Питерс Элизабет. Ночной поезд в Мемфис

   На этот раз Джон говорил очень мало. Он выглядел озабоченным; пару раз Мэри пришлось повторять вопрос или замечание, чтобы оно до него дошло.
   Наконец Лэрри взглянул на часы:
   — Пора идти. Скоро начнут съезжаться гости.
   Парадный зал занимал пол-этажа. У меня нет слов, чтобы описать его. (Слов не хватает, видимо, потому, что не хватает знаний по исламской архитектуре.) Внешняя стена, обращенная в сад, представляла собой великолепное сооружение из витражей и замысловато вырезанных деревянных панелей. Арки и колонны, обрамлявшие окна, были облицованы старинными сине-зелеными и коралловыми изразцами.
   Предметы искусства, расположенные в нишах двух внутренних стен, имели не исламское, а древнеегипетское происхождение — голова фараона в двойной короне в натуральную величину, сделанная из песчаника, маленькая раскрашенная статуэтка стройной девочки, несущей на голове корзину, деревянная панель от косметической шкатулки с изображением ибиса, припавшего к земле, распластавшегося, или как там это у них, у ибисов, называется. Для человека со вкусом и деньгами Лэрри коллекция казалась скромной. Все это были хорошие вещи, но ни одну из них я не назвала бы выдающейся.
   Впрочем, я не успела рассмотреть их в подробностях: Лэрри потащил меня к дверям, где следующие полчаса мне предстояло рядом с ним приветствовать прибывающих гостей. Наверняка это было кульминацией моей светской карьеры. Пожимая руку министру внутренних дел или позволяя главе Египетского департамента древностей поцеловать кончики моих пальцев, я не переставала повторять про себя: ах, если бы все это видела моя мама! Даже лучшие из нас, к коим я себя причисляю, подвержены снобизму.
   Наши спутники приехали в числе последних. Сьюзи сверкнула на Лэрри своими ослепительными зубами, а меня заключила в объятия. На моей груди остались следы от ее бриллиантов. Лэрри подвел ее к министру чего-то. Я поприветствовала Свита и его молчаливого компаньона, заметила, что Луизины покрывала несколько опали, и продолжила пожимать руки остальным. Среди них был и Фей-сал, совершенно неотразимый в черном смокинге и темном галстуке. Он поцеловал мне руку и подмигнул.
   — Ну все, — сказал Лэрри, когда прошел последний из гостей. — Пойдите выпейте шампанского, вы заслужили.
   Почти в тот же миг его захватил какой-то сановник, и я ретировалась в относительно тихий уголок. Потягивая шампанское — с осторожностью, поскольку оно действует на меня пагубно, — я осматривала зал. Наши столпились вместе, кроме Сьюзи, которая уже подцепила себе генерала. А может быть, полковника, я не разбираюсь в знаках различия. У него на груди красовалось несколько акров орденских ленточек, и казалось, что он так же очарован Сьюзен, как она им. Заметила я и Эда, занявшего стратегическую позицию у окон, выходящих на лужайку: он неотступно следил за толпой гостей. Его смокинг был сшит у хорошего портного, но в нескольких местах под ним что-то топорщилось. Поначалу я не нашла Шмидта, но потом увидела, что он направляется ко мне в сопровождении молодого человека с широким, открытым лицом, которое вызвало во мне внезапный приступ ностальгии. В моем родном городке полно таких лиц. Должно быть, этот человек из Миннесоты.
   Оказалось, что он из Далласа, но это выяснилось позже. Шмидт представил мне его как доктора Пола Уитни, директора «Чикаго-хаус», луксорского отделения Института восточных культур.
   — Без титулов, пожалуйста, — сказал Пол с широкой улыбкой. (О, эти чудесные, крупные зубы! Только в Миннесоте...) — Это место просто кишит докторами. Впрочем, повод подходящий, не так ли?
   — Не знаю, что это за повод, — призналась я. — Лэрри говорил о каком-то сюрпризе...
   — Не такой уж это сюрприз. Мы здесь, в Луксоре, все безнадежные сплетники. Лэрри передает этот дом в распоряжение Департамента древностей и учреждает здесь исследовательский институт, который будет специализироваться на проблемах консервации памятников.
   Он взял бокал с подноса, предложенного официантом. Я тоже. Какого черта! Два бокала не причинят мне вреда.
   — В высшей степени благородное и щедрое деяние, — сказал Шмидт. — Надеюсь, мой юный друг Пол, для вас это не поражение?
   Полу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем говорил Шмидт. Потом он засмеялся:
   — Здешняя обстановка производит, конечно, гораздо большее впечатление, чем наша. Эпиграфический институт основан в двадцатые годы, и хоть мы стараемся не отставать от времени, не так-то легко изыскивать средства. В археологии появилось много новых технологий, а оборудование стоит кучу денег. Здесь все — на уровне искусства: от компьютеров до оснащения специальных лабораторий. Но нет, мы не признаем себя побежденными. Напротив. Мы тоже занимаемся проблемами консервации — регистрируем памятники, прежде чем они разрушатся окончательно.
   Шмидт задал ему несколько вопросов о храме Медине Хабу, с которым был связан один из главных проектов Эпиграфического института и который интересовал меня лишь в общих чертах, а вернее сказать, не интересовал вовсе. Заметив мой блуждающий взгляд, Пол любезно сменил тему:
   — Если у вас будет время, Вики, мы были бы рады принять вас в нашем скромном заведении. У нас — одна из лучших в стране библиотек, не хотите ли поработать в ней?
   Я выразила признательность, но добавила, что Фейсал, Элис и Пэрри успели по горло напичкать меня информацией, которая, боюсь, выветрится у меня из головы уже через две недели.
   — Они все — первоклассные специалисты, — согласился Пол. — Для такого изысканного тура, как ваш, лучших не сыскать. Да, кстати, это мне напомнило... Среди вас есть человек, с которым мне очень хотелось бы познакомиться. Вы оба, я уверен, знаете мистера Тригарта. Можете мне его показать?
   — Мы сделаем лучше! — воскликнул Шмидт. — Мы вас представим. Он наш... э-э, гм-м... Мы подружились с ним во время этого путешествия. Так где же... Ага, вот он, беседует с министром внутренних дел.
   Если требовалось что-то еще, чтобы окончательно деморализовать меня, то эта последняя фраза завершила дело. Помимо всего прочего, министр внутренних дел отвечает за сохранность национального достояния.
   Когда мы подошли, коренастый, с кофейной кожей господин, с которым беседовал Джон, дружески похлопал его по спине и удалился. Джон увидел, что мы идем к нему, и выжидательно поднял бровь, изобразив вежливый интерес.
   Пол представился сам, он не мог дождаться, пока это сделает Шмидт.
   — Для меня такое удовольствие, мистер Тригарт, познакомиться с вами. Директор уже писал вам, но я счастлив лично выразить свою благодарность.
   — Благодарность, — повторил кто-то. Да я же и повторила.
   Джон скромно опустил глаза, но я успела заметить злорадный блеск, вспыхнувший в них.
   — Благодаря мистеру Тригарту Институту восточных культур был возвращен украденный ранее предмет древнего искусства, — растолковал нам Пол. — Один из служащих мистера Тригарта приобрел его по подложным документам, представленным продавцом. Но, увидев покупку, мистер Тригарт распознал в ней оригинал и тут же связался с нами.
   — И сколько он с вас за это взял? — поинтересовалась я. Видимо, двух бокалов шампанского мне все же было многовато.
   Лицо Джона выразило благородное негодование, но зловещий огонек в глазах не погас и предназначался по-прежнему мне. Пол, шокированный, ответил:
   — Только то, что заплатил за этот предмет — очень немного. Он отказался даже от вознаграждения, причитающегося нашедшему украденное.
   — Пустяки, — скромно сказал Джон, — любой на моем месте поступил бы так же.
   От дальнейшего развития этой драмы меня избавил Лэрри, попросивший тишины, чтобы сделать сообщение. Оно было кратким и скромным, но бюрократы ведь ничего не делают в простоте: каждый, кто хоть что-нибудь собой представлял, счел необходимым выступить с речью, а некоторые стали обнимать Лэрри, что его, совершенно очевидно, смутило. В заключение он представил нового директора нового Института, приземистого бородатого молодого швейцарца по имени Жан Луи Мазарэн. Я уже раньше обратила внимание на то, как он накачивался шампанским. Ну что ж, у него был повод праздновать. В археологии трудно получить хорошую работу, а такое место — мечта для любого ученого. Это лишь надлежащий знак признательности, как объяснил Лэрри, так как доктор Мазарэн прекрасно провел работы по восстановлению гробницы Тетисери.
   Надлежащий — может быть, подумала я, но не особенно тактичный. Меня удивило, что директором назначен не египтянин.
   Однако еще больше удивили меня благодарности, в которых рассыпался перед Джоном Пол. Что двигало Джоном на сей раз? Должен же существовать какой-то скрытый мотив, у Джона без этого не обходится. Самым очевидным объяснением было то, что Институт восточных культур приобрел скорее всего очень искусно выполненную подделку. Заставить же его еще и заплатить за это — весьма пикантный штрих.
   Вечеринка была в полном разгаре, когда Лэрри подошел ко мне и пригласил познакомиться с его коллекцией гравюр. Это были эскизы, точнее, оригинальные, вручную раскрашенные рисунки с видами Египта 1830-х, выполненные художником по имени Дэвид Робертс. Я видела их бесчисленные копии на открытках и в альбомах. И даже оттиски с них продавались на аукционах за сотни долларов.
   Главный интерес, однако, представляли не рисунки, а человек — невысокий, подтянутый, с прямой осанкой. Когда мы с Лэрри вошли в кабинет, он встал, и хоть на нем была цивильная одежда, невидимый мундир словно бы просвечивал сквозь нее. Он прервал попытку Лэрри представить его.
   — Вполне достаточно только имени, — сказал он. Взгляд его напряженно-внимательных глаз не предназначался никому персонально. — Называйте меня просто Ахмет.
   — Так и хочется назвать вас еще и по-другому, — сболтнул мой развязанный шампанским язык. — Что это была за идиотская идея оставить меня на холоде одну, не снабдив даже теплым шарфом?
   — Присядьте, пожалуйста, — сказал Ахмет.
   Я села. Догадываюсь, что, когда велит Ахмет, большинство людей садятся беспрекословно.
   — Мне очень жаль, что вы испытываете подобные чувства, — продолжал он. — Нельзя не признать, что наши планы несколько... расстроены.
   — В отношении Али они оказались даже слишком расстроены, вам так не кажется?
   Он поджал губы.
   — Да, его убили. Но больше вам беспокоиться не о чем, доктор Блисс. Ваше участие в этом деле подошло к концу. Тригарт — единственный, кого вы узнали? Вам не удалось идентифицировать кого-нибудь из его сообщников?
   — Да. Нет. В порядке поступления ваших вопросов, — коротко ответила я.
   — Тогда вам больше нечего делать. — Он сел и широко развел руками. — Отныне Тригарт будет под нашим неусыпным наблюдением. Желаю вам приятно провести оставшееся время визита в нашу страну и забудьте обо всем, что случилось.
   — Еще одну минуточку, — сказала я, когда он уже вставал, — у меня тоже есть к вам несколько вопросов.
   — Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас.
   — Ах, этот старый, любимый рефрен! Но я любопытна. Что, если Тригарт не пойдет напролом? Он знает меня. Он знает...
   — Что находится под подозрением? — Ахмет подергал свой аккуратный черный ус. — Думаю, так оно и есть.
   Вашего присутствия в этом круизе оказалось достаточно, чтобы насторожить его.
   — Я говорила это Буркхардту с самого начала. Ахмет пожал плечами.
   — Это не имеет значения. Если он не откажется от своих планов, а мы уверены, что не откажется, у него нет шансов уйти.
   — А что потом? — спросила я. — Надеюсь, вам, как и мне, приходило в голову, что музей может быть лишь отвлекающим маневром? Пока вы будете усиливать охрану музея, он может совершить что-то в другом месте.
   — Разумеется, мы об этом подумали. — Ахмет был уже на полпути к двери. Я определенно раздражала его. Он обернулся, чтобы сказать последнее слово: — Я ведь сказал, чтобы вы забыли обо всем, доктор Блисс. Держитесь подальше от Тригарта, от музея, а пуще всего — от офицеров государственной безопасности.
   — Все это хорошо, просто прекрасно. А что, если они не будут держаться подальше от меня?
   Ахмет начинал выходить из себя. Во всяком случае, так я истолковала его нахмуренный вид. Казалось, его лицо вообще не было способно принимать более приветливое выражение, чем выражение крайнего раздражения.
   — Зачем вы им нужны? Вы передали лишь ту единственную информацию, которой располагали. Перестаньте совать нос в дела, которые вас больше не касаются, и будете в полной безопасности.
   Я вернула ему злобный взгляд и заметила:
   — Но ведь именно вы, друзья мои, попросили меня сунуть нос в это дело!
   — Да, верно. Мы вам очень благодарны за помощь. Это была самая неискренняя благодарность, какую мне когда-либо доводилось получать, включая и несколько, выраженных Джоном.
   Остаток вечера я помню смутно. Меня усиленно угощали шампанским, и я не видела больше причин отказываться. Я поболтала с Элис, которая выглядела очень элегантно в шифоновом платье с блестками; оказывается, ей сказали то же, что и мне: вы выходите из игры, забудьте обо всем. Неотчетливо помню, что поздравляла Жана Луи, нового директора, но совершенно не помню, о чем мы с ним беседовали и как я добралась до постели.
   Проснулась я со страшной головной болью. И поделом мне.
   Открытие гробницы Тетисери оказалось еще одним пышным торжеством. Я ожидала, что будут присутствовать несколько министров, но не могла себе представить, что набежит столько репортеров и будут приняты такие меры безопасности. Наш маленький караван сопровождал вооруженный эскорт. Когда мы добрались до места, я увидела, что, кроме нас, ни одного туриста вокруг не было, повсюду взгляд натыкался лишь на людей в форме с ружьями.
   Гробница Тетисери не расположена ни в Долине царей, ни в Долине цариц. Королевские особы и родовитые вельможи ее династии погребены на склонах холма, носящего название Дира Абу эль-Нага. Сама Тетисери была одной из последних представительниц рода, похороненных в этом месте. Ее предшественники заняли лучшие и более легкодоступные места на пологих склонах. То, что ее могила оказалась так высоко на отвесном заднем склоне, вероятно, и уберегло ее от разграбления.
   Мы поднимались по современной лестнице, облегчавшей доступ к захоронению тем, кто работал здесь более трех лет.
   Лэрри вручил огромный ключ министру, тот отпер железные ворота, закрывающие вход. Все присутствующие разразились аплодисментами, и Лэрри повел внутрь первую партию. Она вся состояла из правительственных чиновников. Нам, простым смертным, пришлось притормозить.
   В ожидании своей очереди я беседовала с Полом Уитни. На открытие пригласили лишь нескольких археологов, и, по словам Пола, многие чувствовали себя обойденными.
   — Мы все жалуемся на то, что большой поток посетителей наносит ущерб гробницам, — заметил он с сухой усмешкой, — но себя, разумеется, из этого потока исключаем.
   — Значит, вы намерены отклонить приглашение? — спросила я.
   — Вы, конечно, шутите.
   — Конечно.
   Я ничуть не волновалась по поводу своей клаустрофобии. В отличие от более поздних, сложно построенных усыпальниц, эта была маленькой и простой: один лестничный марш, один короткий коридор и всего две комнаты. Одновременно внутрь допускалось не более десяти человек, но впечатление создавалось такое, будто там — толпа, ибо все стояли, тесно прижавшись друг к другу плечами, посредине: нас предупредили, что прикасаться к росписям запрещено.
   Очень осторожно я все же приблизилась к стене и, прищурившись, стала рассматривать рисунки с близкого расстояния. Прежде чем расписывать стены, древние мастера покрыли их слоем грунтовки; к тому времени, как к работе приступили нанятые Лэрри художники, из-за влаги и образования кристаллов соли большие участки грунтовки отошли от скалы. Эти фрагменты были осторожно отделены и подвешены на специальных штативах, затем скальная основа тщательно очищена и лишь после этого отставшие фрагменты грунтовки водворили на место, закрепив с помощью клейкого вещества, не подверженного ни шелушению, ни отсыреванию, ни усадке, как старые материалы. Собственно реставрация началась только после того, как этот процесс был завершен. Счищался слой въевшейся в рисунки за последние десятилетия грязи, крошечные чешуйки осыпавшейся краски собирались с пола и из просветов, образовавшихся между скалой и грунтовкой. Это потребовало из ряда вон выходящего терпения и умения.
   По выходе из пещеры я нашла подходящий валун и уселась на него, прикрыв глаза шляпой. Должно быть, я уже привыкла к местному климату. Мне не было тяжело дышать горячим, сухим воздухом. Да, ей-богу, я сделаю именно так, как советовал старина Ахмет: забуду все тревоги и буду наслаждаться путешествием.
   Может, удастся уговорить Шмидта поехать в Асуан? Будет очень приятно путешествовать без всяких осложнений. А в Луксор мы сможем вернуться потом, когда...
   Начиная с этой минуты они будут наблюдать за каждым его движением, станут стеречь его, как кошка стережет мышь у входа в норку, пока он не совершит чего-нибудь, что позволит упрятать его в тюрьму или поместить в более тесное и вечное пристанище. Ведь иногда тех, кто оказывает сопротивление при аресте, убивают.
   В поле моего зрения вдвинулась пара обутых в грубые ботинки ног. Подняв голову, я увидела Жана Луи. Мне не было жалко, что кто-то прервал поток моих невеселых мыслей.
   — У вас есть сигареты? — бесцеремонно спросил Жан Луи.
   — К сожалению, я... — Но тут я вспомнила, что «курю», полезла в сумочку и достала пачку сигарет, почти полную, но весьма измятую. — Возьмите все, — щедро предложила я.
   — Очень любезно.
   Это вовсе не было любезностью, но я не стала возражать. Он, похоже, был курильщиком, прикуривающим одну сигарету от другой. Земля вокруг того места, где он стоял, была усеяна окурками.
   — Ну как, понравились вам росписи? — спросил он.
   — Я потрясена. Вы проделали великолепную работу. Mes hommages^[46].
   Лицо его трудно было рассмотреть между копной густых волос и бородой, но все же я заметила, что он не ответил на мою улыбку.
   — Это лишь малая часть того, что нужно сделать. В этом и будет состоять работа нашего института — консервация. Достойная задача, вы так не считаете?
   — Безусловно. Как я уже сказала...
   — Задача, которая стоит жертв.
   Казалось, что он разговаривал сам с собой. Не пьян ли он, подумалось мне. Но не в такой же ранний час! Когда он прикуривал очередную сигарету от окурка предыдущей, руки его дрожали.
   Я почувствовала, как что-то внутри меня щелкнуло и включилось некое реле. Не знаю, каким образом общество вырабатывает у женщин ощущение обязанности утешать, приободрять и льстить мужчинам-меланхоликам. Всю свою сознательную жизнь я старалась преодолеть в себе этот инстинкт, но полностью мне это так и не удалось. Я подумала, что Жан Луи — из тех, кто из-за дырки не видит бублика. Конечно, завела я известную песню, он лелеет великую мечту и сомневается в своей способности осуществить ее. Эта работа не имеет конца, во всяком случае, в пределах одной человеческой жизни, слишком многое еще надо сделать. Это относится, впрочем, и ко многим другим вещам, в том числе — к достижению справедливого миропорядка, всеобщему миру и построению общества, в котором не будет голодных детей. Но это вовсе не значит, что и работать не стоит.
   Все это я проговорила, сопроводив свою патетическую речь множеством комплиментов, и лицо его постепенно оттаяло.
   — Это правда, — задумчиво произнес он. — Я один из немногих, кто может успешно работать в этой области.
   — Конечно, — подтвердила я.
   Он продолжал рассказывать, какой он мастер в области реставрации, а я продолжала сожалеть о своем непобедимом женском инстинкте утешительницы. Мой блуждающий взгляд встретился со взглядом Лэрри, который наблюдал за нами и откликнулся на мою безмолвную мольбу о помощи.
   — А теперь, Жан Луи, вам следует оказать внимание присутствующим, — сказал он, подходя.
   — Мне тоже, — подхватила я, вставая. — У меня еще не было возможности поговорить с моими бывшими спутниками.
   Лэрри пошел со мной.
   — Угрюмый молодой человек, не так ли? — сказала я, когда мы отошли достаточно далеко, чтобы Жан Луи не услышал.
   Лэрри нахмурился:
   — Сейчас у него нет причин быть угрюмым. Что он вам говорил?
   — Да я не очень прислушивалась.
   — Он долго с вами разговаривал. На него не похоже, вообще-то он не слишком общителен.
   — Напрашивался на комплименты, — ответила я. — И получил их предостаточно.
   Мои спутники встретили нас с распростертыми объятиями. Свит, который явно оправился после приступа болезни, лукаво заметил:
   — А мы уж испугались, что вы нас совсем покинули, Вики.
   — Я бы тоже вас с удовольствием покинула, если бы имела возможность, — вставила Сьюзи, широко улыбаясь. — Как насчет того, чтобы и мне по блату устроить приглашение, Вики?
   — Меня саму пригласили только из-за... Шмидта, — нашлась я. — Они с Лэрри давние приятели.
   — А как же Тригарты? — спросила Сьюзи. — Они ведь Лэрри не приятели.
   — Понятия не имею, почему он их пригласил, — ответила я.
   — Тригарт — большой мастер пролезать повсюду, в том числе и туда, где его вовсе не ждут, — подхватил подошедший Пэрри.
   — Я никому не могу устроить приглашение, — твердо отвергла я все поползновения, — и не буду даже пытаться, это невежливо.
   — Ну а какие у вас планы? — поинтересовался Свит. — Поедете с нами послезавтра в Асуан?
   Я ответила, что пока не знаю. Кто-то еще колебался, но большинство решили продолжить круиз. В том числе Свит и Брайт. Стало очевидно, что на их счет я ошиблась. Но мне все еще было непонятно, зачем Брайт скрывал свое происхождение.
   — Так или иначе, но еще день-другой мы можем приятно провести вместе, — бодро заявил Свит. — Вы сегодня поедете с нами в Карнак, Вики?
   Компания начала расходиться. Фейсал подтягивал свою группу к автобусу, а я вернулась к «своему» длинному лимузину, договорившись предварительно встретиться с остальными после обеда, и сделала это только затем, чтобы не показаться невежливой. Мне не хотелось, чтобы они подумали, будто я настолько зазналась, что общаюсь теперь только с миллиардерами.
   Если не считать шофера, в машине нас было пятеро, но там не казалось бы тесно, если бы не Джон. Слава Богу, хоть сидела я не рядом с ним. Я забралась в машину вслед за Шмидтом, а Лэрри сел с другой стороны. Откинувшись на спинку, он облегченно вздохнул и ослабил узел галстука.
   — Вы, наверное, рады, что все кончилось? — спросила я.
   Лэрри взглянул на меня и застенчиво улыбнулся:
   — Ненавижу всякие церемонии и длинные речи. Я рад, что эта часть дела сделана, но уехать из Египта будет нелегко.
   Я решила, что выполнила свой женский долг сочувствия, тем более что не могла испытывать большого сострадания к человеку, владевшему, если я правильно помню газетные сообщения, еще шестью резиденциями, включая замок в долине Луары.
   — Вы всегда можете построить другой дом, — предположила я.
   — У меня и так слишком много этих чертовых домов, — возразил Лэрри бесхитростно, словно прочел мои мысли. — Нет, я больше не хочу жить в Египте.
   — Не сомневаюсь, что в дареном Институте всегда найдется свободная комната для гостя, — заметил Джон.
   Он намекал на противную старуху, тетушку Норрис из «Мэнсфилд-парка» Джейн Остин, — у той всегда имелась свободная комната, потому что она никогда никого к себе не приглашала. Но никто, кажется, не уловил намека.
   Шмидт довольно крякнул:
   — Для вас, Лэрри, свободная комната найдется в Египте везде. Вы сослужили стране большую службу. Когда вы уезжаете, mein Freund? Вы должны сказать, когда нам выметаться. Как я понимаю, египетское турагентство располагает очень хорошим отелем, и мы можем переехать туда в любой момент.
   Лэрри заверил нас, что мы можем оставаться у него, сколько пожелаем.
   — Упаковщики и грузчики придут только завтра, и им понадобится кое-какое время, чтобы упаковать керамику и мебель, поскольку все это вещи старинные и хрупкие, так что нет никакой спешки. Вы уже решили, что будете делать дальше?
   Он взглянул на Джона, Джон, по обыкновению подняв бровь, — на меня.
   Я вспомнила, что говорил Ахмет. Момент казался подходящим, чтобы продемонстрировать мою полную незаинтересованность в Джоне Тригарте, он же Смит, и всех его делах. Поэтому я сказала:
   — Я поеду в Асуан.
   — Но, Вики... — начал было Шмидт.
   — Вы вовсе не обязаны меня сопровождать, Шмидт.
   — Я поеду туда же, куда и вы, — ответил он, как я и надеялась. В противном случае мне пришлось бы выкрасть его и утащить силой.
   Итак, после обеда мы отправились в Карнакский храм. Джон и Мэри решили поехать с нами. Я их не приглашала. Шмидт пригласил. Лэрри отказался, сказав, что у него есть дела, а храм он видел десятки раз.
   У входа нам пришлось несколько минут подождать остальную группу. Наблюдая за толпой, заполняющей аллею между двумя рядами сфинксов с бараньими головами, я сказала: