Ей было очень горько. Доверие Теодора потеряно – а значит, придется начинать все сначала. И получится ли теперь расположить его к себе?
   – Я... прости меня, прости! – Анри порывисто обнял ее, тут же отпустил и забегал по комнате. – Мне просто необходимо было тебя увидеть.
   – Неужели это не могло подождать до утра?
   – Возможно, утром мне придется покинуть аббатство. И надолго. Видишь ли...
   – О господи! Подожди минуту. У меня голова болит. – Камилла подошла к столу, налила себе вина и выпила залпом. Не помогло. – Сначала я выговорюсь, иначе никакого совета не смогу тебе дать, кроме как убираться восвояси. Анри, ты понимаешь, что он подумал? Что мы с тобой любовники!
   – Какая разница? – раздраженно спросил Вильморен. – Шевалье де Виллеру – начальник твоей личной охраны, неужели он...
   Камилла стояла и смотрела на друга. Выразительно.
   – Ох! – До Анри дошло. – Ты... Черт, сестренка, прости! Я болван.
   – Для священнослужителя ты слишком много чертыхаешься. И да, ты болван. Теодор мог стать не просто моим начальником охраны. А теперь... – Она махнула рукой и опустилась в кресло, налив себе еще вина. – Ладно, говори, зачем пришел. Со своими проблемами я разберусь позже. И перестань метаться по комнате, у меня голова кружится.
   – Я... – Анри стиснул пальцы. – Как же я устал от политики! Оказывается, приверженцы Ришелье решили не оставлять меня в покое. На днях преподобный де Верней получил письмо – без подписи, разумеется, – полное нелицеприятных фактов обо мне.
   – Де Верней умный человек, – отрезала Камилла. – Уж он как-нибудь сумеет отличить правду от клеветы. Что касается Ришелье, то меня изумляет способность этого человека пакостить даже из могилы.
   – Проблема в том, что в письме далеко не все – клевета.
   – А... – Камилла глотнула вина. Боже, как болят глаза. – Это связано с твоей деятельностью на благо Ордена?
   – Да, и с этим тоже.
   – Ты уже разговаривал с преподобным?
   – Имел весьма неприятный разговор. Он был удивлен, узнав о моей принадлежности к Ордену Иезуитов. Главным образом потому, что я ему ничего не сказал.
   – День обманутого доверия. Понятно. Еще глоток.
   – Поэтому я и решил повидаться с тобой. Попрощаться на всякий случай. Возможно, мне снова спешно придется покидать Францию, и я не хотел уехать, не поговорив напоследок.
   – Ох, Анри, Анри. – Камилла встала и обняла его. – Ты же знаешь, мне все эти условности не нужны. Я бы не обиделась, если бы ты снова прислал письмо из Мадрида. Главное, чтобы у тебя все было хорошо.
   – Да. – Вильморен стиснул ее в объятиях. – Извини, что невольно навредил тебе.
   – Пустяки. Я справлюсь. А ты, где бы ни оказался завтра, береги себя, хорошо? И постарайся больше ни с кем не подраться, выходя из моего дома.
   Камилла не легла спать, это было бессмысленно – все равно не заснула бы. Проводив Вильморена, напоследок извинившегося еще несколько раз, она направилась к шевалье. Такие дела Камилла предпочитала решать сразу. Но на стук никто не откликнулся, и, рискнув заглянуть в его комнату, она обнаружила, что там никого нет. Видимо, начальник охраны действительно со злости направился обходить посты. Что ж, можно и подождать, не гоняться же за ним по всему замку. Госпожа де Ларди спустилась в малую гостиную и устроилась там, завернувшись в плед.
   Спустя довольно продолжительное время она услышала шаги.
   – А, вы здесь! – произнес Теодор довольно тускло. «Так и есть: зол. Осмотрелся, как будто ничего интересного не увидел, и развернулся к двери».
   – Притормозите, шевалье, – вполголоса сказала Камилла. – Сядьте. От меня вам не убежать, а от себя тем более.
   Он медленно повернулся к ней, глаза его казались злыми и темными. «Черт бы их побрал, этих героев», – мысленно выругалась Камилла. Она так устала от отказов, когда предлагала помощь, что научилась оказывать ее насильно. Пока никто не жаловался, но сейчас ей вдруг стало все равно.
   – Ладно, идите, – устало махнула она рукой, – идите, если хотите.
   Потянулась за бокалом, допила остатки вина, проглотила горький осадок. Виллеру не уходил. Он постоял, потом сел в ближайшее кресло.
   – Я очень сердит на вас, сударыня, – сказал он минуту спустя. – Почему вы молчали?
   Камилла хмыкнула.
   – Если было бы о чем говорить...
   – Сударыня, – мягко прервал он ее, – я не осуждаю вас за то, что вы радеете за господина де Вильморена. Он ваш друг, и на правах друга... Впрочем, это не мое дело. Но почему вам не пришла в голову мысль, что я тоже имею право на некоторую откровенность? Неужели вы полагаете, что я могу быть настолько неделикатен, что каким-то образом причиню вред вам или аббату? Я здесь, чтобы служить вам. Чем я дал понять, что мне нельзя довериться?
   Камилла редко слышала от Виллеру столь длинные речи, но Теодор уязвлен, и у него есть на то полное право, отрицать бессмысленно. Камилла вздохнула:
   – Вы правы, шевалье, это было ужасно некрасиво. Я снова прошу у вас прощения.
   – Постарайтесь впредь не лгать мне, – проворчал он. Складка меж его бровей исчезла, и ручку кресла он стискивать перестал.
   – Выпейте вина со мной, – предложила Камилла. Будто камень с души упал: она и не подозревала, что сокрытие от Теодора правды дастся ей так нелегко. Теперь между ними не осталось невыясненного, кроме ее собственных чувств и маленького нюанса: ее истинных отношений с Анри. – Я покаюсь, и вы меня простите окончательно, хорошо?
   Он кивнул. Камилла подумала, что знает гораздо более действенное средство для расслабления нервов, чем вино с пряностями, и на миг страшно пожалела, что не имеет возможности применить его сейчас.
   – Кажется, лучше пояснить прямо. Мы с Анри – давние друзья, но не любовники. Мы всегда поддерживали друг друга, но у меня был Франсуа, а после – память о нем. Анри же... Он очень влюбчив, но я – не его тип. Он называет меня сестренкой. Вот и все.
   – Вы не обязаны рассказывать мне это... Камилла.
   Ее словно теплой волной окатило, когда Теодор назвал ее по имени.
   – Но я вам доверяю. Вы мой ангел-хранитель, и я расскажу вам все, что захочу.
   – Недоразумение устранено, – Виллеру улыбнулся. – И вам давно пора спать.
   – Да, но до спальни идти так далеко... Лучше тут. – Камилла предприняла попытку свернуться калачиком.
   – Ну уж нет, – заявил Теодор, – я вам этого не позволю, здесь гуляют сквозняки. – И, прежде чем она сообразила, что он собирается делать, он подхватил ее на руки и понес прочь из гостиной.
   – Но... ваша рука, – только и сумела сказать Камилла. В его объятиях было так тепло, уютно и надежно...
   – Это неважно. – Виллеру, и правда, держал ее без видимых усилий, даже дыхание не сбилось, когда он поднимался по лестнице.
   – Очень рыцарственно. – Она вдруг почувствовала себя маленькой и глупой.
   – Возможно. – И остаток пути до ее комнат Теодор молчал.
   «Если он внесет меня в спальню, до утра он оттуда не выйдет».
   Однако шевалье поставил Камиллу на пол у дверей ее покоев, возле пригорюнившегося Жюре. Она еле нашла в себе силы опустить руки и не цепляться больше столь неприлично за шевалье. Этот же мерзавец, слегка улыбнувшись, отвесил ей поклон.
   – Спокойной ночи, сударыня.
   Развернулся и удалился – спина прямая, даже не оглянулся ни разу. Камилла только зубами скрипнула.
   Месть за неудавшийся вечер, не иначе. Все, теперь точно не заснуть. Проигнорировав жалобный взгляд Армана, она вошла к себе и, обессиленная, упала на кровать.

Глава 14

   Виллеру снилось, что он стоит в большом зале у стены и не может пошевелиться. Зал почти пуст, только у окна напротив застыла женщина. Она раздвинула портьеры, вцепилась в них и смотрит за окно, откуда льется белый-белый день. Теодор видит ее прямую спину, складки коричневого платья и узел волос на затылке. Женщина говорит, непрерывно и устало:
   – Снег все идет, а ты не приходишь. Я так долго жду тебя, ангел мой. Посмотри, снег идет, вокруг так пусто и холодно, мои глаза замерзли, и я плачу льдинками. У меня все щеки исцарапаны. Раньше ты целовал меня, и боль уходила, а теперь она скапливается во мне, ее некуда вылить. Когда ты придешь? Ты говорил, весной. Но я жду, а весны все нет. Мне кажется, она никогда не наступит. Я даже не помню, как она выглядит...
   Женщина поворачивается, и Теодор видит лицо Камиллы. Она отпускает портьеры и идет к нему, ее губы почти не шевелятся. Брови и волосы у нее в инее, щеки исцарапаны, у губ складки, морщины на лбу. Он знает, что ей очень холодно, но пошевелиться по-прежнему не может...
   – Я всегда верила в Бога и его ангелов. Зачем вы заперли меня здесь? Зачем? – Она протягивает руку и касается холодных пальцев Виллеру.
   И Теодор понимает, что он – это вовсе не он, а статуя ангела с мраморным мечом у груди.
   – Ну, тш-ш-ш. Вам плохой сон приснился. Да еще заснули на кушетке в гостиной. Может, переберетесь к себе?
   Он открыл глаза – моя гостиная в замке Жируар, в камине едва теплится огонь, на полу валяется книга... Теодор вспомнил: он читал, потом, видимо, уснул. Наверное, уже очень поздно. Над ним склонилась Камилла, в руке у нее горела толстая свеча, расплавленный воск стекал на тонкие пальцы, но она того, казалось, не замечала.
   – Вы так любите засыпать в самых неожиданных местах! Привычка солдата? – Камилла тепло улыбнулась.
   – Вы ходите по моим снам аки по суху, – сонно пробормотал Теодор. Хозяйка замка вскинула бровь.
   – Даже так?.. Ну спите, спите. Я посижу здесь, меня Морфей облагодетельствовать не спешит...
   Его словно накрыла теплая волна – Камилла укутала его в плед. Он заснул под ее успокаивающее бормотание, и на сей раз сон был полон красок.
   Снег растаял. Весна вела наступление по всему фронту, и зима отступала. Оглушительно орали грачи, жируарские кошки, одурев от света и мартовского ветра, устраивали концерты под окнами знатных особ, не заботясь об их покое. Скоро по замку будет прыгать неимоверное количество разноцветных котят, задумчиво сообщила за завтраком Камилла.
   Утреннюю трапезу Теодор делил с госпожой де Ларди, и только с нею: Анри он не видал с позавчерашнего вечера, расплескавшего иллюзии по полу коридора. Камилла, как обычно, ехидничала, но в глазах ее поселилась нежность. В общем, все были счастливы, даже кошки.
   – А куда вы деваете котят? – осведомился Теодор, с аппетитом поглощая рыбу. – Топите? Раздаете? – Он с сомнением посмотрел на горячие пирожки. – Или...
   – Вы боитесь достать кошачий хвост из пирога? – развеселилась Камилла. – Бог мой, Теодор, у меня не так плохо идут дела! Я знаю, что в лихих кварталах Парижа можно купить пирожки с тем мясом, которое удалось поймать, но, надеюсь, вы не обвиняете меня в подобном!
   – Но вы же рачительная хозяйка! – поддразнил ее Виллеру. – У вас ничего не должно пропасть, даже котята! – Он взял пирожок и с аппетитом надкусил.
   – И вы поверите, что он с котенком? – иронично поинтересовалась Камилла.
   – Если бы пирог мяукнул, у меня не осталось бы сомнений. Пока, так и быть, поверю вам.
   Хозяйка замка бросила в него виноградиной; Теодор левой рукой поймал ее на лету.
   – Вы бываете поистине несносны, и именно поэтому с вами так приятно беседовать.
   – Вам в Жируаре не хватает именно несносности? Никто уже не смеет вам перечить?
   – Именно так, – вздохнула Камилла. – А тут появились вы, невероятно отвратительный, и я просто счастлива. – Она состроила смешную рожицу. – Ладно, давайте заканчивать завтрак. Вы обещали допустить меня посмотреть на вашу тренировку. Я надеюсь, что не буду смущать ваших бравых ребят своим присутствием?
   – Пускай привыкают, их не всегда будут окружать деревья и кусты.
   – Мы с вами напоминаем двух старых заговорщиков. Ну-ну, не дергайтесь так, я знаю, вы не любите политику. Идемте, покажите мне, как ваши молодчики крошат в капусту воображаемых врагов.
   Госпожа де Ларди взяла с полки неоконченную вышивку и углубилась в чрезвычайно ответственное занятие – подбор ниток. Послеобеденное время просто создано для того, чтобы украсить его парой часов вышивания. Теодор, отыскав в библиотеке интересную книгу, вернулся и уселся у камина. То, что этот волк теперь свободно себя чувствует на ее каминном коврике, Камилле льстило; она украдкой поглядывала на Виллеру: читает, сосредоточенно хмурясь, волосы сегодня не подвязаны и тяжелыми светлыми прядями падают на плечи. Рубашка белоснежная (прачки Жируара все влюблены в начальника охраны), камзол, для разнообразия, голубой, а ногу Теодор опять вытянул – значит, болит... Черт подери! Камилла чувствовала себя законной супругой, не меньше. Совершенно безосновательно. С головой творится что-то странное.
   Чтобы развеять неуместную иллюзию, она дождалась, пока Теодор перевернет страницу, и окликнула его:
   – Шевалье!
   – Да? – Он поднял глаза и ехидно улыбнулся. – Когда вы так меня зовете, вы от меня чего-то хотите. Я прав?
   Он тоже коллекционирует ее особенности? Как волнующе.
   – Вы правы, у меня просьба. Не могли бы вы сегодня ночью отпустить Жюре? Он не осмелился просить вас напрямую и пришел ко мне. Его неземная любовь зазвала его на свидание, а вы ему выходной не даете.
   – Что? – Теодор, кажется, опешил от подобной прямолинейности. – Вам ведомы правила приличия, сударыня?
   – Да! – вызывающе улыбнулась Камилла. – Я уже, кажется, достаточно вам рассказала о своих взглядах на подобные вещи. Почему вы удивляетесь?
   – Сам не знаю. – Виллеру покачал головой. – Но каждый раз вы умудряетесь меня удивить.
   – Приятно или нет?
   – Это становится ясно немного позднее, – хмыкнул Виллеру. – Но, приятно или не очень, это в любом случае полезно. Знаете, сударыня, у меня ощущение, что я за время войны разучился строить отношения и что-либо в них понимать. Спасибо за то, что учите меня заново.
   – Пожалуйста. – Камилла чуть иголку не проглотила. Он имеет в виду Жюре и его пассию или себя самого? – Так вы поможете или нет? Иначе я сама его провожу, а вы изведетесь от беспокойства.
   – Это шантаж! – возмутился Теодор.
   – Именно он, – подтвердила Камилла. – Вы же помните, в любви и на войне...
   – Но зачем сразу же выставлять против меня тяжелую артиллерию? – язвительно осведомился Теодор. – Вашей просьбы вполне достаточно.
   – Достаточно?
   – Да. – Вот теперь его глаза были абсолютно серьезными. – Вам стоит просто попросить, сударыня, и я сделаю.
   Это означало, что он ей снова доверяет. Камилла проглотила комок в горле и поспешно взялась за вышивание. Она взрослая женщина и не станет плакать от счастья.
   «Ненавижу мужчин».
   Камилла заставила себя отойти от окна – все равно ничего не видно, ночь давно, – уселась в кресло, зябко закуталась в плед. Сон сбежал.
   «Ненавижу мужчин так, что жить без них не могу».
   Не хочется даже думать о несносном Анри, который сегодня прислал записку: «Никуда не уехал, собираюсь в Париж, кажется, снова влюбился...» А, к черту их всех! И аббата, и Виллеру туда же, за компанию!
   «Ненавижу, когда он гак на меня смотрит».
   Как это «так» – Камилла объяснить не могла. Был у Теодора некий взгляд, предназначавшийся, видимо, только ей одной, но вдруг именно так он смотрит на людей, которые ему по-настоящему надоели... Он словно открытая тетрадь, в которой все строки написаны черными чернилами, и прочитать ее легче легкого, но кто-то написал молоком между чернильных строк, и можно прочесть, можно, только вот где найти свечу? Где найти свечу?
   «Боже, я почти сплю...»
   Надо что-то делать со всем этим. С Анри, с Виллеру и со своей собственной жизнью в первую очередь. Выгнать их всех. Или срочно возлюбить. Или сделать то и другое, выборочно. Только нужно тщательно спланировать кампанию, а для начала поспать. Камилла зевнула и закрыла глаза.

Глава 15

   Теодор весьма и весьма удивился, когда из аббатства Во-ле-Серне доставили записку, адресованную не Камилле, а ему, господину де Виллеру.
   «Шевалье! – писал Анри де Вильморен изящным мелким почерком. – Мне хочется еще раз извиниться перед вами за тот вечер. И мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить. Не примете ли вы мое предложение вечером навестить один кабачок в ближайшем городке?»
   Предложение казалось заманчивым. Теодор подозревал, что Анри носа не кажет в Жируар по меньшей мере наполовину из-за той ночной стычки. После того как Камилла объяснила ему суть отношений с аббатом, Виллеру совершенно успокоился на его счет. Держать зла он не умел – так почему бы и не выпить вина с человеком, к которому госпожа де Ларди настолько расположена. Расположена в том смысле, что... ему, Виллеру, он приятен. Теодор отослал в аббатство положительный ответ.
   К вечеру похолодало. Черти бы побрали эту весеннюю погоду: меняется по десять раз на дню, как настроение хорошенькой женщины! Впрочем, тяжелый плащ надежно защищал от холода, а Фернан относился к переменам погоды с философским спокойствием. Под копытами коня хрустели льдинки, когда шевалье ехал на встречу с аббатом де Вильмореном.
   Анри поджидал его в условленном месте. На священнике снова было светское платье, и он ничем не напоминал служителя Господа – скорее, трактирного забияку. Теодор понадеялся, что сегодня обойдется без кровопролития, хотя Анри, кажется, обладал врожденным даром влипать в неприятности...
   – Рад видеть вас, шевалье! – приветствовал его аббат. Теодор кивнул.
   Мирно беседуя, мужчины направились в сторону городка. Уже почти стемнело, когда они проехали городские ворота. Теодор пропустил Анри вперед: аббат уверял, что знает превосходный кабачок, где можно получить отличное вино и место для спокойных разговоров. После долгого пребывания в деревне город, даже такой небольшой, неприятно поразил Теодора. К счастью, ехать оказалось недалеко: четверть часа спустя Анри остановил коня на какой-то улице, названия которой Теодор не разглядел.
   Над входом в кабачок висела покосившаяся вывеска с еле различимыми буквами: «Золотой олень». Судя по ее виду, дела у кабатчика шли из рук вон плохо. Но первое впечатление было ошибочным: внутри оказалось вполне уютно и малолюдно, им отвели отдельную комнату, а за заказом подошла крепко сбитая румяная девушка. Теодор даже едва не утонул в ее больших, с поволокой глазах, но служанка не обратила на него никакого внимания, беззастенчиво улыбаясь Вильморену как давнему знакомому.
   – Принеси нам анжуйского, Мари, – любезно попросил Анри, подтверждая подозрения Виллеру относительно знакомства с девушкой. Когда та ушла, аббат сбросил плащ, шляпу и улыбнулся. – Как давно я не уезжал вот так, не думая ни о чем, просто чтобы провести спокойный вечер!
   Теодор пожал плечами. Он тоже не помнил, когда в последний раз отправлялся гулять по кабакам. Еще в армии, но вот когда? Отвратительная память, но, может, он просто был тогда слишком пьян...
   – С аббатом в кабаке я точно никогда не пил, – улыбнулся он.
   – Все когда-то бывает впервые! – лукаво подмигнул Анри. Пышногрудая Мари принесла вино, а к нему – полный поднос еды. Видимо, вкусы де Вильморена хорошо знали в этом заведении.
   Анжуйское было опробовано и одобрено.
   – Я... чувствую некоторую вину перед вами, – сознался Вильморен, помолчав и глядя в кружку. – Мне все еще немного совестно за нашу встречу в коридоре...
   – Предлагаю об этом забыть раз и навсегда, – прервал его Виллеру. – Между нами все ясно.
   Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову:
   – Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.
   – Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.
   – Я хотел бы знать... Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хочу, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.
   – Я... неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул вина и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..
   – Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном ответил Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.
   Виллеру кивнул в знак согласия.
   – Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.
   – Всегда... – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.
   – А вы, святой отец, разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?
   Вильморен рассмеялся:
   – Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.
   – За что и поплатились?
   – Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы. Недавно отголоски этих историй едва не стоили мне места викария. К счастью, обошлось.
   Виллеру поморщился, словно вино горчило.
   – Мне это странно слышать.
   – Потому что вы – человек военный, и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.
   – Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.
   – Военные не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.
   Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.
   – Вы ведь тоже военный, святой отец?
   – Я? – Анри встал, чтобы поворошить дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую...
   – Или служит поводом к ней?
   Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.
   – Да... или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который способствовал бы примирению Франции и Испании. Ришелье был гением, а ныне... может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?
   Шевалье помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.
   – Я не силен в политике, Анри, – сказал он.
   – Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.
   – Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж... Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятного, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние нежелание французов видеть его у власти.
   – Вы предполагаете, что может начаться смута?
   – Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.
   – Его величество, говорят, совсем плох... – пробормотал Анри.
   – Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут трудные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука. А сейчас власть наверняка перейдет к регентскому совету...
   – Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.
   – Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.
   Анри улыбнулся:
   – Ведь герцог молод?
   – Вы ему польстили. Герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить об этом. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают как заговоренные – это расценивается как перст Божий.
   – В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации... Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.
   – Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов и Франция не знала бы поражений в войнах.
   – Вы служили у Тюренна тоже?
   – Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.
   – Ну что ж, вашему суждению я верю...
   – Жаль, что только вы.
   Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей...
   – Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.
   – Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.
   – Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?
   Теодор посмотрел Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.
   – Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.
   – К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата – он заговорил громче и горячей.
   – Вне всякого сомнения.
   – Тогда вот вам моя рука! – Анри протянул ему ладонь. – Я не притворяюсь. Я каждый день молюсь за Камиллу, а с недавних пор начал молиться и за вас. Лучшего защитника для моей названой сестры я не мог бы найти! И друга – тоже.