Так, господин Гончаров, расписал ты все как по нотам, да только это больше похоже на игру в поддавки. Ты прикидываешь ситуацию, исходя из результата, то есть рисуешь картинку так, как тебе она больше нравится, а к тому же ты напрочь исключил вариант, в котором бы Кондратов играл роль верного слуги. Я понимаю, что такая версия тебе не нравится, потому как она в пух рушит твой карточный домик. А кроме того, гадать на пустом месте, не имея даже данных экспертизы, в высшей степени глупо. Нужно, как минимум, наутро озадачить тестя, а лучше это сделать сейчас.
   Порывшись в тайнике, я вытащил последнюю плоскую бутылку водки и, не обременяя себя официальными одеждами, постучался в дверь полковничьего кабинета.
   – Какого черта вам надо? – дружелюбно ответил тесть, а я, просунув голову, позвал его на кухню для экстренного совещания.
   – А я тоже заснуть не могу, – пожаловался он, шлепая босыми ногами. – То комары, а то мысли донимать начинают. Второй час, ты что хотел-то?
   – Выпить и закусить, а заодно дать вам на завтра задание.
   – С первым-то я справлюсь, а задание мог дать и утром. Что хочешь?
   – Мне нужно знать заключение экспертизы. Была ли пуля, сразившая Кондратова, выпущена из пистолета охранника.
   – Включился, значит, – ухмыльнулся Ефимов, пододвигая граненые хрустальные стаканчики. – Это несложно, это я узнаю, и если экспертиза готова, то твое поручение можно считать выполненным. Что дальше?
   – Мне нужно знать, где находился Голубев в момент ограбления банка.
   – И это несложно, – неспешно выцедив спиртное, заверил тесть.
   – И последнее, но не менее важное. Вопрос сигнализации. На сейфовой комнате и на входе она одна и та же или это два различных контура? Это первое. Если они различны, то откуда был послан сигнал на милицейский пульт? Это второе. Могли ли полумертвые охранники дотянуться до кнопки и поднять тревогу? А если могли, то с какой точки они это сделали и кто именно. Это третье. Ну и в заключение узнайте для меня домашние адреса Голубева и Кондратова. Как видите, прошу я не много, а взамен девочки, яхта и вилла на берегу моря.
   – Задачу понял, постараюсь завтра к вечеру выполнить. Наливай! А заодно объясни, откуда у тебя такая осведомленность в отношении голубевских пальчиков.
   – Дело в том, что несколькими днями раньше в одной из деревень произошло похожее преступление. Правда, там старушку не подвешивали, скорее всего, она сама умерла от боли и страха, но издевались похожими методами. У нее тоже вывернули стопу и переломали пальцы. Скорее всего, по моим представлениям, от нее добивались дедовского клада. Но она то ли сама ничего не знала, то ли предпочла умереть вместе с фамильной тайной.
   – И богат тот клад?
   – Не в курсе, знаю только, что там серебряное церковное добро, как минимум, начала нашего столетия.
   – Значит, добро немалое, если мерзавцы решились на такое.
   – Вы уже по ночам пьете! – неожиданно входя, прошипела растрепанная Милка. – Активно прогрессирующий алкоголизм. Определенно вас надо расселять, – вынесла она вердикт и злобно скрылась в туалете.
   Пойманные с поличным, мы прикончили бутылку и стыдливо разбежались по комнатам.
* * *
   В одиннадцать часов утра я неспешно прогуливался возле бара «Ночная фея» и прикидывал, что из его широкого, обзорного окна было бы отлично видно весь процесс ограбления. Жаль, что он в ту ночь не работал, но действительно это было так, о том свидетельствовала красивая бронзовая табличка, на которой русским языком был указан выходной день – среда, а начало работы с 12.00. Жаль, а то бы я с удовольствием чего-нибудь выпил.
   Я уже собрался уходить, когда к дверям бара подошла высокая эффектная брюнетка и, порывшись в миниатюрной дамской сумочке, достала ключи. Оказавшись неподалеку, в трех метрах от нее, я вдруг упал, схватился за ногу и жалобно застонал.
   – Что с вами? – оставив свое занятие и показывая великолепные титьки, нагнулась надо мной барменша. – Вы ушиблись?
   – Хуже! – заскулил я щенком. – Кажется, подвернул заднюю конечность.
   – Господи, да как же это? – дыша духами и молодым телом, беспомощно и глупо спросила она. – В больницу ведь надо. Подождите, я открою бар и вызову «скорую».
   – Не беспокойтесь, – слабо, умирающим лебедем попросил я. – Все пройдет.
   – Ничего не пройдет! – открыв дверь и вновь наклонившись надо мной, уверила барменша. – Я помогу вам встать, посидите пока в баре.
   – Вы очень добры.
   Кряхтя и подвывая, я помог ей поднять свое несчастное тело и даже разрешил подставить плечо и обнять меня за пояс.
   В полутемном и уютном баре я сразу же облюбовал себе место возле тонированного окна, откуда отлично, как на ладони, просматривался вход в банк.
   – Не надо «скорую», родненькая, мне уже легче, – со вздохом погружаясь в мягкое полукресло, попросил я. – Посижу у вас минут десять, да и пойду дальше. Если, конечно, можно. Я вас не слишком обременяю?
   – Сидите уж, чего там, – с сомнением глядя на мою ногу, согласилась брюнетка. – А может быть, я все-таки вызову «скорую»?
   – Hе беспокойтесь, самое большее, что вы можете сейчас для меня сделать, – это приготовить крепкий коктейль мне и себе, разумеется за мой счет.
   – Вам я приготовлю, а насчет себя воздержусь, – проходя за стойку, объявила она. – Я все-таки на работе. Сейчас должен появиться бармен, и я бы не хотела лишних и ненужных разговоров.
   – Вот оно что. А я-то думал, что вы и есть бармен.
   – Нет, я хозяйка этого заведения, – выставляя передо мной запотевший стакан и садясь напротив, улыбнулась она. – Что, не похожа?
   – Что вы говорите! – деланно изумился я. – А на вид вы такая простая и добрая.
   – Я и есть простая и добрая, почему я должна быть другой?
   – Как акула капитализма и эксплуататор наемного труда, вы просто обязаны быть жадной, жестокой и желчной. Вас как зовут?
   – Это так важно? – прикуривая сигарету, усмехнулась она.
   – Конечно. Для меня это важно, – с жаром заверил я ее. – Теперь я буду посещать только ваш бар. Меня зовут Костя, можно просто Кот.
   – Ого! – вздернула она крутую тонкую бровь. – Начало многообещающее, и мне не остается ничего иного, как тоже назвать свое имя. – Привстав, с легким полупоклоном она протянула мне руку: – Наталия Федько.
   – Константин Гончаров, – также привстав, назвался я, облобызал ее ручку и почему-то шаркнул ножкой.
   – Однако вы, господин Гончаров, совсем не промах, и я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что вы симулянт и ваша якобы травмированная нога не более как предлог.
   – Вы даже не представляете себе, как ужасно она болит, но, как настоящий мужчина, эту боль выказывать я не вправе. К тому же, видя вас, я забываю обо всем на свете. – Выплюнув всю эту кучу словесного мусора, я уставился в окно и, словно очнувшись, резко спросил: – Зачем вы врете?!
   – Что?.. То есть как?.. – приоткрыв ярко накрашенный рот, захлопала она ресницами. – Простите… Вы о чем?..
   – Все о том же, – жестко, с многозначительной улыбочкой ответил я. – Вы врете и врали, когда заявили, что в прошедшую среду, в ночь ограбления банка, вы не работали!
   – Какая глупость! – придя в себя, заговорила она. – Кто вам это сказал?
   – Мне никто не говорил, – продолжал напирать я. – Я сам это видел. В баре горел свет и виднелось несколько фигур.
   – Не может такого быть, – категорически заявила она и, скривив губы в недоброй улыбке, добавила: – А вы не простой Кот, вы Кот Базилио. Допивайте свой коктейль и уходите, тем более уже собираются сотрудники. Вон и Анастасия Леопольдовна идет.
   В открывшуюся дверь, опасливо и почтительно глядя на хозяйку, прошмыгнула старушенция с морщинистым лицом и повадками искушенной и опытной алкашки. Увы, кажется, моя темная карта бита. С сожалением и досадой я покидал уютный бар.
   – Вы забыли про больную ногу! – язвительно крикнула она мне в спину, а я только махнул рукой и хотел хлопнуть дверью, но и тут не повезло: не позволил амортизатор.
   В расстроенных чувствах, жалкий и посрамленный, я вернулся домой и, не отвечая на дурацкие вопросы супруги, заперся в кабинете.
   Тесть появился только в восьмом часу. Возбужденный и значительный, он вытащил блокнот, усадил меня напротив и, перелистывая страницы, доложил:
   – Проверяющий Юрий Кондратов убит из оружия, принадлежавшего охраннику Демину, находившемуся на посту. Найденная пуля девятимиллиметрового калибра соответствует его пистолету системы Макарова. Кроме того, в стволе этого пистолета присутствуют следы выстрела.
   – Прекрасно, – уныло похвалил я. – А что с Голубевым?
   – Голубев в ту ночь ночевал дома, и это подтверждает жена. Как только его поставили в известность, он тут же приехал в банк.
   – Как он отнесся к произошедшему? Его реакция?
   – Сам я там не был, но говорят, что ему чуть ли не вызывали «неотложку».
   – Так оно и должно быть, – вяло прокомментировал я. – Другого я не ждал.
   – Теперь что касается сигнализации. Действительно, там две цепи, одна общая, а другая стоит на сейфовой комнате, и обе они задействованы на милицейский пульт. Однако сработала общая, та, что контролируется на посту.
   – Значит, все просто и ясно, – совсем упал я духом. – Этот самый охранник Демин, на секунду очнувшись, увидел убегающего Кондратьева, благополучно его пристрелил и поднял тревогу. Ловить в той воде нам больше нечего.
   – Да, все склоняются именно к такой мысли, разве что…
   – Тесть любимый, говори уж, коль начал.
   – Против этой версии решительно настроены медики.
   – А кто они такие и почему они против?
   – Они говорят, что после удара такой силы Демин скоростным транзитом отправился к праотцам. Он не то что очнуться, он ногой дрыгнуть не успел.
   – Много они понимают, – в сердцах сплюнул я. – У человека всегда есть внутренний, неподвластный ему резерв. Орудие убийства нашли?
   – Нет, но предполагают, что это был молоток, Демину он проник в мозг.
   – Ему крупно не повезло.
   – Мне тоже так кажется. Костя, предположим, что все было так, как мы думаем, но как тогда объяснить убийство Голубева? Ведь не за просто так его пытали.
   – Кто его знает, – неопределенно ответил я и до хруста в костях потянулся. – Алексей Николаевич, вам не кажется, что пришло время ужина?
   – Кажется. Кстати, господин Ищенко, заместитель Голубева, сумму вознаграждения за поимку грабителей оставил без изменений.
   – Это он вам сам сказал?
   – Нет, но такую информацию я получил из компетентных источников.
   – Дай бог ему здоровья. Интересно, чем Милка нас сегодня будет кормить?
   – Кому что, а вшивому баня. Я вижу, что ты совершенно охладел к этому делу.
   – Вы абсолютно правы.
   – Но почему?
   – Да потому, что и так все ясно. Орудовал Кондратов со товарищи. Кондратов убит охранником, а сообщники скрылись.
   – Скрылись. Но скрылись с деньгами, а это для нас самое главное.
   – Что-то не улавливаю, – наивно ответил я. – Нельзя ли поподробнее?
   – Ищенко больше переживает не за шефа, а за потерянные деньги, – досадуя на мою непробиваемую глупость, повысил голос тесть. – Ты понимаешь мою нехитрую мысль?
   – Понимаю, но что-то не хочется мне всем этим заниматься.
   – Можно подумать, у тебя есть счет в Швейцарии.
   – И не один. Алексей Николаевич, мне кажется, что нам пора двигаться в сторону кухни. Мой нос учуял жареную картошку, а если перед тем, как к ней приступить, мы хорошенько закусим огурчиком, то будет восхитительно.
   – Было бы что закусывать, – недовольно проворчал он.
   – Мне показалось, что в верхнем ящике вашего стола что-то пищит.
* * *
   Вечером следующего дня я стоял у подножия небольшого утеса, где так любил бывать Алексей Михайлович Крюков. Покрыт он был травой и буйным кустарником, а кое-где даже торчали слабосильные деревца. Заходящее солнце било прямо во фронт, явственно выделяя известковые обнажения, и в их массивах отчетливо виднелись черные дыры пещер и гротов. Всего я насчитал их полтора десятка, но это только видимых, а сколько их скрывается за цепко сплетенным кустарником? Сколько порушено временем и ветрами? Об этом можно только догадываться. Что и говорить, неразрешимую загадку задал мне поп. И не только мне, если брать во внимание смерть Марии Андреевны. Кому-то эти церковные канделябры и купели очень и очень понадобились. Но кому? Кто, кроме старых сельчан, знал о тайне священника Крюкова? Да кто угодно. Наверняка те же реставраторы были в нее посвящены. Реставраторы… Это я как-то упустил, а напрасно, здесь есть отличная пища для размышлений. Допустим, что они, услышав эту историю, развернули буйную деятельность и пустились во все тяжкие вплоть до убийства старой учительницы. Но они ведь до сих пор ничего не нашли. И это дает основание предполагать, что поиски продолжаются. Вот только где? Наиболее вероятными местами захоронения я бы обозначил три точки: сама церковь, настоящий утес и дом священника. В церкви только что прошел ремонт, и надо думать, что реставраторы все облазали с особенным пристрастием. Вести поиски без специальной техники в норах утеса – занятие бесперспективное. Значит, остается поповский дом.
   Солнце уже скрылось за горизонт, вечерние сумерки начали цементировать воздух, а я все сидел под злополучным утесом, толком не зная, что предпринять. Хотя я понимал, что самым благоразумным с моей стороны было бы на все наплевать и забыть. Но то ли по вредности характера, то ли просто от злости на старухиных убийц отступаться почему-то не хотелось.
   Тишина стояла какая-то сказочная и таинственная. В мертвом, холодном свете Волга казалась серебряной и нереальной. Тучи сначала робко, едва слышно касались луны, но, постепенно наглея, вдруг яро набросились на нее черным медведем, и наступила тьма. Чиркнув зажигалкой, я посмотрел на часы. До полуночи оставалось пятнадцать минут. Сбросив наваждение, я поднялся и почти на ощупь дошел до машины. Отсюда начиналась дорога на деревню, и ориентироваться стало легче. Не торопясь, опасаясь споткнуться и свернуть себе шею, я побрел в том направлении.
   Путь до первого сельского домика занял у меня больше получаса. Неожиданно ярко вспыхнула луна. Миновав десяток домов и избу бабы Любы, я уперся в крюковскую изгородь и, открыв калитку, бесшумно проскользнул во двор. Что я искал? Если бы я сам это знал. Просто ноги сами несли, и руководило всем этим какое-то звериное наитие. И чем дальше я шел, тем тревожнее и холоднее становилось под ложечкой.
   Пройдя вдоль дровяника и обогнув дом, я миновал цветник и чуть не вскрикнул от удивления. Разросшийся островок зелени, там, где была старая уборная, отсутствовал, а на его месте скалилась и чернела свежевырытая яма.
   Итак, надо полагать, баба Люба банально меня надула. Только зачем? Тут понятно и козе: она прекрасно знала, что под этой насыпью находится. Старая ведьма!
   Встав на колени, я нагнулся над ямой. Удар по затылку – и я, стремительно набирая скорость, полетел в даль Млечного Пути. Праздничная звездная круговерть вихрем пронеслась мимо, и я навсегда оказался в черной бездне космоса. Холод и кромешная тьма окутали все мое тело, и эта темнота и могильный мрак были совершенно материальны и ощутимы. Они сковывали мои движения, не позволяя двинуть даже пальцем. Не было никакой возможности полнее и глубже вздохнуть.
   Прошло не менее минуты, прежде чем я понял, что похоронен заживо. И от этой догадки я сделался холоднее, чем навалившаяся на меня земля. Кажется, страшнее смерти ничего не придумаешь. Я не умер только потому, что лежал вниз лицом на руках и под ними сохранился воздух, но в самом скором времени, когда кончится кислород, начнется удушье и смерть моя будет мучительна. Придурок, я все-таки добился своего, и ничем теперь себе не поможешь, да и времени мне отпущено совсем капельку. Нужно хоть перед смертью потратить его с умом. Например, хорошенько помолиться. Покаяться Богу в своем неверии, возможно, это поможет мне попасть в рай. И все-таки, господин Гончаров, находясь на смертном одре, я вынужден вам заявить официально – вы кретин и идиот, каких не видел свет. Купиться так за дешево. Наклониться над собственной могилой и при этом бараном подставить под удар затылок! На это не пошел бы и первоклассник. Но какова баба Люба! Старая стерва. Ну ничего, недолго ей осталось. На том свете я встречу ее подобающим образом! Что это?!
   Неясный, едва различимый разговор надо мною заставил мое сердце подпрыгнуть от радости и надежды. Неужто чья-то добрая душа проследила мой путь и решила мне помочь? Если так, то я всю жизнь буду за нее молиться!
   Уже через десять минут, извлеченный Григорием Федоровичем и Александром Трофимовичем, дрожащий и страшный, пританцовывая от холода, я слушал рассказ бабы Любы.
   – Еще светло было, когда я их заприметила. Один раз проехали, другой, а потом машину оставили за последним домом и, крадучись, зашли сюда. Мне из окошка-то не стало видно, так я в огород переметнулась и гляжу во все глаза. Солнышко уже село. Они посовещались, погалдели и начали копать. Потом совсем стемнело, луна скрылась, и все. Я было хотела их шугануть, да забоялась. Дай, думаю, до Трофимыча добегу, а там сообща и решим, что с ними делать. Только у плетня пошевелилась, а они услышали. Один другому говорит: «Кто-то здесь есть». А тот ему отвечает: «Иди посмотри, а если что, то лопаткой по тыкве – и концы в яму». Тут я совсем перепугалась. Замерла на месте. Стою ни жива ни мертва. Думаю, эти точно порешат, не сморгнут, верно, они и погубили Маньку. Ну пошарили они фонариком, слава богу, меня не заметили, взялись и копать уборную. Ну, думаю, совсем чокнутые люди, а сдвинуться все одно боюсь. Сколько прошло – не знаю, наверное, около часа, а может, и побольше. Выкопали они яму и стали друг друга матом крыть, а тут аккурат и Константин забрел. Они всполошились и в цветы залегли. Константин-то нагнулся, хотел яму посмотреть, ну, тут они его и жахнули. Думаю, убили, наверное, а выйти не могу, ноги не слушаются. Подождала, когда они тебя закопают да уедут, а потом уже за подмогой побежала. Слава богу, успела.
   – Спасибо тебе, тетя Люба. А на какой машине они приезжали?
   – Так на обыкновенной, на белой.
   – На белой – это хорошо, а какая марка?
   – Я в этом не разбираюсь, машина – она и есть машина. Ну вот такая же, как у тебя, только белая, а стекла на ней черные.
   – Понятно, а они друг друга по именам называли?
   – Не припомню, далековато мне до них было, плохо слышно.
   – Ну что ж, и на том спасибо.
   – Спасибом тут не отделаешься, – справедливо заметил Трофимыч.
   – Господи, ну конечно, – суетливо спохватился я. – Но где в такое позднее время можно взять? Половина второго.
   – Было бы на что, – ухмыльнулся Федорыч, – а где – это мы сами скумекаем.
   – А где будем пить за мое воскрешение? – передавая деньги, осведомился я.
   – А вот к Любе, к твоей спасительнице, и пойдем, – порешил мэр. – Не выгонишь?
   – А чего мне? Наоборот, хорошо. Люди в избе. А то я страху-то сегодня натерпелась! Не приведи господь.
   Празднование воскрешения из мертвых затянулось до утра. Только с рассветом пьяные и сытые старики расползлись по домам, а я с позволения бабы Любы на пару часов прикорнул на ее кухонной койке.
   С перебинтованной гудящей головой, как во сне, в десять утра я уселся за руль.
   Ну что, Константин Иванович, надеюсь, урок пойдет впрок и последний инцидент заставит вас поумнеть. Можно сказать, с того света вас вытащили.
   Безусловно, господин Гончаров, теперь я буду осторожнее. Однако ответьте мне, что означало это нападение?
   Оно означало простую истину: если ты и впредь будешь совать свой нос туда, куда тебя не просят, ты его попросту лишишься. А еще это означает то, что бандиты не отказались от надежды завладеть церковным добром. Но тебя это больше не должно волновать, разумеется, если ты собираешься еще немного пожить.
* * *
   …К моему появлению Милка отнеслась своеобразно, с присущей ей характерностью.
   – Доигрался? – с трудом скрывая торжество, ехидно спросила она.
   – Замолчи, женщина, – слабо отмахнулся я. – Не до тебя.
   – Погоди, скоро тебе напрочь голову скрутят, идиот!
   – Стерва, – подумав, парировал я. – Ты, наверное, этого ждешь не дождешься.
   – Очень ты мне нужен! – хмыкнула она, вытаскивая флакончики перекиси и спирта. – Садись, не дергайся, я как следует обработаю и поменяю повязку. Кто тебе накрутил эту тряпку? – обливая голову перекисью, брезгливо спросила она.
   – Баба Люба, – вступаясь за свою спасительницу, обиженно ответил я. – Если бы не она – лежать бы мне в сырой земле.
   – И чем это тебя звезданули?
   – Не знаю, но, по логике вещей, ударили лопатой.
   – Господи, да где ж тебя носило? На кладбище, что ли?
   – Ты недалека от истины, – послушно подставляя голову, ответил я. – Меня ударили, а потом закопали в старом сортире, где холодно и страшно.
   – Еще лучше! – с хрустом отдирая марлю, воскликнула Милка. – Мамочки, да ты знаешь, что тут у тебя творится?
   – У меня глаз на затылке нет.
   – У тебя их вообще нет. Собирайся и мотай в больницу.
   – Сама туда иди. Умная какая. Как разбинтовала, так и забинтовывай, и больше от тебя ничего не требуется.
   – Пожалуйста, – фыркнула она. – И так кретин, так еще столбняк схватишь.
   – Много болтаем, – строго заметил я. – Обрабатывай рану, и точка.
   – Как хочешь, но учти – сначала я должна выщипать тебе волосы вокруг раны.
   – Щипли, – самоотверженно согласился я, и началась пытка.
   – Не ной, козел. Не мама велела, сама захотела, – периодически подбадривала она, на что я не менее любезно отвечал:
   – Инквизиторша! И даже инквизиционный трибунал содрогнулся бы от твоих зверских деяний. Палачиха.
   – Еще одно слово – и тебе станет еще больнее, – пообещала она.
   На такой вот ноте мы закончили разговор и перевязку, после чего я удалился отдыхать и проспал весь день и ночь до следующего утра, благо никто меня не беспокоил. Блаженный сон временами чередовался с могильным ужасом и кошмарными подробностями, недавно пережитыми мною. Тетя Люба, моя избавительница, почему-то являлась ко мне с косой и старательно сталкивала меня в яму, и ей помогал сельский мэр, господин Трофимыч.
   Утро следующего дня опять началось с сеанса пыток. Милка вновь решила менять мне повязку, и делала она это с удовольствием, с великим изуверским наслаждением. Даже не удосужившись как следует обработать перекисью, она кровожадно рвала бинт, и от этого мне было больно и тоскливо.
   – А понежнее нельзя? – сквозь слезы проскулил я.
   – Пусть понежнее с тобой твои шлюхи обходятся, – категорично ответила она и рванула конец бинта вместе с остатками мозга. – Нежный какой!
   – Да, я натура утонченная и грубость не приемлю, – застонав от боли, заметил я. – А вы грубая и безжалостная женщина, вся в папашу-солдафона.
   – Такая уж у нас порода, – вкрадчиво ответила она, промывая рану чистым спиртом. – Терпи, Котик, терпи, козел.
   Резко и неожиданно в дверь позвонили. Бросив на полпути свою работу, Милка помчалась открывать, а я тем временем поспешно принял внутрь ее спиртовой запас.
   – Костя, это тебя, – входя, доложила супруга и, заметив порожний флакончик, безнадежно махнула рукой. – Будешь говорить или как?
   – Или как. Кто там, кому я понадобился, черт бы его побрал?
   – Не его а их, – спешно наматывая остатки бинта, уточнила она. – Там тебя спрашивают мужчина и женщина, судя по всему муж и жена. Оба преклонного возраста и говорят с легким акцентом. Я провела их в отцовский кабинет. Мне кажется, это солидные клиенты и тебе не придется ночами болтаться по кладбищам, ежеминутно рискуя оставить меня вдовой. Будь умницей!
   – Сначала заслужи это, – покидая кухню, огрызнулся я.
   В тестевском кабинете на диване, взявшись за руки, чинно сидела представительная пожилая парочка. На вид им было порядка шестидесяти-шестидесяти пяти лет. Он, несмотря на приличное брюшко, был одет в фирменную рубашку и джинсы, она же в простенькое хлопчатобумажное платье, вероятно очень дорогое. Крючконосый старик с выпуклыми рыбьими глазами был лыс, но этот недостаток компенсировала обильная черная поросль на руках, которая покрывала всю видимую площадь, вплоть до самых пальцев, украшенных двумя массивными перстнями. Старуха была заметно выше своего супруга, и это несоответствие она как будто хотела подчеркнуть невероятной худобой и умопомрачительными, густыми волосами. Совершенно седые, серебрясь, они спускались ниже плеч, так что сзади старуху вполне можно было принять за девушку, тем более что плечи и спину она держала безукоризненно ровно. Голубые, еще не поблекшие глаза, прямой нос и правильный рот говорили о том, что когда-то она была чертовски красива. В отличие от хвастливого спутника, на ее руке значилось только одно скромное обручальное кольцо.
   – Здравствуйте, – закончив беглый осмотр гостей, с порога вежливо поздоровался я.
   – Здравствуйте, – поднимаясь навстречу, ответил толстяк. – Вы Константин Иванович Гончаров? Я правильно понял? – преданно глядя в глаза, грассируя и курлыкая, спросил он.
   – Вы правильно поняли, – улыбкой подбодрил я его. – Чем могу быть полезен?