Постнов Олег. Песочное время - рассказы, повести, пьесы

   - Что такое? Кто специалист? Я? - переспрашивал Кис, как бы очнувшись и сразу ощутив в себе прежнее веселое раздражение. Он вошел в комнату и оглядел всех. - Что: небось мину тут без меня отыскали, а?
   Лёнчика, как он и думал, в гостиной не было.
   - Брось, Кис, не ершись! - крикнул ему Пат из угла. - Тут идея.
   - Да? - сказал Кис. - Так это не ко мне. Я слаб в умозрении. - Он чувствовал приток смеха и злости и развязно смотрел кругом. - Ну? в чем дело?
   Под общий шум Ёла и Света, смеясь, растолковали ему, в чем было дело. Оказалось, что когда Кис ушел на кухню, все стали придумывать, чем занять время после чая. Хотели сыграть в "пети-жё" и в "кис-мяу".
   - Ну, тут я точно мастер, - встрял Кис.
   - Помолчи! Так вот...
   ...Потом вздумали - в "чорт пришел" (Кис насторожился). Но тут кто-то предложил вызвать духов.
   - Ведь ты у нас главный спирит? ты, - подытожила Света. - Не отпирайся. Ёлка уже созналась, так что все путем. Блюдечко у меня есть. Ну? что там еще нужно?
   Затея необыкновенно понравилась Кису.
   - Духов? - переспросил он. - А-га. Сейчас, погоди. Я тебе полный дом напущу, не соскучишься... Так: тащи ватман.
   Ватман быстро нашелся в кабинете светиного отца. Кис, тотчас открыв в себе вдохновенный дар медиума (он и впрямь одушевился, так как и всегда вообще оживлялся легко), как видно, не шутя взял устройство сеанса в свои руки, и дело закипело. Чашки, бутылки и горячий еще электрический самовар с заварником "на воздусях" были изгнаны им со стола презрительным жестом. На место их он растянул трубчатый лист и, использовав круглый поднос вместо циркуля, стал обводить сизым фломастером круг, пыхтя и лавируя между свечами. Свечи, уже догоравшие, лили вокруг себя талый парафин, пламя было высоким, и Кис опалил в нем свой белый манжет. Круг вышел несколько кривой, зато просторный.
   - Это что еще? - спросила Ёла, когда Кис, начертав вдоль окружности алфавит и старательно выведя в верхних углах крупные "здравствуйте" и "до свидания", а в нижних "да" и "нет", стал под "нет" рисовать гроб.
   - "Это, может быть, кажется несколько странным и глупым - вести разговор с трупом", - заунывно пояснил Кис, отметив ритм удлинением гласных. - Но уж если труп, то и гроб.
   - Почему - с трупом? - уточнила Ёла. - С духом; или с душой?
   - С мертвой, - сказал Тристан, менее всех здесь веривший в успех предприятия. Он скептически следил за действиями Киса.
   - О, так давайте Гоголя вызовем, - предложила вдруг Ира, по своему обыкновению молчавшая до сих пор.
   - Хм, да? Гоголя? - сказал Кис. - Я-то думал - Толстого, - он подмигнул Гаспарову.
   - Ой, да ну! Он уже в школе задрал, - поддержала Иру Света. - Гоголь лучше.
   Оказалось, что и другие держались того же мнения.
   - Вообще-то правильней гадать на Рождество, - заметил Гаспаров, который тоже понимал толк в спиритизме: прежде он умолчал об этом, а теперь был несколько уязвлен монополией Киса. Кис, впрочем, делал все верно, так что придраться к нему было бы нелегко.
   - А сейчас - грех? - любознательно осведомилась Ёла, слегка улыбаясь Гаспарову. Гаспаров кивнул.
   - Так зато интересней, - тихо проговорила Маша. Она сидела неподалеку от Гарика и темным взглядом следила за Кисом.
   - И то! - обрадовался Кис. На миг он обратил к ней свое лицо, багровое в свечном зареве, и подмигнул, усмехаясь. - Потешим беса! - Он быстро пририсовал к гробу шестиконечный могильный крест и отступил, любуясь кругом. - Сойдет, - решил он. - Теперь блюдце.
   Света отправилась было на кухню.
   - Плохонькое бери! - крикнул Кис ей вслед. - Его коптить надо...
   - Зачем коптить? - спросила Ёла.
   - Не знаю, - сказал Кис. - А ты что ж: никогда раньше не гадала?
   - Так - нет.
   - Ведь я тебе рассказывал... впрочем, сама увидишь. Да: а стол-то клееный?
   Проворно присев, Кис полез под стол - так точно, как раньше Тристан, когда готовил музыку.
   - На винтах, - сообщил он печально. - Ну - н(чего делать. Авось как-нибудь устроится... - Он выбрался из-под стола и, ухватив его руками за край, кивнул Гарику: - Давай его куда-нибудь... да вот хоть под люстру. Тут человека три сядет.
   - Ты колени отряхни, - сказала Ёла сочувственно.
   - Ага, спасибо... Так! - командовал он, когда Света возвратилась из кухни с тонким фарфоровым блюдцем в руках, легким и удобным, но действительно старым. - Теперь - теперь гасите свечи. Нужно, чтобы осталась одна.
   Приказание было поспешно выполнено, и гостиная погрузилась в тьму. Лунный свет проникал сквозь шторы, но скорее давал о себе знать, чем освещал что-либо. Одинокое пламя на краю стола бросало вокруг тяжкие тени, шевелившиеся от дыхания, однако все замерли, глядя, как Кис, взяв блюдце в руки, вначале подержал его над огнем, потом сажей отметил треугольник на краю его и, наконец, осторожно положил его в центр круга, дном вверх.
   - Поехали, - сказал Кис. - Ну, кого зовем? Гоголя?
   Касаясь друг друга ладонями, все протянули руки к блюдцу, причем у девочек - и особенно у Маши - пальцы заметно тряслись. В стороне остались лишь Тристан и Гарик, следивший за событиями без интереса, хотя и без скепсиса.
   - Думаешь, не поедет? - спросил его Пат, обернувшись.
   - Поедет, - Гарик нахмурил лоб. - Да мы гадали как-то в училище...
   - Горяченькое, - сказал Кис, стукнув пальцем по дну. - Ничего, сейчас простынет... Ну? Зовем?
   - Зовем, - одними губами повторила Маша; она смотрела на крест.
   - Зови ты, - велела Кису Ёла. Он кивнул, тоже уже чувствуя волнение. Голос его пресекся. Все молча ждали.
   - Дух Николая Васильевича Гоголя, слышите ли Вы нас? - в мертвой тишине воззвал наконец Кис, сам удивившись строгости своего тона. - Если слышите - ответьте...
   Он хотел еще что-то добавить (в особенности потому, что от его слов Света тихонько прыснула), но в этот миг блюдечко, дрогнув, отъехало от середины стола и с странным грохотом, производимым, вероятно, неровностями древесины, поползло вниз, к "да". Все разом вскрикнули или вздохнули облегченно и поспешно заёрзали на своих местах, следуя рукой за блюдцем.
   - Теперь спрашивайте, - сказал Кис тоном мастера, настроившего приемник.
   Однако первое оживление сменилось замешательством. Все неловко поглядывали друг на друга, смущенно улыбаясь.
   - О чем говорить? - спросила Света Киса, который из всех один сохранял самоуверенный и покойный вид, как то, впрочем, и следовало медиуму, и был, так сказать, в своей тарелке.
   - О чем хочешь, конечно, - заверил ее Пат внушительно. - Он тут же хихикнул: - Мертвые - они знатоки секретов. Всё разболтают, имей в виду.
   - Нет, верно? - спросила Света.
   Блюдечко между тем, указав "да", вернулось с прежним грохотом назад, к своему месту.
   - Еще бы, - сказал Кис. - Только спроси... Николай Васильевич! уточнил он на всякий случай, - хотите ли Вы разговаривать с нами? - Это была установленная формула спиритического контакта, которую Кис почитал важной всегда и теперь тоже решил пустить в ход. Блюдце вновь съездило к "да" и обратно.
   - Ну вот, теперь все в порядке, - удовлетворенно кивнул Кис.
   - Николай Васильевич, а есть Бог? - спросила вдруг Ёла очень тихо и серьезно.
   Блюдце помедлило, потом двинулось к "Б" и стало ездить по кругу, тычась острием треугольника в разные буквы.
   - Б-О-Г-Ъ-Ж-И-В-Ъ, - прочитал Пат. - Бог жив! - прибавил он весело. Ясно вам?
   - А Вы? - ляпнула вдруг бесцеремонная Света, скривив усмешку.
   - Ты чт(? - обиделся за Гоголя Кис. - Нашла что спросить...
   - Я-М-Ё-Р-Т-В-Ъ, - смиренно отвечало блюдце.
   - Он так и будет... с ерами? - спросила тихонько Маша.
   - Нужно было "" написать, - сказал Кис. - И "i".
   - Скажите, Николай Васильевич: и ад тоже есть? - спросила опять Ёла.
   - Е-С-Т-Ь-П-Л-О-Х-О-Г-Р-Е-Х-А-М-Ъ, - был ответ.
   - "...грешника", наверно, - предположил Пат.
   - Он у вас почти не заговаривается, - заметил Гарик, следивший за блюдцем с возраставшим интересом.
   - А у вас жмуры так же болтали? - полюбопытствовал со смехом Пат.
   - Жмуры? А, да, - Гарик, которому слово и тон Пата не понравились ( чего тот, к слову же, и хотел), слегка нахмурил брови.
   - Ну, это обычное дело, - вмешался великодушный Кис. - Он к тому же мало еще говорил. - Ему неожиданно пришлось по вкусу то, что он тут как бы защищает Гарика от Пата. Но блюдце вдруг сорвалось с места и стало чертить по столу с шумом круги, нигде не останавливаясь.
   - Это что еще? - спросила Ёла. Маша устала держать руку на блюдце и, вздохнув, отпустила его.
   - Ему скучно, должно быть, - решил Пат. - Вы ведь ничего не спрашиваете.
   - Ты вот и спроси, - сказала Света. - Развыступался... - Было похоже, он в самом деле раздразил ее.
   - Я? пожалуйста. Николай Васильевич! - ту же громко и радостно объявил Пат. - Скажите нам: за кого первого из нас, здесь присутствующих, выйдет замуж раба божия Светлана?
   - Ты козел, - обозлилась Света. Глаза ее сверкнули, однако ж она внимательно следила за блюдцем.
   - Д-У-Р-А-В-Ы-Д-Е-Т-З-А-Д-У-Р-А-К-А, - отчеканило блюдце, взяв почему-то "Д" и "Р" из слова "здравствуйте". К середине фразы все уже хорошо поняли смысл, но рассмеялся в конце, очень довольный, один только Пат.
   - Это, впрочем, нельзя назвать мертвецким секретом, - посетовал он сокрушенно.
   - Что это он на меня? - спросила Света обидчиво. Она посмотрела на Пата. - Это ты, наверно? Нарочно, да?
   - Что: "нарочно"? - отперся Пат. - Я-то знаю, что "выйдет" через "Й" пишется. Ты бы лучше к нему не приставала, жив он или нет, вот что.
   - Да тут и все знают, - сказал Тристан, который тоже почему-то был взволнован ответом и теперь встал за спиною Иры, вглядываясь близоруко в лист. Он даже поправил очки. - Странно, что он "Й" пропустил, - добавил он.
   - А-га! - обрадовался Кис, через плечо взглянув на него. - Подвоха ищем? хе-хе.
   - Ну, положим, это тоже еще не довод, - говорил рационалист-Тристан задумчиво. - Впрочем, чорт... Я, может быть, и подержусь... потом.
   - Слушай, Кис! а его можно спросить, чт( он там пишет? - спросила Ёла, подняв от блюдца глаза.
   - Во, моя школа! - Кис подмигнул ей. - Я как раз хотел... - Он опять накинул руки на блюдце.
   Но, к удивлению их, блюдце не стало ждать вопроса. Быстро и легко, двинувшись от центра круга к "Л", оно заскользило от буквы к букве, почти не производя в этот раз прежнего шума, и, как показалось Кису, выбирало кратчайший путь так, словно чувствовало общую усталость. Руки у всех, кроме него, и впрямь затекли, и на некоторое время в гостиной воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь шорохом фарфора по ватману.
   - "Лента жизни потеряна мною в далеком прошлом, - внятно и быстро чертило блюдце. - А было ли оно таким как думается мне сейчас а знаю ли я в самом деле все то что было тогда со мной".
   Блюдце замерло. Чувствуя странный холод, все молча ждали, недвижно глядя на лист. Внезапно свеча треснула, струйка парафина скатилась из-под фитиля, и огонь, усилившись, поднялся вверх тонким дрожащим клином.
   - Я идиот, - сказал Кис тихо. - Я забыл написать знаки препинания. Николай Васильевич! - вскрикнул тотчас он. - Что это? чт( Вы диктуете?
   - "Прощальная повесть", - отвечал Гоголь безмолвно.
   Стрекот ходиков вновь перешел в сухой шорох и хрип, и тотчас гулко ударило первый час ночи. Никто не шевелился. Давно остывшее блюдце стояло уже опять посреди круга, но даже Пат притих, понимая смысл минуты.
   - Господи, неужели это правда? - прошептала наконец едва слышно Света. Маша удивленно поглядела на нее.
   - Но... скажите... - Голос Киса сорвался, и все словно стеснилось в нем. - Скажите: Вы можете продиктовать ее всю?
   - "Дело очень трудное", - медленно начертило блюдце. Казалось, оно отяжелело вновь и почему-то опять стало выезжать за круг, временами останавливаясь как бы в раздумье.
   - Я... я больше не хочу, - сказала Света.
   - Давай я вместо тебя сяду, - предложил Тристан. Он проворно поместился на ее место, протягивая руки к блюдцу.
   - Опыт перед лицом чуда, - тихонько сказал ему Пат, осклабившись.
   - Николай Васильевич! - очень раздельно и громко, словно отстраняя всех и потому даже не рассчитав про себя силу голоса, проговорил вдруг Гаспаров. - Николай Васильевич! не могли бы Вы посоветовать мне что-нибудь?
   Все удивленно повернули к нему головы и более всех задрал брови Кис, никак не ожидавший, по крайней мере теперь, с его стороны демарша. А между тем было видно, что Гаспаров давно готовился в душе и что он что-то вложил в свой вопрос, чего Кис не знал, но почувствовал и даже бог знает отчего - испугался за Гаспарова. Блюдце тотчас дрогнуло. Провернувшись под пальцами на своем месте, оно сразу нацелило в нужную сторону треугольный пик и, рывком подъехав к кромке круга, указало "П".
   - П-О-Ц-Е-Л-У-Й-П-И... - одна за другой быстро выстроились буквы.
   - "поцелуйпи"... - пробормотал себе под нос Пат. - Что бы это?... Он вдруг смолк.
   - З-Д-У-П-О-Д-Р-У-Ж-К-Е. - Блюдце отъехало от "Е" и замерло посреди листа в центре.
   Одно мгновение в гостиной была та тишина, которую рождает лишь необходимость принять что-либо, не только не сообразное времени и месту, но прямо отталкивающее, враждебное им. В следующий миг Света закатилась беззвучным хохотом, Гаспаров отпрянул от стола, а Кис, дико вытаращившись на него, приоткрыл рот.
   - Вот тебе и три "П"! - выговорил он почти невольно, кругля глаза.
   Красный и весь взмокший от стыда Гаспаров поднялся на ноги.
   - Что ты? - спросил его удивленно Пат. - Он же любя...
   - Я больше не буду гадать, - сказал Гаспаров и, ни на кого не глядя, пошел вон, к двери. Ёла догнала его. За столом начался переполох. Все побросали блюдце и, повернувшись либо привскочив на своих местах, вытягивали шеи и говорили наперебой ту общую неразбериху, которая легче всего гасит конфуз. Гаспаров остановился.
   - Николай Васильевич! - бормотал тем временем над блюдцем Кис, стараясь хоть отчасти спасти положение. - Вы хотите еще что-нибудь сказать нам?
   Блюдце не двигалось.
   - Николай Васильевич, Вы здесь? - повторил он с надеждой: он готовился отпустить руки (блюдце теперь держал лишь он один и Маша). Однако вновь мертвая жизнь толкнулась под его пальцами. Блюдце словно дернули изнутри, оно повернуло пик и заметалось по буквам.
   - В-А-С-Ж-Д-Ё-Т-А-Д, - прочитал Кис, впервые заметив, что еры исчезли сами собой из речи Гоголя. - Ад? Почему, Николай Васильевич? - тускло спросил он. Но блюдце теперь, вероятно, уже было глухо к его вопросам. С прежним или даже б(льшим еще грохотом, странно усилившимся в общей суете, сновало оно туда-сюда, твердя лишь:
   - А-Д-А-Д-А-Д-А-Д-А-Д...
   - Николай Васильевич, простите нас! - взмолился, сам не зная зачем, Кис. Блюдце сделало круг и вдруг отъехало вниз, к гробу. Больше оно не шевелилось. Минуту спустя Кис и Маша, не сговариваясь, отняли от него руки и тогда только посмотрели кругом.
   В гостиной между тем все уже пришло в надлежащий порядок. Гаспарова просто и скоро утешили, Ёла говорила ему что-то, держа его за рукав, Пат, усмехаясь, рассказывал Гарику скользкий анекдот, а Света с серьезным видом предлагала Тристану вызвать Менделеева, который не верил в спиритов, чтобы он, Тристан, больше уже не сомневался, ибо, как она это твердо знает, "Ирка терпеть не может атеистов". Ира скромно помалкивала пока. Кис, сразу приуныв и ссутулившись, выбрался с трудом из-за стола, грустно оглядел полутемную комнату (свеча догорала) и, вздохнув про себя, ушел на жесткий пустынный диван, ближе к журнальному столику, куда по его же воле час назад были изгнаны со стола самовар, печенье и вино. Теперь это ему было кстати. Его слегка тошнило, но он взялся за коньяк, и когда через десять минут Гаспаров, оставив Ёлу, подсел к нему, Кис уже был крепко пьян.
   Увы, вопреки утешениям, Гаспаров после своего эксцесса с Гоголем все же хотел, как выяснилось теперь, уйти домой. Кис тотчас согласился с ним - ему тоже, сказал он, тут больше нечего делать, - однако Гаспаров напомнил ему, что их куртки были все еще наверху, в studio. Он ждал, не скажет ли Кис сам об этом Ёле. Пробормотав:
   - А! это мигом... - Кис поднялся на ноги, однако чуть не упал. После этого он ухватился рукой за стенку и подозвал Ёлу к себе, фамильярно кивнув ей. Неизвестно отчего, ему опять вздумалось говорить с ней по-французски.
   - Ох, ну ты надрался... - говорила, подняв бровь, Ёла. - Эй, Тристан! (Тристан все еще рассматривал кисов пентакль на столе.) - Тут вот Кис... ты его не проводишь?
   Кис однако же тотчас пришел в недоумение от этих ее слов и стал возражать ей, причем Тристан, который тоже, вероятно, успел хлебнуть на свой лад весеннего любовного напитка и потому рассчитывал сегодня в смысле Иры на что-либо еще, тут робко поддержал его. Кис заявил, что он тверд в своих планах, и т(к получилось, что четверть часа спустя (была глубокая ночь) он вышел из подъезда ёлиного дома в сопровождении Гаспарова, ступая наугад и озираясь по сторонам с любопытством пьяного.
   Еще прежде, на лестнице, по дороге в studio, когда окраинами ума Кис смутно боялся все же встретить как-нибудь Лёнчика, странные мысли разобрали его.
   - Ёлка! - позвал он, - скажи: это ты из-за меня тогда... м-м... насчет Бога? и ада?.. Нет?
   Ёла взглянула на него.
   - Не совсем, - сказала она уклончиво.
   - А... а почему?
   Ёла пожала плечом. Кис тоже смолк, и теперь, на улице, идя об руку с Гаспаровым и глядя перед собою вверх, он был вновь поражен луной и весенней холодной ночью. Его опять ударило в сердце. Новая, светлая тоска сдавила его изнутри и уже подступала предательски к самому его горлу и глазам, мешая смотреть. Кис остановился.
   - Это все чушь, - сказал он хрипло, не замечая, что говорит вслух то, что едва ли было ясно самому ему миг назад. - Чушь. Но, впрочем, Гаспаров: женщина всегда права. Да, а ты не знал? - Кис понял вдруг, что его тошнит. Он понял, что тошнит его сильно и что, может быть, оттого-то он и не курил давно, с самого балкона. Но что теперь лучше было бы ему не курить, хотя он этого и не может, ибо сейчас он расплачется. Губы его уже тряслись. - Это ей свойственно, - говорил он, - как треугольнику... равенство суммы углов... Или как там? - Всхлипывая, он попытался вспомнить. - В общем, как у Спинозы. В геометрическом порядке. Э, к чорту! он сплюнул. - Толстой Спинозу не любил. И правильно делал. Здесь нельзя любить. Понимаешь? нельзя... Он, наверно, не читал его, - прибавил он тихо. Слезы уже текли по его лицу. Держась за живот, Кис согнулся, плечи его вздрогнули, и его вырвало на снег.
   Гаспаров глядел на него с жалостью. Снег окрасился в какой-то бурый цвет, неестественный под луной, пятно растеклось и застыло. Прежде Гаспаров не раз замечал днем на снегу такие пятна и всегда как-то с сомнением думал о том, откуда они берутся.
   - Это... от печенюшек? - спросил он теперь.
   - А также от сигарет, от вина и от женщин, - криво улыбаясь, перечислил Кис. Он поднял голову и посмотрел на него. - Дел( плоти известны, заявил он вдруг сухо, и улыбка исчезла с его губ. - Они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство... э-э... - Кис сбился. - Что там еще? Да: споры, гнев, распри, ненависть, убийство, пьянство... - он икнул. - В общем, Гаспаров: не слушай Гоголя. Живи духом. Если можешь...
   Он повернулся и побрел прочь.
   Гаспаров молча глядел ему вслед. Под фонарем его тень раздвоилась, и потом он пропал во тьме. Идя домой и глядя на собственную лунную тень под ногами, Гаспаров, как то часто бывало с ним, думал, удивляясь про себя, для чего нужен был ему весь этот его день в его жизни...
   * * *
   На следующее утро, в субботу, никто, даже будильник не тревожил Ёлу: она была в своих правах. И потому когда, наконец, к полдню она подняла голову от подушки, в studio было солнце, тетя Ната сидела на своей постели с кофейным прибором в руках, помешивая ложечкой в чашке, ее одеяло было красиво подоткнуто кругом нее, а острый локоть тетушки упруго упирался в диванный валик. Горячий кофе пускал пар, из кухни пахло гренками, кот чинно ходил по комнате и шифоньер с нафталином явно не думал дать о себе знать в ближайшее время.
   - А, ma tante! - зевая во весь рот, сказала Ёла. - С добрым утром. С восьмым марта. Ну? - сонными глазами она обвела комнату. - Где же всё?
   Тетя Ната взглянула на нее строго.
   - Что это: "всё"? - спросила она, хмурясь.
   - Как что? А подарки? Вот новость! Должна же я знать, что подарили моей тете ее дяди!
   - С чего бы вдруг?
   - С чего? Да ведь ты всю ночь пропадала! Неужто даром? - И, в восторге от своей шутки, Ёла рассмеялась, глядя тете Нате в лицо влюбленным, но бесстыжим своим взглядом.
   - Ты бы лучше не умничала, - посоветовала ей ma tante. Она слегка наклонила голову, затянутую (для прически) в тонкую сеточку, но усталой отнюдь не выглядела, так что слова Ёлы о "всей ночи" были явным с ее стороны преувеличением.
   - Ну, скажи, - в свою очередь спросила она, - что тут у вас было?
   - Ох, тетя... - Ёла сокрушенно покачала головой, стараясь сделать это так же, как Наталья Поликарповна только что перед тем. Для этого она приподнялась на локте и тут увидела в углу, у тумбочки, прислоненный к шкафу школьный портфель Киса. Она проворно села, дотянулась до него и показала тете Нате. - Вот, гляди.
   - Это что? - спросила ma tante близоруко, отставляя чашку и нащупывая рукой очки. Она вгляделась в портфель. - Гм. Это Киса?
   - Киса.
   - Гм. И что в нем?
   - Цветы, конечно. Для Машки. Ну и для меня; но мне он вручил... А Машка вчера со своим милым приперлась. Можешь себе представить.
   - Вот как? - Тетя Ната в раздумье пожевала губой. - Хорошо. Только чему ты смеешься?
   Ёла действительно смеялась.
   - Не знаю, - сказала она. - Надо бы их достать: завянут. - Она щелкнула замком. - Впрочем, - прибавила она, прищуриваясь, - мальчики нам хоть цветы дарят. Не то что некоторые...
   - Вот погоди, - сказала тетушка с досадой. - Бросит тебя твой Пат, тогда посмотрим.
   - Чт(?
   - Известно чт(: как будешь смеяться. Бедный Кис, - прибавила она про себя.
   - Отчего же это он меня бросит? - говорила с невинной улыбкой Ёла.
   - Отчего? да хоть Ирка вон соблазнит.
   - Нельзя: там уже Тристан постарался.
   - Тристан? вот как? - Тетя Ната подняла бровь и с любопытством поглядела на Ёлу. - Ну, это неважно. Пат отвадит, если что.
   - Думаешь? А хоть бы и так, - сказала Ёла мечтательно. - Пусть соблазняет.
   - Это ты теперь так говоришь.
   - И тогда скажу. Небось не запл(чу.
   - Нет?
   - Нет.
   - И визгу не будет? - Тетя Ната опять взяла чашку в руки. - А что станешь делать?
   Ёла тряхнула головой.
   - Да вон хоть Киса утешу, - сказала она небрежно. Однако ma tante хмыкнула с сомненьем.
   - Киса? ну-ну.
   - А что? - Ёла посмотрела на потолок, потом на пол и, наконец, состроила тетке глазки. - Кис как Кис...
   - Ну да, - тетя Ната тоже посмотрела на потолок и на пол. - Он, конечно, умный... да тебе разве нравятся такие?
   Ёла задумалась.
   - Не знаю, - сказала она потом. - Нет, наверно... А тебе?
   - Мне? - тетя Ната тоже было собралась задуматься, но тут же махнула рукой. - А ну тебя, Ёлка, - сказала она сердито. - Хватит болтать. Вставай и ставь цветы.
   Но Ёле было еще лень. Она упала головой в подушку и некоторое время прилежно терлась об нее щекой, поглядывая на тетю Нату. Та, однако ж, была непреклонна. Кот, подойдя к ней, хотел было забраться к ней на диван, но она и ему не позволила. В нерешительности он остановился посреди studio.
   - Эй, кис, - позвала Ёла. - Ну-ка: иди ко мне.
   Кот поглядел в ее сторону строго и серьезно.
   - Кис-кис, - звала Ёла шепотом.
   Но он дернул хвостом и ушел под шкаф. Тогда Ёла легла на спину, закрыла глаза и с наслаждением, сладко потянулась под одеялом. Она чувствовала, как счастье нежно щиплет ей сердце и грудь, и хотя не могла бы сказать, отчего, но твердо знала, что ей теперь так хорошо неспроста, и что теплая ее дрема, которая перебегает еще в ее теле, ее уют и покой значат в этом мире очень многое, в особенности же то, что так это с ней будет, вероятно, уже всегда и ничего другого у нее быть не должно и не может. В это утро, лежа у себя за шкафом в "келье", потягиваясь и улыбаясь про себя, Ёла знала наверняка, что она будет жить вечно.
   1989 * выскочкой (фр.) * - Ну, мой милый ** сколько угодно. * я буду очень рада видеть вас * - Приказ женщины! * Как ты находишь эту адскую комнату? ** Ужасна в самом деле. *** Мсье Гаспаров весьма любезен. * Я только хотел сказать, что люблю тебя (англ). * О, Серж! я и забыла о нем... Спасибо, мой милый! * это смешно. * само собой разумеется * pugna (лат.) - бой, битва; Pentethronica - ничего не значащее слово у Плавта, выдуманное хвастуном-солдатом, чтобы ошеломить своего собеседника.
   Пьесы _____________________________________________
   ЭРНСТ, ТЕОДОР, АМАДЕЙ
   Пьеса в трех действиях с эпилогом
   Посвящается Дмитрию Филатову
   Действующие лица:
   Принц Баварско-Биркенфельский Вильгельм Пий.
   Принцесса Шарлотта, его супруга.
   Эрнст Теодор Амадей Гофман, его друг.
   Шульц, статс-секретарь.
   Фрау Шульц, его супруга, советница при дворе принца.
   Лемке, первый министр.
   Вальдемар Форш, духовник принцессы.
   Слуги.
   Фрейлины.
   Гости.
   Действие происходит в резиденции принца.
   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
   Сцена первая
   Кабинет п р и н ц а. Три стола: главный в центре, над ним на стене шпага. Два маленьких, слева и справа. М и н и с т р сидит за левым, с пером в руке. Входит Ш у л ь ц.
   Ш у л ь ц. Господин министр! Какая радость!
   М и н и с т р. Какая радость?
   Ш у л ь ц. К нам едет господин Гофман. Сегодня вечером он будет во дворце.
   М и н и с т р (отложив перо). Какой это Гофман? Юрист?
   Ш у л ь ц. Юрист, музыкант, поэт. Он - всё. Вы не можете его не знать.
   М и н и с т р. Я знаю. Но я не пойму, мой милейший господин Шульц, чему вы радуетесь. Вы мне сообщили это известие официально? Как секретарь его высочества? Или же просто, так сказать, из лучших чувств?
   Ш у л ь ц (слегка растерявшись). Я полагал, что вы должны быть осведомлены об этом. Господин Теодор - друг юности его высочества. Они не виделись десять лет. И вот принц - великий государь, а Гофман - прославленный сочинитель.