Страница:
Вряд ли ее сделали хозяева «аттракциона». Скорее, уж кто-то когда-то выбрался из этой ловушки, вот и оставил дыру нам. Выход типа. Сомневаюсь, чтобы сюда кто-то войти хотел.
Но почему я не заметил дыру, когда первый раз наверх смотрел? Или не было там ее?.. Тогда спасибо Тощей. За спасение. И мне, понятное дело, тоже спасибо. Без меня девка не стала бы по верхам стрелять.
Получается, не зря я тащу ее к дыре. Не от доброты душевной, а вроде как долг отдаю. Да и неизвестно, чем она решетку прожгла. Если ядовитое что или радиоактивное, ей же первой и достанется. А я уже за ней полезу.
Так все нормальные мужики поступали, еще в самые древние века. В незнакомую пещеру бабу посылали. А вдруг там зверь какой?.. Это уже потом всякой романтической муры напридумывали: даму вперед и все такое. А сначала было просто и по-деловому: не схарчили бабу – значит, пещеру можно заселять, схарчили – одной стервой стало меньше и другим больше жратвы достанется. Такие вот «веселые» времена были.
Может, от тех баб, что первыми в пещеру заходили, феминистки и получились. Или от инопланетянок, что не смогли починить свое летающее блюдце. Баба и техника – две трудно совместимые вещи. Когда Ларка подходит к компьютеру, он сразу глючить начинает. А уж про Тощую и говорить нечего. Доверили ей нормальное оружие, а она чего с ним сделала? То-то же.
Ну вот и все, выбрались. На четвереньках, по-пластунски, а все-таки выбрались. Давно у меня такой «веселухи» не было. С армии еще.
Хирург героически спасает раненого бойца!
Ага, как же – «героически»… А то, что в раненом на пару пуль стало больше, пока герой выползал из-под обстрела, так это ерунда. Да и кто об этом знает, кроме хирурга? Того самого, что полз с раненым на спине. И боец оказался таким же живучим, как тощая малолетка. И таким же везучим. Только ей вот повезло больше: синяками отделалась. Да одежду кое-где шипами порвало. От такого не умирают.
Мне всегда везло. Сколько себя помню. Но везение это было то еще. Процентов на пятьдесят срабатывало. Как в ту, так и в другую сторону. Чет-нечет. Дождь-сухо. Ударили-поцеловали.
В этот раз мне повезло точно так же: ударили и… не убили.
Решетка почти опустилась, когда я дополз до дыры. Успел еще перевернуться, рассмотреть выход на «следующий уровень».
Никаких острых кромок и заусениц на металле. Дыру выжгли, а не пробили. Вытолкнул в нее девку. Потом только додумался пощупать металл. Холодный. А если бы горячий был?
Во, блин, голова! Работает на счет «два».
Повезло девке. И мне, само собой. Не придется лечить ожоги. На этом мое везение кончилось. Я застрял. Что-то вцепилось в ногу. Реально так. И не отпускало.
Вспомнилась зимняя охота, капкан, снег, истоптанный волчьими следами, кровь на снегу. Не удержал капкан свою добычу: отгрыз волчара пару пальцев и ушел. Так и не взяли его. Хоть Михеич и обещался.
Мне ногу отгрызать или отрезать не пришлось. Так выдернул. Только в колене хрустнуло. Да в глазах потемнело.
То еще у меня везение. Не умер бы я от пробитого колена. От такого не умирают. Но жить долго и счастливо у меня не получилось бы. Я ж не мазохист какой.
Выдернул ногу из-под шипа, быстро выбрался на решетку и уже там занялся осмотром потерпевшего. То есть себя. Вроде ничего серьезного не повредил. Оперативное вмешательство не требуется. Колено гнется. И ноет. Ну поноет и перестанет. Могло быть и хуже. Похромаю, не без того.
Смешно, но штаны у меня целыми остались. Материал крепкий попался. Интересно, как он на горючесть? Проверить бы… «Когда меня в них не будет!» – это во мне осторожность проснулась. Вдруг здесь пожелания выполняют быстро и дословно?
Умостил девку на решетке и сам пристроился. Рядом. Придерживать, типа. Чтоб в дыру не вывалилась. Решетка крепкая – толпу выдержит – и собрана из брусьев. Сидеть на таких еще можно, но вот ходить… с особой осторожностью надо. Ноге провалиться между ними – раз плюнуть. Вот и не стал бродить по решетке. Сел возле дыры и ноги в нее свесил.
Дернуло так, что я сам чуть не вывалился. В дыру. С перепугу так в решетку вцепился, что аж зубы заныли. Словно ими я тоже цеплялся.
Потом начался плавный подъем. Как на лифте, в лучших домах. Я почти задремал. Почти. Но держаться не забыл. Торможение меня разбудило. Тряхнуло. Реально так. Не держался бы – слетел вниз и украсил бы пол. Своей дохлой тушкой.
«И пораскинул он мозгами на два квартала…»
Ну это вряд ли. Сколько ж это мозгов надо? Таких умных не бывает.
Это я с перепугу начал всякую ерунду молоть. Как глянул вниз, как представил, что было бы, свались я с верхотуры да на каменный пол, так и понесло меня.
Ладно, проехали. Вернее, приехали. Дальше – на своих двоих.
Ну кто на своих, а кто на чужом горбу поедет.
Это я на Тощую посмотрел. Весь подъем она проспала и продолжает дрыхнуть. Улыбается даже. Сны ей типа хорошие снятся. Оставить бы ее на месте, так ведь свалится. Пришлось брать это «сонное царство» и тащить куда подальше.
«Дурак ты, Лёха, хоть и добрый. Твоя доброта тебя и погубит». Это мне один умный говорил. И не шибко добрый. Земля ему пухом. Пришлось мне как-то выбирать между ним и его сыном, вот я и передоверил этого умника другому врачу. Сын выжил, хоть никто и не надеялся. Кроме его мамаши. Та в ногах у меня валялась перед операцией. А потом очень благодарила. И за детеныша, и за то, что стала богатой вдовой.
Может, я и добрый, но не совсем уж дурак. Вот положу Тощую в безопасном месте и пойду себе дальше. Путешествовать в ее компании?.. С такими нимфетками пусть самоубийцы путешествуют. Я лучше скорпиона за пазухой носить буду. Те только в сезон спаривания по-настоящему опасны.
И почему широкая тавровая балка на высоте такой ненадежной кажется? На земле я по ней с завязанными глазами пробегу. В момент. А тут сто метров каких-то, а будто полдня шел. Цыплячьим шагом. «И куда это мы крадемся?..» – сказал сам себе шепотом…
Весь мокрый я на финише был. Словно не девку тощую нес по прямой, а тяжеленный сейф на третий этаж. Спасибо, хоть колено не подвело. Скрипело, но работало.
Добрался до карниза и не сел – упал. Хватило б сил, сбросил бы сначала Тощую, а то дрыхла она на моем плече и просыпаться, похоже, не собиралась.
«Ну и черт с тобой, дрыхни. Уйду не прощаясь. По-английски типа. Вот отдохну, уложу тебя под стеной, и адью…»
Отдохнул и сделал как задумал. Оставил девку возле лестницы, а сам подниматься стал. Сначала возле стены держался, потом обвык – на средину вышел, даже вниз временами поглядывал.
Блин, какая все-таки живучая скотина – человек, ко всему привыкает! Когда-то у меня голова на карнизе пятого этажа кружилась, а тут выше шестнадцатого забрался и дальше поднимаюсь. Деваться-то некуда.
Лестница спиралью по куполу проложена, а он в поперечнике не меньше километра. Почти полный оборот я сделал, когда понял, что дальше хода нету. Будь у лестницы перила, я б еще рискнул, а без них идти по обледеневшим ступенькам… ищите другого дурака.
Одно непонятно: откуда лед взялся? На высоте вроде теплее стало и дыра в куполе уже недалеко, ветром в нее задувает, и вдруг такой облом.
Посмотрел я на ступени, рукой даже потрогал: не лед на них блестел. Сам камень. Как полированный. Или оплавленный…
Это какая же температура нужна, чтоб камень «поплыл»? И на хрена это делать? Как дальше-то ходить? Или тут у кого-то крылья имеются?
Потом глянул вниз и знакомую дыру разглядел. В решетке.
Мы, что ли, путь наверх перекрыли?
Может, и мы.
«Проверить бы эти камушки на радиацию…» – Мысль только шевельнулась в башке, а я уже топал обратно. Чего делает нормальный мужик, когда видит следы от реальной разборки? Правильно: разворачивается кругом и притворяется, что ничего не видел. Шибко любопытные живут меньше, чем просто любопытные.
Вот и я притворился, что меня заинтересовал проход ниже по лестнице. Арочный такой. И без всяких там дверей или решеток. Типа: заходите, люди добрые, берите, чего хотите, вход у нас рубль, выход – два.
Знаю я такие приколы, вот и прошел тогда мимо. А теперь деваться некуда, надо заходить.
Рубль на входе платить не пришлось. Блин, даже думать боюсь, чего будет на выходе!
Арка. А за ней стены из гладкого камня. Если и этот ход прожигали, то уж точно не мы с Тощей.
«Камень слева, камень справа, сверху, снизу тоже камень…»
Знакомая такая песенка, не помню, только, кто придумал ее. Но факелов в этом коридоре не наблюдалось. А вот освещение имелось. Почти интимное. Светилась полоса на стене. Справа. Тронул пальцем: не мажется и не обжигает. На след от краски похоже, люминесцентной. Глаза быстро привыкли к такому свету. Вроде ярче факела он. Уже и пыль под ногами разглядеть можно. Реально! Оглянулся и следы за собой заметил. А слой пыли толстый такой, словно я первый пешеход здесь на последние сто лет. Идти легко, похоже, коридор вниз ведет. Полчаса, наверно, шел, когда к перекрестку выбрался. Натрое разделился ход.
Постоял я, посмотрел и вдруг заржал во весь голос. Не ожидал такого от себя. Но как гляну на три прохода, так хохот меня разбирает, ну прям истерический. Это ж надо, вляпаться в ситуацию, как в анекдоте!..
«Направо пойдешь – в морду получишь, налево… прямо – тоже получишь, а на месте останешься – здесь морду набьем!»
Отхихикался я, поднялся с пола, отряхнулся (когда только в пыль уселся?) ну и прямо себе пошел. Надоело лево-право выбирать.
И почему люди так не любят темноту? Вот кроты обходятся без света – и никаких тебе клаустрофобий. А еще кроты не бывают упертыми. Решит вырыть нору в сто шагов – лишние четыреста копать не станет. А я сначала протопал сто, потом еще столько же, затем до полштуки решил довести, и все это в полной темноте, держась за стенку. Что за прикол, так измываться над собой? А когда увидел впереди слабый свет, то поворачивать обратно совсем уж ни к чему стало.
Все-таки любопытство – страшная сила. Многих нормальных мужиков погубило оно. Вот и я поперся на свет, как какая-то безмозглая мошка.
Ход вывел в большую круглую пещеру. Прямиком к яме. Из которой этот свет исходил. Большая яма, круглая. Слева или справа ее обойти еще можно. Если к стеночке прижаться и вниз не смотреть.
Но любопытство… Все оно, проклятое любопытство! Интересно же, чего такого в яме имеется и почему там свет не выключили?..
Сначала я подошел к краю. Осторожно. Вниз посмотрел. Ничего не понял. Нечему вроде светиться. Яма как яма. Глубокая, каменная. И пустая.
Еще присмотрелся. Купол эта яма напоминает. Тот самый, по которому я так и не поднялся. Только перевернутый. И немного меньше. Даже лестница имелась, извивалась она спиралью. Десяток ступеней вниз, оборот по карнизу, еще десяток ступеней, еще оборот, поуже, еще ступени… и так, похоже, до самого центра. А там чего, в центре-то?
Зачем мне понадобился ответ на этот вопрос? Брюхо от него все равно сытым не станет. Так нет же, начал спускаться. Осторожно. Медленно. С моим коленом быстро не походишь. Ступени узкие, карнизы тоже. Вырублены они в камне так, что с нижнего уровня не различишь верхнего.
Часть пути прошел и вдруг понял: не могу смотреть вниз – глаза слезятся. И боком идти не могу. Вот-вот, кажется, нога подвернется. Да и карниз уже стал. Может, задохлик какой и прошел бы здесь, а мне плечи мешают. А вернуться назад… не-э. Это как важное дело недоделанным бросить. Типа клиента посреди операции. В салфетках и зажимах. А самому кофе отойти попить. Мол, не уходи никуда, я скоро вернусь. Как обеденный перерыв кончится, так и…
Не-э, взялся за дело – доведи до конца. Отвечай за базар – или не базарь.
Короче, развернулся осторожненько и так, носом в стенку, спускаться стал. Шаги считаю. Обороты все уже наматываю. Немного вроде осталось. А одна из лестниц мне подлянку устроила… Последние ступеньки. Вот они, вижу их, а нога дальше не идет. Как в лед вмерзли эти ступеньки. Причем в такой незаметный, что его от воздуха только на ощупь и отличишь.
Одну ногу вперед – стоит… Вторую – подвернулась!
Как стоял, так и упал. Будто падать никогда не учился. И затылком, понятное дело, об этот самый «лед». С размаху. Так, что изображение пропало. На время. Но память не отшибло. Когда снова видеть стал, легко вспомнил, кто я, где и зачем.
Лежать на спине только жукам в кайф. Или черепахам. Но и тем быстро надоедает. Вот они и стараются перевернуться. Я тоже стал переворачиваться. Надо же посмотреть, чего такое подо мной…
«Проклятое любопытство. Не только кошку сгубило оно…»
Это была моя последняя мысль. А потом из тела ушло то, что уходит во время сна, обморока или смерти.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я иду к свету. К узкой тонкой полоске впереди. Иду давно. Ноги привыкли к долгому подъему по ступеням. Я успел забыть, что двигаюсь по лестнице, а не по горной тропе. Ночью в горах не ходят. Я иду в темноте. Но не ночной – вечерней, надо мной нет звезд. Только узкая светлая полоса впереди. А под ногами слабо светятся ступени. Всегда три. Одну я уже прошел, на второй стою, а на третью только смотрю. И к таким лестницам я не привык: одним боком она врастает в каменную стену, другим обрывается в пустоту. Дрожащую и мерцающую. Туда лучше не заглядывать – глаза начинают болеть, а в животе ворочаться тяжелый и горький комок. Лестница похожа на веревку, уложенную кольцами. Или на Пояс Мюрту, которым он вытащил этот мир из колодца Гонта. Или на…
…винтовую лестницу. Только охренительно большую.
Странное место внизу. И опасное. Те, кто побывали здесь до меня, рассказывали о нем разное. Один видел танец демонов, другой нашел их сокровище, но не смог унести, третий слышал их голоса, только не понял, о чем они говорили.
Я тоже слышу голос и мало что понимаю. А еще я не помню свое Имя и забыл, зачем пришел в это место.
Блин, тут помню, там не помню – ты определись…
Я иду к свету. Давно и долго. Когда я совсем устал, сел на широкую каменную площадку, отдохнул и попил из фляги. Она старая, еще довоенная, и вода в ней всегда свежая и прохладная. Вот только осталось ее совсем немного. Надеюсь, я смогу отыскать воду наверху. И ее можно будет пить. Или найдется кто-нибудь, кто отведает ее прежде меня. После войны много плохой воды. Те, кто ее пил, умирали долго и страшно. Еще мучительнее и быстрее умирали только те, кто в ней купался.
Лестница привела меня к трещине в стене, узкой и длинной – я едва протиснулся в нее. Плащ пришлось снять и нести в руке. Мешка у меня не оказалось. Где и когда я потерял его – не помню.
Снаружи был день. Ночью я и не заметил бы выход. Прошел бы мимо, как проходил мимо больших дыр в стенах. На каждой площадке для отдыха есть такая, и все они ведут вниз, в странное место. А я искал выход. Я многое позабыл в том странном месте – не помню даже, как попал в него, но то, что мне надо покинуть его – это я помнил. Все мои воспоминания перепутались, как товары в мешке старьевщика, как…
…как вещи при переезде. Вроде знаешь, что должны быть, а фиг найдешь.
Вот и опять этот странный голос.
Когда-то меня учили, что если демон заговорит с тобой, надо притвориться глухим и немым – тогда он отстанет.
Снаружи был день. И пыль. Много пыли. Очень много. Только в одном месте может быть столько пыли, и название ему – Проклятая земля.
Я быстро закрыл шарфом рот и нос и вышел из трещины. Оглядываться не стал. Ступени за мной давно погасли. Как и сама площадка, на которой я отдыхал в последний раз.
День был жарким. Я остановился в тени огромного камня, с той стороны, где меньше трещин, и стал быстро делать качиру. Будь мой шарф из сурийского шелка, я бы и глаза спрятал от пыли, а так пришлось оставить узкую щель. Такие качиры носят ильты. И кто-то еще, не помню. Руки привычно справлялись с тонкой тканью, пока я всматривался и вслушивался в тихий знойный день.
Пыль. Она лежала под ногами на горячих камнях, что прятались под ней от солнечных укусов. Но я потревожил пыль, когда шел, и подставил камни солнцу. Пыль легла на сапоги, бледно-рыжие, выгоревшие, но еще крепкие. Пыль легла на одежду, простую, удобную, прочную, похожую на одежду для всех, кто ходит по этим камням. Пыль делает землю ровной и красивой. Прячет шрамы и ожоги, что уродуют ее. Когда-то эта земля была другой, но война искалечила ее. Не осталось ни травы, ни деревьев – только камни. Много камней. Будто все города и горы, что были на этой земле, разрушились и развалились. Остались только камни и пыль. Мелкие камни прячутся в пыли и притворяются, что их нет. А большие подпирают небо. Такое же пыльно-рыжее, как и все вокруг.
Под пылью прячутся не только камни. Ходить по этой земле надо очень осторожно – здесь много трещин. Есть маленькие – наступишь и не заметишь, встречаются и побольше – их легко перешагнуть, но попадаются и настолько огромные, что даже поал может провалиться. Иногда дня не хватает, чтобы обойти такую трещину. Многие из них забиты пылью. Ходить здесь без проводника опасно – ни один караван не ступит на эту землю. Только одиночки еще иногда рискуют. Но их становится все меньше.
Я заметил караван и прижался к камню. Одинокому путнику не стоит показываться на глаза неизвестно кому. Если стоять и не двигаться, то меня не заметят. Может быть. Если тропа не приведет их ко мне.
Караван небольшой, всего два десятка поалов, и только две кутобы. В них прячут особо ценный груз – невольницу, за которую могут много заплатить. Иногда в кутобах едут богатые путники. Они готовы терпеть жару, только бы укрыться от солнца.
Караван все ближе. Я вижу, как слабый ветер заносит его следы. И опять земля кажется ровной и красивой. Но путникам нет дела до исчезающих следов, они не оглядываются. А Идущий Первым смотрит вперед, иногда вверх и намного реже – по сторонам. Его дело вести караван и уберечь от проклятия мертвых. От живых караван защитят другие.
Первым идет проводник: Читающая Путь, Читающая. Среди проводников давно нет мужчин. Еще с последней войны.
Их народ жил здесь до войны. Живет и теперь. Те, кого не убили. Когда-то это была Запретная Земля, и караваны ходили другими дорогами. Теперь сами дороги стали запретными и опасными. Но караванам надо ходить, и они идут по Пыльной, или Проклятой, земле. Так называют ее, когда проводник далеко и не может услышать. А те, кто идет с караваном, не говорят плохо о Читающей и ее земле. Чтобы не обидеть и выбраться живыми из Пыльной земли.
Караван направился в мою сторону! Он уже так близко, что мне видно белое пятно на ноге первого поала.
Я могу вернуться в странное место…
…Если найдешь вход. И если тебе дадут уйти, придурок! Раньше надо было дергаться, а не чесать яй…
…А могу пойти с караваном. Читающим нет дела до одиноких бродяг, а с охраной иногда удается договориться. На весь караван только шестеро охранников. Еще один мечник им не помешает. Если не просить большую долю с оплаты, то почему бы им меня не взять? Можно и самому заплатить, как сделали те, кого охраняют, но не хочется тратить последние сабиры. Их в поясе совсем немного осталось. В одиночку тоже можно идти… Если караван вдруг свернет, не дойдя до моего камня. Но с проводником путь быстрее и надежнее. И воду они умеют находить. Чистую.
Читающая остановилась шагах в десяти от меня. Высокая, худая, в длинном выгоревшем плаще. Лицо, как и у всех, закрыто качирой. Настоящей, из сурийского шелка. Тонкая ткань перед глазами, а выше и ниже – плотная и непрозрачная. Плечи и шея прикрыты, кисти впереди утяжеляют повязку и не дают ветру ее задирать. Такая качира стоит десять сабиров – больше, чем упрятано в моем поясе. Но даже она не защищает от пыли. Она скрипит у меня на зубах, ложится на закрытое качирой лицо, – мельчайшая, легкая, как драгоценная сурийская пудра, что делает золотистой кожу тойя и Старших норторов, – пыль вездесущая. И от нее нет спасения и нет укрытия. Ее нельзя победить, к ней можно только привыкнуть.
Говорят, что Читающие питаются пылью своей Земли. И эта пыль дает им огромную силу. Никто не знает предела сил Читающей. У нее нет поала, и весь путь она проходит пешком. Она встает раньше всех, а ложится, когда все уже спят. Она мало ест и пьет и не несет с собой запас еды и воды. Может долго стоять неподвижно, чтобы обмануть пыльных демонов. И даже в самую жару не ищет спасения в тени. Не снимает свой плащ ни днем, ни ночью, а на привалах сидит, завернувшись в него. Спят Читающие или нет, тоже никто не знает. Как и то, какое тело они прячут под одеждой. Даже тот, кого Читающая сделает своим Избранным, ничего никому потом не рассказывает. Хорошо, если не станет гайнулом. Сразу после войны таких Избранных находили мертвыми и сильно изуродованными. Читающих тогда тоже часто убивали. И называли их по-другому – Иоп-Ха – подстилка демонов.
Читающая нагнулась, подняла камень – маленький, меньше кулака, и покатила в мою сторону. Я прижался к неровному боку глыбищи и стал дышать тихо и редко. Меня пока не заметили. Если примут за демона, то натравят поала. Эти глупые твари топчут все, чего боятся их самки. Читающая сумеет отличить демона от человека, но она может и промолчать. Что ей до меня? Я – не Избранный. Но даже он нужен ей ненадолго.
Камешек покатился, подпрыгивая, по пыльной, неровной земле и вдруг исчез. Только след остался в пыли. Между двумя глыбищами. Рыжими, истрескавшимися, обветренными. Может, в трещину попал или в ловушку. Много их осталось после войны. Только Читающие умеют замечать эти ловушки. Или вынюхивать.
Один из охранников слез с поала и подошел к Читающей. Скорее всего это был кипан. С остальными она не станет разговаривать. Да и сами они побоятся часто мелькать возле ведущей караван. Кто знает, кого она может выбрать?
Я не слышал, о чем кипан говорит с проводником. Такое часто бывает в Пыльных Землях. Когда в трех шагах не разобрать голоса попутчика. А иногда бывает слышно и видно то, что случилось в двух днях пути. Или случится.
Читающая опять покатила камешек, и снова он исчез, не коснувшись земли.
Значит, не трещина – ловушка.
Кипан кивнул и вернулся к своему поалу.
– Что там? – услышал я вдруг голос. Молодой совсем. Уже не детеныша, но еще не мужа.
– Демонова пасть.
Это значит, еще одна ловушка Пыльной Земли. Это когда на ровном месте, днем, путник вдруг может исчезнуть – сам или вместе с поалом – и никто его больше никогда не увидит. Ни живого, ни мертвого. Будто демон проглотил. Сколько раз я уже видел такое! А если демон большой и голодный, то он может проглотить половину каравана. Ту, что дальше всего от Читающей. Такое я тоже встречал. Удача тогда не отвернулась от меня – я был среди тех, кого не схарчили.
– И сколько нам здесь стоять? Что эта говорит? – Это произнес все тот же молодой и нетерпеливый голос.
Кипан и тот охранник, что держал его поала, стояли рядом и разговаривали. Они находились шагах в пяти позади Читающей, а я слышал их!
– Говорит: «Жди!» – Голос у кипана хриплый, спокойный, это голос мужа, привыкшего командовать.
– Я-то подожду. Но сколько еще ждать? Крант, ты бы спросил у нее. Может, устроим привал?
А молодой, похоже, сын кипана или кровная родня. Охранник не станет так смело говорить со старшим в отряде. Фырканье кипана я тоже услышал. И понял, над чем он смеется. Читающая всегда останавливается молча и неожиданно. И всегда идет шагов на пять впереди каравана. Чтобы все успели остановиться вместе с ней. А тот, кто обгоняет проводника, долго не живет. В Пыльных Землях хватает ловушек. И тварей, готовых сожрать торопливого и неосторожного.
Тот, кто давно ходит с караваном, знает, что проводник никогда не говорит о привале, пока караван идет, и что остановок всегда больше, чем привалов, и глупо спрашивать, почему караван остановился. Если бы можно было идти, он бы не стоял. Значит, впереди есть опасность, видимая только Читающей. И надо ждать, пока проводник высмотрит новую тропу среди трещин и огромных глыб, готовых осыпаться и похоронить под камнями караван. Или просить Мюрту, чтобы тропа быстрее отыскалась, глыба не обвалилась, а путникам не пришлось бы сражаться невесть с кем.
Я знал так много, словно часто ходил с Читающими. Но охранял ли я караван, или был среди тех, кого защищают, – не помню. Трудно вспомнить, когда в голове все так перемешалось…
…как после реального отмечалова.
Опять этот голос! А я думал, что демон отстал от меня, что он не может уходить из странного места.
Читающая покатила еще один камень. И он добрался до моей ноги, оставив след в пыли.
Ведущая караван заметила меня и замерла, как будто окаменела. В своем выгоревшем пыльном плаще она стала похожа на обломок скалы, каких много вокруг. И вглядывалась в меня так долго, будто видела мое прошлое. Или будущее. Неподвижная и молчаливая, как каменная глыба, возле которой я стоял.
Похоже, девка напрашивается на знакомство.
Сказал демон и вдруг запел:
Но почему я не заметил дыру, когда первый раз наверх смотрел? Или не было там ее?.. Тогда спасибо Тощей. За спасение. И мне, понятное дело, тоже спасибо. Без меня девка не стала бы по верхам стрелять.
Получается, не зря я тащу ее к дыре. Не от доброты душевной, а вроде как долг отдаю. Да и неизвестно, чем она решетку прожгла. Если ядовитое что или радиоактивное, ей же первой и достанется. А я уже за ней полезу.
Так все нормальные мужики поступали, еще в самые древние века. В незнакомую пещеру бабу посылали. А вдруг там зверь какой?.. Это уже потом всякой романтической муры напридумывали: даму вперед и все такое. А сначала было просто и по-деловому: не схарчили бабу – значит, пещеру можно заселять, схарчили – одной стервой стало меньше и другим больше жратвы достанется. Такие вот «веселые» времена были.
Может, от тех баб, что первыми в пещеру заходили, феминистки и получились. Или от инопланетянок, что не смогли починить свое летающее блюдце. Баба и техника – две трудно совместимые вещи. Когда Ларка подходит к компьютеру, он сразу глючить начинает. А уж про Тощую и говорить нечего. Доверили ей нормальное оружие, а она чего с ним сделала? То-то же.
Ну вот и все, выбрались. На четвереньках, по-пластунски, а все-таки выбрались. Давно у меня такой «веселухи» не было. С армии еще.
Хирург героически спасает раненого бойца!
Ага, как же – «героически»… А то, что в раненом на пару пуль стало больше, пока герой выползал из-под обстрела, так это ерунда. Да и кто об этом знает, кроме хирурга? Того самого, что полз с раненым на спине. И боец оказался таким же живучим, как тощая малолетка. И таким же везучим. Только ей вот повезло больше: синяками отделалась. Да одежду кое-где шипами порвало. От такого не умирают.
6
Мне всегда везло. Сколько себя помню. Но везение это было то еще. Процентов на пятьдесят срабатывало. Как в ту, так и в другую сторону. Чет-нечет. Дождь-сухо. Ударили-поцеловали.
В этот раз мне повезло точно так же: ударили и… не убили.
Решетка почти опустилась, когда я дополз до дыры. Успел еще перевернуться, рассмотреть выход на «следующий уровень».
Никаких острых кромок и заусениц на металле. Дыру выжгли, а не пробили. Вытолкнул в нее девку. Потом только додумался пощупать металл. Холодный. А если бы горячий был?
Во, блин, голова! Работает на счет «два».
Повезло девке. И мне, само собой. Не придется лечить ожоги. На этом мое везение кончилось. Я застрял. Что-то вцепилось в ногу. Реально так. И не отпускало.
Вспомнилась зимняя охота, капкан, снег, истоптанный волчьими следами, кровь на снегу. Не удержал капкан свою добычу: отгрыз волчара пару пальцев и ушел. Так и не взяли его. Хоть Михеич и обещался.
Мне ногу отгрызать или отрезать не пришлось. Так выдернул. Только в колене хрустнуло. Да в глазах потемнело.
То еще у меня везение. Не умер бы я от пробитого колена. От такого не умирают. Но жить долго и счастливо у меня не получилось бы. Я ж не мазохист какой.
Выдернул ногу из-под шипа, быстро выбрался на решетку и уже там занялся осмотром потерпевшего. То есть себя. Вроде ничего серьезного не повредил. Оперативное вмешательство не требуется. Колено гнется. И ноет. Ну поноет и перестанет. Могло быть и хуже. Похромаю, не без того.
Смешно, но штаны у меня целыми остались. Материал крепкий попался. Интересно, как он на горючесть? Проверить бы… «Когда меня в них не будет!» – это во мне осторожность проснулась. Вдруг здесь пожелания выполняют быстро и дословно?
Умостил девку на решетке и сам пристроился. Рядом. Придерживать, типа. Чтоб в дыру не вывалилась. Решетка крепкая – толпу выдержит – и собрана из брусьев. Сидеть на таких еще можно, но вот ходить… с особой осторожностью надо. Ноге провалиться между ними – раз плюнуть. Вот и не стал бродить по решетке. Сел возле дыры и ноги в нее свесил.
Дернуло так, что я сам чуть не вывалился. В дыру. С перепугу так в решетку вцепился, что аж зубы заныли. Словно ими я тоже цеплялся.
Потом начался плавный подъем. Как на лифте, в лучших домах. Я почти задремал. Почти. Но держаться не забыл. Торможение меня разбудило. Тряхнуло. Реально так. Не держался бы – слетел вниз и украсил бы пол. Своей дохлой тушкой.
«И пораскинул он мозгами на два квартала…»
Ну это вряд ли. Сколько ж это мозгов надо? Таких умных не бывает.
Это я с перепугу начал всякую ерунду молоть. Как глянул вниз, как представил, что было бы, свались я с верхотуры да на каменный пол, так и понесло меня.
Ладно, проехали. Вернее, приехали. Дальше – на своих двоих.
Ну кто на своих, а кто на чужом горбу поедет.
Это я на Тощую посмотрел. Весь подъем она проспала и продолжает дрыхнуть. Улыбается даже. Сны ей типа хорошие снятся. Оставить бы ее на месте, так ведь свалится. Пришлось брать это «сонное царство» и тащить куда подальше.
«Дурак ты, Лёха, хоть и добрый. Твоя доброта тебя и погубит». Это мне один умный говорил. И не шибко добрый. Земля ему пухом. Пришлось мне как-то выбирать между ним и его сыном, вот я и передоверил этого умника другому врачу. Сын выжил, хоть никто и не надеялся. Кроме его мамаши. Та в ногах у меня валялась перед операцией. А потом очень благодарила. И за детеныша, и за то, что стала богатой вдовой.
Может, я и добрый, но не совсем уж дурак. Вот положу Тощую в безопасном месте и пойду себе дальше. Путешествовать в ее компании?.. С такими нимфетками пусть самоубийцы путешествуют. Я лучше скорпиона за пазухой носить буду. Те только в сезон спаривания по-настоящему опасны.
И почему широкая тавровая балка на высоте такой ненадежной кажется? На земле я по ней с завязанными глазами пробегу. В момент. А тут сто метров каких-то, а будто полдня шел. Цыплячьим шагом. «И куда это мы крадемся?..» – сказал сам себе шепотом…
Весь мокрый я на финише был. Словно не девку тощую нес по прямой, а тяжеленный сейф на третий этаж. Спасибо, хоть колено не подвело. Скрипело, но работало.
Добрался до карниза и не сел – упал. Хватило б сил, сбросил бы сначала Тощую, а то дрыхла она на моем плече и просыпаться, похоже, не собиралась.
«Ну и черт с тобой, дрыхни. Уйду не прощаясь. По-английски типа. Вот отдохну, уложу тебя под стеной, и адью…»
Отдохнул и сделал как задумал. Оставил девку возле лестницы, а сам подниматься стал. Сначала возле стены держался, потом обвык – на средину вышел, даже вниз временами поглядывал.
Блин, какая все-таки живучая скотина – человек, ко всему привыкает! Когда-то у меня голова на карнизе пятого этажа кружилась, а тут выше шестнадцатого забрался и дальше поднимаюсь. Деваться-то некуда.
Лестница спиралью по куполу проложена, а он в поперечнике не меньше километра. Почти полный оборот я сделал, когда понял, что дальше хода нету. Будь у лестницы перила, я б еще рискнул, а без них идти по обледеневшим ступенькам… ищите другого дурака.
Одно непонятно: откуда лед взялся? На высоте вроде теплее стало и дыра в куполе уже недалеко, ветром в нее задувает, и вдруг такой облом.
Посмотрел я на ступени, рукой даже потрогал: не лед на них блестел. Сам камень. Как полированный. Или оплавленный…
Это какая же температура нужна, чтоб камень «поплыл»? И на хрена это делать? Как дальше-то ходить? Или тут у кого-то крылья имеются?
Потом глянул вниз и знакомую дыру разглядел. В решетке.
Мы, что ли, путь наверх перекрыли?
Может, и мы.
«Проверить бы эти камушки на радиацию…» – Мысль только шевельнулась в башке, а я уже топал обратно. Чего делает нормальный мужик, когда видит следы от реальной разборки? Правильно: разворачивается кругом и притворяется, что ничего не видел. Шибко любопытные живут меньше, чем просто любопытные.
Вот и я притворился, что меня заинтересовал проход ниже по лестнице. Арочный такой. И без всяких там дверей или решеток. Типа: заходите, люди добрые, берите, чего хотите, вход у нас рубль, выход – два.
Знаю я такие приколы, вот и прошел тогда мимо. А теперь деваться некуда, надо заходить.
Рубль на входе платить не пришлось. Блин, даже думать боюсь, чего будет на выходе!
Арка. А за ней стены из гладкого камня. Если и этот ход прожигали, то уж точно не мы с Тощей.
«Камень слева, камень справа, сверху, снизу тоже камень…»
Знакомая такая песенка, не помню, только, кто придумал ее. Но факелов в этом коридоре не наблюдалось. А вот освещение имелось. Почти интимное. Светилась полоса на стене. Справа. Тронул пальцем: не мажется и не обжигает. На след от краски похоже, люминесцентной. Глаза быстро привыкли к такому свету. Вроде ярче факела он. Уже и пыль под ногами разглядеть можно. Реально! Оглянулся и следы за собой заметил. А слой пыли толстый такой, словно я первый пешеход здесь на последние сто лет. Идти легко, похоже, коридор вниз ведет. Полчаса, наверно, шел, когда к перекрестку выбрался. Натрое разделился ход.
Постоял я, посмотрел и вдруг заржал во весь голос. Не ожидал такого от себя. Но как гляну на три прохода, так хохот меня разбирает, ну прям истерический. Это ж надо, вляпаться в ситуацию, как в анекдоте!..
«Направо пойдешь – в морду получишь, налево… прямо – тоже получишь, а на месте останешься – здесь морду набьем!»
Отхихикался я, поднялся с пола, отряхнулся (когда только в пыль уселся?) ну и прямо себе пошел. Надоело лево-право выбирать.
И почему люди так не любят темноту? Вот кроты обходятся без света – и никаких тебе клаустрофобий. А еще кроты не бывают упертыми. Решит вырыть нору в сто шагов – лишние четыреста копать не станет. А я сначала протопал сто, потом еще столько же, затем до полштуки решил довести, и все это в полной темноте, держась за стенку. Что за прикол, так измываться над собой? А когда увидел впереди слабый свет, то поворачивать обратно совсем уж ни к чему стало.
Все-таки любопытство – страшная сила. Многих нормальных мужиков погубило оно. Вот и я поперся на свет, как какая-то безмозглая мошка.
Ход вывел в большую круглую пещеру. Прямиком к яме. Из которой этот свет исходил. Большая яма, круглая. Слева или справа ее обойти еще можно. Если к стеночке прижаться и вниз не смотреть.
Но любопытство… Все оно, проклятое любопытство! Интересно же, чего такого в яме имеется и почему там свет не выключили?..
Сначала я подошел к краю. Осторожно. Вниз посмотрел. Ничего не понял. Нечему вроде светиться. Яма как яма. Глубокая, каменная. И пустая.
Еще присмотрелся. Купол эта яма напоминает. Тот самый, по которому я так и не поднялся. Только перевернутый. И немного меньше. Даже лестница имелась, извивалась она спиралью. Десяток ступеней вниз, оборот по карнизу, еще десяток ступеней, еще оборот, поуже, еще ступени… и так, похоже, до самого центра. А там чего, в центре-то?
Зачем мне понадобился ответ на этот вопрос? Брюхо от него все равно сытым не станет. Так нет же, начал спускаться. Осторожно. Медленно. С моим коленом быстро не походишь. Ступени узкие, карнизы тоже. Вырублены они в камне так, что с нижнего уровня не различишь верхнего.
Часть пути прошел и вдруг понял: не могу смотреть вниз – глаза слезятся. И боком идти не могу. Вот-вот, кажется, нога подвернется. Да и карниз уже стал. Может, задохлик какой и прошел бы здесь, а мне плечи мешают. А вернуться назад… не-э. Это как важное дело недоделанным бросить. Типа клиента посреди операции. В салфетках и зажимах. А самому кофе отойти попить. Мол, не уходи никуда, я скоро вернусь. Как обеденный перерыв кончится, так и…
Не-э, взялся за дело – доведи до конца. Отвечай за базар – или не базарь.
Короче, развернулся осторожненько и так, носом в стенку, спускаться стал. Шаги считаю. Обороты все уже наматываю. Немного вроде осталось. А одна из лестниц мне подлянку устроила… Последние ступеньки. Вот они, вижу их, а нога дальше не идет. Как в лед вмерзли эти ступеньки. Причем в такой незаметный, что его от воздуха только на ощупь и отличишь.
Одну ногу вперед – стоит… Вторую – подвернулась!
Как стоял, так и упал. Будто падать никогда не учился. И затылком, понятное дело, об этот самый «лед». С размаху. Так, что изображение пропало. На время. Но память не отшибло. Когда снова видеть стал, легко вспомнил, кто я, где и зачем.
Лежать на спине только жукам в кайф. Или черепахам. Но и тем быстро надоедает. Вот они и стараются перевернуться. Я тоже стал переворачиваться. Надо же посмотреть, чего такое подо мной…
«Проклятое любопытство. Не только кошку сгубило оно…»
Это была моя последняя мысль. А потом из тела ушло то, что уходит во время сна, обморока или смерти.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Я иду к свету. К узкой тонкой полоске впереди. Иду давно. Ноги привыкли к долгому подъему по ступеням. Я успел забыть, что двигаюсь по лестнице, а не по горной тропе. Ночью в горах не ходят. Я иду в темноте. Но не ночной – вечерней, надо мной нет звезд. Только узкая светлая полоса впереди. А под ногами слабо светятся ступени. Всегда три. Одну я уже прошел, на второй стою, а на третью только смотрю. И к таким лестницам я не привык: одним боком она врастает в каменную стену, другим обрывается в пустоту. Дрожащую и мерцающую. Туда лучше не заглядывать – глаза начинают болеть, а в животе ворочаться тяжелый и горький комок. Лестница похожа на веревку, уложенную кольцами. Или на Пояс Мюрту, которым он вытащил этот мир из колодца Гонта. Или на…
…винтовую лестницу. Только охренительно большую.
Странное место внизу. И опасное. Те, кто побывали здесь до меня, рассказывали о нем разное. Один видел танец демонов, другой нашел их сокровище, но не смог унести, третий слышал их голоса, только не понял, о чем они говорили.
Я тоже слышу голос и мало что понимаю. А еще я не помню свое Имя и забыл, зачем пришел в это место.
Блин, тут помню, там не помню – ты определись…
Я иду к свету. Давно и долго. Когда я совсем устал, сел на широкую каменную площадку, отдохнул и попил из фляги. Она старая, еще довоенная, и вода в ней всегда свежая и прохладная. Вот только осталось ее совсем немного. Надеюсь, я смогу отыскать воду наверху. И ее можно будет пить. Или найдется кто-нибудь, кто отведает ее прежде меня. После войны много плохой воды. Те, кто ее пил, умирали долго и страшно. Еще мучительнее и быстрее умирали только те, кто в ней купался.
Лестница привела меня к трещине в стене, узкой и длинной – я едва протиснулся в нее. Плащ пришлось снять и нести в руке. Мешка у меня не оказалось. Где и когда я потерял его – не помню.
Снаружи был день. Ночью я и не заметил бы выход. Прошел бы мимо, как проходил мимо больших дыр в стенах. На каждой площадке для отдыха есть такая, и все они ведут вниз, в странное место. А я искал выход. Я многое позабыл в том странном месте – не помню даже, как попал в него, но то, что мне надо покинуть его – это я помнил. Все мои воспоминания перепутались, как товары в мешке старьевщика, как…
…как вещи при переезде. Вроде знаешь, что должны быть, а фиг найдешь.
Вот и опять этот странный голос.
Когда-то меня учили, что если демон заговорит с тобой, надо притвориться глухим и немым – тогда он отстанет.
Снаружи был день. И пыль. Много пыли. Очень много. Только в одном месте может быть столько пыли, и название ему – Проклятая земля.
Я быстро закрыл шарфом рот и нос и вышел из трещины. Оглядываться не стал. Ступени за мной давно погасли. Как и сама площадка, на которой я отдыхал в последний раз.
День был жарким. Я остановился в тени огромного камня, с той стороны, где меньше трещин, и стал быстро делать качиру. Будь мой шарф из сурийского шелка, я бы и глаза спрятал от пыли, а так пришлось оставить узкую щель. Такие качиры носят ильты. И кто-то еще, не помню. Руки привычно справлялись с тонкой тканью, пока я всматривался и вслушивался в тихий знойный день.
Пыль. Она лежала под ногами на горячих камнях, что прятались под ней от солнечных укусов. Но я потревожил пыль, когда шел, и подставил камни солнцу. Пыль легла на сапоги, бледно-рыжие, выгоревшие, но еще крепкие. Пыль легла на одежду, простую, удобную, прочную, похожую на одежду для всех, кто ходит по этим камням. Пыль делает землю ровной и красивой. Прячет шрамы и ожоги, что уродуют ее. Когда-то эта земля была другой, но война искалечила ее. Не осталось ни травы, ни деревьев – только камни. Много камней. Будто все города и горы, что были на этой земле, разрушились и развалились. Остались только камни и пыль. Мелкие камни прячутся в пыли и притворяются, что их нет. А большие подпирают небо. Такое же пыльно-рыжее, как и все вокруг.
Под пылью прячутся не только камни. Ходить по этой земле надо очень осторожно – здесь много трещин. Есть маленькие – наступишь и не заметишь, встречаются и побольше – их легко перешагнуть, но попадаются и настолько огромные, что даже поал может провалиться. Иногда дня не хватает, чтобы обойти такую трещину. Многие из них забиты пылью. Ходить здесь без проводника опасно – ни один караван не ступит на эту землю. Только одиночки еще иногда рискуют. Но их становится все меньше.
Я заметил караван и прижался к камню. Одинокому путнику не стоит показываться на глаза неизвестно кому. Если стоять и не двигаться, то меня не заметят. Может быть. Если тропа не приведет их ко мне.
Караван небольшой, всего два десятка поалов, и только две кутобы. В них прячут особо ценный груз – невольницу, за которую могут много заплатить. Иногда в кутобах едут богатые путники. Они готовы терпеть жару, только бы укрыться от солнца.
Караван все ближе. Я вижу, как слабый ветер заносит его следы. И опять земля кажется ровной и красивой. Но путникам нет дела до исчезающих следов, они не оглядываются. А Идущий Первым смотрит вперед, иногда вверх и намного реже – по сторонам. Его дело вести караван и уберечь от проклятия мертвых. От живых караван защитят другие.
Первым идет проводник: Читающая Путь, Читающая. Среди проводников давно нет мужчин. Еще с последней войны.
Их народ жил здесь до войны. Живет и теперь. Те, кого не убили. Когда-то это была Запретная Земля, и караваны ходили другими дорогами. Теперь сами дороги стали запретными и опасными. Но караванам надо ходить, и они идут по Пыльной, или Проклятой, земле. Так называют ее, когда проводник далеко и не может услышать. А те, кто идет с караваном, не говорят плохо о Читающей и ее земле. Чтобы не обидеть и выбраться живыми из Пыльной земли.
Караван направился в мою сторону! Он уже так близко, что мне видно белое пятно на ноге первого поала.
Я могу вернуться в странное место…
…Если найдешь вход. И если тебе дадут уйти, придурок! Раньше надо было дергаться, а не чесать яй…
…А могу пойти с караваном. Читающим нет дела до одиноких бродяг, а с охраной иногда удается договориться. На весь караван только шестеро охранников. Еще один мечник им не помешает. Если не просить большую долю с оплаты, то почему бы им меня не взять? Можно и самому заплатить, как сделали те, кого охраняют, но не хочется тратить последние сабиры. Их в поясе совсем немного осталось. В одиночку тоже можно идти… Если караван вдруг свернет, не дойдя до моего камня. Но с проводником путь быстрее и надежнее. И воду они умеют находить. Чистую.
Читающая остановилась шагах в десяти от меня. Высокая, худая, в длинном выгоревшем плаще. Лицо, как и у всех, закрыто качирой. Настоящей, из сурийского шелка. Тонкая ткань перед глазами, а выше и ниже – плотная и непрозрачная. Плечи и шея прикрыты, кисти впереди утяжеляют повязку и не дают ветру ее задирать. Такая качира стоит десять сабиров – больше, чем упрятано в моем поясе. Но даже она не защищает от пыли. Она скрипит у меня на зубах, ложится на закрытое качирой лицо, – мельчайшая, легкая, как драгоценная сурийская пудра, что делает золотистой кожу тойя и Старших норторов, – пыль вездесущая. И от нее нет спасения и нет укрытия. Ее нельзя победить, к ней можно только привыкнуть.
Говорят, что Читающие питаются пылью своей Земли. И эта пыль дает им огромную силу. Никто не знает предела сил Читающей. У нее нет поала, и весь путь она проходит пешком. Она встает раньше всех, а ложится, когда все уже спят. Она мало ест и пьет и не несет с собой запас еды и воды. Может долго стоять неподвижно, чтобы обмануть пыльных демонов. И даже в самую жару не ищет спасения в тени. Не снимает свой плащ ни днем, ни ночью, а на привалах сидит, завернувшись в него. Спят Читающие или нет, тоже никто не знает. Как и то, какое тело они прячут под одеждой. Даже тот, кого Читающая сделает своим Избранным, ничего никому потом не рассказывает. Хорошо, если не станет гайнулом. Сразу после войны таких Избранных находили мертвыми и сильно изуродованными. Читающих тогда тоже часто убивали. И называли их по-другому – Иоп-Ха – подстилка демонов.
Читающая нагнулась, подняла камень – маленький, меньше кулака, и покатила в мою сторону. Я прижался к неровному боку глыбищи и стал дышать тихо и редко. Меня пока не заметили. Если примут за демона, то натравят поала. Эти глупые твари топчут все, чего боятся их самки. Читающая сумеет отличить демона от человека, но она может и промолчать. Что ей до меня? Я – не Избранный. Но даже он нужен ей ненадолго.
Камешек покатился, подпрыгивая, по пыльной, неровной земле и вдруг исчез. Только след остался в пыли. Между двумя глыбищами. Рыжими, истрескавшимися, обветренными. Может, в трещину попал или в ловушку. Много их осталось после войны. Только Читающие умеют замечать эти ловушки. Или вынюхивать.
Один из охранников слез с поала и подошел к Читающей. Скорее всего это был кипан. С остальными она не станет разговаривать. Да и сами они побоятся часто мелькать возле ведущей караван. Кто знает, кого она может выбрать?
Я не слышал, о чем кипан говорит с проводником. Такое часто бывает в Пыльных Землях. Когда в трех шагах не разобрать голоса попутчика. А иногда бывает слышно и видно то, что случилось в двух днях пути. Или случится.
Читающая опять покатила камешек, и снова он исчез, не коснувшись земли.
Значит, не трещина – ловушка.
Кипан кивнул и вернулся к своему поалу.
– Что там? – услышал я вдруг голос. Молодой совсем. Уже не детеныша, но еще не мужа.
– Демонова пасть.
Это значит, еще одна ловушка Пыльной Земли. Это когда на ровном месте, днем, путник вдруг может исчезнуть – сам или вместе с поалом – и никто его больше никогда не увидит. Ни живого, ни мертвого. Будто демон проглотил. Сколько раз я уже видел такое! А если демон большой и голодный, то он может проглотить половину каравана. Ту, что дальше всего от Читающей. Такое я тоже встречал. Удача тогда не отвернулась от меня – я был среди тех, кого не схарчили.
– И сколько нам здесь стоять? Что эта говорит? – Это произнес все тот же молодой и нетерпеливый голос.
Кипан и тот охранник, что держал его поала, стояли рядом и разговаривали. Они находились шагах в пяти позади Читающей, а я слышал их!
– Говорит: «Жди!» – Голос у кипана хриплый, спокойный, это голос мужа, привыкшего командовать.
– Я-то подожду. Но сколько еще ждать? Крант, ты бы спросил у нее. Может, устроим привал?
А молодой, похоже, сын кипана или кровная родня. Охранник не станет так смело говорить со старшим в отряде. Фырканье кипана я тоже услышал. И понял, над чем он смеется. Читающая всегда останавливается молча и неожиданно. И всегда идет шагов на пять впереди каравана. Чтобы все успели остановиться вместе с ней. А тот, кто обгоняет проводника, долго не живет. В Пыльных Землях хватает ловушек. И тварей, готовых сожрать торопливого и неосторожного.
Тот, кто давно ходит с караваном, знает, что проводник никогда не говорит о привале, пока караван идет, и что остановок всегда больше, чем привалов, и глупо спрашивать, почему караван остановился. Если бы можно было идти, он бы не стоял. Значит, впереди есть опасность, видимая только Читающей. И надо ждать, пока проводник высмотрит новую тропу среди трещин и огромных глыб, готовых осыпаться и похоронить под камнями караван. Или просить Мюрту, чтобы тропа быстрее отыскалась, глыба не обвалилась, а путникам не пришлось бы сражаться невесть с кем.
Я знал так много, словно часто ходил с Читающими. Но охранял ли я караван, или был среди тех, кого защищают, – не помню. Трудно вспомнить, когда в голове все так перемешалось…
…как после реального отмечалова.
Опять этот голос! А я думал, что демон отстал от меня, что он не может уходить из странного места.
Читающая покатила еще один камень. И он добрался до моей ноги, оставив след в пыли.
Ведущая караван заметила меня и замерла, как будто окаменела. В своем выгоревшем пыльном плаще она стала похожа на обломок скалы, каких много вокруг. И вглядывалась в меня так долго, будто видела мое прошлое. Или будущее. Неподвижная и молчаливая, как каменная глыба, возле которой я стоял.
Похоже, девка напрашивается на знакомство.
Сказал демон и вдруг запел:
Я гляжу на тебя,
Мой маленький
И хочу я тебя,