Страница:
— Обожаю женщин с обширным словарным запасом, — сказал Джон, задыхаясь. — Нечего здесь распластываться, приведите врача.
— Я сбегаю, — быстро вызвалась Мэри. — Прости, дорогой, я... Я иду!
Она вернулась в сопровождении доктора и нескольких пассажиров, движимых то ли искренним участием, то ли нездоровым любопытством. Я замечала: порой очень трудно отличить одно от другого. Что касается Сьюзи, то ее, несомненно, воодушевляло последнее, относительно Бленкайрона мне хотелось тешить себя сомнениями.
— Что случилось? — спросил он.
Джен продемонстрировала. Я очень надеялась, что на сей раз попадет на Джона, но ему удалось увернуться, хотя он и поддерживал матери голову и плечи, чтобы она не захлебнулась. Ее, бедняжку, продолжало мутить, несмотря на то что в желудке явно ничего уже не оставалось.
Накануне вечером, когда нам представили доктора Картера, я не обратила на него особого внимания, только искренне пожелала, чтобы мне не понадобились его услуги. Он был какой-то особенно неприметный: средних лет, средних габаритов — ив высоту и в ширину, с невзрачным розовым лицом.
— Это просто приступ фараоновой болезни, — заявил он с приводящей в бешенство смесью снисходительности и бодрячества. Некоторые доктора порой путают ее с действительно утешительным тоном, в котором нуждаются больные. — Расслабьтесь, миссис Тригарт, мы отвезем вас на теплоход и...
— Нет, — отрезал Джон, не поднимая головы, — я хочу, чтобы ее доставили в больницу. Теплоход далеко, а мы близко, во всяком случае ближе к Каиру.
— Послушай, сынок, не стоит беспокоиться. Это обычное недомогание и слабость...
— Кроме всего прочего, нам предстоит путь на юг, — продолжал Джон своим неприязненно-надменным тоном, растягивая слова, — а моя мать — немолодая женщина, доктор, и с ней уже случались подобные приступы.
Картер засуетился, а Бленкайрон негромко произнес:
— Мистер Тригарт прав, Бен. Было бы глупо рисковать. Быть может, автобус отвезет ее в Каир, а потом вернется за нами?
Он говорил тихо и словно бы нерешительно, но когда ты так богат, нет необходимости вопить, чтобы тебя услышали.
— Как раз это я и собирался предложить! — воскликнул Картер.
Джен была слишком слаба, чтобы возражать. Выглядела она ужасно — закрытые глаза ввалились.
— А не лучше ли вызвать машину «Скорой помощи»? — с тревогой спросила я.
Бленкайрон улыбнулся куда-то в пространство, однако в том направлении, откуда донесся мой голос:
— Задние сиденья в автобусе раскладываются и превращаются в кровать, Вики. Миссис Тригарт там будет гораздо удобнее, а к тому времени, когда сюда могла бы прибыть «скорая», дама будет благополучно доставлена в Каир.
Джон легко подхватил мать и зашагал к автобусу в сопровождении Мэри и Картера.
— Вот это да! — воскликнула Сьюзи, не отрывая от него взгляда. — Он сильнее, чем кажется, не правда ли? Старуха, должно быть, весит не меньше ста шестидесяти фунтов, а он почти бежит.
Поскольку я точно знала, о чем она думает, то решила проигнорировать ее замечание. Ответил Бленкайрон, который этого не знал:
— Можно понять его тревогу, хотя, полагаю, для нее нет оснований. У многих путешественников случаются неприятности с желудком. Однако очень приятно видеть молодого человека, столь преданного матери.
— Не так уж он и молод, — не удержалась я.
— Вы знали его прежде?
Я спохватилась. Бленкайрон ничего не имел в виду, а вот любопытство, блеснувшее в глазах Сьюзи, было предупреждением: она из тех, кто знает толк в скандалах.
— Нет, — ответила я, — просто мне так кажется.
— Полагаю, поскольку обстановка у нас здесь неофициальная, — сказал Бленкайрон, — будет приятнее и проще называть друг друга просто по именам. Меня зовут Лэрри.
В пестрой рубашке с расстегнутым воротом и мятых брюках защитного цвета он выглядел моложе, чем, вероятно, был, и доступнее. Меня приятно позабавило, что на нем-таки надет пробковый шлем. Он плевал на условности, главное — чтобы вещь имела практический смысл: шлем защищал голову и шею от беспощадного солнца и был достаточно тяжел, чтобы его не срывал с головы постоянно дующий ветер.
— Полагаю, это ваш первый визит в Египет? — продолжал он, глядя на меня сверху вниз и одновременно протягивая мне руку. Я позволила поднять себя, но он все равно смотрел на меня свысока, хотя это не многим по росту. Тем уголком своего сознания, который обычно стараюсь держать на замке, я оценила ширину его плеч, плоский живот и решила, что для мужчины за пятьдесят он выглядит совсем недурно. К тому же мультимиллионер. Или миллиардер? А, миллион туда, миллион сюда, не так уж важно, благоразумно заключила я.
— На теплоходе уже все знают, что я мошенница?
— Да что вы, Вики, не нужно себя клеймить. У вас почтенная репутация. Я с большим интересом читал вашу статью о рименшнейдеровской гробнице[19].
— Польщена. Но все же ни черта не смыслю в египтологии, — призналась я, изобразив одну из самых обаятельных своих улыбок.
— Хотите, стану вашим гидом? Я — лишь любитель, но Саккару знаю прилично.
То утро оказалось одним из самых пленительных в моей жизни. В Саккаре множество достопримечательностей. Помимо большой Ступенчатой пирамиды, там сохранилось несколько малых, полуразрушенных пирамид и множество второстепенных строений — поминальных храмов с внутренними двориками, лабиринтов и часовен. Существует и немало подземных сооружений, назначение которых пока не выяснено, а также масса персональных усыпальниц знатных вельмож. Самые крупные мастабы[20] представляют собой своего рода лабиринты. В одной из них — тридцать четыре верхних покоя и подземная погребальная камера. Накануне я кавалерийским наскоком освоила путеводитель, и в голове у меня осталась лишь мешанина не связанных между собой фактов. Лэрри придал сумбуру смысл и логику.
— Вы ошиблись в выборе призвания, — сказала я, когда мы покидали храмовый комплекс. — Вам следовало стать гидом.
Этот глупый комплимент неожиданно показался ему до смешного лестным. Мы становимся друзьями, самодовольно подумала я. Ничего удивительного, что бедняга бегает от женщин вроде Сьюзи; ему наверняка до смерти надоели их постоянные преследования. Единственное, чего он хочет, это чтобы к нему относились как к интеллектуалу, чтобы восхищались его умом, а не деньгами. Я вполне его понимаю, хотя в моем случае поклонников отвлекают от моих интеллектуальных достоинств отнюдь не деньги.
— Любителю легче упрощать сложное, — скромно заметил он. — Посмотрим еще одну усыпальницу до обеда? Как специалист по истории искусств вы, вероятно, хорошо разбираетесь в рельефах.
— Я помню некоторые знаменитые рельефы эпохи Древнего царства — они восхитительны, очень изысканны и детализированы, но теперь уже не помню, который из них откуда. Особенно люблю один, на нем изображен детеныш гиппопотама...
— Вы, наверное, имеете в виду рельеф из гробницы Мерерука. — Лэрри взял меня за руку. — Но есть и другие, не менее замечательные. Давайте пойдем туда, где поменьше народу.
Народу было полно везде, по крайней мере с точки зрения такого человека, как я, который считает, что трое — это уже толпа, но Лэрри придерживался иного мнения:
— Никогда не видел, чтобы в это время года здесь было так малолюдно. Туризм чахнет, люди боятся терроризма. Нам-то хорошо, а вот для египетской экономики — беда.
Я увидела своего гиппопотамчика, который семенил сквозь заросли тростника у реки, не обращая внимания на огромного крокодила, наступавшего ему на пятки, если у гиппопотамов есть пятки. Но ему не о чем было беспокоиться: заботливая мамаша гиппопотамчика уже сцапала хищника и как раз перекусывала его пополам.
Фотографии, которые я видела, не передавали всей глубины резьбы по камню. Человеку, привычному к западной скульптурной манере, эти рельефы могли показаться простыми до наивности, но чем дольше я вглядывалась в них, тем больше понимала: это впечатление обманчиво. Почерк мастера был уверенным, искусным и в высшей степени изощренным. Только невежда или зритель, не способный преодолеть своих подсознательных предубеждений, мог недооценить его.
Лэрри полностью согласился со мной и похвалил за такое умозаключение. Мы наслаждались обществом друг друга, как вдруг послышалось шарканье шагов и знакомый голос.
— Это Фейсал, — сказала я. Лэрри взглянул на часы:
— Точно по расписанию. Сейчас, оказывается, времени больше, чем я думал. Оно пролетело так быстро. — Он многозначительно посмотрел на меня. Я ответила улыбкой, весьма вероятно, глупой.
Первым в помещение, где мы находились, вошел высокий, костлявый человек, сидевший накануне с Лэрри за столом. Все утро он сопровождал нас, держась на почтительном расстоянии, и сейчас деликатно смотрел в сторону, пока Лэрри тихонько не окликнул его:
— Кажется, вы еще не знакомы? Доктор Виктория Блисс — Эд Уитбред.
— Доброе утро, мэм. — Эд сдернул свою мягкую широкополую белую шляпу и поклонился.
Несмотря на удушающую жару, он был в пиджаке. Я догадывалась, почему. Эд был на добрых три дюйма выше Лэрри, то есть его рост приближался к шести футам пяти дюймам. Я искренне надеялась, что Лэрри объяснит ему: я — друг. Мне бы не хотелось иметь в лице Эда врага.
Под предводительством Фейсала в помещении собрались и остальные. Лэрри благоразумно исчез, увидев, что ко мне направляется Сьюзи, добродушно, но решительно расталкивая всех на своем пути.
— А я все недоумевала, куда вы запропастились, — сказала она. — Как вам это удалось?
— Что удалось?
— Сами знаете. — Она подмигнула и толкнула меня локтем в бок. Для женщины, столь мягкой во всех прочих местах, локоть у нее был на удивление твердым. — У меня, как я ни старалась, ничего не вышло. Вы должны объяснить мне, как...
— Пожалуйста, тише. — Фейсал похлопал в ладоши, как учитель, призывающий класс к порядку. — У нас всего пятнадцать минут, следом идет другая группа. Рельефы в этой усыпальнице...
Он был хорошим лектором, все объяснял живо, остроумно и, насколько я могла судить, точно. Я с трудом пыталась сосредоточиться, поскольку Сьюзи беспрерывно что-то бубнила и подталкивала меня. Наконец Фейсал остановился и строго посмотрел на нее:
— Сьюзи, вы непослушная девочка, вы абсолютно невнимательны. Подите сюда и станьте рядом.
Счастливо хихикая, Сьюзи повиновалась, а Фейсал перехватил мой взгляд и невинно подмигнул.
Солнце стояло высоко и палило нещадно, когда мы покинули усыпальницу и зашагали прочь по неровному песку. В ярком солнечном свете песок и камни казались совсем светлыми. Хоть идти было и недалеко, к концу перехода некоторые мои спутники тяжело пыхтели и жаловались.
Автобус уже ждал. Я со вздохом облегчения рухнула в кресло и приняла из рук улыбающегося официанта стакан воды с позвякивающими в нем кубиками льда. Переполненные пансионы, где едят и пьют обычные туристы, не только испытывая неудобства, но и рискуя подхватить фараонову болезнь, — не для нас. К спинкам кресел были приделаны откидные полочки, как в самолетах, и нам подали охлажденное вино и обед на тонком фарфоре. Даже признавая не без удовольствия, что к подобной роскоши очень легко привыкнуть, в глубине своего научного сознания я отметила, что выхлопные газы загрязняют атмосферу и разъедают камни пирамид.
Как только все уселись, к нам обратился Фейсал:
— Некоторые из вас уже знают, что одна дама из нашей группы заболела сегодня утром. Хочу всех успокоить и сообщить, что миссис Тригарт гораздо лучше, она благополучно доставлена в одну из каирских больниц...
Дальше я ничего не слышала. Одно лишь слово пробивалось сквозь все оболочки глупости, окутавшей мой мозг: Каир!
Каирский музей находится в Каире. Спокойно, Вики, угомонись и не спеши; все, вероятно, очень просто. Ну да! Никаких сомнений. Музей — в Каире. И Джон — тоже там.
Он был не просто в Каире (где находится музей), но и отъезд его туда произошел внезапно, неожиданно, непредусмотрено. А я-то твердила себе, что у меня впереди три недели! Следовало бы помнить, что — черт! черт! как же я не догадалась! — Джон никогда не действует в соответствии с заранее составленными планами и что внезапность — его конек. Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы понять, что кто-то пронюхал о его планах. Но не таков Джон, чтобы из-за этого от них отказаться. Он изменил их на ходу, усыпил мою бдительность и придумал предлог, чтобы попасть на место преступления раньше задуманного срока. Очень надежный и благородный предлог.
Отравить собственную мать?!
Это уж чересчур, даже для Джона.
И все же...
Я кое-как выбралась из своего кресла, стараясь не опрокинуть поднос с фарфором и хрусталем. Брайт и Свит сидели через несколько рядов от меня; я могла видеть густую, темную, дорогую шевелюру над спинкой кресла. Они оба лучезарно улыбнулись, приглашая меня подойти, но мне был нужен не просто обмен приветствиями.
— Какая неприятность с миссис Тригарт, не правда ли?
— Очень печально, — весело отозвался Свит. — Но Фейсал говорит, ей уже гораздо лучше. Это послужит уроком всем нам, знаете ли: бедная милая дама постоянно переедала. Это особенно опасно, пока ты не привык к новой для себя пище и воде.
Брайт энергично закивал в знак согласия. Вероятно, он не заговорил бы, даже если бы был в состоянии это сделать, но в тот момент он не был в состоянии: он только что закинул в рот целое яйцо.
— Совершенно верно, — подтвердила я. — Интересно, сколько они пробудут в Каире? Где... — Я вовремя спохватилась. Лэрри, сидевший через проход наискосок, наблюдал за мной с озадаченной улыбкой.
— Будем надеяться, что она сможет снова к нам присоединиться, — сказал Свит. — Обидно упустить даже часть такого восхитительного путешествия.
Я сделала еще один заход:
— Особенно если это медовый месяц. Полагаю, ее сын останется вместе с ней в Каире?
— Думаю, что да. — Свит испытующе посмотрел на меня.
Я взяла себя в руки и направилась на свое место.
— Отлично. Пока.
— Встретимся в пирамидах! — крикнул Свит мне вслед.
Я снова втиснулась в свое кресло и взяла сандвич — не что-то там плебейское, вроде цыпленка или сыра, а произведение искусства из креветок с рублеными яичными желтками и каким-то загадочным соусом. Свит и Брайт не выглядели встревоженными; напротив, смотрели на меня так, словно я повредилась в своем слабом рассудке. Ну разумеется, сказала я себе, они ведь профессионалы в области конспирации, к тому же, как и все, уже слышали о болезни Джен. Они могли не знать, что Джон — тот самый человек, который им нужен, но обратили бы внимание на любое необычное происшествие. Может быть, они даже знали, что Каирский музей находится в Каире.
Не могу сказать, что послеобеденная часть экскурсии по Саккаре доставила мне удовольствие, даже несмотря на то что Фейсал был исключительно красноречив, а Элис почти не отходила от меня всю вторую половину дня. С ней было очень хорошо: при всей обширности своих знаний она не позволяла себе безапелляционных высказываний и обладала неожиданно озорным чувством юмора. Глядя на Сьюзи, которая прилипла к Фейсалу, она сказала:
— Похоже, дама предпочла молодость и красоту, а не деньги. Для Лэрри это большое облегчение, вчера он выглядел, как загнанный кролик.
— Он очень милый человек, — подхватила я. — Я имею в виду Лэрри. Вы хорошо его знаете?
— Его никто хорошо не знает. — Засунув руки в карманы, Элис шагала так бодро, что ей можно было дать наполовину меньше лет, чем было на самом деле. — Я встречалась с ним пару раз; он действительно очень увлекается археологией и много знает. Однако я удивилась, увидев его здесь: он очень необщителен. Конечно, гвоздь программы этого круиза — открытие после реставрации гробницы Тетисери, а ею он вот уже более трех лет интересуется больше всего. Быть может, надеется уговорить остальных толстосумов, участвующих в круизе, поддержать другие подобные проекты?
Элис остановилась, чтобы подождать остальных, а я сказала, стараясь скрыть одышку:
— После обеда его с нами не было. Пытается избегать излишне назойливых дам?
Она поняла, что я имела в виду.
— Только не вас. Вы имели огромный успех. Он даже как бы невзначай подошел ко мне и спросил, как я думаю, не захотите ли вы после обеда посмотреть вместе с ним гробницы знати Восемнадцатой династии, закрытые для публики.
— И вы сказали, что я не захочу? Черт вас возьми, Элис, как же я смогу подцепить миллионера, если вы будете мне мешать?
Элис рассмеялась:
— Я не виновата. Он сам отговорил себя прежде, чем я что-либо успела ответить. Видит Бог, я собиралась действовать, как школьная воспитательница, убеждающая застенчивого мальчика пригласить на танец главную заводилу в классе. Но... — добавила она, хитро взглянув на меня, — не обольщайтесь. Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку, однако не думаю, что он помышляет о браке.
— Так же, как и я.
— Здравомыслящая женщина?
— А почему вы с ним не пошли? Эти общетуристские достопримечательности вам, должно быть, скучны?
— Моя дорогая, я на службе. К тому же меня никогда не утомляют «общетуристские достопримечательности». Я много лет, например, не была внутри пирамиды Тети.
— Это, кажется, следующий пункт нашей программы? У меня в голове все перемешалось, — призналась я.
— Ничего удивительного. Мы втискиваем в один день слишком много. Голова переполнена. Если не хотите, можете не ходить.
— Да, наверное, не пойду. Вы идите, а я посижу здесь и полюбуюсь видом.
После насыщенного утра и обильного обеда все, кроме самых энергичных, немного сникли. Некоторые остались в автобусе, другие побрели покупать сувениры, в которых не было недостатка. Не более дюжины изъявили желание осмотреть пирамиду изнутри. Среди последних были Брайт, Свит и огромная квадратная женщина, как мне сказали, знаменитая писательница. Вот ее никто не обвинил бы в оскорблении приличий, принятых у щепетильных египтян: от шеи до щиколоток она была закутана в развевающиеся покрывала, а из-под легкого шарфа на голове виднелись лишь нос и глаза. Ее лицо показалось мне смутно знакомым, но я не могла припомнить, где именно его видела, однако подумала, что припомнить надо. Не так уж много знаменитых романисток являются обладательницами заметных усиков.
— Как ее зовут? — шепотом спросила я у Элис.
— Луиза Фенклифф. Но печатается она под псевдонимом Валери Вандин. Слышали когда-нибудь?
Слышала. Даже — грешна — читала пару ее романов. Она была одним из любимых авторов Шмидта. Из художественной литературы Шмидт читает только два вида книг: лихо закрученные детективы с участием тощих крутых сыщиков и чувствительные исторические романы с участием беззащитных и знойных героинь. Другими словами, насилие и секс. Я недоверчиво оглядела массивные стати, колыхавшиеся впереди меня. У этой дамы, должно быть, невероятно живое воображение: для человека с таким сложением сексуальная гимнастика, которую она описывает в столь интересных подробностях, физически недоступна.
Так вот почему она показалась мне такой знакомой! Правда, на фотографиях, публиковавшихся на обложках ее книг, усы и морщины, пересекавшие лоб, обычно затушевывали. И отметали пару лишних подбородков.
— Ее героини как на подбор — высокие, стройные блондинки, — тихо сказала я.
Элис хихикнула:
— Интересно будет посмотреть, как ей удастся засунуть высокую стройную красотку в роман о Древнем Египте. Насколько я понимаю, она собирает материал именно для такого романа.
Луиза, запрокинув голову, изучала осыпавшуюся грань пирамиды.
— А где же Надписи На Пирамидах? — с пафосом вопрошала она. Фейсал почти наверняка слышал вопросы и поглупее этого, а потому терпеливо объяснил:
— Внутри пирамиды, мисс Вандин. Вы идете?
Вместо ответа она повернулась к нему спиной и спросила Элис:
— А вы?
— Да, собиралась.
— В таком случае я — с вами. Мне нужно, чтобы кто-нибудь перевел кое-какие из этих текстов; хочу услышать эхо магических заклинаний, отражающееся от стен погребального покоя. — И, воздев руки к небу, она продекламировала: — О боги подземного царства, примите этого фараона с миром! О небесные водители, обрушьте венец Анубиса на всех, кто посмеет осквернить эту гробницу!
Для Фейсала это было уже слишком.
— Боюсь, такого текста здесь нет, мисс Вандин, — сказал он.
Она несколько раз смерила его презрительным взглядом:
— Откуда вам знать? Доктор Гордон специалист...
— Но не по настенным текстам пирамид, — перебила романистку Элис. Ее лицо вспыхнуло, но все же не так ярко, как лицо Фейсала. Очень спокойно она продолжила: — Докторская диссертация Фейсала касается, в частности, сравнения текстов на стенах пирамид и на саркофагах. Он окончил Оксфордский и Чикагский университеты. Знаете, я, пожалуй, не пойду с вами. Там внутри воздух... спертый.
После того как группа исчезла в чреве пирамиды, я сказала:
— Браво, Элис. Твердо, но элегантно.
— Слишком элегантно. — Элис сняла шляпу и принялась обмахивать пылающее лицо. — До нее все равно не дошло. В каждой группе попадаются подобные особы. Не знаю, зачем я старалась: чванство и невоспитанность неистребимы.
— А почему при такой квалификации Фейсал служит гидом?
Элис пожала плечами:
— Трудно найти работу. Не вам это объяснять.
— Вы правы. — Воспоминание о том, на какие уловки пришлось пойти, чтобы получить мое нынешнее место, заставило меня съежиться от стыда. Шантаж слишком сильное для этого слово, хотя...
— Его отец — незначительный чиновник, — продолжала Элис, — хотя и вполне уважаемый, но не более того. Он положил жизнь на то, чтобы его сын — единственный сын — сделал блестящую карьеру. Можете себе представить, какое колоссальное давление испытывает Фейсал в семье?
— Да. Думаю, люди в общем-то везде похожи друг на друга.
— В некотором смысле да, — усмехнулась Элис. — Но очень отличаются друг от друга в других отношениях. Давайте посмотрим еще несколько мастаб, хотите? Если вы любите рельефы, там есть несколько совершенно замечательных. Или предпочитаете Серапеум? Это далековато, но...
— Не такая уж я любительница глубоких и темных подземелий.
Я сказала это не думая, но, сказав, пожалела, что поступила неосторожно, даже если речь шла о таком доброжелательном человеке, как Элис. Она не стала развивать эту тему, просто кивнула.
К тому времени как Элис закончила экскурсию по окрестным достопримечательностям под палящим солнцем, предпринятую специально для меня, мое отношение к темным подземельям, куда не проникает солнце, стало более благосклонным. Но когда мы собрались у автобуса, я увидела, что не только у меня красное, вспотевшее лицо и изнуренный вид. Группа, посетившая пирамиду, выглядела не лучше моего. Тем не менее они были явно довольны. Свит до небес превозносил лекторское искусство Фейсала, а Брайт не переставая согласно кивал и широко улыбался. Я не без удовольствия отметила, что Луизины покрывала превратились в лохмотья, должно быть, кто-то на них наступил.
Откинувшись в кресле в кондиционированном комфорте автобуса, я пыталась сосредоточиться на проплывающем мимо экзотическом пейзаже — золотистая в лучах уходящего солнца Ступенчатая пирамида, зеленые поля люцерны и овощей, босоногие ребятишки, улыбающиеся и машущие руками вслед нам, неверным иностранцам... Но в голове у меня была мешанина бессвязных впечатлений. «Ступенчатая пирамида имеет двести четыре фута в высоту... Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку... О боги подземного царства, примите этого фараона с миром... Бедная милая дама постоянно переедала...»
Джен не притворялась. Кое-какие неприятные доказательства тому все еще оставались на моем костюме. Неужели Джон действительно так далеко зашел, что решил, несмотря ни на что, претворить в жизнь свой план? Я не без оснований была уверена, что Каирский музей пока не тронут; если Джон собирался провести мероприятие только через три недели, он не мог так быстро перестроиться. Как бы то ни было (убеждала я себя), я выполнила свою задачу в качестве скромного шпиона. Свит и Брайт знали, что Джон — тот человек, за которым они охотятся. Я дала им это понять настолько ясно, насколько позволяли обстоятельства, они не могли не сообразить, что я имела в виду. Теперь от меня больше ничего не зависело; не требовать же, чтобы я добровольно встала на защиту Каирского музея с шестизарядными револьверами в обеих руках!
Первым, кого я увидела, поднимаясь по трапу, был Джон. Он стоял, опершись на перила, с сигаретой в руке. Ветер элегантно трепал его кудри, рубашка была свежей и чистой словно только что выпавший снег, и он смотрел на запыленную, обгоревшую, ковыляющую братию с добродушной снисходительностью.
— Гораздо лучше! — крикнул он в ответ на чей-то вопрос, скорее всего Фейсала, уж во всяком случае, не мой — я просто потеряла дар речи. — Врачи сказали, что беспокоиться не о чем. — Он перевел на меня взгляд своих голубых, ничего не выражающих глаз и добавил: — Я уверен, что вы хотели узнать об этом как можно раньше.
— Я сбегаю, — быстро вызвалась Мэри. — Прости, дорогой, я... Я иду!
Она вернулась в сопровождении доктора и нескольких пассажиров, движимых то ли искренним участием, то ли нездоровым любопытством. Я замечала: порой очень трудно отличить одно от другого. Что касается Сьюзи, то ее, несомненно, воодушевляло последнее, относительно Бленкайрона мне хотелось тешить себя сомнениями.
— Что случилось? — спросил он.
Джен продемонстрировала. Я очень надеялась, что на сей раз попадет на Джона, но ему удалось увернуться, хотя он и поддерживал матери голову и плечи, чтобы она не захлебнулась. Ее, бедняжку, продолжало мутить, несмотря на то что в желудке явно ничего уже не оставалось.
Накануне вечером, когда нам представили доктора Картера, я не обратила на него особого внимания, только искренне пожелала, чтобы мне не понадобились его услуги. Он был какой-то особенно неприметный: средних лет, средних габаритов — ив высоту и в ширину, с невзрачным розовым лицом.
— Это просто приступ фараоновой болезни, — заявил он с приводящей в бешенство смесью снисходительности и бодрячества. Некоторые доктора порой путают ее с действительно утешительным тоном, в котором нуждаются больные. — Расслабьтесь, миссис Тригарт, мы отвезем вас на теплоход и...
— Нет, — отрезал Джон, не поднимая головы, — я хочу, чтобы ее доставили в больницу. Теплоход далеко, а мы близко, во всяком случае ближе к Каиру.
— Послушай, сынок, не стоит беспокоиться. Это обычное недомогание и слабость...
— Кроме всего прочего, нам предстоит путь на юг, — продолжал Джон своим неприязненно-надменным тоном, растягивая слова, — а моя мать — немолодая женщина, доктор, и с ней уже случались подобные приступы.
Картер засуетился, а Бленкайрон негромко произнес:
— Мистер Тригарт прав, Бен. Было бы глупо рисковать. Быть может, автобус отвезет ее в Каир, а потом вернется за нами?
Он говорил тихо и словно бы нерешительно, но когда ты так богат, нет необходимости вопить, чтобы тебя услышали.
— Как раз это я и собирался предложить! — воскликнул Картер.
Джен была слишком слаба, чтобы возражать. Выглядела она ужасно — закрытые глаза ввалились.
— А не лучше ли вызвать машину «Скорой помощи»? — с тревогой спросила я.
Бленкайрон улыбнулся куда-то в пространство, однако в том направлении, откуда донесся мой голос:
— Задние сиденья в автобусе раскладываются и превращаются в кровать, Вики. Миссис Тригарт там будет гораздо удобнее, а к тому времени, когда сюда могла бы прибыть «скорая», дама будет благополучно доставлена в Каир.
Джон легко подхватил мать и зашагал к автобусу в сопровождении Мэри и Картера.
— Вот это да! — воскликнула Сьюзи, не отрывая от него взгляда. — Он сильнее, чем кажется, не правда ли? Старуха, должно быть, весит не меньше ста шестидесяти фунтов, а он почти бежит.
Поскольку я точно знала, о чем она думает, то решила проигнорировать ее замечание. Ответил Бленкайрон, который этого не знал:
— Можно понять его тревогу, хотя, полагаю, для нее нет оснований. У многих путешественников случаются неприятности с желудком. Однако очень приятно видеть молодого человека, столь преданного матери.
— Не так уж он и молод, — не удержалась я.
— Вы знали его прежде?
Я спохватилась. Бленкайрон ничего не имел в виду, а вот любопытство, блеснувшее в глазах Сьюзи, было предупреждением: она из тех, кто знает толк в скандалах.
— Нет, — ответила я, — просто мне так кажется.
— Полагаю, поскольку обстановка у нас здесь неофициальная, — сказал Бленкайрон, — будет приятнее и проще называть друг друга просто по именам. Меня зовут Лэрри.
В пестрой рубашке с расстегнутым воротом и мятых брюках защитного цвета он выглядел моложе, чем, вероятно, был, и доступнее. Меня приятно позабавило, что на нем-таки надет пробковый шлем. Он плевал на условности, главное — чтобы вещь имела практический смысл: шлем защищал голову и шею от беспощадного солнца и был достаточно тяжел, чтобы его не срывал с головы постоянно дующий ветер.
— Полагаю, это ваш первый визит в Египет? — продолжал он, глядя на меня сверху вниз и одновременно протягивая мне руку. Я позволила поднять себя, но он все равно смотрел на меня свысока, хотя это не многим по росту. Тем уголком своего сознания, который обычно стараюсь держать на замке, я оценила ширину его плеч, плоский живот и решила, что для мужчины за пятьдесят он выглядит совсем недурно. К тому же мультимиллионер. Или миллиардер? А, миллион туда, миллион сюда, не так уж важно, благоразумно заключила я.
— На теплоходе уже все знают, что я мошенница?
— Да что вы, Вики, не нужно себя клеймить. У вас почтенная репутация. Я с большим интересом читал вашу статью о рименшнейдеровской гробнице[19].
— Польщена. Но все же ни черта не смыслю в египтологии, — призналась я, изобразив одну из самых обаятельных своих улыбок.
— Хотите, стану вашим гидом? Я — лишь любитель, но Саккару знаю прилично.
То утро оказалось одним из самых пленительных в моей жизни. В Саккаре множество достопримечательностей. Помимо большой Ступенчатой пирамиды, там сохранилось несколько малых, полуразрушенных пирамид и множество второстепенных строений — поминальных храмов с внутренними двориками, лабиринтов и часовен. Существует и немало подземных сооружений, назначение которых пока не выяснено, а также масса персональных усыпальниц знатных вельмож. Самые крупные мастабы[20] представляют собой своего рода лабиринты. В одной из них — тридцать четыре верхних покоя и подземная погребальная камера. Накануне я кавалерийским наскоком освоила путеводитель, и в голове у меня осталась лишь мешанина не связанных между собой фактов. Лэрри придал сумбуру смысл и логику.
— Вы ошиблись в выборе призвания, — сказала я, когда мы покидали храмовый комплекс. — Вам следовало стать гидом.
Этот глупый комплимент неожиданно показался ему до смешного лестным. Мы становимся друзьями, самодовольно подумала я. Ничего удивительного, что бедняга бегает от женщин вроде Сьюзи; ему наверняка до смерти надоели их постоянные преследования. Единственное, чего он хочет, это чтобы к нему относились как к интеллектуалу, чтобы восхищались его умом, а не деньгами. Я вполне его понимаю, хотя в моем случае поклонников отвлекают от моих интеллектуальных достоинств отнюдь не деньги.
— Любителю легче упрощать сложное, — скромно заметил он. — Посмотрим еще одну усыпальницу до обеда? Как специалист по истории искусств вы, вероятно, хорошо разбираетесь в рельефах.
— Я помню некоторые знаменитые рельефы эпохи Древнего царства — они восхитительны, очень изысканны и детализированы, но теперь уже не помню, который из них откуда. Особенно люблю один, на нем изображен детеныш гиппопотама...
— Вы, наверное, имеете в виду рельеф из гробницы Мерерука. — Лэрри взял меня за руку. — Но есть и другие, не менее замечательные. Давайте пойдем туда, где поменьше народу.
Народу было полно везде, по крайней мере с точки зрения такого человека, как я, который считает, что трое — это уже толпа, но Лэрри придерживался иного мнения:
— Никогда не видел, чтобы в это время года здесь было так малолюдно. Туризм чахнет, люди боятся терроризма. Нам-то хорошо, а вот для египетской экономики — беда.
Я увидела своего гиппопотамчика, который семенил сквозь заросли тростника у реки, не обращая внимания на огромного крокодила, наступавшего ему на пятки, если у гиппопотамов есть пятки. Но ему не о чем было беспокоиться: заботливая мамаша гиппопотамчика уже сцапала хищника и как раз перекусывала его пополам.
Фотографии, которые я видела, не передавали всей глубины резьбы по камню. Человеку, привычному к западной скульптурной манере, эти рельефы могли показаться простыми до наивности, но чем дольше я вглядывалась в них, тем больше понимала: это впечатление обманчиво. Почерк мастера был уверенным, искусным и в высшей степени изощренным. Только невежда или зритель, не способный преодолеть своих подсознательных предубеждений, мог недооценить его.
Лэрри полностью согласился со мной и похвалил за такое умозаключение. Мы наслаждались обществом друг друга, как вдруг послышалось шарканье шагов и знакомый голос.
— Это Фейсал, — сказала я. Лэрри взглянул на часы:
— Точно по расписанию. Сейчас, оказывается, времени больше, чем я думал. Оно пролетело так быстро. — Он многозначительно посмотрел на меня. Я ответила улыбкой, весьма вероятно, глупой.
Первым в помещение, где мы находились, вошел высокий, костлявый человек, сидевший накануне с Лэрри за столом. Все утро он сопровождал нас, держась на почтительном расстоянии, и сейчас деликатно смотрел в сторону, пока Лэрри тихонько не окликнул его:
— Кажется, вы еще не знакомы? Доктор Виктория Блисс — Эд Уитбред.
— Доброе утро, мэм. — Эд сдернул свою мягкую широкополую белую шляпу и поклонился.
Несмотря на удушающую жару, он был в пиджаке. Я догадывалась, почему. Эд был на добрых три дюйма выше Лэрри, то есть его рост приближался к шести футам пяти дюймам. Я искренне надеялась, что Лэрри объяснит ему: я — друг. Мне бы не хотелось иметь в лице Эда врага.
Под предводительством Фейсала в помещении собрались и остальные. Лэрри благоразумно исчез, увидев, что ко мне направляется Сьюзи, добродушно, но решительно расталкивая всех на своем пути.
— А я все недоумевала, куда вы запропастились, — сказала она. — Как вам это удалось?
— Что удалось?
— Сами знаете. — Она подмигнула и толкнула меня локтем в бок. Для женщины, столь мягкой во всех прочих местах, локоть у нее был на удивление твердым. — У меня, как я ни старалась, ничего не вышло. Вы должны объяснить мне, как...
— Пожалуйста, тише. — Фейсал похлопал в ладоши, как учитель, призывающий класс к порядку. — У нас всего пятнадцать минут, следом идет другая группа. Рельефы в этой усыпальнице...
Он был хорошим лектором, все объяснял живо, остроумно и, насколько я могла судить, точно. Я с трудом пыталась сосредоточиться, поскольку Сьюзи беспрерывно что-то бубнила и подталкивала меня. Наконец Фейсал остановился и строго посмотрел на нее:
— Сьюзи, вы непослушная девочка, вы абсолютно невнимательны. Подите сюда и станьте рядом.
Счастливо хихикая, Сьюзи повиновалась, а Фейсал перехватил мой взгляд и невинно подмигнул.
Солнце стояло высоко и палило нещадно, когда мы покинули усыпальницу и зашагали прочь по неровному песку. В ярком солнечном свете песок и камни казались совсем светлыми. Хоть идти было и недалеко, к концу перехода некоторые мои спутники тяжело пыхтели и жаловались.
Автобус уже ждал. Я со вздохом облегчения рухнула в кресло и приняла из рук улыбающегося официанта стакан воды с позвякивающими в нем кубиками льда. Переполненные пансионы, где едят и пьют обычные туристы, не только испытывая неудобства, но и рискуя подхватить фараонову болезнь, — не для нас. К спинкам кресел были приделаны откидные полочки, как в самолетах, и нам подали охлажденное вино и обед на тонком фарфоре. Даже признавая не без удовольствия, что к подобной роскоши очень легко привыкнуть, в глубине своего научного сознания я отметила, что выхлопные газы загрязняют атмосферу и разъедают камни пирамид.
Как только все уселись, к нам обратился Фейсал:
— Некоторые из вас уже знают, что одна дама из нашей группы заболела сегодня утром. Хочу всех успокоить и сообщить, что миссис Тригарт гораздо лучше, она благополучно доставлена в одну из каирских больниц...
Дальше я ничего не слышала. Одно лишь слово пробивалось сквозь все оболочки глупости, окутавшей мой мозг: Каир!
Каирский музей находится в Каире. Спокойно, Вики, угомонись и не спеши; все, вероятно, очень просто. Ну да! Никаких сомнений. Музей — в Каире. И Джон — тоже там.
Он был не просто в Каире (где находится музей), но и отъезд его туда произошел внезапно, неожиданно, непредусмотрено. А я-то твердила себе, что у меня впереди три недели! Следовало бы помнить, что — черт! черт! как же я не догадалась! — Джон никогда не действует в соответствии с заранее составленными планами и что внезапность — его конек. Одного взгляда на меня ему было достаточно, чтобы понять, что кто-то пронюхал о его планах. Но не таков Джон, чтобы из-за этого от них отказаться. Он изменил их на ходу, усыпил мою бдительность и придумал предлог, чтобы попасть на место преступления раньше задуманного срока. Очень надежный и благородный предлог.
Отравить собственную мать?!
Это уж чересчур, даже для Джона.
И все же...
Я кое-как выбралась из своего кресла, стараясь не опрокинуть поднос с фарфором и хрусталем. Брайт и Свит сидели через несколько рядов от меня; я могла видеть густую, темную, дорогую шевелюру над спинкой кресла. Они оба лучезарно улыбнулись, приглашая меня подойти, но мне был нужен не просто обмен приветствиями.
— Какая неприятность с миссис Тригарт, не правда ли?
— Очень печально, — весело отозвался Свит. — Но Фейсал говорит, ей уже гораздо лучше. Это послужит уроком всем нам, знаете ли: бедная милая дама постоянно переедала. Это особенно опасно, пока ты не привык к новой для себя пище и воде.
Брайт энергично закивал в знак согласия. Вероятно, он не заговорил бы, даже если бы был в состоянии это сделать, но в тот момент он не был в состоянии: он только что закинул в рот целое яйцо.
— Совершенно верно, — подтвердила я. — Интересно, сколько они пробудут в Каире? Где... — Я вовремя спохватилась. Лэрри, сидевший через проход наискосок, наблюдал за мной с озадаченной улыбкой.
— Будем надеяться, что она сможет снова к нам присоединиться, — сказал Свит. — Обидно упустить даже часть такого восхитительного путешествия.
Я сделала еще один заход:
— Особенно если это медовый месяц. Полагаю, ее сын останется вместе с ней в Каире?
— Думаю, что да. — Свит испытующе посмотрел на меня.
Я взяла себя в руки и направилась на свое место.
— Отлично. Пока.
— Встретимся в пирамидах! — крикнул Свит мне вслед.
Я снова втиснулась в свое кресло и взяла сандвич — не что-то там плебейское, вроде цыпленка или сыра, а произведение искусства из креветок с рублеными яичными желтками и каким-то загадочным соусом. Свит и Брайт не выглядели встревоженными; напротив, смотрели на меня так, словно я повредилась в своем слабом рассудке. Ну разумеется, сказала я себе, они ведь профессионалы в области конспирации, к тому же, как и все, уже слышали о болезни Джен. Они могли не знать, что Джон — тот самый человек, который им нужен, но обратили бы внимание на любое необычное происшествие. Может быть, они даже знали, что Каирский музей находится в Каире.
Не могу сказать, что послеобеденная часть экскурсии по Саккаре доставила мне удовольствие, даже несмотря на то что Фейсал был исключительно красноречив, а Элис почти не отходила от меня всю вторую половину дня. С ней было очень хорошо: при всей обширности своих знаний она не позволяла себе безапелляционных высказываний и обладала неожиданно озорным чувством юмора. Глядя на Сьюзи, которая прилипла к Фейсалу, она сказала:
— Похоже, дама предпочла молодость и красоту, а не деньги. Для Лэрри это большое облегчение, вчера он выглядел, как загнанный кролик.
— Он очень милый человек, — подхватила я. — Я имею в виду Лэрри. Вы хорошо его знаете?
— Его никто хорошо не знает. — Засунув руки в карманы, Элис шагала так бодро, что ей можно было дать наполовину меньше лет, чем было на самом деле. — Я встречалась с ним пару раз; он действительно очень увлекается археологией и много знает. Однако я удивилась, увидев его здесь: он очень необщителен. Конечно, гвоздь программы этого круиза — открытие после реставрации гробницы Тетисери, а ею он вот уже более трех лет интересуется больше всего. Быть может, надеется уговорить остальных толстосумов, участвующих в круизе, поддержать другие подобные проекты?
Элис остановилась, чтобы подождать остальных, а я сказала, стараясь скрыть одышку:
— После обеда его с нами не было. Пытается избегать излишне назойливых дам?
Она поняла, что я имела в виду.
— Только не вас. Вы имели огромный успех. Он даже как бы невзначай подошел ко мне и спросил, как я думаю, не захотите ли вы после обеда посмотреть вместе с ним гробницы знати Восемнадцатой династии, закрытые для публики.
— И вы сказали, что я не захочу? Черт вас возьми, Элис, как же я смогу подцепить миллионера, если вы будете мне мешать?
Элис рассмеялась:
— Я не виновата. Он сам отговорил себя прежде, чем я что-либо успела ответить. Видит Бог, я собиралась действовать, как школьная воспитательница, убеждающая застенчивого мальчика пригласить на танец главную заводилу в классе. Но... — добавила она, хитро взглянув на меня, — не обольщайтесь. Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку, однако не думаю, что он помышляет о браке.
— Так же, как и я.
— Здравомыслящая женщина?
— А почему вы с ним не пошли? Эти общетуристские достопримечательности вам, должно быть, скучны?
— Моя дорогая, я на службе. К тому же меня никогда не утомляют «общетуристские достопримечательности». Я много лет, например, не была внутри пирамиды Тети.
— Это, кажется, следующий пункт нашей программы? У меня в голове все перемешалось, — призналась я.
— Ничего удивительного. Мы втискиваем в один день слишком много. Голова переполнена. Если не хотите, можете не ходить.
— Да, наверное, не пойду. Вы идите, а я посижу здесь и полюбуюсь видом.
После насыщенного утра и обильного обеда все, кроме самых энергичных, немного сникли. Некоторые остались в автобусе, другие побрели покупать сувениры, в которых не было недостатка. Не более дюжины изъявили желание осмотреть пирамиду изнутри. Среди последних были Брайт, Свит и огромная квадратная женщина, как мне сказали, знаменитая писательница. Вот ее никто не обвинил бы в оскорблении приличий, принятых у щепетильных египтян: от шеи до щиколоток она была закутана в развевающиеся покрывала, а из-под легкого шарфа на голове виднелись лишь нос и глаза. Ее лицо показалось мне смутно знакомым, но я не могла припомнить, где именно его видела, однако подумала, что припомнить надо. Не так уж много знаменитых романисток являются обладательницами заметных усиков.
— Как ее зовут? — шепотом спросила я у Элис.
— Луиза Фенклифф. Но печатается она под псевдонимом Валери Вандин. Слышали когда-нибудь?
Слышала. Даже — грешна — читала пару ее романов. Она была одним из любимых авторов Шмидта. Из художественной литературы Шмидт читает только два вида книг: лихо закрученные детективы с участием тощих крутых сыщиков и чувствительные исторические романы с участием беззащитных и знойных героинь. Другими словами, насилие и секс. Я недоверчиво оглядела массивные стати, колыхавшиеся впереди меня. У этой дамы, должно быть, невероятно живое воображение: для человека с таким сложением сексуальная гимнастика, которую она описывает в столь интересных подробностях, физически недоступна.
Так вот почему она показалась мне такой знакомой! Правда, на фотографиях, публиковавшихся на обложках ее книг, усы и морщины, пересекавшие лоб, обычно затушевывали. И отметали пару лишних подбородков.
— Ее героини как на подбор — высокие, стройные блондинки, — тихо сказала я.
Элис хихикнула:
— Интересно будет посмотреть, как ей удастся засунуть высокую стройную красотку в роман о Древнем Египте. Насколько я понимаю, она собирает материал именно для такого романа.
Луиза, запрокинув голову, изучала осыпавшуюся грань пирамиды.
— А где же Надписи На Пирамидах? — с пафосом вопрошала она. Фейсал почти наверняка слышал вопросы и поглупее этого, а потому терпеливо объяснил:
— Внутри пирамиды, мисс Вандин. Вы идете?
Вместо ответа она повернулась к нему спиной и спросила Элис:
— А вы?
— Да, собиралась.
— В таком случае я — с вами. Мне нужно, чтобы кто-нибудь перевел кое-какие из этих текстов; хочу услышать эхо магических заклинаний, отражающееся от стен погребального покоя. — И, воздев руки к небу, она продекламировала: — О боги подземного царства, примите этого фараона с миром! О небесные водители, обрушьте венец Анубиса на всех, кто посмеет осквернить эту гробницу!
Для Фейсала это было уже слишком.
— Боюсь, такого текста здесь нет, мисс Вандин, — сказал он.
Она несколько раз смерила его презрительным взглядом:
— Откуда вам знать? Доктор Гордон специалист...
— Но не по настенным текстам пирамид, — перебила романистку Элис. Ее лицо вспыхнуло, но все же не так ярко, как лицо Фейсала. Очень спокойно она продолжила: — Докторская диссертация Фейсала касается, в частности, сравнения текстов на стенах пирамид и на саркофагах. Он окончил Оксфордский и Чикагский университеты. Знаете, я, пожалуй, не пойду с вами. Там внутри воздух... спертый.
После того как группа исчезла в чреве пирамиды, я сказала:
— Браво, Элис. Твердо, но элегантно.
— Слишком элегантно. — Элис сняла шляпу и принялась обмахивать пылающее лицо. — До нее все равно не дошло. В каждой группе попадаются подобные особы. Не знаю, зачем я старалась: чванство и невоспитанность неистребимы.
— А почему при такой квалификации Фейсал служит гидом?
Элис пожала плечами:
— Трудно найти работу. Не вам это объяснять.
— Вы правы. — Воспоминание о том, на какие уловки пришлось пойти, чтобы получить мое нынешнее место, заставило меня съежиться от стыда. Шантаж слишком сильное для этого слово, хотя...
— Его отец — незначительный чиновник, — продолжала Элис, — хотя и вполне уважаемый, но не более того. Он положил жизнь на то, чтобы его сын — единственный сын — сделал блестящую карьеру. Можете себе представить, какое колоссальное давление испытывает Фейсал в семье?
— Да. Думаю, люди в общем-то везде похожи друг на друга.
— В некотором смысле да, — усмехнулась Элис. — Но очень отличаются друг от друга в других отношениях. Давайте посмотрим еще несколько мастаб, хотите? Если вы любите рельефы, там есть несколько совершенно замечательных. Или предпочитаете Серапеум? Это далековато, но...
— Не такая уж я любительница глубоких и темных подземелий.
Я сказала это не думая, но, сказав, пожалела, что поступила неосторожно, даже если речь шла о таком доброжелательном человеке, как Элис. Она не стала развивать эту тему, просто кивнула.
К тому времени как Элис закончила экскурсию по окрестным достопримечательностям под палящим солнцем, предпринятую специально для меня, мое отношение к темным подземельям, куда не проникает солнце, стало более благосклонным. Но когда мы собрались у автобуса, я увидела, что не только у меня красное, вспотевшее лицо и изнуренный вид. Группа, посетившая пирамиду, выглядела не лучше моего. Тем не менее они были явно довольны. Свит до небес превозносил лекторское искусство Фейсала, а Брайт не переставая согласно кивал и широко улыбался. Я не без удовольствия отметила, что Луизины покрывала превратились в лохмотья, должно быть, кто-то на них наступил.
Откинувшись в кресле в кондиционированном комфорте автобуса, я пыталась сосредоточиться на проплывающем мимо экзотическом пейзаже — золотистая в лучах уходящего солнца Ступенчатая пирамида, зеленые поля люцерны и овощей, босоногие ребятишки, улыбающиеся и машущие руками вслед нам, неверным иностранцам... Но в голове у меня была мешанина бессвязных впечатлений. «Ступенчатая пирамида имеет двести четыре фута в высоту... Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку... О боги подземного царства, примите этого фараона с миром... Бедная милая дама постоянно переедала...»
Джен не притворялась. Кое-какие неприятные доказательства тому все еще оставались на моем костюме. Неужели Джон действительно так далеко зашел, что решил, несмотря ни на что, претворить в жизнь свой план? Я не без оснований была уверена, что Каирский музей пока не тронут; если Джон собирался провести мероприятие только через три недели, он не мог так быстро перестроиться. Как бы то ни было (убеждала я себя), я выполнила свою задачу в качестве скромного шпиона. Свит и Брайт знали, что Джон — тот человек, за которым они охотятся. Я дала им это понять настолько ясно, насколько позволяли обстоятельства, они не могли не сообразить, что я имела в виду. Теперь от меня больше ничего не зависело; не требовать же, чтобы я добровольно встала на защиту Каирского музея с шестизарядными револьверами в обеих руках!
Первым, кого я увидела, поднимаясь по трапу, был Джон. Он стоял, опершись на перила, с сигаретой в руке. Ветер элегантно трепал его кудри, рубашка была свежей и чистой словно только что выпавший снег, и он смотрел на запыленную, обгоревшую, ковыляющую братию с добродушной снисходительностью.
— Гораздо лучше! — крикнул он в ответ на чей-то вопрос, скорее всего Фейсала, уж во всяком случае, не мой — я просто потеряла дар речи. — Врачи сказали, что беспокоиться не о чем. — Он перевел на меня взгляд своих голубых, ничего не выражающих глаз и добавил: — Я уверен, что вы хотели узнать об этом как можно раньше.