Плотников Александр. Визитная карточка Флота

   - Тем лучше для нашей аппаратуры, - сказал Урманов.
   - Лодка погружается! Глубина больше двухсот метров!
   - Чудит командир. - Приподнялся в кресле контр-адмирал.
   - Контакт потерян! - тревожно частила акустическая.
   - Восстановить контакт!
   "Куда он мог отвернуть? - смотря на рекордер акустической станции, размышлял Урманов. Линия курса лодки, извилистая, как заячий след, внезапно оборвалась. - Может, выделывает там, в глубине, какую-то замысловатую петлю?.. Терпение, старик!" - успокаивал он себя, командуя вслух:
   - Самый полный вперед!
   Услышал, как повысили обороты вентиляторы машинного отделения, огромный крейсер помчался со скоростью электрички. Спустя несколько минут Урманов отдал новую команду:
   - Стоп машины! Акустики, прослушать горизонт!
   - Есть контакт! - послышался радостный вскрик.
   - Наша взяла! - облегченно вздохнул Урманов.
   - Похоже, не наша это лодка, - снова заговорил старпом. Урманов и сам чувствовал какой-то подвох в маневрировании подводного партнера, но учебную атаку надо было довести до конца.
   - Средний вперед!
   - Держим контакт с двумя целями! Цель номер два отвернула вправо!
   "Так, - лихорадочно соображал Урманов. - Появилась вторая лодка или первая поставила помехи? Какая же из двух целей наша?"
   - Право руля! Держать цель номер два! Классифицировать контакт!
   - Цель - подводная лодка! - некоторое время спустя доложили акустики.
   Интуиция не подвела Урманова. Рекордер снова писал на ленте замысловатую линию курса подводного корабля. Если бы дело было в настоящем бою, захлебнулись бы сейчас залпом реактивные бомбометы, прочертили огненные дуги глубинные бомбы - и взрывами разорвали на клочки сотни кубических метров глубины, взяв субмарину в смертельную сеть.
   Из-под воды донеслись три негромких взрыва, потом на горизонте вздулся большой белесый пузырь.
   - Подводная лодка всплывает! - сообщила акустическая рубка.
   - Стоп машины!
   Из волн вынырнула темная, похожая на китовую, туша подводной лодки. Вздыбленный хвостовой стабилизатор напоминал плавник, непомерно маленькая рубка казалась бородавочным наростом на могучей спине.
   - Американская подводная лодка типа "Трешер"! - доложили на мостик сигнальщики. Но здесь уже и без того все поняли.
   Продув балласт, лодка в надводном положении взяла курс к испанскому побережью.
   - Получено радио с американца! - сообщили связисты: - "Джентльмены, у вас хороший корабль, отличные специалисты. Благодарим за обеспечение. Капитан Гленн".
   - Дайте ответ, - распорядился контр-адмирал: - "Благодарю взаимно. Командир".
   - Такую оценку не стыдно доложить главнокомандующему, - сказал Русаков-старший, когда радио передали. - Спасибо, командир. Объявите мою благодарность всему экипажу. Составьте донесение об этом инциденте...
   "Горделивый" снова возглавил строй отряда. Непогода разыгрывалась. Огрузлые брюхатые тучи разразились холодным ливнем, несколько часов подряд полосовавшим и пузырившим серые, вмиг полинявшие волны. Ошалевшие дождевые потоки низвергались с надстроек и палуб крейсера, хрипели в захлебывающихся шпигатах. Провиснувшие брезенты чехлов держали на себе целые озерца.
   А в лазарете у капитана медслужбы Свиря объявился пациент. Сюда пришел бледный, заметно осунувшийся инженер-механик Дягилев.
   - Худо мне, доктор, - пожаловался он. - Рези в животе, тошнит. Видно, съел что-то не то...
   - Питаемся все из одного котла, - обидчиво возразил Свирь, который отвечал за качество приготовленной пищи. - Раздевайтесь, я вас посмотрю.
   Пропальпировав живот больного, Свирь сделал ему анализ крови. Количество лейкоцитов оказалось резко повышенным.
   - У вас аппендицит, Алексей Михайлович. Придется оперировать.
   - До сорока дожил, а не знал, что мину в животе ношу, - грустно пошутил инженер-механик. - Надолго выйду из строя?
   - На неделю, не меньше.
   - По закону подлости, как всегда, некстати! - вздохнул Дягилев. Шторм идет...
   Свирь доложил о случившемся по команде. Получив разрешение, стал со своими помощниками готовить операционную.
   Командир эскадры пригласил к себе Урманова и Павла.
   - Что делать будем, Сергей? - спросил он. - Возьмем опытного комдива с "Нахимова"?
   - Я предлагаю назначить врио механика инженер-капитана третьего ранга Русакова, - высказал свое мнение Урманов.
   - Павел не кадровый офицер. Формально мы не имеем права...
   - При чем тут формальности, товарищ контр-адмирал! Русаков знает корабль как свои пять пальцев!
   - Мало знать железо, надо уметь командовать людьми, - покосился на брата Русаков-старший.
   - За этим его сюда и послали!
   - Ну как, Павлуха, справишься?
   - Постараюсь, товарищ контр-адмирал, - официально ответил Павел.
   - Не хочется мне семейственность разводить, - хитровато прищурился командир эскадры, - но последнее слово должно быть за командиром. Ему с механиком плавать... Принимайте дела, товарищ инженер-капитан третьего ранга!
   - Есть принимать дела, товарищ контр-адмирал!
   - А в нем тоже есть военная косточка, верно, Сергей? - сказал Русаков-старший, когда Павел вышел. - Но все-таки присматривай за ним, командир! - добавил он серьезно.
   - Присмотрю, товарищ контр-адмирал.
   Из лазарета сообщили, что к операции все подготовлено.
   - Передать по линии, - распорядился контр-адмирал: - "Ложусь под волну. Всем кораблям следовать прежним курсом. Мателот "Адмирал Нахимов"... Действуйте, командир, - разрешил он Урманову.
   "Горделивый" накренился, делая крутую циркуляцию, суматошные валы ударили в борт. Затем постепенно, как при замедленной киносъемке, снова стал на ровный киль, кормой отыгрываясь на волне.
   - Включить успокоители качки! - скомандовал Урманов. Крейсер совершенно перестал крениться, только корпус его чуть вздрагивал, словно вагон на стыках рельсов.
   - Как обстановка, лазарет? - запросил командир.
   - Спасибо, - откликнулся Свирь. - Чувствуем себя как в госпитале имени Бурденко. Начинаем работать.
   - По возможности держите нас в курсе дела!
   Твердую палубу обеспечил медикам Павел Русаков. Он сидел на командном посту энергетики и живучести, немного смущенный новым титулом. По внутренней связи его называли не иначе как "товарищ командир бэ чэ пять". Посмотрела бы сейчас Шуренция на своего благоверного!
   Во всю переборку перед ним громадный пульт, испещренный цветными линиями со множеством контрольных приборов, релюшек и сигнальных ламп. Для непосвященного тут сам черт ногу сломит, но для врио инженер-механика за каждым элементом контрольной схемы скрывался живой механизм, выпестованный и одушевленный его собственными руками.
   - Как температура масла в подшипниках стабилизаторов? - переключив нужную тангенту селектора, спрашивал он.
   - В норме, товарищ командир бэ чэ пять! - доложили из агрегатной.
   Успокоители качки на "Горделивом" были принципиально новой конструкции, когда-то во время наладки они крепко пощекотали нервы главному строителю. Сейчас на операционном столе лежал человек, скептически относившийся к этому новшеству. Надо было ему доказать, что умные люди не зря шевелили мозгами.
   Однако Павлу Русакову не давали забывать, что он всего калиф на час. То и дело по селектору раздавались встревоженные голоса:
   - Как там наш шеф, товарищ капитан третьего ранга?
   Операция продолжалась сорок минут. И все это время успокоители качки работали как часы.
   Заштопанного Дягилева помощники врача уложили на койку в лазаретном отсеке, перед дверью которого собрались подвахтенные представители машинных "духов".
   - Все в порядке. Больной спит, - успокаивал делегатов медбрат.
   - Когда к нему будет можно?
   - Когда разрешит начальник медицинской службы, - важно отвечал медбрат, который по штатному расписанию именовался санитарным инструктором.
   Погода заметно свежела. На кораблях эскадры крепили все, что могло двигаться, по-штормовому. Спящего Дягилева санинструктор пристегнул к койке двумя широкими брезентовыми ремнями, чтобы не вывалился.
   Командир эскадры озабоченно просматривал только что принятую синоптическую карту. Центр циклона был еще далеко на юге, за экватором, чуть ниже острова Святой Елены. На этом затерянном в океане клочке суши заканчивал свои дни коронованный узник - Наполеон. Известно, что большую часть пути к Святой Елене он пролежал пластом, так одолела его морская болезнь. По этому поводу Наполеон якобы сказал: "Можно стать властелином мира, но нельзя повелевать стихией"...
   Небольшой циклончик карта отмечала неподалеку от мыса Трафальгар, возле которого в 1805 году британский флот под командованием Нельсона сокрушил объединенную франко-испанскую эскадру. Было потоплено и взято на абордаж 22 корабля, остальные едва спаслись бегством. Сам Нельсон погиб в этом сражении, став навсегда национальным героем.
   - Сколько в экипаже молодых матросов, Сергей Прокофьевич? - спросил командир эскадры.
   - Почти каждый четвертый, Андрей Иванович, а в электромеханической боевой части даже больше, - ответил Урманов.
   - За ними нужен глаз да глаз...
   - Нас уже разок штормануло в Черном море, большинство новичков держались молодцами.
   - Там были брызги шампанского, - усмехнулся контр-адмирал. - Судя по движению этого циклона, встречи с ним не миновать.
   - Надо и через это пройти, Андрей Иванович.
   - Пусть старпом соберет молодых и еще раз объяснит, как вести себя в шторм. Выход на палубу всем, кроме верхней вахты, категорически запретить. Боцману еще раз тщательно проверить крепление шлюпок, спасательных плотов, всех палубных люков.
   - Есть, товарищ командир эскадры!
   - Слушай, Сергей, - приблизившись к Урманову, вполголоса спросил Русаков-старший. - Мой-то отпрыск качку как переносит? Брезентовое ведерко возле себя не держит?
   - Не замечал, Андрей Иванович... Он же из потомственной морской династии, - польстил начальству Урманов.
   Глава 16
   Радист Ковалев принял внеочередное сообщение об усилении ветра. Но все, кто был в ходовой рубке "Новокуйбышевска", и без того понимали серьезность ситуации. Шквальные порывы на разные голоса свистели и завывали в снастях, растрепывали белые чалмы на макушках волн, швыряли вверх мокрые клочья пены. На глазах росли штормовые валы, накатываясь от горизонта, словно ожившие зеленые холмы.
   Судно снизило ход, шло, вспарывая высоким носом набегающие волны, которые сначала чуть лизали палубу, но потом стали прогуливаться почти до носовой надстройки.
   Капитан Сорокин еще раз уменьшил ход и приказал довернуть судно круче на волну.
   - Будем штормовать, - сказал он старпому.
   С каждым часом ветер набирал силу, вскоре он достиг скорости 30 метров в секунду. Запахло ураганом.
   Иллюминаторы, водонепроницаемые двери надстроек были накрепко задраены, движение людей по открытой палубе запрещено.
   - Велите третьему штурману следить, чтобы какой-нибудь раззява чего не открыл, - приказал капитан Алмазову.
   Теперь почти вся сила судовых машин уходила на борьбу с волной и ветром, путевая скорость не превышала четырех узлов - чуть больше скорости пешехода.
   Неожиданно ветер стих, будто кто-то остановил небесные воздуходувки. Наступила странная своей неестественностью тишина. Сами по себе катились и с шипением рассыпались ставшие пологими волны, а в круглом разрыве облаков застряло блекло-желтое, совершенно неслепящее солнце.
   - Угодили в самое око циклона, - вполголоса сказал Сорокин Алмазову. Они о чем-то шепотом посовещались, и старпом распорядился по спикеру:
   - Боцман, возьмите двух человек, проверьте крепления вельботов и грузовых стрел! Будьте осторожны, прихватите страховочные концы!
   Оба судоводителя сейчас радовались, что не везут палубного груза, иначе пришлось бы хлебнуть с ним беды. Накануне Рудяков облазил с матрасами трюмы, опробовал на ощупь раскрепку тарных ящиков.
   Затишье продолжалось недолго. На гребнях волн внезапно вспучилась широкая белая полоса, словно мчалась навстречу "Новокуйбышевску" стая неведомых морских чудовищ. Пенный вал походя обдал брызгами резко накренившееся судно почти до самых мачт, с рокотом прогнал волну через палубу.
   Новый порыв ураганного ветра обрушился совершенно с другого направления, а чуть погодя загудело-засвистело со всех четырех сторон, вздымая вокруг "Новокуйбышевска" бешеную круговерть. Высокобортное судно то судорожно вздыбливалось, то врезалось как бульдозер в жесткую подошву волны, носовая часть скрывалась в кипящем пенном водовороте. Гулкие удары сотрясали стальной корпус, резко взвизгивали оголяющиеся винты.
   Томп сидел в посту управления машинами, судорожно вцепившись в подлокотники кресла, следя за мотающимися в лихорадке темными стрелками приборов. Теперь многое, если не все, зависело от мастерства и расторопности машинной команды: прозевай они, пусти двигатели вразнос - и судно останется без хода, сделается беспомощной игрушкой свирепой стихии. Тогда не поможет даже "SOS" - сигнал бедствия, потому что никто не рискнет в такую лихомань подойти и взять на буксир гибнущее судно.
   Прекрасно понимали это и в ходовой рубке "Новокуйбышевска". Потому то и дело запрашивал капитан Сорокин о температуре подшипников, просил быть внимательнее на манипуляторах. Опытный моряк знал и помнил, сколько бедолажных коробок и не в такую штормягу моталось по воле волн с заклиненными линиями валов.
   Зато Алмазов по-прежнему был необычайно оживлен и даже пытался насвистывать какую-то бравурную мелодию, но строгий взгляд суеверного капитана останавливал его. Свистеть в ходовой рубке всегда считалось дурной приметой.
   Тут же стоял, держась за тумбу локатора, Воротынцев. Расширенными глазами смотрел он, как беснуется за окнами рубки озверевший океан, губы помполита беззвучно шевелились.
   Татьяна сначала тоже была ошеломлена. Палуба лазарета то уходила из-под ног, то под крутым углом вздыбливалась вверх. Невозможно было устоять, не ухватившись за что-либо руками. С каждым новым падением в бездну у нее мутилось сознание, горький комок подступал к гортани. Только напряженным усилием воли побарывала она тошноту.
   Внезапно пришла мысль о том, что качка переколотит все склянки и ампулы, она суетливо пробралась по стенке к сейфам с медикаментами. Но флаконы и ампулы были уложены в картонные коробки, а шкафы сейфов разделены перегородками на отдельные небольшие карманы, так что медикаментам ничто не грозило. Тогда Татьяна стала заворачивать в вату ножницы, шпатели и другие металлические инструменты. Она понимала, что только какое-нибудь дело поможет ей держаться на ногах.
   Потом Татьяна вспомнила, что обязательно надо посмотреть Лиду, которая уже двое суток не поднималась с койки, ничего не ела, лишь пила подкисленную клюквенным экстрактом воду.
   Она собрала маленькую аптечку, взяла стетоскоп и тонометр, с трудом выбралась из лазарета в коридор. Каюта буфетчицы была неподалеку, но все же Татьяна успела больно шарахнуться о переборку и едва не упала, влетев в распахнувшуюся дверь.
   Лида лежала вниз лицом на широкой, обнесенной высоким деревянным буртом кровати, отшторенный полог алькова был наполовину оборван, на полу валялось мокрое полотенце. Волосы буфетчицы сбились в неряшливый колтун, она глухо стонала в измятую подушку.
   - Так нельзя, Лида, - садясь у нее в ногах, заговорила Татьяна. - Ты должна взять себя в руки, хотя бы ради маленького.
   - Не хочу никого! - судорожно промычала та. - Ни больших, ни маленьких... Чтобы я когда снова пошла морячить... Не надо мне ни женихов, ни денег!..
   - Ну-ка подымись, я тебя выслушаю, - приказала Татьяна и помогла ей сесть.
   Лида грузно обмякла всем телом, лицо у нее было серое и опухшее, рот безвольно скомкан судорожными потугами.
   Кое-как приспособясь, Татьяна прослушала ее сердце, измерила давление и вздохнула с облегчением: все было в норме.
   - Вот что, дорогая, - убрав приборы, жестко сказала она. - Хватит маяться дурью! Тебе двигаться надо, а не валяться тюленихой. И обязательно есть, пусть через силу, но жевать чего-нибудь. Иначе ты навредишь ребенку...
   - О господи, да мне самой конец приходит, - стонала Лида.
   - А я, думаешь, расчудесно себя чувствую, - сердито говорила ей Татьяна. - Ты здоровая, молодая, а распустила нюни! Вставай и иди в буфетную, там воздуха побольше, и займись чем-нибудь, чтобы отвлечься. Не мне тебя учить: ты уже который рейс плаваешь, а я всего без году неделю на судне...
   - Оставьте меня, Татьяна Ивановна! Дайте помереть спокойно! Уходите! - расслабленно прохрипела буфетчица.
   - Вот тебе таблетки аэрона, будешь пить через каждые два часа. Примешь и хотя бы сухарь погрызи. Пойми же, ты беременная! Я велю Варваре Акимовне принести тебе чего-нибудь поесть.
   - Ой, ничегошеньки мне не надо! - навзрыд причитала Лида.
   Огромные волны бились о корпус "Новокуйбышевска" и уже не вкатывались, а врывались на палубу, со страшным шумом хлестко разбиваясь о надстройку.
   Капитан Сорокин добрым словом поминал финских корабелов и крестную мать судна, жену одного из чиновников судоверфи, молодую женщину Уллу Хилонен. "У меня легкая рука, - сказала она, разбив о форштевень бутылку шампанского. - Я верю, что вы будете плавать счастливо..." Под стеклом на столе в каюте Семена Ильича рядом с фотографией жены хранилась до сих пор карточка светловолосой красавицы Уллы.
   - Капитан! - прервал размышления Сорокина тревожный голос боцмана. Во втором трюме дышит груз!
   - Грузового помощника в рубку! - рявкнул в микрофон побледневший капитан. Он лучше всех представлял, какую опасность таят в себе освободившиеся многотонные ящики. Каждый из них способен разворотить борт окованными железом углами.
   Совсем недавно, на стоянке в Находке, прочел Сорокин извещение о гибели греческого грузо-пассажирского судна "Гераклион". Во время шторма в трюме у того раскрепились тяжеловесные авторефрижераторы, которые продолбали несколько подводных пробоин. Когда советский теплоход "Урицк" через час подошел к месту, откуда передавался сигнал "SOS", грека он не увидел. На воде плавали лишь бочки, ящики, разбитые шлюпки, спасательные жилеты и плотики. С одного из них советские моряки подобрали едва живого человека. Несколько десятков измученных жертв кораблекрушения подняли с воды другие суда, а двести сорок пассажиров и членов команды ушли на дно вместе с "Гераклионом"...
   Но это случилось в Эгейском море, которое по сравнению с бескрайней Атлантикой просто лужа, а тамошние штормы - буря в банном тазике.
   По трапу взбежал запыхавшийся Рудяков.
   - Знаешь, что творится в трюме? - обрушился на него капитан. - Вот тебе и твои хваленые японцы! Немедленно бери людей, раскрепляй контейнеры распорными брусьями! И не покалечь мне никого! В случае чего голову сниму! Понял?
   - Я же все время следил, Семен Ильич... - заговорил было секонд.
   - Тесть тебе Семен Ильич! - взревел Сорокин. - А я тебе капитан! Немедленно в трюм!
   - Разрешите, и я с ними? - попросил Воротынцев.
   - А вам что там делать? - вскинулся капитан, но, встретив решительный взгляд первого помощника, сказал: - Хорошо, идите. Проследите за техникой безопасности. А вы, старпом, спускайтесь в первый трюм, - повернулся он к Алмазову. - Подкрепите брусьями крайние по бортам ящики. Надо приготовиться к худшему...
   Вместе с ходовым мостиком все стоящие на нем взлетали в серую и мокрую высь, а затем стремительно падали в бездну, которая лишь благодаря закону волнового движения не смыкалась над ними. Вода вздымалась, подхваченная ветром, корчилась в невообразимой свистопляске. Все было пропитано соленой сыростью. Исчезли небо, море, горизонт, вокруг была только ошалевшая вода и непрерывный, режущий слух разъяренный вопль урагана. Такой погоды капитану Сорокину не приходилось видеть за все долгое плавание.
   - Как в трюмах? - тревожно спрашивал капитан.
   - В трюмах сухо! - отвечал стоявший на связи матрос.
   - Что с грузом?
   - Груз раскрепляется!
   - В машине, как подшипники?
   - Температура в норме, капитан! - отзывался Томп.
   - Не упустите топливо!
   - Следим внимательно, капитан!
   Пропотевшая рубаха прильнула к спине Сорокина, вызывая мучительный зуд между лопатками. Впервые капитан удовлетворенно подумал о том, что пенсия не за горами, что ждет его уютная дачка на Куршской косе под Калининградом и каждый день будет он топтать твердую землю с травой, со снегом, с весенними ручьями и со всяческой другой благодатью. Только бы осилить сегодняшнюю бучу...
   Аврал в трюмах продолжался. Связной матрос регулярно докладывал обстановку. Потом он оборвал доклад на полуслове, очевидно, произошла какая-то заминка. Сердце Сорокина сжалось от нехорошего предчувствия.
   - Беда, капитан! - прокричал наконец в микрофон связной. - Во втором трюме человека придавило контейнером!
   - Кого?! - сорвался на фальцет голос Сорокина.
   - Гешку Некрылова!
   - Где грузовой? Башку ему сверну! Освободили?
   - Освободили, капитан! Сейчас поднимают наверх!
   - Жив?
   - Дышит, ног говорят, без сознания!
   - Быстро в лазарет! Доктор, готовьтесь принимать раненого!
   Услышав команду, Татьяна кинулась включать электрический автоклав со шприцами, больно ушибла руку о дверцу сейфа, доставая оттуда ампулы с морфием, камфорой, новокаином.
   Некрылова принесли спустя несколько минут. Безжизненное тело держали на руках Воротынцев и предсудкома Сидорин. У помполита на рукаве болтался оторванный клок штормовки, из-под которого проглядывало окровавленное плечо.
   - Вы тоже ранены, Кузьма Лукич? - встревожилась Татьяна.
   - Сначала его, - жестом остановил ее Воротынцев.
   С Гешки осторожно сняли обувь и одежду, положили его на кушетку. Татьяна не успела еще как следует осмотреть пострадавшего, когда помполит заторопился на выход.
   - Куда же вы, Кузьма Лукич? - заволновалась Татьяна, не зная, как ей поступить.
   - Мне надо в трюм!
   - Но вам нельзя! У вас кровотечение! Надо сделать обеззараживание и перевязать!
   - Потом, доктор, потом! - на ходу отмахнулся здоровой рукой Воротынцев.
   Едва за ним хлопнула дверь, как в коридоре послышался шум, женский истерический крик. В лазарет ворвалась растрепанная Лида.
   - Геша! Гешенька! - голосила она. - Что с ним? Его убило?
   Татьяна заступила ей дорогу в процедурную.
   - Успокойся, Лида. Ничего страшного не случилось. Ему оказывается помощь.
   - Неправда! Вы обманываете меня! Он умирает!
   - Он будет жить, - взяв ее за плечи и повернув к выходу, сказала Татьяна. - Идите и успокойтесь, вам нельзя волноваться, - машинально перейдя на "вы", тихонько выпроваживая буфетчицу из лазарета, говорила она.
   Аврал в трюмах продолжался еще более двух часов. Только когда груз был дополнительно раскреплен от бортов и ящик от ящика прочными сосновыми брусьями и перестал "дышать", то есть раскачиваться на ослабших креплениях, помполит Воротынцев снова заявился в лазарет.
   - Царапнуло чуть-чуть, - поморщился он, освобождая поврежденное плечо. - Помажьте чем-нибудь, доктор, чтоб не зудело.
   - Ничего себе царапнуло! - ахнула Татьяна. - У вас же тут все синё. Сильный ушиб плечевого сустава. Придется вам, Кузьма Лукич, походить с рукой на перевязи. Буду накладывать вам рассасывающие компрессы.
   - А чем же я буду за стенки держаться? - попытался улыбнуться помполит.
   - Держитесь одной рукой. И не всю жизнь же будет продолжаться эта сумасшедшая болтанка!
   - Ладно, потерплю. А как дела у Некрылова?
   - У него перелом ключицы, множественные ушибы, возможны внутренние кровоизлияния. Еще большая гематома на затылке, под ней может быть повреждение затылочной кости. Но все это надо смотреть рентгеном, я могу лишь догадываться, - нахмурилась Татьяна. - Не исключено и сотрясение мозга.
   - Будьте внимательны, Татьяна Ивановна, - просяще глянул на нее Воротынцев. - Мы должны привезти его домой живого и здорового. Его мать ждет.
   - Сделаю все, что в моих силах.
   После того как Татьяна впрыснула рулевому камфору, поднесла к носу смоченную в нашатыре ватку, матрос пришел в сознание. Мутным взором обвел вокруг себя, судорожно попытался подняться.
   - Куда ты! Лежи. Нельзя тебе шевелиться! - придержала его Татьяна.
   - Подвел я экипаж, Татьяна Ивановна, - побелевшими губами прошептал Гешка. - Рот раскрыл, и пришмякнуло... Теперь нагорит за меня всем...
   - Ты молодец, Гешенька, настоящий герой, - положила руку ему на лоб Татьяна. - Скажи, что у тебя болит?
   - Сердце щемит, - прошептал матрос.
   - Сердце перестанет, оно у тебя молодое, здоровое. А голова не кружится? Тошноты нет?
   - Ничего нет. Только дряблый я весь какой-то стал, будто творожный.
   - Слабость пройдет. А так у тебя все в порядке: руки-ноги целы. Помяло только малость. Но до свадьбы все заживет!
   - Вы Лиду не пускайте ко мне, Татьяна Ивановна. Ладно? Не надо ей меня такого видеть...
   - Хорошо, Гешенька, хорошо!
   Чуть позже с мостика к ней спустился капитан. Выслушав ее объяснения, помолчал, повздыхал.
   - Медицинской помощи сейчас просить бесполезно. Никто к нам в такую погоду не подойдет. Стихнет немного, запросим пароходство, может, устроят заход в Пуэнт-Нуар в Конго или в Лагос, в Нигерию, положим Некрылова в госпиталь.
   - Жалко его оставлять в чужой стране, Семен Ильич.
   - Коли жалко, лечите как следует, чтобы не пришлось оставлять. Покажите теперь, на что способны, - невесело улыбнулся капитан.
   Глава 17
   Умело сманеврировав, эскадра разошлась с циклоном, но и отроги его развели семибалльную океанскую волну. Острым форштевнем "Горделивый" распарывал надвое катящуюся навстречу зеленую водяную глыбу, и она обессиленно сникала у него за кормой. Только время от времени перед кораблями вставали на дыбы такие громады, которые они не успевали смять и рассечь. Хлесткими ударами эти валы, окрещенные девятыми, сотрясали корпуса крейсеров и больших противолодочных кораблей.