Питерс Элизабет. Не тяни леопарда за хвост

   — Вы оказались к ним ближе всех, профессор. И глаз у вас острый. Не заметили ничего такого... особенного... каких-нибудь примет, по которым можно было бы опознать хоть одного?
   — В тот момент у меня были другие заботы, — с горечью буркнул Эмерсон. — Похоже, я и мумию не смог сохранить.
   Он повернулся к сцене.
   Жуткое зрелище, достойное выставки мадам Тюссо. Тонкие, высушенные тысячелетиями зноя деревянные стенки и крышка саркофага раскололись. Подиум был усыпан истлевшими костями, клочьями хрупкой от древности ткани... Череп таинственным образом закатился под стол.
   — Боже, спаси и сохрани... — ахнул Кевин, выпучив глаза на единственную относительно целую часть скелета египетской леди. — Ирландка!
   — Рыжий цвет волос, — объяснил Рамсес, — это результат окрашивания хной. Первоначально волосы были светлыми или седыми.
   — Твоя догадка подтвердилась, Эмерсон. Дама-то и впрямь не первой молодости. Успокойся. Мумию «жрецам» унести не удалось.
   — Ха! Нужна она им, мумия эта распроклятая, — сквозь зубы отозвался профессор. — Свое дело они сделали, Пибоди.
   — То есть? — В О'Коннелле явно заговорил репортер. — По-вашему, они этого и добивались? Разбить саркофаг и уничтожить останки? Зачем?!
   Профессор скосил глаза на блокнот и карандаш в дрожащих от возбуждения руках Кевина.
   — Всякая благодарность имеет границы, О'Коннелл. Сегодня вам из меня ничего больше не вытянуть.

* * *

   Да здравствует женская предусмотрительность. Я не отпустила экипаж, тем самым сохранив силы и здоровье Эмерсона, который наверняка лично бросился бы на поиски кеба. Генри, бедняжка, при виде раненого профессора и украшенного синяками Рамсеса чуть не свалился с козел.
   — Все в порядке, рана не смертельная, — успокоила я лакея.
   И оказалась, как всегда, права. Уже дома, обработав рассеченный лоб супруга, я убедилась, что на первый взгляд все выглядело страшнее, чем было на самом деле. Эмерсон, конечно, усиленно стонал и закатывал глаза... а я, собственно, и не возражала. Ухаживать за своим обессиленным, обескровленным рыцарем — разве не в этом предназначение женщины еще со времен рыцарей Круглого стола? Уверяю вас, читатель, Эмерсон наслаждался моей заботой не меньше, чем я сама.
   После того как второй пациент получил свок порцию медицинского внимания, мы с мужем устроились в спальне у камина. Вдвоем... как прежде... словно и не рождались в моем сердце страшные подозрения. Но они не ушли. Они лишь затаились.
   — Итак, дорогой. Кевина рядом нет. Теперь ты можешь объяснить, почему люди в масках не охотились за самой мумией, а задались целью ее уничтожить.
   — С удовольствием, дорогая моя Пибоди. — Эмерсон как следует приложился к бренди. — Видишь ли, у меня были свои причины открыть саркофаг. Некоторые из них тебе известны. Но не все. Прежде всего мне хотелось вытащить нашего комедианта на публику — пропустить такое событие он, разумеется, не мог.
   — В этом, надо отдать должное, ты преуспел.
   — Более чем! Подумать только, целых шесть вместо одного! Фантазией парень не обижен. Организовано все было по высшему классу. При том, что я надавил... вернее, предложил Баджу перенести мероприятие на более ранний срок...
   — Так это твоя идея?
   — Моя. Понимаешь зачем?
   — Разумеется, дорогой. О переносе лекции «жрец» в любом случае узнал бы, но на подготовку спектакля у него осталось мало времени. Выходит, ты догадывался, что он задумал уничтожить мумию?
   — Нет, — признался Эмерсон. Потеря крови в сочетании с алкоголем ослабляет волю. — Мысль, конечно, была... но настолько туманная, что я и сам не отдавал в ней отчета.
   — И что же это была за мысль?
   — Говорю же, определить ее я поначалу не мог. Даже когда сражался с этой бандой ряженых, все еще думал, что они вот-вот сбегут с мумией. Но уж когда увидел разбитый саркофаг... ты тоже догадалась, Пибоди?
   Он был со мной искренен. Я тоже не стала хитрить:
   — Нет, мой дорогой Эмерсон.
   — Ну как же! Вспомни, как мы разворачивали мумии. Даже самые древние и плохо сохранившиеся не рассыпались...
   — Знаю!!! Саркофаг уже открывали, мумию разворачивали! Иначе она выпала бы из саркофага более или менее целой... ну разве что без головы. Верно?
   — Абсолютно, моя дорогая Пибоди. Мумия оказалась не первой молодости, да еще и... гм... не первой свежести. Кто-то ею уже... гм... воспользовался. Возникает вопрос. Кто? Когда? И зачем?
   — Это целых три вопроса, дорогой, — резонно заметила я. — На саркофаг могли наткнуться грабители еще несколько столетий назад... такие случаи известны. Но ты, как я понимаю, подозреваешь, что это произошло гораздо позже? Попав в музей, саркофаг был немедленно выставлен в Египетской галерее, следовательно... Нужно будет завтра поинтересоваться у лорда Ливерпуля.
   — Завтра?... — прищурился Эмерсон. — Встреча уже назначена, Пибоди, или же ты собралась захватить его светлость врасплох?
   В умиротворенном урчании любимого явственно слышались ревнивые нотки.
   — Ах да! — со смешком призналась я. — Совсем забыла сказать! Лорд Ливерпуль пригласил нас завтра пообедать и осмотреть его коллекцию.
   — И когда же он это сделал?
   Зачем нарываться на неприятности, объясняя, что инициатива была моей?
   — Письмо пришло сегодня утром, дорогой.
   — Вот как, утром?... В таком случае, это не может быть... — Фраза так и повисла в воздухе, а Эмерсон добавил с любезной улыбкой: — Отличный ход, Пибоди. Скорее всего, твой, а не лорда Ливерпуля, но это дела не меняет. Надеюсь, его светлость не слишком разочаруется, увидев меня рядом с тобой.

* * *

   Моулди-Мэнор, древнее родовое гнездо Ливерпулей, расположен на берегу реки близ Ричмонда. Признаться, мне не терпелось увидеть это знаменитое поместье, по слухам весьма живописное и оригинальное, заложенное одновременно с первыми постройками лондонского Тауэра. Помимо археологических достоинств, Моулди-Мэнор претендует и на место в истории. Перед бегством в Голландию в поместье провел целую ночь Чарльз II; в одном из здешних подземелий был подвергнут пыткам Эдвард II; здесь побывали все, кто так или иначе был связан с Войной Алой и Белой розы (Ливерпули лучше кого-либо умели вовремя переметнуться из одного клана в другой). И наконец, ни один сборник басен из жизни привидений не будет полон без упоминания представительной труппы из Моулди-Мэнор. Дама в Белом, Черный Пес, Обезглавленный Придворный Елизаветинской эпохи, Призрачный Экипаж, запряженный четверкой лошадиных скелетов...
   За большую часть пути мы не обменялись и парой фраз. Мой благоверный был погружен в раздумья, что явствовало не столько из молчания, сколько из до боли знакомого жеста. Эмерсон не отрывал указательного пальца от подбородка.
   Лондон остался далеко позади, проплыл в окошке и лес на подступах к Моулди-Мэнор... и только тогда профессор подал голос:
   — Давай-ка начистоту, Пибоди. Поделимся планами, чтобы потом не плутать в потемках. Идет?
   — Буду с тобой предельно откровенной, дорогой.
   — Ха!
   — У меня нет определенного плана.
   Эмерсон опять вцепился в подбородок.
   — А что? Я тебе верю, Пибоди. Прикидывал и так, и эдак... Представь, ни до чего не додумался. Что ты там надеешься обнаружить? Фабрику по изготовлению масок из папье-маше?
   — Вряд ли Ливерпуль устроил бы нам с тобой экскурсию на эту фабрику, — как можно суше отозвалась я. — Было бы неплохо отвлечь его светлость, пока я...
   — Выбрось из головы, Пибоди. Если верить тому, что рассказывают о Моулди-Мэнор, десять человек за десять дней не смогут обыскать это поместье. И даже если ушебти были частью папочкиной коллекции, юному графу наверняка хватило ума убрать пустые коробки с глаз долой.
   — Я и не надеялась на простое решение вопроса. Не нужно зевать — только и всего, дорогой. Если граф Ливерпуль — тот самый, кого мы ищем, он может случайно проговориться... допустить оплошность... выдать себя необдуманным жестом... Главное — самим побольше молчать и...
   — Молчать? — фыркнул Эмерсон. — Кто бы говорил! «Та, кто силой слов своих остановит супостата»?
   И сколько мне еще внимать этим глупостям?
   — Не сочти за бесцеремонность, Эмерсон... Вынуждена заметить, что наш сын был прав. Это обращение к богине Исиде.
   — Ха! — ответствовал профессор.
   Моулди-Мэнор, каким бы представительным на вид он ни был, оказался не более чем классическим образцом смешения стилей. Одно крыло из природного камня, другое из красного кирпича с деревянной обшивкой времен Тюдоров. Жилым выглядело лишь одно крыло; к нему-то и вела усыпанная гравием подъездная дорожка.
   Навстречу гостям вышли трое — сам хозяин, уже знакомый нам лорд Сент-Джон и некий юный джентльмен по имени Барнс, единственной примечательной чертой которого были акульи зубы.
   Лорд Сент-Джон склонился к моей руке:
   — Вы так отважны, миссис Эмерсон! Проделать такой путь сразу после вчерашнего происшествия...
   Я оглянулась. На столике у стены единственным неопрятным штрихом в этом оплоте чистоты громоздилась стопка газет.
   — Вам не удалось попасть на лекцию, милорд?
   — К сожалению, поздно узнал о переносе даты. На этот день у меня была заранее назначена встреча. Впрочем, я в любом случае вряд ли пошел бы. Выставлять человеческие останки на всеобщее обозрение... в этом есть что-то порочное.
   Граф Ливерпуль закатился визгливым смехом:
   — Стареешь, дружище Джек. Моралистом заделался? Цель была достойная, верно, миссис Эмерсон? Преимущества познания и все такое...
   — Верно, милорд. Но цель, как вы, должно быть, уже знаете из газет, не была достигнута. Жаль, что вас не было в Сомерсет-хаус, джентльмены: вы пришли бы на помощь моему мужу, которому, несмотря на все усилия, не удалось спасти экспонат.
   — Ах да... — пробормотал лорд Сент-Джон, глянув на приличных размеров пластырь, украшающий лоб Эмерсона. — Вы остались целы, профессор! Какое счастье для всех ваших друзей, среди которых, надеюсь, вы числите и нас.
   — Благодарю. — Эмерсон прочно устроился в самом центре дивана. — Вы меня, конечно, не ждали? Ну а я приехал.
   — Добро пожаловать, — отозвался лорд Сент-Джон.
   Граф Ливерпуль хихикнул.

* * *

   Нам подали превосходный обед, к которому хозяин практически не притронулся. Бокал его, однако, ни секунды не пустовал, и болтал юный граф за столом не закрывая рта. Мой вопрос об истории Моулди-Мэнор вызвал целую лекцию. На удивление интересную, кстати сказать, лекцию, изобилующую датами, именами и событиями.
   Королева Елизавета, оказывается, провела ночь в главной спальне, в ее честь был устроен маскарад, ночная охота и тому подобные увеселительные мероприятия. На десерт явился сам Обезглавленный Придворный. Тогдашний граф Ливерпуль обнаружил привидение в спальне королевы в самый нужный момент. Королева, разумеется, закричала. Очень громко, но не раньше, чем увидела графа. Виновный ли, безвинный ли, но предполагаемый насильник прошел сквозь стену, как истинный джентльмен, не выдав свою королеву.
   — Стыд и позор, Нэд! — смеясь, укорил приятеля лорд Сент-Джон. — Такие истории не предназначены для дамских ушей.
   — Не беспокойтесь, милорд. Признаться, Елизавету я не жалую. В ней, похоже, воплотилась вся жестокость Тюдоров. Не сомневаюсь, что несчастный безголовый джентльмен был обвинен напрасно — в этом преступлении, по крайней мере.
   — Увы, миссис Эмерсон, теперь этого никто не узнает. Тайна, как говорится, погребена...
   — Раскрыть можно любую тайну, ваша светлость, — возразила я Сент-Джону. — Вопрос лишь в том, сколько времени и сил человек готов потратить на разгадку.
   Сент-Джон в знак капитуляции приподнял бокал. На губах его блуждала коварная улыбка.
   Граф Ливерпуль не умолкал ни за вторым, ни за десертом. К концу обеда я прониклась его настроением и поняла, что так увлекает этого несчастного юношу. Он был горд своими предками, досконально знал историю Ливерпулей и надеялся на продолжение рода. Бедный, бедный! Последний отпрыск знатного рода, он не хотел в этом признаваться. Я заметила, что, когда речь зашла о некой леди, с которой граф связывал матримониальные надежды, даже лорд Сент-Джон побледнел и до крови закусил губу.
   Уговорить графа показать нам особняк оказалось проще простого. На протяжении всей экскурсии я нахваливала архитектуру и интерьеры, к величайшему удовольствию хозяина. В единственном жилом крыле нам продемонстрировали ту самую знаменитую спальню, где ночевала Елизавета, и длинную галерею, где стены были увешаны портретами сомнительной художественной ценности, но несомненно почтенного возраста. Заканчивалась галерея обитой железом дубовой дверью. Как бы между прочим я подергала ручку:
   — Надо же! На замке! Куда ведет эта дверь, милорд? В подземелья пыток, где с потолочных крюков свисают скелеты несчастных узников?
   Граф Ливерпуль шутки не понял. Пока он ошарашенно хватал ртом воздух, лорд Сент-Джон расхохотался:
   — Какая прелесть, миссис Эмерсон! Боюсь, вы будете разочарованы. Кроме пауков, крыс и летучих мышей...
   — Вот уж кого я не боюсь, ваша светлость, так это летучих мышей. Привыкла, знаете ли. Гробницы ими буквально кишат.
   — А обваливающихся потолков и гнилых половиц вы тоже не боитесь? Там ведь все рушится, верно, Нэд?
   — Что? А-а-а! Ну да, точно. Не дай бог, подвернете хорошенькую ножку... Прошу прощения, профессор, вы... э-э... не возражаете...
   — Нисколько, — промурлыкал профессор. — У миссис Эмерсон действительно хорошенькие ножки. Рад, что вы заметили, ваша светлость.
   Я поспешила утащить своего благоверного и от двери, и от зыбкой темы.
   До сих пор Эмерсон все больше помалкивал, но при виде коллекции старого графа Ливерпуля немедленно стал самим собой.
   — Повесить и то мало! — первым делом заявил он, имея в виду покойного хозяина. — Ты только взгляни, Пибоди, в каком состоянии... Боже правый! Эпоха Древнего царства... все ворованное... и где только доставали...
   Речь шла о массивной плите из известняка с изысканным резным бордюром, изображающим сцены охоты. Центральной фигурой была выбрана кошка с рыбой в пасти, взирающая на зрителей горделиво-независимым взглядом. Изящное создание поражало сходством с нашей Бастет, словно обе произошли от одной матери... Да так оно, собственно, и было. Недаром наша Бастет носит имя египетской богини-кошки.
   Возмутительная реплика гостя скорее развеселила, чем оскорбила его светлость.
   — Старик был тем еще разбойником, — хихикнул юный граф. — Ну так ведь не он один, профессор.
   Это заявление Эмерсон без ответа не оставил бы, но я его опередила. Не в наших интересах было сердить нынешнего хозяина Моулди-Мэнор.
   — Его светлость прав, Эмерсон. Старый граф Ливерпуль был коллекционером, а они, как ты знаешь, ни перед чем не останавливаются. Какая прелестная вещица! Мы привезли из Египта кошку, ваша светлость, — точную копию этой!
   — Правда, мэм?
   — Нэд обожает кошек, — бесцветным голосом вставил лорд Сент-Джон.
   — О да, о да. Милые создания. В конюшнях полно, — туманно добавил юный граф.
   Ничего более достойного, чем плита с кошкой, в коллекции не нашлось, хотя Эмерсон, разумеется, устроил спектакль перед каждым экспонатом. Наконец граф указал на дверь в дальнем углу комнаты:
   — Последнее пристанище мумии. Теперь там уже ничего... Хотел переделать в гостиную, когда женюсь...
   Сославшись на женское любопытство, я открыла дверь:
   — Занятно, занятно! Отсюда, значит, и доносились те самые стоны и прочие жуткие звуки?
   Лорд Ливерпуль с хихиканьем запрокинул голову.
   — Малышку оставили без места... не я, нет, я такими делами не занимаюсь... экономка... сказала, что ленится... Вот крошка и решила подзаработать на нас...
   Язык у него заплетался, с лица схлынула краска, под глазами залегли черные тени. Я оглянулась на Эмерсона. Тот кивнул.
   — О-ох! — выдохнула я, как только под колесами экипажа захрустела галька.
   — Устала, Пибоди?
   — Устала... Не физически, а морально. Ужасный дом! Атмосфера так и давит...
   — Разве? А по мне, так очень даже ничего. Жилое крыло удобное, светлое, современное... Предупреждал же, Пибоди, чтобы ничего не трогала в спальне Елизаветы. Смотри, руки испачкала какой-то жирной гадостью.
   — Масло, должно быть. — Я вытерла руки о платок. — Речь не о доме, Эмерсон. Речь о самом хозяине. На него больно смотреть.
   — Болезнь зашла далеко... — пробормотал Эмерсон. — Он может впадать в буйство, Пибоди.
   — Не думаю.
   — Не думаешь — или не желаешь поверить, потому что он так молод, болен и любит кошек?
   — Любовь к животным — качество достойное, Эмерсон.
   — Зависит от того, — угрюмо заметил профессор, — как именно он их любит.

Глава 12

   Генри остановил экипаж перед воротами, чтобы нам не пришлось заходить в дом со двора.
   — А ну брысь отсюда, мелюзга! — Эмерсон погрозил кому-то кулаком. — Шею сломаешь!
   — Надеюсь, это не ко мне относится, дорогой, — пошутила я, спускаясь со ступеньки экипажа.
   — Мальчишка-араб пристроился сзади между колесами. Головой же рискует!
   Упоминание о маленьком оборвыше вызвало не слишком приятные воспоминания.
   — Пойдем-ка побыстрее в дом, Эмерсон. Интересно, чем занят Рамсес?
   — Это не Рамсес. Откуда ему взяться?
   — Я не сказала, что это Рамсес. Просто хочу узнать, чем занят наш сын.
   Гаргори так распирало от новостей, что он едва дождался, пока мы снимем плащи.
   — Вас спрашивали, мадам... сэр. Журналист заходил два раза.
   — О'Коннелл?
   — Кажется, так, мадам! — задрал нос дворецкий. — Переживал... сказал, что зайдет позже.
   — Если он рассчитывает на мою благодарность... — взревел Эмерсон.
   — Вряд ли, О'Коннелл не так глуп. Кто-нибудь еще, Гаргори?
   — Юный джентльмен из музея, мадам. Тот самый мистер Уилсон. Вот его визитная карточка. Он также обещал зайти позже. Затем посыльный доставил письмо. Должно быть, что-то важное.
   У меня екнуло сердце. Айша обещала, что я узнаю ее посыльного. А меня как раз и не оказалось... Что ж, проверить не сложно. Эмерсон дышал мне в затылок, пока я открывала конверт из дорогой бумаги с моим именем, выписанным изящным — явно женским — почерком.
   Внутри оказалось приглашение на чай от подруги Эвелины.
   — Проклятье! — вырвалось у меня.
   — Ждала чего-то другого? — учтиво поинтересовался Эмерсон.
   — Э-э... нет, конечно. Любопытно, с чем приходил мистер О'Коннелл?
   Оказывается, Гаргори выложил еще не все новости.
   — Вас тоже спрашивали, профессор.
   — Кто?
   — Не назвался. Очень разозлился, профессор, что вас не застал.
   Разозлился. Мужской род. И что это значит? Айша могла послать слугу...
   — Неужели? — фальшиво изумился этот притворщик. — Что за тип, Гаргори?
   — Тип невоспитанный и грубый, сэр, — без запинки выдал характеристику дворецкий. — Иностранец. Говорит с сильным акцентом.
   Не сдержавшись, я тихо ахнула.
   — С каким акцентом, Гаргори? — продолжал допытываться Эмерсон.
   — Не могу знать, сэр. Но на голове тюрбан. Индиец, должно быть.
   — У нас есть индийцы среди знакомых, Пибоди?
   — Не думаю. Но есть египтяне, которые тоже имеют обыкновение носить тюрбаны.
   — Обещал зайти позже, — добавил Гаргори.
   Эмерсон хмыкнул:
   — От визитеров, похоже, отбоя не будет, Пибоди. Чтоб им... Поторопись, если хочешь проведать Рамсеса.
   — Самое время пить чай. — Я сверилась с часами. — Прикажите накрывать на стол, Гаргори, и позовите детей.
   Эмерсон поднялся в спальню — не терпелось избавиться от ненавистного фрака. Я же сразу прошла в гостиную. Дети явились, когда я уже просмотрела вечернюю почту.
   — Странно, что от вашей мамы до сих пор ничего нет, Перси. Ты не знаешь адреса больницы?
   — Нет, тетя Амелия. Где-то в Баварии, — сообщил мой услужливый племянник.
   — Понятно. Рамсес, ты не пересядешь подальше? Ага! Поздравляю. Сегодня ты хотя бы умылся. Но от запаха деваться некуда. Что за эксперименты...
   — Обычные, мамочка.
   — Гадкий, — выдохнула Виолетта.
   В дверях гостиной возник Гаргори:
   — Мистер О'Коннор, мадам!
   — О'Коннелл, — поправила я, прекрасно понимая, что дворецкий ошибся намеренно. — Просите. А потом поднимитесь к профессору. Пусть поспешит.
   Ирландец, как обычно, влетел на всех парах, судорожно засовывая в карман кепку.
   — Что на этот раз, Кевин? Убийство? Арест еще одного невиновного?
   — Очень надеюсь, что нет, миссис Амелия. — Репортер с любопытством уставился на детей.
   — Присаживайтесь. Нет, Виолетта! На сегодня булочек достаточно. И нечего дуться, не то тетя Амелия посадит тебя на хлеб и воду. Иди на диван, поиграй с куклой.
   — Не буду... — заныла Виолетта.
   Перси погладил желтые локоны маленькой плаксы.
   — А хочешь, я с тобой поиграю? Пойдем... — Он усадил сестру на диван.
   — Приятно посмотреть, — отметил Кевин. — Совсем юный, а уже джентльмен. Ну а вы как, молодой человек? — обратился он к нашему сыну. — Оправились после вчерашнего?
   Из опасения, что Рамсес пустится в подробное описание каждой царапины и каждого синяка, я сама ответила на вопрос репортера:
   — С ним все в порядке. Рана Эмерсона тоже оказалась не слишком серьезной. Он вот-вот... В чем дело, Гаргори? Где профессор?
   Дворецкий, не привыкший скрывать своих чувств, взволнованно выпалил:
   — Уехал, мадам!!! Вместе с тем самым индийцем!
   — Что?!! — Я подпрыгнула в кресле. — Вот так, без единого слова, без объяснений...
   — Сказал только, что вернется поздно и чтобы не волновались. Но я волнуюсь, мадам!
   — Видели, в какую сторону они направились?
   — Индийца ждал экипаж, мадам. Элегантный, запряженный парой серых в яблоках. В целом Лондоне не найдется лошадей красивее, мадам!
   — А на дверцах не было герба... примет каких-нибудь не было, Гаргори?!
   — Нет, мадам. Обычный черный экипаж. Надраенный до блеска, мадам. Поехал в сторону Пэлл-Мэлл.
   — Это нам ничего не дает... По Пэлл-Мэлл можно добраться до Гайд-парка и Парк-лейн... И еще в сотни уголков Лондона.
   — Прошу прощения, мадам. Они уехали так быстро, что я не успел послать Генри проследить... Предложил профессору взять с собой Боба, но он только рассмеялся... очень странно рассмеялся, мадам... и сказал, что лакеев не приглашали. И выглядел он... тоже странно, мадам.
   — Напуганным?
   — Что вы, мадам!
   — Ну разумеется, нет. Рассерженным?
   — М-м... э-э...
   — Вы сказали, он смеялся.
   — Да, мадам, но очень странно.
   — О господи! Идите, Гаргори! Толку от вас... Прошу прощения, не хотела вас обидеть. Понимаю, вы сделали все, что было в ваших силах. Не волнуйтесь. Профессор знает, что делает.
   — Благодарю, мадам, — горестно отозвался дворецкий.
   После его ухода я обратилась к сыну:
   — Если что-нибудь знаешь — выкладывай немедленно!
   — Вынужден тебя огорчить, мамочка. Я в полном неведении, что тем более прискорбно...
   — Только без разглагольствований, Рамсес. Я тебе верю.
   — А в чем, собственно, дело, миссис Амелия? — округлил голубые глаза ирландец.
   Боже милостивый! Я о нем и забыла. Неприлично со стороны хозяйки, но кто бы на моем месте выдержал?!
   — Не обращайте внимания, Кевин. Так, домашние проблемы... которые отвлекли нас от разговора. Так о чем вы хотели сообщить?
   Ирландец прокашлялся; забросил ногу на ногу; спохватившись, опустил ногу; снова прокашлялся.
   — Я тут проходил мимо...
   — Три раза за день? Силы небесные, что это с вами, Кевин? Вы не тушевались так даже в Кенте, после того как взяли наш дом приступом и сбили с ног старика дворецкого! Ну же, говорите!
   — Может, я зря вас потревожил...
   — Прекратите мямлить. Сама разберусь, зря или нет.
   — В общем... Вы о мисс Минтон ничего не знаете?
   — Полагаю, она все еще гостит у бабушки. — Занятно. С чего бы вдруг такой интерес? Профессиональные проблемы?
   Кевин с размаху опустил кулак на колено:
   — Нет ее там, миссис Амелия! Она уже неделю как пропала!
   — Невероятно. А вы откуда это знаете?
   — Один приятель... человек... э-э... друг ей написал. Письмо вернулось с пометкой, что мисс Минтон в Лондоне по такому-то адресу. Адрес вы знаете, миссис Амелия. Хозяйка сказала, что не видела девушку с пятницы.
   Дверь снова открылась.
   — К вам мистер Уилсон, мадам!
   — Какого... Этот что здесь делает?! — возмутился О'Коннелл.
   — Может, с визитом приехал? Такое случается, знаете ли. Добрый день, мистер Уилсон, рада вас видеть. С мистером О'Коннеллом вы, полагаю, знакомы.
   Юный Уилсон небрежно кивнул Кевину. Ирландец ответить не соизволил.
   — Заехал поинтересоваться вашим здоровьем, миссис Эмерсон, — объяснил наш коллега. — И здоровьем профессора, разумеется. Мне рассказали о его вчерашнем ранении.
   — Очень мило с вашей стороны. Сама я, как видите, невредима. Профессор... профессор чувствует себя гораздо лучше. Я что-то вас вчера не заметила, мистер Уилсон.
   — А я был... так сказать, на задворках, — улыбнулся юноша.
   — Очень жаль. Многое пропустили. Откинув со лба прядь волос, Уилсон продемонстрировал багровую ссадину:
   — Не совсем. Столкнулся со «жрецом»... точнее, с одним из них. И вот результат.
   Я поахала, как положено в подобных случаях, выразила сожаление и т.д. О'Коннелл, чье судорожное дерганье достигло уровня эпилептического припадка, выпрыгнул из кресла.
   — Пойду, пожалуй, — протянул он, бравируя ирландским акцентом. — Волка ноги кормят. Желаю вам удачи, миссис Амелия.
   — Нет уж, будьте любезны сесть, Кевин. Думаете, я про вас забыла? Ошибаетесь. Задайте-ка лучше мистеру Уилсону тот самый вопрос, с которым вы пришли ко мне. Он ведь добрый друг мисс Минтон...