Петров Михаил. Гончаров приобретает популярность

   – Плюнь и забудь. Мудрый совет! Все кончилось.
   – В том-то и дело, что меня не отпускает чувство незаконченности. Знаете что, Алексей Николаевич, съезжу-ка я в это село Белое в последний раз, просто так, для очистки совести.
   – Смотри, как бы опять не влип. Где тебя там искать?
   – У бабы Любы Стешкиной.

* * *

   Моя тревога оказалась не напрасной. Еще не доезжая до ее ворот, я заметил вишневую «семерку», стоящую у ее дома, и принадлежать эта машина могла не кому иному, как Кларе Оттовне Стариковой. Не доезжая полусотни метров до нее, я остановил машину и, стараясь как можно меньше шуметь, прокрался во двор. Буквально на цыпочках я подобрался к освещенному окну и замер.
   Баба Люба сидела на той самой койке, где когда-то спал я. Сидела она точно посередине. Обе ее руки вразлет были накрепко привязаны к спинкам койки, а рот запечатан широкой клейкой лентой. Старые валенки, в которые были всунуты ее ноги, прибиты к полу большими гвоздями. Но ее никто не пытал. Кларе Оттовне Стариковой было не до нее. Она трудилась, как пчелка. Радостно заныривая в подполье, она вытаскивала оттуда всякие затейливые вещицы и, тщательно регистрируя их в тетрадку, любовно складывала в картонные коробки, стоящие возле входной двери.
   От удовольствия я даже хихикнул. Еще немного полюбовавшись ее аккуратной и методичной работой, я решил, что пора действовать. Но как? Наверняка двери она закрыла на крючок, а когда я начну в них ломиться, она может выкинуть самый неожиданный фортель, вплоть до пули из пистолета. Мне было необходимо все время держать ее в поле зрения. Подождав, когда она в очередной раз вытащит свою добычу и, нагнувшись, начнет старательно укладывать в картонку, я спиной, с разбегу и всей своей массой, вместе со стеклами и оконным переплетом ввалился в избу. Вскочив между ней и открытым подпольем, я поклонился.
   – Добрый вечер, уважаемая Клара Оттовна. Вам одной-то не трудно? Может быть, я смогу вам помочь? – с любопытством разглядывая коронки и пломбы в ее открытом рту, куртуазно-глумливо спросил я, но, не получив ответа, добавил: – Закрой рот, курва.
   Рот она послушно закрыла, но удивляться не перестала, а ее рука потянулась ко внутреннему карману куртки, где меня мог ждать большой сюрприз.
   – Руки за голову, сука! – еще менее учтиво скомандовал я. – Не двигаться, урою!
   Покорно замерев, она в бессильной ярости пепелила меня глазищами, но это было уже не так страшно. Бесцеремонно отодвинув ее левую грудь, я запустил руку за пазуху и вытащил старый, потертый «ТТ».
   – Ложись на пол, – отойдя на пару шагов, чтобы самому не загреметь в подпол, распорядился я. – Быстро и мордой вниз. Да не мычи ты, старая калоша! – заметил я бабе Любе, с удовольствием наблюдая, как Клархен послушно укладывается на пол. – Ну а теперь рассказывай, как ты дошла до жизни такой?
   – Ничего я вам рассказывать не намерена, – глухо отозвалась поверженная мной Клара.
   – Расскажешь, милая, еще как расскажешь! – весело возразил я, и тут произошло неожиданное: ноги птичками вылетели из-под меня, я ударился лбом об пол и полетел в черноту преисподней…
   Очевидно, падая вниз, я ударился головой о чурку, потому что долго не мог прийти в себя. Если и дальше будет продолжаться в таком же духе, то очень скоро я стану полным идиотом, а может быть, уже им являюсь, потому как до сих пор не могу понять, почему оказался в подполье, если Клара лежала на животе в двух метрах от меня, а баба Люба только мычала коровой, надежно привязанная к спинкам кровати. Кстати сказать, я тоже связан, причем грамотно и умело, с минимумом веревок и узлов, но так, что пошевелиться для меня целая проблема. Словно сам черт дернул меня за ноги из преисподней.
   – Ну что, Гончаров? – Над освещенным квадратом сверху показалась голова Клары. – Вы хотели со мной поговорить, и я к вашим услугам, только не телитесь: я, как всегда, тороплюсь, и мне, как всегда, некогда.
   – Клара Оттовна, я хотел вам сказать, что вы замечательно паскудная баба и рано или поздно, но я до вас доберусь и утоплю в дерьме.
   – Сожалею, но у вас это не получится хотя бы потому, что на этом свете мы с вами больше не встретимся.
   – На том свете мы с вами не встретимся. Вы убили собственную мать, а страшнее греха не бывает. Вам гореть в аду, а мне собирать райские яблоки.
   – Собирайте, я не против. Полагаю, что наш содержательный разговор исчерпан? Прощай, великий сыщик Гончаров. Паша, у нас все готово? Мы можем ехать?
   – Да, Клара Оттовна, я все упаковал, – ответил густой мужской бас. – Все перевязано, ничего не забыто. А как быть с этой старушенцией?
   – Закинь ее в подпол, чтоб господину Гончарову не было скучно умирать одному.
   – А его тачка?
   – За руль его машины сядешь ты, – категорично заявила полунемка Клархен. – Незачем оставлять ее здесь, только лишние разговоры.
   – Эй, мужик, принимай подругу! – довольный своим остроумием, захохотал парень, и костлявое старушечье тельце упало мне на грудь. – Клевая, между прочим, телка, еще скажешь мне спасибо. Отлично оттянешься. Ну, спокойной вам ночи, – пожелал весельчак и захлопнул люк, а через какое-то время надо мной послышались удары молотка, и я понял, что подпол заколачивают, как гроб.
   Стук наконец прекратился, послышался смех и звук затворяемой двери. Все смолкло, и даже шума запускаемых двигателей я не услышал.
   – Баба Люба, ты живая? – дернув животом, спросил я, заранее опасаясь, что на мне лежит мертвое старухино тело.
   – М-м-м, – промычала она в ответ, и я немного успокоился.
   Перекрутившись и нащупав губами ее старческую щеку, я языком нашел край клейкой ленты, и после нескольких попыток мне удалось зубами зацепить уголок. Стараясь вместе с лентой не оторвать кусок ее дряблой кожи, я осторожно потянул. Сразу сообразив, что я хочу, она старательно взялась мне помогать, и вскоре уже я имел содержательную и разговорчивую собеседницу.
   – Вот поганцы-то, сквернавцы, чертова кровь! Чуть было не зашибли меня совсем. Чтоб им, негодяям, на том свете вечно в аду гореть! Чтоб у них, у гадин, все руки поотсыхали да ноги поотвалились, чтоб никогда не видеть света всему их скотскому племени и впредь до девятого колена! – негодующе разразилась она целым потоком ругани, и если хотя бы один пункт ее проклятий свершился, то судьба Клары Оттовны была бы совсем не завидна.
   – Успокойтесь, баба Люба, – сурово прервал я ее анафему. – Лучше расскажите, каким образом и когда вы завладели церковной утварью и как вам удавалось все это время водить всех нас за нос?
   – А что об этом теперь говорить, утащила подлючка все оклады, всю посуду… Не об этом сейчас надо думать, надо соображать, как отсюда выбраться.
   – Не волнуйтесь. Мои знают, куда я поехал, так что через пару часов нас отсюда вызволят, но руки мне развязать все-таки надо.
   – Как же я их тебе развяжу, когда у самой за спиной спеленаты?
   – Зубами, – уже имея некоторый опыт, посоветовал я.
   – А ты мне их дал? – ехидно спросила баба Люба и мелко рассмеялась.
   – Чего? – не понял я.
   – Зубы эти самые, которыми я должна тебя развязать. Я уже позабыла, как они клацают, а ты мне такое говоришь. Лучше уж ты меня развязывай своими зубами.
   – Не могу, – проклиная тестевский кулак, чуть не заплакал я. – У меня их тоже нет.
   – Вот незадача-то. Слухай-ка сюда, там у меня в конце подпола стоит столб-подпорка, а в нем вбита старая и ржавая скоба. Края у нее все в зарубках и шершавые. Попробуй перетереть о нее веревку.
   Деревенской бабке ума и смекалки не занимать. На коленях, в полнейшей темноте, периодически стукаясь лбом о стены и ведомый указаниями бабы Любы, я наконец нашел нужный столб со скобой и, как тоскливая сука, заерзал по нему задом.
   – Баба Люба? – между делом спросил я. – А откуда взялся этот Паша?
   – Так он в подполе сидел, я ведь тебе мычала и глазами показывала, а тебе хрен по деревне. Пока ты с ней разбирался, он тебя из подпола-то за ноги и дернул. Не слушал ты меня, вот и результат. Как там у тебя? Ладно получается?
   – Не очень, шнуры-то капроновые, но потихоньку дело идет. Ты мне лучше расскажи, как серебро перекочевало от Марии Андреевны в твои казематы?
   – А его у Маньки и не было. Она вообще не знала, что оклады уже года как четыре у меня в подполе зарыты. Она до самой своей смертушки так и думала, что они в подвале под церковью схоронены.
   – Не надо мне дуть в уши, баба Люба, я отлично знаю, что она давно перенесла оклады из хранилища к себе домой, об этом свидетельствует ее граненая рюмка, найденная мной в пещере. В нее она вставляла свечу.
   – Это не ее рюмка, а моя, и не она перетащила клад, а я сама.
   – Значит, она вам об этом рассказала, а вы, бессовестно воспользовавшись ее тайной, присвоили церковную утварь, принадлежащую всему селу.
   – Как бы не так. От Марии на этот счет никто не мог и слова-то вытянуть. Послушай, как дело-то было. Когда церковь запретили, то она долго стояла бесхозная, а году в тридцать пятом в ней устроили клуб. Потом, уже после войны, клуб построили новый, в церкви сделали спортивный зал, а меня поставили уборщицей и сторожихой. Но тогда я ничего такого не знала, иначе бы по дурости лет все растрепала по селу и от окладов давно бы след простыл.
   Спортивный зал там продолжался долго, ровно столько, сколько жива была школа, и туда ходили заниматься детишки. Марья тогда, хоть и сама была учительшей, на это сердилась, но терпела. Говорила, что хоть так, да стены поддерживают и ремонтируют. А потом школа кончилась, дети разъехались, и спортзал стал никому не нужен. Тогда Григорий Федорович велел хранить в церковном подвале картошку, свеклу, капусту и разные другие овощи. Но сторожем по-прежнему оставалась я. Скоро ты там свои веревки перепилишь? А то я уже вся занемела.
   – Скоро, рассказывай.
   – Я всегда понемногу пользовалась общим складом – то пару килограммов морковки домой притащишь, то ведерко картошки, а как же на картошке сидеть и домой не принести? Люди ж засмеют. Ну а тут, года четыре тому назад, в самом конце весны своя картошка кончилась у многих. Стала я потихоньку по ночам приторговывать. Ну и в конце-то концов доторговалась до самого пола. Потом меня за такую торговлю хотели судить, да Григорий Федорович отбил. Но дело не в этом: подметая пол, я заметила, что он неровный и в одном месте будто бы вскорячился. Вот тогда-то я все и поняла. Поняла, но никому ничего рассказывать не стала, а уж Маньке и подавно. Все оставшиеся овощи к середине лета убрали и готовились завозить новые. А ключи-то от церкви и от подвала у меня. Так-то вот. Что ты пыхтишь, больно-то?
   – Есть маленько. Рассказывай.
   – Собралась я однажды темной ноченькой да в дождичек, взяла кой-какой инструмент и в церковку-то занырнула. До утра пласталась, а лаз проковыряла. Привалила его всякими ящиками да мешками и до другого раза. А следующей ночью и добралась до тайника Алексея Михайловича. Потом дело полегче пошло. Стала я день через день понемногу то добро домой перетаскивать. Когда ночью, а когда и днем, потому как сказала, что привожу в порядок помещение для засыпки следующего урожая. Вот так потихоньку все до осени и перетаскала и сразу же замуровала тот ход.
   – Умная ты, баба Люба, а зачем ты меня в том подвале замкнула?
   – Предупреждала я тебя этим, да и пугнуть хотела, чтоб не занимался ты непотребным делом. И еще сама перепугалась – а вдруг как найдешь тот лаз, увидишь, что ничего в той пещере нету, и пойдешь звонить по деревне. Начнут искать по дворам и, глядишь, дойдут до меня. Все у меня отберут и распродадут Белую церковь по всему свету.
   – Значит, имя села сберегала? – чувствуя легкий запах гари, с издевкой спросил я.
   – А как же, только так, – охотно согласилась старуха.
   – Врешь ты все, баба Люба. В этом случае ты бы обо всем рассказала Марии Андреевне, а ты ведь молчок.
   – Не могла я ей об этом рассказывать, потому как она со своей Зойкой снюхалась, а ту стерву я за версту чую, увезла бы она все оклады за границу.
   – Нет больше Зои Андреевны, – освобождаясь от пут, сообщил я.
   – Да это ж куда она делась?
   – Судя по всему, ее умертвила собственная дочь, которая только что была здесь. Вы догадывались, что Клара Оттовна является племянницей Марии Андреевны?
   – Почему же догадывалась? Я об этом знала. Она раньше частенько сюда заныривала. Манька ее жалела – как же, сиротиночка. Она ей предлагала жить у нее, да только Кларка в мамашу свою пошла, себялюбка, каких еще свет не видел.
   – Почему вы не рассказали мне об этом раньше?
   – А почему я должна была тебе все рассказывать?
   – Да потому, что я бы все понял, меры принял и не погибло бы столько невинных. Как они догадались, что клад у вас? – развязывая ей руки, спросил я.
   – Сама не пойму. Может, этот Паша подсмотрел. Ты помнишь, я тебе рассказывала о приплюснутой страшной роже? Так вот это и был Паша, только я до сих пор не пойму, что ему удалось подсмотреть тогда в окно. Послушай, Константин Иванович, тебе не кажется, что пахнет паленым? Уж не запалили ли они избу?
   Об этом я подумывал давно, просто не хотел раньше времени сеять панику.
   – Спокойно, баба Люба, сейчас мы попробуем отсюда выбраться.
   Поставив чурбачок точно над лазом, я взобрался на него и попытался горбом выдавить крышку, но, несмотря на все мои старания и потуги, едва ли она сдвинулась хоть на миллиметр. Дело принимало скверный оборот, нужны были какие-то радикальные меры, а откуда их было взять, если у меня под руками, кроме немощной старухи да горки гнилой картошки, ничего не было. Самым скверным в этой ситуации было то, что даже если дом будут тушить и бабу Любу попытаются спасти, то нас в горящей избе попросту не найдут. Только потом, как копченых рыбешек, нас откопают из подпола. А дым становился все острее и ощутимей. Нам оставалось только одно – что есть моченьки орать, уповая на чьи-то чуткие уши. Что мы и сделали – завыли тоскливо и протяжно. И почти тотчас нам отозвался приглушенный незнакомый голос:
   – Где вы там? В подполье, что ли?
   – В подполье! В подполье! – радостно подпрыгивая, заверещали мы.
   – Какого черта!!! – пытаясь сорвать крышку, закашлялся мужик. – Что случилось?
   – Заколотили нас, – удивляясь его тупоумию, объяснил я. – Топором надо.
   – Хреном тут надо, – возразил он и закашлялся с новой силой. – Погодите, дух переведу. Сейчас что-нибудь придумаю.
   – А ты не думай, родненький! – заскулила баба Люба. – Тама в сенцах ломик стоит. Им будет сподручно крышку-то сковырнуть.
   Послышался топот ног, и на некоторое время наступила тишина, во время которой я отчетливо услышал треск разгорающегося пламени.
   – Да где ж ты там ходишь? – завопила баба Люба, заслышав шаги над головой. – Ирод Царя Небесного, ведь сгорим же через тебя.
   – Через себя вы сгорите, так твою растак! – зло выругался спаситель и, кашляя, принялся орудовать ломом. В конце концов ему удалось надежно ввести острие в щель, и скоро крышка с необыкновенно мелодичным скрежетом подалась, а там и вовсе была отброшена в сторону. Словно кулаком по мозгам, в нос ударило дымом.
   – Глубоко не дышите, – предупредил мужик, принимая от меня легкое бабкино тело. – Сени и входная стена в огне, прыгай за мной через окно.
   – Разберусь, – лаконично ответил я и последовал ласточкой за ним.
   Любопытные сельчане стояли вблизи от горящего дома, но помогать нашему спасителю не торопились. Собственно, и помогать-то было некому. Наверное, самым резвым среди них был мэр Трофимыч, но он взял на себя функции то ли руководителя, то ли советника.
   – Бабы, женщины, – орал он бесстрастной толпе стариков, бестолково размахивая руками, – надо шустро принести одеяло и положить на него Любку, а потом отнести ее к Семеновне в избу! Я вам кому говорю!
   – Да успокойся ты, Трофимыч, – замахнулась на него пострадавшая. – Без тебя все решим. Избу жалко. Где теперь жить буду?
   – На этот счет ты, Любаша, не беспокойся. Выбирай любую из заколоченных, а завтра мы ее подшаманим, и будет получше, чем твоя развалюха. Что-то участковый не едет. Нешто не видит, что тут творится.
   – Поехали, Гончаров, – тронул меня за плечо мой спаситель, и я невольно вздрогнул, потому как тотчас в нем узнал Носача, или Анатолия Васильевича Котова.
   – Вы? Но как? Почему? Я ничего не понимаю…
   – Это долго рассказывать, а у нас мало времени, если, конечно, вы хотите еще разок встретиться с Кларой Оттовной Стариковой.
   – А вы что же – давно ее не видели? – зло спросил я.
   – Больше суток, но я бы очень хотел увидеть ее еще раз.
   – Вряд ли это получится, она забрала клад и уехала минут двадцать назад.
   – Значит, мы еще успеем ее перехватить. Я знаю, где ее нелегальная берлога, а она об этом даже не догадывается. Кроме того, Клара Оттовна думает, что достаточно меня перепугала и подставила, ей и в голову не может прийти, что я могу начать ее преследование.
   – У меня нет оснований верить вам.
   – Как хотите, тогда я поеду один. Она мне здорово насолила, и я хотел бы сдать ее в руки правосудия. Но она не одна, и мне нужен помощник.
   – На чем же мы поедем? Она угнала у меня машину, – уже не сомневаясь, что он говорит правду, на всякий случай спросил я.
   – Поехали, – подтолкнул он меня к старой, видавшей виды «копейке». – А по дороге я вам все расскажу. Тогда вы сами решите, стоит мне помогать или нет. Меня наняла Зоя Андреевна сразу после того, как вы отказались помочь ей отыскать дедовские сокровища, – трогаясь с места, сообщил Котов. – Я не такой щепетильный, как вы, да и материально живу гораздо хуже. В общем, я согласился с ее предложением и начал розыски по пути, по которому, вероятно, прошли и вы. В один прекрасный момент наши дорожки пересеклись, и я был вынужден вас нейтрализовать.
   – То есть закрыть в церковном подвале и подкинуть нам в машины наркотик?
   – Да, это удар ниже пояса, но так мне приказала покойная Зоя Андреевна. Она же и снабдила меня кокаином. Словом, за дело я взялся рьяно и добросовестно. Вдоль и поперек излазил всю церковь, простучал подвал, обнюхал подземный ход и пещеру. Скрупулезно проверил пять или шесть версий, пока не пришел к выводу, что клад может находиться только у старухи Стешкиной, поскольку именно она долгое время служила сторожихой и кому, как не ей, был известен каждый подвальный закуток.
   Теперь мне нужны были веские улики, но не для того, чтобы припереть ее к стенке, а чтобы самому быть на сто процентов уверенным в ее причастности. И я такие улики нашел. Не знаю, попадались ли вам остатки разбитой рюмки на полу пещеры, но лично мне повезло, и я такой осколок, довольно крупных размеров, нашел. Он был несколько необычной формы…
   – Зеленоватого стекла и с внутренними гранями, – чувствуя отвращение к самому себе, уточнил я. – И на его внутренней части можно было обнаружить следы стеарина.
   – Именно так, значит, и вам попадалось нечто подобное. Я рад, что мы с вами шли по одному пути. Так вот, имея в кармане это вещественное доказательство, я пришел в дом Стешкиной с коробкой конфет, а в ответ она мне поднесла рюмку наливки в граненой рюмочке, что мне и требовалось. Теперь я уже нисколько не сомневался в ее причастности. А потом, когда я рассматривал ее иконостас, я заметил на одной иконе серебряный оклад и неожиданно резко спросил: «Где остальное?!» Она невольно глянула на крышку подполья, и мне стало все ясно.
   В тот же день я доложил обо всем Зое Андреевне. Происходило это в моем нулевом номере, но я тогда понятия не имел, что он давно и пристально прослушивается ее дочерью Кларой Оттовной. Да, слишком поздно я об этом узнал. Да и сама Зоя Андреевна об этом вскоре догадалась, почему и решила немедленно переехать на частную квартиру, которую я ей подыскал.
   Мы начали совещаться, каким образом заставить старуху Стешкину передать нам церковное добро. Была предложена масса вариантов, но ни один из них не давал полной гарантии того, что она согласится расстаться с богатством. Отбирать же ценности силой никто из нас не хотел. Так мы и застряли на мертвой точке. Совещались каждый день, но ни к чему путному прийти не могли. Я продолжал снимать тот номер и…
   – Зачем он вам понадобился? – резко спросил я.
   – Во-первых, он был оплачен, а во-вторых, мне иногда приходилось задерживаться допоздна, и, чтобы не тревожить своих домашних, я иногда там ночевал. Так вот, несколько раз меня украдкой приглашала к себе в кабинет Клара Оттовна и передавала для матери пакет с продуктами.
   – Она что же, сама не могла их отвезти?
   – Нет, потому что адрес и телефон Зоя Андреевна просила держать в тайне. Я доверчиво отвозил эти подарки… и доотвозился. Эта сволочь отравила мать, накачав продукты какой-то дрянью.
   – Она отравила не только мать, но и отчима.
   – Нет, отчима удалось откачать. Но откуда вы об этом знаете?
   – Я там был. А откуда вам известно, что Якова Иосифовича удалось откачать?
   – Я там тоже был, но, вероятно, уже после вас, в момент, когда их выносили. Зоя Андреевна была мертва, а ее муж еще проявлял признаки жизни.
   – То есть получается, что двое суток назад вы своими руками принесли им отравленные продукты?
   – Именно так. Позавчера вечером я отвез злополучный пакет Зое Андреевне, а уже вчера днем не мог до них ни дозвониться, ни достучаться, и тогда, совершенно естественно, я приехал к ее дочери и спросил, не знает ли она, где находится ее мать и как ее найти. Она мне ответила, что не имеет понятия, но я продолжал настаивать, прозрачно намекнув, что у меня есть некоторые основания не совсем ей верить. Вы знаете, как она со мной поступила?
   – Не знаю, но догадываюсь.
   – Да, меня, как и вас, сбросили в гостиничный подвал. У нее в кабинете перед столом имеется люк, прикрытый ковриком, а под столом педаль. Так вот, когда я стал на нее напирать, она просто нажала эту педаль, и я вверх тормашками полетел вниз. Ночью мне чудом удалось оттуда выбраться, и с тех пор я вынужден скрываться от нее и ее головорезов.
   – А у нее их много? – неприятно удивился я.
   – По крайней мере из близкого окружения трое: Павел, Игнат и ее любовник Тимур.
   – Черт возьми, вы бы хоть жене позвонили, она вся извелась.
   – Я звонил. И строго ее проинструктировал, как себя вести в случае прихода незнакомых людей и подозрительных телефонных звонков. Почему вы про это вспомнили?
   – Я к вам заходил днем и звонил сегодня в девять вечера. Она рыдала от горя.
   – Слава богу, значит, это были вы. Уже легче.
   – Откуда Клархен узнала о том, что церковная утварь находится у бабы Любы?
   – Я же вам говорил о том, что нулевой номер прослушивается. В этом я убедился прошлой ночью, когда выбрался из подвала в кабинет. В нулевом номере кто-то был и разговаривал по телефону. Этот разговор я отлично слышал в кабинете.
   – А почему вы думаете, что это был именно нулевой номер?
   – Господи, ну и зануда же вы. Это было понятно из его разговора. Давайте лучше подумаем, как ее аккуратнее взять. Оружия у вас нет?
   – К сожалению, нет. Но если мы заедем в город, то можно что-то придумать.
   – На это у нас нет времени. В берлоге да с церковным добром она долго задерживаться не станет, а постарается побыстрее его перепрятать. А после этого она нам уже неинтересна. Просто-напросто она будет все отрицать и от всего отказываться, и, что самое главное, убийство Зои Андреевны повиснет на мне.
   – Далеко нам еще ехать?
   – Километров пять, но машину мы оставим метров за двести от ее норы, а дальше двинем пешком. Иначе нас заметят и нападут первыми либо просто сбегут.
   – Что это за нора?
   – Кафе на три столика неподалеку от пляжа, всего-то квадратов десять. Пять метров подсобка и столько же банкетный зал. Но именно там она предпочитает крутить свои ночные делишки. Скоро увидите.
   Шел первый час ночи, когда мы подъехали к пляжу и, не доезжая до кафе, остановились в лесочке. Пляж был освещен и безлюден, если не считать двух бомжей, то ли играющих в карты, то ли пьющих водку. Они расположились на песочке неподалеку от кафе, если так можно было назвать освещенный курятник на метровых сваях. Видимо, Клара Оттовна, опасаясь всемирного потопа, решила поднять его над сушей. Курятник был обитаем – об этом свидетельствовало несколько теней, перемещающихся за занавеской, и наличие двух машин возле самого входа. Одна из них была моя.
   Раздевшись до трусов, мы с шумом и хохотом помчались по пляжу в сторону бомжей. Сидели они на границе песка, а кафе стояло уже на твердой почве, и это было очень важным фактором в нашем предприятии.
   – Здорово, мужики, – веселился я. – Вода теплая?
   – Теплая, если изнутри согреться, – многозначительно ответил тощий и рыжий доходяга в тельняшке, но без штанов.
   – А это мы зараз придумаем, – с готовностью расстегнул сумочку Анатолий. – Только уговор: за бутылкой идете вы. А мы с друганом пока искупаемся.
   – Базара нет, – радостно ответил его старший товарищ, и они поспешно отправились за требуемым продуктом.
   Едва они скрылись внутри курятника, как я, подскочив к своей машине, достал из багажника прочный металлический трос, по запарке оставленный мне пьяным трактористом, тащившим меня месяц назад по жирной дачной грязи. Моля Бога, чтобы он выдержал, я зацепил крюк за петлю павильона, а трос к машине. Заняло это не больше минуты, однако и бомжи уже выходили со своей покупкой. Пригнувшись на переднем сиденье, я выдергивал провода из замка зажигания и ждал.
   – Ну, мужики, вы и даете! – возмущался Котов, встречая гонцов. – А как же мы ее потреблять-то будем? Вы бы хоть лимонадику прихватили.