Страница:
2. В чем смысл (если он вообще есть) разбросанных вокруг тела сторожа осколков и увядших цветов?
Самое логичное — поинтересоваться у мистера Баджа, когда в последний раз в зале подметали полы. Возможно, весь тот мусор, которому репортеры уделили столько внимания, скопился за предыдущие дни, недели, а то и месяцы. Хозяйство Баджа чистотой не блещет.
3. Помимо мусора на полу были обнаружены засохшие пятна. Что это? Кровь? Если да, то человека или животного?
Поинтересоваться у инспектора Каффа? (И здесь знак вопроса означал сомнение. Спросить-то я спрошу, но вряд ли получу вразумительный ответ. Полиция могла и не обратить на пятна внимания. А если даже обратила, то искрящийся любезностью мистер Кафф запросто утаит от меня правду.)
На этом вопросы, связанные со смертью Альберта Гора, были исчерпаны. Я перешла к следующей жертве, мистеру Олдакру.
4. Известно ли о пристрастии Олдакра к наркотикам? Если он курил опий и гашиш, то не являлся ли завсегдатаем притона, где мы вчера побывали?
Обратиться к инспектору Каффу (в надежде, что он для разнообразия оставит свои улыбочки с поклонами и ответит на простейший вопрос). Либо... отличная мысль!... обратиться к мистеру Уилсону. Юноша, помнится, знал Олдакра. Мисс Минтон, от которой, если не ошибаюсь, влюбленный в нее Уилсон ничего не скрывает, тоже может оказаться полезной. Пожалуй, с ней прежде всего стоит пообщаться. Иметь дело с женщиной всегда приятнее. Да и толку больше.
5. Не занимался ли Олдакр шантажом? Кого и чем он мог шантажировать?
Возможность получить правдивый ответ от инспектора практически равна нулю. Как, впрочем, и вероятность того, что Каффу ответ известен. Зато мистер Уилсон и мисс Минтон, надеюсь, от сотрудничества не откажутся.
Переходим к следующей «группе», если пользоваться терминологией профессора.
6. Кто такой «леопардовый жрец»?
Казалось бы, чего проще? Поймал комедианта за руку во время очередного спектакля — вот тебе и ответ. Однако сказать всегда легче, чем сделать. Эмерсон уже попытался, и мы помним, что из этого вышло. После той шумихи «жрец», возможно, на публике больше не появится. Значит, нужно его заманить в ловушку. Но каким образом?
Поскольку подходящих идей в данный момент у меня не было, пришлось пока заняться следующим пунктом.
7. Кто послал Эмерсону и всем прочим статуэтки? Все тот же «жрец»?
Место во второй колонке осталось девственно-чистым. Я понятия не имела, что здесь можно предпринять, но почему-то в ответе не сомневалась. Именно «жрец», и никто иной, так щедро разбрасывался археологическими ценностями. До сих пор этот безумец ограничивался лишь театральными представлениями, никому не причиняя зла. Послания с ушебти носят тот же характер. Они наводят страх, но по сути совершенно безобидны. Я все больше склонялась к тому, чтобы согласиться с Рамсесом. Думаю, у нашего «жреца» с головой все в порядке, а вот с чувством юмора проблемы. И уж несомненно имеются возможности для осуществления таких оригинальных, мягко говоря, фокусов. Рамсес и в этом, надо признать, прав! Ушебти из царских гробниц — большая редкость!
И что же из этого следует? Археологическая ниточка ведет нас... Ну разумеется! Все улики против лорда Сент-Джона, молодого Ливерпуля или еще кого-нибудь из той же компании.
Нельзя, однако, забывать и о других частных коллекциях, которых в одной только Англии больше, чем хотелось бы настоящим археологам. Увы, наши законы способствуют безбожному разбазариванию уникальных древностей Ближнего Востока.
Есть и еще один вариант. «Жрец» мог унести ушебти прямо из-под носа мистера Баджа. В музее наш комедиант явно неплохо ориентируется, а халатность хранителя еще и облегчает задачу. Познания «жреца» в истории Древнего Египта наводят на мысль не о хобби дилетанта, а о профессии... Чтобы наш коллега опустился до подобных шуток? Убейте меня, не поверю! Да и кто бы это мог быть? Юный Уил-сон стоял рядом с нами, когда «жрец» давал одно из своих представлений в музее. Питри? Ну уж нет, только не Питри. Этому чувство юмора неведомо. Следующий вопрос пришел мне в голову внезапно, а потому не вписывался в стройную систему. А именно:
8. Не произошло ли при передаче мумии в музей чего-нибудь странного или не совсем обычного?
Надежды узнать правду мало, но попытаться можно. Молодой Ливерпуль (с подачи лорда Сент-Джона) приглашал меня в свое поместье. Почему бы не воспользоваться любезностью знатной особы? А заодно и проверить, нет ли в коллекции пустого футляра, где прежде могли бы храниться ушебти?
Что касается Олдакра, тут судить трудно, но пристрастие его светлости графа Ливерпуля к наркотикам сомнений не вызывает. Отсюда последний вопрос:
9. Какой притон он имеет обыкновение посещать? Возможно ли, что «неверные», которых проклинал египтянин в полицейском фургоне, — это лорд Ливерпуль с друзьями?
Узнать у Айши.
Фразу в правой колонке я написала твердой рукой. Без малейших колебаний.
Глава 10
Самое логичное — поинтересоваться у мистера Баджа, когда в последний раз в зале подметали полы. Возможно, весь тот мусор, которому репортеры уделили столько внимания, скопился за предыдущие дни, недели, а то и месяцы. Хозяйство Баджа чистотой не блещет.
3. Помимо мусора на полу были обнаружены засохшие пятна. Что это? Кровь? Если да, то человека или животного?
Поинтересоваться у инспектора Каффа? (И здесь знак вопроса означал сомнение. Спросить-то я спрошу, но вряд ли получу вразумительный ответ. Полиция могла и не обратить на пятна внимания. А если даже обратила, то искрящийся любезностью мистер Кафф запросто утаит от меня правду.)
На этом вопросы, связанные со смертью Альберта Гора, были исчерпаны. Я перешла к следующей жертве, мистеру Олдакру.
4. Известно ли о пристрастии Олдакра к наркотикам? Если он курил опий и гашиш, то не являлся ли завсегдатаем притона, где мы вчера побывали?
Обратиться к инспектору Каффу (в надежде, что он для разнообразия оставит свои улыбочки с поклонами и ответит на простейший вопрос). Либо... отличная мысль!... обратиться к мистеру Уилсону. Юноша, помнится, знал Олдакра. Мисс Минтон, от которой, если не ошибаюсь, влюбленный в нее Уилсон ничего не скрывает, тоже может оказаться полезной. Пожалуй, с ней прежде всего стоит пообщаться. Иметь дело с женщиной всегда приятнее. Да и толку больше.
5. Не занимался ли Олдакр шантажом? Кого и чем он мог шантажировать?
Возможность получить правдивый ответ от инспектора практически равна нулю. Как, впрочем, и вероятность того, что Каффу ответ известен. Зато мистер Уилсон и мисс Минтон, надеюсь, от сотрудничества не откажутся.
Переходим к следующей «группе», если пользоваться терминологией профессора.
6. Кто такой «леопардовый жрец»?
Казалось бы, чего проще? Поймал комедианта за руку во время очередного спектакля — вот тебе и ответ. Однако сказать всегда легче, чем сделать. Эмерсон уже попытался, и мы помним, что из этого вышло. После той шумихи «жрец», возможно, на публике больше не появится. Значит, нужно его заманить в ловушку. Но каким образом?
Поскольку подходящих идей в данный момент у меня не было, пришлось пока заняться следующим пунктом.
7. Кто послал Эмерсону и всем прочим статуэтки? Все тот же «жрец»?
Место во второй колонке осталось девственно-чистым. Я понятия не имела, что здесь можно предпринять, но почему-то в ответе не сомневалась. Именно «жрец», и никто иной, так щедро разбрасывался археологическими ценностями. До сих пор этот безумец ограничивался лишь театральными представлениями, никому не причиняя зла. Послания с ушебти носят тот же характер. Они наводят страх, но по сути совершенно безобидны. Я все больше склонялась к тому, чтобы согласиться с Рамсесом. Думаю, у нашего «жреца» с головой все в порядке, а вот с чувством юмора проблемы. И уж несомненно имеются возможности для осуществления таких оригинальных, мягко говоря, фокусов. Рамсес и в этом, надо признать, прав! Ушебти из царских гробниц — большая редкость!
И что же из этого следует? Археологическая ниточка ведет нас... Ну разумеется! Все улики против лорда Сент-Джона, молодого Ливерпуля или еще кого-нибудь из той же компании.
Нельзя, однако, забывать и о других частных коллекциях, которых в одной только Англии больше, чем хотелось бы настоящим археологам. Увы, наши законы способствуют безбожному разбазариванию уникальных древностей Ближнего Востока.
Есть и еще один вариант. «Жрец» мог унести ушебти прямо из-под носа мистера Баджа. В музее наш комедиант явно неплохо ориентируется, а халатность хранителя еще и облегчает задачу. Познания «жреца» в истории Древнего Египта наводят на мысль не о хобби дилетанта, а о профессии... Чтобы наш коллега опустился до подобных шуток? Убейте меня, не поверю! Да и кто бы это мог быть? Юный Уил-сон стоял рядом с нами, когда «жрец» давал одно из своих представлений в музее. Питри? Ну уж нет, только не Питри. Этому чувство юмора неведомо. Следующий вопрос пришел мне в голову внезапно, а потому не вписывался в стройную систему. А именно:
8. Не произошло ли при передаче мумии в музей чего-нибудь странного или не совсем обычного?
Надежды узнать правду мало, но попытаться можно. Молодой Ливерпуль (с подачи лорда Сент-Джона) приглашал меня в свое поместье. Почему бы не воспользоваться любезностью знатной особы? А заодно и проверить, нет ли в коллекции пустого футляра, где прежде могли бы храниться ушебти?
Что касается Олдакра, тут судить трудно, но пристрастие его светлости графа Ливерпуля к наркотикам сомнений не вызывает. Отсюда последний вопрос:
9. Какой притон он имеет обыкновение посещать? Возможно ли, что «неверные», которых проклинал египтянин в полицейском фургоне, — это лорд Ливерпуль с друзьями?
Узнать у Айши.
Фразу в правой колонке я написала твердой рукой. Без малейших колебаний.
Глава 10
Поэты нередко превозносят достоинства ночного отдыха. «О, сладость грез!», «О, крылья легкие, дающие свободу!»... и так далее и тому подобное. Мне лично сон кажется до обидного дурацкой тратой времени. На свете столько всего интересного, а ты будь любезен проводить треть жизни в беспамятстве. Ну не глупо ли? Как бы там ни было, но сон меня освежил и даже слегка успокоил. Вечерние письменные упражнения тоже не прошли даром. Теперь я по крайней мере знала, чем заняться, чтобы не терзать себя мыслями об Айше.
Проснувшись, как обычно, раньше Эмерсона, я неслышно, чтобы его не разбудить, выбралась из постели и сразу же взялась за дело. Точнее, взялась бы, после того как проштудировала свой «план действий». К сожалению, все действия моего плана пришлось отложить на более поздний срок. Если помните, этот день был обещан детям, а я от своих обещаний отказываться не привыкла.
Жаль, конечно, упускать время... А знаете, читатель, какая мысль смягчила разочарование? Стыдно признаться, но мне стало гораздо легче, когда я представила вытянутую физиономию Эмерсона.
Новость выплыла после завтрака. Не чудовище же я, в самом деле, чтобы портить человеку настроение на голодный желудок? Как только мой ненаглядный отгородился газетой, Перси подал голос:
— Дядя Рэдклифф! Мы скоро пойдем, сэр?
Профессор выглянул поверх газеты:
— А куда вы идете?
Настал час моего триумфа.
— Сегодня у Перси день рождения, Эмерсон. Я обещала отпраздновать это событие экскурсией по выбору именинника.
У Эмерсона вытянулось лицо.
— Ты обещала? Но, Пибоди...
— Дети живут в столице, а из достопримечательностей Лондона ничего не видели! Кто, как не мы, обязан познакомить их с историческими и художественными памятниками их родины? Нельзя же пренебрегать образованием детей только потому...
— Найми гувернера, — процедил Эмерсон.
— Я давно собиралась обсудить с тобой этот вопрос, однако он слишком серьезен, чтобы решать вот так, с наскока. Прогулка с тобой, Эмерсон, будет для всех нас гораздо приятнее.
— Ты так считаешь?... Что ж... в таком случае... Куда поедем?
— В Британский музей, — выпалил Рамсес.
Перси молчал, но его мнение было написано у него на лице.
— Тебе это, конечно, в радость, Рамсес. Твоему папе, думаю, тоже в самый раз. Но день рождения сегодня у Перси, и выбор останется за ним. Что скажешь, Перси?
— Мне все равно, тетя Амелия. Как скажете... но если вы не против.... В прошлом году папа водил нас в музей мадам Тюссо. Там так здорово! Рамсес еще не был? Может, и ему понравится?
Эмерсон уставился на племянника во все глаза. Потом хмыкнул, пожав плечами:
— Рамсесу-то очень даже может понравиться. А как же сестричка, мой мальчик? Некоторые из экспонатов...
— В Комнату Ужасов мы, разумеется, не пойдем, — возразила я. — А в целом выставка мадам Тюссо может принести им пользу. Очень познавательно... с исторической точки зрения. Рамсес днями и ночами возится со своими засушенными... гм... опытными образцами. Неплохо бы и отвлечься от мумий, узнать что-нибудь из современной истории.
— Угу. Что-нибудь эдакое... современное и веселенькое, — пробурчал Эмерсон. — Из истории французской революции, к примеру. А что? Чем плохо полюбоваться на головы, доставленные мадам прямо с гильотины по приказу революционного правительства?
— О да, сэр! — закивал довольный Перси. — Я помню. Там есть даже голова королевы. А мадам ее лично знала. Представляете, какой кошмар?!
— Умерли, — простонала Виолетта.
Читатель вправе поинтересоваться: почему я не оградила детей от кровавого зрелища? Ответ прост. Я пыталась, но была вынуждена отступить перед обстоятельствами и нажимом со стороны собственного мужа.
Мы не пробыли в музее и десяти минут, как Рамсес растворился в толпе.
— Наверное, в Комнату Ужасов пошел, тетя Амелия. Я позову! — вызвался Перси и исчез, не дожидаясь разрешения.
— Пойду за ними, Эмерсон. А ты постой тут с Виолеттой... покажи ей принца Альберта с супругой и их прелестными детишками.
— Тоже хочу, — заныла Виолетта, дернув дядюшку за руку. — Умерли. Все умерли. Хочу посмотреть!
— Девочка моя дорогая... — выдохнула я.
— Да ладно тебе, Пибоди, — неожиданно благодушно заметил Эмерсон и затопал вслед за колобком в розовых оборочках. — Она здесь уже была, не забывай. Детская кровожадность — вещь абсолютно естественная. И почему так называемые столпы педагогики упорно отрицают этот факт?
Я отлично поняла, откуда такая сговорчивость. Эмерсона не меньше меня заботило пристрастие Рамсеса к мумиям и древним останкам. Обнаружив «кровожадность» в нормальных, с точки зрения общества, детях, он вздохнул спокойнее.
— Учти, я категорически против, Эмерсон. Но раз ты настаиваешь...
— Ха-ха, — отозвался профессор. — Сама не прочь заглянуть в Комнату Ужасов.
Вот вам типичный пример мужской логики, читатель. Не можешь признаться в собственной слабости — обвини супругу.
Перси изумленно ахал у фигуры Нейла Крима, недавно повешенного за отравление стрихнином десятков несчастных женщин; Эмерсон задумчиво взирал на доктора Притчарда, отправившего на тот свет жену и тещу; Виолетта, сунув в рот пол-уха плюшевого зайца, таращила глаза на фигуру жуткого типа с классической физиономией убийцы — бог весть, сколько невинных душ погубило это чудовище в человеческом обличье. А я тем временем... опять потеряла Рамсеса.
— Пригляди за детьми, Эмерсон! — Прочесывать толпу было непросто, но мне на помощь, как всегда, пришел зонтик. Кудрявая шевелюра мелькнула у самого выхода. Я поспешила следом. Справа от дверей возвышался экспонат, которого я поначалу не заметила, — джентльмен в официальном костюме, при цилиндре и с тростью. Не самое лучшее, нужно сказать, произведение мадам Тюссо: лицо совсем неживое, больше похоже на маску. Должно быть, своего рода шутка... как и тот охранник в полном форменном обмундировании, к которому посетители нередко обращаются с вопросом, а потом сами же над собой хохочут.
Явно попавшись на ту же удочку, Рамсес о чем-то спросил джентльмена с тростью. Не знаю, как мой сын, а я так просто остолбенела, когда восковая фигура ожила, подхватила ребенка на руки и потащила на улицу. Боюсь, шок длился дольше, чем позволяли обстоятельства. Когда я выскочила из музея, похитителя и след простыл.
Какими словами передать отчаяние матери? Нет таких слов, читатель. Одно скажу: не дай вам бог пережить минуты вроде тех, что выпали на мою долю.
Отчаяние, однако, не замедлило мой бег и уж тем более не затуманило мозги.
— Видели джентльмена... — я схватила за руку прохожего в потрепанной куртке конюха, — который нес в охапке ребенка? Куда он побежал?
Конюх бессмысленно захлопал глазами, зато его спутница, неопрятная особа при шляпке с цветочками не первой свежести, отреагировала моментально:
— Видали, мэм, как не видать. Пивнушку «Веселый Джон» знаете? Прям туда и побежал!
Это заведение мне, разумеется, было незнакомо, но дама в шляпке махнула рукой направо, и я ринулась вдогонку.
Далеко бежать не пришлось. Сразу за углом я наткнулась на Рамсеса — без кепи, с ног до головы в грязи, но живого!!!
— Рамсес! Слава богу! Ты цел? Как тебе удалось сбежать?
— Никак, мамочка, — потирая затылок, с горечью сообщило мое чадо. — Он меня сам отпустил. Я бы даже сказал — выбросил, причем головой на мостовую. Позволю себе выразить надежду, что это похищение не было задумано с целью нас разделить и впоследствии причинить вред другому члену нашей семьи. Совершенно очевидно...
Совершенно очевидно, что близкое знакомство с мостовой на здоровье Рамсеса не повлияло.
— Успокойся. Пора возвращаться. Папа наверняка...
Над Бейкер-стрит уже разносился громовой клич:
— Пибоди-и-и-и! Ты где, Пибоди-и-и-и!...
Мой дорогой Эмерсон! Умирая от тревоги, он все-таки помнил о своем долге и мчался к нам на выручку, не отпуская от себя племянников.
— Боже мой, Пибоди! — Первую порцию объятий получила я, а не чудом избежавший смертельной опасности наследник. — Никогда так больше не делай.
Силы небесные! Да он ведь даже не догадывается, что я не по собственной воле лишилась редкого удовольствия полюбоваться на злодеев мадам Тюссо. После краткого и, боюсь, сбивчивого рассказа Эмерсон побледнел как полотно, выдал несколько не предназначенных для детских ушей реплик и оглушил нас всех воплем:
— Кеб! Подать сюда кеб!
Теснота и относительная безопасность наемного экипажа, кажется, привели профессора в чувство.
— Успокойся, Эмерсон. Все обошлось. К счастью, никто серьезно не пострадал, — сказала я. — Может, этот... похититель обознался. Или просто пошутил...
— Черта с два! — рявкнул Эмерсон. Признаться, я была с ним согласна, просто не хотела пугать детей. Могла бы догадаться, что Рамсеса подобными идиотскими версиями не проведешь.
— Вынужден тебе возразить, мамочка. Похититель обратился ко мне по имени, следовательно, твое первое предположение в корне неверно. Что касается второго — оно тоже крайне сомнительно. Прежде чем меня... уронить, джентльмен произнес следующее: «Передайте наилучшие пожелания своему папе, мистер Эмерсон-младший. Скажите, что мой следующий удар будет направлен против него».
— О, сэр! — сверкнув глазами, воскликнул Перси. — Как интересно!
За что и получил от нашего сыночка хороший удар в живот. Вернее... как бы это выразиться... не совсем в живот. Перси с воем завалился набок.
— Ты где этому... — Отец схватил Рамсеса за руку.
— В Египте, папочка. От тебя! Помнишь, когда мамочку похитил... Помнить, когда мы искали мамочку, то наткнулись на одного э-э... джентльмена с ножом, а ты...
— А-а-а! — протянул Эмерсон. — Ну, это... это же совсем другое дело, Рамсес. Если ты безоружен и твоей жизни угрожает преступник с ножом в руках... Угу. Одним словом, джентльмены решают споры иными методами.
— Ты сам-то понимаешь, что говоришь, Эмерсон?! Рамсес напал первым; ударил своего брата, совершенно безжалостно и...
— ...и, главное, скверно. Вот, смотри, Рамсес. Пальцы в кулак, большой палец внутрь...
— Ты наказан, Рамсес. Отправишься в свою комнату и не выйдешь, пока я не позволю. — На большее меня не хватило.
Папочка, к величайшему моему сожалению, не принял инцидент всерьез.
— Мальчишки всегда дерутся, Пибоди. Даже тебе не удастся изменить человеческую природу. Обучу-ка я их, пожалуй, азам бокса. А что? Отличная идея.
В честь дня рождения Перси к чаю был заказан сливовый пирог. Виолетта уплела половину: мне было не до нее.
Мы уже почти оделись и горничная уже выливала воду из ванны, когда я рискнула высказать эту мысль вслух:
— Ты... Умоляю, осторожнее!
— О чем речь, Пибоди? — удивился Эмерсон, переводя взгляд со своего отражения в зеркале на меня.
— О твоей безопасности. О твоей жизни, наконец! Тебе опять угрожали...
— Мне? Похитили-то Рамсеса!
— Рамсес цел и невредим, если не считать изрядной шишки. Ты отлично понял, что удар предназначался не нашему сыну, а тебе. Зная, как дорог Рамсес профессору Эмерсону...
— У профессора Эмерсона, — его руки обвились вокруг меня, — есть в жизни человек еще более дорогой. Бесценный! Пибоди...
Ах, читатель! Где я взяла силы, чтобы вывернуться из родных объятий?...
— Мы не одни, Эмерсон.
— Что? Опять эта... как ее? Дьявольщина! Ей что, больше заняться нечем? Пойдем вниз, Пибоди. Все равно в этом распроклятом мавзолее от чужих глаз не скроешься. Сколько нам еще тут торчать?
— До тех пор, пока ты не закончишь рукопись. — Рука об руку мы вышли из спальни и направились к лестнице.
— К чертям рукопись! Пусть все летит к чертям! Уезжай, Пибоди. Бери детей и возвращайтесь в Кент.
— Это с какой же стати, позволь спросить?
— Черт побери, Пибоди! Сама знаешь! Привет, Гаргори, как дела? Не нравится мне этот субъект. У него извращенный ум. Меня он не трогает. Меня вообще никто не трогает! Он бьет по тем, кто мне дорог, а я уже говорил и еще раз повторю...
— Не нужно. Я помню. Прежде, если не ошибаюсь, ты не пытался оградить меня от опасностей.
— Ошибаешься, Пибоди. Еще как ошибаешься! Всегда пытался. Ничего не получалось, но ведь пытался...
— Прошу прощения, мадам. Прошу прощения, сэр. — Гаргори поставил перед профессором тарелку. — Знаю, что мне не положено задавать вопросы, но, учитывая мое к вам глубочайшее уважение, позволю себе нарушить правила. (Боже правый! Мало мне Рамсеса с его словесными вывертами...) Не грозит ли вам опасность, сэр? Мадам? Все слуги до единого готовы встать на вашу защиту. Можете на нас рассчитывать.
Я была тронута. Настолько, что даже не попеняла дворецкому на вопиющее нарушение этикета за столом. Эмерсона обращение Гаргори тоже растрогало до слез.
— Вот спасибо, уважил, друг мой. Передай всем нашу с миссис Эмерсон благодарность. Видишь ли, какая история...
Мой суп подошел к концу вместе с историей профессора. У Гаргори загорелись глаза.
— Мы готовы за вас жизнь отдать, сэр... мадам. Не волнуйтесь, сэр. До миссис Эмерсон этот тип не доберется. Что, если Боб... он среди лакеев самый сильный, сэр... Что, если велеть Бобу ни на шаг не отходить от миссис Эмерсон, когда ей случится выйти из дому? Могу и пистолетик ему подыскать...
— Нет, нет, нет! Никакого оружия, — замотал головой профессор. — Наш юный джентльмен... ты его знаешь. Пальнет в себя — и глазом моргнуть не успеешь. Разве что дубиной покрепче обзавестись...
— Что за чушь ты... глупости! Чтобы за мной кто-то присматривал? Еще чего не хватало! Гаргори, будьте любезны унести суп. Второе сегодня будет? Попробуй только приставить ко мне соглядатая, Эмерсон, — пригрозила я, когда за дворецким закрылась дверь. — Ни за что на свете... — Я захлопнула рот. Задыхающийся Гаргори влетел в гостиную с подносом и кучей идей.
— А не кажется ли вам, сэр... — дворецкий с треском опустил на стол рыбное блюдо, — что удар, возможно, предназначался не вам одному? Ведь те ушбер... вашер...
— Ты прав, Гаргори, эта мысль мне тоже в голову приходила. Все мы уверены, что Рамсеса похитил тот самый субъект, который разослал пакеты с ушебти, верно?
— Именно так, сэр, — важно кивнул дворецкий.
— Ну вот что... — вставила я, остановив на Гаргори суровый взгляд, — если мне будет позволено открыть рот...
— Прошу прощения, мадам. — Дворецкий бочком просеменил к буфету.
— Крайне вам признательна, Гаргори. Я согласна, если мое скромное мнение заинтересует двух великих мыслителей... повторяю, я согласна с тем, что в обоих случаях мы имели дело с одной и той же личностью. — Дворецкий с профессором переглянулись. Эмерсон дернул плечом и с видом великомученика закатил глаза. Меня эта пантомима не остановила. — Логично будет расспросить тех, кто получил ушебти, не произошло ли с ними еще чего-нибудь странного.
Гаргори благоразумно помалкивал. Эмерсон, оскалив зубы, изобразил восторг:
— Прекрасно, Пибоди, прекрасно! После ужина и займусь. Съезжу к коллегам, разузнаю, что да как. Ты со мной?
— Нет, благодарю. Удачи вам с Гаргори.
— Напрасно ты тратил силы и время. Вот, полюбуйся, весь Лондон уже в курсе вчерашних событий. «Морнинг миррор» постаралась.
— Что? Как?! — Эмерсон выхватил у меня газету. — Дьявольщина! Откуда они узнали?
— А кому ты рассказал? Помимо Гаргори, само собой.
Эмерсон сосредоточенно сдвинул брови:
— Баджу, Питри, Гриффиту и... нет, Притчетта не застал. Все они... да ты уже из газеты знаешь... Все они заявили, что на них никто не нападал, никто не угрожал и вообще все как обычно.
— Напрашивается вывод. Наш некто сосредоточил усилия на тебе одном, Эмерсон.
— Вовсе не обязательно. Бадж, конечно, ради дешевой популярности и на могиле матери речь толкнет, но остальные запросто могли и не признаться, чтобы не привлекать внимание. А из сухаря Питри вообще слова лишнего не вытянешь.
— Выходит, тебе у них ничего не удалось узнать?
(Эмерсон вернулся поздно ночью, насквозь пропахший табаком. Я притворилась спящей.)
— Гриффит показал мне свою ушебти. Точная копия нашей! Представляешь, Пибоди? Кто-то жертвует своей коллекцией... Эх, знать бы только кто!
— Неплохо бы, — вежливо согласилась я. Седьмой пункт моего плана как раз и гласил... — Кто-нибудь раньше видел подобные ушебти?
— Нет. А значит, они хранились в частной коллекции. Даже тупица Бадж не прошляпил бы такую кражу!
— Есть еще музеи при Оксфордском университете, в Манчестере, Бирмингеме...
— Я мог бы поинтересоваться.
— Ты и еще кое-что мог бы сделать, дорогой. Благодарю вас, Мэри Энн. — Я взяла у горничной почту.
— Правда? И что именно, дорогая моя Пибоди?
— Большинство законопослушных британских граждан обратились бы с заявлением в полицию о похищении ребенка. Пусть даже временном похищении.
— Да?... — Профессор схватился за подбородок. — И впрямь, Пибоди... Мы как-то все сами, сами... Привыкли, наверное, не доверять полиции...
— Не думаю. Прошу. Твои письма.
— Спасибо. — Профессор разделался с почтой как обычно, швыряя через плечо. — Будь они все прокляты в «Оксфорд Пресс»! — буркнул он и напоследок как бы между прочим заметил: — Пожалуй, заскочу в Скотланд-Ярд.
— Отличная мысль, Эмерсон.
— Присоединишься?
— Не вижу смысла, мой дорогой. Ты и сам прекрасно справишься.
— Мне... мне очень хотелось бы с тобой...
— Благодарю. Это так мило с твоей стороны, но у меня дела.
— Правда?
— Правда.
— Доклад движется?
— С докладом все отлично, спасибо.
Эмерсон сдернул салфетку, швырнул в кучу разодранных писем и с каким-то придушенным клекотом затопал вон из гостиной.
— Не опаздывай к чаю, дорогой, — крикнула я вдогонку моему ненаглядному. — Ждем гостя.
Топот в коридоре стих. Через секунду из-за двери появилась растрепанная профессорская шевелюра.
— Гостя? — с опаской переспросил Эмерсон. — Какого гостя?
— Мистера Уилсона. Он был так любезен, что принял мое приглашение.
— А-а! Понятно. Буду, Пибоди.
Ответ его успокоил. Что же он так боялся услышать? Не имя ли таинственной Айши?
Ну что ж. Я сверилась со своим планом. Мисс Минтон может и подождать. С мистером Уилсоном встретимся за чаем. Граф Ливерпуль мгновенно — что для меня крайне лестно — ответил на письмо, пригласил завтра на ленч и обещал показать коллекцию. В правой колонке остались три незадействованные личности: мистер Бадж (вопрос по поводу уборки в египетском зале); инспектор Кафф (несколько различных вопросов, ни на один из которых у него, скорее всего, не найдется ответа)... и, наконец, последняя, самая таинственная...
Следующие три часа я провела в Гайд-парке, устроившись напротив дома номер четыре по Парк-лейн. Не скажу, чтобы это были самые тяжелые часы в моей жизни. Но одни из самых неприятных... и незабываемых.
День был чудесный (для Лондона). Не мне одной пришло в голову полюбоваться в парке цветами и насладиться жарким (для Лондона) солнышком, однако незамеченной я не осталась. Любой, кто три часа сидит на одном месте и при этом не жует, не пьет и не читает, обречен на внимание. Два констебля и милая пожилая леди поинтересовались, не нужна ли мне помощь. Еще одна личность неопределенного возраста, но определенно мужского пола кружила неподалеку явно с иной целью. Если Айшу волнует слежка за ее домом (а так оно, скорее всего, и есть), то не заметить меня она просто не могла. Четыре раза я собиралась с духом, чтобы пересечь улицу и постучать в ее дверь. И четыре раза отказывалась от этой идеи.
Проснувшись, как обычно, раньше Эмерсона, я неслышно, чтобы его не разбудить, выбралась из постели и сразу же взялась за дело. Точнее, взялась бы, после того как проштудировала свой «план действий». К сожалению, все действия моего плана пришлось отложить на более поздний срок. Если помните, этот день был обещан детям, а я от своих обещаний отказываться не привыкла.
Жаль, конечно, упускать время... А знаете, читатель, какая мысль смягчила разочарование? Стыдно признаться, но мне стало гораздо легче, когда я представила вытянутую физиономию Эмерсона.
Новость выплыла после завтрака. Не чудовище же я, в самом деле, чтобы портить человеку настроение на голодный желудок? Как только мой ненаглядный отгородился газетой, Перси подал голос:
— Дядя Рэдклифф! Мы скоро пойдем, сэр?
Профессор выглянул поверх газеты:
— А куда вы идете?
Настал час моего триумфа.
— Сегодня у Перси день рождения, Эмерсон. Я обещала отпраздновать это событие экскурсией по выбору именинника.
У Эмерсона вытянулось лицо.
— Ты обещала? Но, Пибоди...
— Дети живут в столице, а из достопримечательностей Лондона ничего не видели! Кто, как не мы, обязан познакомить их с историческими и художественными памятниками их родины? Нельзя же пренебрегать образованием детей только потому...
— Найми гувернера, — процедил Эмерсон.
— Я давно собиралась обсудить с тобой этот вопрос, однако он слишком серьезен, чтобы решать вот так, с наскока. Прогулка с тобой, Эмерсон, будет для всех нас гораздо приятнее.
— Ты так считаешь?... Что ж... в таком случае... Куда поедем?
— В Британский музей, — выпалил Рамсес.
Перси молчал, но его мнение было написано у него на лице.
— Тебе это, конечно, в радость, Рамсес. Твоему папе, думаю, тоже в самый раз. Но день рождения сегодня у Перси, и выбор останется за ним. Что скажешь, Перси?
— Мне все равно, тетя Амелия. Как скажете... но если вы не против.... В прошлом году папа водил нас в музей мадам Тюссо. Там так здорово! Рамсес еще не был? Может, и ему понравится?
Эмерсон уставился на племянника во все глаза. Потом хмыкнул, пожав плечами:
— Рамсесу-то очень даже может понравиться. А как же сестричка, мой мальчик? Некоторые из экспонатов...
— В Комнату Ужасов мы, разумеется, не пойдем, — возразила я. — А в целом выставка мадам Тюссо может принести им пользу. Очень познавательно... с исторической точки зрения. Рамсес днями и ночами возится со своими засушенными... гм... опытными образцами. Неплохо бы и отвлечься от мумий, узнать что-нибудь из современной истории.
— Угу. Что-нибудь эдакое... современное и веселенькое, — пробурчал Эмерсон. — Из истории французской революции, к примеру. А что? Чем плохо полюбоваться на головы, доставленные мадам прямо с гильотины по приказу революционного правительства?
— О да, сэр! — закивал довольный Перси. — Я помню. Там есть даже голова королевы. А мадам ее лично знала. Представляете, какой кошмар?!
— Умерли, — простонала Виолетта.
* * *
Пресловутая французская коллекция, вне всяких сомнений, является центром собрания мадам Тюссо. Мария-Антуанетта, чью голову мадам лепила, оплакивая страшную судьбу королевы, очень скоро была отмщена. В одном ряду с ней выставлены на всеобщее обозрение головы ее палачей, в том числе и самого Робеспьера. Жуткую картину представляет собой и сцена убийства Марата. Злодей лежит в ванне с ножом в боку... (Стоит ли напоминать, что роковой кинжал занесла рука женщины? Уверена, что не стоит. Нам есть чем гордиться.)Читатель вправе поинтересоваться: почему я не оградила детей от кровавого зрелища? Ответ прост. Я пыталась, но была вынуждена отступить перед обстоятельствами и нажимом со стороны собственного мужа.
Мы не пробыли в музее и десяти минут, как Рамсес растворился в толпе.
— Наверное, в Комнату Ужасов пошел, тетя Амелия. Я позову! — вызвался Перси и исчез, не дожидаясь разрешения.
— Пойду за ними, Эмерсон. А ты постой тут с Виолеттой... покажи ей принца Альберта с супругой и их прелестными детишками.
— Тоже хочу, — заныла Виолетта, дернув дядюшку за руку. — Умерли. Все умерли. Хочу посмотреть!
— Девочка моя дорогая... — выдохнула я.
— Да ладно тебе, Пибоди, — неожиданно благодушно заметил Эмерсон и затопал вслед за колобком в розовых оборочках. — Она здесь уже была, не забывай. Детская кровожадность — вещь абсолютно естественная. И почему так называемые столпы педагогики упорно отрицают этот факт?
Я отлично поняла, откуда такая сговорчивость. Эмерсона не меньше меня заботило пристрастие Рамсеса к мумиям и древним останкам. Обнаружив «кровожадность» в нормальных, с точки зрения общества, детях, он вздохнул спокойнее.
— Учти, я категорически против, Эмерсон. Но раз ты настаиваешь...
— Ха-ха, — отозвался профессор. — Сама не прочь заглянуть в Комнату Ужасов.
Вот вам типичный пример мужской логики, читатель. Не можешь признаться в собственной слабости — обвини супругу.
Перси изумленно ахал у фигуры Нейла Крима, недавно повешенного за отравление стрихнином десятков несчастных женщин; Эмерсон задумчиво взирал на доктора Притчарда, отправившего на тот свет жену и тещу; Виолетта, сунув в рот пол-уха плюшевого зайца, таращила глаза на фигуру жуткого типа с классической физиономией убийцы — бог весть, сколько невинных душ погубило это чудовище в человеческом обличье. А я тем временем... опять потеряла Рамсеса.
— Пригляди за детьми, Эмерсон! — Прочесывать толпу было непросто, но мне на помощь, как всегда, пришел зонтик. Кудрявая шевелюра мелькнула у самого выхода. Я поспешила следом. Справа от дверей возвышался экспонат, которого я поначалу не заметила, — джентльмен в официальном костюме, при цилиндре и с тростью. Не самое лучшее, нужно сказать, произведение мадам Тюссо: лицо совсем неживое, больше похоже на маску. Должно быть, своего рода шутка... как и тот охранник в полном форменном обмундировании, к которому посетители нередко обращаются с вопросом, а потом сами же над собой хохочут.
Явно попавшись на ту же удочку, Рамсес о чем-то спросил джентльмена с тростью. Не знаю, как мой сын, а я так просто остолбенела, когда восковая фигура ожила, подхватила ребенка на руки и потащила на улицу. Боюсь, шок длился дольше, чем позволяли обстоятельства. Когда я выскочила из музея, похитителя и след простыл.
Какими словами передать отчаяние матери? Нет таких слов, читатель. Одно скажу: не дай вам бог пережить минуты вроде тех, что выпали на мою долю.
Отчаяние, однако, не замедлило мой бег и уж тем более не затуманило мозги.
— Видели джентльмена... — я схватила за руку прохожего в потрепанной куртке конюха, — который нес в охапке ребенка? Куда он побежал?
Конюх бессмысленно захлопал глазами, зато его спутница, неопрятная особа при шляпке с цветочками не первой свежести, отреагировала моментально:
— Видали, мэм, как не видать. Пивнушку «Веселый Джон» знаете? Прям туда и побежал!
Это заведение мне, разумеется, было незнакомо, но дама в шляпке махнула рукой направо, и я ринулась вдогонку.
Далеко бежать не пришлось. Сразу за углом я наткнулась на Рамсеса — без кепи, с ног до головы в грязи, но живого!!!
— Рамсес! Слава богу! Ты цел? Как тебе удалось сбежать?
— Никак, мамочка, — потирая затылок, с горечью сообщило мое чадо. — Он меня сам отпустил. Я бы даже сказал — выбросил, причем головой на мостовую. Позволю себе выразить надежду, что это похищение не было задумано с целью нас разделить и впоследствии причинить вред другому члену нашей семьи. Совершенно очевидно...
Совершенно очевидно, что близкое знакомство с мостовой на здоровье Рамсеса не повлияло.
— Успокойся. Пора возвращаться. Папа наверняка...
Над Бейкер-стрит уже разносился громовой клич:
— Пибоди-и-и-и! Ты где, Пибоди-и-и-и!...
Мой дорогой Эмерсон! Умирая от тревоги, он все-таки помнил о своем долге и мчался к нам на выручку, не отпуская от себя племянников.
— Боже мой, Пибоди! — Первую порцию объятий получила я, а не чудом избежавший смертельной опасности наследник. — Никогда так больше не делай.
Силы небесные! Да он ведь даже не догадывается, что я не по собственной воле лишилась редкого удовольствия полюбоваться на злодеев мадам Тюссо. После краткого и, боюсь, сбивчивого рассказа Эмерсон побледнел как полотно, выдал несколько не предназначенных для детских ушей реплик и оглушил нас всех воплем:
— Кеб! Подать сюда кеб!
Теснота и относительная безопасность наемного экипажа, кажется, привели профессора в чувство.
— Успокойся, Эмерсон. Все обошлось. К счастью, никто серьезно не пострадал, — сказала я. — Может, этот... похититель обознался. Или просто пошутил...
— Черта с два! — рявкнул Эмерсон. Признаться, я была с ним согласна, просто не хотела пугать детей. Могла бы догадаться, что Рамсеса подобными идиотскими версиями не проведешь.
— Вынужден тебе возразить, мамочка. Похититель обратился ко мне по имени, следовательно, твое первое предположение в корне неверно. Что касается второго — оно тоже крайне сомнительно. Прежде чем меня... уронить, джентльмен произнес следующее: «Передайте наилучшие пожелания своему папе, мистер Эмерсон-младший. Скажите, что мой следующий удар будет направлен против него».
— О, сэр! — сверкнув глазами, воскликнул Перси. — Как интересно!
За что и получил от нашего сыночка хороший удар в живот. Вернее... как бы это выразиться... не совсем в живот. Перси с воем завалился набок.
— Ты где этому... — Отец схватил Рамсеса за руку.
— В Египте, папочка. От тебя! Помнишь, когда мамочку похитил... Помнить, когда мы искали мамочку, то наткнулись на одного э-э... джентльмена с ножом, а ты...
— А-а-а! — протянул Эмерсон. — Ну, это... это же совсем другое дело, Рамсес. Если ты безоружен и твоей жизни угрожает преступник с ножом в руках... Угу. Одним словом, джентльмены решают споры иными методами.
— Ты сам-то понимаешь, что говоришь, Эмерсон?! Рамсес напал первым; ударил своего брата, совершенно безжалостно и...
— ...и, главное, скверно. Вот, смотри, Рамсес. Пальцы в кулак, большой палец внутрь...
— Ты наказан, Рамсес. Отправишься в свою комнату и не выйдешь, пока я не позволю. — На большее меня не хватило.
Папочка, к величайшему моему сожалению, не принял инцидент всерьез.
— Мальчишки всегда дерутся, Пибоди. Даже тебе не удастся изменить человеческую природу. Обучу-ка я их, пожалуй, азам бокса. А что? Отличная идея.
В честь дня рождения Перси к чаю был заказан сливовый пирог. Виолетта уплела половину: мне было не до нее.
* * *
День все же оказался не совсем потерян. Мне удалось выкроить время на несколько важных писем, да и нападение на Рамсеса (учитывая счастливый конец) не могло не вызвать интерес. Перед ужином мы поднялись в спальню, и Эмерсон, не пикнув, согласился переодеться. Грустно, читатель... Однако в тот момент меня тяготили другие заботы. Пусть мой любимый неверен... перед лицом нависшей над ним опасности я готова была все забыть.Мы уже почти оделись и горничная уже выливала воду из ванны, когда я рискнула высказать эту мысль вслух:
— Ты... Умоляю, осторожнее!
— О чем речь, Пибоди? — удивился Эмерсон, переводя взгляд со своего отражения в зеркале на меня.
— О твоей безопасности. О твоей жизни, наконец! Тебе опять угрожали...
— Мне? Похитили-то Рамсеса!
— Рамсес цел и невредим, если не считать изрядной шишки. Ты отлично понял, что удар предназначался не нашему сыну, а тебе. Зная, как дорог Рамсес профессору Эмерсону...
— У профессора Эмерсона, — его руки обвились вокруг меня, — есть в жизни человек еще более дорогой. Бесценный! Пибоди...
Ах, читатель! Где я взяла силы, чтобы вывернуться из родных объятий?...
— Мы не одни, Эмерсон.
— Что? Опять эта... как ее? Дьявольщина! Ей что, больше заняться нечем? Пойдем вниз, Пибоди. Все равно в этом распроклятом мавзолее от чужих глаз не скроешься. Сколько нам еще тут торчать?
— До тех пор, пока ты не закончишь рукопись. — Рука об руку мы вышли из спальни и направились к лестнице.
— К чертям рукопись! Пусть все летит к чертям! Уезжай, Пибоди. Бери детей и возвращайтесь в Кент.
— Это с какой же стати, позволь спросить?
— Черт побери, Пибоди! Сама знаешь! Привет, Гаргори, как дела? Не нравится мне этот субъект. У него извращенный ум. Меня он не трогает. Меня вообще никто не трогает! Он бьет по тем, кто мне дорог, а я уже говорил и еще раз повторю...
— Не нужно. Я помню. Прежде, если не ошибаюсь, ты не пытался оградить меня от опасностей.
— Ошибаешься, Пибоди. Еще как ошибаешься! Всегда пытался. Ничего не получалось, но ведь пытался...
— Прошу прощения, мадам. Прошу прощения, сэр. — Гаргори поставил перед профессором тарелку. — Знаю, что мне не положено задавать вопросы, но, учитывая мое к вам глубочайшее уважение, позволю себе нарушить правила. (Боже правый! Мало мне Рамсеса с его словесными вывертами...) Не грозит ли вам опасность, сэр? Мадам? Все слуги до единого готовы встать на вашу защиту. Можете на нас рассчитывать.
Я была тронута. Настолько, что даже не попеняла дворецкому на вопиющее нарушение этикета за столом. Эмерсона обращение Гаргори тоже растрогало до слез.
— Вот спасибо, уважил, друг мой. Передай всем нашу с миссис Эмерсон благодарность. Видишь ли, какая история...
Мой суп подошел к концу вместе с историей профессора. У Гаргори загорелись глаза.
— Мы готовы за вас жизнь отдать, сэр... мадам. Не волнуйтесь, сэр. До миссис Эмерсон этот тип не доберется. Что, если Боб... он среди лакеев самый сильный, сэр... Что, если велеть Бобу ни на шаг не отходить от миссис Эмерсон, когда ей случится выйти из дому? Могу и пистолетик ему подыскать...
— Нет, нет, нет! Никакого оружия, — замотал головой профессор. — Наш юный джентльмен... ты его знаешь. Пальнет в себя — и глазом моргнуть не успеешь. Разве что дубиной покрепче обзавестись...
— Что за чушь ты... глупости! Чтобы за мной кто-то присматривал? Еще чего не хватало! Гаргори, будьте любезны унести суп. Второе сегодня будет? Попробуй только приставить ко мне соглядатая, Эмерсон, — пригрозила я, когда за дворецким закрылась дверь. — Ни за что на свете... — Я захлопнула рот. Задыхающийся Гаргори влетел в гостиную с подносом и кучей идей.
— А не кажется ли вам, сэр... — дворецкий с треском опустил на стол рыбное блюдо, — что удар, возможно, предназначался не вам одному? Ведь те ушбер... вашер...
— Ты прав, Гаргори, эта мысль мне тоже в голову приходила. Все мы уверены, что Рамсеса похитил тот самый субъект, который разослал пакеты с ушебти, верно?
— Именно так, сэр, — важно кивнул дворецкий.
— Ну вот что... — вставила я, остановив на Гаргори суровый взгляд, — если мне будет позволено открыть рот...
— Прошу прощения, мадам. — Дворецкий бочком просеменил к буфету.
— Крайне вам признательна, Гаргори. Я согласна, если мое скромное мнение заинтересует двух великих мыслителей... повторяю, я согласна с тем, что в обоих случаях мы имели дело с одной и той же личностью. — Дворецкий с профессором переглянулись. Эмерсон дернул плечом и с видом великомученика закатил глаза. Меня эта пантомима не остановила. — Логично будет расспросить тех, кто получил ушебти, не произошло ли с ними еще чего-нибудь странного.
Гаргори благоразумно помалкивал. Эмерсон, оскалив зубы, изобразил восторг:
— Прекрасно, Пибоди, прекрасно! После ужина и займусь. Съезжу к коллегам, разузнаю, что да как. Ты со мной?
— Нет, благодарю. Удачи вам с Гаргори.
* * *
На следующее утро за завтраком я не удержалась от замечания:— Напрасно ты тратил силы и время. Вот, полюбуйся, весь Лондон уже в курсе вчерашних событий. «Морнинг миррор» постаралась.
— Что? Как?! — Эмерсон выхватил у меня газету. — Дьявольщина! Откуда они узнали?
— А кому ты рассказал? Помимо Гаргори, само собой.
Эмерсон сосредоточенно сдвинул брови:
— Баджу, Питри, Гриффиту и... нет, Притчетта не застал. Все они... да ты уже из газеты знаешь... Все они заявили, что на них никто не нападал, никто не угрожал и вообще все как обычно.
— Напрашивается вывод. Наш некто сосредоточил усилия на тебе одном, Эмерсон.
— Вовсе не обязательно. Бадж, конечно, ради дешевой популярности и на могиле матери речь толкнет, но остальные запросто могли и не признаться, чтобы не привлекать внимание. А из сухаря Питри вообще слова лишнего не вытянешь.
— Выходит, тебе у них ничего не удалось узнать?
(Эмерсон вернулся поздно ночью, насквозь пропахший табаком. Я притворилась спящей.)
— Гриффит показал мне свою ушебти. Точная копия нашей! Представляешь, Пибоди? Кто-то жертвует своей коллекцией... Эх, знать бы только кто!
— Неплохо бы, — вежливо согласилась я. Седьмой пункт моего плана как раз и гласил... — Кто-нибудь раньше видел подобные ушебти?
— Нет. А значит, они хранились в частной коллекции. Даже тупица Бадж не прошляпил бы такую кражу!
— Есть еще музеи при Оксфордском университете, в Манчестере, Бирмингеме...
— Я мог бы поинтересоваться.
— Ты и еще кое-что мог бы сделать, дорогой. Благодарю вас, Мэри Энн. — Я взяла у горничной почту.
— Правда? И что именно, дорогая моя Пибоди?
— Большинство законопослушных британских граждан обратились бы с заявлением в полицию о похищении ребенка. Пусть даже временном похищении.
— Да?... — Профессор схватился за подбородок. — И впрямь, Пибоди... Мы как-то все сами, сами... Привыкли, наверное, не доверять полиции...
— Не думаю. Прошу. Твои письма.
— Спасибо. — Профессор разделался с почтой как обычно, швыряя через плечо. — Будь они все прокляты в «Оксфорд Пресс»! — буркнул он и напоследок как бы между прочим заметил: — Пожалуй, заскочу в Скотланд-Ярд.
— Отличная мысль, Эмерсон.
— Присоединишься?
— Не вижу смысла, мой дорогой. Ты и сам прекрасно справишься.
— Мне... мне очень хотелось бы с тобой...
— Благодарю. Это так мило с твоей стороны, но у меня дела.
— Правда?
— Правда.
— Доклад движется?
— С докладом все отлично, спасибо.
Эмерсон сдернул салфетку, швырнул в кучу разодранных писем и с каким-то придушенным клекотом затопал вон из гостиной.
— Не опаздывай к чаю, дорогой, — крикнула я вдогонку моему ненаглядному. — Ждем гостя.
Топот в коридоре стих. Через секунду из-за двери появилась растрепанная профессорская шевелюра.
— Гостя? — с опаской переспросил Эмерсон. — Какого гостя?
— Мистера Уилсона. Он был так любезен, что принял мое приглашение.
— А-а! Понятно. Буду, Пибоди.
Ответ его успокоил. Что же он так боялся услышать? Не имя ли таинственной Айши?
* * *
Не получив ответа на записку, я решила лично заглянуть к мисс Минтон. Судя по статье в «Миррор», написанной кем-то из ее коллег, девица-репортер еще не вернулась в Лондон. Прогулка, хоть и пошла мне на пользу, иных результатов не принесла. Хозяйка апартаментов мисс Минтон сказала, что не видела леди, никаких известий от нее не получала и понятия не имеет, когда та вернется.Ну что ж. Я сверилась со своим планом. Мисс Минтон может и подождать. С мистером Уилсоном встретимся за чаем. Граф Ливерпуль мгновенно — что для меня крайне лестно — ответил на письмо, пригласил завтра на ленч и обещал показать коллекцию. В правой колонке остались три незадействованные личности: мистер Бадж (вопрос по поводу уборки в египетском зале); инспектор Кафф (несколько различных вопросов, ни на один из которых у него, скорее всего, не найдется ответа)... и, наконец, последняя, самая таинственная...
Следующие три часа я провела в Гайд-парке, устроившись напротив дома номер четыре по Парк-лейн. Не скажу, чтобы это были самые тяжелые часы в моей жизни. Но одни из самых неприятных... и незабываемых.
День был чудесный (для Лондона). Не мне одной пришло в голову полюбоваться в парке цветами и насладиться жарким (для Лондона) солнышком, однако незамеченной я не осталась. Любой, кто три часа сидит на одном месте и при этом не жует, не пьет и не читает, обречен на внимание. Два констебля и милая пожилая леди поинтересовались, не нужна ли мне помощь. Еще одна личность неопределенного возраста, но определенно мужского пола кружила неподалеку явно с иной целью. Если Айшу волнует слежка за ее домом (а так оно, скорее всего, и есть), то не заметить меня она просто не могла. Четыре раза я собиралась с духом, чтобы пересечь улицу и постучать в ее дверь. И четыре раза отказывалась от этой идеи.