Плотников Александр. Визитная карточка Флота

   - Куда же я дену сына?
   - Ах да, о нем я совсем забыл... Хотя он у вас уже большой парень, станет жить с дедом.
   - Отцу скоро будет семьдесят.
   - Он у вас крепкий старик, как смоленый канат. Можно еще взять приходящую домработницу. Заработок у вас будет приличный, хватит на все.
   - Спасибо, я как-нибудь сама о себе подумаю.
   - Танюша, вы не торопитесь решать... Завтра я улетаю в Калининград. Вот вам на всякий случай мой адрес. Надумаете, черкните, я вам сообщу, где и как все оформлять...
   Поцеловав ей руку, Ролдугин распахнул дверь подъезда, потом долго стоял возле машины, уже в лифте она услышала громкий, как выстрел, хлопок автомобильной дверцы.
   Отец, чиркая лобзиком, что-то выпиливал, сгорбясь над кухонным столом.
   - Есть хочешь? - спросил он, отряхивая мятые домашние штаны.
   - Я из ресторана, папа, - ответила Татьяна, проходя в комнату. Быстро раздевшись, она осторожно приподняла краешек одеяла и прижалась к теплому Димкиному тельцу. "Нет, никуда я от сыночка не уеду, в чужие руки его не отдам", - растроганно подумала она.
   В конце недели Татьяне Ивановне на работу позвонил Андрей.
   - Андрейчик, ты откуда звонишь? - радостно откликнулась она.
   - Из одного высокого присутственного места.
   - Ты в Москве?
   - Разумеется...
   - К нам-то когда?
   - Сегодня, если позволите. Разделаюсь со служебными делами и прямиком к вам.
   Аппарат на том конце провода был очень чувствительным, Татьяна услышала посторонний голос, который сказал: "Товарищ контр-адмирал, начальник штаба приглашает вас...". - "Есть!" - откликнулся Андрей.
   - Так ты у нас уже адмирал! - изумилась Татьяна. - А я-то тебя по-простецки Андрейкой...
   - Мы с тобой дома разберемся, что к чему... - сказал Андрей. - А пока извини, меня зовут.
   Татьяна долго еще держала трубку в руке, забыв положить ее на рычаг.
   По вызовам она в этот день не пошла, а ринулась в продуктовые магазины. По дороге заскочила в интернат за Димкой.
   - Дядя Андрей приехал! - обрадованно закартавил сын. - А какие бывают адмиралы?
   - В расшитых мундирах, в брюках с лампасами.
   - Мам, что такое лампасы?
   - Такие желтые полосы сбоку.
   - Это как у швейцаров в гостинице?
   - При чем тут швейцары? Вот придет дядя Андрей, все сам увидишь...
   - Мам, ты на меня не сердись, я две пятерки получил!
   - Молодец, сыночка, учись хорошо и тоже станешь когда-нибудь адмиралом.
   - Нет, я хочу стать мичманом! Как деда.
   - На мичмана тоже надо учиться.
   - Деда меня всему научит!
   Андрей приехал в девятом часу вечера, когда Татьяна уже второй раз разогревала ужин. Иван Егорович, который весь вечер простоял в коридоре, вздрагивая при каждом стуке лифта, широко распахнул дверь.
   - Андрюха, сын... - И уткнулся лицом ему в шею.
   - Батя, сырость ни к чему, от сырости ржавчина заводится, - ласково проговорил сын.
   - Потешил ты мою старость, Андрюха... - шептал отец, трогая пальцем вышитую звезду на широком погоне сына. - Не посрамил русаковского рода.
   - Постой, батя! - решительно отстранил его сын. - Не нарушай флотского ритуала.
   Он принял строевую стойку и вскинул руку под козырек.
   - Товарищ гвардии мичман! Представляюсь по поводу присвоения очередного воинского звания контр-адмирал!
   Отец на мгновение опешил, затем тоже поднял ладонь к простоволосой голове. Лицо его стало торжественно-просветленным.
   - Вот так-то, батя! - удовлетворенно воскликнул Андрей.
   Из-за дедовой спины выглядывал Димка.
   - Дядя Анрей, а где ваши лампасы?
   - Какие лампасы? - склонился к нему гость.
   - Которые как у швейцара, - пояснил племянник.
   - Таких у меня нет! - засмеялся Андрей. - Зато у меня есть персональный катер! Вот приедешь в гости - прокачу с брызгами!
   За ужином Иван Егорович растроганно поглядывал на старшего сына, даже пригубил рюмку за семь футов под килем и долгое сыновнее плавание. Однажды только вздохнул и высказал свои мысли вслух:
   - Жаль, что Прокофий тебя не видит...
   - Сережка, батя, тоже в большие командиры выходит. Скоро будет принимать лучший корабль флота.
   - Верю, сын, не посрамит он памяти отцовской...
   - Мой Игорь к нему под начало просится.
   - И уважь парня. Сергей его худому не научит.
   - Да уж придется, батя, уважить.
   Андрей первым встал из-за стола и, озорно глянув на Татьяну, предложил:
   - А что, сеструха, двинем-ка мы с тобой на свежий воздух. Покажешь мне вечернюю Москву.
   - Балакайте здесь, я мешать не буду, на кухню к себе пойду, - мудро глянув на него, сказал Иван Егорович.
   - Да что ты, у нас от тебя секретов нет! Хочешь, прогуляемся втроем?
   - Ноги у меня не те, чтобы за вами поспешать...
   - Тогда позволь нам с Танюшкой.
   - Воля ваша, гуляйте хоть до зорьки.
   - Мы всего на часок, батя!
   Вечер был тихим и теплым. Над крышами домов катилось желтое лунное колесо. В обвале лунного света бледными мазками застыли неоновые уличные фонари. Едва ощутимый ветерок нес влажную речную свежесть.
   Брат с сестрой молча пересекли дремлющий парк Речного вокзала, вышли на берег Химкинского водохранилища, остановились на невысоком взлобке. Смотрели, как по темно-серебристой глади воды медленно двигался буксирный караван, подмигивая цветными огнями.
   - Ну что, сестра, - первым нарушил молчание Андрей, - рассказывай, что у тебя стряслось...
   - Никакого землетрясения не было, - желчно усмехнулась Татьяна. Обычная житейская история: жена ушла от нелюбимого мужа.
   - Нелюбимого, говоришь? - резко вскинул голову Андрей. - А не ты ли когда-то заявляла, что жить без него не можешь? Забыла тот наш семейный совет?
   - Ну и что из того? В ту пору жить без него не могла, а теперь с ним мне тошно. Разлюбила - и все тут!
   - Убедительная логика: полюбила - выскочила замуж, разлюбила развелась. Словно в куклы поиграла. Ты мне, старшему брату, честно скажи, что у вас с ним получилось. Зазнался твой Илья, пренебрегать тобою стал?
   - Если бы дело было только в этом, Андрей! Разве можно о таком рассказать словами? Такое бывает по велению души, когда человек вступает в пору переоценки ценностей...
   - Складно говорить ты всегда умела, сестра. Только у человека есть голова на плечах, чтобы контролировать свои поступки. Есть элементарные обязанности перед близкими, общественное мнение, наконец...
   - Ты бы никогда не поступил по велению души! Ты у нас ортодокс! Ходячая мораль! В твоей голове никогда не бывало грешных мыслей!
   - Ты права, сестра, я всю жизнь исповедую одну веру, название которой - порядочность.
   - Не та ли, что именуется ханжеством?
   - На этот раз ты заблуждаешься. Я никогда не был ханжой, зато всегда был принципиальным противником легкомыслия. В твоем же поступке подобный факт трудно отрицать...
   - Ты же должен быть психологом, Андрей! Столько лет воспитываешь своих матросов! Неужто не понимаешь, что в моей жизни наступил такой отчаянный момент, что притворяться любящей, лгать самой себе стало противно!
   - Ладно, поступай как знаешь, только я советую тебе хорошенько подумать...
   - Пошли домой, Андрей, - зябко передернула плечами Татьяна. - Я продрогла насквозь...
   Андрей Иванович еще дважды наведывался в Москву и каждый раз возвращался к прежнему разговору с сестрой. Проводив брата из последней командировки, Татьяна закрылась на ключ в своем врачебном кабинете и написала письмо в Калининград штурману Ролдугину.
   Глава 4
   Экипажу "Горделивого" отвели под жилье казарму, выстроенную еще в начале века для юнкерского училища. Ее метровые кирпичные стены уцелели после двух войн, сносило только крышу и превращало в крошево оконные стекла. Гулкие железные лестницы, которые теперь именовались трапами, помнили еще звон шпор офицеров гвардии его императорского величества.
   Комната, она же рабочий кабинет командира, слепыми стенами напоминала хранилище матросских вещей - баталерку, из которой вынесли стеллажи. Противоположный от двери угол был зашторен тяжелой гардинной портьерой, скрывавшей железную койку. Впрочем, капитан второго ранга Урманов мог бы снять комнату, даже отдельную квартиру в городе, но ему было удобнее жить здесь, бок о бок со своими людьми.
   Командир покидает гибнущий корабль последним, но не всегда приходит на строящийся первым. Когда Урманов с предписанием в кармане приехал на завод, его встретили заместитель командира по политической части капитан третьего ранга Валейшо, инженер-механик Дягилев, несколько младших офицеров и среди них командир стартовой батареи лейтенант Игорь Русаков.
   "Добрый день, дядя Сережа..." - хотел было сказать он, но, не увидев ответной улыбки на лице Урманова, произнес: - Здравия желаю, товарищ командир.
   - Здравствуйте, лейтенант, - нарочито сухо поздоровался Урманов. "Парень как парень, - мысленно отметил Сергей. - Подтянут, дисциплинирован".
   В первый же день командир корабля познакомился с ведущим конструктором проекта Георгием Оскаровичем Томпом, который в день спуска "Горделивого" со стапеля был болен. Они встретились в диспетчерской главного строителя и разговаривали под аккомпанемент хрипловатого зуммера селектора.
   - Ну вот весь наш триумвират в сборе, - хохотнул Павел Русаков. - Кто же из нас будет Цезарем?
   - На корабле бывает только один командир, - сказал Томп, заметно смягчая букву "б", так что она звучала как "п".
   - У нас пока не корабль, а заказ номер триста тридцать три, хитровато глянул на Урманова Павел.
   - Я думаю, следует вспомнить старый флотский принцип: каждый занимается своим делом и головой за него отвечает, - отпарировал Сергей.
   - Позволь справиться, за что же будешь отвечать ты?
   - Долго перечислять, товарищ главный строитель. За многое и, в частности, за специальную подготовку экипажа.
   - Стало быть, толкаться возле механизмов и мешать моим рабочим? А заодно сманивать тех, кто помоложе, на сверхсрочную?
   - Я не вербовщик, а у нас, как известно, всеобщая воинская обязанность.
   - Кто же тогда сманил моего шофера Васю? Адмирал Нельсон?
   - На твоем месте я бы водил машину сам. Невелика персона!
   - Сам сначала дослужись до персональной, тогда будешь судить и рядить...
   Диспетчер подозвал Павла Русакова к телефону, и тот, выслушав что-то, рысью выбежал за дверь.
   - Что получилось? - спросил диспетчера Томи.
   - ОТК сварной шов забраковал, - ответил тот.
   - Не велика беда, - буркнул Томп и повернулся к Урманову: - Мне говорили, вы из семьи потомственных мореходов?
   - Отец был капитаном первого ранга, а вот дед рабочим на заводе Гужона.
   - О, мой род семью коленами связан с морем! Я ведь из Кингисеппа, что на острове Сааремаа. Знаете такой?
   - А как же! Еще в училище лоции всех наших морей наизусть вызубрил.
   - Жаль, что вы не побывали на Сааремаа! Такой красоты на всем свете больше нет.
   - А мне кажется, что самый красивый город в мире - это Севастополь.
   - Мы с вами как кулики, каждый свое болото хвалит! - рассмеялся Томп. - У вас есть сын?
   - Я не женат.
   - Это нехорошо! Род надо продолжать. Мой сын Ян закончил мореходку, теперь плавает механиком на Балтийском пароходстве. Я рад, что мы познакомились. Будем работать вместе.
   Ступив на палубу "Горделивого", Сергей Урманов сразу заметил, как поматерел корабль за пять месяцев, прошедших после спуска на воду. Перед носовой надстройкой связкой гигантских стручков красного перца казались поднятые вверх контейнеры ракетной установки, возле самого форштевня волнистыми рядами выложены черные калачи якорь-цепи. Надстройка уже была остеклена, а над нею широко раскинула сетчатые крылья антенна станции поиска цели. Только этажерки монтажных лесов, окружавшие некоторые наружные устройства, портили внешний вид крейсера.
   Вдоль обоих бортов сновали туда-сюда люди; непосвященному этот человеческий муравейник показался бы странным, даже бессмысленным, но Урманов видел, что почти никто из рабочих не идет с пустыми руками, каждый что-то несет: детали, инструменты, укупорочную тару, ведерки с краской либо со смывкой. Да и не особенно разгуляешься на стылой, промозгшей на февральском ветру палубе под щетиной сосулек, свисающих всюду: на мачтах, буртиках надстроек, на металлических скобах, скрепляющих леса.
   Бежавший навстречу Урманову человек в рыжей телогрейке и заляпанной краской ушанке остановился, поспешно вскинул к виску ладонь правой руки:
   - Здравия желаю, товарищ командир! Вы меня не узнаете? Главный старшина Хлопов. Тот самый, который бывший шофер Павла Ивановича...
   - А, стало быть, тот самый Вася, - усмехнулся Урманов. - Ну, здравствуйте. Я успел за вас нахлобучку получить от главного строителя. Службой довольны?
   - Трудимся, товарищ командир. Служить пока недосуг.
   - Любопытное заявление! Выходит, сейчас вы не на службе?
   - Смотря как считать, товарищ командир. Если по принципу: солдат спит, а служба идет, то она есть. Только у моряка настоящая служба в море начинается.
   - А разве плохо собственными руками на корабле каждую железку пощупать? Уверуешь в надежность техники, плавать спокойнее будешь.
   - Все это правильно, что вы говорите, товарищ командир. Но есть тут некоторые особые обстоятельства...
   - Какие же, если не секрет?
   - Вы скоро сами о них узнаете, - уклонился от продолжения разговора Хлопов. - Разрешите идти?
   Урманов тоже двинулся дальше, не особенно задумываясь над смыслом недосказанного старшиной, но то, что Хлопов задолго до начала плавания думает о море, командиру понравилось. В любом из своих подчиненных он прежде всего ценил ту профессиональную жилку, которая впоследствии вплетется в прочный канат под названием "морская выучка экипажа".
   Одна из времянок на крейсере - будущая матросская столовая - была отведена для нужд личного состава. В ней размещались шкафчики для хранения сменной одежды матросов и офицеров. Просторное помещение сейчас пустовало, только в дальнем углу возле раскладного стола заместитель командира Валейшо разговаривал с какой-то женщиной в заляпанном краской комбинезоне.
   - Познакомьтесь, Сергей Прокофьевич, - сказал замполит, - это бригадир маляров Ирина Петровна Снеговая, можно ее звать просто Ирой.
   - А еще меня называют Кармен, - игриво глянула на Урманова новая знакомая.
   В ней действительно угадывалось что-то цыганское: слегка выдающиеся скулы обтягивала смугловатая кожа, глаза под узкими серпами бровей были тоже темными с янтарными миндалинами зрачков, и даже аляповатый комбинезон сидел на ней подчеркнуто кокетливо.
   - Мало ли кого как звали в детстве, - выдержал ее взгляд командир. Меня, например, величали Серым...
   - А меня Валенком, - улыбнулся замполит.
   - Смею вас заверить, товарищи офицеры, - бесцеремонно оглядела обоих женщина, - эти клички вам теперь не подходят.
   - Ира пришла к нам с просьбой, - сказал Урманову замполит.
   - Не с просьбой, а с рационализаторским предложением, - поправила его Снеговая. - Выделите нам в помощь десяток самых пригожих ребят, и мы беремся вдвое сократить сроки покрасочных работ.
   - Может, не красивых, а самых работящих? - усмехнулся командир.
   - Нет, именно самых пригожих! - притопнула ногой Снеговая. - И будьте покойны, надорваться мы им не дадим!
   - Я вижу, вам нужны женихи, а не помощники...
   - Женихаться будем потом, после работы. А пока распределим ваших красавцев по одному на каждый объект, и девчата друг перед дружкой так расстараются, что по две нормы выгонят!
   - Шутки шутите с другими, - нахмурился Урманов, - а помощь, коли требуется, окажем. Подавайте заявку диспетчеру.
   - Вы не по годам серьезны, товарищ капитан второго ранга, насмешливо прищурилась Снеговая.
   - Должность обязывает.
   - Смотрите, за такого ни одна замуж не пойдет! - погрозила ему пальцем Снеговая и, засмеявшись, выбежала из подсобки.
   - У девчат на всех нас полное досье, - смотря ей вслед, улыбнулся Валейшо. Потом продолжал уже серьезно: - И такие обстоятельства надо учитывать, Сергей Прокофьевич. На корабле работают четыре десятка женщин, в основном молодых. Кое-кто из наших холостяков уже засматривается. Особенно на таких вот, как эта Ира...
   - Достанется кому-нибудь счастье, - нахмурился Урманов.
   - Это она с виду такая ершистая, а на самом деле славная дивчина, руководит передовой молодежной бригадой. И неплохо бригадирствует.
   - А вы, Федор Семенович, тоже кой на кого досье завели.
   - Должность обязывает! - рассмеялся замполит.
   Урманов порадовался в душе, что волею судеб, а точнее волею кадровых органов, достался ему такой толковый заместитель по политической части. Сергею было приятно простоватое мужицкое лицо Валейшо, которое освещали голубые добрые глаза. Руки у замполита были жесткими и жилистыми. Настоящий "политрабочий", как иногда с горделивым оттенком величают себя сами замполиты.
   - Проблем здесь хоть отбавляй, - продолжал разговор Валейшо. - Как-то захожу в обеденный перерыв а машинное отделение и обнаруживаю дружеское застолье. На сложенной стремянке бутылка водки, закусочка разная: огурцы, лук, яйца вареные, а возле стремянки двое рабочих и двое наших. Один из заводских - человек пожилой, с виду серьезный. "Как же так, дорогой товарищ, - говорю ему, - небось сами срочную отслужили, что матросу можно, а что нельзя, знаете". А у того улыбка до ушей. "Промашка вышла, товарищ начальник, - отвечает мне, - жена вместо кефира "Столичную" в кису сунула по ошибке. Одному на грех, а четверым - для поднятия настроения!" Пришлось конфисковать до конца рабочего дня...
   - В таких случаях надо делать представление главному строителю. Пусть воспитывает своих людей, - нахмурился командир.
   - С Павлом Ивановичем Русаковым мы работаем в контакте, - ответил Валейшо. - Только ему пуще нашего достается. Энергии его позавидовать можно. Ему и со своим народом надо ладить, и с соподрядчиками, и с нашим братом - военными. Только успевай поворачиваться...
   - Он за это большие деньги получает. А нам с вами дело надо так поставить, чтобы нас хозяевами считали на корабле, а не подсобниками.
   - В этом вы правы, товарищ командир, - поскучнел замполит. - Только в заводских условиях не всегда так получается. Экипажу тоже хочется приложить руки к строительству корабля. Народ молодой, силы через край... Ну да теперь, с вашим приходом, все пойдет как следует.
   Первый заводской день показался короче медвежьего хвоста. Не успел Урманов разобраться с первостепенными делами, как затихло все на большом корабле. Перестали надсадно стрекотать пневмомолотки, подвывать переносные вентиляторы, не бухали больше тяжелые надстроечные двери. Словно пропал звук в телевизоре.
   - Может зашабашим, Сергей Прокофьевич? - смущенно кашлянул замполит.
   Урманов взглянул на часы, было уже без четверти двадцать.
   - Расхода мы не заказывали, а ужин заканчивается, - напомнил Валейшо.
   - Добро. Вы ступайте, Федор Семенович, я чуть погодя...
   К ночи похолодало. От вспоротой ледокольным буксиром воды сизыми клубами валил пар. С хрустом крошился под ногами Урманова ноздреватый ледок, покрывший асфальтовые дорожки, порывистый ветер швырял в лицо пригоршни морозных игл. Все это отвлекало Сергея, мешало сосредоточиться, осмыслить первые впечатления. И все-таки четко вырисовывалась главная задача: надо срочно сколачивать коллектив. Матросы не все еще перезнакомились друг с другом, да и офицеры пока живут особняком. Команда "Горделивого" маленькими ручейками растеклась по корабельным шхерам, затерялась среди работяг-заводчан и сливается воедино лишь в столовой да в казарме перед сном. "Такое положение надо с завтрашнего дня похерить", решил командир.
   Возле заводской проходной он нагнал главного конструктора. Георг Томп зябко прятал лицо в поднятый меховой воротник пальто.
   - Неужто и вам некуда торопиться? - увидев командира, воскликнул он. - Тогда, может, заглянете ко мне? Я живу один, совсем рядом с заводом.
   Урманов трудно сближался с людьми; за это его кое-кто считал гордецом, нередко и сам он страдал от своей некоммуникабельности, хотя ему не нравилось это модное словечко. Вряд ли бы он принял приглашение едва знакомого человека, но случай был особый: звал в гости создатель "Горделивого".
   - Попьем по-холостяцки чайку с настоящим ямайским ромом. Сын презентовал несколько бутылок после заграничного рейса. Чай с ромом - моя давняя слабость.
   Ведущий конструктор жил в небольшой двухкомнатной квартирке пятиэтажного дома времен борьбы с архитектурными излишествами. Высокий Урманов почувствовал себя в ней жирафом в транспортировочной клетке. Снимая шинель в тесной прихожей, задел рукавом плафончик, закрепленный под самым потолком.
   - Врачи говорят, что инфаркт - болезнь лифтов и нижних этажей, улыбнулся чуть запыхавшийся на лестнице Томп. - Мне здесь, под самой крышей, эта болезнь не грозит...
   В гостиной Урманов с опаской покосился на старинную люстру с гроздьями хрустальных подвесок на уровне его головы, но тут же забыл о ней, увидев редкостную коллекцию. Вдоль стен комнаты на аккуратных стеллажах лежали десятки самых разнообразных раковин и кораллов, чучела экзотических рыб и моллюсков.
   - Это наше с Яном хобби, - пояснил Томп. - Трогать руками разрешается, - улыбнулся конструктор. - И прошу извинить за произношение. Полжизни среди русских, а так и не научился выговаривать ваши согласные. Однажды пригрозил побить одного негодяя, получилось "попить", и этот самый негодяй услужливо подал стакан воды!
   - Надо же, сколько чудес водится в морях-океанах! Первый раз вижу их собранными вместе.
   - Тут лишь крохотный кусочек подводного царства, - сказал Томп. Полного комплекта нет пока ни в одном музее мира, даже у самого Жака Ива Кусто, Мне мой Ян привозит их мешками, но скоро негде станет прописывать, жилплощади на них не полагается!
   Хозяин вышел на кухню, оставив гостя наедине с реликвиями глубин. Урманов подошел к полке, на которой громоздились раковины, похожие на причудливые греческие амфоры, взял в руки одну из них, приложил к уху. Сквозь шорохи воздуха из пустотелого нутра моллюска послышалось эхо прибоя, разбивающегося о коралловые рифы далеких южных островов, вечно живое дыхание океана. Этому эффекту морских раковин Сергей не переставал удивляться с несмышленых ребяческих лет.
   Положив раковину на место, он перешел к полке напротив, с россыпью ракушечной мелочи. Рядом кокетливо выставляли рожки белые, розовые, палевые и даже совершенно черные кораллы, поражающие ажурной вязью стеблей. Урманову припомнилась прочитанная в юности книга, где говорилось, что раковины и кораллы долгое время служили островитянам Океании в качестве денег. "Георг Томп был бы тогда миллионером!" - улыбнулся он своей мысли.
   - Покойная жена поначалу была противницей нашего увлечения, зато потом могла лучшее платье отдать за редкую ракушку! - заговорил Томп, внося поднос, на котором стоял дымящийся электрический самоварчик и несколько крохотных заварных чайничков. - Когда мы с Яном хоронили Лайму, то положили в гроб Яванскую Жемчужину - самую дорогую раковину из нашей коллекции...
   - Вы давно один, Георг Оскарович? - деликатно спросил Урманов.
   - Нет, всего восемь лет. Но мне кажется, что жена еще вчера была со мной... Хотя почему я один? - спохватившись, улыбнулся Томп. - У меня есть сын! Огромный человечище, пожалуй, повыше вас ростом. Все это останется ему...
   Он снова вышел и вернулся с бокастой бутылкой, оплетенной золотистым шнуром.
   - Вы были когда-нибудь на Ямайке?.. - спросил Томп. - Я тоже не был, но благодарен людям этого антильского острова за чудесный напиток.
   - Считается, что кубинский ром ничуть не хуже.
   - "Бокарди"? Может быть, но мы, эстонцы, не любим менять своих привычек.
   Томп стал кудесничать с заварными чайничками, сливая кипяток из одного в другой, а затем в третий.
   - Позвольте, я вам налью по своему вкусу? Не понравится - выплеснете.
   - Будьте любезны, Георг Оскарович.
   - Рому следует добавлять вот столько, - показал Томп крошечную серебряную мензурку с длинной ручкой. - Ею пользовались еще мои прадеды...
   Подобный чай Урманов в самом деле пил впервые, с каждым глотком ощущая тонкий, неповторимый аромат.
   - Ну как рецепт?
   - Бесподобно!
   - Этот состав называется поцелуем любимой женщины, - пояснил Томп. А вот когда вы познакомитесь с моим Яном, он заварит вам морского черта либо благословение Нептуна. Эти букеты вышибают из костей любую простуду, а из головы самое жестокое похмелье!
   - Вы давно строите корабли, Георг Оскарович?
   - Всю жизнь. В детстве ремонтировал с отцом рыбацкие лодки, а подрос - подался на судоверфь. Хотя, честно признаться, всегда хотел плавать на кораблях, а не строить их... Здоровье, понимаете, подвело. Врачи нашли у меня врожденный недуг сердца, который до конца дней привязал меня к берегу... Но все равно я повидал весь белый свет! Глазами своего сына Яна. Когда он приезжает на побывку, целыми вечерами рассказывает мне о далеких землях, о диковинных зверях и рыбах...
   - "Горделивый" который ваш корабль? - поинтересовался Сергей, выдержав паузу.
   - Смотря как считать, если со всей мелюзгой, то он распочал четвертый десяток. На моих глазах произошла техническая революция на стапелях: ввысь потянулись борта кораблей, вширь их палубы, вглубь осадка. А главное, мы не пристегнулись к чужой конструкторской мысли, мы создали свое, новое направление в кораблестроении. На Западе его называют русским, хотя точнее следовало бы звать советским. Ведь развивали его и русские, и украинцы, и мы, прибалты, и много людей других национальностей большой страны нашей...
   - Скажите, а этот проект долго рождался?