Страница:
— Миссис Фрейзер вместе со всеми, кого вы спасли от бесчестия и даже смерти, поет вам хвалу, — продолжал О'Коннелл, не отводя от меня восторженного взгляда. — Разве можно ее винить? Это ведь такая редкость в нашем мире — чтобы отвага и доброта получили достойное признание! Вы — гордость британской нации, миссис Эмерсон!
— Что ж... Если вы так считаете...
— Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! — разливался Кевин. — Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?
Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:
— Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...
— Да успокойтесь же, миссис Амелия, — заныл О'Коннелл. — Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!
— Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, — пообещала я. — Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...
Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.
— По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? — с непритворным ужасом простонал он. — Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет. К тому же босс сказал, что профессор запросто может подать на меня в суд и я окажусь за решеткой.
Вот оно что! Убедительный аргумент для мистера О'Коннелла. На его «преклонение» перед нашим авторитетом я бы, пожалуй, не рассчитывала... но угроза тюрьмы плюс страх перед Эмерсоном (в данном случае вполне обоснованный) надежно закроют репортеру рот.
— Отлично. — Отставив пустой бокал, я оглядела стол, но ничего хоть отдаленно напоминающего салфетку не обнаружила. — Все, мистер О'Коннелл, мое время истекло. Боюсь, Эмерсон уже всю округу на ноги поднял. Я на свидание не напрашивалась, так что счет оплатите сами.
— Я провожу! — Кевин швырнул на стол пару монет.
После всех наших приключений в Египте прогулка по вечернему Лондону меня не пугает, но отказ джентльмену в такой просьбе выглядел бы неучтивым. Девица с малиновыми щеками догнала нас у выхода и протянула шарф.
— Оставьте себе, милочка. У меня еще есть. Укутайтесь поплотнее.
Сопровождение Кевина оказалось кстати. По крайней мере, было на кого опереться. Мерзкая каша из грязи, воды и всякой скользкой гадости под ногами крайне затрудняла ходьбу. Призрачно-желтые пятна от газовых фонарей едва пробивались сквозь пелену тумана, размывая очертания редких прохожих.
— Согласитесь, Кевин, есть в этой картине некое мрачное очарование. Славный наш любимый Лондон! — Я не удержалась от умильного вздоха. — Приятно сознавать, что даже в своей зловещей и зловонной прелести он не уступает трущобам Каира.
В ответ О'Коннелл лишь крепче стиснул мой локоть и ускорил шаг.
После поворота, в том месте, где Йорк-стрит расширяется и образует овальную площадь, мой провожатый остановился.
— Отсюда вы уже и одна дойдете, миссис Амелия. Здесь с вами ничего не случится.
— Могли бы и не утруждаться, мистер О'Коннелл. Я везде умею сама за себя постоять. Благодарю за угощение и за экскурсию в паб. Весьма и весьма любопытно. Приятно узнать что-то новое. Будьте здоровы и не забывайте об уговоре.
— Что вы, мэм! Никогда!
— Вы не имеете права ссылаться на меня в своих статьях.
— Понял, миссис Амелия. Если только... — поспешно добавил Кевин, — не произойдет что-нибудь из ряда вон и об этом не напечатают в других газетах. Я все-таки журналист, сами понимаете. Остаться в стороне от сенсации — значит предать свое призвание!
— Бог мой! Да вы как будто с Рамсесом сговорились! — Моему возмущению не было предела. — Ничего «из ряда вон» не случится, не надейтесь.
— Вы так думаете?... — Ирландец вдруг выпучил глаза, заалел всеми веснушками да как рявкнет: — Тысяча чертей!!! Я должен был догадаться, и точка! Ах ты, проныра! Змея подколодная!
— Да как вы смее... Кто?! Где?!
— Вон там! — Кевин ткнул пальцем через площадь. — Видите гигантский желтый зонт?
— Дождь идет, юноша, если вы не заметили. А в сырую погоду люди, как известно, нередко пользуются зонтами. Должна, однако, заметить, что знаменитый лондонский смог не дает возможности отличить желтый зонт от...
— Ой, только не нужно лекций, умоляю, миссис Амелия! Этот зонт не заметить невозможно. Он у меня как бельмо на глазу. Смотрите! У самого вашего дома, перед оградой! — рычал О'Коннелл. — У-у-у, кровосос! Так и вьется над добычей!
Вьется? Я бы не сказала. На самом деле ненавистный О'Коннеллу зонт тем и отличался от остальных, что не двигался с места. Мутный свет фонаря, падавший на ограду, не позволял рассмотреть саму «змею подколодную». Впрочем, даже не будь тумана, я бы вряд ли что разглядела. Желтый зонт и впрямь оказался гигантских размеров.
— Кто это? — Щурься не щурься, все равно ничего не видно.
— Минтон, кто же еще! Всюду свой нос сует! Зайдите-ка лучше с черного входа, миссис Амелия.
— Еще чего. Не стану я красться к себе домой, как ночной воришка. Бегите, бегите, мистер О'Коннелл. Не забудьте сразу же сменить носки и обувь, иначе простуда вам обеспечена. С вашим конкурентом я как-нибудь разберусь. Оставьте его в покое. Попомните мои слова, такое соперничество до добра не доведет.
— Но... миссис Амелия...
— Никаких «но»! Я найду управу на беспардонного репортера. Это мой конек, не забыли?
— Но...
Массивная парадная дверь особняка с треском распахнулась. На ступеньки легла дорожка яркого света, затем туда же выскочила длинная черная фигура.
— Пибоди-и! Ты где-е, Пибоди?! Проклятье!
Бедняга дворецкий, цепляясь за полу пиджака Эмерсона, пытался оттащить его от порога. Куда там! Целая армия дворецких не уняла бы в этот момент любящего супруга. Позабыв про шляпу, пальто, шарф или хотя бы зонт, Эмерсон скатился с крыльца и ринулся к воротам. Задвижка взбунтовалась против яростного насилия, и он устроил целое представление, застряв по ту сторону ограды. Исступленный топот, железный лязг прутьев и дикий рев, казалось, в клочья разметали туман.
— Пибоди-и-и-и-и! Да где же ты-ы-ы, черт бы все побра-а-а-ал?!
— Прощайте, Кевин. — А О'Коннелла-то как ветром сдуло! Я обращалась к мелькнувшей вдалеке тени. — Уже иду, Эмерсон!
Напрасный труд. Вопли отчаявшегося супруга заглушали все остальные звуки в округе. Пока я пересекала площадь, желтый зонт пошел в атаку. Приняв нападение лоб в лоб (если не считать ограды), Эмерсон внезапно умолк. До меня донесся чужой высокий голос:
— Каково ваше мнение, профессор, по поводу?...
— Что ты себе думаешь, Эмерсон?! В такую погоду — и без шляпы!
Профессор изволил наконец обратить на меня внимание.
— Ах, вот ты где, Пибоди. Поразительная штука! Ты только взгляни... — После чего ухватился за громадный желтый зонт и крутанул его, точно колесо от египетской повозки. Нахальная личность, прицепленная к зонту неведомым мне способом, развернулась вместе со своим аксессуаром... и мне открылось ее лицо. Да-да, читатель, ее лицо! Репортер оказался дамой!
— Боже милостивый! Ну надо же! Я решила, что М. М. Минтон — это мужчина.
— Будьте уверены, я ничем не хуже, — прозвучал гневный ответ.
Прямо у меня перед носом зашелестели страницы репортерского блокнота. Чтобы зонт не мешал исполнению профессионального долга, журналистка прикрепила его к поясу. Манеры этой дамы оставляли желать лучшего, но ее изобретательность не могла не вызывать восхищения.
— Не сочтите за труд, миссис Эмерсон, ответить на вопросы, интересующие наших читателей. — Ну и энергия! Репортер в юбке без передышки снова ринулась в бой: — Во-первых, согласились ли вы вместе со Скотланд-Ярдом работать над делом об убийстве...
— Каким таким делом? Насколько мне известно, убийства вовсе...
— Амелия! — Столбняк профессора при виде женщины-репортера (больше как будто удивляться было нечему) длился недолго. Ухватив за руку, Эмерсон пытался протащить меня сквозь прутья ограды. — Не смей отвечать этой... этой персоне! — рявкнул он. — Ни слова, ни звука! Скажешь «да» или «нет», а эти шакалы... прошу прощения у юной дамы... насочиняют черт знает... невесть что! К тому же ты имеешь обыкновение распускать язык в самый неподходящий...
— Тысяча извинений, Эмерсон!!! Будь так добр, придержи свой язык. Позже поговорим. Наедине, если не возражаешь. Никакого интервью я давать не собиралась. Терпеть не могу, когда меня подстерегают и набрасываются на пороге собственного дома. Однако позволь заметить, что сквозь запертые ворота войти крайне затруднительно.
К концу своей возмущенной — но, согласитесь, справедливой — речи мне удалось протиснуться между Эмерсоном и журналисткой. Мисс (или миссис, бог ее знает) Минтон, спасаясь от спиц моего зонта, отступила. В прямом смысле, но не в переносном. От своих намерений настырная журналистка не отказалась.
— Наши читатели были бы рады узнать, миссис Эмерсон...
Только теперь я смогла как следует рассмотреть ненавистного конкурента Кевина О'Коннелла. Совсем юная девица. Моложе, чем мне показалось вначале. Не сказать чтобы хорошенькая... Черты лица резковаты для дамы; по-мужски упрямый подбородок, суровый взгляд из-под темных, непреклонно сдвинутых бровей. Шпильки и гребни, призванные сдерживать копну тяжелых волос, потерпев поражение, выпустили на волю массу влажных черных локонов.
Непрерывно чертыхаясь сквозь зубы, но все же довольно отчетливо, Эмерсон лязгал засовом и молотил по нему кулаком. М. М. Минтон приподнялась на цыпочки и замерла, как перед прыжком. Нисколько не сомневаюсь, что ей хватило бы наглости запрыгнуть вслед за нами не только в ворота, но и на крыльцо, если бы не одна неожиданность.
Я первой обратила внимание на совершенно невообразимую, просто-таки абсурдную картину. Мой изумленный возглас заставил журналистку оглянуться, а Эмерсона оторвать взгляд от строптивого засова. Так мы и застыли тремя каменными идолами, глядя на чудовищное видение.
По ту сторону дороги размеренно-широкой поступью шествовал египетский жрец, облаченный в длинное белое платье и леопардовую накидку. Белесые хлопья тумана липли к развевающимся одеяниям, шлейфом тянулись по мостовой; в угольно-черных завитках парика вспыхивали блики от фонаря.
Видение ступило на тротуар и растворилось в серой дымке смога.
Глава 3
— Что ж... Если вы так считаете...
— Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! — разливался Кевин. — Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?
Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:
— Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...
— Да успокойтесь же, миссис Амелия, — заныл О'Коннелл. — Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!
— Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, — пообещала я. — Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...
Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.
— По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? — с непритворным ужасом простонал он. — Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет. К тому же босс сказал, что профессор запросто может подать на меня в суд и я окажусь за решеткой.
Вот оно что! Убедительный аргумент для мистера О'Коннелла. На его «преклонение» перед нашим авторитетом я бы, пожалуй, не рассчитывала... но угроза тюрьмы плюс страх перед Эмерсоном (в данном случае вполне обоснованный) надежно закроют репортеру рот.
— Отлично. — Отставив пустой бокал, я оглядела стол, но ничего хоть отдаленно напоминающего салфетку не обнаружила. — Все, мистер О'Коннелл, мое время истекло. Боюсь, Эмерсон уже всю округу на ноги поднял. Я на свидание не напрашивалась, так что счет оплатите сами.
— Я провожу! — Кевин швырнул на стол пару монет.
После всех наших приключений в Египте прогулка по вечернему Лондону меня не пугает, но отказ джентльмену в такой просьбе выглядел бы неучтивым. Девица с малиновыми щеками догнала нас у выхода и протянула шарф.
— Оставьте себе, милочка. У меня еще есть. Укутайтесь поплотнее.
Сопровождение Кевина оказалось кстати. По крайней мере, было на кого опереться. Мерзкая каша из грязи, воды и всякой скользкой гадости под ногами крайне затрудняла ходьбу. Призрачно-желтые пятна от газовых фонарей едва пробивались сквозь пелену тумана, размывая очертания редких прохожих.
— Согласитесь, Кевин, есть в этой картине некое мрачное очарование. Славный наш любимый Лондон! — Я не удержалась от умильного вздоха. — Приятно сознавать, что даже в своей зловещей и зловонной прелести он не уступает трущобам Каира.
В ответ О'Коннелл лишь крепче стиснул мой локоть и ускорил шаг.
После поворота, в том месте, где Йорк-стрит расширяется и образует овальную площадь, мой провожатый остановился.
— Отсюда вы уже и одна дойдете, миссис Амелия. Здесь с вами ничего не случится.
— Могли бы и не утруждаться, мистер О'Коннелл. Я везде умею сама за себя постоять. Благодарю за угощение и за экскурсию в паб. Весьма и весьма любопытно. Приятно узнать что-то новое. Будьте здоровы и не забывайте об уговоре.
— Что вы, мэм! Никогда!
— Вы не имеете права ссылаться на меня в своих статьях.
— Понял, миссис Амелия. Если только... — поспешно добавил Кевин, — не произойдет что-нибудь из ряда вон и об этом не напечатают в других газетах. Я все-таки журналист, сами понимаете. Остаться в стороне от сенсации — значит предать свое призвание!
— Бог мой! Да вы как будто с Рамсесом сговорились! — Моему возмущению не было предела. — Ничего «из ряда вон» не случится, не надейтесь.
— Вы так думаете?... — Ирландец вдруг выпучил глаза, заалел всеми веснушками да как рявкнет: — Тысяча чертей!!! Я должен был догадаться, и точка! Ах ты, проныра! Змея подколодная!
— Да как вы смее... Кто?! Где?!
— Вон там! — Кевин ткнул пальцем через площадь. — Видите гигантский желтый зонт?
— Дождь идет, юноша, если вы не заметили. А в сырую погоду люди, как известно, нередко пользуются зонтами. Должна, однако, заметить, что знаменитый лондонский смог не дает возможности отличить желтый зонт от...
— Ой, только не нужно лекций, умоляю, миссис Амелия! Этот зонт не заметить невозможно. Он у меня как бельмо на глазу. Смотрите! У самого вашего дома, перед оградой! — рычал О'Коннелл. — У-у-у, кровосос! Так и вьется над добычей!
Вьется? Я бы не сказала. На самом деле ненавистный О'Коннеллу зонт тем и отличался от остальных, что не двигался с места. Мутный свет фонаря, падавший на ограду, не позволял рассмотреть саму «змею подколодную». Впрочем, даже не будь тумана, я бы вряд ли что разглядела. Желтый зонт и впрямь оказался гигантских размеров.
— Кто это? — Щурься не щурься, все равно ничего не видно.
— Минтон, кто же еще! Всюду свой нос сует! Зайдите-ка лучше с черного входа, миссис Амелия.
— Еще чего. Не стану я красться к себе домой, как ночной воришка. Бегите, бегите, мистер О'Коннелл. Не забудьте сразу же сменить носки и обувь, иначе простуда вам обеспечена. С вашим конкурентом я как-нибудь разберусь. Оставьте его в покое. Попомните мои слова, такое соперничество до добра не доведет.
— Но... миссис Амелия...
— Никаких «но»! Я найду управу на беспардонного репортера. Это мой конек, не забыли?
— Но...
Массивная парадная дверь особняка с треском распахнулась. На ступеньки легла дорожка яркого света, затем туда же выскочила длинная черная фигура.
— Пибоди-и! Ты где-е, Пибоди?! Проклятье!
Бедняга дворецкий, цепляясь за полу пиджака Эмерсона, пытался оттащить его от порога. Куда там! Целая армия дворецких не уняла бы в этот момент любящего супруга. Позабыв про шляпу, пальто, шарф или хотя бы зонт, Эмерсон скатился с крыльца и ринулся к воротам. Задвижка взбунтовалась против яростного насилия, и он устроил целое представление, застряв по ту сторону ограды. Исступленный топот, железный лязг прутьев и дикий рев, казалось, в клочья разметали туман.
— Пибоди-и-и-и-и! Да где же ты-ы-ы, черт бы все побра-а-а-ал?!
— Прощайте, Кевин. — А О'Коннелла-то как ветром сдуло! Я обращалась к мелькнувшей вдалеке тени. — Уже иду, Эмерсон!
Напрасный труд. Вопли отчаявшегося супруга заглушали все остальные звуки в округе. Пока я пересекала площадь, желтый зонт пошел в атаку. Приняв нападение лоб в лоб (если не считать ограды), Эмерсон внезапно умолк. До меня донесся чужой высокий голос:
— Каково ваше мнение, профессор, по поводу?...
— Что ты себе думаешь, Эмерсон?! В такую погоду — и без шляпы!
Профессор изволил наконец обратить на меня внимание.
— Ах, вот ты где, Пибоди. Поразительная штука! Ты только взгляни... — После чего ухватился за громадный желтый зонт и крутанул его, точно колесо от египетской повозки. Нахальная личность, прицепленная к зонту неведомым мне способом, развернулась вместе со своим аксессуаром... и мне открылось ее лицо. Да-да, читатель, ее лицо! Репортер оказался дамой!
— Боже милостивый! Ну надо же! Я решила, что М. М. Минтон — это мужчина.
— Будьте уверены, я ничем не хуже, — прозвучал гневный ответ.
Прямо у меня перед носом зашелестели страницы репортерского блокнота. Чтобы зонт не мешал исполнению профессионального долга, журналистка прикрепила его к поясу. Манеры этой дамы оставляли желать лучшего, но ее изобретательность не могла не вызывать восхищения.
— Не сочтите за труд, миссис Эмерсон, ответить на вопросы, интересующие наших читателей. — Ну и энергия! Репортер в юбке без передышки снова ринулась в бой: — Во-первых, согласились ли вы вместе со Скотланд-Ярдом работать над делом об убийстве...
— Каким таким делом? Насколько мне известно, убийства вовсе...
— Амелия! — Столбняк профессора при виде женщины-репортера (больше как будто удивляться было нечему) длился недолго. Ухватив за руку, Эмерсон пытался протащить меня сквозь прутья ограды. — Не смей отвечать этой... этой персоне! — рявкнул он. — Ни слова, ни звука! Скажешь «да» или «нет», а эти шакалы... прошу прощения у юной дамы... насочиняют черт знает... невесть что! К тому же ты имеешь обыкновение распускать язык в самый неподходящий...
— Тысяча извинений, Эмерсон!!! Будь так добр, придержи свой язык. Позже поговорим. Наедине, если не возражаешь. Никакого интервью я давать не собиралась. Терпеть не могу, когда меня подстерегают и набрасываются на пороге собственного дома. Однако позволь заметить, что сквозь запертые ворота войти крайне затруднительно.
К концу своей возмущенной — но, согласитесь, справедливой — речи мне удалось протиснуться между Эмерсоном и журналисткой. Мисс (или миссис, бог ее знает) Минтон, спасаясь от спиц моего зонта, отступила. В прямом смысле, но не в переносном. От своих намерений настырная журналистка не отказалась.
— Наши читатели были бы рады узнать, миссис Эмерсон...
Только теперь я смогла как следует рассмотреть ненавистного конкурента Кевина О'Коннелла. Совсем юная девица. Моложе, чем мне показалось вначале. Не сказать чтобы хорошенькая... Черты лица резковаты для дамы; по-мужски упрямый подбородок, суровый взгляд из-под темных, непреклонно сдвинутых бровей. Шпильки и гребни, призванные сдерживать копну тяжелых волос, потерпев поражение, выпустили на волю массу влажных черных локонов.
Непрерывно чертыхаясь сквозь зубы, но все же довольно отчетливо, Эмерсон лязгал засовом и молотил по нему кулаком. М. М. Минтон приподнялась на цыпочки и замерла, как перед прыжком. Нисколько не сомневаюсь, что ей хватило бы наглости запрыгнуть вслед за нами не только в ворота, но и на крыльцо, если бы не одна неожиданность.
Я первой обратила внимание на совершенно невообразимую, просто-таки абсурдную картину. Мой изумленный возглас заставил журналистку оглянуться, а Эмерсона оторвать взгляд от строптивого засова. Так мы и застыли тремя каменными идолами, глядя на чудовищное видение.
По ту сторону дороги размеренно-широкой поступью шествовал египетский жрец, облаченный в длинное белое платье и леопардовую накидку. Белесые хлопья тумана липли к развевающимся одеяниям, шлейфом тянулись по мостовой; в угольно-черных завитках парика вспыхивали блики от фонаря.
Видение ступило на тротуар и растворилось в серой дымке смога.
Глава 3
Репортерская реакция мисс Минтон оказалась что надо. С пронзительным воем взявшего след охотничьего пса журналистка ринулась в погоню за «жрецом» — только зонтик запрыгал из стороны в сторону!
Я шагнула следом, но не тут-то было. Железные пальцы мужа сомкнулись на моем плече и припечатали спиной к ограде.
— Предупреждаю, Пибоди... — прошипел Эмерсон. — Еще один шаг...
Избавив меня от окончания угрозы, засов наконец поддался его героическим усилиям. Мгновение спустя я уже летела на поводу у Эмерсона по дорожке к дому. Любимый хранил зловещее молчание. Благоразумие требовало того же и от меня, но я ни разу в жизни не поступалась принципами в угоду благоразумию!
— Эмерсон, стой!!! Отпусти сейчас же! Разве так можно?! Своей дочери в пример я бы эту юную особу не поставила, но она ведь так молода... сумасбродна... женщина, наконец!!! И ты бросишь даму одну в такой ситуации? Да мало ли с чем она столкнется, если, не дай бог, догонит этого безумца? Не могу поверить! Ты.... Ты! Джентльмен из джентльменов!
Эмерсон замедлил бег.
— Э-э-э... М-м-м...
Разумное замечание, ничего не скажешь. Однако не последнее — в этом я была уверена. Эмерсон и сам не без греха, чего уж скрывать. Сумасбродство ему свойственно (как и большинству мужчин; женщинам эту черту приписывают незаслуженно), но все же он добрейшей души человек. Спасая меня от опасности в лице мисс Минтон, он просто забыл о своем долге джентльмена. Достаточно лишь напомнить — и...
— Обойдусь без советов, — пробурчал самый галантный из супругов. — Ясобирался догнать ее, как только ты окажешься в доме. Уж извини, Пибоди, нет тебе доверия.
— А вдруг опоздаешь?! Откуда нам знать, что на уме у этого шута в леопардовой шкуре? Попав к нему в лапы, она...
Эмерсон замер на первой ступеньке крыльца. Развернувшись, по привычке встряхнул меня как следует.
— Не преувеличивай, Амелия. В Лондоне полным-полно оригинальных личностей. Им доставляет удовольствие расхаживать по улицам и по музеям в костюмах, которым место на маскараде. Полагаю, все дело в нездоровом климате. Несчастный безумец, которого следовало бы отправить в...
— Вот именно! И я о том же! Этого человека необходимо отправить в больницу. Некогда спорить, бежим спасать мисс...
— Напрасно беспокоишься, Амелия. — Облегченно выдохнув, Эмерсон повернул меня к ограде.
Похоже, наше участие в судьбе мисс Минтон запоздало. Пока мы пререкались, к журналистке присоединился очень высокий, худой джентльмен в длинном темном плаще и элегантной шелковой шляпе. Молодые люди явно спорили: два голоса — приглушенный баритон и гневный альт — слились в пламенном дуэте.
— Я могу чем-нибудь помочь, мисс... э-э?... — оглушительно заорал Эмерсон. — Или это ваш знакомый?
Журналистка отпихнула собеседника и помчалась к дому, шлепая по всем лужам подряд. Эмерсон, умница, предусмотрительно задвинул щеколду, так что дальше ворот девице ходу не было. Там она и застряла, повиснув на перекладине и глазея на нас сквозь прутья, словно узник из темницы.
— Прошу вас, профессор! Миссис Эмерсон... Коротенькое интервью, умоляю! Я отниму у вас всего пару минут, не боль...
— Проклятье! — взревел Эмерсон. — Для вас правил приличий не существует, юная леди? Мы хотели убедиться, что безрассудство не довело вас до беды, а в благодарность получаем...
— Ну-ну, Эмерсон, спокойно. Ты высказал свою точку зрения, а мисс Минтон, я уверена, ее уяснила.
— Вы совершенно правы, — прозвучало из-за спины журналистки. — Добрый вечер, миссис Эмерсон. Добрый вечер, профессор. — Молодой человек в длинном плаще остановился у ворот. Он был в очках, как я только теперь увидела; очки то и дело сползали с носа, и юноша упорно возвращал их на место. — Боюсь, вы меня не помните. Уилсон, к вашим услугам. Имел честь быть представленным вам в прошлом году в кабинете мистера Баджа.
— Разве? Что-то такое припоминаю. Смутно, — крикнул в ответ профессор. — Какого дьявола вы здесь...
— Эмерсон! Тебя на том конце парка слышно. Может, подойдем к воротам?
— Ни за что на свете, Пибоди, — отрезал дорогой супруг, сжимая пальцы на моем запястье, в чем вовсе не было нужды.
— Мы с мисс Минтон друзья, — напрягая голос, продолжал молодой Уилсон. — Не беспокойтесь о ней. Напрасно она вас потревожила. Я пытался убедить ее этого не делать, но...
— Как не стыдно! — заорал на всю округу профессор. — Безобразие! А еще ученый... Преследуете коллег...
— Он тут ни при чем! — потрясая зонтиком, вмешалась девица-репортер. — Мистер Уилсон сделал все возможное, чтобы меня отговорить. Разве что силой не удерживал!
— Угу, угу, — неожиданно весело отозвался Эмерсон. — Тогда все понятно. Чокнутый комедиант сбежал, судя по всему?
Журналистка промолчала, оскорбленно сдвинув брови. Ее спутник сконфузился.
— Извините, профессор, я никого не видел. Слишком густой туман...
— Послушай-ка, Эмерсон... — вставила я шепотом, — по-моему, сюда направляется констебль.
Профессора эта мелочь не остановила бы, но мистер Уилсон, краешком глаза заметив приближающуюся внушительную фигуру в глянцевом форменном плаще, что-то сдавленно пробормотал и потянул подругу от ворот. Эмерсон радостно помахал им вслед, поприветствовал недоумевающего констебля, и мы вошли наконец в дом.
Прихожая была полна народу. Похоже, все домочадцы стали свидетелями нашего дружелюбного общения с журналисткой.
Эвелина первой подбежала ко мне:
— Амелия, ты насквозь промокла! Нужно сразу же переодеться!
— Пожалуй. — Я вручила зонт и плащ дворецкому. — Надеюсь, к чаю мы не опоздали? Глоток крепкого горячего чая — вот то, что мне сейчас нужно.
— А глоток виски с содовой не лучше? — лукаво подмигнул мой деверь. Младший брат Эмерсона — милейший из мужчин; так весь и искрится юмором.
— Нет, благо да... — Чуть было не сделала глупость. Визит в «Зеленый карлик» не мог не оставить определенный след. Наверняка от меня здорово попахивает третьесортным угощением О'Коннелла. Излюбленный ритуал общения перед ужином Эмерсон ни за что не пропустит, а значит, непременно унюхает витающий вокруг меня запашок. Посыплются вопросы... подозрения... — Отличная идея, Уолтер! Возьму, пожалуй, рюмочку с собой. Виски, как известно, — радикальное средство от простуды.
В спальне мне удалось отхлебнуть пару глотков прежде, чем Эмерсон приступил к той самой излюбленной процедуре, о которой я только что упомянула.
— Ну погоди же, дорогой! Дай хоть сбросить мокрое платье. Да и тебе неплохо бы переодеться; рубашка превратилась...
— М-м-м... — ответил любимый. Ни на что более конкретное в данный момент он был просто не способен.
Ах, читатель! Уж сколько лет я замужем за этим удивительным человеком — и все не перестаю восхищаться его талантом делать несколько дел сразу. Талантом особенно выгодным, когда хочется пообщаться и переодеться одновременно.
Какая жалость! Звонок к чаю прервал это увлекательнейшее из занятий.
— Извини, дорогой. — Я сделала попытку высвободиться. — Нас ждут. Опаздывать неприлично. Начнутся сплетни...
— Ер-рундистика, — лениво пророкотал Эмерсон. — Уолтер и Эвелина слишком хорошо воспитаны, чтобы сплетничать. Они будут только рады за нас. В конце концов, моя дорогая Пибоди, мы супруги перед законом, Богом и людьми. Забыла? Позволь освежить твою память. Вот так... И еще вот так... И еще...
— О-о-о, Эмерсон.... О-о!
Увы, увы. За дверью послышались шаги, потом негромкий стук.
— Дьявольщина! — Выпустив меня из объятий, Эмерсон метнулся в гардеробную.
На наше счастье, в спальню заглянула Роза, а не кто-нибудь из слуг, чуждых нетрадиционному укладу профессорской семьи. Роза давно усвоила незыблемое правило: прежде стучать, а потом уже входить к нам в комнату. Остается только добавить, что это был нелегкий опыт (не столько для самой Розы, сколько для моего бедного мужа).
— Звонили к чаю, мэм, — прошелестел в чуть заметную щелочку смущенный голос.
— Спасибо, Роза. Мы слышали. Дайте нам десять минут и приходите помочь одеться.
Дверь закрылась. Эмерсон появился из гардеробной уже в брюках, но по-прежнему без рубашки. Боже, что за восхитительное зрелище! От одного вида этих сильных загорелых плеч мне захотелось чуда. Очутиться бы сейчас в нашем доме в Кенте... где повар не возражает против отсрочки ужина на час... или хоть на полчаса...
Как ни прискорбно, на этот раз отсрочка сыграла против меня. Эмерсон вспомнил свои недавние переживания, о чем, разумеется, тут же и сообщил.
— Ты почему исчезла, никого не предупредив? Как посмела выйти на улицу одна?
— Дело было срочное. — Главное в спорах с мужем (по крайней мере, с моим) — сохранять спокойствие и невозмутимый вид. — Твоя парадная сорочка висит на стуле.
— Ненавижу! — зарычал профессор. — Ненавижу переодеваться к ужину. С какой стати? Уолтер и Эвелина...
— Таковы традиции, дорогой. Не переживай. Вот вернемся в Кент — и всем мукам придет конец. Дома твоя неотесанность никому не в новинку.
— Жду не дождусь, — сообщил Эмерсон. — Мы и дня не пробыли в этом распроклятом городе, а за тобой уже гоняются лунатики в ночных сорочках. Какого дьявола ему было нужно? Как он вообще узнал наш адрес, черт побери? Ты по телеграфу сообщила?
— Шутка не удалась, Эмерсон. Если это, конечно, была шутка! Нами интересуются все британские газеты. Кроме того, в списке пассажиров были наши имена; любой желающий мог узнать время прибытия в пароходной компании.
— Угу. Теперь понятно, откуда взялась эта дамочка. Ну и поразительная же штука, Пибоди!
— Ты о чем? Удивляешься, что женщина пошла в репортеры? Весьма необычно, согласна, но от этого не менее похвально. Репортеров я терпеть не могу, сам знаешь, однако мне радостно видеть, что прекрасный пол в нашем обществе добивается...
— Я не об этом. Самое поразительное — это ее сходство...
— С кем?
— С тобой, моя дорогая Пибоди.
— Глупости. — Вытащив шпильки, я подошла к зеркалу. — Ничего общего.
— Ты уверена, что у тебя нет сестры?
— Абсолютно. Не смеши меня, Эмерсон!
Возвращение служанки положило конец бессмысленной дискуссии. Эмерсон снова скрылся в гардеробной, откуда неслось злобное бормотание все время, пока я с помощью Розы переодевалась и пыталась как-то сладить со своей непокорной гривой. Через четверть часа Эмерсон объявился при полном параде, если не считать вечно исчезающих запонок.
— Черт бы их побрал... прошу прощения, Роза... — Он протопал к трюмо. Мои туалетные принадлежности, само собой, полетели в разные стороны.
Роза обнаружила пропажу в верхнем ящике комода, где и положено находиться запонкам.
— Вы позволите, сэр?
— Что? Ах да. Благодарю. Роза, вы не обратили внимание на юную леди, что беседовала с нами у ворот?
— Нет, сэр. Мне без надобности глазеть в окно. Прислуге всегда есть чем заняться.
— Поразительное сходство с миссис Эмерсон. Просто поразительное. Ой!
Странное дело. Обычно наша Роза очень осторожна даже с моими шпильками, не говоря уж о запонках хозяина. Неужели она его уколола? Я оглянулась. Ого! Не просто случайно уколола! Горничная, похоже, подвергла профессора своеобразной пытке, защемив запонкой волосы на руке.
— В самом деле, сэр?
Ответ резкий и холодный. Еще одна странность. Роза прекрасно к нам относится и не прочь поболтать о том о сем, если есть время.
— А где Рамсес? — поинтересовалась я. — В прихожей его не было, а ведь он не из тех, кто пропустит представление.
Роза только поджала губы и фыркнула. Достаточно громко, чтобы подтвердить мое предположение. Эмерсон хмуро сдвинул брови:
— Рамсес в опале. Он останется у себя в комнате до тех пор, пока я не позволю ему выйти. Вам бы лучше вернуться к нему, Роза. Боюсь, он найдет способ... О-ой!
Еще бы не «ой»! Вставляя вторую запонку, Роза чуть не вывернула моему бедному мужу запястье.
— Слушаюсь, сэр! — тоном оскорбленной добродетели огрызнулась она, сделала поворот на сто восемьдесят градусов, точно полководец на параде, и строевым шагом промаршировала вон из комнаты.
— Ты обидел Розу.
— А она вечно за него заступается, — процедил Эмерсон. — Ты видела, Пибоди?! Видела, что она со мной сделала? Так вцепилась ногтями — чуть насквозь не пропорола!
— Не выдумывай. Это случайность. Наша Роза такого себе никогда бы не позволила. Расскажи лучше, что натворил Рамсес? За что ты его наказал?
— Вот, полюбуйся. — Эмерсон кивнул на письменный стол.
— Твоя «История Древнего Египта»? И что?
Зайдя в спальню, я заметила внушительную стопку бумаг и порадовалась явному прогрессу, но пролистать рукопись не было времени. Боже! Лучше бы мне этого не видеть! Первая страница поверх основного текста была густо исписана заметками и поправками. Этот почерк я отлично знала.
— Нет! Как он посмел!... Ну, в этом-то он прав... Четвертая династия ведет свое начало с...
— Et tu, Brut! И ты, Пибоди! — взвыл Эмерсон, театрально хватаясь за голову. — Горе мне, горе! Мало того, что я взрастил змееныша в собственном доме, так еще и пригрел змею на собственной груди!
— Только без сцен, Эмерсон, умоляю. Если Рамсес отважился подправить твой текст...
— Подправить?! Негодник его переписал! Изменил даты, подверг сомнению анализ исторических событий, даже мою версию принципов мумификации разбил в пух и прах!
— А язык? — Меня душил смех. — Ты забыл упомянуть о языке. Ей-богу, Эмерсон, с грамматикой у нашего сына сложились весьма странные отношения.
Кажется, я перестаралась. Глаза оскорбленного автора налились кровью, на шее вспухли жилы. Пришлось срочно исправлять положение.
— Ты прав, дорогой. Поступок Рамсеса заслуживает наказания. С ним нужно будет серьезно поговорить.
— И это, по-твоему, наказание?
— Ты... Ты же не бил его, нет?! Эмерсон!!!
Ледяной взгляд в ответ.
— Тебе, Амелия, прекрасно известна моя точка зрения на телесные наказания. За всю свою жизнь я не ударил ни ребенка, ни женщину. Ни разу. И не собираюсь. Но вынужден признать, что сегодня я был к этому близок как никогда.
Мой взгляд на телесные наказания, как и на многое другое, совпадает с точкой зрения мужа. Вот только аргументы у нас разные. Если Эмерсон отвергает побои из соображений морали, то я смотрю на жизнь практически. Попробовала бы я ударить Рамсеса — сама же и пострадала бы. Этот ребенок, кажется, весь состоит из локтей и коленок. К тому же он нечеловечески вынослив и терпит боль, как маленький спартанец.
Я шагнула следом, но не тут-то было. Железные пальцы мужа сомкнулись на моем плече и припечатали спиной к ограде.
— Предупреждаю, Пибоди... — прошипел Эмерсон. — Еще один шаг...
Избавив меня от окончания угрозы, засов наконец поддался его героическим усилиям. Мгновение спустя я уже летела на поводу у Эмерсона по дорожке к дому. Любимый хранил зловещее молчание. Благоразумие требовало того же и от меня, но я ни разу в жизни не поступалась принципами в угоду благоразумию!
— Эмерсон, стой!!! Отпусти сейчас же! Разве так можно?! Своей дочери в пример я бы эту юную особу не поставила, но она ведь так молода... сумасбродна... женщина, наконец!!! И ты бросишь даму одну в такой ситуации? Да мало ли с чем она столкнется, если, не дай бог, догонит этого безумца? Не могу поверить! Ты.... Ты! Джентльмен из джентльменов!
Эмерсон замедлил бег.
— Э-э-э... М-м-м...
Разумное замечание, ничего не скажешь. Однако не последнее — в этом я была уверена. Эмерсон и сам не без греха, чего уж скрывать. Сумасбродство ему свойственно (как и большинству мужчин; женщинам эту черту приписывают незаслуженно), но все же он добрейшей души человек. Спасая меня от опасности в лице мисс Минтон, он просто забыл о своем долге джентльмена. Достаточно лишь напомнить — и...
— Обойдусь без советов, — пробурчал самый галантный из супругов. — Ясобирался догнать ее, как только ты окажешься в доме. Уж извини, Пибоди, нет тебе доверия.
— А вдруг опоздаешь?! Откуда нам знать, что на уме у этого шута в леопардовой шкуре? Попав к нему в лапы, она...
Эмерсон замер на первой ступеньке крыльца. Развернувшись, по привычке встряхнул меня как следует.
— Не преувеличивай, Амелия. В Лондоне полным-полно оригинальных личностей. Им доставляет удовольствие расхаживать по улицам и по музеям в костюмах, которым место на маскараде. Полагаю, все дело в нездоровом климате. Несчастный безумец, которого следовало бы отправить в...
— Вот именно! И я о том же! Этого человека необходимо отправить в больницу. Некогда спорить, бежим спасать мисс...
— Напрасно беспокоишься, Амелия. — Облегченно выдохнув, Эмерсон повернул меня к ограде.
Похоже, наше участие в судьбе мисс Минтон запоздало. Пока мы пререкались, к журналистке присоединился очень высокий, худой джентльмен в длинном темном плаще и элегантной шелковой шляпе. Молодые люди явно спорили: два голоса — приглушенный баритон и гневный альт — слились в пламенном дуэте.
— Я могу чем-нибудь помочь, мисс... э-э?... — оглушительно заорал Эмерсон. — Или это ваш знакомый?
Журналистка отпихнула собеседника и помчалась к дому, шлепая по всем лужам подряд. Эмерсон, умница, предусмотрительно задвинул щеколду, так что дальше ворот девице ходу не было. Там она и застряла, повиснув на перекладине и глазея на нас сквозь прутья, словно узник из темницы.
— Прошу вас, профессор! Миссис Эмерсон... Коротенькое интервью, умоляю! Я отниму у вас всего пару минут, не боль...
— Проклятье! — взревел Эмерсон. — Для вас правил приличий не существует, юная леди? Мы хотели убедиться, что безрассудство не довело вас до беды, а в благодарность получаем...
— Ну-ну, Эмерсон, спокойно. Ты высказал свою точку зрения, а мисс Минтон, я уверена, ее уяснила.
— Вы совершенно правы, — прозвучало из-за спины журналистки. — Добрый вечер, миссис Эмерсон. Добрый вечер, профессор. — Молодой человек в длинном плаще остановился у ворот. Он был в очках, как я только теперь увидела; очки то и дело сползали с носа, и юноша упорно возвращал их на место. — Боюсь, вы меня не помните. Уилсон, к вашим услугам. Имел честь быть представленным вам в прошлом году в кабинете мистера Баджа.
— Разве? Что-то такое припоминаю. Смутно, — крикнул в ответ профессор. — Какого дьявола вы здесь...
— Эмерсон! Тебя на том конце парка слышно. Может, подойдем к воротам?
— Ни за что на свете, Пибоди, — отрезал дорогой супруг, сжимая пальцы на моем запястье, в чем вовсе не было нужды.
— Мы с мисс Минтон друзья, — напрягая голос, продолжал молодой Уилсон. — Не беспокойтесь о ней. Напрасно она вас потревожила. Я пытался убедить ее этого не делать, но...
— Как не стыдно! — заорал на всю округу профессор. — Безобразие! А еще ученый... Преследуете коллег...
— Он тут ни при чем! — потрясая зонтиком, вмешалась девица-репортер. — Мистер Уилсон сделал все возможное, чтобы меня отговорить. Разве что силой не удерживал!
— Угу, угу, — неожиданно весело отозвался Эмерсон. — Тогда все понятно. Чокнутый комедиант сбежал, судя по всему?
Журналистка промолчала, оскорбленно сдвинув брови. Ее спутник сконфузился.
— Извините, профессор, я никого не видел. Слишком густой туман...
— Послушай-ка, Эмерсон... — вставила я шепотом, — по-моему, сюда направляется констебль.
Профессора эта мелочь не остановила бы, но мистер Уилсон, краешком глаза заметив приближающуюся внушительную фигуру в глянцевом форменном плаще, что-то сдавленно пробормотал и потянул подругу от ворот. Эмерсон радостно помахал им вслед, поприветствовал недоумевающего констебля, и мы вошли наконец в дом.
Прихожая была полна народу. Похоже, все домочадцы стали свидетелями нашего дружелюбного общения с журналисткой.
Эвелина первой подбежала ко мне:
— Амелия, ты насквозь промокла! Нужно сразу же переодеться!
— Пожалуй. — Я вручила зонт и плащ дворецкому. — Надеюсь, к чаю мы не опоздали? Глоток крепкого горячего чая — вот то, что мне сейчас нужно.
— А глоток виски с содовой не лучше? — лукаво подмигнул мой деверь. Младший брат Эмерсона — милейший из мужчин; так весь и искрится юмором.
— Нет, благо да... — Чуть было не сделала глупость. Визит в «Зеленый карлик» не мог не оставить определенный след. Наверняка от меня здорово попахивает третьесортным угощением О'Коннелла. Излюбленный ритуал общения перед ужином Эмерсон ни за что не пропустит, а значит, непременно унюхает витающий вокруг меня запашок. Посыплются вопросы... подозрения... — Отличная идея, Уолтер! Возьму, пожалуй, рюмочку с собой. Виски, как известно, — радикальное средство от простуды.
В спальне мне удалось отхлебнуть пару глотков прежде, чем Эмерсон приступил к той самой излюбленной процедуре, о которой я только что упомянула.
— Ну погоди же, дорогой! Дай хоть сбросить мокрое платье. Да и тебе неплохо бы переодеться; рубашка превратилась...
— М-м-м... — ответил любимый. Ни на что более конкретное в данный момент он был просто не способен.
Ах, читатель! Уж сколько лет я замужем за этим удивительным человеком — и все не перестаю восхищаться его талантом делать несколько дел сразу. Талантом особенно выгодным, когда хочется пообщаться и переодеться одновременно.
Какая жалость! Звонок к чаю прервал это увлекательнейшее из занятий.
— Извини, дорогой. — Я сделала попытку высвободиться. — Нас ждут. Опаздывать неприлично. Начнутся сплетни...
— Ер-рундистика, — лениво пророкотал Эмерсон. — Уолтер и Эвелина слишком хорошо воспитаны, чтобы сплетничать. Они будут только рады за нас. В конце концов, моя дорогая Пибоди, мы супруги перед законом, Богом и людьми. Забыла? Позволь освежить твою память. Вот так... И еще вот так... И еще...
— О-о-о, Эмерсон.... О-о!
Увы, увы. За дверью послышались шаги, потом негромкий стук.
— Дьявольщина! — Выпустив меня из объятий, Эмерсон метнулся в гардеробную.
На наше счастье, в спальню заглянула Роза, а не кто-нибудь из слуг, чуждых нетрадиционному укладу профессорской семьи. Роза давно усвоила незыблемое правило: прежде стучать, а потом уже входить к нам в комнату. Остается только добавить, что это был нелегкий опыт (не столько для самой Розы, сколько для моего бедного мужа).
— Звонили к чаю, мэм, — прошелестел в чуть заметную щелочку смущенный голос.
— Спасибо, Роза. Мы слышали. Дайте нам десять минут и приходите помочь одеться.
Дверь закрылась. Эмерсон появился из гардеробной уже в брюках, но по-прежнему без рубашки. Боже, что за восхитительное зрелище! От одного вида этих сильных загорелых плеч мне захотелось чуда. Очутиться бы сейчас в нашем доме в Кенте... где повар не возражает против отсрочки ужина на час... или хоть на полчаса...
Как ни прискорбно, на этот раз отсрочка сыграла против меня. Эмерсон вспомнил свои недавние переживания, о чем, разумеется, тут же и сообщил.
— Ты почему исчезла, никого не предупредив? Как посмела выйти на улицу одна?
— Дело было срочное. — Главное в спорах с мужем (по крайней мере, с моим) — сохранять спокойствие и невозмутимый вид. — Твоя парадная сорочка висит на стуле.
— Ненавижу! — зарычал профессор. — Ненавижу переодеваться к ужину. С какой стати? Уолтер и Эвелина...
— Таковы традиции, дорогой. Не переживай. Вот вернемся в Кент — и всем мукам придет конец. Дома твоя неотесанность никому не в новинку.
— Жду не дождусь, — сообщил Эмерсон. — Мы и дня не пробыли в этом распроклятом городе, а за тобой уже гоняются лунатики в ночных сорочках. Какого дьявола ему было нужно? Как он вообще узнал наш адрес, черт побери? Ты по телеграфу сообщила?
— Шутка не удалась, Эмерсон. Если это, конечно, была шутка! Нами интересуются все британские газеты. Кроме того, в списке пассажиров были наши имена; любой желающий мог узнать время прибытия в пароходной компании.
— Угу. Теперь понятно, откуда взялась эта дамочка. Ну и поразительная же штука, Пибоди!
— Ты о чем? Удивляешься, что женщина пошла в репортеры? Весьма необычно, согласна, но от этого не менее похвально. Репортеров я терпеть не могу, сам знаешь, однако мне радостно видеть, что прекрасный пол в нашем обществе добивается...
— Я не об этом. Самое поразительное — это ее сходство...
— С кем?
— С тобой, моя дорогая Пибоди.
— Глупости. — Вытащив шпильки, я подошла к зеркалу. — Ничего общего.
— Ты уверена, что у тебя нет сестры?
— Абсолютно. Не смеши меня, Эмерсон!
Возвращение служанки положило конец бессмысленной дискуссии. Эмерсон снова скрылся в гардеробной, откуда неслось злобное бормотание все время, пока я с помощью Розы переодевалась и пыталась как-то сладить со своей непокорной гривой. Через четверть часа Эмерсон объявился при полном параде, если не считать вечно исчезающих запонок.
— Черт бы их побрал... прошу прощения, Роза... — Он протопал к трюмо. Мои туалетные принадлежности, само собой, полетели в разные стороны.
Роза обнаружила пропажу в верхнем ящике комода, где и положено находиться запонкам.
— Вы позволите, сэр?
— Что? Ах да. Благодарю. Роза, вы не обратили внимание на юную леди, что беседовала с нами у ворот?
— Нет, сэр. Мне без надобности глазеть в окно. Прислуге всегда есть чем заняться.
— Поразительное сходство с миссис Эмерсон. Просто поразительное. Ой!
Странное дело. Обычно наша Роза очень осторожна даже с моими шпильками, не говоря уж о запонках хозяина. Неужели она его уколола? Я оглянулась. Ого! Не просто случайно уколола! Горничная, похоже, подвергла профессора своеобразной пытке, защемив запонкой волосы на руке.
— В самом деле, сэр?
Ответ резкий и холодный. Еще одна странность. Роза прекрасно к нам относится и не прочь поболтать о том о сем, если есть время.
— А где Рамсес? — поинтересовалась я. — В прихожей его не было, а ведь он не из тех, кто пропустит представление.
Роза только поджала губы и фыркнула. Достаточно громко, чтобы подтвердить мое предположение. Эмерсон хмуро сдвинул брови:
— Рамсес в опале. Он останется у себя в комнате до тех пор, пока я не позволю ему выйти. Вам бы лучше вернуться к нему, Роза. Боюсь, он найдет способ... О-ой!
Еще бы не «ой»! Вставляя вторую запонку, Роза чуть не вывернула моему бедному мужу запястье.
— Слушаюсь, сэр! — тоном оскорбленной добродетели огрызнулась она, сделала поворот на сто восемьдесят градусов, точно полководец на параде, и строевым шагом промаршировала вон из комнаты.
— Ты обидел Розу.
— А она вечно за него заступается, — процедил Эмерсон. — Ты видела, Пибоди?! Видела, что она со мной сделала? Так вцепилась ногтями — чуть насквозь не пропорола!
— Не выдумывай. Это случайность. Наша Роза такого себе никогда бы не позволила. Расскажи лучше, что натворил Рамсес? За что ты его наказал?
— Вот, полюбуйся. — Эмерсон кивнул на письменный стол.
— Твоя «История Древнего Египта»? И что?
Зайдя в спальню, я заметила внушительную стопку бумаг и порадовалась явному прогрессу, но пролистать рукопись не было времени. Боже! Лучше бы мне этого не видеть! Первая страница поверх основного текста была густо исписана заметками и поправками. Этот почерк я отлично знала.
— Нет! Как он посмел!... Ну, в этом-то он прав... Четвертая династия ведет свое начало с...
— Et tu, Brut! И ты, Пибоди! — взвыл Эмерсон, театрально хватаясь за голову. — Горе мне, горе! Мало того, что я взрастил змееныша в собственном доме, так еще и пригрел змею на собственной груди!
— Только без сцен, Эмерсон, умоляю. Если Рамсес отважился подправить твой текст...
— Подправить?! Негодник его переписал! Изменил даты, подверг сомнению анализ исторических событий, даже мою версию принципов мумификации разбил в пух и прах!
— А язык? — Меня душил смех. — Ты забыл упомянуть о языке. Ей-богу, Эмерсон, с грамматикой у нашего сына сложились весьма странные отношения.
Кажется, я перестаралась. Глаза оскорбленного автора налились кровью, на шее вспухли жилы. Пришлось срочно исправлять положение.
— Ты прав, дорогой. Поступок Рамсеса заслуживает наказания. С ним нужно будет серьезно поговорить.
— И это, по-твоему, наказание?
— Ты... Ты же не бил его, нет?! Эмерсон!!!
Ледяной взгляд в ответ.
— Тебе, Амелия, прекрасно известна моя точка зрения на телесные наказания. За всю свою жизнь я не ударил ни ребенка, ни женщину. Ни разу. И не собираюсь. Но вынужден признать, что сегодня я был к этому близок как никогда.
Мой взгляд на телесные наказания, как и на многое другое, совпадает с точкой зрения мужа. Вот только аргументы у нас разные. Если Эмерсон отвергает побои из соображений морали, то я смотрю на жизнь практически. Попробовала бы я ударить Рамсеса — сама же и пострадала бы. Этот ребенок, кажется, весь состоит из локтей и коленок. К тому же он нечеловечески вынослив и терпит боль, как маленький спартанец.