Плахотникова Елена. Ларт Многодобрый

   – Крант, ты заболел?
   Качает головой. Нет, мол.
   Ладно, может, модно среди норторов так. Или гардероб он свой решил проветрить. Меня не просит кутаться, и за то «спасибо».
   – Так мы в горах, получается?
   Кивает. Молча.
   Кручу башкой. Глазею по сторонам. Камни, песок, небо, облака. Между ними Дорога.
   Или с моими гляделками чего-то не то случилось, или я не понимаю местных приколов.
   – Ну и где горы?
   Крант показывает на ближайший камень, потом на соседний, а потом делает округлый жест, будто гребет к себе чего-то от самого горизонта.
   Типа все, на что ты смотришь, Лёха, это горы. Ну а чего ты вместо них видишь, я прям даже и не знаю.
   – И это тоже гора?
   Показываю на камень метрах в двух от Дороги.
   Крант кивает. Молча.
   А камень меньше футбольного мяча будет.
   Получается, стояли себе горы, никого не трогали, а потом кто-то взял и песочком их засыпал. До самых верхушек. Это сколько же песка понадобилось?..
   Спросил.
   – Это пепел.
   Я едва расслышал Кранта.
   – Пепел?!
   Молчаливый кивок и явное нежелание общаться дальше.
   Ну я поискал и нашел другой объект для общения. Марлу. И на привале получил еще кусочек информации. Маленький такой. Обгрызенный со всех сторон.
   Окраинные горы в натуре, засыпаны пеплом. Воевали здесь кирлы и дарсматы. Никто уже не помнит, из-за чего они сцепились. Не поделили чего-то по-соседски. Летучими они были. Одни над морем жили и в самом море, другие над горами и в горах. Потом, наверно, решили, что им тесно в одном мире, ну и устроили войнушку. До победного. И до полного истребления соседей.
   Победили все. Проигравших не осталось.
   Даже тех, кто бы помнил, как они выглядели. Только смутные упоминания в полузабытых легендах и древних песнях.
   – А ведь этих горе-вояк было до хрена и больше. Это сколько же пепла надо, чтоб засыпать горы!..
   – Я слышала старую песню… – Марла пару секунд молчала, потом заговорила уже другим голосом и с другим ритмом: – «… Поднялись в небо зеленокрылые дарсматы, и полдня не видела земля солнца. На день закрыли землю от солнца синекрылые. Три дня дрожала земля во тьме, пока сражались с черными крыланами краснокрылые. А когда пал последний защитник и враг уже торжествовал победу, взмахнула Великая Мать крылами, открыла свой карающий глаз, и закричало небо страшным криком, и стало небо огнем. Застонала вода в море и тоже стала огнем. Все враги сгорели в этом огне. Но нет больше жизни в Море Улхи. И над морем жизни нет. И возле моря никто не живет…»
   Марла вдруг замолчала, посмотрела на меня, словно только проснулась, и быстро-быстро стала жевать.
   – А Море Улхи – это где? – спросил я, когда она собралась уходить.
   Взмах левой рукой – и Лапушка убежала.
   Блин, все вели себя так, будто за каждое лишнее слово тут давали год строгого режима. Без права переписки.
   Я потом глянул несколько раз в сторону моря, но моря там не увидел. Больше всего это напоминало тяжелые грозовые тучи у горизонта. Или далекие горы в тумане. И тоже у горизонта А в последний раз эти тучи-горы сложились в горбатую старуху. Она сидела, подтянув колени к груди, покачивалась взад-вперед. Смотрела закрытыми глазами в небо и шептала, шептала…
   – Господин… – Малек подергал меня за локоть, и я отвернулся от старой карги.
   – Чего тебе?
   – Господин, что случилось с твоими детьми?
   – Малек, у меня нет детей!
   – Но ты говоришь: «деточки мои, деточки…»
   – Тебе послышалось! Понял?
   – Да, господин. Но ты плачешь…
   Я мазнул ладонями по щекам. Мокрые, блин.
   – Это мне в глаз чего-то попало. – Размазал сырость шейным платком и опять рыкнул на Малька, будто он в чем-то виноват: – И вообще, я спать хочу, а ты…
   – Нельзя здесь спать, господин, – зашептал пацан, склоняясь ко мне и озираясь. – Вот выйдем из опасного места, тогда и… Я сам слышал, как Первоидущий говорил: настоящий привал и сон, когда закончатся Окраинные горы.
   – Ну и когда они закончатся?..
   – Скоро. Совсем скоро.
   – Это тебе тоже караванщик сказал?
   – Не мне. Но я услышал.
   – А он тебя видел?
   – Не знаю, господин.
   – Ну и какого хрена ты возле него отирался?
   Пацан отвел глаза и стал активно копошиться под плащом.
   – Вот, господин. – Мне в руки сунули маленький кувшинчик. – Это тифура.
   – А я не засну от него?
   – От красного сразу не засыпают.
   – А потом?
   – Потом горы закончатся.
   – Ладно. – Открыл, хлебнул: вкусно! – Спасибо, Малек.
   Он кивнул и отъехал. Потом вернулся, тронул за локоть.
   – Ну?..
   – Господин, не надо смотреть в ту сторону. Не смотри больше…
   Я уставился на пацана во все глаза. Даже вино проглотить забыл.
   – У тебя лицо тогда странное становится, господин. Страшное.
   Чем дольше я смотрел, тем сильнее Малек сжимался и втягивал шею.
   – Ладно, свободен.
   Ничего умнее мне в голову не пришло. Двое суток без сна как никак. Да еще в седле.
   Тифуру я допил. В ту сторону больше не смотрел. Пустую тару отдал пацану. Этот придумает, чего с ней сделать. Спать мне не перехотелось, но терпеть можно было.
   Дотерпел до утра. И до настоящего привала. Среди камней и зеленых кустиков. А перед сном еще и с Первоидущим поговорил. Он больше не шарахался от меня. Наоборот. Сам пришел и тифуру принес. Кувшин у него куда больше, чем у Малька, оказался. Ну оно и понятно: я ведь не сам-один пить буду.
   Караванщик пришел поблагодарить меня. За то, что провел его по Верхней Тропе.
   Я решил, что мужик переутомился, спутал меня с кем-то. Ну как я мог кого-то куда-то вести, если сам на этой тропе первый раз. Да и то в середине строя отирался. И почему обязательно по Верхней, что, Нижнюю Тропу на техосмотр закрыли?
   Думал, отделаюсь шуткой. Поймет ее караванщик или нет, мне по фигу. Но свалит он по своим караванным делам, а я смогу отоспаться.
   Ага, прям так и сразу!..
   Мужик пришел плотно пожевать и пообщаться. Намолчался, похоже, за двое суток, вот и решил оттянуться по полной программе. А мое согласие и активное участие ему для этого не требовались.
   Так я узнал, что Верхней Тропой пользуются чаще, чем Нижней. Потому что Верхняя ведет в Урламбу, а Нижняя – в Другую Землю. Там Первоидущий никогда не был. И что это за Земля такая – не ведает. Знает только, что лежит она за морем и за проливом. Сначала Море Улхи, потом Гремящий Пролив. А Нижняя Тропа потому и называется нижней, что ведет под морем и под проливом. Можно в Другую Землю попасть и на корабле, но придется идти без поалов. А Первоидущий – не купец, его дело караваны водить, а не с товарами по морям болтаться. Нет, в Море Улхи корабли не заходят. Там нет воды. А что там вместо воды, никто не знает. Потому что никто не смог вернуться и рассказать.
   Верхняя Тропа на вершинах гор проложена, вот ее и называют так. Боги построили ее. Давно. Теперь так строить не умеют. Даже Повелители Врат. Хоть говорят, что они все могут. А Тропа не каждому покорится. Без проводника по ней можно бродить до самой смерти, но так и не выйти из Окраинных гор. Даже с проводником есть риск заблудиться, если Тропа не захочет пропустить. Так в прошлый раз Первоидущий наткнулся на караван. А в нем только мертвые. Устроились, похоже, на привал, уснули и не проснулись. Даже поалы умерли во сне. Вот когда упокоили всех как полагается, тогда и выход сразу нашли.
   «Не любит Улхи непорядка в своем доме, хоть и разрешает бескрылым заходить в него». Так проводники говорят. Первоидущий запомнил и мне повторил.
   А проводник у Верхней Тропы будет. Обязательно. Сколько раз говорили про сгоревшие деревни у Окраинных гор, и столько же раз это не было истиной. Как-то Первоидущий хотел решить эту загадку, но Мудрая запретила ему говорить с жителями деревни. Заглянула в его мысли и приказала молчать.
   «Не ссорятся с Матерью проводников те, кто живет Дорогой».
   Так и не спросил ничего Первоидущий тогда. Хоть и любопытно ему было. Может, из-за любопытства проклятого и пришлось идти без проводника в этот раз. Самому решать, куда свернуть и где остановиться. Или вспоминать, что и как делали проводники раньше. А если не получалось, тогда – к Многодоброму за помощью (то есть ко мне). И ничего спрашивать не надо. Только побыть рядом со мной, и память сама собой восстановится.
   Так и вышло, что я помог караванщику, хоть ничего вроде не делал для этого. А он подумал и решил, что плату проводника мы можем поделить между собой.
   Ну выпили на честно заработанные деньги за то, чтоб старая Улхи была добра к нам, бродягам. Потом еще за чего-то пили, потом еще… Когда кувшин опустел, Первоидущий послал за вторым. И начал рассказывать какую-то историю. Но я к тому времени уже дремал с открытыми глазами. Помню, спросил: похожа ли та, кого я снял с колеса, на Мать проводников, но чего мне ответили и когда «дорогой» гость свалил на фиг, не помню.
   Проснулся я в своем шатре. Сам. А пальцы намертво сжаты на горле… кувшина. С тифурой. И он почти полный.
 

24

 
   Получилось все, как в дурацкой частушке трехлетней давности. Не ожидал, что смогу вспомнить ее, но… напомнили. Как она звучала? Глупо. И тогда, когда ее пел пьяный гармонист на какой-то ярмарке, и теперь, когда я тихо рычу ее, покачиваясь в седле:

 
Пролетало НЛО
И по шее мне дало.
Я спросил: «Кто это бил?»
И по морде получил.
 

   Вот только я получил не по морде, а в глаз. А он взял и заболел. Потом еще и воспалился. Промывания и комбинация из трех пальцев ему почти не помогали. Если по-нормальному, то к окулисту надо идти. Но здесь у меня нету знакомого глазника. Как быть, чего делать? Ну пришлось самому себе лечение придумать: много пить и много плакать. Мужики не плачут? А как еще убрать из глаза то, чего не вытряхивается и не вымаргивается? Но вначале я посоветовался с Крантом. Так он предложил больную гляделку удалить. Быстро и безболезненно обещался сделать для меня. Я, конечно, поблагодарил его за заботу, но от операции отказался. Пока. Ну не люблю я такие радикальные методы. Вряд ли получится новый глаз себе отрастить. Вот и строю из себя одноглазого Одина. Третий день подряд.
   Один стихи, говорят, писал. Так и я накропал несколько строк. Правда, получилось не очень… Потому как без мата.

 
Льются слезы рекой.
То песчинка в моем глазу,
Как в ракушке жемчуг, лежит.
 

   Вот если б эта «ракушка» не болела так! Вообще был бы кайф. А то…

 
Солнце скоро сядет,
Но боль не уходит.
Соленый вкус у моих слез.
 

   Вот и рычу на всех. Малек и Крант держатся рядом, но стараются не попадаться на глаза. Точнее, на один глаз. Тот, что еще хоть что-то видит. За эти дни Малек с Крантом хорошо напрактиковались. Прям незаметные и незаменимые стали. Колдун тоже третий день не вылазит из своих носилок. Даже ест внутри. Остальные обходят меня по самой дальней траектории. Боятся, значит, уважают? По мне, так и меньшего уважения хватило б…
   Блин, и никаких бытовых травм за эти дни! Словно я один решил отболеть за весь караван.
   Я опять снял повязку, чтобы глаз промыть. И на мир им посмотреть. Ну увидел вытянутую руку на этот раз. Свою. И то как в тумане, красно-багровом. И тут же колонну заметил. Что между небом и землей распоркой встала. И прострел от затылка до переносицы получил. Сразу же. А в глазах у меня потемнело. В обоих.
   – Малек… – позвал, когда голос ко мне вернулся. Человеческий. И выть перехотелось.
   – Я здесь, господин. – Откуда-то из-за спины.
   – …Рысью к Первоидущему! Скажи, мне римусо приглючился.
   Уже через минуту караванщик был возле меня. И только одно спросил:
   – Откуда?
   Ну показал я ему направление, а дальше – не моя забота. Я как тот петух: прокукарекал, а ты хочешь – вставай, хочешь – еще сны смотри.
   Лучше б мне этот смерч приглючился. Все лечебные процедуры пришлось отложить и поиграть в игру «Обгони ветер».
   Двух поалов у нас утащило. А еще четверых камнями побило. Зацепил-таки римусо хвост каравана. Камни были мелкие, зеленые. И острые, как наконечники стрел. Звери – ничего, похромают и оклемаются. А вот груз здорово попортило. Воду те поалы везли.
   Это мне Первоидущий потом сказал. Вместе со спасибо за предупреждение.
   – Блин, что ж так не везет твоему каравану?! – спросил я, катая в руке зеленые стекляшки.
   – Почему «не везет»? Мы живы, товар цел. Еще вот товара получили. – Это он о стекляшках. Оказывается, дорогая и редкая штука они. И идти за ними надо аж в Другую Землю. – А-а, Многодобрый про бури и грозы чего-то спрашивал?.. Так это нормально! После каждого Прихода они бывают. Такими вот внезапными. А через три-четыре сезона все в норму придет. Тогда и без Видящего караван можно водить. Первому каравану всегда трудно.
   – Так какого хрена тебе дома не сиделось? Чего первым понесло?
   – А тебе, Многодобрый?
   – Ну у меня особый случай.
   Не говорить же мужику, что я и сам пока не знаю, куда и на фига топаю. Типа так получилось, не виноватый я! Не поймет. Или дураком посчитает. И будет прав, как ни противно это признавать.
   – И у меня случай особый. Я первым не пойду, кто-то другой пойдет… – Караванщик замолчал. Только погладил себя по животу. Задумчиво так.
   – Ну конечно. И всю прибыль он сложит в свой пояс.
   Моя насмешка для мужика, как гром для глубоководной рыбы.
   – Ты – Видящий, не я. Что мне тебе объяснять?..
   – Ага, Видящий я… с одним-то глазом.
   – Прости, Многодобрый, я слышал, что есть среди Видящих те, кто выжигает себе глаз, чтобы лучше видеть.
   – Спасибо, это не мой метод! Пусть я лучшим целителем буду, чем лучшим Видящим. Я не жадный: из двух зол выберу меньшее.
   – Еще раз прости, Многодобрый, но говорят… – караванщик оглянулся, склонился ко мне и зашептал: – … говорят, Многомудрый не выбирает. Это его выбирают.
   – Откуда ты узнал?!
   Я даже про больной глаз забыл. Но он мне быстро о себе напомнил.
   – Что?
   – Что я… вот блин… – Прижал ладони к лицу, покачался взад-вперед, будто это могло уменьшить боль. – Ну что я – это он. Откуда узнал?
   – Я не знал. А ты… Он?? – И отодвигаться мужик начал Осторожно. Как от спящей змеи. А рожу его перекошенную я и сквозь пальцы разглядел.
   – Да пошутил я, Идущий Первым, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь?
   – Ну и шутки у тебя, Многодобрый.
   Но мужика, похоже, попустило. Надо б с Крантом поговорить: чего это Многомудрого так боятся?
   – Шутки мои не нравятся?.. Так болею я сейчас. Вот и шутки… Хочешь других – к колдуну сходи.
   – Наш Великий третий день животом изволит болеть. Так я лучше к жене пойду. Дни одиночества начались у нее.
   – Или Марлу проведай.
   – У нее тоже?! Теперь понятно, почему поалы от нее шарахаются.
   – А они шарахаются?
   – Чуть груз не теряют. И охранники на бросок копья к ней не подходят.
   – Да-а-а, «весело» день у нас начался. И обед ничего себе прошел. Кстати, мы обедать будем?
   Пока глаз не дергает, и о жратве можно поговорить.
   – Уже готовят, Многодобрый.
   Я принюхался. Пахло дымком и свежим мясом.
   – Что за дичь?
   – Нашлись наши поалы. Недалеко их унесло. Ну и…
   – Правильно. Не пропадать же добру. Уж лучше мы их съедим, чем кто другой. И на халяву.
   – Ты самый мудрый Видящий из всех, о ком я слышал!
   Караванщик опять погладил халат на животе. А под ним – я точно знаю! – широкий и туго набитый пояс прячется.
   – Мужик, ты так хорошо обо мне говоришь… Не иначе еще вопрос имеется.
   – Ты самый видящий из всех Видящих!..
   – Короче, чего спросить хочешь?
   – После обеда я хотел бы поговорить с Многовидящим о воде.
   Типа ты сначала поешь, расслабься, а потом я тебя тепленького и сытого…
   – До обеда еще далеко, говори.
   – У нас осталось мало воды…
   Похоже, словесные кружева закончились.
   – То, что мало, это я уже слышал. Дальше что?
   Ну обрисовал этот хитрован ситуацию. Дня четыре придется топать обратно. К тому колодцу, где мы «заправлялись» в последний раз. И столько же к другому источнику воды. Но тот уже в стороне от Дороги. Вот и думай-гадай, Первоидущий, куда направить своего поала.
   – Ладно, давай думать вместе. Логически…
   – Как?! – Караванщик в седле подпрыгнул. Будто укусило его седло.
   – Короче, просвети меня, одноглазого… Как там у нас римусо проходил?
   – Так, так, потом через Дорогу. – И Первоидущий изобразил замысловатую траекторию.
   – Колодец, что возле Дороги, он мог зацепить?
   – Мог. Римусо быстро бегает. То, что мы прошли четыре дня, он…
   – Так, с этим мне ясно. А до другого колодца он мог дотянуться?
   – Нет. Он не с той стороны…
   – Ну и в чем вопрос?
   Караванщик еще раз ощупал пояс под халатом.
   – Скажи, Многовидящий, а ты видишь там что-нибудь?
   «Там» – это значит вправо от Дороги и четыре дня прямо к горизонту.
   – Честно? Ни хрена я там не вижу.
   – Вот и хорошо! Значит, идем к оазису.
   Оазис я увидел через четыре дня. Обоими глазами.

 
Боль ушла.
Мой одноцветный мир
Всеми красками вдруг засверкал!
 

25

 
   – Да, я звал тебя, Идущий Первым. Знаю, у тебя много дел. Но, думаю, тебе будет интересно: здесь цветет Тиама.
   – Откуда ты?..
   – Вижу.
   Мужик резко сел на землю. И стал, как рыба на берегу, хватать ртом воздух.
   – Эй, чего это с тобой? Ноги или сердце?..
   Склонился к Первоидущему, а тот от меня на заднице отползает. Еще и смотрит так, будто я его покусать могу.
   – Спокойно. Все остаются на местах. Слышишь? Никто тебя не обидит. Не бойся. Говори, чего случилось? Говори…
   Не знаю, сколько я болтал эту ерундень, но мужик таки успокоился. Тереть халат о землю перестал. И в глазах какой-то осмысленный блеск появился.
   – Ну а теперь, может, поговорим?..
   Караванщик кивнул.
   – Тогда я слушаю.
   – Прости, Много… – остаток приветствия заглушил кашель. Кашлял не я. – Мне говорили, что увидеть цветок Тиамы и остаться живым может только его служитель.
   – Ну и?.. – все еще не въехал я.
   – Ты видел цветок и ты живой.
   – Ну? – Пусть он сам скажет. Если решится. Делать чужую работу я не собираюсь.
   Решился. Вдохнул побольше воздуха и… прошептал:
   – Ты служишь ему.
   Смелый мужик. И сообразительный.
   – Ну служу. Дальше чего?
   – Давно?
   Кажется, караванщик ждал, что я стану все отрицать. Я его еще раз удивил. Наверно, от неожиданности он и ляпнул свое «давно?».
   – Давно служу. Еще до встречи с тобой.
   – Как же ты…
   – Идущий Первым, мы будем дело делать или мою биографию обсуждать? Учти, ветер может и перемениться.
   – Ветер?..
   – Тиама ведь пахнет. Нанюхаемся, и тогда всем писец.
   – И тебе?
   – Я видел цветок другого Тиамы.
   – А как же ты узнал про?.. – Мужик начал подниматься.
   – Лепестки в ручье.
   Большой белый лепесток качался на воде. А в нем, как в лодке, расположились маленькая желтая птичка и черный жучок. Птица не взлетела, когда лепесток поднесло ближе к нам. Жук тоже не двигался.
   – Видишь?
   Караванщик зажмурился:
   – Нет. Не хочу.
   – Не бойся. Один взгляд не сделает тебя его слугой.
   – Не хочу.
   В голосе прибавилось твердости. Или упрямства.
   – Не хочешь как хочешь. Но прикажи не пить из этого ручья.
   Я остался один. Течение колыхало «кораблик смерти», а тот зацепился за тонкие травинки, торчащие из воды. На берег быстро выбралась ящерка и замерла, не добежав до моих сапог. Еще две ее сестрички вылезли из воды. Метров за десять от меня. Эти спрятались в кустах. Ниже по течению весьма активно шевелилась трава. А на камнях мелькало то синее, то коричневое тельце. Кажется, там кто-то спешно эвакуировался из воды. Может, еще не слишком поздно.
   – Много… уважаемый…
   Вернулся Первоидущий. Вид у него был настолько озабоченный, что мужик забыл бояться.
   – Та-ак, похоже, кто-то нахлебался воды…
   Я не спросил, но мне ответили:
   – Двое рабов и пятеро поалов.
   – И они уже?..
   – Рабы подохли до моего прихода, а смерть поалов я видел. Это… – Караванщик отвел глаза, скрипнул зубами. – Пусть так же подохнут мои враги!
   Мертвые поалы – это плохо. Если грузовые – придется распределять их поклажу между остальными. И терять время, которого у нас нет. Если верховые, тоже не очень хорошо. Пешком по пустыне далеко не уйдешь.
   – Блин, а как мой Солнечный?!
   – Его не поили.
   – Слава богу!
   – Много… уважаемый, это не все.
   – Ну? Чего еще?
   Никаких трагедий я, признаться, больше не ждал. Но караванщик «обрадовал» меня:
   – Я приказал набрать воды…
   – И набрали из этого ручья?!
   – И из этого тоже.
   – Блин!
   – И это не все.
   – Говори.
   Это слово я выдохнул уже с рычанием. Мужик дернулся, но остался на месте.
   – Все буримсы сложили вместе. И я не знаю, оставлять их или…
   – Надеешься, только этот ручей отравлен?
   – Не знаю. Но без воды мы…
   Договаривать он не стал. И так ясно, что без воды нам всем хана.
   – А с колдуном ты говорил?
   – Мудрейший склоняется перед силой Тиамы и не станет беспокоить его по такому ничтожному…
   Ясненько, наш рыжий в это дело решил не вмешиваться. Мудрый в общем-то поступок. Кто не делает ни фига, тот и не ошибается.
   – Идущий, а на сколько нам хватит воды? Без этих мешков.
   – На день.
   – А если уполовинить норму? Это реально?
   – Да. Я уже взял половину нормы. День. И не все переживут его.
   – И за этот день мы до следующего колодца не дойдем, я правильно понимаю?
   – Да, Много…
   – Сколько до него?
   – Пять дней. Если удача будет с нами.
   – Знаешь, Идущий, чего-то затылок у меня ломит. С утра. Наверно, к буре.
   – Блин! – (Интересно, мужику просто слово понравилось, или он понял, чего оно означает.)
   – Понятное дело, что блин, – согласился я. – Похоже, то еще попадалово. Ладно, идем, посмотрим на эти мешки. Может, придумаем чего-нибудь.
   – Я уже думал.
   – Пробовать?
   – Да.
   – А рабов хватит?
   – Если яд во всех буримсах…
   – … То останемся без рабов и без воды, так?
   – Да, Многомудрый.
   Мужик таки сказал это. Не ожидал, что он решится.
   – Вот что, Первоидущий, не надо вешать на меня этот титул!
   – Но ты служитель Ти…
   – Идущий Первым! Ты этого не говорил! Я этого не слышал! Все понятно?
   – Да, Много… добрый и уважаемый.
   – Так уже лучше. Идем к твоей воде. Пока без тебя ее не начали пробовать.
   – Без приказа не начнут, – уверенно заявил караванщик.
   – Я и такой приказ не спешил бы выполнять.
   – Ты ослушался бы приказа?!
   – А вдруг последует команда «отставить!»… – объяснил я.
   Мужик настолько удивился, что на секунду забылся. И то, что на ручей смотреть он не хочет, тоже запамятовал. Плывущий вниз лепесток мы провожали в четыре глаза.
 
   Караванщик оказался прав: никто не рвался в герои. Рабы сидели на корточках и отдыхали. В тенечке. Поскольку никакого другого приказа не получили. Чуть дальше, но тоже в тени, лежали мешки с водой. Буримсы. Лучшие буримсы делают из шкуры (или из кожи?) стумы. Вода в таком мешке может сезон храниться. А в самом дешевом уже через день задыхается.
   За четыре дня мы почти все буримсы от воды освободили. А когда смогли наполнить, то какой-то «гений» их в кучу сложил. Вместо того чтоб сразу на поалов грузить. С одной стороны – хорошо, – разгружать не придется, а с другой… те же яйца, только в профиль. Отравленную воду все равно надо как-то отделять.
   В куч-амале буримсы были всякие. И не меньше половины – стумных.
   Да, убытки кому-то светят неслабые. Плюс три грузовых поала… Плохо дело. Хотя могло быть и хуже. Пять грузовых, к примеру. И, судя по следам, нелегко эти звери умирали. Очень нелегко.
   – Никого не зашибло?
   – Нет. У двоих только пальцы…
   – Опять?! Поводья отпускать надо быстрее. И когда только эти кретины научатся?
   – Они не из моих погонщиков.
   – Я рад за тебя, Первоидущий.
   – Спасибо, Много… добрый. – Тяжело дался мужику этот мой титул. Но скажи он тот, что вертится у него на языке, и начнется паника. Все равно что крикнуть «бомба!» в переполненном автобусе. Побегут все и сразу во все стороны. Здесь почему-то считают, что служитель Тиамы так же опасен, как и Тиама во время цветения. Умные люди не так суеверны. Они могут даже находиться в обществе служителя. Какое-то время. Но между его прикосновением и харакири выбирают почему-то харакири.
   – Идущий Первым, а ты позаботился о товарах?
   – Их уже перегружают на моих поалов. Да будут неутомимы их ноги и крепка спина!
   – На твоих? За часть товара или процент с продажи? – Сначала спросил, потом подумал: а оно мне надо? Ну делает мужик свой маленький бизнес. Как может. Ну и пусть себе…
   Лицо караванщика стало подозрительно задумчивым.
   – Скажи, Многодобрый, ты в прошлой жизни был купцом или Первоидущим?
   – А ты? В этой?
   – Первоидущий не может продавать товары…
   – Но что мешает ему везти свои товары в своем караване?
   – Ничего, но…
   – А если у Первоидущего есть знакомый купец в караване, с одним поалом груза, то что помешает купцу продать еще два груза, если Идущий Первым его очень попросит?
   – Ничего, Многодобрый, совсем ничего. Но ни один Первоидущий не берет с собой знакомого купца…
   – Почему?
   – Не знаю. Никто не делал этого. И не делает.
   – Что, сдаете весь товар оптом и за полцены?
   Мужик горестно вздохнул:
   – Иногда три части из пяти отдавать приходится.