Попов Михаил Михайлович. Барбаросса

   О. X. Вас не смущало затянувшееся затишье?
   Р. В. Господа офицеры не делились со мной своими соображениями.
   О. X. Неужели никому из них не пришло в голову послать разведку, дабы проверить, не готовится ли какая-нибудь отвратительная каверза?
   Р. В. Не могу ответить точно. Может статься, кому-то из офицеров такая мысль в голову приходила. Но так или иначе разведка послана не была.
   О. X. Насколько я понимаю, Харудж сумел как-то к вам подкрасться.
   Р. В. Клянусь всеми ранами святого Себастьяна, план его был чрезвычайно прост. Трудно поверить, что никому из опытных офицеров нашего форта он не явился в голову за все те часы, что продолжалось молчаливое противостояние,
   О. X. Так бывает. Гений указывает на то, что лежит у всех перед глазами, нужно только нагнуться и поднять. Потом уже все начинают кричать, как это просто!
   Р. В. Вы сказали «гений», святой отец?
   О. X. Сказал. Именно это и сказал, а вы что, держитесь другого мнения?
   Р. В. Нет, нет; именно так я и думал, только смел себе признаться. Только гениальный военачальник мог так хитро и просто все устроить.
   О. X. Не переусердствуйте в восхищении. Гений, да только злой.
   Р. В. Да, да, я понимаю, святой отец.
   О. X. Ничего вы не понимаете. Итак, что именно он там совершил?
   Р. В. Он принял во внимание, что берег к западу от городских стен уходит в море не полого, а обрывается весьма круто. И высота обрыва достигает не менее десяти – двадцати футов. Так что если двигаться под прикрытием этого обрыва, то можно подойти к стенам города вплотную, на расстояние в какую-нибудь сотою шагов. А может, и того меньше.
   О. X. Так он и сделал?
   Р. В. В тот момент, когда наши канониры начали соловеть от жары и однообразия, вдруг как бы, из-под земли вырвалась на поверхность целая толпа озверевших разбойников. До зубов вооруженных, с криками, от которых леденеет кровь.
   О. X. И это произошло как раз напротив вашей батареи?
   Р. В. Таков был Божий промысел.
   О. X. Что же ваши канониры и что же вы?
   Р. В. Вы же знаете, мы, испанцы, не любим неожиданностей. Особенно неприятных.
   О. X. Понимаю, ваши люди обратились в бегство?
   Р. В. Для начала они растерялись.
   О. X. А лейтенант Эспиноса?
   Р. В. Думаю, он не утратил храбрости, но зато утратил представление о том, что нужно делать.
   О. X. Что тут могло быть неясного: стрелять из пушек, ведь фитили, по вашим словам, были наготове.
   Р. В. Так-то оно так, но пираты были слишком близко. Пушки пришлось бы перенацеливать, а пока бы шло перенацеливание, они подобрались бы еще ближе. И так до бесконечности. Нужна была пушка, которой можно было бы управлять так же свободно, как шпагой.
   О. X. И такая пушка у вас оказалась?
   Р. В. Благодарение Господу, я, и находясь на службе, не оставил своих оружейницких пристрастий. Собственным иждивением была отлита мною небольшая медная пушчонка, которую можно было зарядить менее чем фунтовым ядром. Поднять ее могли всего лишь два крепких солдата. Я тут же бросился к ней, благо она находилась на батарее.
   О. X. А сарацины в это время уже у самых стен? Вы рассчитывали одним выстрелом решить исход штурма?
   Р. В. Нет, я не был наивен. Рассчитывал я лишь на одно – что мне удастся вселить немного смелости в наших солдат. Увидев сраженного сарацина, услышав гром выстрела со своей батареи, они бы смелее схватились за рукояти своих шпаг. Гарнизон наш был не так уж мал, и в приободренном состоянии он мог бы выстоять перед пиратским натиском.
   О. X. Все случилось так, как вы предполагали?
   Р. В. Благодарение Создателю, даже лучше. Установив свое создание на спине одного солдата и с помощью другого вращая ствол, я вышел к брустверу. Пираты уже преодолевали неглубокий ров, выдолбленный в каменистой земле. Они были от нас на расстоянии сорока шагов. Низкая глинобитная стена не задержала бы их надолго, оставались какие-то мгновения до кровавой рукопашной схватки.
   О. X. Вы стреляли наугад?
   Р. В. И да и нет.
   О. X. Что это значит?
   Р. В. Я сразу же высмотрел в толпе атакующих вожака.
   О. X. Каким образом?
   Р. В. По повадкам. Он бежал впереди. И по одежде. Он был одет более богато.
   О. X. Вы все это успели рассмотреть в такой суматохе и спешке?
   Р. В. Понимаю, что слова мои могут звучать неубедительно, но только так оно и было, клянусь всем святым.
   О. X. Погодим пока с клятвами. Вы увидели вожака, и что же, сразу поняли, что это Харудж?
   Р. В. Я догадался.
   О. X. Вы когда-нибудь видели его прежде?
   Р. В. Нет.
   О. X. Так каким же образом вас посетила эта догадка? На чем она была основана?
   Р. В. Не знаю, я догадался. Не спрашивайте меня, святой отец, ничего больше я сказать не смогу.
   О. X. Скажите, когда вы увидели сарацинские корабли, вы сразу догадались, чьи они?
   Р. В. Многим в городе был известен флаг Харуджа.
   О. X. Каков он?
   Р. В. Зеленое поле с широким золотым кантом.
   О. X. Никто больше не рискнул бы плавать под этим флагом, ни один пират?
   Р. В. Это было опасно.
   О. X. Харудж мог отомстить?
   Р. В. Больше опасности было бы от тех, кто считал себя врагом Харуджа. Очень многие мечтали о победе над ним. И генуэзцы и венецианцы, не говоря уж о наших, испанских флотоводцах. Подняв зеленый флаг с золотым кантом, любой пират подверг бы себя слишком большому риску.
   О. X. Что же, сам Харудж не подвергал себя риску, плавая под этим флагом?
   Р. В. Не знаю, святой отец, у меня путаются мысли от ваших вопросов. Право, я не слишком силен в логике и прочих умственных рассуждениях. Одно могу сказать, так получалось, что Харудж под своим флагом был непобедим, любой другой сделался бы смертником.
   О. X. Оставим это. Вернемся к покинутому нами моменту. Вы увидели Харуджа и задумали попасть именно в него?
   Р. В. Да, святой отец.
   О. X. Сделать это было легко?
   Р. В. Сделать это было невозможно!
   О. X. Отчего же?
   Р. В. Он бежал, а моя пушка, хоть и была подвижнее всех прочих, оставалась все же слишком грубым орудием. Я мог рассчитывать только на попадание в толпу пиратов. Я мечтал сразить Харуджа, я молился об этом, но был уверен тодько в том, что мое ядро упадет где-то среди бегущей толпы.
   О. X. Толпа была велика?
   Р. В. Не менее сотни человек, а может, и того более. И как я догадываюсь, всех очень подогревало присутствие вожака.
   О. X. Отчего вы так решили?
   Р. В. Я не решил, я догадывался.
   О. X. Этого мало.
   Р. В: Пираты вели себя слишком смело, несмотря на то что дело было для них весьма рискованное. Было также известно, что в самые опасные атаки Харудж всегда лично водит своих людей.
   О. X. Откуда это было известно?
   Р. В. Такая о нем ходила слава. Так что, когда я увидел перед собой богато одетого, бегущего впереди человека, когда я почувствовал ярость пиратов, то понял – передо мною сам Харудж, краснобородый пират.
   О. X. Вам приходилось видеть его прежде?
   Р. В. Бог миловал.
   О. X. Кроме вас, никто больше не пробовал стрелять по нападавшим?
   Р. В. Кто-то стрелял из арбалета. Один или два человека. Но это было безрезультатно.
   О. X. Почему?
   Р. В. В бегущего человека из арбалета может попасть только очень хороший стрелок.
   О. X. У вас не было очень хороших стрелков?
   Р. В. Они, вероятно, были среди пехотинцев, но их не оказалось на батарее.
   О. X. Итак, вы выстрелили, даже не рассчитывая попасть в него?
   Р. В. Я выстрелил, очень желая попасть в него.
   О. X. Одного желания оказалось достаточно?
   Р. В. Страстного желания, святой отец. Вы так меня спрашиваете, будто я виноват, что попал.
   О. X. Не смейте обижаться! Мы занимаемся такими вещами, среди которых обиды неуместны.
   Р. В. Извините, святой отец.
   О. X. Вы выстрелили, и он сразу упал?
   Р. В. Нет.
   О. X. Он продолжал бежать?
   Р. В. Нет.
   О. X. Что же с ним случилось?
   Р. В. Он взлетел.
   О. X. Взлетел?!
   Р. В. Футов на пять над землей. Умирать буду, не забуду этой картины.
   О. X. И долго ли он летал?
   Р. В. Нет, он сразу упал.
   О. X. Хорошо ли вы все видели, не мешал ли вам пороховой дым?
   Р. В. Я уже упоминал, что моя пушка была весьма невелика, дыму она дала самую малость, да и тот сразу же был отнесен ветром.
   О. X. Дым появился до того, как вы увидели полет Харуджа, или после?
   Р. В. Конечно же после. Я понимаю, что вы имеете в виду, спрашивая меня, однако должен повторить: я не ошибся, я не мог ошибиться, он действительно взлетел, и никакой дым помешать мне не мог.
   О. X. Куда, по вашему мнению, мог попасть ему заряд?
   Р. В. В сердце.
   О. X. То есть?!
   Р. В. Говоря проще, заряд, вероятнее всего, попал ему в левую часть груди. Может быть, еще чуть левее.
   О. X. В плечо?
   Р. В. Пожалуй.
   О. X. Когда рассеялся дым, вы увидели лежащего Харуджа? Он лежал?
   Р. В. Нет.
   О. X. Нет?
   Р. В. Да.
   О. X. Однако я ничего не понимаю!
   Р. В. Он лежал, но не на земле, а на руках своих людей, и они быстро уносили его с поля боя.
   О. X. То есть этого одного попадания хватило, чтобы отбить такую яростную атаку пиратов?
   Р. В. Если бы ядро попало не в Харуджа, а в любого другого, они бы не остановились.
   О. X. Что вы сделали, когда увидели, что вашего главного врага уносят с поля боя?
   Р. В. Я возблагодарил Господа за то, что он услышал мою немую молитву и направил ядро туда, куда я мечтал его направить. Радость переполняла мое сердце.
   О. X. Вы были уверены, что Харудж убит?
   Р. В. О да!
   О. X. Почему? Ведь вы не знали этого точно?
   Р. В. Ни один человек, поверьте мне, ни один человек не мог бы выжить, доведись ему испытать такой удар.
   О. X. Но ведь поспешность, с которой пираты уносили тело своего вожака с поля боя, могла означать и то, что они спешили доставить его поскорее к лекарю. Другими словами, он мог быть еще жив, и вам лишь показалось, что он убит.
   Р. В. Это правда. Дальнейшие события подтверждают ваши слова. Но в тот момент я не сомневался, что нить жизни этого ужасного человека прервана.
   О. X. Вы посетили то место, где был поражен вожак пиратов, после того, как они отступили?
   Р. В. Разумеется. Как только они отступили достаточно далеко, я вместе с десятком солдат отправился туда.
   О. X. Обнаружили ли вы там что-нибудь интересное?
   Р. В. Обнаружили.
   О. X. Так говорите. У вас что, перехватило горло? Выпейте воды.
   Р. В. Мы обнаружили там руку.
   О. X. Руку?
   Р. В. Да, святой отец, руку.
   О. X. Оторванную?
   Р. В. Да, оторванную. И еще немного теплую.
   О. X. Вы считаете, что это была рука Харуджа?
   Р. В. Что же мне еще считать, подумайте сами?
   О. X. Я подумаю, а вы отвечайте на мои вопросы. Вы сразу решили, что это рука его, или кто-то навел вас на эту мысль?
   Р. В. Навел. Один солдат.
   О. X. Имя?
   Р. В. Запамятовал. Вернее, не знаю. Потому что и тогда не знал его.
   О. X. Это он первый нашел руку?
   Р. В. Он. Он подозвал нас и указал на нее. И первый высказал мнение, что это рука того пирата, в которого попало ядро.
   О. X. Кто первым проверил, тепла ли она до сих пор?
   Р. В. Не я.
   О. X. Кто?
   Р. В. Простите, святой отец, не помню. Мне не так часто приходилось в жизни сталкиваться с кровью… а тут еще кость торчит, я почувствовал себя плохо. Я отошел.
   О. X. Испанский солдат испугался вида крови, возможно ли в это поверить?!
   Р. В. Прошу меня простить, святой отец, мне стыдно.
   О. X. Что было с рукой дальше?
   Р. В. Насколько я помню, ее взяли в крепость. Да, конечно, взяли.
   О. X. Почему «конечно»?
   Р. В. Она занимала особое место на пиру. Рука лежала на блюде прямо перед полковником Комаресом.
   О. X. Тем самым Комаресом, который является теперь комендантом Орана?
   Р. В. Да.
   О. X. Пир состоялся в тот же день, когда был штурм?
   Р. В. Да.
   О. X. Пираты не возобновляли попыток овладеть городом?
   Р. В. Они оставили развалины напротив городских ворот и отплыли до наступления темноты.
   О. X. На пиру речи велись так, словно главарь нападавших убит и что этот главарь именно Харудж?
   Р. В. Да, в этом никто не сомневался.
   О. X. В чем именно: в том, что убит главарь, или в том, что убит Харудж?
   Р. В. И то и другое не вызывало ни у кого ни малейших сомнений.
   О. X. Что было дальше с рукой? Кому она досталась? Не бросили ли ее собакам?
   Р. В. Не помню точно, кажется…
   О. X. Погодите. Я упустил один важный момент, вы разжалобили меня рассказом о приступе дурноты.
   Р. В. Что же делать, мне действительно…
   О. X. Как именно она была оторвана?
   Р. В. Ужасно! Торчала кость, белая. И мясо. И крови было много, я помню.
   О. X. Меня интересует, по какое место она была оторвана, понимаете? Одна лишь кисть или, может быть, выше?
   Р. В. Мне кажется, выше.
   О. X. Вот так?
   Р. В. Нет, еще выше.
   О. X. По локоть?
   Р. В. Наверное, по локоть.
   О. X. Точнее сказать не можете?
   Р. В. Точнее сказать не могу.
   О. X. Вернемся к пиру. Что случилось с этой рукой после него? У кого она оказалась?
   Р. В. Этого я точно сказать не могу. Слышал лишь, что ее не выбросили собакам и погребать не сочли возможным.
   О. X. Что же тогда?
   Р. В. Ее засушили.
   О. X. С какой целью? Как украшение, как трофей? Или, может быть, для того, чтобы подмешивать в снадобья или в вино для крепости?
   Р. В. Это мне неизвестно.
   О. X. И ничего сверх того, что я у вас выпытал, вы рассказать не можете? А может, не желаете?
   Р. В. Что вы, святой отец, клянусь… .
   О. X. Не клянитесь? А лучше попытайтесь что-нибудь вспомнить. Мой интерес не праздный и угоден церкви. Угоден больше, чем многие поступки, поражающие своей возвышенностью и богоугодным рвением.
   Р. В. Припоминаю я кое-что, святой отец.
   О. X. Говорите.
   Р. В. Слышал я впоследствии разговоры о том, что сушеная рука эта принесла кому-то вред.
   О. X. Кому? Какой?
   Р. В. Я пытаюсь, пытаюсь… Пошли какие-то разговоры… Смутные такие разговоры, что это, мол, рука сушеная виновата. А имена… нет, святой отец, имена вспомнить не могу.
   О. X. А с чего вдруг пошли эти разговоры? Была ли причина? Ничего не бывает без причины.
   Р. В. Была причина.
   О. X. Какая?
   Р. В. Вспоминаю теперь совсем отчетливо. Разговоры эти пошли сразу после того, как с марсельским кораблем пришло к нам известие, что Харудж не погиб, а только лишь ранен. Вот тогда и начали вдруг говорить, будто и лейтенант такой-то умер не сам собой, а от сушеной руки. И писарь при штабе полковника не подавился смоквой, а был схвачен за горло все той же рукой.
   О. X. Раньше таких разговоров не было, а потом пошли?
   Р. В. Точно так.
   О. X. И какие же давались объяснения всем этим событиям? И давались ли?
   Р. В. Давались. Сам слышал несколько раз. Разговоры такие не поощрялись полковником и священником и потому не велись открыто.
   О. X. Какова же была основная мысль этих бесед?
   Р. В. Говорилось, что поскольку пират жив, то у руки его сохраняется с ним связь.
   О. X. Почему?
   Р. В. Мол, человек он непростой, и этим все объясняется. Когда бы он умер, тогда умерла бы и рука его, теперь же он управляет ею и может неосторожного схватить за горло.
   О. X. Что же говорил на это ваш священник?
   Р. В. Он очень сердился и называл эти мысли суеверными и богопротивными бреднями.
   О. X. Как вам кажется, был ли он прав?
   Р. В. Кто?
   О. X. Священник.
   Р. В. Право, святой отец, я…
   О. X. Понимаю, не рискуете высказываться по этому поводу, да? Боитесь, что и вас обвинят в богопротивных измышлениях? Не бойтесь.
   Р. В. Как же можно не бояться? Длительная служба в отдаленных дикарских странах подтачивает отчасти веру, но не до такой же степени. Не заставляйте меня, святой отец, опускаться мыслью в эту черную пучину!
   О. X. Скажите мне по крайности, кто-нибудь из солдат и офицеров поверил в эти измышления?
   Р. В. О том, что кто-то поверил, говорить не берусь, но мрачность они в гарнизоне поселили большую.
   О. X. А отношение к Харуджу не переменилось ли?
   Р. В. Его и прежде боялись, а после той истории с ядром стали к нему относиться суеверно, мол, нельзя его иначе поразить, как ядром серебряным, и прочее в том же роде.
   О. X. Значит, не только вы, но и многие другие считали, что он получил смертельную рану?
   Р. В. Конечно. Ведь многие это видели. Два десятка человек, никак не меньше.
   О. X. Что ж, канонир Рауль Вальдес, придется вам на некоторое время задержаться в столице.
   Р. В. Могу ли я при таком стечении обстоятельств посетить Толедо и повидать родных?
   О. X. Нет. Вы и Мадрид вряд ли сможете повидать. Вы останетесь здесь, в моем доме. Останетесь на срок неопределенный. Жалованье будет вам исправно выплачиваться.
   Р. В. Это наказание, святой отец?
   О. X. Это не наказание. Тем, кого я наказываю, денег не платят. Это другое.
   Р. В. Смею поинтересоваться, что же?
   О. X. Назовем это предосторожностью.
   Р. В. Мне что-то угрожает?
   О. X. Не пугайтесь. В стенах этого дома вы в безопасности. Не скажу, что в полной, но в максимальной.
   Р. В. Что же мне может угрожать здесь?
   О. X. Отвечу честно, не знаю.
   Р. В. Вы меня специально пугаете, чтобы…
   О. X. Напуганный вы мне ни к чему. Я просто вас предупреждаю, будьте готовы.
   Р. В. К чему?!
   О. X. Вспомните про сухую руку.
   Р. В. Руку?
   О. X. Да, руку, которую вы оторвали. Я не хочу сказать, что это будет именно рука. Может быть, что-нибудь другое. Примечайте, запоминайте и зовите на помощь, если что.

Глава третья
МОНАХ И НАДСМОТРЩИК

   Отец Хавьер. Перестаньте оглядываться. Если вы станете говорить правду, с вами ничего не сделают.
   Луиджи Беннариво. Я стану говорить правду. А что там лежит, святой отец?
   О. X. Там в углу? Пыточные инструменты.
   Л. Б. Зачем? Поверьте, я не собираюсь упорствовать!
   О. X. Будь я уверен, что вы собираетесь упорствовать, я бы к вашему появлению приказал зажечь пыточный горн и хорошенько раскалить щипцы и иглы. Как видите, в горне нет огня. Но возжечь его не составит труда. При необходимости. Теперь отвечайте, а я буду спрашивать.
   Л. Б. Я готов, святой отец.
   О. X. Ваше имя Луиджи Беннариво?
   Л. Б. Да.
   О. X. Вы родом из Неаполя?
   Л. Б. Из небольшого городка рядом с Неаполем.
   О. X. Как он называется?
   Л. Б. Сторцо. Да это и не городок, по правде сказать, скорее деревушка.
   О. X. Сколько вам лет?
   Л. Б. Скоро будет пятьдесят.
   О. X. Чем вы занимаетесь в жизни?
   Л. Б. Я фонарщик в порту Валетты, что на острове Мальта, в области рыцарей ордена иоаннитов.
   О. X. Всегда ли вы были фонарщиком?
   Л. Б. Не более двух лет я в этой должности;
   О. X. Чем занимались ранее?
   Л. Б. Служил в орденском флоте. Сначала был гребцом, и после был гребцом, а потом уж благодарение Господу, произведен был в надсмотрщики. Не более как пять лет тому.
   О. X. Сколько же лет вы проплавали?
   Л. Б. Много. Еще юношей норманны выкрали меня из моего родного городка и увезли на Сицилию, где у них тогда еще было королевство. Три года я работал на виноградниках возле Атраганте и жизнью своей был доволен.
   О. X. Норманны обращались с вами хорошо?
   Л. Б. Сказать по правде, я и не видел-то их почти. Их тогда уже мало было в тех краях. Я уже думал, что всю жизнь проведу на виноградниках, даже девушку себе присмотрел, чтобы жениться, но тут случился бунт.
   О. X. Кто против кого бунтовал?
   Л. Б. Сказать по правде, я так и не понял. Но виллу сожгли, и пришлось бежать в горы.
   О. X. Вы тоже жгли?
   Л. Б. Нет, не жег и потому вернулся, но меня схватили и продали в рабство.
   О. X. Кому?
   Л. Б. Рыцарям. Они тогда окончательно отбили острова Мальта и Гоцо у норманнов, и им требовались люди во флот. В те времена трудно было найти людей за деньги, приходилось сажать на весла рабов.
   ОХ. А что, раньше на галерах плавали волнонаемные гребцы?
   Л. Б. Конечно. Это была венецианская мода. Купцы – народ экономный. Когда они плыли за товаром на Восток, на Кипр или в Египет, они брали только половину людей на весла, а остальных добирали в Дураццо, за треть цены.
   О. X. Как же галера может плыть с половиной гребцов? Не рассказываете ли вы мне сказки?
   Л. Б. Как можно, святой отец. Сказать по правде, все гребцы требуются только в бою, да чтобы красиво выйти из порта, а в обычном походе гребет только каждый третий.
   О. X. А остальные?
   Л. Б. Отдыхают.
   О. X. Спят?
   Л. Б. И спят. А чаще играют в кости.
   О. X. Как это, они же прикованы?!
   Л. Б. Прикованы, да. А впрочем, и не все прикованы. Когда меня перевели на загребное весло, я в своих кандалах свободно передвигался от носовой платформы до кормовой. Главное – не греметь железом, когда спит капитан.
   О. X. Что такое загребное весло?
   Л. Б. Такое всегда есть на первой, восьмой и шестнадцатой банках, по нему равняются все остальные. Туда всегда сажают человека вольного, от него сильна зависит порядок хода, а в ситуации бедовой загребной может оказаться спасителем. Им даже деньги платят. Можно до загребного весла возвыситься и многолетним честным трудом.
   О. X. Как вы?
   Л. Б. Как я.
   О. X. Но, насколько я понял, ваша карьера на этом не остановилась, вы пошли выше.
   Л. Б. Пошел.
   О. X. Как это случилось?
   Л. Б. Мне повезло, наш галеас попал в шторм у сицилийского берега, и хоть до суши было рукой подать, нам это не помогло, Сели мы брюхом на камни, корпус пополам переломило. Тем, кто был прикован обычным порядком, не повезло. Забрала к себе пучина. Я же не только выплыл, но Богом был сподоблен вытащить самого капитана.
   О. X. И он решил вам отплатить?
   Л. Б. Человек, доказавший свою верность, повсюду ценен, святой отец.
   О. X Он сделал вас надсмотрщиком?
   Л. Б. Он желал меня сделать старшим надсмотрщиком, то есть боцманом, но этому воспротивились.
   О. X. Кто?
   Л. Б. Обстоятельства. В те месяцы флот иоаннитов потерял много галер, и без работы осталось много опытных боцманов, их нельзя было обойти, не огорчив сердечно. Кроме того, иоанниты недолюбливают итальянцев.
   О. X. Отчего же?
   Л. Б. Оттого, что все чины у них и магистр, французы поговаривают, еще со времен короля Филиппа Красивого.
   О. X. Итак, ваш новый покровитель… как его звали?
   Л. Б. Барон Рейналь.
   О. X. Он взял вас к себе?
   Л. Б. Да.
   О. X. Что за корабль вам достался?
   Л. Б. Трофейный. Турецкий галиот.
   О. X. Турецкий? Чем он отличается от генуэзского?
   Л. Б. Генуэзские немного меньше, и у них по-другому расположены весла. А турецкие почти такие же большие, как галеры, но без носовой платформы и без фок-мачты. Поговаривают, что турки делают так специально, чтобы у судов был невоенный вид.
   О. X. Зачем?
   Л. Б. Чтобы на случай войны их не реквизировали. По «Консульской книге» все трехмачтовые суда признаются боевыми, и портовое начальство в случае нужды может их приписать к флоту на время военных действий.
   О. X. Как вы назвали свой новый корабль?
   Л. Б. Называл барон, и назвал он его «Реаль».
   О. X. Команда уже была на нем?
   Л. Б. Команда явилась туда вместе с нами, ибо, как я уже говорил, посудина была трофейная.
   О. X. То есть вам не позволили самим набирать экипаж?
   Л. Б. Это невозможно: никогда нет достаточного количества подходящих каторжников, и никогда нет достаточного количества денег, чтобы набрать вольных моряков.
   О. X. Как я понимаю, вам достались те, кто был в это время в тюрьме иоаннитов.
   Л. Б. Нет, не в тюрьме, а в тюремной галере.
   О. X. Что это такое?
   Л. Б. Там всегда держат новых пленных, только что добытых в бою. Нам достались такие.
   О. X. Это были мусульмане?
   Л. Б. Не только, но все они были с большой турецкой галеры, потопленной неподалеку от Мальты. На нее случайно наткнулась эскадра иоаннитов. Сарацины, судя по всему, были пиратами, но не хотели в этом признаваться.
   О. X. Почему?
   Л. Б. Их бы подвергли пыткам, дабы выведать, где они прячут прежде награбленное.
   О. X. Но ведь их можно было сначала подвергнуть пыткам, дабы они сознались, что они пираты?
   Л. Б. Не знаю почему, но это сделано не было. Перед нами выстроили две сотни оборванцев и предложили выбрать из них девяносто шесть гребцов. Боцман Талио в это время в городских тавернах вербовал вольных пьяниц, на загребную работу.
   О. X. Как вы отбирали тех, кто вам более подходит?
   Л. Б. Сначала, конечно, христиан, тех, что покрупнее да поздоровее видом. Без преувеличения скажу, лучшие гребцы на всем Средиземноморье неаполитанцы и испанцы. Любой капитан стремится заполучить сначала их.
   О. X. В этой компании их было немного, я правильно понял?
   Л. Б. Да, святой отец. Не более десятка человек. Нет, даже менее десятка, что сказалось впоследствии.
   О. X. Кого вы выбрали дальше?
   Л. Б. Обычно, так повелось, после христиан, попавших на галеры за небольшие прегрешения – кражу, супружеские преступления,– капитан выбирает два-три десятка мусульман, турок. Тех, кого покупают на невольничьих рынках.
   О. X. Чем же они хороши?;
   Л. Б. Это разноплеменный обычно народ. Договориться для бунта им друг с другом трудно, да они чаще всего о бунте и не помышляют. Галера для них просто дом родной. Их используют для разных работ на корабле, для пополнения запасов воды, дерева и еды. Их даже и приковывают не слишком тщательно, а как получится.
   О. X. А по внешнему виду они отличаются от прочих?
   Л. Б. Их бреют, но на голове оставляют пучок волос, именно для того, чтобы было видно, кто они такие.
   О. X. А гребцы-христиане, их тоже бреют?
   Л. Б. Не всех. Тех, о ком мы уже говорили, не бреют вовсе. Им дозволена борода. И если нет злых насекомых, они в плавании отращивают себе чудовищные шевелюры. Это такой род щегольства особого.
   О. X. Но есть и другие?
   Л. Б. Есть, святой отец. Это каторжники пo суду. Не аферисты, бродяги или неверные мужья, это убийцы и преступники против власти. Вот им никто бороды носить не разрешит. Корабельный брадобрей скоблит им башку каждый понедельник до синего цвета. Их приковывают особо.