хоть пилоты у Ангеле? – спросил Золотарёв.
– Они не пилоты, – со значением сказал Стуколин. – Они – «пилотасы». А пилот-ас здесь только один. И это я…
Сергей посмеялся, одобрив каламбур. Тут пришла официантка, принесла на подносе большой графин водки, минеральную воду, стопки и огуречный салат.
– Сэнкью, – поблагодарил Золотарёв.
– Ачю, – буркнул по-литовски Стуколин.
– То есть я правильно понял: ты занят по самые уши? – спросил майор у старого товарища, когда официантка отошла.
– Да как тебе сказать… – Стуколин нахмурился. – Давай лучше выпьем за встречу, а?
Возражений не последовало, и друзья выпили по рюмке, закусив салатом.
– Как хорошо когда-то было, – заметил Алексей, отдышавшись.
– Это когда «когда-то»?
– При Советском Союзе… Помню – приедешь в Прибалтику, в санаторий: все тебе улыбаются, по-русски понимают…
– Это в тебе великодержавный шовинизм расцвел махровым цветом, – пожурил друга Золотарёв, но, скорее, юмористически, чем с упрёком.
– Это ты мне говоришь? – возмутился Стуколин. – Ты?! Это же ты у нас имперец, ё-моё! Ты что должен был сказать? Всё путём, Лёха. Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски…
– Всё путём, Лёха, – с готовностью отозвался Золотарёв. – Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски.
– Во! Другое дело. Давай выпьем за это.
Они снова выпили. Стуколин, судя по всему, отмяк и поглядывал по сторонам уже куда более дружелюбно, чем раньше. Однако поднятая тема, по всему, была очень близка ему, жгла и требовала выхода, а потому, откинувшись на спинку кресла, он принялся жаловаться на жизнь, надеясь, что хотя бы старый друг сумеет понять и разделить его тоску:
– Вот ты говоришь, тебе завидно, что я кум королю. Молодая богатая жена. Хорошая работа. Собственный самолёт. А зачем всё это нужно, если нет уважения?
– Тебя что, Ангеле бьёт? – удивился Золотарёв.
– Ерунду говоришь. Ты прими простую вещь и в ней не сомневайся. Я люблю Ангеле. Ангеле любит меня. Никаких семейных проблем у нас нет. И не будет. То, что она Юлькой не занимается, в конце концов ерунда – потом наверстает. Я ведь тоже не из деревни приехал. Понимаю, что деловая женщина имеет право на традиции положить с прибором. Меня другое бесит.
– Что именно?
– Если б все вокруг смотрели на меня, как на отсталого русского, – ответил Стуколин, подумав, – я бы стерпел. Чего с убогих взять? Но они смотрят, как на отсталого русского инвалида. Все знают, что у меня ограничения по лётной пригодности. И все, понимаешь, своё сочувствие выражают. Будто я нуждаюсь в их сочувствии!.. Или вот самолёт. Думаешь, есть у меня «Як», так я могу летать на нём куда хочу и сколько хочу? А вот и нет. Каждый вылет пробиваю с боем. Высший пилотаж мне запрещён. Практический инструктаж – тоже. Изображаю на «показухах» советского истребителя, которого сбивают немецкие «мессеры». Вот и все мои полёты.
– А Ангеле? Неужто не понимает?
– Понимает. Но у неё свои доводы. Дескать, Юлька теперь у нас появилась. И если я накроюсь медным тазом, будет она расти без отца. Подумай, говорит, о будущем дочери…
– Разумный подход, – согласился Золотарёв.
– Ну вот, и ты туда же, – Стуколин махнул рукой и потянулся к графину.
– А сам-то ты как себя ощущаешь? Способен ещё на подвиги?
– Способен, неспособен – какая разница?
– Разница есть, – Золотарёв дождался, когда Алексей вновь наполнит стопки, потом продолжил: – Итак, способен или неспособен?
Стуколин внимательно взглянул на него, а потом наклонился и свистящим шёпотом жадно спросил:
– Что? Есть новое дело? Как в старые времена?
– Почти. Но у тебя же, вроде, семья: Ангеле, Юлька…
– Не говори ерунды. Если надо, семья перетопчется. А с Ангеле я сам объяснюсь, за это не беспокойся.
Будь Золотарёв другим человеком – более вдумчивым, ответственным, семейным – он должен был бы замолчать и больше не возвращаться к этой теме, но майор не для того пошёл на риск и приехал в Литву по поддельным документам, чтобы убраться восвояси ни с чем – ему нужен был опытный военный лётчик Стуколин, и он знал, как привлечь старого приятеля к операции, готовящейся в Биармии.
– Это хорошо, что ты готов помочь, – сказал майор. – Но учти: то, что я тебе расскажу, не должна знать ни одна живая душа.
– Само собой. Никто никогда не узнает!
Глаза у Алексея загорелись ещё больше. Наверное, он вообразил, что ему предложат участие в акции, по уровню никак не ниже той, что они провернули летом 2000 года.
– Всё довольно примитивно, – сказал Золотарёв. – Видишь ли, Алексей, давным-давно, ещё при Горбачёве, было сформировано специальное и очень секретное подразделение – особый батальон. Тогда, в конце восьмидесятых, силовые структуры появлялись, как грибы после дождя, и так же быстро исчезали. Все они имели разное назначение, но только мой батальон создавался для того, чтобы спасти Советский Союз…
– Это как? – было видно, что Стуколин по-настоящему изумлён, он даже придвинулся к столу и смотрел на майора, приоткрыв рот.
– Наш батальон должен был пресекать любые организованные вылазки сепаратистов в национальных республиках и автономиях. О нашем существовании не должны были знать ни в МВД, ни в ФСБ, ни в Министерстве обороны. Подчинялись мы исключительно президенту СССР и начальнику Службы безопасности президента.
Алексей присвистнул и невольно оглянулся на весёлую компанию парашютистов.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А почему я должен волноваться? – Золотарёв отхлебнул минералки. – Советского Союза нет. Особого батальона больше не существует. Все архивы уничтожены в девяносто четвёртом. Осталось три сотни упрямых мужиков. Но даже если эти три сотни соберутся и начнут давать интервью, им никто не поверит. Подумают, что парни решили подзаработать на модной теме.
– Но если ты всё это мне говоришь…
– Значит, кое-что пошло не так. И оно действительно пошло не так.
– Подожди, – Стуколин похлопал себя по карманам рабочего комбинезона, извлёк пачку дорогих сигарет «Парламент», прикурил и, прищурясь сквозь дым, попросил Золотарёва: – Расскажи о своём батальоне.
– Рассказывать особо нечего. Он существовал четыре года – с восемьдесят девятого по девяносто третий. В состав отбирали только испытанных профи в офицерских званиях. Никаких учеников. Никаких штабных. Обязательным при отборе считалось участие в боевых операциях. Плюс рекомендации. Плюс экзамен.
– Экзамен?
– Угу. Типа проверки на верность. Кандидата «подставляли». Да так, чтобы ему пришлось выбирать, чем пожертвовать: друзьями-сослуживцами или личным благом, карьерой. Нас «выстригали» по образцу «коза ностры» – таков был проект. В итоге, значит, оставались люди, способные воевать за общее дело. За общее благо, а не за меркантильный интерес. Но при том и авантюристы… Короче, хотели «коза ностру» – и получили «коза ностру». Зато и предательств в нашем кругу не было. И любые проблемы мы решали быстро и эффективно…
– Но Советский Союз развалился. Или я что-то пропустил?
– Развалился. Потому что таких батальонов нужно было создать сотню. А лучше – тысячу. Да и руководство наше подкачало. Трудно удержать течь в трюме, если корабль уже затонул… Мы, конечно, попытались: прошлись огнём и мечом по республикам. Не знаю, следил ли ты тогда за хроникой локальных войн. Но если следил, то можешь вспомнить, как обрывалась информация об очередном межнациональном конфликте. Вот, значит, всё идёт к войне и вдруг в регионе снова тишь и благодать, а главные фигуранты куда-то попрятались…
– Это такой препарат, – заторопился объяснить Андрейчик. – Но он находится на стадии лабораторных испытаний. Что из всего этого получится, неизвестно. Может быть, и совсем ничего не получится. Но если вы готовы рискнуть, я закажу вам описание.
– Я в этом всё равно ничего не понимаю, – признался бизнесмен Ивановский. – Не нужно мне ваших описаний. Вот если бы с Трофимовым поговорить…
Разведчик Виноградов ожидал, что Андрейчик спохватится на предмет «сболтнул лишнего», уйдёт в отказ и будет предлагать различные варианты сотрудничества, лишь бы потенциальный спонсор поскорее забыл о Трофимове. Однако вместо этого глава отдела инноваций стал расшаркиваться ещё больше и говорить ещё многословнее, при том как бы намекая, что разработки Трофимова безусловно интересны, но не сулят скорой прибыли.
– …Видите ли, – говорил он, – проекты лаборатории Трофимова – это работа на дальнюю перспективу. Я сам не специалист, но мне рассказывали. Препараты Трофимова находятся на самой первой стадии. Если они будут доведены, испытаны в клинических условиях, если Минздрав даст своё «добро» – тогда, возможно, они и будут приносить прибыль. Но в любом случае произойдёт это через годы и годы. А к тому времени, почти наверняка, появится зарубежный аналог. Который будет эффективнее и дешевле…
– Непатриотично вы рассуждаете, – обронил бизнесмен Ивановский, а чтобы изящным жестом подчеркнуть свою мысль, прикурил от зажигалки «Зиппо» в футляре с изображением Президента России.
Андрейчик смутился и закашлялся. Но быстро сообразил, что к чему, и пригласил потенциального спонсора «пройтись по цехам», посмотреть на производство и поговорить с рабочими – авось, эта прогулка наведёт на правильные мысли.
– О’кей, – сказал разведчик Виноградов, – но начнём мы с лаборатории Трофимова.
Делать нечего, и Андрейчик повёл псевдобизнесмена в самый дальний от проходной корпус, на второй этаж, в помещение за дверью без надписи, где, как оказалось, и заседала вся учёная братия.
– Сама лаборатория на первом этаже, – пояснил Андрейчик извиняющимся тоном. – Но туда нас не пустят. Там всё стерильно и находится сложное оборудование…
– Понимаю, – сказал Виноградов-Ивановский. – Не дурак…
Несмотря на то, что на часах уже было одиннадцать, в лабораторном корпусе, к удивлению разведчика Виноградова, царили тишина и запустение. Бизнесмену Ивановскому на эти внешние признаки неблагополучия было в высшей степени наплевать.
За дверью без надписи обнаружилась довольно просторная комната, разделённая ширмами на две части. Ширмы были обклеены непонятными диаграммами вперемежку с распечатанными на принтере высказываниями великих учёных: «Если бы я мог предвидеть всё, что вывели из результатов моего опыта, я уверен, что никогда бы его не сделал», «Раньше, чем разрывать навозную кучу, надо оценить, сколько на это уйдет времени и какова вероятность того, что там есть жемчужина», «О банкротстве науки чаще всего говорят те, кто не вложил в это предприятие ни гроша».
В первой, большей, части комнаты стояли компьютерные стойки, светились дисплеи, а парочка лохматых юнцов копалась в недрах системного блока. На появление нежданных гостей эти двое не обратили внимания, общаясь исключительно друг с дружкой на каком-то совершенно невразумительном жаргоне.
– Конкретно проц полетел, – говорил один другому.
– Да не, – отвечал другой. – Мать издохла. Апгрейдить надо было, всё апгрейдить…
Оба примолкли и со страдальческими лицами уставились внутрь системного блока.
– Прошу, прошу, – заторопился Андрейчик, увлекая бизнесмена Ивановского за ширму.
За ширмой обнаружились ещё письменные столы, но почти все пустые, и только за одним, у дальней стены, сидел сухонький лысый старичок в белом халате. Перед старичком стоял громоздкий доисторический калькулятор и лежало две пачки бумаги. Звонко щёлкая клавишами калькулятора, старичок что-то подсчитывал и заносил результаты на чистые листы, которые брал из одной пачки, а заполнив, перекладывал в другую.
– Это и есть доктор Трофимов, – шепнул Андрейчик, непонятно засмущавшись. – Валерий Владленович.
– Кто здесь? – Трофимов резко обернулся и с подозрением уставился на посетителей.
Разведчик Виноградов увидел, что у «непризнанного гения» биотехнологии светлые до прозрачности глаза, а взгляд блуждающий и словно бы созерцающий не стоящего рядом человека, а пространство вокруг и около него.
Андрейчик засмущался ещё больше и, по всему, успел пожалеть, что привёл сюда настырного бизнесмена.
– Тебя знаю, – сказал Трофимов, бесцеремонно ткнув пальцем в Андрейчика. – Тебя – нет, – тычок в сторону Виноградова-Ивановского.
Разведчик Виноградов подумал, что здесь нужен особый подход. Трофимова явно не интересовала кредитоспособность спонсора – он был человеком другого поколения и совершенно другого образа мыслей, нежели его молодой коллега из отдела инноваций. Бизнесмен Ивановский, впрочем, придерживался иной точки зрения: он-то видел перед собой обыкновенного «шизика», свихнувшегося на формулах, потерявшего ощущение времени, мира и своего места и в том, и в другом. Таким людям, по мнению Ивановского, следовало сразу показать, кто в компании главный, – тогда они становились легко управляемы.
– Хм-м, – сказал псевдобизнесмен, переключая внимание Трофимова на себя. – Мы тут по делу пришли. Я денег дать могу, если вы меня убедите, что за вашей… эта… вакциной… реальное будущее.
– Время отнимаете, – отозвался Трофимов. – А времени мало…
Он отвернулся и вновь с азартном застучал по клавишам своего чудовищного калькулятора. Бизнесмен Ивановский ошибся: «непризнанный гений» происходил из совсем особой категории высоколобых – из тех, для которых их внутреннее видение мира куда важнее внешнего. Двое гостей были для Трофимова не более, чем фантомами, досадной помехой, отвлекающей от главного – от кипения идей.
– Знаете, – сказал Андрейчик, – вам лучше Бруммана дождаться…
– Бруммана? – удивился бизнесмен Ивановский, разведчик Виноградов при этом насторожился. – Это ваш местный президент, что ли?
– Нет, это не наш президент, – Андрейчик покачал головой. – Борис Брумман – президент Биармской республики, а у нас начальником отдела работает его сын – Айн Брумман.
– Вот так-таки начальником отдела? – ещё больше удивился бизнесмен Ивановский; разведчик Виноградов всё это отлично знал, а потому промолчал.
– Да. И очень хороший специалист, между прочим.
С мнением Андрейчика был явно не согласен «непризнанный гений». Только заслышав фамилию Бруммана, Трофимов бросил расчёты, развернулся и уставился своим «прозрачным» взглядом на Виноградова-Ивановского.
– Кто «хороший специалист»? – скаредно осведомился Трофимов и тут же, не ожидаясь ответа, дал старшему сыну президента Биармии исчерпывающую характеристику: – Брумман – ничтожество. Тупица. Не понимает. Я ему объяснял. Много раз. Дорого. Индивидуальный подход. Не понимает. Тупица. А времени мало…
– Пойдёмте отсюда, – вмешался Андрейчик и даже попытался взять бизнесмена Ивановского под руку.
Разведчик Виноградов сбросил пальцы главы отдела инноваций со своего локтя.
– Зачем же уходить? Мне любопытно.
– Вы понимаете? – казалось, Трофимов начал проявлять интерес к гостям, которые отвлекли его от важных дел, однако пока было неясно, какого рода этот интерес и что из всего этого получится.
– Меня интересует, что такое «вакцина Трофимова», – раздельно произнёс разведчик Виноградов, а бизнесмен Ивановский при этом скромно стоял в сторонке. – Брумман – тупица.
Андрейчик мог бы обидеться за коллегу, но промолчал.
– Нет вакцины Трофимова! – заявил вдруг Трофимов. – Вакцина Трофимова – бред. Вымысел. Мистика. Есть вирус Трофимова. Это вирус. Уничтожить. Брумман – тупица. Не понимает. А времени мало…
Разобраться в этой скороговорке было невозможно, и разведчик Виноградов решил отложить это дело на потом. Сейчас главное, чтобы «клиент» не умолкал, чтобы продолжал нести околесицу, за которой скрывалась (и Виноградов это чувствовал) информация о том, что происходит в действительности на «Спирали» и в окрестностях, а проанализировать эту информацию можно будет в более спокойной обстановке.
– Вирус? – переспросил Виноградов, чтобы направить движение мысли Трофимова в нужном ему направлении. – Почему вирус?
– Модификат, – с готовностью отозвался учёный. – Зависимый от среды. Вам не понять. Вы профан. Но Брумман должен. Обязан по должности. А он тупица.
– Но вы попытаетесь… эта… объяснить мне?
– Что объяснять? Индивидуальные особенности. Пусть Брумман объясняет. У него время есть. У меня – нет…
Сказавши так, «непризнанный гений» вернулся к своему прерванному и безусловно высокоинтеллектуальному занятию и больше в разговор не вступал. Ивановский оглянулся на Андрейчика. Тот со значением покрутил пальцем у виска.
– Я могу увидеть Бруммана? – спросил псевдобизнесмен. – Который… эта… непрезидент.
– Да, разумеется, – закивал руководитель отдела инноваций. – Сегодня рабочий день и он обязательно будет…
Однако ни в этот, ни в последующие сорок дней Айн Брумман, старший сын президента Биармии, на территории комбината «Спираль» не появился…
3.
Под тихое шипение скрытого компрессора дверь закрылась, и автобус тотчас же тронулся с места, покатил к повороту.Золотарёв проводил его взглядом, потом повернул голову и со смешанным чувством посмотрел на высокие стальные ворота и будку контрольно-пропускного пункта. В прошлый раз, три года назад, он шёл к этим воротам, сдерживая дыхание в предчувствии близкой схватки. Внутренне он был сжат, словно пружина, и готов стрелять в любого, кто встанет у него на пути, а потому воспринимал эти ворота и эту будку почти как преддверие ада. [3]И хотя всё закончилось хорошо, воспоминание об этом впечатлении сохранилось, вызвав лёгкую волну мурашек.
Впрочем, за прошедшие годы в окружающем пейзаже появились новые детали, а значит, появится и новое впечатление, которое, конечно же, наложится на старое, и былые воспоминания поблекнут, растворятся, исчезнут, как дым, под суровым ветром времени. Туда им и дорога.
Из новых деталей. Подъездная площадка расширилась, дюралевый монумент в виде креста литовских ВВС исчез, зато появились две ухоженные клумбы, на которых заботливый садовник взрастил цветы в виде государственного флага и государственного герба Литвы. Понятно, что флаг – затея довольно простая, а вот на герб, должно быть, ушло изрядное количество сил и времени. Золотарёв одобрительно прицыкнул, рассматривая рыцаря в доспехах и с мечом, скачущего на белом коне в неизвестность, – древний герой Литвы был воспроизведён в мельчайших подробностях; при этом в композиции чувствовалось не слепое следование государственному стандарту, а желание цветовода подчеркнуть значимость этой фигуры для становления независимой республики. Даже если Золотарёв в своей оценке и ошибался, выдавая желаемое за действительное, любой мог убедиться, где «небо», а где «земля», посмотрев на кирпичную стену справа от стальных ворот, на которой были отдельно изображены и трёхцветный флаг, и Витис на белом коне, но в образцово-каноническом варианте.
Обилие государственной символики на столь незначительном пятачке литовской территории объяснялось, скорее всего, тем, что аэроклуб «Пилотас», принадлежащий деловой девушке Ангеле Бачинскайте, обрёл не так давно совершенно новый статус. Этой зимой президентом (по-местному – прязидянтесом) Литвы стал бывший премьер-министр Роландас Паксас – лётчик-спортсмен и владелец клубной карты «Пилотаса». Об этом всякого постороннего извещала вывеска на восьми европейских языках. К своему удовольствию, Сергей нашёл и надпись на русском, что в отделившихся республиках было большой редкостью. Она гласила: «Президентский аэроклуб „Пилотас“».
Со стороны Ангеле это слишком самонадеянно, решил Золотарёв, но в конце концов ей виднее, как вести свой бизнес. И кроме того, Литва – это не Россия, здесь и населения-то всего чуть более миллиона, и президент – не средоточие чаяний и гарант, а можно сказать, сосед по коммуналке…
Потоптавшись на остановке и пообвыкнувшись, майор сдвинул козырёк модной кепки по-молодёжному на затылок, и уверенно зашагал к воротам. В будке охранника он ожидал увидеть старика Михалыча, который пострадал в прошлый раз от вероломного нашествия русских лётчиков и перед которым Золотарёв давно хотел извиниться. Однако Михалыча там не оказалось – вместо него в будке восседал натуральный секьюрити при кобуре. Он воззрился на Сергея такими пустыми, такими белесыми глазами, что майор приготовился к длинному и совершенно бессмысленному разговору, в ходе которого эта самостийно-незалежная задница будет изображать, что родилась уже после «оккупации», что языка «оккупантов» не понимает и понимать не хочет, а потому ничем не может помочь незваному гостю, который скорее бы уж проваливал в свою Россию к своему борщу, водке и балалайке. Золотарёв мог и не связываться, а сразу начать на английском, который знал неплохо, но изображать кого-то другого, кем он не является, было ниже достоинства Сергея.
К счастью, майор ошибся в оценке молодого секьюрити. Заслышав русскую речь, тот не ушёл в «глухую оборону», а, наоборот, расцвёл в улыбке, дружелюбно поинтересовался по-русски же, с какой целью приехал гость, а услышав ответ, взялся за телефон. Ещё через две минуты Золотарёв входил на территорию аэроклуба «Пилотас», а на груди у него был прицеплен закатанный в пластик гостевой бэдж.
Алексея Стуколина он нашёл на ремонтной площадке номер два у ангара номер три. Тот сидел на раскладном стульчике, покуривая и стряхивая пепел в банку из-под макрели. При этом он с мрачным видом наблюдал за тем, как двое техников ползают по пилотажному самолёту «Як-50», – машина была покрашена в зелёный цвет, а на крыльях красовались ярко-алые звёзды. Золотарёв подошёл сзади, полюбовался на «Як», будто бы взятый прямиком с обложки журнала «Крылья Родины», потом громко кашлянул. Стуколин повернулся на звук и чуть не свалился со своего стульчика.
– Серёга! – заорал он, тут же вскакивая на ноги. – Друг!
Он схватил Золотарёва за плечи и некоторое время удерживал, разглядывая и словно не веря своим глазам:
– Как я рад!
– Вижу, что рад.
– Твоя машина? – поинтересовался майор, аккуратно высвобождаясь и указывая на «Як».
– Моя, – отвечал Стуколин, он вдруг поскучнел.
– Отличная вещь, – похвалил Золотарёв. – Завидую я тебе, Алексей.
– Нечему тут завидовать, – Стуколин махнул рукой, а потом спросил не без намёка: – Ты, надеюсь, не слишком торопишься?
– Я к тебе приехал, – сообщил Золотарёв. – И, значит, пока не надоем, не уеду.
– Отлично!
Старый приятель снова оживился, крикнул техникам:
– Эй вы, бакланы, меня сегодня больше не будет!
Техники, похоже, не обратили на его заявление ни малейшего внимания, продолжая заниматься своими делами. А Стуколин подхватил Золотарёва под локоть и увлёк за собой, быстро шагая в сторону двухэтажного административного корпуса. На первом этаже этого новенького здания обнаружился довольно уютный ресторанчик, дизайн которого был посвящён всё той же «лётной» теме: по углам висели высотные компенсирующие костюмы в комплекте с гермошлемами, на стенах красовались плакаты со схемами фигур высшего пилотажа и чертёжными проекциями различных лёгких самолётов, а официантки были одеты в форму женщин-офицеров ВВС Литвы.
Впрочем, официанток пришлось подождать. В ресторане отдыхала подвыпившая компания, заливавшая стресс после коллективного прыжка с парашютами, – молодёжь наперебой заказывала пиво-воды, и обслуживающий персонал едва поспевал за меняющимся вектором вкусовых предпочтений. Золотарёв, однако, полагал, что к законному мужу хозяйки аэроклуба должно быть особое отношение, но официантки почему-то считали иначе. Наконец одна из них подошла, приготовила блокнот для записи. И тут Стуколин совсем растерялся и, покраснев до корней волос, начал лопотать на смеси русского и литовского:
– Прашом… атняшкитя… дидялии… бутяли… водка… блин, дяктине… и этого… минэралини вандяни… и пожрать чего-нибудь… не видишь, у меня гость – старый друг из России приехал… понимаешь?
Официантка с каменным лицом ждала продолжения, и Стуколин снова перешёл на литовский:
– Ду… иш ушканджё… салотос… срюба там… люля-кебаб… шашлык… ду… – он показал два пальца, лишний раз подчёркивая, что заказ этот на двоих, а значит, и порций должно быть две. – И быстро, блин. Шевелитесь там.
Последнюю реплику официантка пропустила мимо ушей и гордо удалилась. Заметив вопросительный взгляд старого друга, Стуколин смущённо пояснил:
– Ангеле приспичило меня литовскому обучить. А потому есть приказ по аэроклубу: разговаривать со мной только лиетувишкай – по-литовски, понял? Чтобы я набирался практики. По-моему, полный идиотизм!
– А по-моему, очень умное решение, – не поддержал ленивого товарища Золотарёв. – Ты же всё-таки на Ангеле женился, а не на какой-нибудь Марусе из-под Брянска – изволь, значит, соответствовать. Ты лучше расскажи, как у вас дела идут? Пополнение в семье ожидается или что?
Стуколин отмахнулся:
– Пока и одной Юльки хватит. Всё равно я дочку неделями не вижу. Ангеле сдала её в ясли на полный пансион, а мне, вроде, и возразить нечего. Паксас президентом стал, так у нас теперь полный дурдом. Ангеле мечется, как белка в колесе. Министры какие-то зачастили. График полётов расписан на месяцы вперёд. А машин и пилотов не хватает…
– Хорошие хоть пилоты у Ангеле? – спросил Золотарёв.
– Они не пилоты, – со значением сказал Стуколин. – Они – «пилотасы». А пилот-ас здесь только один. И это я…
Сергей посмеялся, одобрив каламбур. Тут пришла официантка, принесла на подносе большой графин водки, минеральную воду, стопки и огуречный салат.
– Сэнкью, – поблагодарил Золотарёв.
– Ачю, – буркнул по-литовски Стуколин.
– То есть я правильно понял: ты занят по самые уши? – спросил майор у старого товарища, когда официантка отошла.
– Да как тебе сказать… – Стуколин нахмурился. – Давай лучше выпьем за встречу, а?
Возражений не последовало, и друзья выпили по рюмке, закусив салатом.
– Как хорошо когда-то было, – заметил Алексей, отдышавшись.
– Это когда «когда-то»?
– При Советском Союзе… Помню – приедешь в Прибалтику, в санаторий: все тебе улыбаются, по-русски понимают…
– Это в тебе великодержавный шовинизм расцвел махровым цветом, – пожурил друга Золотарёв, но, скорее, юмористически, чем с упрёком.
– Это ты мне говоришь? – возмутился Стуколин. – Ты?! Это же ты у нас имперец, ё-моё! Ты что должен был сказать? Всё путём, Лёха. Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски…
– Всё путём, Лёха, – с готовностью отозвался Золотарёв. – Скоро мы на танках в Вильнюс въедем. И этих сволочей литовских заставим говорить по-русски.
– Во! Другое дело. Давай выпьем за это.
Они снова выпили. Стуколин, судя по всему, отмяк и поглядывал по сторонам уже куда более дружелюбно, чем раньше. Однако поднятая тема, по всему, была очень близка ему, жгла и требовала выхода, а потому, откинувшись на спинку кресла, он принялся жаловаться на жизнь, надеясь, что хотя бы старый друг сумеет понять и разделить его тоску:
– Вот ты говоришь, тебе завидно, что я кум королю. Молодая богатая жена. Хорошая работа. Собственный самолёт. А зачем всё это нужно, если нет уважения?
– Тебя что, Ангеле бьёт? – удивился Золотарёв.
– Ерунду говоришь. Ты прими простую вещь и в ней не сомневайся. Я люблю Ангеле. Ангеле любит меня. Никаких семейных проблем у нас нет. И не будет. То, что она Юлькой не занимается, в конце концов ерунда – потом наверстает. Я ведь тоже не из деревни приехал. Понимаю, что деловая женщина имеет право на традиции положить с прибором. Меня другое бесит.
– Что именно?
– Если б все вокруг смотрели на меня, как на отсталого русского, – ответил Стуколин, подумав, – я бы стерпел. Чего с убогих взять? Но они смотрят, как на отсталого русского инвалида. Все знают, что у меня ограничения по лётной пригодности. И все, понимаешь, своё сочувствие выражают. Будто я нуждаюсь в их сочувствии!.. Или вот самолёт. Думаешь, есть у меня «Як», так я могу летать на нём куда хочу и сколько хочу? А вот и нет. Каждый вылет пробиваю с боем. Высший пилотаж мне запрещён. Практический инструктаж – тоже. Изображаю на «показухах» советского истребителя, которого сбивают немецкие «мессеры». Вот и все мои полёты.
– А Ангеле? Неужто не понимает?
– Понимает. Но у неё свои доводы. Дескать, Юлька теперь у нас появилась. И если я накроюсь медным тазом, будет она расти без отца. Подумай, говорит, о будущем дочери…
– Разумный подход, – согласился Золотарёв.
– Ну вот, и ты туда же, – Стуколин махнул рукой и потянулся к графину.
– А сам-то ты как себя ощущаешь? Способен ещё на подвиги?
– Способен, неспособен – какая разница?
– Разница есть, – Золотарёв дождался, когда Алексей вновь наполнит стопки, потом продолжил: – Итак, способен или неспособен?
Стуколин внимательно взглянул на него, а потом наклонился и свистящим шёпотом жадно спросил:
– Что? Есть новое дело? Как в старые времена?
– Почти. Но у тебя же, вроде, семья: Ангеле, Юлька…
– Не говори ерунды. Если надо, семья перетопчется. А с Ангеле я сам объяснюсь, за это не беспокойся.
Будь Золотарёв другим человеком – более вдумчивым, ответственным, семейным – он должен был бы замолчать и больше не возвращаться к этой теме, но майор не для того пошёл на риск и приехал в Литву по поддельным документам, чтобы убраться восвояси ни с чем – ему нужен был опытный военный лётчик Стуколин, и он знал, как привлечь старого приятеля к операции, готовящейся в Биармии.
– Это хорошо, что ты готов помочь, – сказал майор. – Но учти: то, что я тебе расскажу, не должна знать ни одна живая душа.
– Само собой. Никто никогда не узнает!
Глаза у Алексея загорелись ещё больше. Наверное, он вообразил, что ему предложат участие в акции, по уровню никак не ниже той, что они провернули летом 2000 года.
– Всё довольно примитивно, – сказал Золотарёв. – Видишь ли, Алексей, давным-давно, ещё при Горбачёве, было сформировано специальное и очень секретное подразделение – особый батальон. Тогда, в конце восьмидесятых, силовые структуры появлялись, как грибы после дождя, и так же быстро исчезали. Все они имели разное назначение, но только мой батальон создавался для того, чтобы спасти Советский Союз…
– Это как? – было видно, что Стуколин по-настоящему изумлён, он даже придвинулся к столу и смотрел на майора, приоткрыв рот.
– Наш батальон должен был пресекать любые организованные вылазки сепаратистов в национальных республиках и автономиях. О нашем существовании не должны были знать ни в МВД, ни в ФСБ, ни в Министерстве обороны. Подчинялись мы исключительно президенту СССР и начальнику Службы безопасности президента.
Алексей присвистнул и невольно оглянулся на весёлую компанию парашютистов.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А почему я должен волноваться? – Золотарёв отхлебнул минералки. – Советского Союза нет. Особого батальона больше не существует. Все архивы уничтожены в девяносто четвёртом. Осталось три сотни упрямых мужиков. Но даже если эти три сотни соберутся и начнут давать интервью, им никто не поверит. Подумают, что парни решили подзаработать на модной теме.
– Но если ты всё это мне говоришь…
– Значит, кое-что пошло не так. И оно действительно пошло не так.
– Подожди, – Стуколин похлопал себя по карманам рабочего комбинезона, извлёк пачку дорогих сигарет «Парламент», прикурил и, прищурясь сквозь дым, попросил Золотарёва: – Расскажи о своём батальоне.
– Рассказывать особо нечего. Он существовал четыре года – с восемьдесят девятого по девяносто третий. В состав отбирали только испытанных профи в офицерских званиях. Никаких учеников. Никаких штабных. Обязательным при отборе считалось участие в боевых операциях. Плюс рекомендации. Плюс экзамен.
– Экзамен?
– Угу. Типа проверки на верность. Кандидата «подставляли». Да так, чтобы ему пришлось выбирать, чем пожертвовать: друзьями-сослуживцами или личным благом, карьерой. Нас «выстригали» по образцу «коза ностры» – таков был проект. В итоге, значит, оставались люди, способные воевать за общее дело. За общее благо, а не за меркантильный интерес. Но при том и авантюристы… Короче, хотели «коза ностру» – и получили «коза ностру». Зато и предательств в нашем кругу не было. И любые проблемы мы решали быстро и эффективно…
– Но Советский Союз развалился. Или я что-то пропустил?
– Развалился. Потому что таких батальонов нужно было создать сотню. А лучше – тысячу. Да и руководство наше подкачало. Трудно удержать течь в трюме, если корабль уже затонул… Мы, конечно, попытались: прошлись огнём и мечом по республикам. Не знаю, следил ли ты тогда за хроникой локальных войн. Но если следил, то можешь вспомнить, как обрывалась информация об очередном межнациональном конфликте. Вот, значит, всё идёт к войне и вдруг в регионе снова тишь и благодать, а главные фигуранты куда-то попрятались…