Антон Первушин
Псы войны
Книга Первая из цикла «Батальон Икс»)

   Посвящаю Андрею Дмитриевичу Балабухе – писателю, учителю и другу, с извинениями за то, что слишком вольно распорядился придуманным им миром.

   Любое совпадение образов персонажей этого романа с реально существующими людьми или персонажами книг других писателей не более, чем случайность. Все события, описанные здесь, никогда не происходили в действительности, но, к сожалению, вполне могли произойти.

   «…Да, некоторые люди воюют за идеалы, но девяносто девять процентов из них просто водят за нос. Или взять тех, которые, сидя дома, выступают в поддержку войны. Мы всегда правы, а они всегда не правы. В Вашингтоне и Пекине, в Лондоне и Москве. И знаешь что? Их всех обманывают. Эти американские солдаты во Вьетнаме, думаешь, умирали за жизнь, свободу и счастливое будущее? Они умирали за индекс Доу Джонса на Уолл-Стрит, и так было всегда. А британские солдаты, которые гибли в Кении, на Кипре, в Адене? Неужели ты всерьез считаешь, что они бросались в бой с криками „За Бога, Короля и Отечество“?
   Они оказались в тех краях потому, что полковник приказал, а полковнику приказали в военном министерстве, а туда поступил приказ из Кабинета, чтобы удержать британский контроль над ресурсами местной экономики. Ну и что с того? Деньги достались тем, кому и принадлежали с самого начала, и какая разница, сколько тел британских солдат осталось лежать неизвестно где? Это все обман, большой обман.
   Со мной всё обстоит иначе в том смысле, что мне никто не приказывает идти в бой, не говорит, где воевать или на чьей стороне. Вот почему политики, истеблишмент, так ненавидят наёмников. Дело не в том, что мы опаснее их самих, скорее всё совсем наоборот. Просто они не могут нас контролировать, мы не подчиняемся их приказам. Не стреляем в тех, на кого они укажут, не начинаем, когда они командуют «начать», не останавливаемся, когда они говорят «прекратить». Вот почему мы считаемся вне закона. Мы воюем по контракту, и сами выбираем себе контракты».
Фредерик Форсайт «Псы войны»

   «От иных берегов, из иной глубины,
   Не сигнальный рожок, не охотничий рог,
   Это лают и воют псы войны,
   Их держит на сворке всемогущий бог.
   Ныне бог стал гневлив и суров,
   А если ещё больше рассердится он,
   Псы войны сорвутся с поводков,
   Будет стон и плач со всех сторон!
   Слышишь, как гудит земля кругом,
   Как в слепых зарницах катится гром,
   Если скажут, что гремит гроза, – не верь,
   Воют псы войны у твоих дверей!»
Николай Воджи-Петров «Псы войны»

Глава 1

1.
   На рекогносцировку у подполковника Звягина ушло ровно два часа. С площади вернулся он хмурым. Сел в кресло и немедленно закурил. Подчинённые переглянулись. Настроение непосредственного начальника им очень не понравилось. Не идут в бой с таким настроением.
   – Хреновые наши дела, ребята, – сообщил Звягин, стряхивая пепел себе под ноги.
   Дела, судя по всему, были хреновее некуда. Бойцы батальона особого назначения «Икс» впервые наблюдали своего командира, мусорящим в штабном «икарусе» – до сих пор он никогда этого не делал и не позволял другим.
   – Что случилось, товарищ подполковник? – рискнул спросить старший лейтенант Гуров из взвода информационного обеспечения.
   – Ветераны, бабки, мамаши с детьми, подростки… – подполковник замолчал, но и сказанного было более чем достаточно.
   – Вот суки! – капитан Виноградов из разведывательной роты стукнул себя кулаком по колену. – И они ещё называют себя демократами! А мы, получается, должны их сраную демократию защищать?..
   – Лирическую галиматью отставить! – резко оборвал подполковник излияния Виноградова. – Предложения по существу есть?
   – Может быть, газом их? – высказался лейтенант Рокотов, специалист по боевым отравляющим веществам и отличный минёр. – Уложим на пару часов баиньки…
   – Площадь слишком велика, – возразил Звягин, – да и брать надо не площадь, а само Здание.
   – А если десантироваться на крышу? – предложил лейтенант Хутчиш, командир взвода специальных операций.
   – С чего ты будешь десантироваться? – поинтересовался Звягин. – С планера своего?
   – А что? Могу и с планера… Не в первый раз!
   – Герой! И чем ты, герой, его разгонять будешь? И откуда будешь взлетать? Это же Москва, а не Карабах.
   – Да, – согласился капитан Золотарёв из авиагруппы, – без «вертушки», значит, там делать нечего. И почему у нас нет «вертушки»?
   – А может, захватить вертолёт? – сразу же оживился командир второго взвода ударной роты майор Зверев. – Тут же вокруг Москвы аэродромов понатыкано, как грибов в лесу.
   – Хватит! – подполковник швырнул окурок на пол и затоптал его каблуком. – Я всё уже понял. Предложений по существу нет. Буду звонить Зайцеву. Телефон мне!
   Капитан Верлинов подал Звягину обычную трубку с кнопочным набором, от которой тянулся кабель к штатному устройству специальной связи, состоящему из шифратора, широкодиапазонной радиостанции и антенны, вибраторы которой были размещены прямо в крыше «икаруса». Подполковник, не глядя, потыкал пальцами в кнопки. На том конце линии отозвались почти немедленно – Звягин всегда знал, какой номер набирать, чтобы дозвониться до необходимого респондента даже в той ситуации, когда, казалось, вообще ни до кого нельзя дозвониться.
   – Здесь Леонид, – представился подполковник. – Один вопрос, товарищ генерал-майор. Вы участвуете?
   – Нет, – сказал командир спецотряда «Альфа» Геннадий Зайцев, и все услышали его ответ: такая в штабном «икарусе» воцарилась тишина. – Хватит с нас девяносто первого. И января, и августа. Сами заварили кашу – пусть сами и расхлёбывают.
   Зайцев отличался лаконичностью, и его «продолжительная» речь выдавала сильное душевное волнение, генералам от спецназа обычно несвойственное.
   – А мне что посоветуешь? – спросил Звягин, и его подчинённые многозначительно переглянулись между собой.
   – Что я тебе могу посоветовать? Не лезь в это дело. Не выгорит – останешься крайним. Выгорит – снова останешься крайним. Выбора нам не дают, а лишняя кровь на руках… зачем?
   Командиры помолчали. Каждый думал о своём, но направление их мыслей было одинаковым.
   – Спасибо, Гена, – Звягин нажал кнопку отключения и вернул трубку.
   Потом снова закурил.
   – Я правильно понял, «Альфа» не участвует? – спросил майор Бояров, заместитель командира, выполняющий одновременно функции начальника штаба.
   – Правильно, – буркнул Звягин, пуская дым и избегая взглядов своих подчинённых.
   Наступило молчание. Любой из присутствующих в штабном «икарусе» и ожидающих приказа офицеров имел своё мнение на счёт того, как следует поступить командиру в этой непростой ситуации. Здесь были и такие, для которых наличие на площади стариков, женщин и детей не значило ровным счётом ничего: если будет отдан приказ, они пройдут сквозь толпу, как раскалённый нож сквозь масло, оставляя за собой трупы и трупы, и не делая скидок на возраст или пол противника. Но были и другие – те, кто не хотел «лишней крови на руках», и, скорее, стал бы предателем, чем исполнителем смертоносной миссии. В воздухе запахло расколом, а раскола внутри подчинённого ему подразделения подполковник Звягин боялся больше всего.
   Затянувшуюся паузу прервал резкий сигнал зуммера. Капитан Верлинов снял трубку, выслушал кодовое слово и последовавший за ним вопрос, ответил коротко: «Да, товарищ генерал, сейчас спрошу», после чего повернулся к Звягину:
   – Товарищ подполковник, на связи Председатель Совбеза. Он спрашивает, готовы ли мы начать операцию?
   – Вовремя, – обронил Звягин.
   Оттягивать с решением было больше нельзя, и подполковник громко и чётко произнёс:
   – Пусть идёт в задницу со своей операцией!
   – Так прямо ему и сказать? – уточнил Верлинов, невольно понизив голос.
   – Так прямо ему и скажи!
   Капитан расплылся в улыбке.
   – Идите вы в задницу, товарищ генерал! – сказал он в трубку и дал отбой.
2.
   Сборы проходили в палаточном лагере, разбитом посреди соснового бора на берегу Финского залива. Призванные со всех концов страны по официальным повесткам военкоматов «партизаны» (так с незапамятных времён в советской армии назывались резервисты, сорванные с гражданки очередными сборами), одетые в хабэшные мундиры пошива шестидесятых годов без знаков различия, стояли в две шеренги на тщательно утоптанной площадке, заменяющей здесь войсковой плац, под вкопанным в землю штоком, на котором развевался трёхцветный российский стяг.
   – Товарищи офицеры, смирно!
   Седовласый и седоусый генерал-полковник вышел в центр плаца. Чуть помедлив, он развязал тесёмки простой картонной папки, извлёк из неё лист бумаги, прокашлялся в кулак и монотонным голосом зачитал:
   – Указ Президента Российской Федерации. От двадцать второго мая тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. В связи с тем, что во время событий, связанных с незаконными антигосударственными действиями группы лиц, называвших себя Верховным Советом Российской Федерации, и происходивших с двадцать первого сентября по четвёртое октября тысяча девятьсот девяносто третьего года, батальон особого назначения при Совете Безопасности Российской Федерации не выполнил прямое распоряжение Председателя Совета Безопасности и Верховного Главнокомандующего, Президента Российской Федерации о проведении акции силового воздействия по отношению к сторонникам так называемого Верховного Совета, приказываю, – генерал-полковник сделал паузу, чтобы дать «партизанам» возможность проникнуться важностью момента, – в месячный срок расформировать батальон особого назначения при Совете Безопасности, офицеров батальона уволить с действительной службы без права восстановления в рядах Вооружённых сил Российской Федерации…
   «Партизаны» никак не выказали своих чувств. Они слишком ценили воинскую честь, чтобы допустить потерю лица под занавес службы. К тому же, все они понимали, что Президент по большому счёту действует по справедливости, отказывая им в праве на дальнейшее существование в виде боевого подразделения: однажды нарушив приказ, они больше не могли считаться «надёжными» и должны были уйти, освободив место кому-нибудь другому – более верному и исполнительному.
   Генерал-полковник закончил чтение Указа и спрятал его в папку. Огляделся вокруг с таким видом, словно не понимал, где находится, потом снял фуражку и рукавом отёр выступивший на лбу пот.
   – Так-то вот, хлопцы, – сказал он куда менее официальным тоном. – Президент предательств не прощает. Вы ему присягали? Присягали. Клялись строго выполнять приказы командиров и начальников? Клялись. Чего ж вы заартачились?
   Строй молчал. Генерал-полковник нахмурил седые брови.
   – Никто не хочет ответить? Стыдно стало?
   – Никак нет! – раздался звонкий голос. – Не стыдно!
   – Ага, – генерал-полковник наклонил голову. – Кто сказал? Выйти из строя на два шага!
   Двигаясь по-уставному чётко, из строя вышел один из «партизан», в миру известный как военный лётчик, капитан запаса Сергей Золотарёв.
   – Почему тебе не стыдно, солдат? – спросил генерал-полковник.
   – Мы Президенту не присягали, – напомнил Золотарёв. – Нет в присяге таких слов. Мы Отечеству присягали. И российскому народу.
   – Во-от оно как? – генерал-полковник помолчал. – Правыми, выходит, себя считаете? Несправедливо обиженными?
   – Никак нет, товарищ генерал-полковник, – отозвался капитан запаса. – Нас обидеть трудно.
   Слова Золотарёва озадачили генерала-полковника. Он снова отёр пот.
   – Чем же вы на гражданке заниматься-то будете? – невпопад поинтересовался он, выдав тем самым свои собственные потаённые страхи.
   – Тем же, чем и занимались, – браво отвечал Золотарёв. – Как всегда…
3.
   Спирта было хоть залейся.
   – Отвальная, так отвальная, – бесшабашно заявил Игорь Шамраев и выставил весь свой неприкосновенный запас: пять двадцатилитровых канистр.
   – Это дело, – оживились офицеры.
   К канистрам прилагались ящики с армейской тушёнкой, мешки с молодой картошкой, морковкой, луком и снулая компания окуней, выловленных в ближайшей речке под руководством заядлого рыбака лейтенанта Мазура. Закуска простая, но зато проверенная временем.
   Рассевшись кружком, младшие офицеры принялись чистить корнеплоды. Капитан Верлинов, который славился не только своими феноменальными познаниями в современной электронике, но и умением вкусно готовить, взял на себя рыбу, отослав подчинённый ему взвод технического обслуживания в лес за валежником. Не прошло и часа, как на разведённых по всему лагерю кострах уже «доходила», распространяя неземное благоухание, замечательная уха.
   Спирт разбавили и разлили по алюминиевым кружкам. Первый тост, как и положено, произносил командир «расформированного» подразделения – подполковник Звягин.
   – Товарищи… – начал было он, но спохватился и сменил тон: – Мужики, мы служили с вами шесть лет. Что бы о нас ни говорили, служили мы честно и справлялись со своими обязанностями в меру сил и способностей. Да, у кого-то могут быть претензии к нам, но мы всегда имели право на выбор, и мы свой выбор сделали. За это я и хочу выпить. За право выбора!
   Весьма необычный тост для командира батальона особого назначения, но здесь не было обычных людей, и его тост с воодушевлением поддержали. Потом все принялись хлебать обжигающе горячую уху, а майор Бояров, который с другими старшими офицерами разместился у командирского костра, спросил:
   – Слышь, Леонид, а чего ты к Президенту не пошёл, когда он тебя в декабре вызвал? Глядишь, не было бы этого указа.
   Звягин неторопливо проглотил ложку ухи, закусил хлебом и ответил так:
   – Знаешь, я подумал: а зачем мы друг другу? Я без него проживу. Он без меня – тем более.
   Майор Говорков, замполит батальона, громко фыркнул и расплескал уху.
   – А если серьёзно? – настаивал Бояров, вызывая командира на откровенность. – Вон Зайцев пошёл, и всё тип-топ.
   – Видишь ли, Саша, – Звягин потянулся к черпаку и подлил себе горячего варева, – я давно и, не побоюсь этого слова, пристально наблюдаю за внутренней политикой нашего государства. Это, конечно, не входит в число моих обязанностей. Более того – очень многим из тех, кто отдаёт мне приказы, хотелось бы, чтобы я вообще на подобные мелочи не обращал внимания. Но по-другому я не могу. И не умею…
   Его монолог на некоторое время прервался, потому что лейтенант Кирилл Мазур захотел произнести тост за «тех, кто в сапогах». За братьев, тянущих солдатскую лямку, сам Бог велел выпить, и всем снова пришлось вставать, потому что за «братьев» пьют стоя.
   – А мы ведь, получается, дембеля, – глубокомысленно изрёк Говорков после того, как все вернулись к своим мискам. – Вот уж не думал, что дембельнусь так скоро.
   – Никто не думал, – буркнул командир первого взвода Давыдов. – Но вы не закончили, товарищ подполковник.
   – О чём я?.. – наморщил лоб Звягин. – Ах да… В общем, я привык быть в курсе общей политики, потому что именно в ней вижу источник наших побед или поражений. И с какого-то момента политика, проводимая в жизнь нашим Президентом, перестала меня устраивать.
   – Вот как? – удивился Бояров. – Ты никогда этого нам не говорил.
   – Не говорил, – кивнул подполковник, – потому что не видел необходимости. До этого понимания каждый доходит сам. Или не доходит.
   – Ясно. И чем же тебя наша внутренняя политика не устраивает?
   – Хотя бы тем, что она направлена на разрушение государственности как таковой.
   На несколько секунд за «командирским» костром воцарилось молчание.
   – Эк ты его, – пробормотал наконец Бояров. – Сильно сказано, Лёня. Придётся обосновать.
   – Сейчас обосную, – Звягин отставил миску с остатками ухи. – Меня с детства учили, что государство может существовать только тогда, когда его граждане не отделяют себя от своей собственной страны. В основе любого проявления сепаратизма лежит прежде всего мысль о сепаратизме, то бишь внутренняя готовность человека отделиться, играть по другим правилам. Это на более высоком уровне осознания придумываются идеи и лозунги: суверенитет, самоопределение, национальная гордость, «Аллах, акбар!» и «С нами Бог!». Так вот, власть наших «демократов» сумела за эти последние годы выдвинуть мысль о сепаратизме на передний план. Это было им выгодно. Остаётся выгодным и поныне. Тоже ведь способ управлять: одни озабочены вопросом самоопределения, другие лелеют «имперские амбиции», все вместе – при деле. Выгодны новой власти оказались и локальные войны. Под благовидным предлогом можно такой куш сорвать, что всяким чурбановым и не снился. Они не понимают только одного: раньше или позже государство от их усилий рухнет, и тогда пострадаем не только мы, но и они. А я это понимаю, потому и не хочу быть соучастником, и как следствие – виновником разрушения моей страны.
   Сидящие за командирским костром задумались, переваривая услышанное.
   – Усложняешь ты всё, Леонид, – высказал Говорков своё мнение. – Всё они понимают, но спрыгнуть до катастрофы надеются – вот и весь их секрет. У них ведь уже и паспорта выправлены, и виллы в Испании прикуплены, и счета в швейцарских банках открыты, и дети по западным школам пристроены. А на Россию им наплевать. И всегда было наплевать. Вырастили комсомольцев-ленинцев.
   – Это ты как раз усложняешь, – не согласился Звягин. – Точнее говоря, ты вместе с нашими «комсомольцами-ленинцами» поверил мифу о всесилии длинного бакса.
   – Это ещё что за фигня? – встрепенулся Бояров.
   – Есть такой миф, – сказал Звягин, жестом показывая, что кружка у него опустела и требуется добавить. – Создан советским идеологическим аппаратом. Чтобы всякий советский гражданин знал: за бугром тот прав, у кого баксов больше, а все остальные – дерьмо. Мол, у нас система справедливая, потому что о всяком гражданине заботится. А у них – несправедливая, потому что только о толстосумах. Сильно нам по этому поводу мозги загрузили. Так загрузили, что некоторые верят до сих пор, будто это правда.
   – А что, разве нет? – спросил Давыдов.
   – Молодой ты ещё, Толя, – заметил подполковник без малейшего осуждения, – но этот недостаток со временем поправим. А пока сиди и слушай, что старшие товарищи говорят.
   – И что же они говорят?
   – А говорят они, что недолго иллюзию лелеять осталось. Когда до дела дойдёт, тут-то и выяснится, что идеология – это одно, а реальность – совсем другое. Много денег иметь за бугром действительно поощряется. Но только в тех случаях, когда ты доказать можешь, что эти деньги получены честным путём.
   – А оффшорные зоны на что? – снова встрял Говорков. – А страны «третьего мира»? Там любую сумму отмыть можно.
   – Отмывать можно всё, что угодно и сколько угодно, пока тебя терпят. А вот когда терпеть перестанут…
   – Не понимаю, о чём ты.
   – Объясню. Это сегодня русская мафия в представлениях Запада – горстка качков с интеллектом ниже обезьяны. Но не пройдёт и нескольких лет, как каждый русский вне зависимости от пола и возраста будет считаться русской мафией, бандитом. А к бандитам и отношение соответствующее. Придётся каждый доллар декларировать, объяснять, где и при каких обстоятельствах заработал.
   – Не слушай его, Толян, – посоветовал Говорков Давыдову. – Он тебе лапшу на уши вешает, а ты его слушаешь. У нас главные бандиты – это те же самые «комсомольцы-ленинцы», которые сейчас по министерствам и ведомствам сидят, а их никто никогда не тронет, потому как фигуры политического значения. Только арестуй одного – их кодла в России такой хай поднимет, что атомная война цветочками покажется.
   – Всё правильно говоришь, Савелий, – кивнул Звягин. – Однако не учитываешь маленькую деталь: России к тому времени уже не будет. И из политических фигур наши «комсомольцы-ленинцы» превратятся в рядовых эмигрантов, с которых и спрос совсем другой. Об этом я вам всем уже с полчаса втолковываю. Россия как целостное государство необходима не только нам, но и им. Но в отличие от нас они этого не понимают.
   – Ну ты загнул, Лёня! – высказался Бояров. – Вдесятером не разогнуть.
   – Я убеждён, – продолжал Звягин, – что самая главная опасность сейчас – сепаратизм. И не то самоопределение, о котором толкуют наши «вожди». А наша собственная безумная вера в то, что по отдельности будет лучше. Помнишь того пацана в Грозном?..
   Сидевшие за костром украдкой переглянулись. Того пацана помнили все. Он почти ничем не отличался от десятков и сотен других пацанов – из Тбилиси или Нагорного Карабаха, из Вильнюса или Приднестровья. Для тех, кто сидел за костром, эти мальчишки, науськанные местными фюрерами на «борьбу за свободу», были врагами, и они относились к ним как к врагам: чтобы выполнить боевую задачу, приходилось и убивать, и калечить. Того пацана никто не убивал и не калечил. А запомнился потому, что был пацан русским, на дворе стоял всего лишь 92-ой год, а он вместо того, чтобы радоваться вместе с другими россиянами победе демократии, предпочёл сжечь себя на площади Минутка под лозунгом «Свободу – свободной Ичкерии». Это происшествие, которому не нашлось места ни в одном из выпусков новостей, потрясла Звягина и его товарищей. Потому что нелепая гибель русского паренька из Грозного означала только одно: безумие пришло и в Россию.
   – Значит, помнишь, – утвердительно сказал подполковник, глядя в упор на Говоркова. – А теперь вспомни все эти разговорчики. Мол, Москва всех грабит и опускает. Мы, мол, с голоду дохнем, а они в роскоши купаются. Вот отделимся от них, налоги у себя будем оставлять, глядишь – поднимемся немеряно.
   – Но ведь это правда! – вскинулся Давыдов.
   – Это только часть правды. И кому-то выгодно, чтобы население принимало часть правды за всю правду. Я сам, как ты знаешь, из Питера, а потому Москву недолюбливаю, но даже мне понятно, куда нас может завести подобная болтология.
   Звягин посмотрел в свою кружку, наполненную почти до краёв, и одним махом, не дожидаясь тоста, опорожнил её. Прокашлялся, занюхал хлебом.
   – Выходит, всё катится в тартарары? – переспросил Давыдов со злостью. – А мы тут сидим и бодягу разводим? Нужно действовать!
   – А что ты можешь предложить? – осадил его Говорков. – Подразделение расформировано. Мы теперь ничем не отличаемся от гражданских лиц…
   – Отличаемся, – сказал вдруг Игорь Шамраев, и все посмотрели на него.
   Шамраев славился сдержанностью в высказываниях, но когда начинал говорить, его слова значили очень многое.
   – У нас есть то, чего нет у гражданских, – продолжал Шамраев, – Во-первых, организация. Во-вторых, «легенда». В-третьих, спецсредства…
   – Погоди, – Говорков зашевелился. – Первое и второе – понятно, но спецсредства у нас отберут.
   – Ничего подобного, – сказал Шамраев. – Я внимательно изучил список мероприятий по расформированию. Оружие велено сдать по описи, снаряжение тоже, но про спецсредства в приказе ничего не сказано.
   – Вот оно как, – протянул Звягин, обводя задумчивым взглядом своих подчинённых. – А я, дурак старый, и не заметил. Слона проглядел!
   – Не только вы, – сказал вежливый Шамраев. – На самом верху тоже проглядели.
   – Это значит и мобильный штаб, и авиация, и транспорт – всё остаётся за нами? – уточнил Говорков.
   – Так точно, – подтвердил Шамраев. – И кроме того. Поскольку спецсредства на балансе не числятся, можно сказать, с сегодняшнего дня их просто не существует.
   – Лихо! – оценил Бояров, широко улыбнувшись. – Мужики, а ведь это означает, что нас рановато похоронили. Мы ещё повоюем!
   Говорков обвёл всех подозрительным взглядом. Бояров улыбался. Шамраев, напротив, был серьёзен. Звягин, нахмурив брови, о чём-то размышлял. На лице Давыдова появилось мечтательное выражение.
   – Вы чего, охренели? – спросил Говорков, и голос его дрогнул. – Что значит «повоюем»?
   – Саша хочет сказать, что мы остались боеспособным подразделением, – охотно пояснил Звягин. – И в любой момент можем принять участие в специальной операции.
   – Точно охренели! – подытожил Говорков. – Это же чистой воды бандитизм! За решётку захотелось?
   – А ты посмотри на это с другой стороны, – подал совет Звягин. – Наш батальон всегда существовал на нелегальном положении. В составе вооружённых сил Российской Федерации мы не числимся. Руководители силовых структур о нас почти ничего не знают и приказов нам отдавать не могут. У каждого из нас имеется гражданская специальность и залегендированная биография. Что нам мешает жить, как жили, и делать, что делали? Бумажка, подписанная больным стариком?
   – Ё-моё! – простонал Говорков. – Ты ведь командир, Лёня, за базаром своим следи! Не «бумажка» это, а приказ. И подписан он не каким-то «больным стариком», а Президентом! Нашим главнокомандующим!
   Над костром повисла напряжённая тишина. Все ждали ответа подполковника и, по сути, решения своей дальнейшей судьбы.
   – Чего ты кипятишься, Савелий? – спросил Звягин спокойно. – Я ведь не призываю тебя нарушать приказ. Если кажется, что после сборов ты должен уйти на покой, уходи на покой. Я обращаюсь не к тебе, а к тем, кому небезразлична судьба страны. И к тем, кто не хочет передоверить своё право решать эту судьбу людям, которые доверия не заслуживают.