Попов Михаил Михайлович. Барбаросса

   Фикрет еще несколько раз громыхнул железом.
   – Вот, ваше преосвященство, человек, которого все считают главным и лучшим другом небезызвестного Харуджа по кличке Краснобородый, или Барбаросса.
   Кардинал все-таки налил себе целебного питья, отхлебнул из чаши.
   – Как тебя зовут?
   – Фикрет.
   – А как зовут твоего отца?
   – У меня нет отца.
   – Он умер?
   – Я отказался от него.
   – Почему?
   – Я открыл своего истинного отца.
   – Но почему ты не считаешь своим отцом того, кто тебя родил?
   – Потому что этот человек, мераб города Банияс, что в Сирии, всего лишь родил мое тело. Мою душу родил другой!
   – Может быть, ты назовешь его имя?
   – Я назову его имя, его зовут Харудж, называемый также Краснобородый.
   – Разве не Бог родил твою душу?
   – Аллах создал ее, но Харудж родил. Родил то, что было создано Аллахом.
   – Может быть, ты нам расскажешь, как это произошло? Или это тайна?
   – О чем ты толкуешь?
   – О родах! – вмешался, и довольно резко, отец Хавьер.
   Кардинал сделал мягкий жест рукой, мол, я разберусь сам.
   – Что-то я не слышал, чтобы в вашей священной книге, Коране, говорилось о двух властителях человеческой души. Только Бог, называемый вами Аллах, владеет ею.
   – Ты читал Коран?
   Кардинал дружелюбно кивнул:
   – Читал.
   – Ты зря потратил время, которого у тебя и так не слишком много осталось.
   – Объясни почему?
   – Коран – книга для профанов, она не содержит истинного знания. Она не священна.
   – Кто же может дать мусульманину истинное знание?
   – Только отец его души.
   Кардинал прищурил один глаз, как бы присматриваясь к тонкостям беседы.
   – Не Создатель?
   – Ты правильно понял.
   – Отец твоей души, Харудж, открыл тебе настоящую истину, я правильно говорю?
   – Не совсем. Он начал мне открывать ее. Ее нельзя открыть сразу.
   – Почему?
   – Человек ослепнет от блеска истины. Невидящий слепец ничем не лучше слепца видящего.
   – С чего же начинается этот путь к истине?
   – С того, что Коран не божественная книга, что истинное знание лежит за ней и вне ее.
   Отец Хавьер снова поинтересовался, как идут дела у плотников, и остался ими доволен.
   Кардинал еще отхлебнул из бокала.
   – Но, согласись, и слова, написанные в Коране, и слова, сказанные Харуджем,– это всего лишь слова. Почему одним нельзя верить, а другим верить нужно?
   Фикрет закрыл глаза и так простоял некоторое время. То ли он собирался с мыслями, то ли пережидал приступ боли.
   Все собравшиеся на розовой площадке не отрываясь смотрели на него. Кроме кардинала и монаха, вряд ли кто-то понимал суть произносимых речей, но интересно было всем. Непонятно почему.
   – Ты не хочешь больше говорить?
   – Я хочу говорить, и я скажу. Дайте мне попить.
   – Дайте ему вина! – приказал отец Хавьер.
   – Дайте мне воды! – сказал Фикрет.
   – Воды так воды.
   Пленник выпил большую чашу.
   – Теперь я вам скажу. Теперь я вам скажу, почему я поверил словам Харуджа. Он сразу, как только я с ним познакомился, показался мне человеком необычным и сильным. Он был умнее всех и сильнее всех. Он сражался как леопард и рассуждал как улем. Он никого не боялся. Он был справедлив, но никогда не проявлял презренной жалости. Он говорил, что жалость убивает душу в живом человеке.
   – Почему ты остановился? Говори.
   – Я опять хочу пить.
   Принесли еще чашу. Фикрет выпил ее с такой жадностью, словно в груди у него разгорался пожар и он хотел его затушить.
   Кардинал сказал, пока тот пил:
   – Ты красиво описал Харуджа, но из того, что ты о нем рассказал, совсем не видно, почему его слова убедительнее слов Корана или другой умной книги.
   Фикрет усмехнулся:
   – Он не только говорил слова.
   – Что же он делал еще?
   – Он показывал рай.
   – Рай?
   – Да.
   – Ты был в раю?
   – Да.
   – Ты можешь нам рассказать о нем?
   – Да.
   – Где это было?
   – В городе Банияс.
   – Рай находится в городе Банияс? – недоверчиво улыбнувшись, спросил кардинал Хименес.
   Фикрет слегка оскалился:
   – Ты зря надо мной смеешься и пытаешься показать, что я глуп.
   – У меня нет такой цели. Говори, над тобой никто не собирается смеяться.
   – Это было в городе Банияс. Харудж спросил у меня и моего друга и родственника Абдаллы, не хотим ли мы побывать там, откуда никто не возвращается, и вернуться. Не хотим ли мы посетить обитель вечной радости и провести там некоторое время.
   – Вы согласились без колебаний?
   – Без малейших, ведь мы уже хорошо узнали Харуджа и верили ему.
   – Что же произошло дальше?
   – Он сказал, что нам нужно возлечь на ложе, ни о чем не думать и наслаждаться кальяном. Все остальное он сделает сам.
   – До этого случая тебе приходилось курить кальян?
   – Да.
   – Тебе нравилось действие, которое он оказывает?
   – Пожалуй. Но я не пристрастился. У нас это развлечение для стариков. Когда они курят, им кажется, что они становятся моложе. Я же был и без того молод.
   – В этот раз было так же, как и в прошлые разы?
   – Я не помню. Я заснул. И очнулся в большом пышном саду. Я лежал на прекрасном ковре, на берегу серебряного ручья, и передо мной был накрыт необычайный дастархан. Ничего подобного я не видел даже во дворце нашего правителя.
   – Ты был голоден?
   – Нет.
   – Что еще там было кроме еды?
   – Райское птичье пение и, самое главное, гурии. Девушки в прозрачных одеждах. Они кружились вокруг меня, присаживались рядом и весело смеялись.
   – Ты мог бы овладеть ими?
   – Я и овладел. Сначала одной, потом второй, потом третьей. Они были великолепны.
   – А потом?
   – Я сделался голоден и попробовал еду и питье, которые были передо мной. Еда была такой вкусной, какой не бывает еда на земле.
   – А после?
   – А после я заснул. А когда проснулся, оказался на том же самом ложе, рядом с моим другом Абдаллой.
   – Он тоже побывал в «раю»?
   – Да. Мы долго обсуждали то, что с нами произошло, а когда появился Харудж, мы бросились ему в ноги, мы окончательно поверили, что он великий человек. Мы вручили ему свои души.
   – Он испытывал вашу верность?
   – Конечно, без этого никак нельзя было. Мы сами ему это предложили.
   – Он отказывался?
   – Он сказал, что и так нам верит, но мы настояли, чтобы он испытал нашу верность. Он сказал, что всякий, кто умрет по его приказу, сразу же попадает в рай. Мы хотели, чтобы он немедленно приказал нам умереть за него. Но он великодушно сказал, что ему жаль наши молодые жизни, и поэтому он предложит испытание менее суровое.
   – Он велел Абдалле зарезать своего отца?
   – Да. Отец Абдаллы был опасный человек, он хотел донести на Харуджа за его речи. Учитель мог пострадать. Отец Абдаллы был человек ученый и внешне очень добрый, в этом и была главная опасность.
   – Какая же?
   – Ему могли поверить простые люди, те, кто был не способен понять учение Харуджа. Его тайное, истинное учение. Они могли убить Харуджа, даже его не выслушав.
   – Абдалла легко выполнил приказ?
   – Легко и с радостью. Ему было приятно хоть в чем-то помочь учителю.
   – А потом Харудж захотел надругаться над твоей невестой, сестрой Абдаллы?
   – Нет, не надругаться. Он уступил притязаниям Зульфии, она давно уже была в него влюблена. Она только считалась моей невестой. Харудж говорил, что душа у нее черная, что, как все женщины, она не способна постичь истинное учение. Она готова выйти за меня замуж, хотя втайне мечтает совокупиться сним, с Харуджем.
   – Ты поверил ему?
   – Как же мне было ему не поверить, когда он мне доказал это? Он возлег с Зульфией прямо в беседке, и она была этому очень рада. Она всячески угождала ему, я даже не знал, что женщины способны на такое.
   Кардинал опустил взор и передвинул свитки на столе.
   – Рассказать, что именно она заставляла с собой делать?
   – Без этого мы обойдемся.
   Фикрет пожал плечами и поморщился от боли.
   Плотники во дворе тюрьмы закончили свою работу. Теперь солдаты начали таскать на помост вязанки хвороста.
   – После этой истории ты уверовал в Харуджа окончательно, да?
   – А как было не уверовать? То, что произошло с отцом Абдаллы и моей невестой, разве не было доказательством, что он прав во всем, что говорит? Разве то преддверие рая, что он нам показал, не доказывало его возможности? Разве могли мы идти каким-то своим путем, когда нам воочию открылся путь истинный?
   Кардинал Хименес де Сиснерос сидел, неудобно опершись больным локтем на бархатный подлокотник, мрачно взирая на бумаги, разбросанные на столе. Чаша с целебной водой была пуста.
   Отец Хавьер старческой, но решительной походкой подошел к нему.
   – Все, ваше преосвященство? Вы удовлетворили свое любопытство? Можно, теперь я закончу то, что начал десять лет назад? По-моему, время пришло.
   Кардинал глубоко вздохнул:
   – Да, время рано или поздно приходит.
   Отец Хавьер торжественно повернулся к однорукому пленнику:
   – Не хочешь ли ты нам поведать еще что-нибудь, Фикрет? Или ты все сказал?
   – Я сказал все, что знал о том, что у меня спрашивали.
   Отец Хавьер сложил руки на груди, потом поднес их к лицу, прошептал какие-то молитвенные слова в пальцы. Было видно, что он готовится к важному моменту.
   Фикрет тоже это почувствовал, глаза его сузились, уголки рта опустились.
   – Должен тебе сказать вот что: я не верю, что тебя зовут Фикрет.
   Пленник не выразил удивления или возмущения, он превратился в статую. В однорукую статую, обмотанную цепями.
   – Ты хорошо притворился, ты отвечал на вопросы его преосвященства так, как должен был отвечать Фикрет, ты все заранее обдумал и очень старался. Ты бы мог обмануть любого другого, но не меня.
   Звякнула цепь, все вздрогнули. Пленник всего лишь переступил с ноги на ногу.
   Отец Хавьер оставался невозмутим.
   – Ты придумал хороший план спасения, и ты бы спасся, ты бы проскользнул через наши сети, когда бы не существовало человека, знающего, кого именно нужно ловить.
   Повисло молчание. Отец Хавьер пытался отыскать в лице пленника следы смятения.
   – Может быть, ты сам назовешься? Ладно, это сделают другие, введите!
   Команду святого отца передали по цепочке вниз, к подножию лестницы, оттуда послышался звук шагов. Все и так смотрели в том направлении, теперь нетерпение заставило их приоткрыть не только глаза, но и рты.
   Первыми показались каски стражников. Потом показался среднего роста мужчина в одеянии, не позволяющем точно определить род его занятий.
   Отец Хавьер громко пояснил:
   – Антонио Колона. Четырнадцать лет тому назад был кардиналом Римской католической церкви.
   Показалась женская голова.
   – Мелисса Полихрониу. Рабыня-наложница, шесть лет назад захвачена на невольничьем рынке Родоса.
   Следом вели фонарщика.
   – Луиджи Беннариво, плавал надсмотрщиком на галере, принадлежащей флоту рыцарей-иоаннитов.
   – Клементио Мендоса, кузнец из Неаполя.
   – Рауль Вальдес, канонир из Бужи.
   Последней шла невеста Фикрета.
   – Зульфия, дочь Аттара эль-Араби.
   Взошедшие на розовую площадку были поставлены лицом к лицу с одноруким пленником.
   Отец Хавьер прошел туда и обратно по разделяющему их коридору.
   – Ты, Мелисса Полихрониу, ты, Луиджи Беннариво, ты, Клементио Мендоса, ты, Рауль Вальдес, ты, Зульфия, дочь Аттара эль-Араби, вы узнаете этого человека?
   Наступило напряженное, испуганное, почти истерическое молчание.
   – Вы узнаете этого человека?
   – Да,– было произнесено разными голосами.
   – Как его имя?!

Глава четырнадцатая
КАПИТАН И РИО-САЛАДО

   Сержант Логроньо потряс капитана де Варгаса за плечо. Тот мгновенно проснулся.
   – Он бежал?
   – Он атаковал наши позиции в шести местах. В пяти идет бой, а в одном месте сарацины прорвались.
   Капитан бодро вскочил.
   – Поднимайте нашу кавалерию!
   – Я уже отдал приказ, но если мы разделим ее на шесть частей…
   Мартин де Варгас натянул второй сапог.
   – Зачем мы будем делить ее на шесть частей?
   – Мы же не знаем, где именно находится Харудж.
   – Там, где сражаются, его, разумеется, нет. Он там, где удалось прорваться.
   Капитан нацепил шпагу.
   – Есть вероятность того, что он остался в крепости, внадежде на то, что мы все бросимся в погоню, а он спокойно скроется в противоположном направлении, когда осядет поднятая нами пыль.
   – Что же делать?
   – Мы попросим остаться здесь генерала, пусть его пехота штурмует Мешуар. Таким образом, мы поделим славу. Я захвачу Харуджа, он захватит крепость.
   – Неравноценные успехи.
   Мартин де Варгас усмехнулся, выходя из палатки.
   – Да, Логроньо, да. Но все справедливо, каждому по его делам.
   Рассвет капитан встретил на полном скаку. Не зря он велел своим людям как следует кормить и поить лошадей, теперь эта заботливость давала результаты.
   – Вон там! – крикнул сержант, указывая правой рукой в сторону холма, появившегося слева от колонны преследователей.
   – Верно, Логроньо, верно,– отвечал капитан.– Это облако пыли подняли они.
   Погоня продолжилась, теперь уже не вслепую.
   Харудж тоже почувствовал, что за ним гонятся, что его ночная уловка не сработала. Но он не собирался сдаваться на милость догоняющего. Мартин де Варгас очень скоро это почувствовал. На очередном повороте дороги, в том месте, где она огибала угол масличного сада, прямо в пыли было рассыпано несколько десятков золотых монет. У кого-то из беглецов разорвался кошель? Нет, капитан сразу сообразил, что россыпь эта искусственного происхождения.
   – Не останавливаться! – крикнул он.
   Как ни трудно было солдатам выполнить этот приказ, они его выполнили. Тон, которым отдавал его капитан, не оставлял сомнений в том, что будет с теми, кто ослушается. Но все же тень сомнения была поселена в и без того темноватых солдатских душах. Так что когда шагов через триста посреди дороги снова заблестело золото, один из всадников с отчаянным криком спрыгнул на землю и, упав на колени, стал собирать круглые желтяки.
   Мартин де Варгас, не полагаясь более на действие слов, изо всех сил хлестнул его лезвием шпаги по туловищу. Кожаная куртка звучно лопнула на спине, обезумевший почитатель Маммоны вскочил и бросился догонять своего коня.
   – Когда мы схватим или убьем Харуджа, мы вернемся сюда и соберем все эти монеты!
   Солдаты не стали возражать своему командиру, но было понятно, что они ему не поверили. Они знали, что если ты прошел мимо золота, то, вернувшись на это место, его уже не застанешь. Золото обидится. Таков уж его характер.
   Харудж, как видно, бежал из Мешуара со всей своей казной, потому что монеты прямо-таки устилали раскаленную дорогу. Дублоны, талеры, мараведисы, денарии. Всадники капитана скакали с закрытыми глазами, чтобы не сойти с ума от вида попираемого богатства. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, когда бы Харудж не закончил все сам.
   Чувствуя, видимо, что кони его выдохлись, а люди находятся на грани душевного помрачения оттого, что им приходится вспарывать тюки с монетами и устилать ими голую землю, он решил сменить тактику. Как раз на глаза ему попался одиноко стоящий загон для скота. Сооружение с довольно высокими саманными стенами, пусть и обшарпанными. За ними можно было укрыться. Расчет его строился на том, что испанцы будут не в силах вести какую-либо продолжительную осаду, зная, сколько золота разбросано на дороге. Людей у них не намного больше, и даже если часть из них впадет в грех корыстолюбия, шансы на успешный исход столкновения существенно возрастают.
   Когда Мартин де Варгас прибыл к саманному укреплению, оно уже было в некоторой степени подготовлено к бою. Над стеной виднелись белые тюрбаны, к копытам капитанского коня упало несколько стрел.
   – Как называется это место? – бросил, ни к кому конкретно не обращаясь, капитан.
   – Рио-Саладо,– послышалось в ответ.
   – Откуда ты знаешь, Логроньо?
   – Когда-то я воевал в этих местах под началом Педро Наварро.
   – Ты бывалый человек, сержант. Может, подскажешь мне, как проще добраться до этого транжиры?
   Сержант пожал плечами.
   – Нужны лестницы, я прикажу валить деревья.
   – Какие?
   – Вон те хотя бы, те, что у ручья.
   – Твой голос звучит неуверенно, и это правильно. Чтобы сделать хоть какие-то лестницы из этого окаменевшего сушняка, нам понадобится два дня.
   – Что же делать, может, поискать в округе? Без лестниц нам до него не добраться. Стена не такая высокая, но с лошади на нее не забраться.
   Мартин де Варгас медленно ехал вдоль белой ограды.
   – Да, поле последней битвы выбрано не со вкусом, какой-то заброшенный скотный двор.
   – Не слишком ли мы близко держимся к этому скотному двору, господин капитан?
   Как бы в подтверждение опасений сержанта прилетевшая из-за стены стрела ударила в кожаный наплечник Мартина де Варгаса.
   – Они охотятся на вас.
   – И правильно делают. Если им удастся меня прикончить, наши орлы мигом помчатся обратно, чтобы собрать то, что валяется на дороге.
   Мысли сарацин тоже, как видно, вертелись вокруг золота, на него они надеялись больше, чем на железо, коим были вооружены. Из-за стены полетели монеты, некоторые подкатывались к самым копытам испанских коней. Сарацины хохотали и кричали всяческие оскорбления. Мол, эти на лошадях такие дикари, что не знают, что такое золото, или такие слепцы, что не видят лежащее прямо под ногами.
   Положение становилось серьезным. Бесцельное стояние ни к чему хорошему привести не могло. Кроме того, сарацины прятались не только за стеной, но и под навесом, в то время как испанцы продолжали жариться на солнце.
   – Что ж,– задумчиво сказал капитан,– надо разжигать костер.
   Сержанту показалось, что у начальника случилось что-то вроде солнечного удара. Он ошибался. Голова капитана оставалась холодной.
   – Раз мы сами не можем пойти в гости к человеку, который нам очень нужен, значит, нужно пригласить его в гости к нам.
   – Только как это сделать? Клянусь муками Господними, он не примет приглашения.
   Капитан вытащил из-за пояса кресало.
   – Костер, и побыстрее.
   Очень скоро стало понятно, в чем состоял замысел Мартина де Варгаса. Он решил поджечь проклятый загон. Внутри наверняка было полно сухой соломы, ветхого и тоже очень сухого дерева, да и сам саман горит великолепно.
   – Собрать все…
   Всадники стали торопливо и радостно спешиваться.
   – …все стрелы. Все до одной.
   Наконечники обмотали тряпками и подожгли. Бледные факелы полетели через стену. Там поднялась паника. Солома вспыхивала как порох. Появились языки пламени, почти невидимые в ярком свете полдня, вспучились клубы черного, удушливого дыма.
   – Строиться! Всем строиться напротив ворот.
   Мартин де Варгас рассчитал правильно. Поняв, что справиться с огнем не удастся, Харудж сделал единственное, что ему оставалось. Он собрал всех своих всадников в кулак, распахнул ворота и нанес отчаянный удар. Если бы люди Мартина де Варгаса не были построены соответствующим образом, если бы сам капитан не был наготове и не ждал именно такого развития событий, сарацины могли бы добиться успеха. Но им противостоял слишком сильный противник. Слишком сильный и дальновидный.
   Схватка была исключительно яростной. Полторы сотни человек рубились с остервенением на небольшой пыльной площадке, вертясь и вопя.
   Лошади кусали всадников за голенища.
   Сшибленные на землю гибли под копытами.
   Мартин де Варгас старался не терять самообладания и вэтой ситуации. Он сразу увидел Харуджа. Возле него вились, отбивая наскоки испанцев, четыре телохранителя. Сам носитель белого тюрбана и серебряного халата хоть и достал из ножен саблю, но в ход ее пока не пускал. Его конь вертелся на месте, Харудж ждал, откуда последует главный удар.
   Сарацины были великолепными фехтовальщиками, уже не менее двух десятков испанцев валялось на земле с отрубленными руками, залитые кровью.
   Если так пойдет дальше, победа может превратиться в поражение.
   Мартин де Варгас втайне мечтал о поединке с Харуджем один на один, в то же время ясно осознавая, что у него нет права на такую роскошь. Харуджа надо было убить любым способом – только так можно было прекратить сопротивление озверевших сарацин.
   Капитан, наклонившись в седле, вынул из цепенеющих пальцев своего умирающего солдата копье, перехватил его поудобнее и поскакал в гущу схватки.
   Выжидать ему пришлось долго, Харуджа все время кто-нибудь заслонял, наконец момент настал, Мартин де Варгас приподнялся в седле, выгнулся, на мгновение замер… Копье вошло Харуджу в середину груди. Тюрбан свалился с его головы. Из руки выпала сабля. Он потерял правой ногой стремя и медленно вывалился из седла.
   Рухнул на спину.
   Копье осталось торчать из груди.
   Схватка почти мгновенно прекратилась. Оставшиеся в живых сарацины бросились врассыпную. Мартин де Варгас не обратил на это внимания. Он подъехал к лежащему и остановился над ним.
   – Логроньо.
   – Да, мой капитан.
   – А ну-ка посмотри, что там у него с левой рукой. Сержант спрыгнул на землю, расстегнул серебряный халат, разорвал потную, окровавленную рубаху.
   – У него нет левой руки.
   Капитан прошептал одними губами:
   – Мартин де Варгас, ты не победишь.

Глава пятнадцатая
МОНАХ И ДЬЯВОЛ

   – Это мой бывший господин Харудж,– сказала Мелисса Полихрониу.
   – Это человек, притворявшийся немым на моей галере и которого потом все называли Харудж,– сказал Луиджи Беннариво.
   – Это человек, в которого я попал ядром из своей пушки,– сказал Рауль Вальдес.
   – Этому человеку я приделал искусственную руку. Все звали его Харудж,– сказал Клементио Мендоса.
   – Он назвался сначала Исмаилом, чтобы скрыть настоящее имя. Настоящее его имя Харудж,– тихо проговорила Зульфия, дочь Аттара эль-Араби.
   – Он ограбил и потопил две галеры флота его святейшества, шедшие из Генуи под моим началом. Я слышал, как сотни людей называли его Харудж,– заявил Антонио Колона.
   Барбаросса внимал всем этим разоблачениям почти безучастно. Он отлично понимал, для кого предназначен костер во дворе тюрьмы, но и это его, казалось, волновало не очень.
   Дело было сделано, и отец Хавьер, подойдя к его преосвященству, спросил:
   – Прикажете начинать?
   Кардинал Хименес встрепенулся:
   – Что начинать? По-моему, все уже закончено.
   – Вот именно, ваше преосвященство. Поскольку имя этого человека выяснено, вина его доказана, судебной ошибки быть не может, я счел бы разумным не откладывать казнь ни на один лишний час. Хитрость, изворотливость этого человека чрезвычайны. Об этом вы осведомлены не хуже моего.
   – Вы боитесь, что он может сбежать?
   – Я хочу сжечь его как можно скорее.
   Кардинал обессиленно закрыл глаза, он не был похож на человека, достигшего венца своих мечтаний.
   – Почему вы медлите, ваше преосвященство?! – В голосе святого отца проступила явная тревога.
   – А вы уверены, что сейчас сжигаем именно его?
   – Я уверен, что мы сжигаем Харуджа, Краснобородого, Барбароссу, сжигаем того, кто на сей момент является антихристом в облике человеческом. Мы все сделаем по правилам. Мы проткнем его серебряной шпагой, мы проткнем его осиновым колом и испепелим.
   Кардинал вздохнул тяжело и длинно.
   – Но взгляните на него, разве этот изможденный, безразличный ко всему человек, этот жалкий инвалид с тусклым взглядом антихрист?!
   – Вы хотите сохранить ему жизнь?! – потрясенно спросил отец Хавьер.
   Кардинал слабо усмехнулся и помотал головой:
   – Я хочу только одного, чтобы мы убили именно того врага, ради которого затеян наш необъявленный крестовый поход.
   – А, понял, вы сомневаетесь. Но ведь ваши сомнения не явились сами собой, это он породил их в вас. Он может, если пожелает, выглядеть и несчастным и ничтожным. Когда ему нужно. Даже вы, ваше преосвященство, поддались на его уловки. Воистину он обладает властью над сердцами.
   На лестнице внизу раздался шум. Кто-то требовал, чтобы его немедленно пропустили к кардиналу.
   – Кто там? – крикнул полковник Комарес.
   Оказалось, гонец от капитана де Варгаса. Он был тут же пропущен. Это был сержант Логроньо. Весь в пылии, в грязи, но глаза сияют.
   – Вот! – В вытянутой руке сержанта был кожаный мешок, завязанный у горла.
   – Развяжи,– мрачно приказал отец Хавьер, в его сердце зашевелилось неприятное предчувствие.
   На розовые плиты вывалилась с глухим стуком отрубленная человеческая голова.
   – Что это такое?! – неприязненно поинтересовался кардинал.
   – Это голова человека, убитого капитаном де Варгасом позавчера днем у скотного загона возле Рио-Са-ладо. Он командовал всадниками, бежавшими из Мешуара, по дороге они разбрасывали золотые монеты. У этого человека не оказалось под халатом левой руки.
   Логроньо отрапортовал единым духом все, что ему было велено сообщить, и очень удивился, что никто из важных господ не радуется его сообщению и зрелищу отрубленной головы Харуджа. Кардинал пристально посмотрел на святого отца.
   Зульфия, дочь Аттара эль-Араби, не издав ни единого звука, упала на пол.
   За спинами сбежавшихся к ней раздался тихий, ехидный смех. Смеялся однорукий пленник.
   Теперь к нему обратились вопросительные взгляды.
   – Одного вы уже зарубили, второго сейчас сожжете, пора подумать над тем, что вы будете делать с третьим Харуджем.