Постнов Олег. Песочное время - рассказы, повести, пьесы

   П р и н ц. Карета была удобной?
   Г о ф м а н. Да, ваше высочество.
   П р и н ц. Тебе было тепло?
   Г о ф м а н. Да, ваше высочество.
   П р и н ц. Кормили сносно? Ты голоден?
   Г о ф м а н. Нет, ваше высочество.
   П р и н ц (вздохнув). Ну хорошо. Пойдем, я представлю тебя жене.
   Подводит его к п р и н ц е с с е; та делает шаг навстречу.
   (как бы со скукой.) Лотхен! Это Гофман. Гофман, это Шарлотта.
   Г о ф м а н склоняется к ее руке.
   П р и н ц е с с а. Боже мой, наконец-то. Гофман? Можно я буду вас звать так?
   Г о ф м а н. Конечно, принцесса. Ведь меня так и зовут.
   П р и н ц е с с а. Муж мне все уши прожужжал. Я только и слышу от него третий день: "Гофман, Гофман!"
   П р и н ц (морщась, с досадой). Прекрати.
   П р и н ц е с с а. Разве это не правда?
   П р и н ц. Нет.
   П р и н ц е с с а (покладисто). Хорошо. (Гофману.) Но мы в самом деле вам рады.
   Г о ф м а н. Я польщен.
   П р и н ц (вдруг заинтересовавшись). Тебе это действительно приятно?
   Г о ф м а н (удивленно). Конечно. Почему же нет?
   П р и н ц не отвечает; смотрит кругом рассеянно, словно что-то ища.
   П р и н ц е с с а. Не обращайте внимания, Гофман. Это он так шутит.
   Г о ф м а н. Я знаю, Лотта. Я с ним давно знаком.
   П р и н ц е с с а. А, вот это мне нравится: никаких титулов. Вильгельм сказал вам, что я их не люблю?
   П р и н ц. Нет, я не говорил.
   П р и н ц е с с а (удивленно). Как же вы узнали?
   П р и н ц. Он ведь психолог. Ты психолог, Эрнст?
   Г о ф м а н (смеясь). Вряд ли.
   П р и н ц. Жаль. Сочинителю психология необходима. Разве не так?
   Г о ф м а н. Возможно. Но к чему разбираться в людях? Это скучно и нечистоплотно. Веселее их сочинять. Вот возьмите меня. Я, например, не знаю, что думает мой парикмахер, когда взбивает мне кок. Но я знаю точно, что всякий мнит себя центром мира. А потому не удивлюсь, услыхав за стрижкой о метафизике ножниц или магии щипцов.
   П р и н ц е с с а (изумленно). Это вы сами сочинили?
   Г о ф м а н. Что?
   П р и н ц е с с а. Про стрижку.
   П р и н ц. Полный вздор.
   П р и н ц е с с а. Вильгельм! Почему вздор? Тебе всегда все не нравится. Гофман, не обижайтесь на него. Он тут совсем одичал со своими министрами.
   Г о ф м а н. Я не обижаюсь.
   П р и н ц (с любопытством глядя на него). Это хорошо. Ты не должен на нас обижаться.
   М и н и с т р (подходя к ним). Позвольте мне также вступиться за честь министров.
   П р и н ц е с с а (покраснев). Дорогой Лемке! Я, конечно, не имела в виду вас.
   М и н и с т р. Конечно, конечно. Впрочем, при дворе министров не так уж много. Но мы старики, у нас свои причуды, у вас свои, тут обижаться незачем. (Гофману.) Лучше скажите нам, герр Гофман, почему мы видим вас, так сказать, в единственном числе?
   П р и н ц е с с а (спеша сменить тему). В самом деле! Куда вы дели вашу супругу?
   Г о ф м а н. Фрау Миш( заболела и предпочла остаться из осторожности в Бамберге.
   П р и н ц е с с а. Надеюсь, ничего серьезного?
   Г о ф м а н. Я тоже надеюсь. Возможно, она приедет позже.
   М и н и с т р. Ну что ж. Хотя это, разумеется, грустно. Я же, герр Гофман, к вам с поручением. (Кланяется принцу и принцессе.) Прошу простить мою прямоту, ваши высочества. (Гофману.) Фрау Шульц, которая передала мне ваши восторги по случаю факелов и всего этого (обводит кругом рукой), теперь в затруднении и не смеет спросить, угодно ли вам с дороги взять горячую ванну?
   П р и н ц е с с а (иронически). И она послала вас выяснить это?
   М и н и с т р (с достоинством). Именно так. Ибо если ванна желательна, то слуг надлежит отрядить немедленно носить и греть воду, факелы же нужно тотчас задуть, тем более что при ста свечах (многозначительно смотрит вверх) они, собственно, излишни.
   Г о ф м а н (разведя руками). Что ж, ванна...
   П р и н ц (явно соскучившись). Прошу меня простить, господа. (Гофману.) Эрнст, располагайся, мойся, отдыхай, а позже вечером мы встретимся и поговорим. Я буду у себя в кабинете. (Идет к выходу. В дверях, громко.) Все могут быть свободны.
   Исчезает. Тотчас на сцене начинается общее движение. Ф р е й л и н ы упархивают за кулису, с л у г и, склонив факелы и гася их на ходу, идут за другую, м и н и с т р делает знак ф р а у Ш у л ь ц, и та устремляется следом, после чего из-за сцены слышатся плеск воды и бряцание ведер. Ш у л ь ц и Ф о р ш отходят средь суеты в сторону, но остаются на сцене, тихо переговариваясь.
   М и н и с т р. Ну вот, все и устроилось. Жаль все-таки, герр Гофман, что вы приехали один. Впереди рождество, и ваша супруга была бы украшением наших зал, хотя, конечно (поклон принцессе), нам и самим есть чем похвалиться.
   Г о ф м а н. Вы разве знакомы с моей супругой, господин Лемке?
   М и н и с т р. Мне кажется, я имел честь - еще с тех пор, как вы были капельмейстером при покойном князе. Виноват: в каком году это было?
   Г о ф м а н (улыбаясь). Давно. И совсем недолго.
   М и н и с т р. А впрочем, может быть, я путаю. Возможно, это были не вы. Старый князь любил музыку.
   Г о ф м а н. Гм.
   П р и н ц е с с а. Вы тогда и познакомились с Вильгельмом?
   Г о ф м а н. Я знал принца в бытность его студенчества в Бамберге.
   П р и н ц е с с а. О, да? Он очень изменился?
   Г о ф м а н (смеясь). Разве что потолстел. Но это свойственно всем наследным принцам - включая Гамлета, а ведь он был славный малый и очень сдержан в еде.
   Г о л о с ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Господин Лемке! Господин Лемке! Мы снова не можем найти дров!
   М и н и с т р (ворчит). И вот так всегда. Без меня не могут, ничего не могут. А ведь я уж стар... Простите, ваше высочество, извините, герр Гофман... (Кланяется, прихрамывая идет прочь).
   Г о ф м а н. Забавный старикан.
   П р и н ц е с с а (без большой приязни). Он любит развести суету. Скажите, Гофман, неужто вы и впрямь не разбираетесь в людях, как это только что заявили?
   Г о ф м а н. Все зависит от того, что значит "разбираться". Тут обычно толкуют о душе. И вот ведь забавно: души никто никогда не видел, зато зримая часть - тело - всегда на виду. Но о нем-то как раз все забывают.
   П р и н ц е с с а. Тело? Причем тут оно?
   Г о ф м а н. Видите ли, принцесса, в наш прагматический век мыслитель отдает б(льшую дань доверия тому, чего можно так или иначе коснуться. И вот если бы вы спросили меня, что я думаю о френологии, о строении рук, о чертах лица, а также, между прочим, о значении причесок и платья...
   П р и н ц е с с а. О! Так вы хиромант!
   Г о ф м а н. И отчасти физиогномист.
   П р и н ц е с с а. Прекрасно! Что же вы видите на моей физиономии?
   Г о ф м а н. Любопытство, живость и желание сделать выгодное впечатление, что, впрочем, совсем нетрудно для такой очаровательной женщины, как вы.
   П р и н ц е с с а (улыбаясь). Вы говорите комплименты, Гофман. Но сейчас я вас поймаю. Что вы скажете об этих господах? (Указывает на Форша и Шульца.)
   Г о ф м а н (быстро, сквозь зубы). Одного из них точит тайный недуг, а другого - тайная скорбь.
   Ф о р ш и Ш у л ь ц, заметив, что на них смотрят, обрывают беседу, которую вели вполголоса до сих пор, и приближаются к Г о ф м а н у и п р и н ц е с с е. Ф о р ш широко улыбается.
   П р и н ц е с с а (Шульцу). Господин Гофман только что сказал мне, что вы несчастны.
   Ш у л ь ц (с грустной улыбкой). Возможно, это не так, но я бы с удовольствием услышал, на чем строит свои заключения господин Теодор. (Низко ему кланяется).
   Г о ф м а н. Я лучше скажу о себе. (Указывает на свое лицо.) Взгляните. (Начинает говорить, водя пальцами по щекам и подбородку, потом, увлекшись, размахивает руками, представляя жестами гротескные черты лица.) Начнем с невинного. Бакенбарды - нечто туманное, неясное, нечто вроде мыслей лунатика, ищущего опоры под ногой. Вот выступ подбородка - отклоненные пьесы, ненапечатанные повести, несыгранные сонаты. И в тесной связи с ним - рот: ироническая складка или сказочная мышца. Щелкунчик, собака Берганца, кот Мурр - всё здесь. Подбородок поддерживает его как может, но края все же клонятся вниз. Почему? А вот почему: на них наседают щеки. Вот эти мешочки, тяжкие, дряблые мешки, в которых повинен портвейн, а также любимый бифштекс по-даллахски, благослови, господь, тот трактир, в котором... Впрочем, это неважно. Итак, кровавый бифштекс. Его следы под глазами, а выше, между бровей - мефистофельский мускул. Это - моя страсть, моя мстительность и кровожадность, ушедшая, впрочем, как сок, в "Ночные рассказы" и в "Эликсиры сатаны". Изволили читать?
   Ш у л ь ц (потрясенный). Да... читали...
   Ф о р ш (перестав улыбаться). То, что вы говорите, господин Амадей, поражает...
   Г о ф м а н. Нет-нет. Я никого не хотел поразить. Просто принцесса Лотта спросила меня о физиогномике, и я почел нужным ответить подробно.
   П р и н ц е с с а (словно очнувшись, дрогнувшим голосом). Гофман... вам... Вам будет трудно здесь с такими мыслями...
   Г о ф м а н (беспечно). Что ж, я уеду.
   П р и н ц е с с а. Нет, боже мой, нет! Я не о том. Просто... Одним словом, я... я помогу вам.
   Поворачивается и быстро идет прочь.
   Г о л о с ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Господин Гофман! Мыться!
   Г о ф м а н. Ну вот. Очень кстати.
   Уходит.
   Ш у л ь ц (ему вслед, с восхищением ). Да, это великий артист!
   Ф о р ш. И достойный человек.
   Ш у л ь ц (вдруг спохватившись). Святой отец, я тут за разговорами совсем забыл спросить вас... Я уже говорил вам о моей проблеме... А принц между тем опять...
   Ф о р ш (понизив голос). Денег? Конечно, я дам вам денег. Десять талеров вам хватит пока?
   Ш у л ь ц. Бог мой! Более чем!
   Ф о р ш достает деньги.
   (радостно.) И с ними я остаюсь вам должен всего... (Считает в уме.) Шестнадцать талеров, шестьдесят - нет, шестьдесят пять пфеннингов.
   Г о л о с ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Так не горячо, господин Гофман?
   Ф о р ш. Да, шестьдесят пять.
   Скрываются за кулисами. Меркнет свет.
   Сцена седьмая
   Кабинет п р и н ц а. Ш у л ь ц и п р и н ц - за своими столами. В подсвечниках на столах горят свечи. П р и н ц как бы не замечает Ш у л ь ц а. Он в спальном халате. То склоняется над бумагами, вороша их, то вскакивает, ходит кругами,снова садится. Берет перо,откладывает.Задумывается. Входит Г о ф м а н. Он тоже в халате, в чалме из полотенец, с одеялом в руке.
   Г о ф м а н. Принц?
   П р и н ц. Эрнст? Проходи, садись. Хочешь курить?
   Г о ф м а н. С утра першит в горле. Обойдемся без табаку.
   Садится в кресло, кладет одеяло на колени.
   П р и н ц. Пожалуй. (Шульцу.) Шульц! распорядись, чтоб подали пунш.
   Ш у л ь ц выходит.
   Что ж, рассказывай.
   Г о ф м а н. Что бы ты хотел знать?
   П р и н ц ( со скукой). Ну, как ты живешь...
   Г о ф м а н. Меня часто спрашивают, правда ли, что ты мой друг.
   П р и н ц (усмехнувшись). Ты, конечно, говоришь "нет"?
   Г о ф м а н. Конечно.
   П р и н ц кивает. Пауза.
   П р и н ц (внезапно). Скажи, Вильгельм: зачем ты стал Амадеем?
   Г о ф м а н. Но ведь ты сам был раньше Пий.
   П р и н ц. Да, но Вильгельм - имя моего отца. Ты не хотел быть его тезкой?
   Г о ф м а н. Признаться, я не думал тогда о нем. У меня это крестное имя.
   П р и н ц (с легкой иронией). Теперь твой тезка Моцарт. Ну да. Ведь для тебя музыка - святыня, не так ли?
   Г о ф м а н (пожав плечом). Может быть. Я себя не считаю любителем искусств.
   П р и н ц (решительно). Хорошо. Я буду звать тебя Эрнст.
   Г о ф м а н. Собственно, ты всегда меня так звал.
   Входит Ш у л ь ц с подносом. П р и н ц ставит свой стакан рядом с подсвечником и придвигает к себе какое-то дело. Листает его. Г о ф м а н пьет пунш. Ш у л ь ц стоит у двери.
   П р и н ц (держа перед глазами бумагу). Я просил Шульца навести о тебе справки. Посмотрим, все ли тут верно.
   Г о ф м а н. К чему это?
   П р и н ц (не отвечая). Ты получил чин асессора и сдал экзамен на звание референдария еще... ого! В девяносто восьмом году.
   Г о ф м а н. Это был трудный экзамен.
   П р и н ц. Что ж, значит, ты хороший юрист.
   Г о ф м а н. В прошлом.
   П р и н ц (соглашаясь). В прошлом. В прошлом ты также был следователем судебной палаты и этим же занимался в Берлине, где служил в государственном суде.
   Г о ф м а н. Не пойму, к чему ты клонишь. Эти новости двадцатилетней давности интересны только специалисту.
   П р и н ц ( невинно). Что ж, пожалуй, я твой первый биограф. Или ты против?
   Г о ф м а н. Нет, отчего же.
   П р и н ц. Тогда продолжим. (Читает глазами.) Однако... однако в Варшаве ты не ужился с начальством.
   Г о ф м а н. Это оно не ужилось со мной.
   П р и н ц (морщась). Ты всерьез так думаешь?.. (Не дожидаясь ответа.) Впрочем, карикатура, даже обидная, это пустяк, если рисует мастер, а его жертва - прусский чиновник. Тебя выслали в Плоцк. Там ты занимался музыкой.
   Г о ф м а н. Ею я занимался везде.
   П р и н ц (бормочет про себя). Ну, дальше Бамберг, так, это ясно, так, снова Берлин, "Кавалер Глюк"... А вот мы уже и знаменитость. (Откладывает дело, смотрит на Гофмана.) Ну? Что же дальше?
   Г о ф м а н. Что ты имеешь в виду?
   П р и н ц. Шульц! выйди.
   Ш у л ь ц выходит.
   (с расстановкой.) То, что ты нищ, велик, признан и неприкаян. Я думаю, что с тобой делать.
   Г о ф м а н (просто). Дай мне денег.
   П р и н ц. Сколько?
   Г о ф м а н ( смеясь). Не знаю! Назначь пенсию, или...
   П р и н ц. Или что?
   Г о ф м а н. Или оклад.
   П р и н ц. За что? Что ты будешь делать?
   Г о ф м а н. Разумеется, то, что хочу.
   П р и н ц. С какой стати?
   Г о ф м а н. Очень просто. Музыка не приносит пользу; ты можешь мне поверить как старому капельмейстеру. Литература тоже не приносит пользу. Карикатура приносит вред. Искусство в целом приносит вред - конечно, не лицам, а государству. Потому государство его боится и правильно делает. Оно должно платить за свой страх. Ведь вот ты даже не спросил меня, что именно я хочу предпринять на твои деньги. Ты это знаешь и так. Ибо искусство всегда - тайно или явно - есть подрыв основ.
   П р и н ц (улыбаясь). За что же тут платить?
   Г о ф м а н. За то, чтобы они подрывались любя. Иначе это делается с грязью и кровью.
   П р и н ц. Весомый довод.
   Г о ф м а н. У тебя есть возражения?
   П р и н ц. Только одно: у меня очень мало денег.
   Г о ф м а н разводит руками с шутливым отчаянием.
   Я не шучу. Раз уж речь зашла о государстве, заметь себе: государство - это мой кошелек. Его слишком просто выронить из кармана. Весь двор держится им. (Вскакивает, в волнении ходит по кабинету.) Суди сам, Эрнст. Никаких прав на землю у меня нет. Я такой же подданный герцога Микаэля, как и любой придворный. Они служат мне в силу привычки, из спеси и потому, что я плачу им. Разорись я завтра - Шульц, Форш, все - сбегут и даже кланяться не станут при встрече. Шарлотта...
   Г о ф м а н (быстро). Жена Цезаря вне подозрений.
   П р и н ц. Я это и хотел сказать. Она одна, на кого я могу положиться. (Успокоившись.) Одним словом, средств на подкуп злых сил у меня нет. Едва хватает на поддержку добрых.
   Г о ф м а н. Что ты называешь добром?
   П р и н ц. То же, что ты, но в другом смысле.
   Г о ф м а н. А все же.
   П р и н ц. Тебе ведь хватило ума понять, что ты хочешь есть чужой хлеб.
   Г о ф м а н. Пожалуй.
   П р и н ц. Я тоже не лгу себе и знаю, что хочу подчинить себе чужие воли.
   Г о ф м а н. Другими словами, ты тиран.
   П р и н ц. Да, как ты - паразит.
   Г о ф м а н. Впрочем, с чужим хлебом у меня что-то не ладится.
   П р и н ц. У меня тоже есть сложности. Как раз их я хотел с тобой обсудить.
   Г о ф м а н. Ты думаешь, я могу быть тебе полезен?
   П р и н ц. Увидим. (В раздумье глядит на него.) Вообще-то меня беспокоит Шульц.
   Г о ф м а н (подняв брови). Шульц?
   П р и н ц. Да. Ты заметил, с какой неохотой он выполняет приказы? (Повысив голос.) Шульц, войди!
   Входит Ш у л ь ц.
   Сними нагар с свечей.
   Ш у л ь ц снимает.
   (Гофману.) А ведь я столько сил и денег истратил... Шульц, выйди!
   Ш у л ь ц выходит.
   ...истратил на то, чтобы сделать его покорным. Он мягкотел, безволен, он в сущности глуп, и, однако, мне не удается сломить его - вернее, его косность. Он, видите ли, привык к свободе - в том разъезжем балагане, где раньше играл.
   Г о ф м а н. Позволь. А ты уверен, что он не подслушивает?
   П р и н ц. Уверен. Я ему запретил... Так вот, Шульц - это мелочь, общий случай. Куда хуже первый министр.
   Г о ф м а н (с любопытством). Герр Лемке? Чем тебе не угодил он?
   П р и н ц. Ты обратил на него внимание?
   Г о ф м а н (пожимает плечами). Похож на нитку, выпавшую из иглы. Серый господин.
   П р и н ц (сквозь зубы). Он забрал себе в голову, что может распоряжаться мной.
   Г о ф м а н. Как это - тобой?
   П р и н ц. Ну, моими деньгами.
   Г о ф м а н. Зачем же ты ему позволяешь это?
   П р и н ц. Он знает больше, чем я бы хотел. Я даже не могу его прогнать. Он побежит к фон Альтману или к герцогу, и это будет еще хуже.
   Г о ф м а н (с участием). Что же ты намерен делать?
   П р и н ц (глухо). Я намерен его убить.
   Г о ф м а н. Убить?!
   П р и н ц. Тише, пожалуйста. А что еще мне остается? В былые времена я бы отправил его в крепость. Но теперь полиция подчинена герцогу, да и то лишь отчасти... (В раздумье.) Вот если бы состряпать против него солидное дело... Я потерял на нем столько денег... Да, Эрнст, ведь ты же юрист. Что бы ты посоветовал?
   Г о ф м а н ( растерянно). Я, право, не знаю. Я столько времени не практиковал...
   П р и н ц. Ну вот, ты искал полезной работы. Спаси министра от смерти - ибо, видит бог, мне не нужна его кровь, - и это будет прямая польза и выигрыш в человечности. Ведь ты гуманист?
   Г о ф м а н (ошеломленно). Ты хочешь, чтобы я его посадил?
   П р и н ц. Да, нечто вроде.
   Г о ф м а н. Я вряд ли гожусь на такую роль.
   П р и н ц. Ну, ты еще подумай. И кстати: ты знаешь, что будешь жить у Шульцев?
   Г о ф м а н. Фрау Шульц мне сказала.
   П р и н ц. Так присмотри за ее мужем. Ему это не повредит. (Зевает, потом быстро встает.) Ну все. Я иду спать. Шульц отвезет тебя к себе домой... Шульц, войди!
   Ш у л ь ц входит.
   Карета готова?
   Ш у л ь ц. Сейчас будет готова, ваше высочество. Я распорядился.
   П р и н ц. И отлично. Спокойной ночи, Эрнст.
   Г о ф м а н. Спокойной ночи, Вильгельм.
   П р и н ц уходит.
   Сцена восьмая
   Ш у л ь ц (глядя в окно). Вот и снег. Какие большие пушинки.
   Ф р а у Ш у л ь ц, неслышно войдя, начинает гасить медным колпачком свечи на столах. Сцена постепенно темнеет.
   Г о ф м а н (после паузы). Как в замке празднуют Рождество?
   Ф р а у Ш у л ь ц. О, господин Гофман! Пышно. В этом году будет костюмированный бал.
   Г о ф м а н. Это очень хорошо. (Как бы про себя.) Это мне на руку...
   Ф р а у Ш у л ь ц. Вы примете в нем участие?
   Г о ф м а н. Вероятно. Мне сейчас в голову пришел один розыгрыш.
   Ф р а у Ш у л ь ц. Кого вы хотите разыграть?
   Г о ф м а н. Принца.
   Ш у л ь ц (обернувшись). Неужто, господин Теодор?
   Г о ф м а н. Да. И я надеюсь, что вы как старый артист и комик поможете мне в этом.
   Ш у л ь ц (смущен). А это... это безопасный розыгрыш?
   Г о ф м а н. О, совершенно безопасный.
   Ш у л ь ц (грустно). Потому что я очень люблю принца. И любой вред, даже самый невинный...
   Г о ф м а н. Нет, ему это пойдет на пользу.
   Ф р а у Ш у л ь ц (мужу). Чего ты боишься? Ведь господин Гофман с принцем старые друзья.
   Ш у л ь ц. Да... Да, конечно...
   Г о ф м а н (Фрау Шульц). Ваша помощь, возможно, будет тоже нужна.
   Ф р а у Ш у л ь ц. Можете смело на меня рассчитывать. А в чем суть придуманной вами шутки?
   Г о ф м а н. Так - нечто вроде заговора. Но я еще не все рассчитал. К тому же нужно уговорить герра Лемке... а вот и он!
   Входит м и н и с т р.
   М и н и с т р (торжественно, с порога). Перед сном его высочество сделал устное распоряжение, которое я уполномочен передать статс-секретарю, господину Шульцу. Однако содержание этой реляции таково, что, я полагаю, герр Гофман тоже может ее услышать. Речь идет о назначении суммы на содержание друга его высочества Эрнста Теодора Амадея Гофмана при дворе на время его пребывания в резиденции принца. Завтра утром господин Шульц составит указ.
   Г о ф м а н (дрогнувшим голосом). И какова... какова же эта сумма?
   М и н и с т р (с полупоклоном). Пятьсот лаубталеров в месяц.
   Г о ф м а н. Пятьсот?! (Вскакивает, роняет одеяло с колен, полотенце на голове разматывается.) Вы говорите - пятьсот?!
   Ф р а у Ш у л ь ц радостно хлопает в ладоши, Ш у л ь ц подходит с поздравлениями.
   И когда же я смогу получить эти деньги?
   М и н и с т р (повторив поклон). Никогда. Деньги будут истрачены в вашу пользу. Однако согласно воле его высочества, он сам решит, как и на что употребить их. (Улыбнувшись.) Всего доброго, герр Гофман! Карета уже внизу!
   З а н а в е с
   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
   Сцена первая
   Гостиная Ш у л ь ц е в. Готическое зеркало аркой. Слева от него висит на стене карнавальный костюм: черное мужское одеяние, перехваченное поясом с небольшой шпагой. Выше воротника - маска, изображающая Щелкунчика. К ней приделан рычаг, приводящий в движение челюсть. Левее, ближе к зрителю, обеденный стол с набором столовых принадлежностей. Среди них чернильница с воткнутым пером. За столом, в ночном колпаке, с шарфом на шее, сидит Г о ф - м а н. Справа, возле кулис - резное кресло с высокой спинкой. На нем ворохом брошено ярко-красное бархатное платье. Г о ф-м а н один.
   Г о ф м а н. Я люблю зиму в Германии. В Париже сейчас дождь - скука... А у нас мороз.
   Г о л о с Ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Вот от него-то вы и простыли в дороге.
   Г о ф м а н. Может быть. Но все-таки это веселей, чем плескаться в лужах. А что за вид днем, фрау Шульц, из ваших окон! Особенно, если пойдет снег. Лес в инее, все в сугробах, зеленый лед на реке блестит, как бутылочное стекло. Солнце прячется в тусклой мгле, как в перине. И островерхие кровли монастыря Святых Угодников поднимают свои шпили у самого леса... Бархатный Брейгель любил писать такой пейзаж. А Людвиг Тик говорил, что в готических башнях истинный дух гнездится не реже, чем под гордыми куполами старого Рима.
   При последних словах Ф р а у Ш у л ь ц в домашнем платье, в чепчике и в кухонном фартуке входит, неся на вытянутых руках дымящуюся кастрюльку с бульоном. Ставит ее на стол перед Г о ф м а н о м, берет поварешку и наливает бульон в стоящую рядом тарелку.
   Благодарю вас, дражайшая госпожа советница!
   Ф р а у Ш у л ь ц. Кушайте на здоровье. Бульон целебный. Горлу это крайне полезно. А что до Рима, то ваш Тик прав, если только, конечно, он имел в виду Святой Дух, который веет где хочет.
   Г о ф м а н. Возможно, он говорил о Нем.
   Ф р а у Ш у л ь ц. И очень жаль, господин Гофман, что вы по болезни не были вчера на службе в монастыре. Служил сам епископ - как всегда в Рождество.
   Г о ф м а н. А что делал Форш?
   Ф р а у Ш у л ь ц. Держал хоругвь.
   Г о ф м а н. Воображаю.
   Ф р а у Ш у л ь ц. Все было очень торжественно. Их высочества горячо молились.
   Г о ф м а н (кивнув). Да, жаль. Но ничего: я отыграюсь сегодня на бале. (Ест.)
   Ф р а у Ш у л ь ц (отойдя от стола, после небольшой паузы). Скажу вам правду, господин Гофман, - ведь вы же знаете, как мы вас все любим. Мне даже грустно подумать, что вы уедете и дети будут обходиться без ваших сказок. Но эта затея с балом мне не по душе.
   Г о ф м а н (отложив ложку). Вот так новость! Вы же сами мне помогли с костюмами, фрау Шульц!
   Ф р а у Ш у л ь ц. Да, а теперь жалею. (Подходит к маске Щелкунчика). Этот наряд просто ужасен. (Дергает раз-другой за рычаг, маска клацает зубами.) Разве это Щелкунчик? Мне чудится в нем что-то жуткое. Все это не кончится добром. Да вы, мне кажется, добра и не хотите... Вы, верно, обижены на принца, господин Гофман?
   Г о ф м а н. Что вы, фрау Шульц! Ведь он мой меценат! Взгляните на мой гардероб: такому бы позавидовал любой князь или граф. А коллекция трубок? Жаль, что я не могу сейчас курить! Мне тепло, сытно, покойно. Если бы не принц, не знаю, как бы я тут жил со своим тощим карманом.
   Ф р а у Ш у л ь ц. Нет, я вижу, что вы расстроены, господин Гофман! Я понимаю, вам вряд ли нужна вся та роскошь, которой вас окружили во дворце и которая все же не спасет вас от нужды. Но ведь принц ваш друг, а значит, рано или поздно все обернется к вашему благу.
   Г о ф м а н (задумчиво). Едва ли. Едва ли, милейшая фрау Шульц. (Продолжает есть.) И вы напрасно говорите, что я расстроен. Или, тем паче, зол. Я никогда не желал никому зла. Но однажды мой родственник - дядя, которого я любил, - умер, я даже видел его привидение. Меж тем другой, его брат, остался жить. Я был молод и, помню, тогда рассуждал так: почему же тот, в расцвете сил, всем нужный и почитаемый всеми человек, должен был умереть. А этот, одинокий, покинутый миром холостяк, до чьей жизни нет никому дела, который не трудится ни на каком поприще и так скучает с утра до той минуты, когда снова может лечь спать,- почему он жив? А ведь если бы он вдруг умер - что было бы только гуманно по отношению к его скуке, - я бы получил наследство и уже тогда, тогда, понимаете ли? мог осуществить мою мечту о деятельной, свободной жизни человека искусства! Так я думал тогда, но я был молод. Что же теперь? Я нуждаюсь, как и всегда нуждался, когда закладывал свой сюртук, чтобы поесть... Я и теперь ем редко так хорошо, как у вас в доме. Этот бульон отменный, фрау Шульц!.. Словом, если бы даже принц был решительней в своих благодеяниях, то теперь это уже все равно: поздно. Конечно, мне кажется, я бы больше достиг, дай он мне денег - о, я достиг бы рая, чего-то несбыточного, небывалого! Но - я либо достигну это и так, с пустым желудком, либо... (Замолкает, нахмурившись.)
   Ф р а у Ш у л ь ц (смягчась). Ну, может быть, мне и зря кое-что показалось. (Обернувшись к Щелкунчику.) Все-таки он очень страшный. И мой младшенький его боится... Однако как же вы поедете на бал, господин Гофман? Ведь вы больны.
   Г о ф м а н. Что делать! Я назначен распорядителем увеселений. Принц сам просил меня. Стало быть, будем веселиться.
   Ф р а у Ш у л ь ц (подойдя к креслу). Кстати, платье готово. (Берет его за плечики и вешает справа от зеркала. Любуясь им.) Боюсь только, принцесса Лотта найдет его слишком пестрым.
   Г о ф м а н. Ну, принцессу-то я уговорю. (Как бы про себя.) Лишь бы Лемке согласился: у него наряд и роль не такие выгодные.