Питерс Элизабет. Не тяни леопарда за хвост

   — Как это... мило с вашей стороны, мэм, — пробормотала экономка.
   Когда я подъехала к Скотланд-Ярду, туман начал рассеиваться. Инспектор Кафф был искренне рад меня видеть.
   — Моя дорогая миссис Эмерсон! Надеюсь, ночное приключение на вас не отразилось?
   — Нисколько, благодарю, инспектор. У меня отменное здоровье. Мое появление не стало для вас неожиданностью?
   — Ну что вы, мэм! В ожидании вас я даже вызвал подозреваемого из участка на Боу-стрит.
   — Подозреваемого? Его арестовали за убийство...
   — Моя дорогая миссис Эмерсон... — Кафф расплылся в ангельской улыбке. — Боюсь, вас ввели в заблуждение. Ваш осведомитель — прошу простить за полицейский термин, — кто бы он ни был, слегка преувеличил. Мы всего лишь попросили мистера Ахмета оказать полиции помощь в поимке преступника. Вам наверняка известно, что британский закон считает человека невиновным до тех пор, пока его вина не доказана.
   — Впечатляющая речь, инспектор. Но факт остается фактом: мистер Ахмет находится в руках полиции. И вам не избежать объяснений, почему вы держите невиновного человека за решеткой. Улики против него есть? Что могло толкнуть мистера Ахмета на убийство Олдакра? Хотелось бы услышать ваше мнение на этот счет.
   — А не желаете ли поговорить с подозреваемым и составить собственное? — Сама любезность, да и только! — Прошу, миссис Эмерсон! Сюда.
   Арестанта караулил дюжий констебль, но мне хватило одного взгляда на Ахмета, чтобы убедиться в неоправданности столь строгих мер. Несчастный страдал от последствий своего пагубного пристрастия. Налицо были все признаки долгого употребления наркотиков: одутловатость, желтая кожа, крайняя худоба, дрожь в руках и блуждающий взгляд.
   — Salaam aleikhum, Ahmet il Kamleh, — поздоровалась я. — Знаешь ситт Эмерсон? Твои сородичи называют меня Ситт Хаким. А моего хозяина (к сожалению, в арабском языке понятие «спутник жизни» обладает весьма неприятным собственническим оттенком), Эмерсона эффенди, величают Отцом Проклятий.
   О да! Отца Проклятий и Ситт Хаким он знал. В мутном взгляде затеплился намек на разум; Ахмет кряхтя поднялся и на полусогнутых ногах отвесил поклон:
   — Да будет мир с тобой, Ситт Хаким.
   — Да будет Аллах милостив к тебе, — отозвалась я также на арабском. — Мне бы хотелось на это надеяться, Ахмет, но боюсь, что даже Всемилостивейший не сможет простить убийцу. Что говорит Священная книга, Ахмет? Что обещает Коран тому, кто отнимет жизнь человека?
   — Ахмет не убивал эффенди, ситт! — заныл египтянин. — Ахмет был в другом месте. Друзья скажут...
   Бегающие глазки, лживый тон... готовый кандидат на виселицу. Его счастье, что в отличие от инспектора Каффа я разбираюсь в людях.
   — Верю, Ахмет. Но тебе известно что-то очень важное. Почему молчишь? Почему не спасаешь свою жизнь? Можешь мне довериться.
   Ни слова в ответ, ни жеста. Лишь быстрый взгляд в сторону констебля.
   — Он не понимает по-арабски, — заверила я.
   — Все они так говорят, — процедил Ахмет. — А сами шныряют вокруг, шпионят, Ситт Хаким. Кое-кто из них понимает наш язык. Тьфу!
   — Успокойся. Сейчас он уйдет.
   Констеблю, понятное дело, моя просьба не понравилась.
   — У меня приказ, мэм!
   — Вы что же, действительно думаете, что это жалкое подобие человека посмеет поднять на меня руку? Уверяю вас, этого не произойдет. Во-первых, я вооружена... — Взмах зонтиком произвел должное впечатление не только на Ахмета, но и на полисмена. — А во-вторых, египтянин знает моего мужа, Эмерсона эффенди! Египтянину отлично известно, какая страшная участь постигнет его самого и всю его семью, если хоть один волос упадет с моей головы!
   Угроза стала последней каплей в чаше колебаний злосчастного египтянина. Арестант разразился протестами и заверениями в глубочайшем ко мне уважении, причем большая часть речи была адресована крохотному, зарешеченному окну, как будто дух «Эмерсона эффенди» мог витать снаружи, готовый смести с лица земли всю родню Ахмета. Страстный монолог убедил даже стража порядка.
   Дождавшись, когда за соглядатаем закроется дверь, я кивнула на стул:
   — Садись, друг мой. Не бойся, я не желаю тебе зла. Ситт Хаким пришла помочь. Ответь на мои вопросы — и сможешь вернуться к семье и друзьям.
   Судя по мрачному взгляду, Ахмет предпочел бы свободу безо всяких вопросов.
   — Что хочет знать Ситт Хаким? — подозрительно прищурился он.
   — Прежде всего... — Подавшись к нему, я перешла на шепот: — Среди вас есть женщина... зовут ее Айша... Время от времени она бывает в опиумном притоне на Сэдуэлл-стрит. Мне нужно... нужно знать...
   Честное слово, я готова была откусить себе язык. Не может быть! Амелия Пибоди Эмерсон обращается к этому ничтожеству, растратившему мозги на гашиш и опиум... откровенничает с ним с одной-единственнои целью... разузнать... а не имел ли великий и ужасный Отец Проклятий привычки посещать некую даму, мягко говоря, полусвета?
   Увы, увы. Горько сознавать, но Амелия Пибоди Эмерсон именно этого и добивалась. Какой стыд! Какое недостойное, позорное стремление!
   Хвала Аллаху, глубина моего падения осталась тайной для Ахмета.
   — Айша... — Он явно тянул время. — Имя известное, ситт. Айша бинт Аби Бекр была любимой женой пророка Магомета. Он умер на руках у Айши бинт Аби...
   — Знаю. А ты, Ахмет, знаешь женщину, о которой я спрашиваю. Кто она такая? Вряд ли она курит опиум. В таком случае, что ей делать в притоне?
   Египтянин пожал плечами:
   — Хозяйка, ситт.
   — Хозяйка этого заведения?
   — Нет, ситт. Дома.
   Целого дома?! Ничего себе! В голове не укладывается... С другой стороны, Ахмету нет смысла лгать...
   — Выходит, Айша богатая дама? Или, скажем, дама со средствами, так, Ахмет? Почему же она одевается как нищенка и возится с очагом в притоне?
   Еще один небрежный жест.
   — Откуда мне знать, ситт? Женщин не поймешь...
   — А ты подумай. — Зонтик как бы случайно лег на стол между нами.
   Нет... даже зонтик не помог. Если Ахмет когда-то и умел думать, то благодаря опиуму давно распрощался с этой способностью. Впрочем, кое-что я все же выяснила. Загадочная леди Айша проживала не где-нибудь, а в собственном доме на Парк-лейн.
   — Парк-лейн? А ты ничего не путаешь, дружок? Это один из лучших лондонских районов. Владелице опиумного притона среди аристократов делать нечего.
   — Нечего, ситт? — красноречиво фыркнул Ахмет. — Она найдет что делать.
   Мужчины по природе своей вульгарны. Ни один, даже такой жалкий тип, как этот обкуренный египтянин, не откажется от непристойной шутки. Правда, этот тип, не успев закрыть рот, до смерти перепугался, что сболтнул лишнее. Развивать тему он, естественно, не стал, а я не рискнула настаивать. Существуют некие рамки приличий, за которые леди не позволено заходить даже ради поимки безжалостного убийцы.
   Я чуть было уже не распрощалась с египтянином, когда вспомнила, что не произнесла даже имени Олдакра. Могла бы и не произносить. Ахмет окончательно замкнулся, бубнил что-то невразумительное, качаясь из стороны в сторону и закатывая глаза.
   — Прекрати ломать комедию. Твои сородичи что-то знают. Один из них сказал... — Я повторила фразу, которую услышала в полицейском фургоне.
   — Приходят... — пробормотал Ахмет. — Все приходят... правоверные и еретики, женщины и мужчины, принцы крови и нищие. Гашиш и опий всех равняют, ситт. Дарят блаженство всем детям Аллаха. Даже ничтожнейшему Ахмету... даже ему... Найди мне опий, ситт. Одну трубку... одну. Будем говорить, ситт. Хочешь отправиться вместе с Ахметом в страну...
   Притворялся ли он или и впрямь впал в транс, в любом случае беседе пришел конец. Я вызвала констебля и вверила арестанта полиции и Аллаху, но только после того, как повторила, что он (Ахмет, а не Аллах) может на меня рассчитывать в любой час дня и ночи.
   Кафф поджидал в коридоре.
   — Итак, миссис Эмерсон?
   — Вы еще спрашиваете? Думаете, я не заметила трещины в стене слева? Кому вы приказали подслушивать? Мистеру Джонсу?
   — Вы необычайно проницательны, мэм! — Инспектор в восхищении покачал головой. — Джонс в отпуске, если помните. В Скотланд-Ярде несколько человек говорят по-арабски. С вами, конечно, не сравнить, мэм. Вы им владеете в совершенстве! Почему, позвольте узнать, вы интересовались дамой по имени Айша?
   — Позвольте задать встречный вопрос. Что вам о ней известно, инспектор?
   — Ничего такого, что послужило бы поводом для ареста или хотя бы вызова в участок. Умоляю вас, миссис Эмерсон, держитесь от этой особы подальше.
   — Я же не на обед собралась ее приглашать, инспектор. — Реплика прозвучала достаточно, на мой взгляд, иронично, но без излишнего сарказма. — Должна, однако, напомнить, что речь идет не о мелкой сошке вроде вашего арестанта, а о персоне, имеющей влияние в местной египетской общине. Точнее, в преступной части этой общины, поскольку назвать владелицу опиумных притонов столпом общества язык не повернется. Хотелось бы узнать, почему такой профессионал, как вы, инспектор, уклоняется от своих прямых обязанностей. Эту даму нужно немедленно вызвать в Скотланд-Ярд для допроса. Кроме того...
   Мы как раз добрались до первого этажа, где Кафф остановился и устремил на меня скорбный взгляд.
   — Мое уважение к вам безгранично, миссис Эмерсон. Ваша сила воли приводит меня в восторг.
   Но могу ли я доверить тайны полиции человеку постороннему и к тому же... даме?! Ни в коем случае. Боюсь, начальство меня не поймет. Выговоры, понижение в звании — еще куда ни шло, но должностью я рисковать не намерен. Тридцать лет в полиции — это не шутки, дорогая моя миссис Эмерсон. Мне и служить-то осталось всего ничего. Право слово, миссис Эмерсон, не в моих силах...
   — С меня довольно. Я таких речей наслушалась — до конца дней хватит. Уверяю вас, мистер Кафф, вы ничего нового не изобрели. Все те же изжившие себя оправдания, которыми мужчины прикрывают высокомерие и нетерпимость к женскому полу. Нет, вас лично я не виню; вы не лучше и не хуже остальных, инспектор. Верхи Скотланд-Ярда, уверена, столь же слепы и самонадеянны.
   С вытянувшимся лицом, сокрушенно прижав ладони к груди, Кафф простонал:
   — Дорогая моя миссис Эмерсон, поверьте...
   — Верю. Верю, что вы действуете из наилучших побуждений. Я слегка вспылила, уж простите. Когда преступник окажется в моих руках, вы узнаете об этом первым.
   Инспектор был тронут до глубины души.
   Как только двери Скотланд-Ярда захлопнулись за моей спиной, я взмахом зонтика остановила кеб. Экипаж тронулся, но я успела заметить до боли знакомую личность, энергично шагающую по направлению к парадному входу полицейского управления.
   Эмерсон в Скотланд-Ярде? Признаться, я не слишком удивилась.

* * *

   Итак... что дальше? Конечно, злосчастный Ахмет вполне мог назвать любой пришедший на ум адрес, лишь бы от меня избавиться. А вдруг не соврал?
   За последние годы аристократическая элегантность старинных улочек вблизи Гайд-парка сменилась, как ни печально, примитивным показным шиком. Переменам этим Лондон по большей части обязан всяческим ротшильдам и их высокопоставленному приятелю принцу Уэльскому. Экипаж бойко катил по Парк-лейн, и вскоре я уже получила возможность полюбоваться громадным, словно раздувшимся от важности особняком из серого камня — резиденцией самого Леопольда Ротшильда, где, поговаривают, нашего принца не раз принимали и развлекали с роскошью, к которой он слишком быстро и слишком прочно привык.
   Чуть дальше по улице высились башенки Олдфорд-хаус, построенного алмазным магнатом. Еще один миллионер, нажившийся на южноафриканских бриллиантах, поселился в бывшем доме герцогов Дадли, а под номером 25 по Парк-лейн развернулось строительство особняка, который, по слухам, должен был переплюнуть всех своих соседей. Будущий хозяин, некий Барни Барнато, в детстве полировал босыми пятками трущобы Уайтчепела. Да, мельчает Парк-лейн. Аристократия уступает место нуворишам... А я-то подняла Ахмета на смех! Мадам из опиумного притона и кокни-выскочка из Уайтчепела — чем не пара?
   Экипаж остановился у приятного на вид дома неподалеку от пересечения Парк-лейн с Верхней Брук-стрит. На мой стук дверь открыла очень милая барышня в традиционном черном платьице английской горничной с накрахмаленным белым фартучком, но при этом оливково-смуглая и волоокая. Напрасно я сомневалась в Ахмете.
   — Будьте добры сообщить своей госпоже, милая, что мне хотелось бы с ней поговорить. — Я вручила юной египтянке визитную карточку.
   Громадные черные глаза горничной округлились. Похоже, настоящие леди этот дом визитами не баловали. Справившись с изумлением, служанка взяла визитку и пригласила меня «обождать в гостиной, пока она убедится, что госпожа дома».
   Не будь я доподлинно уверена, что попала по нужному адресу, ей-богу, засомневалась бы, ступив через порог комнаты, куда меня провела служанка. Гостиная выглядела точной копией любой аристократической, обставленной по последнему слову моды английской гостиной. Менее терпимый человек сказал бы даже, что скрупулезная точность копии граничила с карикатурой. Стены сплошь увешаны картинами и громадными зеркалами в золоченых рамах. Ковер почти не виден из-под мебели: здесь и диванчики резного дерева, и кресла с пухлыми подушками, и пуфики всевозможных размеров, и столы, столы, столы — все как один под тяжелыми расшитыми скатертями до самого пола.
   Вернувшись минут через пять — мне едва хватило времени рассмотреть обстановку, — египтянка знаком пригласила следовать за ней. Мы спустились по лестнице, прошли по длинному, в коврах, коридору. Горничная распахнула третью по счету дверь и так же молча пригласила войти.
   Случалось ли вам, читатель, перемещаться во времени и пространстве? Если да, то вы удачливее меня. Со мной такое произошло впервые. Сделав один лишь шаг, я перенеслась из конца девятнадцатого века в пятнадцатый, преодолев тысячи миль, что отделяют Лондон от старого Каира.
   Десятки толстенных персидских ковров были разбросаны на полу в живописном беспорядке. Стены, потолок и даже окна затянуты золотой парчой; впрочем, окон могло и не быть — снаружи не пробивался ни один солнечный лучик. В комнате царила бы кромешная тьма, если бы не изящные канделябры, свисавшие с потолка на цепочках до того тонких, что самое легкое дуновение вызывало их дрожь, рассылая по комнате мириады искр, похожих на звездочки или на крохотных светящихся насекомых, обитающих в Египте.
   Поначалу мне показалось, что комната пуста, но, когда глаза привыкли к полумраку, у противоположной стены, на низкой восточной кушетке, я разглядела темную фигуру, неподвижностью не отличавшуюся от статуи. Мое замешательство длилось не долго. Восточные традиции требуют молчания от того, чей статус ниже. Я заговорила первой:
   — Доброе утро. Прошу простить за вторжение. Я...
   — Мне известно, кто ты такая. — Ожившая статуя плавно и грациозно повела рукой: — Садись.
   Большинство моих соплеменниц, если бы им предложили не кресло и даже не пуф, а восточную подушку, вряд ли рискнули бы принять приглашение. Ну а мне так не привыкать. Опустившись на подушку, я аккуратно расправила юбку.
   Хозяйка покоев, точно сошедших со страниц «Тысячи и одной ночи», неподвижно возлежала на кушетке в каких-нибудь двух футах от меня, но разглядеть ее черты я по-прежнему не могла. Лицо Айши скрывала длинная вуаль, искусно закрепленная на усыпанном драгоценностями головном обруче. За подобными вуалями, обычно из белого муслина или шелка, женщины Востока прячут лица от мужчин и крайне редко используют их в присутствии сестер по полу. Исключение, по-видимому, было сделано с умыслом, но с каким именно — убейте, не пойму. Если таким способом дама полусвета вознамерилась меня унизить, то ее намек оказался слишком тонким для моей английской натуры. Впрочем, тончайшая ткань вуали не могла скрыть чистые благородные линии лба, высоких скул, изящного носика и подбородка.
   Мне вспомнились безобразные тряпки, прикрывавшие голову Айши во время нашей первой встречи. Уму непостижимо, чтобы женщина по собственной воле уродовала такую красоту. Роскошные локоны, разметавшиеся сейчас по плечам, отливали черным атласом. Грацию божественной фигуры как нельзя лучше подчеркивал наряд, в котором египетские высокородные дамы обычно принимают своего владыку на пороге гарема, — просторные шелковые шаровары в ансамбле с длинным и узким расписным халатом на голое тело, оставляющим открытой добрую половину груди. Одним словом, не зрелище, а услада для мужских глаз. Приличия соблюдены, но все, что нужно, выставлено напоказ.
   Восточная красавица и позу приняла соответствующую. Я бы сказала, небрежно-вызывающую. Опираясь на локоть, египтянка согнула одну ногу в колене, как бы между прочим обнажив не только узкую ступню и тонкую щиколотку, но и большую часть ноги — на шароварах, вопреки гаремной моде, шел разрез до самого бедра.
   — Как ты меня нашла? — подало голос неземное видение на безукоризненном английском с едва заметным очаровательным акцентом.
   Восток изобретателен, хитроумен и загадочен во всем, читатель. Постичь его непросто, но еще сложнее следовать его каверзным традициям. Слабый пол, лишенный здесь права голоса в самом что ни на есть прямом смысле, научился выражать эмоции собственными методами. Наверняка зная, что я говорю по-арабски, Айша обратилась ко мне на английском. Учтивость, скажете? Ничуть не бывало. Выбор моего родного языка — не что иное, как подчеркивание превосходства хозяйки над незваной гостьей. Да и сам вопрос содержал в себе куда больше, чем услышал бы посторонний. Боюсь, для многих моих читателей традиции Востока — тайна за семью печатями. Любознательным объясню: хозяйке следовало бы поинтересоваться целью моего визита; не сделав этого, она дала понять, что нас связывает нечто, обеим известное.
   Что ж, отлично. Ни игнорировать вызов, ни выдавать бедняжку Ахмета, у которого и без того неприятностей по горло, я не собиралась.
   — Вы сказали, Айша, что знаете, кто я такая. Значит, вам должно быть известно и то, что найти человека для меня не проблема. Если помните, мы виделись не так давно. Маскарад был хорош, Айша. Но у меня острое зрение.
   — "Виделись не так дав..." — Длинная шея изогнулась, придав владелице облик не прекрасного лебедя, а смертоносной кобры. — Ночью?... Wahyat en-nebi! Так это была ты?!!
   — Именно. Это была я. Вероятно, мой маскарад оказался лучше.
   — Значит, он тебя туда взял. По крайней мере, позволил...
   Ослепленная внезапной вспышкой, я заслонила глаза. А когда отняла ладонь, поняла, в чем дело. Айша зажгла лампу, направив свет прямо мне в лицо. Хозяйка выбрала более чем удобное место для гостьи.
   Пока она меня изучала, комната звенела безмолвием. На здоровье. Пусть наглядится в свое удовольствие. Разочарование неизбежно. Ни тебе кокетливых локонов, ни умопомрачительных ног и прочих более или менее открытых частей тела, ни завораживающих небесной красотой черт... Подумаешь! В конце концов, решаясь на свидание с мадам Само Внешнее Совершенство, я отлично знала, что перехватить этот титул мне не удастся. И не собиралась с ней соперничать на ее поле.
   Тишину нарушил чуть слышный шелестящий звук — то ли смешок, то ли презрительный присвист.
   — Значит, он тебя взял туда... — повторила Айша задумчиво. — Слышала я, слышала... Но не могла поверить... Итак, ты нашла меня, Ситт Хаким, супруга великого Эмерсона эффенди! Переступила порог этого дома. Неслыханная честь для моей скромной обители. Что тебе нужно от презреннейшей из презренных?
   Я ответила на вопрос, сделав вид, что не заметила сарказма, капающего с языка хозяйки, точно яд с жала кобры.
   — Видите ли, мисс... э-э... мадам Айша... Мне нужна ваша помощь в поимке убийцы. Вам, разумеется, известно, что один из ваших соплеменников арестован по подозрению в убийстве мистера Олдакра?
   — Разумеется.
   — Вам также известно, что Ахмет невиновен.
   — Откуда мне это знать?
   — Полно, к чему отговорки? Мы обе отлично знаем, что полиция, где служат одни мужчины, умом не блещет. Но даже полицейские не настолько пустоголовы, чтобы считать ничтожество вроде Ахмета виновником убийства. Уверена, что арест несчастного — всего лишь хитрый трюк с их стороны. Скотланд-Ярд утверждает, что Ахмет задержан исключительно ради «сотрудничества с полицией». Я много размышляла над этим делом и пришла к такому выводу: властям известно наверняка, что к убийству причастен — или причастны — кто-то из египетской общины. А Ахмет — не более чем прикрытие.
   Громадные темные очи египтянки не отрывались от моего лица. Прежде чем ответить, она выдержала долгую паузу.
   — Возможно... — не слишком охотно согласилась она наконец. — И что дальше? Я-то здесь при чем? Псы из Скотланд-Ярда мне не страшны. Достаточно обратиться к кому-нибудь из моих влиятельных друзей...
   — Понимаю. Но и друзья, случается, предают, особенно если есть угроза их жизни или чести. В любом случае бурная деятельность полиции мешает вашему... м-м... бизнесу, разве не так? Я же уверена, что египтяне не причастны к преступлению. Убийца — англичанин.
   — Что?! Как ты... Откуда ты знаешь?
   — Вы лишь задаете вопросы, ситт. — Я перешла на арабский. — Неплохо было бы на мои ответить. Вам много чего известно, верно? Разве могут дела общины проходить мимо такой богатой и влиятельной дамы?
   Айша выпрямилась и, скрестив ноги, опустила подбородок на ладонь.
   — Это дело, к сожалению, прошло мимо меня, Ситт Хаким. Ты не поверишь, но...
   — Готова верить, ситт. Но если вы говорите правду, то я бы посоветовала навести кое-какие справки — ради вашего же блага. Соединив усилия, мы многого можем добиться. Мы женщины, ситт, причем не обделенные талантами, хоть и каждая в своей...
   Свистящий смех, более похожий на шипение обозленной змеи, прервал мою речь.
   — Что я слышу, Ситт Хаким! Тебе, похоже, и впрямь не обойтись без помощи презренной Айши, если ты снизошла до таких сравнений!
   — Ошибаетесь. Я всего лишь отдаю вам должное. Мне известны нравы Востока, и потому я прекрасно понимаю, через что вам пришлось пройти, чтобы добиться богатства и независимости...
   — Ты не в своем уме! Что ты понимаешь! Да тебе и во сне не может... О-о-о! Должно быть, я сама сошла с ума, иначе не стала бы выслушивать твои глупые речи! — Она вновь упала на подушки и застыла, стиснув ладони на груди.
   Вот незадача. Тонкая ниточка взаимопонимания, протянувшаяся между нами, лопнула в один миг. Что же я такого сделала? Или сказала?...
   — Англичанин! — вырвалось у меня. — Вы знаете, о ком речь, верно? Возможно, вы даже знакомы с ним! Доверьтесь мне, Айша! Вы боитесь этого человека? Он вам угрожает? Мы с Эмерсоном защитим вас. Расскажите, что вас связывает с англичанином? Это ваш возлюбленный? Любовь — хрупкий цветок, ситт. Стоит ледяному дыханию смерти или бесчестья коснуться его лепестков — и мужчины готовы растоптать его увядшую красоту.
   — Все мужчины, Ситт Хаким? — хрипло процедила египтянка. — Или только твои?
   — Вы неправильно меня поняли...
   — Неужели! Твоя сказка об убийстве меня позабавила, Ситт Хаким. Но ты не с этим сюда заявилась. Тебя тревожит неверность Эмерсона эффенди! Ха-ха! Твое сердце открыто для меня.
   Хладнокровие мне не изменило.
   — Если мое сердце, как вы утверждаете, открыто для вас, то вы видите, что в нем нет места сомнениям. Я верю Эмерсону. Мы с ним — одно целое.
   — Вот как? Но и я когда-то знала его, Ситт Хаким. Я помню объятия его сильных рук. Помню прикосновения его губ. Ах, что за страстные ласки он мне дарил...
   Боюсь, описанию тех чувств, что охватили меня, не найдется места на этих страницах, читатель. Как, впрочем, и спектаклю, который мне устроила мадам Айша, сладострастно извиваясь всем телом, заламывая, словно в любовном экстазе, руки и закатывая глаза. Так увлеклась, бедняжка, что забыла об осторожности. В какой-то момент, когда Айша, изогнув змеиную шею, с шипением потянулась ко мне, свет от лампы упал на прикрытое вуалью лицо. О ужас! Ни полупрозрачная ткань, ни толстый слой косметики не в силах были скрыть чудовищный шрам, изуродовавший щеку египтянки.
   Сообразив, что наделала, Айша со стоном отпрянула и скорчилась в глубокой тени на дальнем конце кушетки.
   Я была потрясена. Настолько, что на миг лишилась дара речи, а такое со мной случается не часто. Ярость, негодование и... да-да, читатель, и невыразимая жалость пронзили мое сердце. К счастью, природная сила духа и годами выработанное самообладание одержали победу над эмоциями.
   — Великолепно, мадам. Ваша искренность подкупает. Надеюсь, вы меня простите, если я не отвечу вам тем же. Наши отношения с мужем — наше личное дело. Могу лишь заверить, что мне не на что жаловаться. Эмерсону, насколько мне известно, тоже.
   Согнувшись пополам, египтянка выбросила руку. Тонкие смуглые пальцы железным обручем сомкнулись на моем запястье.
   — Да тебя ничем не пробьешь, женщина! В твоих жилах течет рыбья кровь! Ты холодна как лед и бесчувственна как камень! Какими чарами ты заманила Эмерсона? Какими заклинаниями приворожила? Что он в тебе нашел?
   — Понятия не имею. Но не сомневаюсь, что физическая красота — далеко не единственное, что притягивает мужчину и женщину друг к другу и навеки скрепляет брачный союз. Надеюсь, когда-нибудь вы в этом сами убедитесь. Очень надеюсь, ситт. Кстати, об этом английском лорде...