Утро превратилось в оглушительный топот копыт и бьющее в лицо солнце – французская кавалерия летела в атаку. Теодор снова вспомнил, что такое упоение битвой. Перед ними была испанская пехота, на которую французская конница двигалась стройным порядком; первым скакал герцог Энгиенский, и реял на ветру королевский штандарт. Впереди ждала победа, а позади, в лагере, осталась женщина, которую Теодор любил больше всех на свете.
Когда конница вломилась в слаженные ряды испанской пехоты, когда с фланга подошел Гассион и пули его солдат начали косить испанцев, когда человеческие крики, выстрелы, звон металла, ржание лошадей слились в привычную кошмарную музыку, Виллеру понял, что Камилла была не права. На сей раз соперницу она победила.
...Герцог Энгиенский сидел на коне величественно, как и полагается победителю, который только что разгромил превосходящего противника и сделал это столь красиво, что, несомненно, вписал новую страницу в книгу великих битв. У копыт коня принца лежало тело старого графа Фуэнтеса с одиннадцатью ранами. Герцог Энгиенский держал в руках шляпу, и ветер путался в ее пышных перьях.
– Если бы я не победил, – вполголоса сказал Людовик, – я желал бы умереть такой же благородной смертью, как тот, кого вижу перед собой мертвым!
Свита стояла рядом и молчала. Если бы Лаферте-Сенектер не был тяжело ранен в сражении, он тоже был бы здесь и непременно снял бы шляпу, ибо следует уважать своих врагов.
Кто-то вполголоса сказал, что генерал Бек отступил, не пожелав вступить в бой. Кто-то подал Людовику маршальский жезл дона Франческо Мелло, который тот оставил едва не пленившим его французам, прежде чем скрыться от них. Герцог повертел жезл в руках с некоторым удивлением, потом взглянул на свитских – утомленных, измазанных кровью; у кого-то рука на перевязи, кто-то еле держится в седле.
– Победа, – сказал он с некоторым удивлением. – Победа, господа.
– Уррра! – рявкнул Лев Франции, которому в скором времени предстояло стать маршалом. – Победа!
Победа прорвалась в крике сотен луженых глоток, в воздух полетели шляпы, солдаты обнимались друг с другом и даже с пленными испанцами.
Теодор де Виллеру не кричал. Он сидел на коне, смотрел на гениального полководца и молчал. Шевалье был рад, что последним сражением, в котором он участвовал, стала великая битва при Рокруа.
В город, столь храбро защищавшийся, герцог вступил на следующий день. Рокруа приветствовал своего освободителя радостными криками и цветами, которые летели под копыта его коня. Камилла не уставала восхищаться жизнерадостностью французов: только вчера состоялось сражение, еще не все трупы вывезли из долины, над которой кружит вороньё, а местные жители уже успели сплести цветочные венки – и где только нашли столько цветов в горной местности в середине мая?..
Камилле с Теодором досталась пара комнат в одной из гостиниц, Анри же облачился в сутану и отправился в местную церковь, рассчитывая отыскать приют и покой там. В гостинице можно было наконец-то принять ванну, вызвать местную белошвейку и обзавестись парой нарядов. Камилла снова почувствовала себя женщиной, а не жалкой пародией на солдата. Она сидела перед зеркалом после ванны, расчесывая волосы и размышляя, что теперь предпримет Теодор и что делать ей самой, если он решит остаться в ставке. Герцог выполнит любую просьбу человека, который снова спас ему жизнь.
«В Жируаре будет вдвойне одиноко... Я там одна с ума сойду».
Тихий стук дверь оторвал ее от меланхоличных размышлений.
– Войдите.
Это оказался Виллеру – тоже только что принявший ванну, в ослепительно-белой рубашке, прекрасный, как ангел. Камилла, однако, улыбнулась ему криво: мысли о его возвращении в армию ее не оставляли.
– Ну что ж, кажется, дело сделано, – сказала она нарочито беспечно. – Пожалуй, я найму карету, пора возвращаться в Париж.
– Путешествие верхом тебя больше не привлекает? – лукаво улыбнулся Теодор. Он подошел, встал позади и положил правую руку ей на плечо. – И куда ты торопишься? Мы победили только вчера. Я рассчитывал завершить здесь еще пару дел.
Так и есть, собирается просить герцога о месте в штабе. Камилла вздохнула.
– Не тяни, Тео. Если у тебя неприятные новости, говори сразу.
Он помолчал, потом тихо заметил:
– Тебе не кажется, что мы случайно поменялись ролями? Теперь ты ждешь от меня подвоха.
Камилла взъерошила тщательно расчесанные волосы.
– Да. Верно. Но я... я запуталась. Не знаю, чего ожидать. Поэтому говори скорее.
– Все, что я хотел здесь еще сделать, – он вытянул перед Камиллой левую руку, которую до сих пор держал за спиной, – это обвенчаться с тобой в соборе Рокруа. Как можно скорее.
На ладони его лежало тонкое колечко с небольшим искристым камнем. Алмаз.
Камилла на несколько мгновений потеряла дар речи.
– Но... Тео, откуда?
– Сначала ответь мне на вопрос! – возмутился он.
– Ты мне его не задавал!
– О, хорошо, прекрасная госпожа де Ларди. – Он обошел ее стул и опустился на колено. – Вы окажете мне честь сочетаться со мной законным браком?
– Да, – выдохнула Камилла и, не сдержавшись, добавила: – Ты невозможен!
– Я знаю, что именно это тебя во мне и привлекает.
– Я сейчас опять расплачусь, – жалобно сказала Камилла, и это была сущая правда. – От счастья. Встань с колена, тебе же трудно так стоять.
– Я сделаю все, чтобы ты смеялась и плакала от счастья как можно чаще.
– Только не непрерывно, пожалуйста, иногда я хочу еще есть, спать и заниматься любовью.
– И ты говоришь, что я невозможен! – Теодор поднялся и надел кольцо на ее палец. – Где твои понятия о романтике?
– К черту романтику, – хрипло сказала Камилла, не решаясь поднять глаза на Виллеру. – Я ею сыта по горло. Ты мне нужен, Тео, очень нужен, поэтому я спрошу прямо. Ты сочетаешься браком со мной, а потом уедешь с Людовиком на войну?
– Нет.
Ответ был простым и ясным, окончательным, и облегчение, которое испытала Камилла, вскружило ей голову сильнее брачного предложения. Она вскочила и обняла Теодора, спрятала лицо у него на груди, а он крепко прижал ее к себе.
– Неужели ты думала, что я снова рискну потерять тебя? – прошептал он ей на ухо.
– Да. Я глупая, и я так устала бояться, но не могла перестать. – Она чуть отстранилась, вытерла выступившие слезы и потребовала: – А теперь про кольцо!
– Это подарок моей сестры, она дала мне его в дорогу, когда я ушел из родительского дома. Я не продал его, даже когда мне очень нужны были деньги. Всегда хранил. Оно со мной вот уже... – Виллеру нахмурился, вспоминая, – да, девятнадцать лет.
– И теперь ты отдаешь его мне?
– От этого оно не перестанет быть со мной.
– Все, я растрогалась настолько, что сейчас начну говорить гадости, – вздохнула Камилла. – Как ты меня терпишь?
– У нас будет время это выяснить. Анри обещал условиться обо всем с настоятелем местной церкви и обвенчать нас.
– Ты договорился с Анри, еще не зная, что я отвечу? – усмехнулась Камилла. – Весьма дальновидно!
– Я самоуверенно не сомневался в твоем ответе! К тому же Анри очень торопится, Анна его заждалась. – Виллеру подхватил Камиллу на руки и понес к постели. – Госпожа де Ларди, окажите мне честь...
– Непременно, – заверила она его, прежде чем ответить на поцелуй.
И город Рокруа с ликующими жителями, которые праздновали одну из величайших побед столетия, отодвинулся далеко-далеко, и в мире остались только они вдвоем.
– Знаешь, так странно, – сказала Камилла чуть позже, когда они с Теодором лежали, обнявшись, и слушали шум, доносящийся из неплотно закрытого окна, – вот там ликуют люди, они празднуют победу. Вчера, кажется, свершилось что-то великое, но я до сих пор не осознала. Для меня великое произошло сегодня.
– А Гассион утверждает, что лучше умереть холостым, ибо жизнь человеческая не стоит того, чтобы передавать ее другому.
– К черту твоего Гассиона.
– Ты не боишься? – Теодор намотал на палец прядь ее блестящих волос. Он любил эту женщину до самозабвения.
– Чего? – непонимающе взглянула на него Камилла.
– Эпохи.
– Эпохи? – Она непонимающе нахмурилась.
– Начинается новая эпоха, – объяснил он то смутное, что тревожило его теперь. – Великий кардинал Ришелье скончался, и король ненадолго его пережил. Нынешняя победа герцога Энгиенского спасла Францию, королева не позволит править кому-то еще, кроме себя и Мазарини. Эпоха великих людей, казалось бы, закончилась, – но ты видела, на что способен герцог. Я считаю, что наступит день, когда его назовут – нет, не Львом Франции, это прозвище по праву носит другой, – а просто Великим Конде. Он заслужит такое имя первым из этой фамилии, и будет его достоин. Я уверен.
– Эпоха великих людей только начинается, – задумчиво произнесла Камилла. – Анна... сильно повзрослела в последнее время. Она не позволит мужу больше помыкать собой. Она сильная женщина, Анри поддержит ее, он не последний брат Ордена и... неважно, – оборвала она сама себя. – Чего ты опасаешься?
– Смуты. Смуты на изломе эпох.
– Я не позволю тебе податься в политику, Теодор де Виллеру! – возмутилась Камилла. – И не думай! С твоими принципами там нечего делать.
– Я и не собирался, – несколько обескуражено заметил Теодор.
– Верное решение. Что же касается смуты... Чему быть, того не миновать.
– Знаешь, временами я чувствую себя искалеченным.
– Ты вовсе не калека, дорогой.
– Тело тут ни при чем.
– Знаю. Душу мы тебе вылечим. У меня есть несколько превосходных мазей и отваров – горько, но полезно.
– Я не шучу, Камилла. – Это и вправду беспокоило его в последние дни.
– Я тоже. – Ее глаза – вдруг показалось ему – стали цвета расплавленного янтаря. Это все вечернее солнце играет шутки... – Что бы ни случилось, мы встретим это вместе. Новая эпоха, старая эпоха... Какая разница, Тео?
– Действительно, – он привлек ее к себе. – Никакой разницы – для нас с тобой.
Когда конница вломилась в слаженные ряды испанской пехоты, когда с фланга подошел Гассион и пули его солдат начали косить испанцев, когда человеческие крики, выстрелы, звон металла, ржание лошадей слились в привычную кошмарную музыку, Виллеру понял, что Камилла была не права. На сей раз соперницу она победила.
...Герцог Энгиенский сидел на коне величественно, как и полагается победителю, который только что разгромил превосходящего противника и сделал это столь красиво, что, несомненно, вписал новую страницу в книгу великих битв. У копыт коня принца лежало тело старого графа Фуэнтеса с одиннадцатью ранами. Герцог Энгиенский держал в руках шляпу, и ветер путался в ее пышных перьях.
– Если бы я не победил, – вполголоса сказал Людовик, – я желал бы умереть такой же благородной смертью, как тот, кого вижу перед собой мертвым!
Свита стояла рядом и молчала. Если бы Лаферте-Сенектер не был тяжело ранен в сражении, он тоже был бы здесь и непременно снял бы шляпу, ибо следует уважать своих врагов.
Кто-то вполголоса сказал, что генерал Бек отступил, не пожелав вступить в бой. Кто-то подал Людовику маршальский жезл дона Франческо Мелло, который тот оставил едва не пленившим его французам, прежде чем скрыться от них. Герцог повертел жезл в руках с некоторым удивлением, потом взглянул на свитских – утомленных, измазанных кровью; у кого-то рука на перевязи, кто-то еле держится в седле.
– Победа, – сказал он с некоторым удивлением. – Победа, господа.
– Уррра! – рявкнул Лев Франции, которому в скором времени предстояло стать маршалом. – Победа!
Победа прорвалась в крике сотен луженых глоток, в воздух полетели шляпы, солдаты обнимались друг с другом и даже с пленными испанцами.
Теодор де Виллеру не кричал. Он сидел на коне, смотрел на гениального полководца и молчал. Шевалье был рад, что последним сражением, в котором он участвовал, стала великая битва при Рокруа.
В город, столь храбро защищавшийся, герцог вступил на следующий день. Рокруа приветствовал своего освободителя радостными криками и цветами, которые летели под копыта его коня. Камилла не уставала восхищаться жизнерадостностью французов: только вчера состоялось сражение, еще не все трупы вывезли из долины, над которой кружит вороньё, а местные жители уже успели сплести цветочные венки – и где только нашли столько цветов в горной местности в середине мая?..
Камилле с Теодором досталась пара комнат в одной из гостиниц, Анри же облачился в сутану и отправился в местную церковь, рассчитывая отыскать приют и покой там. В гостинице можно было наконец-то принять ванну, вызвать местную белошвейку и обзавестись парой нарядов. Камилла снова почувствовала себя женщиной, а не жалкой пародией на солдата. Она сидела перед зеркалом после ванны, расчесывая волосы и размышляя, что теперь предпримет Теодор и что делать ей самой, если он решит остаться в ставке. Герцог выполнит любую просьбу человека, который снова спас ему жизнь.
«В Жируаре будет вдвойне одиноко... Я там одна с ума сойду».
Тихий стук дверь оторвал ее от меланхоличных размышлений.
– Войдите.
Это оказался Виллеру – тоже только что принявший ванну, в ослепительно-белой рубашке, прекрасный, как ангел. Камилла, однако, улыбнулась ему криво: мысли о его возвращении в армию ее не оставляли.
– Ну что ж, кажется, дело сделано, – сказала она нарочито беспечно. – Пожалуй, я найму карету, пора возвращаться в Париж.
– Путешествие верхом тебя больше не привлекает? – лукаво улыбнулся Теодор. Он подошел, встал позади и положил правую руку ей на плечо. – И куда ты торопишься? Мы победили только вчера. Я рассчитывал завершить здесь еще пару дел.
Так и есть, собирается просить герцога о месте в штабе. Камилла вздохнула.
– Не тяни, Тео. Если у тебя неприятные новости, говори сразу.
Он помолчал, потом тихо заметил:
– Тебе не кажется, что мы случайно поменялись ролями? Теперь ты ждешь от меня подвоха.
Камилла взъерошила тщательно расчесанные волосы.
– Да. Верно. Но я... я запуталась. Не знаю, чего ожидать. Поэтому говори скорее.
– Все, что я хотел здесь еще сделать, – он вытянул перед Камиллой левую руку, которую до сих пор держал за спиной, – это обвенчаться с тобой в соборе Рокруа. Как можно скорее.
На ладони его лежало тонкое колечко с небольшим искристым камнем. Алмаз.
Камилла на несколько мгновений потеряла дар речи.
– Но... Тео, откуда?
– Сначала ответь мне на вопрос! – возмутился он.
– Ты мне его не задавал!
– О, хорошо, прекрасная госпожа де Ларди. – Он обошел ее стул и опустился на колено. – Вы окажете мне честь сочетаться со мной законным браком?
– Да, – выдохнула Камилла и, не сдержавшись, добавила: – Ты невозможен!
– Я знаю, что именно это тебя во мне и привлекает.
– Я сейчас опять расплачусь, – жалобно сказала Камилла, и это была сущая правда. – От счастья. Встань с колена, тебе же трудно так стоять.
– Я сделаю все, чтобы ты смеялась и плакала от счастья как можно чаще.
– Только не непрерывно, пожалуйста, иногда я хочу еще есть, спать и заниматься любовью.
– И ты говоришь, что я невозможен! – Теодор поднялся и надел кольцо на ее палец. – Где твои понятия о романтике?
– К черту романтику, – хрипло сказала Камилла, не решаясь поднять глаза на Виллеру. – Я ею сыта по горло. Ты мне нужен, Тео, очень нужен, поэтому я спрошу прямо. Ты сочетаешься браком со мной, а потом уедешь с Людовиком на войну?
– Нет.
Ответ был простым и ясным, окончательным, и облегчение, которое испытала Камилла, вскружило ей голову сильнее брачного предложения. Она вскочила и обняла Теодора, спрятала лицо у него на груди, а он крепко прижал ее к себе.
– Неужели ты думала, что я снова рискну потерять тебя? – прошептал он ей на ухо.
– Да. Я глупая, и я так устала бояться, но не могла перестать. – Она чуть отстранилась, вытерла выступившие слезы и потребовала: – А теперь про кольцо!
– Это подарок моей сестры, она дала мне его в дорогу, когда я ушел из родительского дома. Я не продал его, даже когда мне очень нужны были деньги. Всегда хранил. Оно со мной вот уже... – Виллеру нахмурился, вспоминая, – да, девятнадцать лет.
– И теперь ты отдаешь его мне?
– От этого оно не перестанет быть со мной.
– Все, я растрогалась настолько, что сейчас начну говорить гадости, – вздохнула Камилла. – Как ты меня терпишь?
– У нас будет время это выяснить. Анри обещал условиться обо всем с настоятелем местной церкви и обвенчать нас.
– Ты договорился с Анри, еще не зная, что я отвечу? – усмехнулась Камилла. – Весьма дальновидно!
– Я самоуверенно не сомневался в твоем ответе! К тому же Анри очень торопится, Анна его заждалась. – Виллеру подхватил Камиллу на руки и понес к постели. – Госпожа де Ларди, окажите мне честь...
– Непременно, – заверила она его, прежде чем ответить на поцелуй.
И город Рокруа с ликующими жителями, которые праздновали одну из величайших побед столетия, отодвинулся далеко-далеко, и в мире остались только они вдвоем.
– Знаешь, так странно, – сказала Камилла чуть позже, когда они с Теодором лежали, обнявшись, и слушали шум, доносящийся из неплотно закрытого окна, – вот там ликуют люди, они празднуют победу. Вчера, кажется, свершилось что-то великое, но я до сих пор не осознала. Для меня великое произошло сегодня.
– А Гассион утверждает, что лучше умереть холостым, ибо жизнь человеческая не стоит того, чтобы передавать ее другому.
– К черту твоего Гассиона.
– Ты не боишься? – Теодор намотал на палец прядь ее блестящих волос. Он любил эту женщину до самозабвения.
– Чего? – непонимающе взглянула на него Камилла.
– Эпохи.
– Эпохи? – Она непонимающе нахмурилась.
– Начинается новая эпоха, – объяснил он то смутное, что тревожило его теперь. – Великий кардинал Ришелье скончался, и король ненадолго его пережил. Нынешняя победа герцога Энгиенского спасла Францию, королева не позволит править кому-то еще, кроме себя и Мазарини. Эпоха великих людей, казалось бы, закончилась, – но ты видела, на что способен герцог. Я считаю, что наступит день, когда его назовут – нет, не Львом Франции, это прозвище по праву носит другой, – а просто Великим Конде. Он заслужит такое имя первым из этой фамилии, и будет его достоин. Я уверен.
– Эпоха великих людей только начинается, – задумчиво произнесла Камилла. – Анна... сильно повзрослела в последнее время. Она не позволит мужу больше помыкать собой. Она сильная женщина, Анри поддержит ее, он не последний брат Ордена и... неважно, – оборвала она сама себя. – Чего ты опасаешься?
– Смуты. Смуты на изломе эпох.
– Я не позволю тебе податься в политику, Теодор де Виллеру! – возмутилась Камилла. – И не думай! С твоими принципами там нечего делать.
– Я и не собирался, – несколько обескуражено заметил Теодор.
– Верное решение. Что же касается смуты... Чему быть, того не миновать.
– Знаешь, временами я чувствую себя искалеченным.
– Ты вовсе не калека, дорогой.
– Тело тут ни при чем.
– Знаю. Душу мы тебе вылечим. У меня есть несколько превосходных мазей и отваров – горько, но полезно.
– Я не шучу, Камилла. – Это и вправду беспокоило его в последние дни.
– Я тоже. – Ее глаза – вдруг показалось ему – стали цвета расплавленного янтаря. Это все вечернее солнце играет шутки... – Что бы ни случилось, мы встретим это вместе. Новая эпоха, старая эпоха... Какая разница, Тео?
– Действительно, – он привлек ее к себе. – Никакой разницы – для нас с тобой.