Пищенко Виталий. НЛО из Грачевки

   4
   Работа пошла так плохо, что объяснить ее плохим настроением сотрудников не удалось бы.
   В генераторе почему-то сгорели лампы выходного каскада. Долго искали лампы. Инструмент валился из рук. Миролюбивый Сеня сцепился с Кириллом.
   - Не брал я ничего! И проводов не путал! - багровый от натуги, оправдывался Кирилл.
   Уже давно опустели коридоры института. На площадке перед главным входом фырчали моторы машин. Какой-то весельчак из лаборатории сверхмелкодисперсных систем, высунувшись в окошко, закричал, скаля зубы:
   - Эй, Волчата! Чего ползаете, как сонные мухи? Домой пора!
   Волков вытер вспотевший лоб и посмотрел вверх. Весельчака как ветром сдуло.
   - Агафон, похоже, мешает, - глядя на развеселую работу, покачал головой Гракович, и Волков окончательно понял, что говорил Гракович сегодня совершенно серьезно.
   5
   Серое рассветное небо над океаном чуть золотили лучи невидимого пока еще солнца. Серовато-зеленые волны, покрытые барашками пены, бестолково толпились внизу. Левке показалось, что каждая волна старается подпрыгнуть повыше, чтобы рассмотреть, в какой стороне берег, куда направить свой бег.
   Пашка уже третий раз подряд по убегающей в море гряде островов пытался выйти на остров "Верблюд". Островок словно корова языком слизнула. Помянув неизвестно кого недобрыми словами, Павел ввинтил тарелку в небо. Успевшие померкнуть звезды засветились ярче. Так и не обретя голубизны, небо стало темно-синим, а затем почти черным. Из-за горизонта появилось солнце. В дымке атмосферы лучи его переливались всеми цветами радуги. Преобладающим был багрово-красный цвет.
   Тарелка медленно снижалась, скользя к выбранной Павлом светлой точке на поверхности океана. Левка со стоном зевнул.
   Павел не выдержал и зевнул тоже.
   - Пашка, мы тебя уволим, - пригрозил Тихон. - Ты на вахте, зевать не имеешь права.
   Павел, вот уже полдня пребывавший в безобразном расположении духа, шутки не поддержал.
   - Остров, - угрюмо отозвался он.
   Тихон и Левка привстали и посмотрели вниз.
   - Ты что же это делаешь? - испугался Тихон. - Это же не наш! Он обитаемый. Дым вон... полоса взлетная. Ничего себе шутки. Забыл, какие миражи из себя?
   - Паша, бежим... - отполз в центр тарелки Левка. - Висим тут на виду у всего честного люда, бредни порождаем о летающих тарелках. Бежим, Паша.
   Поскольку Павел из упрямства не торопился, Тихон оттолкнул его плечом, прижал правую у глобуса клавишу и почти незаметно повернул шар. Внизу на миг мелькнула туманная пелена.
   - Во! - крикнул Левка, сидящий спиной к пульту. - Вон он, наш остров!
   - Может, и не наш вовсе? - Павел развернул тарелку.
   - Наш. Он один тут такой маленький.
   - А может, и не один? - с вызовом продолжил Пашка. - Острова вообще грядами существуют.
   - Географию ты, Паша, теперь знаешь, - не без ехидства сказал Лев.
   - Хм... Так то разве география? Скукота одна. Вот это - география!
   Пашка повеселел. Тарелка полого скользил а к острову. Стала видна скала "Верблюд". Снизившись, Пашка заложил крутой вираж. Опрокинувшись, мимо торжественно проплыла скала, ступенями уходившая в море. Показался соломенно-желтый пляж.
   Тарелка стремительно шла над самой водой.
   - Только без фокусов, Паша, - встревожился Тихон.
   - У нас с вами вся последняя жизнь - сплошные фокусы, - успокоил его Пашка и, неожиданно притормозив, чиркнул дном тарелки по воде.
   Фонтан брызг взметнулся впереди и беззвучно ударил о купол. Тарелка замедлила ход. Павел шевельнул пальцами, и вода сомкнулась над куполом.
   Внизу расстилался сказочный мир кораллового рифа. Шевелились, словно живые, зеленые и бурые листья водорослей, яркими искорками мелькали среди них незнакомые ребятам рыбы. Тарелка прошла над торчащим из песка камнем, и Павел увидел под его покатыми боками семейство морских ежей, грозно растопыривших свои черные иглы. Вспомнив, как во время прошлого посещения "Верблюда" он напоролся на такие же колючки, Пашка сердито отвернулся.
   - Вот она! - крикнул Левка, показывая вверх. - Помните, я говорил.
   Друзья подняли головы и увидели покачивающийся на зеркальной поверхности океана красно-фиолетовый пузырь. От него уходили вниз, в воду, длинные белесые щупальца.
   - "Португальский кораблик"... Медуза-убийца!
   - Вот только убийц нам не хватало, - проворчал Пашка и легонько нажал на клавишу подъема.
   Студенистое тело медузы соскользнуло с купола. Тарелка выскочила на поверхность.
   Тихон смотрел, как на них надвигается пологий вал. Вот волна накатилась, накрыла тарелку, и все вокруг стало голубовато-зеленым. Где-то высоко над головой серебрилась поверхность океана. Потом она приблизилась, и вот уже вода оказалась далеко внизу.
   У Левки началось что-то вроде приступа морской болезни. Он закрыл глаза и раскачивался из стороны в сторону.
   Не меняя высоты, Пашка разогнал тарелку, и она неслась, прошивая одну за другой горы океанских волн.
   - Умница, - ласково сказал Пашка, словно тарелка была живым существом. - Все может.
   - Точно, - подтвердил Левка. - Может все. По-моему, даже слишком много.
   - Не понял? - замедлил ход Павел.
   - Когда мы здесь на острове спорили, я промолчал, - пояснил Левка. Но потом подумал... Тихон прав, конечно, Паша... Тарелка наша - это что-то очень серьезное. Нужно хотя бы дядьке Тихонову ее показать. Жалко, конечно... спору нет. Ужасно жалко. Но и так вот... Нечестно как-то получается. Не игрушка все-таки.
   - Согласен, - коротко ответил Тихон.
   Пашка шмыгнул носом. Помолчал.
   - Что вы все сегодня сговорились, что ли? То тарелка, то теперь Левка.
   - Как это - тарелка? - встревожился Тихон.
   - Когда меня из сарая вышибло. Сначала голоса послышались. Повернулся, а она... это... сворачивается, вроде. Ну, я ухватился за край. А она дунула чем-то. А вдогонку еще и говорит: "Хватит, мол, одному!"
   - Стоп, стоп... я тоже что-то похожее слышал... Но не так. Лев, ты слышал что-нибудь, когда этот... - Тихон кивнул головой, - сквозь стены ходить начал?
   - Пашка, помню, орал: "Куда!" - говорит, - А чтобы еще что-нибудь... Хотя, постой... Вроде было: "Хорошо с одним... или с одной..."
   - Ой, мужики... Что-то не то, ей богу... Не надо было лететь сегодня. А ну, как она вместе с нами начнет сворачиваться?
   - Решили же, Тихон. Золото в море спихнем и домой. Не оставлять же сорок тонн кому попало. Да и образец отпилить нужно. Ученым, поди, пригодится...
   - Так я разве против этого? Просто надо было кому-нибудь остаться. Мало ли что.
   - Хм... Вот и оставался бы.
   Тихон замолчал.
   - Мы же ненадолго. - Пашка вытащил откуда-то из-за глобуса свои часы с потертым ремешком, глянул на них и засунул обратно. - Недолго, - повторил он.
   Действительно, с золотом они управились удивительно быстро. Отпилив образец "второго увеличения", Павел отдал его Тихону и молча кивнул в сторону скалы, под которой белел полотняный мешок. Захватив с собой ножовку, он молча побрел к сияющей куполом тарелке. И был он теперь похож на скрипача, уходящего со сцены: долговязый и нескладный со смычком-ножовкой.
   Подошел тяжело дышащий, мокрый Левка, который уже успел искупаться. Они вдвоем смотрели, как Пашка, стоя у тарелки, пошарил по карманам, видимо ища кисточку, потом так же молча побрели под прикрытие скалы.
   Столкнув цепь в море, Павел подмел все следы, оставленные айсбергами и гвоздями, по-хозяйски облетел остров и опустил тарелку неподалеку от воды.
   Тихон сидел, привалившись спиной к нагретому камню. Глаза его были закрыты. Рядом посапывал Левка.
   Павел подошел к друзьям, потоптался молча, покашлял и сел на песок. Все трое испытывали какое-то странное чувство тревоги, словно забыли нечто очень важное или потеряли с трудом найденное. Чувство это с каждой минутой нарастало.
   Тихон раскрыл глаза и прислушался. Утренний воздух был полон неясных звуков. Почему-то вспомнилась ночь под Грачевкой, когда они впервые увидели тарелку. Что-то большое то ли шелестело, то ли поскрипывало рядом.
   Левка торопливо вскочил и, подпрыгивая на одной ноге, принялся натягивать брюки.
   - Ты чего? - с испугом озираясь по сторонам, спросил Павел. Ему почудился далекий гул и дрожание земли.
   - Ничего... - шепотом ответил Левка. В глазах его стоял такой ужас, что у Пашки захолодела спина.
   То, что случилось в следующую минуту, никто из них впоследствии не помнил.
   ...Стронулась и поехала из-под ног земля. Задрожала, струями уходя в небо, скала. Неподвижной во всей этой карусели оставалась некоторое время лишь тарелка. Да и то Пашка впоследствии убеждал друзей, что она плыла им навстречу, словно пыталась помочь.
   Последнее, что ясно запечатлелось в памяти Тихона, - был Пашка, стоящий уже возле тарелки. Обернувшись, Тихон увидел Левку. Тот отстал, перекосившись под тяжестью полотняного мешка.
   - Брось! Брось! - заорал Тихон и яростно рубанул воздух рукой.
   Почти за самой Левкиной спиной черный смерч поднимал в небо песок и камни.
   В следующий миг земля расступилась под ногами Тихона, и он полетел в черную пустоту. Пытался сохранить равновесие, размахивал руками, задевал не видимые во тьме колючие ветви, невесть откуда появившиеся тут... Ему даже удалось на миг задержать падение. Но невидимая опора с хрустом подломилась, и Тихон рухнул на землю, покрытую странным колючим ковром.
   Прямо на ноги ему с писком свалился Левка. Упал возле самого лица полотняный мешок.
   Еще не веря в прочность опоры под собой, ребята затихли.
   В темноте неясно проступили контуры деревьев. Шумел ветер, поскрипывали стволы, да где-то высоко, в стороне, стонало и выло что-то, сокрушая ветви.
   Тихон осторожно пошевелился. Кисть левой руки заломило от нестерпимой боли. Не удержавшись, он замычал.
   - Что? - встрепенулся Левка.
   В этот момент захрустело в вершине ближайшего дерева, затрещали обламываемые сучья и на землю рухнул Пашка. Вскочил и, выставив перед собой руки, словно играл в жмурки, заметался в чащобе. При этом Пашка не переставал выть испуганно и жалко.
   - Э-э! - окликнул его Тихон.
   Павел мгновенно оборвал "пение" и с такой силой рванулся к друзьям сквозь колючую стену, что сухие ветви брызнули в стороны.
   - Куда т-ты... - замычал от боли Тихон, когда Русаков налетел на него.
   Но Пашка не слышал. Он был вне себя от радости. Он хлопал себя по коленям и радостно, заливисто смеялся, отходя от пережитого ужаса одиночества. Наконец успокоился и затих, вглядываясь в темноту.
   - Где это мы? - спросил он.
   - Действительно... - сквозь зубы процедил Тихон.
   Левка уже ощупывал его руку. И хотя делал это он осторожно, Тихон испытывал такую боль, что на лбу у него выступила испарина.
   - Нда-а... - заключил осмотр Левка. - На перелом похоже. Ударился?
   - Ч-черт его знает, - прижимая руку к груди, простонал Тихон и посмотрел вверх, где в разрывах туч перемигивались звезды.
   Нелепость ситуации, в которую они попали, требовала осмысления, и некоторое время все трое молчали, отбиваясь от полчищ комаров.
   - Землетрясение, - нарушил молчание Пашка.
   Он для себя уже все решил.
   - Цунами... - высказал предположение Левка.
   - Угу, - остервенело царапая спину здоровой рукой, согласился Тихон. - И вулкан еще. Землетрясение, цунами и вулкан - это уже хорошо будет. Куда же это нас занесло? Что-то не помню я такого места в нашем лесу...
   - Зато комарье родное, - отозвался Левка, отбиваясь от кровососов и одновременно выискивая что-то в траве.
   Вскоре он подошел, неся несколько сухих веток.
   - Костер, что ли? - обрадовался Павел. - Есть спички?
   - Шины делать...
   - К-какие шины? - удивился Пашка и посмотрел по сторонам.
   - На руку Тихону, - пояснил Левка.
   6
   В освещенном проеме окна был виден силуэт Граковича. Голос его слышался из кроны ближайшей яблони, куда Сеня повесил динамик временной связи.
   - Ну, что?
   - Все, - ответил Кирилл и начал сворачивать брезентовую палатку с инструментом.
   - Кто ножовку-то брал? - спросил Сеня, выходя из "резиденции".
   Никто не ответил ему.
   - А часы чьи? - потряс Сеня часами на потертом ремешке.
   - Не мои, - хмуро отозвался Быстров и, повернувшись к яблоне, спросил. - Ну что, обрываю?..
   - Обрывай, - ответила яблоня голосом старшего инженера Граковича.
   - Кто остается сегодня?
   - Моя очередь, - ответил Кирилл. - Тяни!
   Гракович кивнул головой и в траве зашуршал телефонный провод.
   - В последний раз спрашиваю: чьи часы? Может, Граковича?
   Игорь посмотрел на часы в руках Сени:
   - У него электронные, к тому же изысканный "скус". Станет он носить такие...
   - Кого-то из наших, - ответил Волков. - Я их недавно видел.
   - А ножовку какой дурак притащил? - спросил Сеня.
   Он так и стоял с ножовкой в одной руке и часами в другой.
   - Клади сюда! - просипел Кирилл и развернул брезентовую палатку с инструментами.
   - И не было у нас никогда такой ножовки, - продолжал ворчать Сеня. С инициалами-вензелями... Пэ Рэ... Это кто такой?
   - Говорил же я, что Агафон с пилами работает, - спотыкаясь и зевая на ходу, попытался пошутить Игорь. - Вот и ножовку припас.
   - Завтра меня не ждите, - сказал Волков. - Я с утра в Грачевку поеду.
   А часы эти - Пашкины!
   1
   Левке снилась мать. Они сидели в купе поезда, идущего в Кисловодск. За окнами расстилалась степь, заросшая синими цветами. Потом вдруг степь исчезла и вода беззвучно плеснула в окно. Поезд шел по дну моря. Мать удивлялась, глядя на проплывавших рыб, а Левка объяснял ей, что, дескать, это такая модель поезда, который может ходить под водой.
   Дверь купе открылась, и появился проводник. На нем, как на оперном певце, был черный фрак и галстук-бабочка. На сгибе правой руки висело полотенце. Проводник принялся что-то говорить, время от времени прогоняя толстогубых рыб, тычущихся в окно купе. Рыбы не слушались и продолжали глазеть, шевеля жабрами. Проводник сердился и махал белым полотенцем. В руках у него внезапно появился автомат, и тишину вспорола грохочущая очередь.
   Левка вскочил на ноги, ничего не видя перед собой, кроме малиновых кругов. Круги разошлись, и Левка оторопело уставился на Пашку, свернувшегося калачиком под ветвями старой лиственницы. Тут же спал, укрыв лицо еловой лапой, Тихон. Левка пригляделся - он плохо видел без очков, а те исчезли бесследно в минувшую ночь - и ужаснулся: вся рука Тихона, от локтя до пальцев, представляла сплошной отек.
   Снова затрещала очередь. Левка поднял голову: на редкой еловой ветке нахально покачивала длинным хвостом черно-белая сорока. Левка нащупал под ногами прошлогоднюю шишку и запустил ею в лесную сплетницу.
   Давно замечено, что время обладает способностью изменять свой масштаб. Летчику-испытателю, порой, и секунда - день. Человеку в камере смертников и день - секунда. Для троих путешественников из Грачевки время остановило свой бег с того момента, когда тарелка исчезла неизвестно куда.
   Безрадостным было утро. Вечером ребята так и не сумели определить, где они находятся. Найти тарелку тоже не удалось, хотя Павел был убежден, что она находится где-то неподалеку. Посидев немного, он вскакивал и устремлялся в лесную чащу. Хруст веток раздавался то слева, то справа, после чего Пашка "требовал пеленг"- принимался кричать. Левка, сооружавший Тихону подобие шин, отвечал.
   Появляясь из темноты все более и более оборванным, Пашка вновь и вновь принимался устанавливать, кто, как и где находился во время катаклизма.
   - Значит, тарелка там! - заключал он и в новом порыве устремлялся в чащу.
   Мало-помалу энтузиазм Русакова слабел. Вернувшись в очередной раз, Пашка сидел, отбиваясь от комаров, которые слетелись, казалось, со всей округи.
   - Вот гады! - простонал он. - Ну откуда их здесь столько? Интересно, кого бы они жрали, если бы нас не было?
   Лицо Русакова заплыло от укусов, рубашка побурела от крови. Пашка никак не мог поверить, что тарелка могла исчезнуть. Она должна, должна была вернуться! Если бы кто-нибудь спросил Павла, откуда у него эта уверенность, он не смог бы ответить. Разве расскажешь о том, как тайком пробирался он в сарай, усевшись под куполом тарелки, ждал, прислушиваясь к собственным мыслям, пока не приходило ощущение, что он не один, что рядом верный и добрый товарищ, который дорожит его, Пашкиной, дружбой, вместе с ним остро переживает неудачи, радуется успехам. Павел почти физически ощущал, как после очередного его промаха этот "кто-то" расстраивался: ну что же ты, мол, брат? И чувствовал себя тогда Пашка совершеннейшей свиньей. Неожиданное исчезновение тарелки ошеломило его. Не могла она их бросить, это было бы предательством!
   Левка больше всего боялся заплакать. Все, что угодно, только не это? Он и дышал глубоко, и не дышал вовсе, стараясь прогнать комок, стиснувший горло. Гнал от себя мысли о матери. Надо об отце помнить. Но отец вспоминался плохо. Фотографии мало говорили о нем живом. Да к тому же Левка так хорошо помнил каждую из них, что дальше мгновенно запечатленного образа сознание не шло. Любительская пленка, копию с которой подарили отцовские друзья-вулканологи, тоже мало показывала отца. Все треноги да приборы. И в камеру отец почти не смотрел. Один только кадр, когда окликнули его и улыбнулся он, такой сильный и бородатый. Левка тоже похож маленько на него, когда обернется и улыбнется, стараясь оставаться в то же время серьезным.
   Левка опять вспомнил мать, но тут же заставил себя думать о другом. Вот Тихон - молодец. И Пашка - тот еще покажет себя. Пашка - тоже молодец. А ему, Левке, надо быть просто посильнее...
   Мысли Тихона были тягостны и спокойны. Он один во всем был виноват. Надо было еще тогда, ночью, позвонить дядьке, сказать ему о тарелке. Или позже... когда накатались, наигрались... Но что же делать теперь? Что?
   Солнечные лучи пробились наконец через плотные полосы тумана, цеплявшиеся за острые вершины деревьев. Вспыхнула и засверкала радужными искрами роса, пригнувшая своей тяжестью траву.
   Тихон и Левка сидели, погруженные в свои мысли, прижавшись к шершавому стволу старой ели - здесь, на толстой подстилке опавшей хвои, было посуше. Под рыжеватым ковром хвои угадывались контуры упавших когда-то давным-давно деревьев. Неподалеку была болотистая низинка, из которой к небу вздымались голые мертвые лесины.
   В кустах раздался треск, и оттуда, отбиваясь веткой от комаров, вывалился Пашка. Располосованная рубаха висела на нем клочьями. На коричнево-сером загаре отчетливо белели ссадины и царапины.
   - Воду нашел, - бодро сообщил Русаков.
   - Вода?! - Тихон и Левка резво вскочили на ноги. - Где?
   - Недалеко... Ручеек. Правда, воняет от него, - Пашка помотал головой. - Я пить побоялся.
   Прозрачная струйка выбивалась из-под огромного валуна. От воды и вправду попахивало не особенно приятно. Левка потянул носом.
   - Сероводород, - объявил он. - Минеральные источники... Такие есть у нас... - он задумался. -...в Восточной Сибири...
   - Ты скажи, пить ее можно? - спросил Тихон.
   - А... Ну, конечно! - Левка первым наклонился над ручейком.
   3
   Было просто-таки одуряюще жарко. Сонные старухи тоскливо кивали головами, примостясь на своих узлах. Пара бездомных собак шарила среди куч мусора, сваленного неподалеку от автостанции.
   Константин Тимофеевич изучил расписание движения автобусов, начертанное на вечных стальных листах, походил некоторое время, ожидая невесть чего, прислушиваясь к сонным репликам старух.
   - Что хотят, то и делают, - молвила одна.
   - Хочут - ездют, не хочут - не ездют, - поддержала ее вторая.
   Третья бабка горестно покачала головой и неожиданно бойко пнула ногой собаку, проявившую интерес к ее сумке.
   Константин Тимофеевич склонился к зарешеченному оконцу билетной кассы и попытался выяснить, по какой причине нет автобуса до Грачевки. Через отверстие-лоток донеслось до него невразумительное бормотание с оттенком раздражения.
   Бетонный сверток вывел Волкова на широкую асфальтовую ленту шоссе. От укатанного асфальта, мягко пружинящего под ногами, пахнуло жаром расплавленного битума. Дорога, уходя под гору, ненадолго терялась из вида, потом появлялась и, прямая как стрела, прошивая березовые колки, уходила за горизонт, отливая далеким серебряным блеском.
   Желание попасть в Грачевку вспыхнуло в нем с такой силой, что Волков понял, он пойдет даже пешком. Прищурясь, Константин Тимофеевич вгляделся в даль и зашагал решительно, оставляя на черном асфальте белесые следы.
   На подъеме его догнал ЗИЛ. Хрипловатый натруженный рев двигателя сзади нарастал. Константин Тимофеевич отступил на обочину и поднял руку.
   4
   Тяжелая цистерна с цементом заставляла ЗИЛ подрагивать и едва заметно рыскать носом. Водитель курил. Стрелка спидометра уже верных полчаса дремала за отметкой 80. Так и не отойдя душой от работы, не понимая даже, как это он сможет не думать о ней в ближайшее время, Константин Тимофеевич рассеянно смотрел на дорогу, прислушиваясь к ровному гулу мотора.
   Ему был симпатичен этот ЗИЛ. Он почему-то представлялся Волкову одушевленным. Казалось, что не машина скользит по шоссе, а наоборот, с глуховатым рыком ЗИЛ тащит под себя упирающуюся ленту асфальта.
   Волков думал. Пожалуй, впервые в жизни он был настолько растерян. Константин Тимофеевич не мог найти никакого объяснения веренице странных загадок, преподнесенных в последние дни СПС-2. Предположение, высказанное Граковичем, было слишком невероятным. Оно не вписывалось в рамки инженерного мышления. Оно вообще было вне научной логики, Волков даже не счел нужным доложить о нем на Ученом совете.
   "Все должно быть проще, - убеждал себя он. - Разгадка где-то на поверхности... Потому и в голову никому не пришла. Вот и ищем объяснение в чертовщине. Но с другой стороны, - серебряные кабели... Это-то уж ни в какие ворота не лезет..."
   На обочине промелькнул указатель "122 км".
   - Остановите, пожалуйста...
   - Грачевский, что ли? - спросил водитель.
   - Брат у меня тут главным инженером.
   Машина остановилась. Хлопнула дверка. Константин Тимофеевич слабо махнул рукой. ЗИЛ дрогнул бело-зеленой мордой, рыкнул и укатил.
   Константин Тимофеевич потоптался на обочине, глядя туда, где таяла и растворялась в жарком августовском небе дорога, потом сбросил оцепенение и, сойдя с шоссе, ступил на мягкую пыль проселка.
   5
   Улицы Грачевки были пустынны. Одуревшие от жары дворняги совсем потеряли интерес к жизни и жались в тень, вывалив розовые языки. Ни одна даже не гавкнула на незнакомца в темном мешковатом костюме, появившегося на центральной улице. Около колонки, неподалеку от дома Волковых, тосковал боров. Того, что осталось от лужи, было явно недостаточно для порядочной свиньи, и боров топтался в нерешительности, соображая, каким боком будет приятнее лежать на маленьком пятачке грязи. У приближавшегося человека ведер не было. Укоризненно взглянув из-под белесых бровок на Константина Тимофеевича, животина со стоном упала на бок, расплескав остатки грязи по сторонам.
   Волков засмеялся и, обойдя стороной тридцатипудовое дитя природы, нажал на рычаг колонки. Зачерпнув пригоршню воды, сделал пару глотков, ополоснул лицо и подождал, пока сбежавшая с бетонного круга вода не достигла необъятного живота свиньи. Опустив рычаг, Волков поискал в кармане платок. Просто так поискал. Знал, что нет, но на всякий случай.
   Во дворе его со свирепой радостью приветствовали куры.
   - Что это вы? - удивился гость. - Как неделю не кормлены...
   Он был очень недалек от истины, но не подозревал об этом. Дом был закрыт. Константин Тимофеевич пошарил рукой в старом ученическом портфеле, висевшем на стенке в сенях столько, сколько он себя помнил. Ключ был на месте. В доме уже успел воцариться запах, который называют нежилым.
   "В самом деле, нежилой запах - скорее отсутствие запахов жилья. Но куда же их всех унесло?" - соображал он, проходя в комнату Тихона. Тут тоже царило запустение. Письменный стол был покрыт толстым слоем пыли. Самодельный магнитофон на столе, незаконченный генератор для отпугивания комаров, - все в пыли. Портрет Высоцкого на стене. Рядом с портретом карта мира.
   "Это уже что-то новое, - подумал Волков. - Откуда любовь к географии?"
   Карта была усеяна кружками и цифрами, которые могли означать даты. Две из них были на Северном, две на Южном полюсе. Самая ранняя дата - 7.08.
   "Что же у нас было седьмого? - механически отметил Волков. - А-а... Агафон коротнул сеть".
   Особенно много дат стояло вокруг точки на карте с надписью от руки: "О-в Верблюд". Цифры наползали одна на другую. Последняя дата была той самой, когда Тихон с друзьями приезжали в институт.
   "Швамбрания", - пробормотал Волков и вышел из дома.
   - Эй! Хозяева! - облокотясь на забор дома Русаковых, Константин Тимофеевич смотрел на цепного пса Вулкана, исходившего сдержанной радостью.
   Гремя цепью Вулкан умчался в глубь двора. Деловито обнюхал стойки шасси ярко-оранжевого автожира, косясь на гостя.
   - Странно... - отметил Волков. - Так много значил для ребят этот аппарат и вдруг под дождем...
   Вулкан вприпрыжку вернулся к забору. Нервно зевнул и сделал стойку.
   - Вулкан, ты меня не цапнешь?
   Всем своим восторженным видом пес показал, что на такое он не способен.
   Отбиваясь от наседавшего Вулкана, Константин Тимофеевич прошел в глубь двора. В огороде был виден блеклый старушечий платок.
   - Агриппина Васильевна! А, Агриппина Васильевна!
   Агриппина Васильевна, и так-то не отличавшаяся особой остротой слуха, была занята делом, а потому вообще ничего не слышала. Дело состояло в том, что, держа за ручку штыковую лопату, она широко размахивалась и лупцевала странный овощ.