Платов Леонид. Архипелаг Исчезающих Островов (Повести о Ветлугине - 1)

   - Слова? - удивлялся я. - А они сами приходят в нужный момент. Да и не в словах дело, Андрей. Прикосновение решает, длинный ответный взгляд, интонация...
   Я излагал это с глупо самодовольным видом и, так сказать, в популярной форме, снисходя к невежеству товарища... О, как нелеп я был тогда! И не нашлось никого, кто бы встал со стула и стукнул меня кулаком по глупой кудрявой башке!
   Лиза, во всяком случае, могла бы и должна была бы это сделать. Но нет! Слушала меня, чуть приоткрыв рот, с почти благоговейным вниманием. Потом тихонько вздохнула.
   - Мне бы, знаешь, все-таки хотелось, чтобы были слова, - сказала она. Ведь это раз в жизни бывает, если по-настоящему, правда? И слова при этом должны быть единственными, настоящими. Чтобы повторять и повторять их самой себе, когда станет грустно, или во время разлуки, и вообще во все трудные минуты жизни...
   Андрей быстро вскинул на нее глаза и тотчас же опустил, будто сделал заметку в уме. Я не обратил на это внимания. Был слишком упоен, поглощен собой... Да, глупая кудрявая башка!
   Мы нередко ходили в театры, в музеи, на публичные лекции втроем, "сомкнутым строем": Лиза посредине, я и Андрей по бокам.
   За все время только один раз я и Лиза остались вдвоем. Андрей совсем было собрался идти с нами, но в последний момент его вызвали в райком: мой друг был секретарем нашей факультетской партийной организации.
   Очень красиво выглядела Москва-река! Похоже было, что устроители весеннего молодежного карнавала в Нескучном саду одолжили на время радугу, сняли с неба и аккуратно уложили ее между деревьями. Стоя на берегу, мы смотрели с Лизой на воду. Ветви закрывали от нас небо, но праздничный фейерверк был хорошо виден и в воде.
   Сначала, как обычно, говорили об отсутствующих: хвалили Андрея за целеустремленность, потом Лиза запела вполголоса, немилосердно фальшивя:
   Живет моя отрада
   В высоком терему...
   Оборвала, вопросительно посмотрела на меня.
   Я предложил съесть мороженого. Затем мы катались на "чертовом колесе", хохотали над своими дурацкими изображениями в зеркальной "комнате смеха" и немного потанцевали на танцплощадке под баян.
   Почему-то опять очутились на старом месте, на нашей аллейке у воды.
   Было очень тепло. По Москве-реке плыли украшенные фонариками катера с пассажирами, толпившимися на верхней палубе. Оттуда нам кричали что-то, какую-то карнавальную чепуху.
   Я был в приподнятом настроении, что называется, "в ударе". Только что пришла в голову мысль: в поисках островов в Восточно-Сибирском море воспользоваться помощью эхолота. Хорошо бы сразу рассказать об этом Андрею, проверить, правильна ли мысль. Но Андрея не было. Рядом была только Лиза.
   - Понимаешь, - начал я издалека, - в сплошном тумане штурман находит место корабля по глубинам. На карте обозначены глубины. Если применить этот принцип к гипотетическим землям...
   Лиза обернулась ко мне. Голос ее странно дрогнул:
   - Какая ночь, Леша!
   Я рассеянно посмотрел на небо. Ночь была, как говорили в старину, "волшебная", вся пронизанная дрожащим призрачным светом.
   Лиза сказала тихо:
   - Такой ночи больше не будет! Никогда уже не будет!
   Меня удивило ее волнение. Эти слова прозвучали проникновенно и грустно и даже словно бы с укоризной!
   Глаза Лизы были обращены ко мне - широко раскрытые, блестящие, все с тем же странным вопросительным выражением.
   Мне захотелось взять ее за руку и спросить, что с нею, не устала ли она от "чертова колеса" или от этой дурацкой "комнаты смеха". Но между нами не приняты были нежности.
   - Я хотел тебе рассказать о глубинах, - начал я неуверенно.
   Но Лиза продолжала молчать.
   - Ты здорова? - спросил я, беря ее за руку. - Что с тобой, Рыжик?
   Неистово защелкал соловей в листве над нашими головами.
   Вдруг сзади затрещали кусты, послышалось прерывистое дыхание, и на тропинку подле нас прыгнул, почти свалился с косогора Андрей.
   - Ф-фу, жара! - сказал он, отдуваясь и вытирая шею платком. - В мыле весь, так бежал!.. Извините, ребята, что запоздал...
   Я с удивлением увидел на нем галстук.
   - Поздравляю! Андрей галстук нацепил! Ну уж если сам партийный секретарь нацепил...
   Галстук как бы знаменовал переход к новой эпохе.
   Долгое время он наряду с канарейкой, гитарой и фокстротом считался принадлежностью капиталистического мира и пренебрежительно именовался "гаврилкой". С течением времени "гаврилка" был амнистирован. Однако на смельчаков, впервые надевших его, глядели с опаской и недоверием.
   Итак, Андрей надел галстук! К чему бы это?..
   Мы долго еще гуляли по парку, распевая песни.
   Лиза заводила:
   Сидели два медведя
   На ветке на одной...
   Мы с Андреем подхватывали:
   Один смотрел на небо,
   Другой качал ногой.
   И опять заводила Лиза:
   И так они сидели
   Всю ночку напролет...
   А мы мрачно подтверждали:
   Один смотрел на небо,
   Другой качал ногой...
   Кончилось тем, что Андрей потерял свой галстук. (Под шумок, пользуясь темнотой, он снял его с шеи и засунул в задний карман брюк.) Мы с Лизой помирали со смеху, а он вертелся на месте, пытаясь посмотреть, не свешивается ли галстук из кармана.
   6. ЛЬДЫ НЕВИДАННОЙ ГОЛУБИЗНЫ
   На полярной станции обходятся обычно услугами одного гидролога. Поэтому после окончания университета мне с Андреем пришлось, к сожалению, расстаться.
   На выбор нам были предложены две вакансии. Одна, роскошная, лучше трудно придумать, - на новенькую, созданную лишь в прошлом году метеорологическую станцию, расположенную на юго-восточном берегу острова Большой Ляховский. То была первая метеостанция "нашего" Восточно-Сибирского моря! Что надо еще?! Зато вторая вакансия никак не могла понравиться: на одну из старейших русских метеостанций - Маточкин Шар. О! Новая Земля! Карское море! За тысячи миль от наших островов!
   Мы в нерешительности смотрели друг на друга.
   - Жребий, Леша?
   - Ясно, жребий!
   И, как в детстве при разрешении спорных вопросов, Андрей, кряхтя и посапывая, принялся старательно сворачивать в трубочку две бумажки.
   Ему и тут повезло, а мне нет.
   - Что делать! - сказал я, подавляя вздох. - Буду снова догонять тебя. Как в девятнадцатом, помнишь?
   Андрей сочувственно кивнул.
   Но я догнал его на этот раз быстрее, чем думал.
   Да, чтобы не забыть! Кое у кого из моих читателей (читательниц) могут возникнуть ко мне претензии: недостаточно подробно, мол, написал о любви, пробормотал что-то невнятное себе под нос и сломя голову побежал дальше по своим неотложным делам.
   Так вот, давайте условимся заранее. Я не принимаю этих претензий!
   "Архипелаг", учтите, не повесть о любви, отнюдь нет. Мне бы никогда и не поднять подобную повесть, что вы! Я же гидролог-полярник, всю жизнь привык иметь дело лишь с сугубо научными, взвешенными чуть ли не на аптекарских весах, фактами. И соответственно "Архипелаг" _историко-географическое_ повествование! Только так и надо его рассматривать.
   С этой точки зрения Лиза ни в какой степени не является героиней "Архипелага". Не обманывайтесь на этот счет, прошу вас.
   Но кто тогда героиня? Должна же быть в повести героиня! Согласен. Однако особенности моего, повторяю, историко-географического повествования таковы, что в центре его нечто неодушевленное, хотя и вполне реальное, даже романтическое. Земля Ветлугина, точнее, гипотеза о Земле Ветлугина! Как в случаях и со многими другими героинями повестей, мы с вами присутствовали, можно сказать, при появлении гипотезы на свет, а в дальнейшем станем наблюдать постепенное ее развитие - при чрезвычайно, добавлю, драматических обстоятельствах.
   Каждый новый, добытый нами факт будет как бы добавлять нечто новое в облике героини. И загадочный характер ее окончательно прояснится только на самых последних страницах.
   Итак, не пугайтесь, читатель, беспрестанно возникающих на вашем пути многочисленных научных фактов. Это не орнамент, это ткань повествования. Разнообразные сочетания фактов (я бы сказал, узоры) определяют раскрытие идеи повести, а также толчками двигают сюжет вперед.
   Сделав это необходимое предупреждение, я со значительно более легким сердцем спешу дальше.
   ...Осмотревшись, я сразу понял, что Арктика не любит слишком восторженных и порывистых, и постарался придержать себя.
   Здесь нельзя суетиться, но нельзя и мешкать. Как ветер, дующий день за днем, постепенно обтесывает, шлифует камни, так Арктика формирует душу человека. Однако не надо думать, что при этом он и впрямь стоит неподвижно, как камень.
   Полярник утверждает свое "я", свое собственное человеческое достоинство в неустанной борьбе с природой Крайнего Севера. И если это горожанин, как я, то он как бы рождается заново.
   Молодые зимовщики, прибывшие вместе со мной на Маточкин Шар, очень тяжело переносили мрак полярной ночи. Он казался им зловещим, гнетущим. Кое-кто называл его беспросветным.
   Беспросветный? Вот уж нет!
   Какой же это беспросветный, если в небе исправно светят луна и звезды, гораздо более яркие и красивые, чем в умеренных широтах? А кроме того, Арктику осеняют северные сияния!
   Не знаю, может быть, решающую роль сыграло мое воображение, с детских лет взбудораженное Арктикой. В детстве, случалось, сияния даже снились мне. Они раскачивались, подобно кисее, над моей кроватью, со звоном и шорохом распадались на мириады длинных серебристых нитей, потом отвердевали, как сталактиты, и вот уже это были непередаваемо красивые, искрящиеся ворота в сказку!
   Наутро после такого сна у меня всегда бывало прекрасное настроение.
   Но то, что я увидел на Маточкином Шаре в начале зимы, было, конечно, куда красивей снов! Северные сияния попросту околдовали меня. В них и впрямь было что-то колдовское, одновременно манящее и грозное. И они струились, мерцали, переливались всеми цветами радуги, а ведь сны, к сожалению, почти никогда не бывают цветными.
   В непроглядном мраке возникало облачко. Оно поднималось - легкое, почти прозрачное. Свет, исходивший от него, делался ярче и ярче. Он был совсем не такой, как будничный свет луны или звезд.
   Иногда северное сияние медленно и торжественно гасло. Но порой исчезало мгновенно, будто киномеханик одним поворотом ручки выключил проекционный аппарат.
   Да, северные сияния и рассветы - это было самое удивительное, что я увидел в Арктике до того момента, как под крылом самолета появились вдруг льдины необычайно яркой, ослепительной голубизны.
   Сейчас расскажу о них.
   ...Все же спустя год мне удалось попасть поближе к Земле Ветлугина, перемахнув через весь СССР, с Новой Земли на Дальний Восток.
   В те годы Северный морской путь эксплуатировался еще по частям. Таймырский полуостров, выдававшийся далеко к северу, разделял путь на два отрезка: западный и восточный. Последний-то и обслуживала наша дальневосточная экспедиция, корабли которой регулярно ходили между Владивостоком и Колымой.
   Труднее всего доставалось кораблям в проливе Лонга, который часто забит льдами. Решено было в помощь караванам использовать воздушную разведку. Неподалеку от каверзного пролива, на мысе Северном, впоследствии переименованном в мыс Шмидта, создали базу авиации, а меня прикомандировали к ней в качестве гидролога-ледовика. Я должен был давать ледовые прогнозы.
   Мы вылетали в авиаразведку, кружили надо льдами, фотографировали их, изучали с воздуха. Наших радиосообщений нетерпеливо ждали на кораблях, двигавшихся к проливу с востока или с запада.
   Иногда по условиям разведки случалось забираться и дальше пролива Лонга, пересекать воздушное пространство над черно-белой громадой острова Врангеля и обследовать состояние льдов у его северных берегов.
   Теперь я "догнал" Андрея, даже опередил его! Был намного ближе к Земле Ветлугина, чем он.
   Чтобы убедиться в этом, соедините прямыми линиями на карте мыс Шмидта, юго-восточную оконечность острова Большой Ляховский и точку в северо-восточном углу Восточно-Сибирского моря, где, по расчетам Петра Ариановича, располагались его острова. У вас получится разносторонний треугольник. Вершина его - Земля Ветлугина, не так ли? Моя сторона вдвое короче Андреевой.
   Поэтому мне и посчастливилось перехватить льдины, которые нежданно-негаданно очутились у северного берега острова Врангеля.
   Произошло это так. Возвращаясь после очередного облета района, я увидел несколько голубых льдин, которые сбились в стайку неподалеку от берега.
   Голубые? Не может быть!
   Пилот по моей просьбе снизился и начал делать круги.
   Распугивая тюленей, снова и снова проносились мы на бреющем надо льдами, а я все не мог надивиться, наглядеться, не в силах был оторвать от глаз бинокль.
   Торосы? Обломки больших торосов? Как бы не так!
   Во-первых, цвет! Торосы обычно зеленоватые, а эти льдины ярко-голубые, какими бывают айсберги. Во-вторых, размеры. Среди торосов айсберги выделяются, как грецкие орехи в рассыпанной крупе. В-третьих, кристаллизация льдов. Торосы более ноздреваты, быстрее тают, так как разъедающая их морская соль помогает разрушению. Все приметы были налицо!
   Сомневаться не приходилось: подо мной айсберги, обломки айсбергов. Они находились в полуразрушенном состоянии, но возникли, несомненно, на суше, а не в море.
   Где же? Только не на острове Врангеля. Остров Врангеля не рождает айсбергов, на нем не имеется ледников. Других островов поблизости нет. Но я-то ведь знал, что за горизонтом лежит Земля Ветлугина, еще не нанесенная на карту. Стало быть, айсберги приплыли оттуда?..
   К несчастью, еще в самом начале полета я израсходовал все кассеты своего фотоаппарата. Непростительная небрежность! Снимать было нечем!
   На базу пришлось вернуться с пустыми руками.
   Мы собирались - с новым набором кассет - снова лететь к голубым льдинам. Не удалось. Не пустила погода. Поднялся снежный ураган и бушевал над нашим районом три дня. А когда мы опять прилетели на старое место, то удивительных голубых льдин уже не было. Вероятно, их разметало и унесло в море.
   Начальник базы отнесся к моему сообщению с обидным недоверием. Впрочем, поломавшись с полчаса, он дал себя уговорить и послал запрос-радиограмму Минееву, который сменил к тому времени Ушакова на острове Врангеля. Минеев ответил немедленно. Нет, эскимосы, промышлявшие песца на северном берегу, не замечали никаких необычных льдин в море.
   - Наверное, не обратили на них внимания, - сказал я. - Надвигался снежный ураган. Надо было успеть осмотреть капканы...
   Я осекся под взглядом начальника базы...
   Лишь Андрей - душа, настроенная в унисон с моей, - понял меня и разделил мое огорчение. Когда мы встретились в Москве, он внимательно, не прерывая, выслушал рассказ об удивительных голубых льдинах, потом сплюнул и с досадой поскреб всей пятерней в затылке.
   Ведь это было так важно - айсберги у острова Врангеля.
   7. УЛИКА КОСВЕННАЯ
   На протяжении нескольких лет мой и Андрея постоянный адрес был Арктика, причем северо-восточная. Старались не очень отрываться от "своего" моря, держаться поблизости - на всякий случай! В переулок между Пречистенкой и Остоженкой наведывались лишь от времени до времени.
   Лиза исправно встречала и провожала нас, единственный оседлый участник триумвирата. Ее метания кончились. Она поступила в строительный институт, наконец-то "найдя себя" в одной из наиболее романтических профессий того времени.
   Весной 1931 года Андрей по-прежнему находился на острове Большой Ляховский, а я был в бухте Тикси, когда из северо-восточного угла Восточно-Сибирского моря донеслись тревожные сигналы "SOS". Их передавало сухогрузное судно "Ямал", зажатое плавучими льдами и дрейфовавшее с ними на северо-запад.
   Сигналы приняли одновременно несколько полярных станций, так как за "Ямалом" с недавних пор было установлено непрерывное наблюдение в эфире.
   Судно принадлежало нашей дальневосточной экспедиции. Летом 1930 года оно побывало в устье Колымы, а на обратном пути во Владивосток встретило сплоченные льды и пыталось укрыться в Колючинской губе, но проникнуть туда не смогло и вмерзло в припай у входа в губу.
   Часть зимы прошла благополучно. Однако в феврале 1931 года сильные ветры оторвали кусок припая вместе с "Ямалом" и потащили в Чукотское море. Так начался дрейф, все эти зигзаги, вензеля и петли, от которых кругом идет голова, когда смотришь на карту.
   Легонько покусывая корабль, то сжимая, то отпуская его, как кошка, забавляющаяся пойманной мышью, плавучие льды донесли его почти до координат Земли Ветлугина и здесь раздавили.
   "Ямал" пошел ко дну. Команда успела выбраться на лед.
   Тотчас же были организованы спасательные работы. Первым к месту аварии долетел самолет, базировавшийся на острове Большой Ляховский. Я прилетел позже Андрея с группой самолетов, отправленных из бухты Тикси.
   Дел было невпроворот. Гидрологам и метеорологам, включенным в состав спасательной экспедиции, приходилось быть начеку. Погода капризничала. Сжатия учащались. То и дело по льдам словно бы прокатывалась судорога. Нетрудно представить, что произошло бы, если бы в разгар эвакуации сюда проник циклон с обычными для него жестокими ветрами.
   Нам так и не пришлось повидаться с Андреем: расписание самолетов не совпадало. Я узнал лишь, что он сделал серию фотографических снимков, пролетая над районом "белого пятна". Делал их, понятно, и я, расходуя кассеты более осмотрительно, чем когда-то над проливом Лонга.
   И что же?
   Льды и туман... Туман и льды... Больше ничего!
   Да, да, представьте себе!
   Я пользовался каждым появляющимся в тумане окном-просветом, чтобы сделать снимок. Их было не так много, этих просветов. И на пленке они ничем не отличались друг от друга. Ни единого, даже самого маленького, черного пятнышка! Ни признака суши!
   Между тем я самым тщательным образом определял направление, и не по магнитному компасу, который может подвести в тех местах, а по солнечному указателю курса.
   Фотоснимки, сделанные с большой высоты и охватывавшие значительную площадь, последовательно фиксировали наш путь.
   Над предполагаемым районом Земли Ветлугина летчик сделал несколько кругов.
   Я был так обескуражен неудачей, что, вернувшись в Тикси, безропотно отдал проявленные фотопустышки напористому весельчаку-корреспонденту центральной газеты - просто как-то обмяк, душевно ослабел.
   Однако заметьте, ни на минуту не позволил себе усомниться в Петре Ариановиче, в точности его расчетов, в правильности научного предвидения. Так и заявил корреспонденту - признаюсь, даже с некоторой запальчивостью.
   Тот был поражен.
   - Но вы же не видели землю! - сказал он.
   - Туман... туман...
   Корреспондент продолжал удивленно смотреть на меня.
   - Туман помешал! - с раздражением пояснил я. - Длинные полосы тумана лежали над районом "белого пятна". За ними, конечно, и прячется земля!..
   В Москву я вернулся в отвратительном настроении.
   Еще бы! Побывать, хоть и мимоходом, над заповедными ветлугинскими координатами - и безрезультатно! Земля не пожелала показаться из тумана.
   Я сам после этого ходил как в тумане. Был так рассеян, так погружен в свои мысли, что, прилетев из Тикси в Москву, забыл чемодан в аэропорту, но унты и шапку-треух зачем-то прихватил с собой.
   А день выдался на редкость жаркий, что иногда случается в Москве в конце мая. Москвичи разгуливали в легковесных панамках и незапятнанных белых брюках, москвички в совсем уж невесомых сарафанах самой игривой и пестрой расцветки. Один я выглядел как заморское диво: в свитере, в пиджаке и суконных брюках, под мышкой унты, в руке треух, которым обмахивался вместо веера.
   Мое появление в трамвае, где пассажиры стояли впритык, не вызвало энтузиазма.
   - Хотя бы на подножке ехали! - простонал кто-то. - Такая духотища здесь, а тут еще вы с унтами со своими.
   Стоявший навытяжку толстяк повертел шеей, потом, покосившись на унты, спросил слабым голосом:
   - С периферии?
   - Из Арктики.
   Это признание сразу же сделало меня центром внимания в трамвае. Ропот прекратился. Вокруг приветливо заулыбались. Даже кондукторша, со свирепым видом отрывавшая билетики, разрешила мне сойти с задней площадки.
   - Куда уж через весь вагон тесниться! - милостиво сказала она.
   Стройная девушка, обогнав меня на тротуаре, засмеялась и оглянулась. Ей, верно, понравился треух. Я даже не улыбнулся в ответ. А ведь в Арктике в особенности не хватает звонкого женского смеха, женских голосов. Только после первых своих зимовок я понял, как при всем великолепии Крайнего Севера обеднена там звуковая гамма - звуки, так сказать, лишь в одном басовом ключе.
   Я мрачно проследовал в переулок между Пречистенкой и Остоженкой. Чем ближе к дому, тем серьезнее и сосредоточеннее становился.
   Предстояло объяснение с Андреем, который должен был вернуться в Москву на несколько дней раньше меня. Да, объяснение, а может быть, и головомойка, вполне заслуженная! Я сам ругал себя за то, что, не посоветовавшись с Андреем, отдал фотографии напористому корреспонденту.
   Медленно, стараясь протянуть время, поднялся я по лестнице, повернул ключ в замке.
   Тотчас же население коммунальной квартиры высыпало в коридор - выбежали сразу все, будто сидели, притаясь за дверью.
   - А где же Андрей? - удивился я.
   - Андрей Иваныч в зоопарке, - торопливо доложил востроглазый мальчик, один из сыновей ветеринара. - Он в зоопарке, и тетя Лиза с ним!
   - Вам записочку просили передать.
   Андрей писал:
   "Пишу на случай, если разминемся. Мы собрались с Лизой в зоопарк. Приходи и ты. Если, конечно, не устал. Дело важное, касается и тебя. С полпервого до двух будем у площадки малышей. Не сможешь - вернемся, расскажем..."
   Я обозлился, и больше всего, конечно, на Лизу. Уверен был, что это она продиктовала Андрею такую дурацкую, интригующую и бестолковую записку: уж я-то знал нашу Лизу! Она любила удивлять!
   Но, повалявшись с полчаса на кровати, я вскочил и отправился в зоопарк.
   Малыши, разморенные жарой, почивали в низенькой пристройке - был "мертвый час". Андрей с Лизой нерешительно топтались у двери.
   - А вот и Леша! - сказала Лиза с таким выражением, точно мы расстались только вчера.
   Андрей молча стиснул мне руку и Обернулся к служительнице, стоящей у входа:
   - Вот и товарищ интересуется! - Он кивнул на меня. - Сегодня прилетел из Арктики и, видите, сразу к вам...
   - В положенное время, гражданин, в положенное, - невозмутимо сказала служительница. - Как все посетители.
   - Так он же не все! - заступилась Лиза за Андрея, подхватив его под руку и легонько подталкивая к двери. - Ведь это он ее доставил в зоопарк, понимаете?
   - Ну, а коли доставил, подарил, то и должен подчиняться распорядку! Сказано: "мертвый час". Не ведено будить.
   - Что тут происходит? - спросил я недовольно.
   - Да спутал время, понимаешь! - Андрей присел на скамейку и вытащил портсигар. - Черт их знает, "мертвый час" кончается у них в час, а не в полпервого, вот и...
   - Медвежонка привез, что ли?
   - Нет, ты спроси, где он раздобыл его! - вмешалась Лиза. - В этом все дело!
   - Ничего не понимаю, - сказал я, присаживаясь рядом с Андреем на скамью. - Ну, привез медвежонка, ну и бог с ним! У меня на сердце кошки скребут, а ты с медвежонком каким-то...
   - Из-за чего кошки-то?
   - Из-за фотопустышек этих, будь они трижды неладны!
   - Пустышек? Каких пустышек? - спросил Андрей, точно просыпаясь. - А, тех, что в газете!
   - Как? - ужаснулся я. - Их успели в газете тиснуть?
   - А что ж такого? И мои там есть. Фотографии как фотографии. Безотрадная картина тумана и льдов, как говорится.
   Я молча глядел на него.
   - Уж и испугался! То-то, смотрю, лицо у тебя такое странное. Нет, брат, медвежонок, которого я привез, враз все эти фотографии - и твои и мои слопал. Так, знаешь, гам - и нет их! Я, конечно, выражаюсь фигурально.
   Лиза засмеялась. Она явно наслаждалась моим изумлением и любопытством, которых я и не пытался скрыть.
   - Тут, понимаешь ли, - неторопливо продолжал Андрей, - вышло именно по той старинной поговорке: не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Ну, несчастье-то было не ахти какое: маленькая неисправность в моторе. Но пришлось нам, когда уже во второй раз возвращались с эвакуированными, сделать вынужденную посадку на лед и малость посидеть на нем...
   - Ну, ну!
   - Вот и мы то же долдонили бортмеханику: "Ну, ну!" Торчали возле него, подавали советы кто во что горазд, пока один из матросов с "Ямала" не приметил на горизонте медведей. Звери-то, сам знаешь, непуганые в тех местах, человека отродясь не видали. Очень, надо думать, заинтересовал их самолет. Не съедобен ли, смекают. Вот, видим, приближается к нам вразвалку из-за ропаков и торосов медведица с двумя медвежатами...
   - То-то пальба поднялась!
   - Нет, народ все опытный, полярники. С одного выстрела уложили мать, с двух - детеныша. А второго медвежонка взяли живьем. Оказалось - девчонка. И назвал я ее знаешь как? Улика Косвенная! По всем правилам: имя и фамилия! Каково?
   Лиза снова засмеялась.
   - Но почему же Улика? - пробормотал я.
   В это время толпа ребятишек стремглав кинулась со всех сторон к площадке молодняка и плотно обступила ее. "Мертвый час" кончился.
   Первое животное, появившееся из дверей пристройки, вызвало дружный смех ребят. То была свинка, обыкновенная, домашняя, и не аристократических кровей, пегая.
   - Для развлечения держат, - сообщил Андрей, вставая со скамейки. Чтобы медвежата лучше ели.