Петров Михаил. Гончаров приобретает популярность

   – Вот как? – уцепился я за едва уловимую мысль. – А где эти тетради сейчас?
   – Откуда ж мне знать. Она раньше хотела музей сделать. Ну не только про деда, про все наше село, а потом и село-то кончилось. Она сильно переживала, и в район и в город ездила, пороги сбивала, да только никому до нашего Белого никакого дела не было. Манька оттого даже заболела, всю зиму с койки не вставала и перестала об этом говорить.
   – Баба Люба, а ты не знаешь – те церковные ценности, что припрятал ее дед, нашлись или до сих пор лежат в тайниках?
   – А кто их находил? Никто. Алексей Михайлович один их прятал, до лучших времен, когда люди образумятся и подобреют. А только, видно, зря все это…
   – Где жил священник? Где был его дом?
   – Так вот же он. – Через окно она показала на осиротевший теперь дом Марии Андреевны. – Маня там жила.
   – Что-то не похож он на поповский дом, – недоверчиво пробормотал я.
   – Почему не похож?
   – Маленький больно, у попов-то по селам вон какие хоромины были отстроены…
   – Твоя правда, были хоромины, да только он их еще до революции под школу приспособил. Такой уж он был человек. Нынче таких не встретишь. Нынешние навыворот все к себе тянут. Сейчас того дома нет, в войну сгорел, а то, что осталось, мы на дрова растащили. Зимы военные на Волге лютые стояли. Вот оно как.
   – Баба Люба, как ты думаешь, мог ли Алексей Михайлович перед своей смертью кому-нибудь сообщить о том месте, где он спрятал церковные ценности? Например, своему сыну, отцу Марии Андреевны?
   – А кто ж его знает, но навряд, иначе бы Андрей Алексеевич потом все рассказал сельчанам и Маньке, а он смолчал. Да и когда Алексею Михайловичу было рассказывать? К обеду его уже убили. А так-то разное судачат…
   – Ну а как по-вашему, где священник мог схоронить церковное добро? Может быть, в собственном доме или в самой церкви?
   – Что ты! Церкву-то чекисты тогда на семь раз всю прошерстили, да и потом мы, ребятишки, ее насквозь да поперек излазали. Нет там ничего, а дома и подавно, Манька за семьдесят-то пять лет каждую паутинку там знает. Неужто ты, Константин, думаешь, что из-за тех окладов да паникадил и приняла она смертушку?
   – Вполне возможно.
   – Ох ты господи! Знал бы дед ее, что так оно обернется…
   – Это только мое предположение, а на деле, может, и не так. Церковь у вас стоит ухоженная. Она действующая?
   – А для кого ей действовать? Ее отремонтировали и закрыли, говорят, что скоро будут туристам показывать. Исторический памятник! А кто этот исторический памятник спас? К Маньке даже ни разу и не зашли.
   – Стоит ли удивляться, вы столько лет прожили – ко всему пора привыкнуть. А что там было до того, как ее решили отремонтировать?
   – А чего там только не было. И дворец культуры, и спортивный зал, и склад. А ты пошел, что ли? А то мне собираться пора, скоро хлеб должны подвезти. Нам хлеб-то раз в неделю завозят. Не прозевать бы.
   Распрощавшись с бабусей, я пешком отправился к церкви, благо было до нее не больше двух шагов. Вблизи она оказалась не такая уж маленькая, как смотрелась из окна машины. Обойдя вокруг и проверив замок на прочность, я высчитал, что площадь ее составляет не меньше четырехсот квадратных метров, а если считать задний пристрой, то и того больше. Кроме пристроя, сторона, обращенная к реке, имела дворик, и довольно большой. В нем, по правую сторону, расположилось добротное каменное здание типа барак, очевидно хозяйственного назначения. Как и церковь, оно было закрыто на висячий замок внушительных размеров. По левую же сторону почти на полтора метра были подняты стены капитального строения непонятного назначения. Пустые бочки из-под краски и различный еще не убранный строительный мусор говорили о том, что совсем недавно здесь велись, а может быть, и ведутся ремонтно-строительные работы.
   Нет, надо признать, что после НКВД, ребятишек и зодчих мне здесь делать нечего.
   Дом священника Крюкова не только опечатали, но для убедительности еще и заколотили досками. Секунду поколебавшись, я распахнул калитку и во второй раз зашел во двор. Сделав шаг, огляделся, но теперь уже спокойно и внимательно.
   Вход в дом находился в пяти метрах, прямо напротив калитки. С правой стороны от крыльца расположился полупустой дровяник, а от него, вдоль дома, дорожка вела в огород. Шагнув на нее, я обнаружил цветник, а за ним навес погреба, тоже разместившегося справа. За погребом, через густо поросший участок, смотревшийся здесь совершенно неестественно, виднелся полуразрушенный сарай и какое-то дощатое строение непонятного назначения, но тоже в аварийном состоянии. Между ними затаился щелястый, покосившийся сортир, обещавший развалиться уже в этом полугодии. Всю левую, большую часть двора занимал богатый, хорошо ухоженный огород. Видимо, с него и кормилась бывшая учительница и попова внучка.
   Возвращаясь по дорожке назад, я как следует рассмотрел заднюю стенку дома и был достаточно удивлен, когда заметил в ней дверь. Продравшись сквозь буйно разросшуюся зелень, я вошел в незапертое помещение.
   В комнату, величиной не уступающую той, где жила Мария Андреевна, не меньше как десятилетие не ступала человеческая нога. Это я понял сразу, потому как чуть было не провалился сквозь доски напрочь прогнившего пола. С опаской перескочив на достаточно целый участок, я смог осмотреться, благо солнце в этот час хоть с трудом, но пробивало мутную броню запыленных стекол. Трудно было сказать, кто здесь когда-то жил, потому как, кроме дряхлого стола, сундука да железного остова койки, здесь ничего не было. Со всяческими предосторожностями, пробуя зыбкий настил, я двинулся к укладке. Она оказалась на замке, но достаточно было небольшого усилия, чтобы трухлявое дерево тут же отпустило ржавые гвозди накладки и пробоя. Едва я откинул крышку, как в нос шибануло затхлой стариной и плесенью. Среди полуистлевшей одежды и обуви в глаза сразу же бросилась довольно большая шкатулка, а точнее, наспех сколоченная деревянная коробка, лишенная каких бы то ни было украшений. Кажется, я нашел что-то интересное…
   – И не стыдно тебе совать свой длинный нос куда не следует? – неожиданно спросил меня голос за спиной.
   – Нет, баба Люба, – не поворачиваясь, ответил я, – мы ведь хотим найти убийцу Марии Андреевны. Но чтобы это сделать, мне нужно знать как можно больше.
   – Найдешь ты его, держи карман шире.
   – Ты знаешь, кто раньше жил в этой половине дома?
   – Сколь себя помню, так никто тут не жил, а раньше, говорят, здесь Алексея Михайловича мастерская была.
   – Так он у вас еще и художником был, ну не поп, а чистый Леонардо да Винчи.
   – Он не картинки тут рисовал, – строго возразила бабуся. – Он сапоги чинил.
   – Понятно, – устыдившись своих крамольных мыслей, виновато протянул я и, повернувшись к ней, спросил: – А ты не знаешь, что находится в этой шкатулке?
   – Случалось видеть, там Манька хранила свои тетради, те самые, о которых я тебе говорила, а что там лежит сейчас, я не могу знать. Открой.
   – Попробую, – с готовностью согласился я и открыл короб.
   Баба Люба говорила чистую правду. Кроме двух стопок обычных школьных тетрадок, внутри ничего не обнаружилось.
   – Ты не будешь возражать, если на пару дней я заберу их с собой?
   – А мне-то что? Бери хоть насовсем. Кому они теперь нужны? Да и сама Манька еще при жизни от них отказалась. Однако пойдем отсюда, негоже по чужим домам шарить. Что люди о нас подумают?
   Проходя мимо погреба, я не удержался и, кивнув на буйно разросшуюся, дикую траву, спросил:
   – Что это, баба Люба? Кругом все ухожено и подстрижено, а здесь, как на необитаемом острове, трава по пояс.
   – А тут у нее раньше уборная была, что же прикажешь – огурцы тут сажать? Ну, Константин, с богом! – попрощалась она, когда мы вышли на дорогу.

* * *

   Засесть за тетради Марии Андреевны мне в тот день не удалось, потому что сразу по приезде я завалился спать, а вечером вернулся тесть-полковник и в очередной раз меня озадачил. Правда, на этот раз дело не касалось его лично, и от этого уже становилось легче.
   – Банк бомбанули, – садясь за стол и впиваясь в шницель, со вкусом сообщил он.
   – И конечно, его охраняли ваши орлы из «Сокола», – хрюкнув, продолжил я его мысль.
   – На сей раз ты ошибся, – победно глядя, словно выиграв лотерею, возразил он. – Охрана там была собственная, банковская. И теперь она недосчитывает трех человек. Три трупа. Появились вакансии, можешь идти и устраиваться.
   – Перебьюсь. А банк-то какой? – не сдержав любопытства, поинтересовался я.
   – Если говорить точнее, то не банк, а филиал банка «Энерго». Это в нашем районе, тут недалеко, возле бара «Ночная фея», – так тебе будет понятней.
   – И намного их разгрузили?
   – Прилично! Десять тысяч марок, почти двадцать тысяч долларов и около полумиллиона наших родимых рубликов.
   – Однако недурственно, но и не очень много.
   – И плюс к этому три трупа или два, черт их там разберет.
   – Вы хотите сказать, что наличие третьего мертвеца вызывает сомнение? Наверное, ему стало невмоготу смотреть на ваши ментовские рожи, поэтому он решил тихонько покинуть место происшествия.
   – Ты у меня сейчас договоришься, – недвусмысленно вытирая волосатый кулак, пообещал тесть. – Где Милка?
   – А кто знает, где ее черти носят. Сам вырастил блудливую дочь, а с меня спрашивает. Я как часа три тому назад приехал, так ею и не пахло.
   – Тогда возьми у меня из «дипломата», один хрен мне сегодня презент притащил. Уверяет, что настоящий, армянский.
   – Оригинально вы, господин полковник, изъясняетесь, – оскалился я, открывая кейс. – Если бы я вас не знал столь долго, то подумал бы черт знает что.
   – Всякий понимает в меру своей испорченности, – колдуя над коньяком, проурчал он. – Вот сейчас попробуем, какой он настоящий, а если соврал, козленыш, то я ему завтра его в задницу вылью.
   С первыми каплями по кухне пошел сказочный, давно забытый аромат. Козленыш был прощен, а у нас с тестем сразу улучшились отношения.
   – Так что там с третьим трупом? – интеллигентно закусывая тоненьким ломтиком яблока, напомнил я. – Был он или не было?
   – Конечно был, но в том-то и весь сыр-бор, что лежал он неправильно.
   – Поясните. А лучше просто все расскажите с самого начала.
   – Откуда мне знать, где это самое начало. А картинка выглядела так: один охранник с проломленным черепом, воткнувшись носом в стол, сидел перед работающим телевизором. Вокруг головы лужа крови, а в руке, тоже лежащей на столе, он держал пистолет. Оружие было направлено в сторону выхода, в дверях которого и лежал тот самый третий труп старшего охранника или проверяющего, черт их разберет, Юрия Кондратова. Тебе понятно?
   – Пока не очень, но продолжайте.
   – И убит Юрий Кондратов выстрелом в затылок. То есть словно бы вроде как стрелял в него охранник, находившийся на посту, тот самый, что умер перед работающим телевизором. Это загадка номер один. Вопросы есть?
   – Есть. У Кондратова было оружие?
   – Да, но оно находилось в кобуре. Можно назвать это загадкой номер два.
   – Можно, но продолжайте. Где находился второй охранник?
   – Он лежал возле открытой сейфовой комнаты абсолютно мертвый. Ему, как и первому, до мозгов раскроили затылок.
   – Очевидно, это сделали после того, как он открыл грабителям комнату?
   – Я тоже так думаю. Открыл комнату и выключил сигнализацию, потому как на пульт в милиции сигнал до поры до времени не поступал.
   – А разве отключение сигнализации входит в обязанности охранника?
   – Да, и очень часто. Он даже может открыть комнату с сейфом, но и только, на этом его компетенция кончается. К самому сейфу он уже не допускается. Как и в нашем случае. Итак, охранник номер два открывает комнату, после чего они его убивают и, вскрыв автогеном сейф, вытряхивают все его содержимое. Сразу же уточню, что сварщики они хреновые, сейф разрезали очень грязно, но это к слову, для информации к размышлению.
   – Благодарю вас, товарищ полковник, под ваш коньяк размышляется чудесно, но вы позволите мне задать вам нескромный вопрос: вы все это видели своими глазами или пересказываете с чьих-то слов?
   – Все это я видел собственными глазами, а как я туда попал – это уже вас, господин Гончаров, волновать не должно. Вам наливают – вы пейте, вам рассказывают – вы слушайте. Итак, на чем я остановился? Ну да, сварщики они хреновые, но тем не менее с работой своей справились, забрали деньги и были таковы. А вот теперь я задам загадку номер три. И заключается она в том, что неожиданно в милиции на пульте прозвучал сигнал. Группе потребовалось меньше четырех минут, чтобы прибыть на место и зафиксировать нарисованную мною картинку. Что скажешь?
   – Коньяк хорош!
   – Попробовал бы он подсунуть мне дерьмо. Но ты отвлекаешься.
   – Конечно, потому что вы не даете мне сосредоточиться. К моменту приезда бригады деньгами уже не пахло?
   – Не только деньгами – уже не пахло грабителями.
   – И орудие убийства тоже на месте преступления обнаружить не удалось.
   – Ничего, что хотя бы издали на него походило.
   – И экспертизой еще не установлено, из какого оружия был убит старший охранник?
   – Так быстро только блохи плодятся.
   – И из окружающих домов, как водится, никто ничего не видел.
   – Это уж точно, да там и дома-то стоят в некотором отдалении, а рядом только бар «Ночная фея», расположенный напротив, через бульварчик.
   – И обслуга этого бара ничего не заметила?
   – Ничего, потому что вчера он не работал.
   – Удивительное совпадение!
   – Ничего удивительного, у них вчера был запланированный выходной. Неужели тебе трех загадок недостаточно?
   – Четырех, – сразу же увеличил я число, а подумав, добавил: – Четырех или одной.
   – Не понимаю, – сознался тесть и слегка наполнил мою рюмку. – Поясни.
   – Четвертый вопрос заключается вот в чем: а зачем охранники открыли дверь? На него можно ответить двояко. Если это были грабители, то с повестки дня этот вопрос все равно не снимается, а если это был проверяющий – их старший охранник, то ваши загадки под номерами один и два автоматически отметаются.
   – Не понял.
   – А это значит при втором варианте, что ограбил банк и убил охранников не кто иной, как сам господин Кондратов. Перед смертью на секунду очнувшись и увидев удаляющегося Кондратова, охранник послал ему вслед пулю, попавшую точно в цель. Ну а подельники убитого, видя такой конфуз, поспешили поскорее убраться вместе с деньгами.
   – Об этом я тоже думал, но в таком случае ситуация становится и вовсе непонятной. Ответь – кто включил сигнализацию?
   – Не знаю. Отстаньте, я очень устал.
   – Тогда и не выдрючивайся, не изображай из себя проницательного сыщика.
   Довольный моим поражением, тесть в приступе благодушия налил мне чуточку больше.
   – А я и не выдрючиваюсь. Это все вы ярлыки мне клеите, а мне на это плевать, как и на ваш банк, кстати.
   – А напрасно, – многозначительно изрек тесть и злобно скинул моего кота с диванчика. – Напрасно, за поимку этих грабителей или хотя бы за наколку господин Голубев обещает приличное вознаграждение.
   – Что это еще за Голубев? – извиняясь перед котом за полковничью грубость, осведомился я. – Наверное, директор?
   – Точно, только не директор, а управляющий. Петр Николаевич Голубев.
   – И сколько он там сулит? – непроизвольно поинтересовался я.
   – Если удастся вернуть деньги, то на простенький «жигуленок» хватит.
   – Заманчиво, а если деньги они успели куда-то вкачать, тогда что?
   – Тогда половину этой суммы, что тоже совсем не плохо.
   – Даже очень хорошо, – проворчал я недовольно. – Остался сущий пустячок – найти и захомутать этих самых грабителей, которые наверняка вооружены.
   – Не обязательно их хомутать и вязать. Достаточно простой информации.
   – Надо подумать, переговорить с этим самым Голубевым, – ответил я и оставил тестя наедине с его прожектами и недопитым коньяком.
   Весь следующий день я посвятил многочисленным записям Марии Андреевны, воспоминаниям современников ее деда, Алексея Михайловича Крюкова, надеясь в них найти объяснение загадочного убийства старой учительницы. Почерк у нее оказался крупный и отчетливый, читалось легко, но все равно последнюю тетрадь я отложил только вечером. Ничего существенного почерпнуть мне не удалось, кроме того, что полтора десятка поповских земляков на разный лад талдычили о его святости и альтруистических наклонностях. О месте возможного захоронения церковных ценностей не было сказано даже намеком, и вообще такой вопрос Марией Андреевной не затрагивался. Это можно было расценивать или как ее полное безразличие к этой теме, или как нежелание выносить ее на страницы записей. Один лишь момент в какой-то мере меня заинтересовал – любил, оказывается, поп гулять по крутому берегу Волги, а особенно возле торчащего там небольшого утеса. Эту его страстную любовь констатировало несколько человек, но ничего существенного мне это не давало. На самом деле, не вооружаться же мне фонарем, киркой да лопатой и кротом ползать по пещерам, гротам и карстам, всякий раз рискуя провалиться в преисподнюю! Да и вероятность, что поп запрятал ценности там, невелика, все-таки расстояние до села будет не меньше километра. Нет, видимо, с мыслью о крюковском тайнике придется расстаться, а значит, и на след убийц мне выйти не суждено. И вообще лучше оставить эти кладоискательские бредни, а всерьез заняться делом и добычей хлеба насущного. К тому же дорогой тесть уже предлагает вполне конкретное и выгодное предприятие.
   О том, что я согласен с его предложением, я поведал ему, едва только он показался на пороге, и был удивлен последовавшей реакцией.
   – Умный! – сплюнув, обронил он и, не снимая штиблет, скрылся в сортире.
   – Таким уж родился! – досадливо крикнул я в закрытую дверь и тоже сплюнул.
   – Вы чего это тут раскаркались? – возмутилась выглянувшая из комнаты Милка. – Совсем с ума посходили! Идите на улицу и плюйте хоть до утра, хоть друг на друга. А здесь я вам этого делать не позволю, домработницы у меня нет! Где отец?
   – В сортире заперся, злой как черт, наверное, запором мучается. На кефир ему пора переходить, а он все водку хлещет.
   – Поговори там у меня! – грозно предостерег полковник и спустил воду. – Значит, решил помочь Голубеву и отыскать грабителей? – уже выходя, желчно спросил он.
   – Конечно, а почему бы не помочь хорошему человеку? – радостно согласился я.
   – Долго же ты думал, так долго, что и помогать-то уже некому, – закрываясь в ванной комнате, загадочно сообщил он.
   – Милка, быстро накрывай на стол, – своевременно распорядился я. – Не видишь разве, папенька не в духе и хороший ужин быстро поможет ему установить равновесие души.
   – Что вы тут хвостами бьете? – выходя из-под душа и оценив приготовленный ужин, довольно прогудел он. – Не приемлю я подхалимаж, а особенно мелкий.
   – Обижаете, Алексей Николаевич, мы к вам со всем нашим уважением, а вы… Так что там случилось с Голубевым?
   – Отлетался наш Голубь! Почему на столе нет спиртного? Повесился Петр Николаевич! Отходили его ноженьки по банковской горенке.
   – С жиру-то! – подала реплику Милка. – Уже не знают, какой аттракцион придумать!
   – И когда он свершил над собой этот суд? – с сожалением спросил я.
   – А черт его знает, – одобрительно глядя, как дочь наливает ему спирт, безразлично ответил полковник. – Ночью, наверное.
   – При активном содействии любимой супруги?
   – Нет, он не дома повесился, – сглотнув слюну, а потом и спирт, сообщил тесть.
   – Значит, на рабочем месте? До последнего вздоха не покидая трудовой вахты?
   – Опять не угадал, – сочно захрустев огурцом, возразил тесть. – Вздернулся он вдали от шумной толпы, в лесочке на свежем воздухе, эстет, надо полагать…
   – И с чего бы это он? – неподдельно удивилась Милка. – Даже если вскрылась какая-то афера, то от этого они нынче не вешаются, а, напротив, цветут и пахнут.
   – Наверное, от несчастной, неразделенной любви? – горестно выдвинул я предположение и машинально потянулся к спиртовой колбочке, но, получив по рукам, тут же себе возразил: – Хотя надо признать, что милее денег у них дамы нет. Непонятно. А он хоть записочку-то оставил?
   – Ничего он не оставил, – выжидательно глядя на дочь, ответил полковник. – Говорят, висел себе на дубовом суку да ножкой сломанной покачивал.
   – Почему же сломанной? – живо спросил я.
   – Потому что она была вывернута у него в голеностопном суставе. Людмила, тебе не кажется, что ты дурно относишься к своим обязанностям? Уже целую вечность моя рюмка пуста.
   – Хватит! – отрезала Милка, а меня словно стукнули дубиной по лбу: перед глазами явственно проявилась картинка, увиденная в крюковском доме, – распростертое тело Марии Андреевны, ее переломанные пальцы и вывернутая стопа.
   – Алексей Николаевич, – стараясь скрыть охватившее меня возбуждение, заторопился я, – пальчики господина Голубева были, конечно, переломаны?
   – А ты откуда знаешь? – удивился он. – Небось сам постарался?
   – А то как же! – довольный своей, догадкой, рассмеялся я. – Всю ночь этим занимался. Меня вот что занимает. Почему вы думаете, что он повесился сам?
   – А никто так не думает, просто я хотел преподнести тебе картинку такой, как она есть, и посмотреть на твою реакцию. Она оказалась более чем положительная, только вот откуда ты мог знать про его пальцы?
   – Расскажу позже. Значит, у нас есть все основания предполагать, что перед тем, как повесить, Голубева пытали.
   – Выходит, что так, – задумчиво обсасывая куриную ногу, согласился тесть.
   – Тогда спрашивается: зачем и, самое главное, кто?
   – Спроси что-нибудь полегче.
   – Спрошу: в лесок, на место будущей казни, он приехал на собственной машине или его заботливо подвезли убийцы?
   – Не знаю, насчет этого я не спрашивал, но могу добавить, что его личные вещи, как и карманные деньги, были нетронуты.
   – Как и кто его нашел?
   – В банке его отсутствием были обеспокоены с утра. Звонили домой, но его супруга заявила, что он вообще не ночевал дома. Естественно, поехали к любовнице, но и она знать ничего не знала. Уже хотели заявлять в милицию, когда он нашелся, а точнее, его нашли отдыхающие профилактория «Ласточка». Случилось это ближе к обеду, а к пяти часам я уже получил некоторую информацию, которой добросовестно с тобой поделился. Даю тебе, как говорится, карт-бланш.
   – Благодарю, но теперь его можно подвязать коту под хвост.
   – Можно, – подумав, согласился Ефимов, – но зачем?
   – Затем, что это дело перестало меня интересовать.
   – Почему так вдруг и сразу? – воззрился на меня полковник.
   – Потому что тот господин, который обещал приличное вознаграждение, сам мертв, а это, как вы сами понимаете, существенно.
   – Я думаю, что его заместитель, господин Ищенко, не будет менять решение своего бывшего шефа, а даже, напротив, увеличит гонорар.
   – Эти ваши думы меня мало трогают. Пока вы не дадите мне четких гарантий, я не ударю и пальцем о палец.
   – Резонно, – согласился тесть, и на этом разговор был окончен.
   Что же получается? – думал я ночью, ворочаясь и проклиная бессонницу. Имеет ли Голубев отношение к ограблению собственного банка? Судя по всему, да, иначе как объяснить его нелепую смерть? Совпадение? Чушь, таких совпадений не бывает, конечно, он каким-то образом замешан во всей этой истории, и моя задача – узнать, каким именно. Напрашиваются два варианта – или он сам был одним из участников ограбления банка, что маловероятно, потому как от добра добра не ищут, или он владел некоторой информацией, позволяющей отыскать грабителей. Да, так оно, скорее всего, и было. Теперь неплохо было бы разобраться с личностью Кондратова и его участием во всей этой истории. Кто он? Верный и преданный страж, не пощадивший живота своего ради сохранности банка, или неудачливый организатор налета? Вопрос сложный, и без помощи полковника ответить на него я не смогу. Перво-наперво нужно точно узнать, из какого оружия он застрелен. Если из пистолета полумертвого охранника, то это дает основание говорить о нем как о мерзавце и ренегате, а если он убит из неустановленного, ненайденного оружия, то можно полагать, что прикончили его бандиты при попытке их задержания. Все это хорошо, господин Гончаров, но как вы мне объясните неожиданно ожившую сигнализацию? Ее вдруг проснувшаяся активность непонятна и в том и в другом случае. Может быть, полумертвый охранник, стрелявший в Кондратова, собрал последние силы и героически послал сигнал на пульт? И этот вопрос нужно поставить перед Ефимовым, и если это подтвердится, то тогда все более или менее сходится. Допустим, что проверяющий ночью потребовал открыть дверь. Охранники подчинились его приказу и пустили волка в овчарню. Он обозначил проверку и сел позади парней смотреть телевизор, а когда те успокоились, то долбанул одного из них молотком по черепу, а второму, под пистолетом, приказал сдать оружие, отключить входную сигнализацию и впустить своих подельников, что перепуганный парень и сделал. После того как вошли дружки, он заставляет своего подчиненного отключить сигнализацию сейфовой комнаты и открыть ее, а потом преспокойно его убивает.
   Путь открыт, и подельники начинают резать сейфу брюхо, что в конце концов им удается. Забрав деньги, они начинают отход, но тут так некстати приходит в себя охранник, находящийся на посту перед дверью. Он стреляет и поражает Кондратова наповал, после чего нажимает кнопку. Подельники, видя мертвого главаря, предпочитают смыться. Я верно говорю? Так или нет?