Страница:
- Если вы продолжите свои попытки самоубийства, нам придется так сделать.
- Но это хоть сможет предупредить их? Или это простая трата времени?
- Это лучше, чем самоубийственная смерть.
Корнат пожал плечами. По логике, это была точка преткновения. Аналитик попробовал подлизаться:
- А не хотели бы вы остаться на ночь? Может подобные наблюдения смогут дать нам ответ...
- Нет.
Аналитик помялся, потом пожал плечами и махнул рукой.
- Ну хорошо. Догадываюсь, что вы и сами знаете: если бы я захотел поступить по-своему, я бы вас не спрашивал. Ваш случай я переправил в Мед Центр.
- Я понимаю, что вы можете, но только вот, зачем? - спросил его Кор-нат. - Судя по всему, вы не имеете понятия, как поступить со мной. И вы пытаетесь теперь следовать указаниям Канцелярии Президента, не так ли?
Аналитик соблаговолил принять озабоченный вид.
- Все эти вмешательства Канцелярий... - пробормотал он. - Вы же понимаете, что психиатрическое лечение требует кое-какого сотрудничества с ними, и они знают об этом...
Корнат так и оставил его, бормочущим себе под нос. Когда он вышел на Четырехуголку, жара и шум подействовали на него будто приличный удар кулаком. Правда, он уже привык к подобному и быстро адаптировался.
После множества размышлений к своему утреннему происшествию он относился уже с улыбкой. Понятное дело, было не сладко, какой-то привкус беспокойства оставался, но теперь мог замечать в случившемся и смешную сторону. Нет, чего тут и думать, обхохочешься: Самоубийство! Как же, как же! Это только несчастные люди идут на самоубийство, счастливые же никогда! А Корнат был совершенно счастливым человеком.
Это пришлось признать даже аналитику. Он только терял время, когда все глубже закапывался в неясные воспоминания самого нежного возраста своего пациента, вороша раны памяти, чтобы высосать яд из самых укромных местечек. Только ни черта он не нашел! Да и куда ему! Корнат был из Покрытых Мантией. И родители его были из этого же Университета. Еще не научившись ходить, он уже был отдан в Университетские ясли и школы; им занимались самые подготовленные в мире эксперты, по самым замечательным методикам детской педагогики. У каждого ребенка имелась личная порция любви и безопасности; каждый подопечный этих заведений мог полагаться на все то лучшее, что было написано в трудах лучших педиатров мира. Так что, о какой душевной травме можно было говорить? Да ее, попросту, и быть не могло!
Что и говорить: в личности Корната не было ни малейшего знака проявления каких-либо отклонений. Он был полностью погружен в свою работу, и хотя знал, что кое-чего ему недоставало: чувства безопасности, откровенной любви, в то же время чувствовал, что мог бы иметь и их. Так что на данный момент это его никак не беспокоило.
"Доброе утро! Доброе утро!" - любезно говорил он студентам, что встречались ему на пути. При этом он даже стал насвистывать одну из мнемонических песенок Карла. Студенты здоровались, улыбались. Корната как преподавателя уважали.
Он прошел мимо Зала Человечества, Здания Рекреаций, Медицинского Корпуса и Административной Башни. Чем дальше он проходил, тем меньше становилось приветствующих его студентов, но, тем не менее, все они вежливо кланялись, видя преподавательскую мантию. В небе все так же грохотали летательные аппараты.
Стальной изгиб громадного Моста над Заливом был у Корната за спиной, но он мог слышать беспрестанный поток движушихся по мосту машин, и их шум накладывался на отдаленный гул Города.
Корнат приостановился в двери студии, где ему предстояло читать сегодня первую лекцию.
Через узкий дверной проем он поглядел на город, где жили неученые люди. Там была какая-то тайна. Корнат считал, что эта загадка даже гораздо серьезнее тайны безмолвного убийцы, затаившегося у него в мозгу. Только теперь это была не та проблема, которой он хотел бы заняться.
"Хороший преподаватель и выглядит пристойно". Это была одна из максим Мастера Карла. Корнат уселся за длинный стол и начал методично наносить мазки нейтрального грима на каждую скулу. Операторы внимательно следили, как он втирает крем в кожу.
- Помощь не нужна?
Корнат поднял глаза и приветствовал продюсера коротким кивком.
- Нет, благодарю, - ответил он, подрисовывая тушью брови.
Часы отщелкивали каждые полсекунды. Гримировальным карандашем Корнат нанес на лицо морщины (такова была цена того, что он стал профессором в тридцать лет) и подмазал губы помадой. Он наклонился вперед, чтобы осмотреть себя в зеркале получше, но продюсер остановил его.
- Эй, погодите. Черт подери, парень, уровень красного слишком высокий.
Оператор покрутил ручкой. На мониторе лицо Корната стало немного бледнее, приобретя зеленоватый оттенок.
- Вот так лучше. Все в порядке, профессор?
Корнат вытер пальцы тряпкой и надел на голову золотистый парик.
- Все готово, - сказал он, поднимаясь в тот же миг, когда стрелки показали ровно десять.
Из динамиков экрана, занимавшего переднюю часть студии, раздались звуки позывных, предваряющих студийную передачу. Корнат занял свое место, собрался, поклонился, улыбнулся и нажал на педаль суфлера.
Класс был полон. Физически здесь присутствовало более сотни студентов. Корнат любил большие аудитории живых слушателей, во-первых, потому что он был традиционалистом, а во-вторых, потому что по их лицпм он мог сказать, хорошо или плохо воспринимают они материал. Этот класс был одним из его любимых. Студенты откликались на смену его настроений, с ними не надо было перенапрягаться. Они смеялись не слишком громко, когда Корнат отпускал приличествующие академические шутки. В группе никто никогда не кашлял или переговаривался друг с другом. Студенты этой группы никогда не отвлекали на себя внимания гораздо более широкой аудитории телезрителей.
Корнат глядел глядел на своих слушателей, пока диктор заканчивал свое объявление для телезрителей. Он заметил чем-то озабоченного и нахмуренного Эгерда, шепчущегося с девушкой из факультетской столовой. Как же ее зовут? Лосиль. Везет же парню, еще успел подумать Корнат, прежде чем все его мысли заняла Теорема Биномов.
- Доброе утро, - сказал он. - Давайте сразу же перейдем к делу. Сегодня мы проследим связь между "треугольником Паскаля" и Теоремой Биномов. - Последние его слова были подчеркнуты органным аккордом. Позади него, на мониторе, появились золотистые яркие символы "p + q". - Полагаю, что все вы помните, о чем говорится в Теореме Биномов, конечно же, если приготовили домашние задания.
Легкий смешок, то что надо для восприятия.
- Если мы начнем перемножать сумму "p + q" саму на себя, то, естественно, получим ее квадрат, куб, четвертую степень и так далее.
Позади него, на экране, невидимая рука начала перемножать ярко-золотые суммы "p + q".
- Р плюс q в квадрате равняется: р-квадрат плюс два pq плюс q в квадрате. Р плюс q в кубе...
Невидимая рука написала на экране: p 3 + 3p 2q + 3 pq 2 + q 3.
- Все это довольно просто, не так ли? - Корнат прервал объяснения, затем с невозмутимым видом продолжил: - Отлично, но, по сообщениям Стики Дика пятнадцать процентов из вас успешно завалили последние тесты. Хихикание, перебиваемое более громкими возгласами с последних рядов. Нет, все-таки это чудный класс.
Буквы и цифры исчезли с экрана, а вместо них появился смешной румянолицый мультипликационный каменщик и начал выкладывать пирамиду из кирпичей:
______
___!_____!___
___!_____!______!___
____!_____!______!______!_____
___!______!_____!______!_______!____
____!______!_____!______!______!_______!____
!______!______!_____!______!_______!_______!
- А теперь на минуточку забудем о Теореме - для кое-кого из вас это не потребует особого труда. (Новые смешки, когда он сказал это.) Рассмотрим Треугольник Паскаля. Мы построим его как стенку из кирпичей, только... Остановись-ка, дружок. - Мультипликационный каменщик прервал работу и удивленно поглядел на собравшихся в аудитории. - ...Только начнем выкладывать ее не с низа. Мы строим ее сверху вниз. - Обескураженный мультипликационный трудяга скорчил потешную мину. Пожав плечами, он стер старую стенку движением своего мастерка, положил кирпич в пространстве и начал подстраивать треугольник под ним.
- Но нам не надо выстраивать его из кирпичей, - прибавил Корнат. - Мы строим его из чисел.
Каменщик выпрямился, пинком вытолкнул кирпичную стенку с экрана и последовал за ней, остановившись у самой рамки, чтобы показать Корнату язык. На мониторе началась демонстрация фильма с живыми актерами, кувыркающихся вдоль рядов сидений на университетском футбольном стадионе. У каждого участника была плакетка с номером. В конце концов они расположились в виде треугольника:
1 1
1 2 1
1 3 3 1
1 4 6 4 1
1 5 10 10 5 1
С огромнейшим удовольствием Корнат начал объяснять, что Треугольник Паскаля в подобном виде был записан несколько веков назад.
- Вы замечаете, - сказал он, что каждое число в треугольнике, это сумма двух близьлежащих к нему чисел в верхнем ряду. Так что Треугольник Паскаля - это нечто большее, чем просто остроумный расклад. Он представляет... - Теперь все слушатели были у него в руках. Их лица выражали увлеченность. Нет, класс вел себя великолепно.
Корнат взял указку черного дерева, что лежала на его столе вместе с другими церемониальными принадлежностями преподавателя: ножницами для бумаги, карандашами, скреперами для бумаг - все для возможной необходимой демонстрации - и с помощью разнообразнейших доступных человеку аудиовизуальных средств начал объяснять трем миллионам зрителей связь между Треугольником Паскаля и биноминальной дистрибуцией.
Каждая черточка на лице у Корната, каждое слово, каждый жест танцовщиков или оживленных цифр, что показывались на мониторе за спиной преподавателя, улавливались иконоскопами телекамер, превращались в высокочастотный сигнал и высылались в эфир.
У Корната было чуть больше сотни живых слушателей - самые сливки, избранные из избранных, те, кто представляли обучающихся в Университете лич^ но. Но полностью количество его студентов превышало три миллиона. На передающей станции в Порт Монмут старший сменный инженер по имени Сэм Генсель напряженно следил, как полоска ряби перекрыла изображение пяти девушек в четвертом ряду Треугольника Паскаля, которых впоследствии электроника превратила в символы:
p 4 + 4p 3q + 6p 2q 2 + 4pq 3 + q 4
Его совершенно не взволновал изумительный факт, что воэффициенты пяти выражений в многочлене (p + q) 4 были 1,4.6,4 и 1 - то есть, те самые, что и числа в четвертом ряду Треугольника. Гораздо больше его беспокоило, что изображение было слегка расплывчатым. Он подкрутил регулятор, нахмурился, повернул ручку регулятора обратно, затем переключился на альтернативную цепь и ввел в работу криспер - очиститель изображения. В тот же самый момент вышла из строя генераторная лампа. Инженер поднял телефонную трубку и вызвал ремонтную бригаду.
Очищенный сигнал был выслан на хитроумный телетрансляционный спутник, а с него отразился на весь мир.
В прибрежном поселке Сэнди Хук парень по имени Роджер Хоскинс, весь провонявшийся рыбой, приостановился у дверей комнаты, чтобы поглядеть на экран. Математика его не интересовала, но он всегда верил, что сможет увидать в телеаудитории свою сестру. Его мать всегда была ему благодарна, когда Роджер мог сказать, что хоть на миг, но он смог увидать ее удачливую, многообещающую дочку.
В детских яслях, где-то в нижнем Манхеттене три ползуна, только-только начинающих ходить, жевали волокнистые крекеры и тупо пялились на экран. Их вечно занятая воспитательница как-то открыла, что перемещающиеся по экрану цветные пятна успокаивают ее подопечных.
На двадцать пятом этаже доходного дома на Стэйтен Айленд водитель монорельсового трамвая по имени Френк Морган сидел перед своим телевизором, в то время как Корнат рассматривал тезисы Паскаля. Морган не очень-то понимал в этих вещах. Он только что пришел с ночной смены, и ему хотелось спать.
Таких зрителей было очень много: совершенно случайных и не интересующихся тем, что происходило на экране. Но были тысячи, бесчисленные сотни тысяч тех, кто увлеченно следил за лекцией.
Ведь образование теперь и в самом деле было чем-то бесценным.
Тридцать тысяч студентов Университета были счастливчиками. Они прошли через тестирование, которое с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. Из всех тысяч, что обитали за университетскими стенами, с этими тестами не справился никто; это не было вопросом исключительно интеллекта еобходимо было к тому же иметь таланты, которые смогли бы сделать университетское образование плодотворным по понятиям общества. Плодотворным для мира, в котором была работа. Для мира, что был слишком огромным для безделья. Земля, которая раньше кормила три миллиарда человек, теперь давала пропитание двенадцати миллиардам.
Если вам так угодно, телевизионные лекции Корната могли дать возможность сдать тесты и пробиться выше. Этим-то и занимался Стики Дик: электронным путем он сортировал бумаги, выводил средний балл и раздавал дипломы с отличием тем студентам, которых их профессора никогда даже в глаза не видели. Только вот все эти отметки ни к чему не приводили. но для тех, кто попался в западню ужасающего производства или в лапы еще более ужасных социальных работников, важной оставалась надежда. Например, был такой молодой человек по имени Макс Стэк, который постоянно уделял хоть немного времени теории нормализированных окружностей. Но этого было недостаточно. Стики Дик решил, что юноша еще не достоин карьеры математика. Посему Стэк совершенно без души занимался писанием секс-книжек, поскольку аналитики Стики Дика посчитали, что в этой области общественной деятельности юноша проявит себя наиболее изобретательно и продуктивно. И таких Максов Стэков были тысячи.
Еще был некий Чарлз Бинхэм. Он работал подсобником на реакторе электростанции на 14 Улице. Математика могла ему помочь через какое-то время статьт инженером-наблюдателем. Но могла и не помочь: кандидатов на эту должность было более чем предостаточно. Таких вот Чарлзов Бинхэмов имелось около пятисот тысяч.
Сью-Энн Флуд была дочкой фермера. Ее отец водил вертолет, скользя над распаханным полем, занимаясь севом, опрыскиванием, удобрением. Ему было известно, что время, которое дочь потратит на учебу на курсах, вовсе не поможет ей получить доступ в Университет. Сью-Энн и сама знала это: Стики Дик оценивал лишь таланты и возможности, а не знания. Но ей было всего лишь четырнадцать лет, и она надеялась. И подростков, подобных Сью-Энн, было более двух миллионов, им было известно, что любой из них может быть обманутым в своих надеждах.
Вот эти миллионы и были невидимыми зрителями, следящими за плоским изображением Профессора Корната на телеэкранах. Имелись, правда, и другие. Один из них находился в Боготе, другой - в Буэнос Айресе. Один из таких типов в Саскатчеване сказал: "Сегодня утром ты свалял дурака", а следующий, пролетая высоко над Скалистыми Горами, заметил: " А почему бы нам сейчас не попробовать с ним?" Третий же, обложенный невероятно мягкими подушками, находящийся не более чем в четверти мили от Корната, глядя на экран, заметил: "Стоит попробовать. Этот сукин сын меня уже достал".
Даже способному человеку было нелегко объяснить связь между Треугольником Паскаля и Бинальной Дистрибуцией, но Корнату это удалось. Весьма помогали коротенькие мнемонические попевки Мастера Карла, но гораздо больше помогли шуточки, которые включал в них сам Корнат. Впрочем, это было и его дело, его жизнь. Когда он вел за собой аудиторию, то снова и снова ощущал то чудо, которое присутствовало в том классе, с которым он сейчас находился. Он даже шум аудитории слышал с трудом, таже тогда, когда опустил указку, чтобы подкрепить свои объяснения жестом, зпатем, опять же, ничего не видя, поднял ее кончик вверх. Преподавание математики было для него чем-то вроде самогипноза, полнейшим включением в действие, это случилось с ним уже в самый первый день, когда он вступил на кафедру. Стики Дик тоже отметил это, вот почему Корнат в тридцать лет стал профессором. Чудо заключалось еще и в том, что такие удивительнейшие вещи как цифры всегда были для Корната на первом месте. Это чудо могло соперничать лишь с еще большим чудом - как числа отражают деятельность всего человечества.
Аудитория шумела и перешептывалась.
Корната неприятно потрясло, что студенты шепчутся больше обычного.
Он поглядел вверх, совершенно ничего не понимая. Вдруг у него зачесался кадык. Корнат почесал его кончиком указки, думая при этом о предстоящей сегодня лекции. Вспомогательные видеоматериалы на экране уже подходили к концу, и теперь нужно было вовремя вступить. Он продолжил объяснения; при этом и чешущийся кадык, и перешептывания стерлись из его сознания.
И тут он запнулся.
Что-то было не в порядке. Слушатели зашумели еще сильнее. Студенты из первых рядов уставились на Корната, затаив дыхание. Такого возбуждения среди них никогда не отмечалось. А тут еще, к несчастью, опять зачесался кадык. Корнат потер это место, но успокоения не было. Тогда он подобрался к нему указкой.
- Не надо!..
"Странно, - думал Корнат, глядя на стол, - еще одну указку положили..."
Внезапно шею прошила боль.
- Мастер Корнат, остановитесь! - закричал кто-то... какая-то девушка... Голос он различил с большим трудом, голос Лосиль, когда девушка схватилась на ноги, а вместе с нею половина аудитории. Горло будто огнем палило. По шее текло что-то ткплое - кровь! Его кровь. Корнат уставился на вещь, которую держал в руке. Это была вовсе не указка, а нож для разрезания писем, стальной и острый. Сконфуженный и перепуганный, Корнат перевел взгляд на монитор. На нем было только его лицо; шею наискось перечеркивал алый разрез!
Три миллиона зрителей затаили дух. Половина студентов из присутствующих в аудитории мчалась к Корнату - Эгерд и девушка впереди всех.
- Только спокойно, сэр. Дайте мне... - Это был Эгерд с бумажным носовым платком, который он тут же прижал к ране. - Все будет хорошо, сэр. Это всего лишь... Боже, еще немножечко и...
Немножечко...
Корнат всего лишь перерезал яремную вену: перед аудиторией, перед всем наблюдающим за его лекцией миром. Убийца, таящийся под его черепной коробкой, ударил сильно и точно, впервые осмелившись выступить при свете дня.
Глава четвертая
Теперь Корнат и вправду был меченым. Его шея была забинтована белой стерильной повязкой, но медик, улыбаясь, уверял, что когда ее снимут, останется лишь тоненький шрам. Он настаивал, чтобы Корнат задержался в больнице для полного медико-психологического обследования. Тот отказался. На это он сказал: "Вы что, предпочитаете умереть?" На это Корнат возразил, что умирать вовсе не собирается. "Как вы можете быть настолько уверены?"спросили медики, но задираться никто не собирался, и Корнат пробил себе дорогу на свободу. Он был чертовски зол на медиков, которые так вели себя с ним; злился на самого себя: потому что вел себя дурак-дураком; на Эгерда за его верность, и потому что тот остановил кровотечение; на Лосиль, которая наблюдала все это... его страдания, продемонстрированные на весь свет.
Корнат возвращался в МатБашню будто зашоренная тягловая лошадь, не рассматриваясь по сторонам и зная, что может увидеть. Глаза. Глаза любого человека из кэмпуса, что глядит на него и перешептывается с другим относительно него. В дейстительности же он увидел только одного студента, который был совершенно погружен в свои мысли (парень только слегка глянул на профессора, но даже один только этот взгляд превратил его собственное лицо в каменную маску), и целых полчаса они крутились на месте, отворачиваясь друг от друга. Врачи рекомендовали Корнату, чтобы он обязательно отдохнул. Запыхавшись от быстрой ходьбы, с гудящими ногами, он вернулся в свою комнату, чтобы так и поступить.
Весь день, до самого вечера он валялся в кровати, размышляя. Время тянулось очень медленно. Корнат смотрел в потолок, но в голову ничего не приходило. Слишком уж все раздражало, чтобы давать еще и какие-то плоды.
Что бы там не рекомендовали медики, но без четверти пять он одел свежую сорочку, чтобы принять участие в факультетском чаепитии.
Сегодня оно было чем-то вроде неофициальных проводов Университетской Полевой Экспедиции. Присутствие было обязательным, тем более для тех, кто как м Корнат были обязаны принять в ней участие; но Корнат пошел на чаепитие не потому. Он еще надеялся, что здесь представится последняя возможность в эту самую Экспедицию не поехать.
В высоком и обширном зале присутствовало человек триста. Было заметно, что Университет расширяет свои владения; это было традицией, равно как и заметки карандашом на полях библиотечных книг. Каждый из принимающих участие в чаепитии мимолетно глянул на Корната, когда тот зашел в зал; потом уже глядели по-иному: кто-то со скрытой усмешкой, некоторые с симпатией. Гораздо хуже было, если глядели с деланым безразличием, чтобы потом понимающе переглянуться с соседом. "Ну и черт с ними", - горько подумал Корнат. - Они думают, что до меня еще никто из профессоров не пробовал покончить с собой". Он уже услыхал слова, передаваемые шепотом:
- И это уже в седьмой раз. А васе потому, что он уже отчаялся стать начальником отделения, ведь старый Карл и не собирается уходить.
- Эсмеральда, не суй свой нос не в свои дела!
С пылающим от стыда лицом Корнат пробирался по залу. Для него он был будто наежившееся гвоздями факирское ложе, каждый шаг давался с трудом. Но за столами шептались не только о нем; некоторые подслушанные им фрагменты разговоров к несчастному профессору вовсе и не относились:
- ...собирается заставить нас работать с треватроном сорокалетней давности. А вы знаете, что имеется у Китая? Целых шесть новеньких, буквально с иголочки. Все индуктивности там из серебряного провода!
- Все это так, но ведь их целых два миллиарда. На каждого мы спокойно можем положить...
Корнат стоял среди пьющей, едящей, болтающей и разделившейся на группы массы людей и высматривал Мастера Карла. Потом он встретил его взгляд. Начальник отделения был занят странно-выглядящей и весьма древней личностью - Сен Сиром, Президентом Университета. Корнат был поражен. Сен Сир был глубоким старцем, и его присутствие здесь обеспокоило молодого профессора; Сен Сира редко можно было увидеть на факультетских чаепитиях. Да - это было странно; но, возможно, теперь можно будет чуть полегче вычеркнуться из списка.
Корнат пробивал себе дорогу к ним, оставив позади себя уже подвыпивших гуманитариев, нашептывающих непристойности терпеливо выслушивающим их студенткам-официанткам, и продолжил свой путь среди анатомов из Мед Школы.
- Вы заметили, какие приличные трупы получили мы недавно. Совершенно не такие, как после последней перестрелки. Понятное дело, для гериатров они не так хороши, но для них имеется выборочная эутаназия 1.
- Ты только погляди, что ты делаешь с этим несчастным мартини.
Корнат медленно продвигался к Мастеру Карлу и Президенту Сен Сиру. Чем ближе он подходил к ним, тем легче было идти. В этом конце помещения робких людей было побольше. Здесь уже имелась своя центральная фигура, привлекающая взгляды всех присутствующих. Но гости не толпились вокруг него, такой уж это был человек.
Сен Сир был вот каким человеком: самым уродливым.
Понятное дело, в зале присутствовали не одни только красавцы: старики, толстяки или наоборот, одна кожа да кости. Но Сен Сир был нечто особенное. Его лицо было артефактом уродства. Старые глубокие шрамы покрывали его лицо сеткой, которая напоминала веревочные сетки, куда ложат сыр для созревания. Результат хирургических операций? Об этом никто не знал. Эти шрамы были у него всегда. А кожа на лице была сине-зеленого оттенка.
Здесь же присутствовали Мастер Гринлиз (физхимия) и Мастер Валь (антропология). Валь стоял здесь только лишь потому, что был пьян в стельку и ему было совершенно безразлично, с кем стоять и разговаривать. Гринлиз же оставался, потому что Карл держал егопод руку и не отпускал.
Сен Сир четырежды, будто маятник, кивнул Корнату.
- Хоро-шая пого-да, - сказал он, растягивая слова, как будто говорил механизм.
- Вы правы, сэр. Прошу прощения, Карл...
Сен Сир поднял руку, что до сих пор болталась вдоль тела и с трудом вложил ее в руку Корната - таким было его рукопожатие. Затем он раскрыл свои покрытые рубцами губы и извлек из себя серию беззвучных выдохов - так он смеялся.
- Для Масте-ра Ва-ля не бу-дет хоро-шей пого-ды, - произнес он. И опять создалось впечатление, будто звучала говорящая машина. Так он шутил.
Корнат ответил ему застывшей, восковой улыбкой и коротким, таким же застывшим смешком. Происходящее означало, что Валь тоже назначен в Полевую Экспедицию. Корнату это совершенно не казалось смешным, в то время как у него самого в голове творилось черт знает что.
- Карл, - повторил он. - Прошу меня извинить. _________________________ 1. - Эутаназия - безболезненное умерщвление безнадежного больного или пожилого человека (прим. перевод.)
Но Карл был занят совершенно другим и не слушал его. Он пристал к Гринлизу, пытаясь выудить у него информацию по молекулярной структуре Бог-знает-чего. Но и отойти было невозможно, потому что Сен Сир продолжал держать его руку.
Корнат что-то проворчал про себя и ждал. Валь, льстиво подхихикивая, излагал какой-то запутанный факультетский анекдот, к которому Сен Сир прислушивался по-судейски бесстрастно. Корнат заставил себя не слушать эти глупости, а вместо этого размышлял о Сен Сире. Вроде бы ясно, старый индюк со своими странностями. Его чудаковатость можно было бы объяснить, скажем, больным сердцем. Этим же можно было объяснить и синеву кожи. Но чтомогло послужить причиной того, что он почти не владел конечностями?
- Но это хоть сможет предупредить их? Или это простая трата времени?
- Это лучше, чем самоубийственная смерть.
Корнат пожал плечами. По логике, это была точка преткновения. Аналитик попробовал подлизаться:
- А не хотели бы вы остаться на ночь? Может подобные наблюдения смогут дать нам ответ...
- Нет.
Аналитик помялся, потом пожал плечами и махнул рукой.
- Ну хорошо. Догадываюсь, что вы и сами знаете: если бы я захотел поступить по-своему, я бы вас не спрашивал. Ваш случай я переправил в Мед Центр.
- Я понимаю, что вы можете, но только вот, зачем? - спросил его Кор-нат. - Судя по всему, вы не имеете понятия, как поступить со мной. И вы пытаетесь теперь следовать указаниям Канцелярии Президента, не так ли?
Аналитик соблаговолил принять озабоченный вид.
- Все эти вмешательства Канцелярий... - пробормотал он. - Вы же понимаете, что психиатрическое лечение требует кое-какого сотрудничества с ними, и они знают об этом...
Корнат так и оставил его, бормочущим себе под нос. Когда он вышел на Четырехуголку, жара и шум подействовали на него будто приличный удар кулаком. Правда, он уже привык к подобному и быстро адаптировался.
После множества размышлений к своему утреннему происшествию он относился уже с улыбкой. Понятное дело, было не сладко, какой-то привкус беспокойства оставался, но теперь мог замечать в случившемся и смешную сторону. Нет, чего тут и думать, обхохочешься: Самоубийство! Как же, как же! Это только несчастные люди идут на самоубийство, счастливые же никогда! А Корнат был совершенно счастливым человеком.
Это пришлось признать даже аналитику. Он только терял время, когда все глубже закапывался в неясные воспоминания самого нежного возраста своего пациента, вороша раны памяти, чтобы высосать яд из самых укромных местечек. Только ни черта он не нашел! Да и куда ему! Корнат был из Покрытых Мантией. И родители его были из этого же Университета. Еще не научившись ходить, он уже был отдан в Университетские ясли и школы; им занимались самые подготовленные в мире эксперты, по самым замечательным методикам детской педагогики. У каждого ребенка имелась личная порция любви и безопасности; каждый подопечный этих заведений мог полагаться на все то лучшее, что было написано в трудах лучших педиатров мира. Так что, о какой душевной травме можно было говорить? Да ее, попросту, и быть не могло!
Что и говорить: в личности Корната не было ни малейшего знака проявления каких-либо отклонений. Он был полностью погружен в свою работу, и хотя знал, что кое-чего ему недоставало: чувства безопасности, откровенной любви, в то же время чувствовал, что мог бы иметь и их. Так что на данный момент это его никак не беспокоило.
"Доброе утро! Доброе утро!" - любезно говорил он студентам, что встречались ему на пути. При этом он даже стал насвистывать одну из мнемонических песенок Карла. Студенты здоровались, улыбались. Корната как преподавателя уважали.
Он прошел мимо Зала Человечества, Здания Рекреаций, Медицинского Корпуса и Административной Башни. Чем дальше он проходил, тем меньше становилось приветствующих его студентов, но, тем не менее, все они вежливо кланялись, видя преподавательскую мантию. В небе все так же грохотали летательные аппараты.
Стальной изгиб громадного Моста над Заливом был у Корната за спиной, но он мог слышать беспрестанный поток движушихся по мосту машин, и их шум накладывался на отдаленный гул Города.
Корнат приостановился в двери студии, где ему предстояло читать сегодня первую лекцию.
Через узкий дверной проем он поглядел на город, где жили неученые люди. Там была какая-то тайна. Корнат считал, что эта загадка даже гораздо серьезнее тайны безмолвного убийцы, затаившегося у него в мозгу. Только теперь это была не та проблема, которой он хотел бы заняться.
"Хороший преподаватель и выглядит пристойно". Это была одна из максим Мастера Карла. Корнат уселся за длинный стол и начал методично наносить мазки нейтрального грима на каждую скулу. Операторы внимательно следили, как он втирает крем в кожу.
- Помощь не нужна?
Корнат поднял глаза и приветствовал продюсера коротким кивком.
- Нет, благодарю, - ответил он, подрисовывая тушью брови.
Часы отщелкивали каждые полсекунды. Гримировальным карандашем Корнат нанес на лицо морщины (такова была цена того, что он стал профессором в тридцать лет) и подмазал губы помадой. Он наклонился вперед, чтобы осмотреть себя в зеркале получше, но продюсер остановил его.
- Эй, погодите. Черт подери, парень, уровень красного слишком высокий.
Оператор покрутил ручкой. На мониторе лицо Корната стало немного бледнее, приобретя зеленоватый оттенок.
- Вот так лучше. Все в порядке, профессор?
Корнат вытер пальцы тряпкой и надел на голову золотистый парик.
- Все готово, - сказал он, поднимаясь в тот же миг, когда стрелки показали ровно десять.
Из динамиков экрана, занимавшего переднюю часть студии, раздались звуки позывных, предваряющих студийную передачу. Корнат занял свое место, собрался, поклонился, улыбнулся и нажал на педаль суфлера.
Класс был полон. Физически здесь присутствовало более сотни студентов. Корнат любил большие аудитории живых слушателей, во-первых, потому что он был традиционалистом, а во-вторых, потому что по их лицпм он мог сказать, хорошо или плохо воспринимают они материал. Этот класс был одним из его любимых. Студенты откликались на смену его настроений, с ними не надо было перенапрягаться. Они смеялись не слишком громко, когда Корнат отпускал приличествующие академические шутки. В группе никто никогда не кашлял или переговаривался друг с другом. Студенты этой группы никогда не отвлекали на себя внимания гораздо более широкой аудитории телезрителей.
Корнат глядел глядел на своих слушателей, пока диктор заканчивал свое объявление для телезрителей. Он заметил чем-то озабоченного и нахмуренного Эгерда, шепчущегося с девушкой из факультетской столовой. Как же ее зовут? Лосиль. Везет же парню, еще успел подумать Корнат, прежде чем все его мысли заняла Теорема Биномов.
- Доброе утро, - сказал он. - Давайте сразу же перейдем к делу. Сегодня мы проследим связь между "треугольником Паскаля" и Теоремой Биномов. - Последние его слова были подчеркнуты органным аккордом. Позади него, на мониторе, появились золотистые яркие символы "p + q". - Полагаю, что все вы помните, о чем говорится в Теореме Биномов, конечно же, если приготовили домашние задания.
Легкий смешок, то что надо для восприятия.
- Если мы начнем перемножать сумму "p + q" саму на себя, то, естественно, получим ее квадрат, куб, четвертую степень и так далее.
Позади него, на экране, невидимая рука начала перемножать ярко-золотые суммы "p + q".
- Р плюс q в квадрате равняется: р-квадрат плюс два pq плюс q в квадрате. Р плюс q в кубе...
Невидимая рука написала на экране: p 3 + 3p 2q + 3 pq 2 + q 3.
- Все это довольно просто, не так ли? - Корнат прервал объяснения, затем с невозмутимым видом продолжил: - Отлично, но, по сообщениям Стики Дика пятнадцать процентов из вас успешно завалили последние тесты. Хихикание, перебиваемое более громкими возгласами с последних рядов. Нет, все-таки это чудный класс.
Буквы и цифры исчезли с экрана, а вместо них появился смешной румянолицый мультипликационный каменщик и начал выкладывать пирамиду из кирпичей:
______
___!_____!___
___!_____!______!___
____!_____!______!______!_____
___!______!_____!______!_______!____
____!______!_____!______!______!_______!____
!______!______!_____!______!_______!_______!
- А теперь на минуточку забудем о Теореме - для кое-кого из вас это не потребует особого труда. (Новые смешки, когда он сказал это.) Рассмотрим Треугольник Паскаля. Мы построим его как стенку из кирпичей, только... Остановись-ка, дружок. - Мультипликационный каменщик прервал работу и удивленно поглядел на собравшихся в аудитории. - ...Только начнем выкладывать ее не с низа. Мы строим ее сверху вниз. - Обескураженный мультипликационный трудяга скорчил потешную мину. Пожав плечами, он стер старую стенку движением своего мастерка, положил кирпич в пространстве и начал подстраивать треугольник под ним.
- Но нам не надо выстраивать его из кирпичей, - прибавил Корнат. - Мы строим его из чисел.
Каменщик выпрямился, пинком вытолкнул кирпичную стенку с экрана и последовал за ней, остановившись у самой рамки, чтобы показать Корнату язык. На мониторе началась демонстрация фильма с живыми актерами, кувыркающихся вдоль рядов сидений на университетском футбольном стадионе. У каждого участника была плакетка с номером. В конце концов они расположились в виде треугольника:
1 1
1 2 1
1 3 3 1
1 4 6 4 1
1 5 10 10 5 1
С огромнейшим удовольствием Корнат начал объяснять, что Треугольник Паскаля в подобном виде был записан несколько веков назад.
- Вы замечаете, - сказал он, что каждое число в треугольнике, это сумма двух близьлежащих к нему чисел в верхнем ряду. Так что Треугольник Паскаля - это нечто большее, чем просто остроумный расклад. Он представляет... - Теперь все слушатели были у него в руках. Их лица выражали увлеченность. Нет, класс вел себя великолепно.
Корнат взял указку черного дерева, что лежала на его столе вместе с другими церемониальными принадлежностями преподавателя: ножницами для бумаги, карандашами, скреперами для бумаг - все для возможной необходимой демонстрации - и с помощью разнообразнейших доступных человеку аудиовизуальных средств начал объяснять трем миллионам зрителей связь между Треугольником Паскаля и биноминальной дистрибуцией.
Каждая черточка на лице у Корната, каждое слово, каждый жест танцовщиков или оживленных цифр, что показывались на мониторе за спиной преподавателя, улавливались иконоскопами телекамер, превращались в высокочастотный сигнал и высылались в эфир.
У Корната было чуть больше сотни живых слушателей - самые сливки, избранные из избранных, те, кто представляли обучающихся в Университете лич^ но. Но полностью количество его студентов превышало три миллиона. На передающей станции в Порт Монмут старший сменный инженер по имени Сэм Генсель напряженно следил, как полоска ряби перекрыла изображение пяти девушек в четвертом ряду Треугольника Паскаля, которых впоследствии электроника превратила в символы:
p 4 + 4p 3q + 6p 2q 2 + 4pq 3 + q 4
Его совершенно не взволновал изумительный факт, что воэффициенты пяти выражений в многочлене (p + q) 4 были 1,4.6,4 и 1 - то есть, те самые, что и числа в четвертом ряду Треугольника. Гораздо больше его беспокоило, что изображение было слегка расплывчатым. Он подкрутил регулятор, нахмурился, повернул ручку регулятора обратно, затем переключился на альтернативную цепь и ввел в работу криспер - очиститель изображения. В тот же самый момент вышла из строя генераторная лампа. Инженер поднял телефонную трубку и вызвал ремонтную бригаду.
Очищенный сигнал был выслан на хитроумный телетрансляционный спутник, а с него отразился на весь мир.
В прибрежном поселке Сэнди Хук парень по имени Роджер Хоскинс, весь провонявшийся рыбой, приостановился у дверей комнаты, чтобы поглядеть на экран. Математика его не интересовала, но он всегда верил, что сможет увидать в телеаудитории свою сестру. Его мать всегда была ему благодарна, когда Роджер мог сказать, что хоть на миг, но он смог увидать ее удачливую, многообещающую дочку.
В детских яслях, где-то в нижнем Манхеттене три ползуна, только-только начинающих ходить, жевали волокнистые крекеры и тупо пялились на экран. Их вечно занятая воспитательница как-то открыла, что перемещающиеся по экрану цветные пятна успокаивают ее подопечных.
На двадцать пятом этаже доходного дома на Стэйтен Айленд водитель монорельсового трамвая по имени Френк Морган сидел перед своим телевизором, в то время как Корнат рассматривал тезисы Паскаля. Морган не очень-то понимал в этих вещах. Он только что пришел с ночной смены, и ему хотелось спать.
Таких зрителей было очень много: совершенно случайных и не интересующихся тем, что происходило на экране. Но были тысячи, бесчисленные сотни тысяч тех, кто увлеченно следил за лекцией.
Ведь образование теперь и в самом деле было чем-то бесценным.
Тридцать тысяч студентов Университета были счастливчиками. Они прошли через тестирование, которое с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. Из всех тысяч, что обитали за университетскими стенами, с этими тестами не справился никто; это не было вопросом исключительно интеллекта еобходимо было к тому же иметь таланты, которые смогли бы сделать университетское образование плодотворным по понятиям общества. Плодотворным для мира, в котором была работа. Для мира, что был слишком огромным для безделья. Земля, которая раньше кормила три миллиарда человек, теперь давала пропитание двенадцати миллиардам.
Если вам так угодно, телевизионные лекции Корната могли дать возможность сдать тесты и пробиться выше. Этим-то и занимался Стики Дик: электронным путем он сортировал бумаги, выводил средний балл и раздавал дипломы с отличием тем студентам, которых их профессора никогда даже в глаза не видели. Только вот все эти отметки ни к чему не приводили. но для тех, кто попался в западню ужасающего производства или в лапы еще более ужасных социальных работников, важной оставалась надежда. Например, был такой молодой человек по имени Макс Стэк, который постоянно уделял хоть немного времени теории нормализированных окружностей. Но этого было недостаточно. Стики Дик решил, что юноша еще не достоин карьеры математика. Посему Стэк совершенно без души занимался писанием секс-книжек, поскольку аналитики Стики Дика посчитали, что в этой области общественной деятельности юноша проявит себя наиболее изобретательно и продуктивно. И таких Максов Стэков были тысячи.
Еще был некий Чарлз Бинхэм. Он работал подсобником на реакторе электростанции на 14 Улице. Математика могла ему помочь через какое-то время статьт инженером-наблюдателем. Но могла и не помочь: кандидатов на эту должность было более чем предостаточно. Таких вот Чарлзов Бинхэмов имелось около пятисот тысяч.
Сью-Энн Флуд была дочкой фермера. Ее отец водил вертолет, скользя над распаханным полем, занимаясь севом, опрыскиванием, удобрением. Ему было известно, что время, которое дочь потратит на учебу на курсах, вовсе не поможет ей получить доступ в Университет. Сью-Энн и сама знала это: Стики Дик оценивал лишь таланты и возможности, а не знания. Но ей было всего лишь четырнадцать лет, и она надеялась. И подростков, подобных Сью-Энн, было более двух миллионов, им было известно, что любой из них может быть обманутым в своих надеждах.
Вот эти миллионы и были невидимыми зрителями, следящими за плоским изображением Профессора Корната на телеэкранах. Имелись, правда, и другие. Один из них находился в Боготе, другой - в Буэнос Айресе. Один из таких типов в Саскатчеване сказал: "Сегодня утром ты свалял дурака", а следующий, пролетая высоко над Скалистыми Горами, заметил: " А почему бы нам сейчас не попробовать с ним?" Третий же, обложенный невероятно мягкими подушками, находящийся не более чем в четверти мили от Корната, глядя на экран, заметил: "Стоит попробовать. Этот сукин сын меня уже достал".
Даже способному человеку было нелегко объяснить связь между Треугольником Паскаля и Бинальной Дистрибуцией, но Корнату это удалось. Весьма помогали коротенькие мнемонические попевки Мастера Карла, но гораздо больше помогли шуточки, которые включал в них сам Корнат. Впрочем, это было и его дело, его жизнь. Когда он вел за собой аудиторию, то снова и снова ощущал то чудо, которое присутствовало в том классе, с которым он сейчас находился. Он даже шум аудитории слышал с трудом, таже тогда, когда опустил указку, чтобы подкрепить свои объяснения жестом, зпатем, опять же, ничего не видя, поднял ее кончик вверх. Преподавание математики было для него чем-то вроде самогипноза, полнейшим включением в действие, это случилось с ним уже в самый первый день, когда он вступил на кафедру. Стики Дик тоже отметил это, вот почему Корнат в тридцать лет стал профессором. Чудо заключалось еще и в том, что такие удивительнейшие вещи как цифры всегда были для Корната на первом месте. Это чудо могло соперничать лишь с еще большим чудом - как числа отражают деятельность всего человечества.
Аудитория шумела и перешептывалась.
Корната неприятно потрясло, что студенты шепчутся больше обычного.
Он поглядел вверх, совершенно ничего не понимая. Вдруг у него зачесался кадык. Корнат почесал его кончиком указки, думая при этом о предстоящей сегодня лекции. Вспомогательные видеоматериалы на экране уже подходили к концу, и теперь нужно было вовремя вступить. Он продолжил объяснения; при этом и чешущийся кадык, и перешептывания стерлись из его сознания.
И тут он запнулся.
Что-то было не в порядке. Слушатели зашумели еще сильнее. Студенты из первых рядов уставились на Корната, затаив дыхание. Такого возбуждения среди них никогда не отмечалось. А тут еще, к несчастью, опять зачесался кадык. Корнат потер это место, но успокоения не было. Тогда он подобрался к нему указкой.
- Не надо!..
"Странно, - думал Корнат, глядя на стол, - еще одну указку положили..."
Внезапно шею прошила боль.
- Мастер Корнат, остановитесь! - закричал кто-то... какая-то девушка... Голос он различил с большим трудом, голос Лосиль, когда девушка схватилась на ноги, а вместе с нею половина аудитории. Горло будто огнем палило. По шее текло что-то ткплое - кровь! Его кровь. Корнат уставился на вещь, которую держал в руке. Это была вовсе не указка, а нож для разрезания писем, стальной и острый. Сконфуженный и перепуганный, Корнат перевел взгляд на монитор. На нем было только его лицо; шею наискось перечеркивал алый разрез!
Три миллиона зрителей затаили дух. Половина студентов из присутствующих в аудитории мчалась к Корнату - Эгерд и девушка впереди всех.
- Только спокойно, сэр. Дайте мне... - Это был Эгерд с бумажным носовым платком, который он тут же прижал к ране. - Все будет хорошо, сэр. Это всего лишь... Боже, еще немножечко и...
Немножечко...
Корнат всего лишь перерезал яремную вену: перед аудиторией, перед всем наблюдающим за его лекцией миром. Убийца, таящийся под его черепной коробкой, ударил сильно и точно, впервые осмелившись выступить при свете дня.
Глава четвертая
Теперь Корнат и вправду был меченым. Его шея была забинтована белой стерильной повязкой, но медик, улыбаясь, уверял, что когда ее снимут, останется лишь тоненький шрам. Он настаивал, чтобы Корнат задержался в больнице для полного медико-психологического обследования. Тот отказался. На это он сказал: "Вы что, предпочитаете умереть?" На это Корнат возразил, что умирать вовсе не собирается. "Как вы можете быть настолько уверены?"спросили медики, но задираться никто не собирался, и Корнат пробил себе дорогу на свободу. Он был чертовски зол на медиков, которые так вели себя с ним; злился на самого себя: потому что вел себя дурак-дураком; на Эгерда за его верность, и потому что тот остановил кровотечение; на Лосиль, которая наблюдала все это... его страдания, продемонстрированные на весь свет.
Корнат возвращался в МатБашню будто зашоренная тягловая лошадь, не рассматриваясь по сторонам и зная, что может увидеть. Глаза. Глаза любого человека из кэмпуса, что глядит на него и перешептывается с другим относительно него. В дейстительности же он увидел только одного студента, который был совершенно погружен в свои мысли (парень только слегка глянул на профессора, но даже один только этот взгляд превратил его собственное лицо в каменную маску), и целых полчаса они крутились на месте, отворачиваясь друг от друга. Врачи рекомендовали Корнату, чтобы он обязательно отдохнул. Запыхавшись от быстрой ходьбы, с гудящими ногами, он вернулся в свою комнату, чтобы так и поступить.
Весь день, до самого вечера он валялся в кровати, размышляя. Время тянулось очень медленно. Корнат смотрел в потолок, но в голову ничего не приходило. Слишком уж все раздражало, чтобы давать еще и какие-то плоды.
Что бы там не рекомендовали медики, но без четверти пять он одел свежую сорочку, чтобы принять участие в факультетском чаепитии.
Сегодня оно было чем-то вроде неофициальных проводов Университетской Полевой Экспедиции. Присутствие было обязательным, тем более для тех, кто как м Корнат были обязаны принять в ней участие; но Корнат пошел на чаепитие не потому. Он еще надеялся, что здесь представится последняя возможность в эту самую Экспедицию не поехать.
В высоком и обширном зале присутствовало человек триста. Было заметно, что Университет расширяет свои владения; это было традицией, равно как и заметки карандашом на полях библиотечных книг. Каждый из принимающих участие в чаепитии мимолетно глянул на Корната, когда тот зашел в зал; потом уже глядели по-иному: кто-то со скрытой усмешкой, некоторые с симпатией. Гораздо хуже было, если глядели с деланым безразличием, чтобы потом понимающе переглянуться с соседом. "Ну и черт с ними", - горько подумал Корнат. - Они думают, что до меня еще никто из профессоров не пробовал покончить с собой". Он уже услыхал слова, передаваемые шепотом:
- И это уже в седьмой раз. А васе потому, что он уже отчаялся стать начальником отделения, ведь старый Карл и не собирается уходить.
- Эсмеральда, не суй свой нос не в свои дела!
С пылающим от стыда лицом Корнат пробирался по залу. Для него он был будто наежившееся гвоздями факирское ложе, каждый шаг давался с трудом. Но за столами шептались не только о нем; некоторые подслушанные им фрагменты разговоров к несчастному профессору вовсе и не относились:
- ...собирается заставить нас работать с треватроном сорокалетней давности. А вы знаете, что имеется у Китая? Целых шесть новеньких, буквально с иголочки. Все индуктивности там из серебряного провода!
- Все это так, но ведь их целых два миллиарда. На каждого мы спокойно можем положить...
Корнат стоял среди пьющей, едящей, болтающей и разделившейся на группы массы людей и высматривал Мастера Карла. Потом он встретил его взгляд. Начальник отделения был занят странно-выглядящей и весьма древней личностью - Сен Сиром, Президентом Университета. Корнат был поражен. Сен Сир был глубоким старцем, и его присутствие здесь обеспокоило молодого профессора; Сен Сира редко можно было увидеть на факультетских чаепитиях. Да - это было странно; но, возможно, теперь можно будет чуть полегче вычеркнуться из списка.
Корнат пробивал себе дорогу к ним, оставив позади себя уже подвыпивших гуманитариев, нашептывающих непристойности терпеливо выслушивающим их студенткам-официанткам, и продолжил свой путь среди анатомов из Мед Школы.
- Вы заметили, какие приличные трупы получили мы недавно. Совершенно не такие, как после последней перестрелки. Понятное дело, для гериатров они не так хороши, но для них имеется выборочная эутаназия 1.
- Ты только погляди, что ты делаешь с этим несчастным мартини.
Корнат медленно продвигался к Мастеру Карлу и Президенту Сен Сиру. Чем ближе он подходил к ним, тем легче было идти. В этом конце помещения робких людей было побольше. Здесь уже имелась своя центральная фигура, привлекающая взгляды всех присутствующих. Но гости не толпились вокруг него, такой уж это был человек.
Сен Сир был вот каким человеком: самым уродливым.
Понятное дело, в зале присутствовали не одни только красавцы: старики, толстяки или наоборот, одна кожа да кости. Но Сен Сир был нечто особенное. Его лицо было артефактом уродства. Старые глубокие шрамы покрывали его лицо сеткой, которая напоминала веревочные сетки, куда ложат сыр для созревания. Результат хирургических операций? Об этом никто не знал. Эти шрамы были у него всегда. А кожа на лице была сине-зеленого оттенка.
Здесь же присутствовали Мастер Гринлиз (физхимия) и Мастер Валь (антропология). Валь стоял здесь только лишь потому, что был пьян в стельку и ему было совершенно безразлично, с кем стоять и разговаривать. Гринлиз же оставался, потому что Карл держал егопод руку и не отпускал.
Сен Сир четырежды, будто маятник, кивнул Корнату.
- Хоро-шая пого-да, - сказал он, растягивая слова, как будто говорил механизм.
- Вы правы, сэр. Прошу прощения, Карл...
Сен Сир поднял руку, что до сих пор болталась вдоль тела и с трудом вложил ее в руку Корната - таким было его рукопожатие. Затем он раскрыл свои покрытые рубцами губы и извлек из себя серию беззвучных выдохов - так он смеялся.
- Для Масте-ра Ва-ля не бу-дет хоро-шей пого-ды, - произнес он. И опять создалось впечатление, будто звучала говорящая машина. Так он шутил.
Корнат ответил ему застывшей, восковой улыбкой и коротким, таким же застывшим смешком. Происходящее означало, что Валь тоже назначен в Полевую Экспедицию. Корнату это совершенно не казалось смешным, в то время как у него самого в голове творилось черт знает что.
- Карл, - повторил он. - Прошу меня извинить. _________________________ 1. - Эутаназия - безболезненное умерщвление безнадежного больного или пожилого человека (прим. перевод.)
Но Карл был занят совершенно другим и не слушал его. Он пристал к Гринлизу, пытаясь выудить у него информацию по молекулярной структуре Бог-знает-чего. Но и отойти было невозможно, потому что Сен Сир продолжал держать его руку.
Корнат что-то проворчал про себя и ждал. Валь, льстиво подхихикивая, излагал какой-то запутанный факультетский анекдот, к которому Сен Сир прислушивался по-судейски бесстрастно. Корнат заставил себя не слушать эти глупости, а вместо этого размышлял о Сен Сире. Вроде бы ясно, старый индюк со своими странностями. Его чудаковатость можно было бы объяснить, скажем, больным сердцем. Этим же можно было объяснить и синеву кожи. Но чтомогло послужить причиной того, что он почти не владел конечностями?