Питерс Натали. Опасное окружение

   Гарт покачал головой.
   – Ты все так же упряма и своевольна, как раньше, дикая кошка. Но я дал тебе высказаться. Послушай теперь меня.
   Он засмеялся и сжал прохладными ладонями мое лицо, поцеловал меня грубо, жадно. Я больно укусила его за губу. Он отшатнулся, инстинктивно прижав руку ко рту, и я, воспользовавшись моментом, пнула ногой в рану на бедре. Он задохнулся и побледнел от боли. Я отскочила в сторону, подальше от него.
   – Не приближайся, – прошипела я. – Клянусь, Гарт, я убью тебя.
   – Ты все еще нуждаешься в укрощении, женщина, – выдохнул он.
   Гарт шел на меня медленно, чуть припадая на больную ногу. Глаза его опасно блестели. Я попятилась назад, прижавшись спиной к трюмо.
   Нащупав щетку для волос, я швырнула ее во врага, но промахнулась. Тогда я метнула тяжелую шкатулку с украшениями, и вновь осечка. Затем полетели статуэтка, бокал из-под шампанского. Гарт шел на меня, раскинув руки. Мгновенно сообразив, что делать, я проскользнула у него под рукой к сундуку, где хранился драгоценный подарок – два маленьких пистолета. Рука моя привычно сжала знакомую рукоятку. Гладкое дерево ласкало ладонь. Пистолет был заряжен. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Гартом.
   – Стреляю, – предупредила я.
   Гарт бросился на меня, и в тот самый момент, когда я спустила курок, он перехватил мою руку, так что выстрел пришелся в потолок. Градом посыпалась штукатурка. Я закрыла глаза, а когда открыла их через минуту, увидела Гарта, стоявшего надо мной. Он был раздет, из-под повязки сочилась кровь.
   Я отшатнулась.
   – Держись от меня подальше, Гарт, предупреждаю.
   Схватив обеими руками верх платья, Гарт разорвал его на две половины, сверху донизу, одним сильным, коротким движением. Хрипло дыша, он лег на меня, запустил пальцы в растрепавшиеся волосы.
   – Я забыл, каким возбуждающим может быть твое общество, Элиза, – сказал он еле слышно.
   – Однажды я тебя действительно прикончу.
   Издав хриплый стон, Гарт приник к моим губам. Я напряглась, но губы его оказались на удивление нежны.
   – Что с тобой, Элиза? – спросил он, удивленно покачав головой. – Неужели ты меня боишься? Бедная малышка. Все такой же дикий зверек, не умеющий вести себя? – И он накрыл мои губы своими.
   Он целовал меня медленно, словно заново открывая, вкус моих губ, и так же медленно ласкали меня его руки. Они были такие прохладные, гладкие, умные. По телу прокатился спазм наслаждения, сделав меня мягкой и податливой. Я чувствовала, как таю под его нежными прикосновениями, и слабый стон сорвался с моих губ. Я прижалась к нему, прикоснувшись животом к чему-то горячему и влажному – кровь текла по его бедру. Губы его путешествовали по всему моему телу: груди, животу, бедрам, – и старое пламя желания вспыхнуло во мне с прежней силой. Я чувствовала острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Как мне его не хватало! Бог видит, как я истосковалась по нему.
   – Гарт, Гарт, – шептала я, лаская его.
   – Чертовка, – сказал он нежно, – какая ты сладкая, чертовка.
   Он вонзил свой клинок глубоко в мое лоно, и я приняла его с жадностью. Мы слились воедино, в один расплавленный слиток плоти. Внутри меня распахнулась немыслимая бездна, и я потонула в пульсирующей бархатной черноте. Мы так хорошо знали друг друга там, в темноте. Ну зачем, зачем нам вообще выбираться на свет?
   – Ты хорошо усвоила уроки, – сказал Гарт позже, потираясь щекой о мое плечо. – Должно быть, Лафит – чудесный учитель.
   – Я думаю, – поддразнила его я, – мне тоже довелось его кое-чему научить. Ты же, должна тебе заметить, так ничему и не научился. Все так же по-варварски груб с дамскими нарядами.
   – Я не виноват, что женщины продолжают носить одежду, – отшутился Гарт.
   Переведя дыхание, я быстро сказала:
   – Я не буду твоей любовницей, Гарт.
   – Я не помню, чтобы просил тебя об этом, – ответил он сонно.
   – Нет. Ты не просил. Ты, как я полагаю, решил переложить инициативу на меня.
   – Что-то вроде того, – пробормотал он, хватая губами мочку моего уха.
   – Ну так вот, я не стану твоей любовницей. Ты женат, и к своим грехам я не хочу добавлять прелюбодеяние.
   Гарт хмыкнул.
   – Ты в опере был с Жоржеттой?
   – Да.
   Он поцеловал впадину на горле и грудь.
   – Прекрати! Я хочу поговорить!
   – Прости меня, Элиза, – засмеялся Гарт. – Когда я с тобой, я забываю обо всем. О чем ты говорила?
   – Мы обсуждали Жоржетту. Она… она довольно привлекательная, – выдавила я. – Ты давно женат?
   – Долгих двенадцать лет.
   – Что? – удивилась я.
   – Мне почти тридцать три, – с шутливой серьезностью пояснил он, – почти старик, мое дитя. Наш брак, как принято в добропорядочных креольских семьях, был оговорен родителями, еще когда мы были детьми.
   – Вот как, – протянула я.
   Я вспомнила свой собственный несостоявшийся союз с бароном.
   – Ты ее любишь? – несмело спросила я.
   – Ох уж эти женщины! – вздохнул Гарт. Вероятно, все его женщины задавали ему тот же вопрос.
   – Любовью там никогда и не пахло, – терпеливо объяснил он. – Я женился на громадном состоянии и двух сотнях акров земли. Наши плантации слились воедино. Мак-Клелланды из весьма зажиточных превратились в очень богатых. Деньги – неплохая компенсация за отсутствие любви, Элиза. Когда есть деньги, можно позволить многое.
   – Я знаю, – ответила я. – Ты можешь купить себе кресло в сенате, ложу в опере, целое ожерелье любовниц.
   Я отстранилась от него и набросила пеньюар.
   – Но ты не сможешь купить меня, Гарт, – сказала я, подходя к окну. – Ты не предлагал мне стать твоей любовницей, но рано или поздно это предложение все равно бы прозвучало. Я самостоятельная женщина, Гарт, свободная, понимаешь?
   – Конечно, – согласился Гарт. – И что ты намерена делать со своей свободой, осмелюсь спросить?
   Я поиграла бархатной портьерой на окне.
   – Пока не решила. У меня есть немного денег. Куплю, наверное, маленький домик в городе со скромной обстановкой, а на остальные попробую поиграть на бирже. На сахаре или хлопке, на чем-то да удастся разбогатеть. Жан мне поможет. А когда стану очень-очень богатой, я вернусь во Францию. «О, Элиза, – будут все говорить, – как вы прекрасно выглядите. Вы преуспели!» А я буду роскошно жить в Париже и принимать людей только очень известных, таких, как император и его советники и братья, и еще генералов его армии.
   – Они будут думать, что ты нажила деньги проституцией, – смеясь, предупредил Гарт.
   – Ну и пусть, – запальчиво парировала я. – Мне плевать, что они подумают. А любовники у меня будут сплошь молодые, – с нажимом сказала я, – я буду злой и бессердечной, буду без сострадания прогонять их, как только они мне надоедят.
   С реки веяло прохладой. Я чувствовала аромат кофе и роз и будоражащий запах цветущих олив.
   – Какой ужас! – засмеялся Гарт. – Если бы ты предупредила о молодых любовниках раньше, я ни за что бы не сказал, сколько мне лет.
   – Дело не в возрасте, – чуть подумав, ответила я. – Дело в твоей холодности, Гарт. Ты знаешь, мне почему-то было бы легче, если бы ты любил жену. Это звучит странно, я знаю. Но если бы ты мог любить хоть кого-то, когда-нибудь… ты стал бы и ко мне относиться по-другому, – говорила я тихо, больше для себя, чем для него. – Я многое могла бы тебе простить. Но… в наших отношениях никогда ничего не изменится. Ты все такой же грубый и черствый, тебе все так же нравится делать мне больно. Ты так и не понял, что женщина – это не только пара грудей, мягкие губы и… и теплое местечко между ногами.
   – Ты все еще ненавидишь меня?
   В его голосе мне послышалась издевка.
   – Да, – ответила я с жаром, – всем сердцем.
   Он подошел ко мне.
   – Бедная моя девочка, ты скучаешь по Гранд-Терре, злишься на меня потому, что я не сказал про жену, и в довершение всего ты начиталась плохих романов. Пошли в постель…
   Я заглянула в его глаза.
   – Тебе ничего не стоит затащить меня в постель, Гарт, но удержать меня будет куда сложнее. При всей своей могучей конституции, при всей своей выносливости внутри ты не больше, чем… чем этот маленький предмет, которым ты так гордишься, будто он – твой самый большой трофей. Ты мертв внутри, Гарт. Мертв, холоден и пуст, и ты до могилы не узнаешь, что такое любить по-настоящему. Мне жаль тебя. Слава Богу, что мне довелось встретить Лафита. Он был добр и самоотвержен, он умеет любить. Если бы все мужчины были похожи на тебя или на Жозе Фоулера, я бы убила себя не задумываясь. Прямо сейчас.
   – Я бы не стал тебя за это винить. – Гарт нежно поцеловал меня.
   – Ты так и не понял, о чем я говорила, – в отчаянии сказала я.
   – Конечно, понял. Ты хочешь, чтобы я попросил тебя стать моей любовницей. Очень хорошо, я прошу. Мы можем стать любовниками, Элиза? Ты и я? Могу я приходить к тебе каждый день и уносить тебя в постель… как сейчас? И любить – яростно, страстно, вот так?
   – Нет, Гарт, я не стану твоей любовницей, – прошептала я.
   – Жаль, – беззаботно ответил он, – это могло бы быть… довольно забавным.
   На следующее утро за завтраком Гарт спросил меня о планах на день. Спросил как бы между прочим, как спрашивает о планах на день отец у малолетнего сынишки.
   – Во-первых, я присмотрю дом, – ответила я. – А потом пойду на биржу и куплю сахар. Много сахара.
   – В самом деле? Сахар сейчас в цене. Может быть, стоит подождать, когда он подешевеет, – заметил Гарт.
   – Он будет только дорожать, – сказала я доверительно. – Погода стоит сухая, больших урожаев тростника ждать не приходится, так что с учетом эмбарго на зиму едва хватит. У Лафита немало сахара на складе, но, если я его попрошу, он подождет с продажей. К весне я удвою капитал.
   – Когда ты все это обдумала? – удивился Гарт.
   – Когда занималась с тобой любовью, – безжалостно ответила я. – Все просто. Лафит и на земле ведет себя по-пиратски, и я многому от него научилась. Так что ты был отчасти прав, говоря, что Жан – прекрасный учитель. Еще кофе?
   – Поразительно, – покачал головой Гарт. – Ты позволишь сопровождать тебя сегодня? Может быть, ты и меня чему-нибудь научишь.
   – Как хочешь, – сказала я, безразлично пожав плечами. – Но, вероятно, тебе не стоит показываться со мной на публике. Это может испортить твою репутацию.
   – О, Лидия Арсени уже позаботилась обо всем, – усмехнулся Гарт. – И потом скандальные связи скорее укрепляют репутацию, чем портят. Встречаемся в одиннадцать. Знаешь, Элиза, припоминается мне, что на Стейт-Чарльз-стрит продается дом. Кажется, владельцы погибли во время кораблекрушения, не оставив прямых наследников, и теперь городские власти не чают сбыть его с рук.
   – Что ты задумал, Гарт? – спросила я с подозрением. Гарт обиженно посмотрел на меня.
   – Да ничего, моя дорогая. Так, просто пришла в голову мысль. Ты можешь и не смотреть его, если не хочешь. Бог видит, я не собираюсь вмешиваться в твои планы.
   – Ну ладно, – согласилась я. – Взгляну. Спасибо, что вспомнил.
   – Да не за что.
   Гарт смял салфетку и встал из-за стола.
   – Ну так до одиннадцати?
   Дом был просто чудесным. Двухэтажный, с палисадником и широкой верандой и – что самое главное – со вкусом обставлен. В нем было все, о чем я только могла мечтать. Я полюбила этот дом с первого взгляда.
   – Очаровательный домик, – сказала я месье Перрузу, агенту по недвижимости. – Сколько вы за него просите?
   – Видите ли, мадам, мы заинтересованы в том, чтобы продать его как можно быстрее. При тех обстоятельствах, в которых дом достался городу, я имею в виду осложнения юридического характера, нам хочется с этим вопросом покончить быстро.
   – Да, да, – нетерпеливо сказала я, – сколько он стоит?
   Агент пожал плечами.
   – Дом полностью меблирован. Вы, конечно, можете не брать мебель, но если возьмете… – Он сделал паузу; я едва сдерживала нетерпение. – Все вместе стоит две тысячи долларов.
   – Две тысячи! Но это и впрямь почти ничего. Я его беру. Дом, обстановку, все.
   – Прекрасно, мадам, – поклонился Перруз. Мы с Гартом вышли на улицу.
   – Гарт, – возбужденно говорила я, – это именно то, что мне надо. Небольшой, но очень милый дом. И такой уютный! Спасибо, что рассказал мне про него. Какая удача! Мне хочется переехать как можно скорее!
   – Да, он достался тебе дешево, – согласился Гарт, – хотя, как мне кажется, ты могла бы поторговаться. Мне показалось, что продавец не чаял от него отделаться.
   – Нет, – твердо заявила я. – Я довольна покупкой. Та женщина, хозяйка, была со вкусом. Жан будет рад за меня, я уверена.
   – Ты пригласишь его? – спросил Гарт.
   – Ну конечно! У меня будут вечера и праздники, быть может, я на всю Луизиану прослыву гостеприимством. Как красиво звучит – салон Элизы. Все знаменитости этой страны будут приходить ко мне и восхищаться мной. Художники будут рисовать мои портреты, поэты посвящать мне стихи…
   – И у тебя будет куча любовников, – криво усмехнувшись, добавил Гарт.
   – Любовников? Ну конечно, у меня их будет очень много, но не больше одного за один раз! И слуги. Почему я забыла о слугах? Интересно, Саванна согласится переехать ко мне? Она ведь, наверное, рабыня, а я куплю ее и сделаю свободной. Мы, французы, должны подать пример местным варварам. Интересно, – продолжала я, – сколько в Новом Орлеане платят дворецкому и горничной. Наверное, содержать дом стоит больших денег? Жан обещал помочь мне. Думаю, до весны выкручусь. Непременно.
   Я щебетала всю дорогу, а Гарт хранил молчание, все так же озадаченно глядя на меня. Он зашел в адвокатскую контору вместе со мной и помог оформить покупку. Это было очень кстати: я не очень хорошо разбиралась в такого рода сделках. После всего мы зашли в небольшую уютную чайную, недалеко от собора Сент-Луи.
   – Скажи мне, – спросил Гарт, – ты пригласишь меня в гости, когда устроишься?
   Я пригубила шампанское.
   – Непременно. На новоселье, – уточнила я. – Но потом… Боюсь, я не смогу принимать тебя. Ты ведь понимаешь?
   – Конечно, учитывая те чувства, что ты питаешь ко мне. Очень жаль. Ты никогда не найдешь мужчину, который понимал бы тебя так, как я.
   – А ты понимаешь меня?
   – Там, где стоит понимать. В постели.
   Я уронила вилку. Обедавшие за соседними столиками обернулись в нашу сторону.
   – Как ты смеешь так говорить со мной! Я… я благодарна тебе за помощь, Гарт, но если ты собираешься и дальше разговаривать со мной в таком непозволительном тоне…
   – Я просто удивлен той ролью, которую ты себе уготовила. Быть покровительницей муз – не твоя стезя, Элиза. Обычно такого рода деятельностью увлекаются плоскогрудые девицы с лошадиными лицами, вроде мадам де Сталь, которых природа наградила большим количеством мозгов, чем им нужно для жизни, чтобы как-то компенсировать нехватку привлекательности. У тебя другие таланты, Элиза.
   – Я не буду отвечать на очередную грубость, – сухо ответила я и добавила: – Я сама заплачу за обед. Я не хочу быть должной тебе ни пенни!
   Мы встали из-за стола.
   – Не будь дурочкой, Элиза, – сказал Гарт. – Завтра ты еще потребуешь, чтобы я представил тебе счет за гостиницу.
   – Возможно.
   – Только не говори никому, что ты даришь благосклонность бесплатно, – засмеялся Гарт. – Или тебе придется отбиваться от поклонников палкой, как от бешеных собак. Скажи, а если тебе подарят бриллиантовое колье, ты примешь подарок?
   – Приму с радостью, – ответила я, – но не от тебя. Впрочем, не думаю, что ты захочешь мне что-то подарить. Очевидно, ты считаешь, что твое тело – лучший подарок, на который может рассчитывать женщина.
   Гарт проводил меня к экипажу, и мы отправились на биржу.
   – Не буду спорить с тобой, Элиза. Женщина, которая ничего не просит, в этих краях такое же чудо, как снег. Что же, посмотрим, как ты будешь завоевывать мир коммерции.
   Все находящиеся в зале биржи дружно повернулись в мою сторону, когда я вошла, и торговля прервалась на несколько минут. Я почувствовала себя очень неловко, словно меня выставили голой. Поискав глазами знакомое лицо, я наткнулась на агента Лафита, Пьера Монтегю. Заметив меня, он подошел.
   – Месье Монтегю, помогите мне монополизировать рынок.
   Пьер рассмеялся.
   – С превеликим удовольствием, мадемуазель, только, боюсь, каждый из нас здесь мечтает об этом, но шансы есть разве что у Лафита. Эмбарго не заденет его ничуть. У Жана склады ломятся от товаров, а магазины города полупусты. Эта война сделает его богачом.
   – Эта война и меня сделает богатой. Сегодня хороший день для покупки?
   Монтегю улыбнулся Гарту, стоявшему у меня за спиной.
   – Любой день хорош для покупки, мадемуазель Лесконфлер, если у вас есть деньги.
   Я попросила Пьера стать моим агентом и рассказала о своих планах, пообещав списаться с Жаном.
   – Эта сделка и вас сделает богатым, месье Монтегю. Всего наилучшего.
   – Ты уверена, что Лафит поможет тебе? – спросил Гарт, когда Монтегю ушел. – Если его склады забиты, он должен стремиться сбыть товар, хотя бы для того, чтобы освободить место для нового.
   – Он извлечет больше пользы, если попридержит товар, – мудро заметила я. – А вдруг британцы заблокируют реку?
   Гарт, казалось, был поражен моей осведомленностью.
   – Ты пугаешь меня, Элиза. Мне стоит сделать тебя своим управляющим.
   – Гарт, привет!
   К нам шел молодой человек лет двадцати пяти. Он был высок и строен, одет весьма элегантно в серый сюртук, прекрасно сшитые брюки жемчужного цвета и черный шелковый жилет. Его темно-каштановые волосы отливали червонным золотом, и в чудных карих глазах блестели огоньки.
   – Привет, Жак. Элиза, знакомься, Джакоб Фоурнер. Жак, это Элиза Лесконфлер.
   Жак почтительно поцеловал мою руку.
   – Вы не помните меня, мадемуазель, – сказал он с печальной улыбкой, – но я был одним из тех, кто добивался права танцевать с вами на балу у мадам Арсени прошлой весной.
   Я не вспомнила его, но, улыбнувшись, сказала, что, конечно же, помню. Увидев, как засиял от счастья юноша, я подумала, что ложь нередко бывает во благо и не стоит скупиться на приятные слова.
   – Мадемуазель переезжает в город, – сказал Гарт, чтобы поддержать разговор.
   – Очень рад узнать об этом, мадемуазель! Мы, новоорлеанцы, слишком долго завидовали Лафиту, который монополизировал ваше общество, – галантно заметил Джакоб.
   Мы поболтали еще несколько минут, и в конце беседы Фоурнер попросил разрешения нанести визит.
   – С удовольствием приму вас, месье.
   Уже в карете Гарт сказал, что, если я и дальше буду столь же гостеприимна, половина новоорлеанских парней встанет лагерем у моего порога, и я не смогу даже выйти из дому, чтобы не наступить на кого-нибудь.
   – Он такой милый, – возразила я. – Безупречные манеры…
   – О да. Манеры – это то, что пускают в ход безбородые юнцы, когда у них нет…
   – Послушать тебя, так ты один во всей Луизиане знаешь, что делать с женщинами!
   – Это близко к правде, – скромно признал Гарт.
   – И детей ты, наверное, наделал целую сотню?
   – Верно, не одну, а две, но – увы! – все они незаконные, – весело ответил Гарт. – Жоржетта безразлична к детям.
   – А ты безразличен к Жоржетте.
   – Совершенно справедливо, Элиза, я безразличен к Жоржетте как к любовнице, но во всем другом мы прекрасно ладим.
   Я сама удивилась внезапному уколу ревности.
   – Мне скучно слушать бесконечные рассказы о детских хворях, вороватости слуг или о том, как трудно найти хорошую модистку, – продолжал Гарт. – Ты долгое время жила среди искателей приключений и уже забыла, какими скучными бывают женщины. Сейчас я предпочитаю дам, которые могут вести умные беседы на серьезные темы. Например, о том, как нажить капитал…
   – Ты смеешься надо мной! – взорвалась я.
   К моему удивлению, Гарт пожал мне руку и, словно извиняясь, признался:
   – Да, Элиза, боюсь, ты права.
   Карета остановилась у гостиницы.
   – Я, кажется, забыл у тебя портсигар. Ты не будешь возражать, если я заскочу на минутку?
   – Конечно, нет.
   Однако портсигара мы не нашли. Я предположила, что Гарт мог оставить его у адвоката.
   – Да вот же он! – воскликнул Гарт, доставая коробочку из внутреннего кармана. – Какая забывчивость.
   – Опять уловки, – грозно начала я.
   – Старые трюки никогда не подводят, Элиза. Ты и сама ими пользовалась.
   – Я никогда…
   – Я просто хотел попрощаться наедине, без любопытной толпы зевак, заглядывающих через плечо.
   – Твои…
   – Я уважаю твои чувства, Элиза, и не хочу навязываться. Завтра я уезжаю в Батон-Руж, начинаются выборы, а я, боюсь, и так достаточно долго пренебрегал своими избирателями. Если позволишь, я навещу тебя как-нибудь по возвращении.
   – Конечно, – неуверенно ответила я, озадаченная резкой переменой.
   Гарт сжал мою руку.
   – Ты правильно сделала, что не уступила мне. Я бы только испортил тебе жизнь. Мы не подходим друг другу.
   Гарт поцеловал меня в щеку.
   Он ушел, а я смотрела ему вслед со смешанным чувством удивления и досады. Я чувствовала себя одураченной и разочарованной. Я не ощущала себя победительницей. Более того, меня не оставляло чувство, что в итоге в выигрыше оказался он, хотя ни за что бы не взялась объяснить, как он меня победил и почему.

Глава 11
ДАМА ПОЛУСВЕТА

   Впервые в жизни я была по-настоящему независимой. У меня был свой дом, слуги и неплохой доход.
   – Я рад, что ты счастлива, Элиза, – говорил Лафит, когда однажды после полудня, примерно через месяц после переезда, мы пили чай на веранде моего нового дома, так удачно сосватанного мне Гартом. – Одного не пойму, где же наш общий знакомый мистер Мак-Клелланд?
   – Не знаю, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой ответ прозвучал беспечно. – У нас ничего не получилось, да и не могло получиться. Слишком много тяжелых воспоминаний, слишком много обид. Правда, прелесть? – добавила я, обводя рукой дом.
   – И вполовину не так прелестен, как его хозяйка, – тепло ответил Жан. – Элиза, тебе хватает денег?
   – О, у меня их даже больше чем надо. Кстати, ты уверен, что моя часть прибыли от последней операции действительно так велика?
   – Ты сомневаешься в точности ведения документов?
   – Да, когда я больше не слежу за ними, – ответила я.
   – Ты все так же дерзка, Элиза, – вздохнул Жан, откусывая приготовленное Саванной пирожное. – Кстати, я слышал, что Гарт навещает малышку Марию Дюплесси. Бедный парень. Жена у него, знаешь, страшно ревнива.
   – Не знаю. Откуда мне знать, – сказала я, сразу насторожившись. – Мне нет дела до того, с кем встречается Гарт и что по этому поводу думает его жена. И потом, он не больше «бедный парень», чем ты!
   – Он очень щедр к своим любовницам, – заметил Жан. И вновь я почувствовала, что ревную.
   – Жан, скажи на милость, о чем мы говорим? Что, по-твоему, было бы лучше, если бы я позволила ему содержать себя? Ты не понимаешь, Жан. Я не хочу чувствовать, будто принадлежу ему.
   – А со мной ты чувствовала, будто принадлежишь мне? – тихо спросил он.
   – Нет, с тобой было все по-другому, Жан. Я не могу этого объяснить.
   – Ты просто меня не любила, – чуть наставительно сказал Жан. – В этом вся разница.
   – Неправда, – возмутилась я. – Только дура может влюбиться в Гарта. Я уверена, что Гарт Мак-Клелланд умеет быть с женщинами и нежным, и обходительным, но я никогда не видела его таким. И от такого человека я буду зависеть?
   – Мы часто оказываемся в плену эмоций, – усмехнувшись, ответил Жан. – Я невзлюбил Гарта еще до встречи с ним, поскольку чувствовал в нем смертельную угрозу моей любви. Оглядываясь назад, я понимаю, что ошибался, мои мысли оказались замутнены пеной, поднимавшейся в сердце. Ты можешь думать, что ненавидишь его, презираешь, но…
   – При чем здесь это, – вскипела я; щеки мои раскраснелись, я вскочила с кресла. – Я поражаюсь тебе, Жан. Раньше я не замечала, чтобы ты вмешивался в чужие дела!
   – Прости меня, дорогая. – Жан поцеловал меня в щеку. – Я хотел как лучше, поверь. Я не хочу, чтобы ты была одинокой.
   – Одинокой! Я вовсе не одинока, Жан. Джакоб Фоурнер, например, навещает меня чуть ли не каждый день и пишет мне красивые письма. И не он один. Сегодня я получила целых шесть писем…
   – От мальчишек, Элиза, от детей, – покачал головой Жан. – А ты – женщина, а женщине нужен мужчина, чтобы сделать ее счастливой.
   – Жан, еще немного, и я выставлю тебя за дверь! Ты… ты пошляк! Разве не может женщина довольствоваться дружбой с нежным, чувствительным молодым человеком? Больше не хочу слышать ни слова на эту тему.
   – Мистер Фоурнер, мадам, – объявила Саванна. Жан со вздохом поднялся.
   – Пора мне уходить, Элиза. Каждый раз, когда я вижу этого юнца, мне хочется дать ему такого пинка, чтобы он летел до Гранд-Терры. Никогда я не пойму вас, женщин, никогда.
   – Бедный Жан, – сказала я, поцеловав его в лоб, – мальчик не так уж плох.
   На веранде появился Джакоб. Мужчины холодно поклонились друг другу, Лафит остался еще на несколько минут, чтобы соблюсти формальную вежливость, и поспешил удалиться.