Пищенко Виталий. НЛО из Грачевки

   Пашка с преувеличенным страданием глянул на свое колено.
   - Тебе бы еще руки открутить! - кипятился Тихон. - Ну, что ты лезешь, куда не просят?! Какую нажимал?
   Пашка посмотрел на пульт.
   - Вон ту, вроде...
   - Вон ту, вон ту... - Тихон не решался притронуться к клавиатуре.
   Внезапно еще больше посветлело, и через какое-то мгновение ребятам открылась картина ошеломляющей красоты: яркая луна висела в черном небе, усеянном звездами, а вокруг!.. А вокруг и внизу громоздились без конца и края снежные горы облаков, залитые лунным сиянием!
   Павел от неожиданности со всхлипом втянул воздух и вцепился в непрозрачную панель пульта. У Тихона обмерло все внутри и закружилась голова.
   Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Вокруг снова стояло серебристое сияние.
   - Вот это да! - заорал Пашка. - Я же говорил! Говорил! Тарелка это! Забыли марсиане или бросили, может.
   - Ты не так говорил, - поправил его Тихон. - Ты говорил: "Подсунули".
   Павел пропустил замечание мимо ушей. Все его существо наполнилось неописуемой радостью. Казалось, еще немного и он начнет светиться от этой неистовой радости, переполнявшей его.
   - Ну, конечно! - продолжал кричать он. - Глобус у них заместо карты! А это, значит, чтобы управлять ей!
   - Чего ты кричишь? - отрезвляюще спокойно спросил его Тихон. - Ты что, с марсианами договорился? Тарелка эта твоя теперь? Ты, может, и выйти из нее можешь?
   Пашка постучал по куполу:
   - Нет, но я знаю, что эта клавиша "Вверх" была.
   - Об этом я и сам догадался.
   - Я просто не знал, что надо потихоньку нажимать, - оправдывался Павел. - Я думал, как на пианино... А оно потом само руку прижало.
   Тихон подсел к пульту и осторожно притронулся к той самой клавише, которую до этого так бесцеремонно нажимал Пашка.
   Тарелка дрогнула, и в ту же секунду опять стал виден бескрайний облачный простор.
   От необычности картины, от того, что возникало ощущение оторванности от всего и вся, у Тихона опять закружилась голова и сладко засосало под ложечкой. Пашка старательно выводил "первым голосом" что-то среднее между "э-э-э" и "и-и-и".
   Облачные горы громоздились одна на другую, таяли, вырастали из ничего и быстро плыли неразрывным фронтом.
   - Левку бы сюда, а, Тихон, - оборвал свое пение Павел, - он бы стихами загово...
   Тихон мрачно взглянул на Пашку. Увидев его жалкое и в то же время счастливое лицо, удивленно поднял сросшиеся на переносице брови:
   - Что это с тобой?
   - Левку бы сюда, - глупо улыбаясь, повторил Пашка, - он бы стихами заговорил... А, Тиш?
   - Я тебе сам петь буду, - пообещал Тихон, - если... твои марсиане нас живыми отпустят.
   Растопыря пальцы над клавишами, Тихон решал уже известную в истории задачу. Правда, у того, кто столкнулся с ней впервые, выбор был беднее. Не девять клавиш, как у Тихона, а всего две копны сена. Но, несмотря на некоторые различия в условиях задачи, результат мог оказаться тем же самым. Пашка интуитивно почувствовал опасность.
   - Жми любую, - храбрясь, посоветовал он и после паузы добавил: Потихоньку только...
   Справедливости ради следует отметить, что по части управления всякой техникой Тихон был виртуозом. Даже школьный, видавший виды, ГАЗик, как всегда казалось Пашке, узнавал Тихона. Пашка мог бы поклясться, что слышал, как старая машина покряхтывала от удовольствия, когда Тихон садился за руль. А уж строптивости ее при этом как не бывало. Куда исчезал натужный вой! Ветеран становился стремителен, как "Волга", а по плавности хода мог соперничать с "Жигулями".
   Вздохнув, Тихон поиграл в воздухе пальцами. На искрящемся фоне облачного покрывала черный силуэт его был карикатурно схож с пианистом, решившим сыграть на незнакомом инструменте. Дело осложнялось не только тем, что строй музыкального инструмента составлял для исполнителя тайну, но также и тем, что в случае неправильно взятого аккорда пианиста вместе со слушателем ждали последствия, которые никто не решился бы предугадать.
   То немногое, о чем сожалел в эти минуты Павел, - было отсутствие скобы в полу тарелки.
   - Угу... так, так... Ага... - раздавалось под куполом.
   Тарелка, мягко покачиваясь, исполняла замысловатый танец.
   - Готово, - неожиданно сказал Тихон. - Можем лететь.
   - Хм... И домой?
   - Можно и домой, - нарочито дежурным тоном отозвался "пианист" и возложил руки на клавиатуру.
   Ускорение мягкими лапами вцепилось в Павла, и тому пришлось ухватиться за угол пульта.
   Сначала нерешительно подрагивая, но затем все смелее и увереннее тарелка, снижаясь, входила в вираж.
   Тихон окончательно освоился с удивительно легким управлением тарелки, и облака понеслись на них снизу так стремительно, что Пашку оторвало от пола.
   - 3-з-зем-ля же... - сквозь зубы начал он, едва держась за округлый выступ пульта. Но падение уже замедлилось. Тарелка полого скользнула к приветливо мигавшим огням Грачевки, проплыла над прудом, перескочила через улицу и медленно опустилась на мокрую траву во дворе Пашкиного дома.
   Пузырилась под дождем лужа. Тускло отсвечивали окна дома. Беззвучно шевелил листьями огромный тополь во дворе. Все было рядом - рукой подать. Если б рука эта не упиралась в прозрачную броню купола.
   - Вулкана уволю, - сказал Пашка, глядя на будку, в которой, свернувшись калачом, спал пес. - Совсем мышей не ловит. Хозяин не в своей тарелке прикатил, а он, понимаешь, ни гугу.
   Тихон молчал, обдумывая положение.
   Как-то так сложилось в их отношениях, что принимать решение в трудных ситуациях было делом Тихона. Внешне неторопливый, даже производящий впечатление тугодума, он неизменно оказывался прав в ситуациях, допускавших выбор. Бессменный судья всех спортивных соревнований, диспетчер в драке, умеющий видеть сразу за всех. Причем драк, в отличие от Пашки, он не выносил. Считал последним делом решать проблемы "вручную". "Надежный", однажды охарактеризовал его любитель психологических портретов Левка. "А я? Я - какой?" - поинтересовался тогда Павел. "Ты у нас, Паша, парень на "два О", - сказал с усмешкой Лев. "Как это?" - опешил Пашка. "Обидчив, но Отходчив", - пояснил Левка.
   - Купол впустил? - неожиданно спросил Тихон.
   - Кого? - испугался Пашка.
   - Нас с тобой.
   - Ну... - почувствовал подвох Павел.
   - Выпускал?
   - Выпускал... - неуверенно согласился Пашка.
   - Это я к тому, что если бы им надо было нас того... то они бы сразу это сделали.
   - Правильно! - обрадовался Пашка.
   - А что ты сделал, после чего он нас выпускать перестал?
   - Чего я такого сделал? - возмутился Павел.
   - Глобус! Все началось с глобуса! Навалился и давай оси гнуть...
   - Да где оси? Какие оси? Нету у него...
   Пашка оказался около пульта.
   - Стоп! - рявкнул Тихон. - Убери лапы.
   Пашка обреченно махнул рукой и отодвинулся.
   Тихон стал осторожно покручивать глобус.
   - Это не глобус, - заключил он.
   - Правильно! - с готовностью поддержал его Павел. - Не глобус. Нет, нет... Дурак поймет, что не глобус это, - изощрялся он. - Не похоже даже.
   Тихон молча ждал, пока утихнет оскорбленное Пашкино самолюбие.
   - Это... материализованное изображение нашей Земли.
   - Сам придумал? - не глядя на Тихона, поинтересовался Пашка.
   - В инструкции к летающим тарелкам прочитал, - съязвил Тихон. Смотри, одна половина его темнее другой.
   - Ну?
   - Граница света ползет.
   - Что-о? - не выдержал Пашка и уставился на шар.
   - Раньше она не тут была, - отодвинул его плечом Тихон. - К тому же какой резон облака на глобусе рисовать? Вот, видал... циклон. Кстати, ты не помнишь, как повернут был глобус, когда мы сюда забрались? Вернуть бы его в то же положение.
   Но Пашка уже ничего не слышал. Он глядел на две клавиши, расположенные неподалеку от глобуса, и сам себе удивлялся: как это он не попробовал нажать на одну из них, на левую, которая, это точно знал Пашка, могла освободить их из плена? Надо было нажать на нее еще там, в воздухе, над Таранькиной Гарью. Но тогда словно мешало что-то взять и нажать. Теперь же это стало необходимостью.
   Ярчайшая вспышка света заставила Тихона пригнуться. Он ожидал боли, грохота и еще невесть чего. Но был только свет.
   Тихон открыл глаза.
   Тарелка висела над пустыней.
   - Привет, - дружелюбно сказал Пашка и на всякий случай отодвинулся. Пустыня никак не входила в его планы.
   "Тоже мне... марсиане... - с обидой подумал он, -...нажми, нажми"... - и поежился под взглядом друга.
   Тихон, так и не решив, что ему следовало сделать с Пашкой, осмотрелся. Насколько глаз хватало, кругом простирался песок. Ни кустика, ни деревца, ни даже маломальского миража не было поблизости. Только песок, покрытый мелкой рябью волн. Высоту определить было трудно. Не было ориентиров. Тихон приподнялся на коленях и тут же испуганно сел. Рука, протянутая к куполу, не нашла привычной уже опоры. Пашка, перехватив взгляд Тихона, с гордо-независимым видом принялся смотреть по сторонам. Его поведение свидетельствовало о том, что он, конечно же, с самого начала знал, что купол снова стал проницаем, и такие вот леденящие взгляды друзей, вроде того, которым одарил его Тихон, прощать не намерен.
   Убедившись, что купол выпускает, Тихон улегся на пол и свесил голову за край тарелки. Рядом немедленно пристроился Пашка и плюнул в пустыню.
   - Может, это сон такой, а, Тихон?
   - Может... Коллективный сон. Слышь, Павел, - Тихон втянул голову под купол, - сядь сюда. Да, да... подальше.
   Когда Пашка перебрался подальше от пульта, Тихон медленно опустил тарелку на песок.
   - И попробуй только двинуться с места, - пригрозил он, выбираясь из тарелки.
   Жар шел отовсюду. Песок был раскален, и воздух, едва заметно колышущийся, был сух и зноен. Пот почти сразу же проступил на лбу.
   "Останься здесь без транспорта..." - подумал Тихон и на всякий случай оглянулся на тарелку. Все было в порядке. Тарелка поблескивала куполом, а под ним, безучастный ко всему, лежал, закинув руки за голову, Пашка.
   То, что с воздуха казалось мелкой рябью, оказалось крупными волнами. Идти по песку было трудно. Особенно сложно было подниматься на песчаные кручи. С виду они казались монолитными, а на самом деле состояли из мелкого сыпучего песка, непрерывно ползущего под ногами. Тихон почти на четвереньках одолел бархан и стоял на вершине, истекая липким потом. Пустыня один на один казалась еще более величественной. Бесконечной чередой барханы уходили к горизонту и терялись из виду в дрожащих струях нагретого воздуха.
   Тихоном овладело странное ощущение нереальности происходящего. Все это: и ночная гроза в Грачевке, и невероятная находка, а теперь еще и раскаленная печь пустыни - показались ему каким-то фантастическим фильмом, невольным персонажем которого он стал. Казалось, стоит только выйти из зрительного зала или выключить телевизор, как все происходящее немедленно исчезнет.
   - Ну, что? - раздалось совсем рядом.
   В двух шагах от Тихона в воздухе висела тарелка. Пашка, наполовину срезанный куполом, лежал, опершись локтями на выступающее основание, и смотрел в ту же сторону, что и Тихон.
   Тихон вытер пот со лба.
   - Странное что-то получается, - сказал он. - Значит, дома выйти из-под купола нельзя, а тут, в пустыне, - пожалуйста...
   - Разобрался я, - сказал, зевая, Пашка. - Все проще пареной репы. Залезай, домой поедем. Теперь и дома можно будет выйти.
   Тихон забрался под купол и вздохнул облегченно: техника кондиционирования тарелки действовала безупречно.
   - Вот, видишь, где мы? - Пашка ткнул пальцем в глобус. - Точка вот... видишь?
   - Ты мне скажи, откуда она взялась? Не было ведь никаких точек?
   - Знаю, что не было.
   Пашку разморило на солнышке. Он зевал и клевал носом.
   - Так откуда?
   - Заказал я. Понимаешь, заказал... Она так может, - поведя рукой, пояснил Павел.
   - Ерунду говорит какую-то...
   - Чего ты... - сонно сопротивлялся Пашка. - Ерунду, сразу. Я и клавиши заказал. Эта вверх, думаю, тогда эта - вниз, думаю.
   - А в лоб какая будет, ты не думаешь? - взъярился Тихон. - Он, понимаешь, заказывает и молчит!
   - Да не знал я... Не знал! Думаю, ну как мы определяться будем? Хоть бы точка, там, где мы... А она - раз и появилась. И про клавиши сразу понял.
   Пашка принялся вращать глобус.
   - Что-то тут речек много, Тихон... Которая наша? Поставить надо хоть приблизительно.
   Точка плясала где-то в верховьях Лены.
   - Уйди, троглодит!
   Тихон, полагаясь на чутье, повращал глобус, подведя под точку то место, где должен был находиться Сосновск.
   - Давай... - отстраняясь от пульта, сказал он. - Раз ты такой любимец марсиан.
   Ускорение, в который раз за сегодняшний день, навалилось на плечи ребят, и пустыня оказалась далеко внизу.
   3
   Над слякотными грачевскими улицами, ныряя и раскачиваясь, беззвучно плыл неопознанный летающий объект, проще говоря, летающая тарелка. И именно бесшумность транспортного средства вывела из себя бдительных дворняг.
   Метнулась в подворотню, заливаясь лаем, первая. Глухо забрехала спросонья другая. Вскоре вся деревня была заполнена разноголосым воем и лаем. Захлопали двери домов. В темноте послышались голоса.
   - И с чего это они, черт их дери? - спросил первый.
   - Сам не пойму, - ответил второй.
   - Тьма кромешная, - молвил первый голос.
   - Хоть бы звездочка на небе, - поддержал его второй.
   - Опять дождь будет, - поддержал разговор кто-то в исподнем с противоположной стороны улицы.
   Как-то сам собой разговор перескочил на сенозаготовку, потом на события в Африке и на проблемы энергетического кризиса.
   В темноте засветился огонек папиросы.
   В самый разгар беседы в конце улицы появился некто в белой рубахе. Разговор, дошедший тем временем до советско-американских отношений, прервался.
   - Это, никак, Волков сын? - спросил первый голос.
   - Вроде он, - согласился второй.
   - Ты чего это среди ночи шастаешь? - обратился к Тихону третий.
   Тихон, не останавливаясь, дружелюбно сказал:
   - Сено сгребали... Вот и задержались.
   Позвольте, но...
   1
   Тяжелая августовская зелень листьев была усыпана сверкающими каплями воды. Весь сад носил следы ночного ливня. Асфальт дорожек был засыпан песком и сбитыми ветками. В лужах лежали розовые облака, и капли, падающие с деревьев, разбивались о них. Неподвижный утренний воздух вобрал в себя запахи грозы, мокрого песка, листьев и был так плотен, что у Константина Тимофеевича перехватило дыхание, и он остановился, привыкая к оглушительному гомону птиц и буйству утренних красок.
   Каждый раз после ночи, проведенной в подземелье, он бывал поражен контрастом этих двух миров - подземного, лишенного запахов, красок, звуков, в котором даже эмоции были строго регламентированы, и этого - настоящего, жившего по своим извечным законам.
   Улыбнувшись, Константин Тимофеевич закинул руки за голову, потянулся и зашагал к институту, в стеклах которого сияло утреннее солнце.
   Вахтер встретил Волкова испуганно-сочувственным взглядом. Константин Тимофеевич истолковал это по-своему:
   "Вот видишь, - обратился он к себе, - тебя уже люди жалеть стали. Доработался. Два года без отпуска!"
   Внезапно он почувствовал необыкновенную усталость. Захотелось немедленно, сейчас же, не заходя в лабораторию, бросить все и катить куда глаза глядят. Например, в Грачевку к брату.
   Сейчас так хорошо, в Грачевке! Можно будет захватить удочки и махнуть на остров. А там бездумно валяться на песке целый день. И болтать с племянником о чем угодно. Хоть о Бермудском треугольнике, хоть о достоинствах новой модели "Москвича".
   Внезапно вспыхнувшее желание ехать в Грачевку было настолько сильным, что Константин Тимофеевич остановился посредине лестничного пролета, готовый повернуть обратно. Мысленно он уже видел себя стоящим в очереди за билетами на автовокзале. Он даже несколько шагов вниз по лестнице сделал, но опомнился.
   "Что это со мной?"- мелькнула мысль.
   Представив себя со стороны, бормочущего и топчущегося на лестнице, Константин Тимофеевич устыдился и медленно пошел вверх, налегая рукой на перила. Но желание съездить в Грачевку не оставляло его.
   "А что, в самом деле? - думал он. - Возьму я денька три, отдохну".
   Решение успокоило Волкова, и он бодро зашагал по коридору. Перед дверью мельком взглянул на часы, вошел... и увидел всю лабораторию в сборе. Вновь взглянул на часы. Может, ошибся? Нет... шесть часов утра. Что за черт... Может...
   Волков почувствовал, как на лбу выступил пот.
   "Агафон!"
   Не сводя глаз с сотрудников, Константин Тимофеевич сделал два шага, посмотрел на экран монитора. Экран полыхал ровным зеленым светом. Все было в порядке.
   - В чем дело? - хрипло спросил Волков.
   Закашляли, заскрипели стульями, запереглядывались. Заговорил Гракович:
   - Агафон коротнул сеть. Сначала два броска... Системы сразу на аварийный... Тут он и коротнул.
   Константин Тимофеевич впервые видел старшего инженера подавленным.
   Пожевав губами, Гракович продолжил:
   - Сначала началась чехарда с графиками прироста информации. По всем составляющим... По инструкции вас положено снимать... Связь не работает. Включаю аварийную, и та молчит. На экране вижу, что у вас все в порядке...
   - Погоди... - не дослушал Волков. - Он что, на резерве, что ли?!
   Не веря собственным глазам, он смотрел на щит управления. Приборная группа основной сети мертво высвечивала нули.
   - Но ведь... установка действует?!
   Пальцы Волкова забегали по пульту монитора. На экране стала видна внешняя спираль, потом внутренняя, еще одна... Вот и конец шнура, мягко и неровно дрожащий, словно заячий хвостик.
   "Целехонек... Рванул в импульсе энергию основной сети, спалил все, что было можно, и переехал на резервное питание. Как на такси из автобуса пересел. На ходу причем..."
   Константину Тимофеевичу стало жаль Граковича. Ночью, один-одинешенек, он увидел это первым. Понятно, почему он послал за всеми сразу.
   Волков ткнул кнопку прироста информации. Запело счетное устройство. На экране дважды мигнуло изображение координатной сетки, после чего загорелась еще одна шкала.
   "Порядок не тот", - отметил Волков и вновь нажал кнопку.
   Цикл повторился, и на шкале появилась та же самая цифра. Лишенная эмоций электронная система пыталась убедить ученого в том, что Агафон за одну ночь получил чуть ли не в сто раз больший объем информации, чем когда-либо...
   "Но это же чушь..." - растерянно подумал Волков. Взгляд его упал на лежащий рядом тест-блок.
   "Значит, не поверили тоже... Кто в это поверит?"
   - Графики на столе, - безучастно произнес Гракович.
   Константин Тимофеевич внимательно всматривался в ленты самописцев. Линии прироста информации. Две ушли в нуль. Одна проходит. Что это за поток? Та-ак... ясно. Гуманитарная составляющая. Позвольте, но, если информация практически не поступала к Агафону, откуда же такой колоссальный прирост ее уровня?!
   Волков медленно поднялся с кресла оператора.
   - Ну-ну...
   - Что вы сказали? - перестал грызть ногти Сеня Вынер.
   Был он человек простодушный и какой-то не от мира сего. Говорил всегда очень искренне и очень непонятно. Все, что слышал, воспринимал буквально. "Все твои беды, - частенько вразумлял его Игорь, - происходят от того, что буква в фамилии у тебя не та. Если бы была "и" вместо "ы" - быть бы тебе доктором наук. Ну, сам подумай, разве в Академии устояли бы перед такой фамилией?"
   Волков долго смотрел в голубые добрые глаза Вынера, пока до него дошел смысл вопроса.
   - Нет, нет... ничего.
   Снова белые ленты диаграмм ползли перед глазами Константина Тимофеевича, и он, как охотник по следам на пороше, пытался определить, что же именно сделал Агафон. Вот отдал энергию. Много... Хватило бы, чтобы котлован под дом вырыть. И с этого момента берет больше, чем обычно. Куда ему столько? И что же это у нас получается? Энергия уходит неизвестно куда, информация поступает неизвестно откуда... Увидел бы старик Ломоносов... На неисправность аппаратуры не списать - все проверено сотни раз. В чем же дело?
   Ответа на этот вопрос не было.
   - Что случилось с сетью? - спросил, ни к кому не обращаясь, Волков. Что-то не вяжется тут. - Он ткнул пальцем в графики.
   - Проверим! - с готовностью вступил в разговор Сеня Вынер. Он чувствовал угрызения совести: на рванувшихся в аварийном режиме графиках линии выглядели блекло. Сеня понимал, конечно, что и этого достаточно, но ему казалось, что его профессиональная честь задета.
   Мало-помалу обстановка в лаборатории разрядилась. В затылок шефу дышали, сопели и покашливали. Притащили Волкову груду лент с другого стола. Заговорили наперебой.
   Посыпались предположения. Игорь принялся убеждать всех, что Агафон, узнав об энергетическом кризисе, стал приторговывать энергией. В ход пошли ручки. Кирилл, не умевший говорить нормальным голосом, начал кричать.
   Это уже было знакомо. Это была его, Константина Тимофеевича, лаборатория. И ребята были его - родные.
   2
   Мурзик терся о глобус рыжей спинкой.
   - Кыш! - крикнул Тихон и попытался дотянуться до котенка. - Брысь!.. Тебе говорят или нет?!
   Мурзик, скособочась, прыгнул в черный экран на дне тарелки и стал тонуть. Он вытягивал одну лапу, а другие в это время успевали увязнуть.
   Тихон сделал отчаянную попытку дотянуться до Мурзика и проснулся.
   На кухне звякали посудой и вкусно пахло пирогами. Тихон перевернулся на другой бок, чтобы досмотреть, что же стало с Мурзиком, но вдруг подскочил на кровати с одной-единственной мыслью: "Тарелка! Или... это был сон?"
   Взгляд его упал на джинсы. На левой штанине был вырван огромный клок...
   "Не сон!"
   В комнату заглянула мать.
   - Проснулся, полуночник? Я уж думала будить. Одевайся скорее, сбегай к Надежде Яковлевне, пока не уехала. Отнесешь ей деньги и записку.
   - Какие еще деньги? Что за записки?
   Тихон тянул время, чтобы избежать вопросов о порванных джинсах.
   - Одевайся давай, все расскажу.
   Мать ушла на кухню, а Тихон, выдернув из занавески иголку с ниткой, через край залатал штанину.
   - Какие деньги, мам? - спросил он, усаживаясь за стол.
   - Деньги Надежде Яковлевне. В записке написано, что купить.
   - Она что, едет куда?
   - А Левка не говорил тебе разве?
   - Не-е.
   - В Кисловодск едет сегодня. Непонятно, о чем вы говорите между собой, чтобы не знать, что у друга мать уезжает. Может, ты не знаешь, что и мы с отцом уезжаем сегодня?
   - А вы-то куда? - теперь уже совершенно искренне вытаращил глаза Тихон.
   - Да ты что?.. - опешила мать. - Совсем уже голову потерял со своими гуляньями? Ты смотри, ты у меня догуляешься... Вот отец узнает, до скольки ты ходишь!
   И тут Тихон вспомнил. Точно ведь! Собирались в гости к дяде Саше.
   "Так, так... - быстро жуя, соображал Тихон. - Это что у нас выходит? Это же можно на полюс! Хоть на один, хоть на другой. А там пожить в свое удовольствие в палатках! А если ружье отцовское захватить, так это же невозможно описать, что это такое получается. И Левка тоже свободен! Ну бывает же в жизни счастье!"
   - Ты чего это засиял? - подозрительно заглядывая ему в лицо, спросила мать. - Ты чего это засиял, я спрашиваю? Уж не задумал ли чего учудить тут? Ты смотри мне! Дом на тебе остается. Вербу в загоне оставим. Тетя Клава доить будет. Молоко станешь брать у нее. Сколько надо, столько и бери. А гусей утром выпускай. Да не забывай кормить!
   Но Тихон уже не слушал. И есть он тоже не мог. Кусок прочно встал поперек горла. Тихон сгреб с тарелки пироги.
   - Ну, я пошел, мам... Чего там у тебя, давай.
   3
   Надежда Яковлевна встретила Тихона рассеянной улыбкой. Пакетик с деньгами и запиской она, не глядя, засунула в сумочку. Заходила по комнате:
   - Так, это я взяла. Это взяла. Господи, что же я забыла?
   - Очки... - Тихон вспомнил пустыню. - Очки вы, Надежда Яковлевна, забыли. Те, которые от солнца. Там, на юге, очки от солнца - первое дело.
   Надежда Яковлевна насторожилась.
   - Ты прав, конечно, Тихон. Очки там нужны будут. - Вернулась с очками, посмотрела на них, улыбнулась виновато, отложила в сторону.
   - Теперь такие не носят.
   Некоторое время она силилась что-то вспомнить. Что-то чрезвычайно важное. Так и не вспомнив, обратилась к Тихону:
   - Тихон, ты уж, пожалуйста, посматривай за Левой. Он у меня такой несобранный! Просто не знаю, как я буду там. Наверное, с полдороги вернусь.
   Такая перспектива не могла устроить Тихона, и он забеспокоился:
   - Да что вы, Надежда Яковлевна! Поезжайте себе спокойненько! Он же здоровый у вас мужик. Голова! Вон мои уезжают...
   Тихон понял, что сказал лишнее. К счастью, с улицы послышался автомобильный сигнал. Надежда Яковлевна стала сама не своя.
   - Ну вот! Уже приехали... Уже пора. А я... Тихон, вы... Лева! Лева!
   Из комнаты вышел взлохмаченный Левка и на ходу бросил:
   - Привет.
   Вдвоем с Тихоном они вытащили чемоданы и пристроили их в кузове школьного ГАЗика.
   Мотор машины нетерпеливо взревел. Шофер был знакомый - муж буфетчицы из школы, он же завхоз - Лексеич. Его красное лицо всегда потело, а глаза шныряли туда-сюда.
   - Ма-а-ам! - крикнул Лев, обратись к дому.
   - Ну, мужики... - улыбнулся Лексеич. - Теперь вам лафа! Денежки мама оставила. Гуляй - не хочу!
   Он радостно захихикал, потирая лысину.
   - Так мы и сделаем, - хмуро пообещал Левка. - Ну, ма-а-ам! - Надежда Яковлевна появилась на крыльце.
   - Левушка, обещай мне... газ... письма... сразу отвечай... Раздалось звучное чмоканье, и Тихон, чтобы не смущать друга, отошел, засунув руки в карманы. Наконец хлопнула дверка, взревел двигатель и ГАЗик укатил, нещадно дымя и лязгая разбитыми бортами.
   Ребята постояли, пока машина не скрылась за поворотом.