— Он принадлежал одному из ваших офицеров, — ответил Ноэль, решив не упоминать о том, что прежний хозяин забил собаку до полусмерти.
   Аристотель не любил красномундирников, но терпел их, потому что хозяин имел с ними дело.
   Ноэль налил всем еще по стакану портвейна и предложил булочек, купленных Малькомом, его поваром, дворецким, камердинером и ассистентом в одном лице.
   Свейер взял булочку.
   — Так где, вы сказали, «Звездный Всадник» пошел ко дну? — спросил Ноэль, возвращаясь к интересующей его теме разговора. Элементарное любопытство, и только. Кто бы мог подумать, что это был вопрос жизни и смерти.
   — Двадцать миль вниз по реке. Чертов мерзавец, ублюдок. Поднялся вверх по Делаверу и проскользнул в тумане под носом у наших сторожевых судов. Потопил «Сильвию». Но мы его сегодня сцапаем. Мимо наших патрульных ему не проскочить.
   — А где его искать, кому-нибудь известно?
   — Нет, но мы узнаем, когда допросим его команду, мы кое-кого взяли.
   Ноэль сделал большой глоток. Обычно он пил умеренно, однако сейчас был из ряда вон выходящий случай. Он знал, что Звездный Всадник — не кто иной, как его сводный брат Джон Патрик Сазерленд. Прозвище — смертельно опасное. Сазерлендовская половина семьи питала особую любовь к звездам. Семейная легенда рассказывала, что один из предков Джона Патрика был известен под псевдонимом Звездолов, а мать иногда ласково поддразнивала отца Джона Патрика, называя его Звездным Искателем.
   Как только Ноэль впервые услышал о Звездном Всаднике, он уже знал, что в деле замешан его брат. Дезертир из английского флота. Карибский пират. Торговец краденым оружием. А теперь еще и американский повстанец.
   Кэти кое-что ему рассказывала о Джоне Патрике, но его отношения с ней прервались год назад, когда он, Ноэль, отказался подписать присягу на верность мятежному правительству. С тех пор семейные связи были разорваны, пациенты, которых он наблюдал и лечил несколько лет, утрачены. Сейчас он пользовал английских военных. Его жизни угрожала постоянная опасность. Его чувство собственного достоинства, которое он ценил превыше всего, теперь уже не казалось столь безусловным, как раньше.
   И только отчим, Йэн Сазерленд, в то время как другие осыпали Ноэля упреками и поношениями, неизменно относился к пасынку одобрительно. В июле 1776 года Кэти, сестра отчима, овдовела. Ее муж погиб в битве с англичанами, и она бросила Ноэлю в лицо слова, ранящие, как удары кнута. А немного погодя его отчим Сазерленд пошел вместе с ним на конюшню.
   — Ты отдаешь себе отчет в своих поступках? Ты знаешь им цену?
   — Эй, — ответил он как всегда, когда разговаривал с Йэном.
   Он с детства перенял у него шотландскую манеру говорить вместо «да» и «нет» — «эй» и «нэй». Он тогда просто боготворил Йэна. И сейчас любил, как любил бы родного отца.
   — Я не хочу задавать тебе никаких вопросов, парень, — сказал спокойно Йэн. — Я знаю, ты делаешь только то, что считаешь правильным. И если тебе что-нибудь когда-нибудь понадобится…
   — Ноэль?
   Голос Свейера вернул его к действительности.
   Ноэль вопросительно вздернул бровь.
   — А как чувствует себя мистер Кэри? Есть какое-нибудь улучшение?
   Ноэль покачал головой:
   — Не слишком заметное.
   Отец Аннетты причинял Ноэлю очень большое беспокойство. У мистера Кэри зажили раны, нанесенные пьяными патриотами. Но больше всего пострадали его умственные способности, его дух. Он полностью выключился из жизни. Он часами сидел, не говоря ни слова, очевидно, ничего не видя, не слыша и не замечая.
   — Он все еще не говорит?
   — Нет, — тихо ответил Ноэль.
   — Одну бессвязную чепуху, — добавил майор. — Не знаю, зачем эти дикари нужны королю, — продолжал он очень уверенно, — самый подходящий момент отделаться от них. Ни хороших манер, ни воспитания. Право, настоящие дикари.
   Повелительный взгляд Свейера заставил майора замолчать, а Ноэль презрительно скривил рот.
   — Однако у них хороший портвейн, — сказал он сухо.
   Майор вспыхнул.
   — О присутствующих, конечно, речь не идет, — добавил он быстро. — Мы, естественно, вас к ним не относим.
   — И естественно, — сказал Ноэль, — я вам безмерно благодарен за это исключение, однако часть моего семейства, живущего в Мэриленде, поддерживает мятежников, но я своих родных дикарями не считаю.
   Свейер ухмыльнулся, глядя, как майор конфузливо ежится.
   — Приношу свои извинения, — сказал майор. — Я не хотел вас обидеть.
   — А я и не обиделся, — сказал Ноэль, подавляя чувство гнева.
   Он вполне мог терпеть Свейера. Профессиональный вояка, что с такого взять. Но майора Гэмбрелла с его чванством, снобизмом и честолюбивыми замашками Ноэль не выносил.
   Однако Гэмбрелл как племянник одного из адъютантов генерала Хоу был человеком влиятельным, и даже полковник Свейер не особенно нападал на него, хотя наглый и бестактный майор ему явно не нравился.
   Свейер не раз говаривал Ноэлю: «Если надо чего добиться от генерала Хоу, Гэмбрелл может это устроить. Он выскочка, не забывающий о себе самом, но у него все схвачено». А Ноэлю всегда были нужны лекарства. Еще надо было, чтобы с жителями Филадельфии обращались пристойно и чтобы не очень притесняли мятежников, захваченных в плен. А чтобы добиться всего этого, надо было обслуживать английских военных.
   — Ну, пора отправляться восвояси, — сказал упившийся Гэмбрелл, — у меня свидание с… одной леди.
   — Да, мне тоже пора, — сказал Свейер, вставая, — как всегда, получил удовольствие. И где вы достаете такой портвейн?
   — Да-да, — вмешался Гэмбрелл, — скажите, откуда он у вас? Моему дяде такой понравится.
   — Это из очень ограниченного источника, — ответил Ноэль, — но для вас… посмотрю, что можно сделать.
   Гэмбрелл взял свою шляпу из рук Малькома, который появился неожиданно, словно подслушивал за дверью. «И, наверное, подслушивал», — подумал Ноэль. Примеру майора неспешно последовали полковник Свейер и третий офицер.
   — Вы будете на балу у генерала на следующей неделе? — спросил Свейер.
   — Я был счастлив получить приглашение, — ответил Ноэль с подобающим, по его мнению, подобострастием.
   Свейер лучезарно ему улыбнулся и поспешил за Гэмбреллом, который очень старался удержаться на ногах.
   Когда дверь за ними закрылась, Ноэль покосился на Малькома, на лице которого исполнительность уступила место настойчивости.
   — Там кто-то хочет вас видеть. Он у меня в комнате.
   — Пациент?
   — Он ничего не говорит.
   Война, зажавшая Ноэля в свои ненавистные тиски, научила его еще остро ощущать малейшую опасность.
   — «Подробнее, Макдуф», — процитировал он Шекспира, пытаясь шуткой заглушить предчувствие несчастья.
   — Меня зовут Мальком, — с негодованием возразил слуга.
   — Я знаю, как тебя зовут, — утомленно сказал Ноэль, — это просто… да ладно, черт возьми, веди меня к нему.
   Мальком кинул на хозяина уязвленный взгляд, проследовал в свое помещение в задней половине дома и, постучав, открыл дверь. Ноэль шел по его пятам и очень удивился, когда мужчина, стоявший за дверью, ткнул ему в ребра дулом пистолета.
   — Вы Ноэль Марш? — спросил незнакомец с легким скандинавским акцентом. Ноэль медленно обернулся и увидел человека размеров необыкновенных. Он был как гора. Гора со светлыми, почти белыми волосами и глазами — синими, как горное озеро. И такими же холодными.
   — Да, — спокойно ответил Ноэль.
   — Вы сейчас пойдете со мной.
   — Могу я узнать, зачем?
   — Нет, — прозвучал категоричный ответ.
   — Он взял мой пистолет, — пожаловался Мальком.
   — Да, и я вам за него очень благодарен, — сказал огромный швед без тени сожаления.
   — Может быть, вы скажете хотя бы, куда мы отправимся?
   — Нет, — снова отрезал швед и повернулся к Малькому: — Свяжи ему руки впереди.
   Ноэль кивнул слуге, чтобы тот исполнил приказание. У него появилось страшное ощущение, что все происходящее каким-то образом связано с Джоном Патриком.
   Мальком связал руки Ноэлю.
   Швед угрожающе взглянул на Малькома.
   — А теперь ступай и оседлай двух лошадей. И запомни: если хочешь жить — исполняй мои приказания.
   Ноэль опять утвердительно кивнул, когда Мальком взглянул на него, словно ожидая указаний хозяина.
   — Делай, что он говорит, раз ты так беззаботно оставил свой пистолет там, где любой… вор может его найти.
   Швед нахмурился, услышав, как его характеризуют:
   — Иди-иди, пошевеливайся.
   Мальком бросил на Ноэля сокрушенный взгляд и вышел из комнаты.
   — Очевидно, вы здесь не для того, чтобы меня убить. Полагаю, вам требуется врач.
   Швед не ответил.
   Ноэль снова сделал попытку.
   — Вы можете хотя бы мне сказать, насколько опасно ранен… тот человек? Если речь идет о раненом.
   — Ты — прихвостень красномундирников, — презрительно ответил швед, — предатель своей страны.
   — А это зависит от того, какую страну вы имеете в виду, — сказал напыщенно Ноэль. Этой ролью он овладел в совершенстве.
   Швед продолжал глядеть на него с презрением.
   — Неужели вы действительно брат Джона Патрика?
   Хотя Ноэль с самого начала заподозрил, что происходящее имеет какое-то отношение к брату, от подтверждения у него перехватило дыхание, словно от сильнейшего удара в грудь.
   — Он в порядке?
   — Лучше бы ему выздороветь, иначе я вас убью.
   Ноэль был высокий мужчина, но швед изрядно превосходил его в росте. И хотя говорил он с легким акцентом, речь была правильной и выразительной. Вряд ли он простой матрос. Какие же у него дела были с Джоном Патриком? А может, это ловушка? У англичан на службе состояло много продажных людей, и среди них были шотландцы, немцы, скандинавы. Ноэль знал также, что не все роялисты ему доверяют. Всем было известно, что его родные, живущие в Мэриленде, поддерживают американцев в их борьбе за независимость.
   — Нам потребуются какие-нибудь вспомогательные средства и припасы? — отрывисто спросил он.
   Швед удивился, словно не думал об этом. И еще Ноэль понял, что силы шведа на исходе. Без сомнения, Мальком без труда справился бы с ним, если бы швед не был вооружен.
   — Нужны ли инструменты? Бинты? — гнул свою линию Ноэль.
   Посетитель кивнул.
   — И одежда, вода, пища тоже, — добавил он внезапно охрипшим голосом.
   — Если мой брат тяжело ранен, нам потребуется фаэтон, а не оседланные лошади, — сказал Ноэль.
   Его нежданный посетитель несколько растерялся.
   — Капитан сказал, чтобы я вам не верил, — наконец сообщил он, подумав.
   Ноэлю и прежде приходилось страдать, слыша оценку своих действий и упреки, но никогда еще он не испытывал такой пронзительной боли. Ведь Джон Патрик наверняка знал, что Ноэль ничего не сделает ему во вред. Ноэль присматривал за братом, когда тот был мальчиком, научил его ездить верхом и стрелять, он отвечал на его бесчисленные вопросы и подбадривал на пути осуществления мечтаний.
   — Но, так или иначе, вам не удастся провести меня с завязанными руками сквозь патрульные заслоны, — сказал Ноэль, зная, что возражать сейчас бесполезно. — И вам потребуется фаэтон, если Джонни не в состоянии ехать верхом. Мы должны будем перевезти его. У англичан сторожевые и поисковые отряды повсюду, и, поверьте, они действуют.
   Пистолет в руке шведа не дрогнул.
   — Ну, об этом вам лучше знать.
   — А если он был настолько неосторожен, чтобы назвать мое имя, значит, он при смерти, — настаивал Ноэль. — Клянусь, что я его не выдам. Ведь он мой брат.
   — Если вы лжете, я вас убью, — спокойно отозвался швед, и эта бесстрастная интонация была страшнее самых яростных угроз.
   — Скажите Малькому, чтобы он приготовил фаэтон, — сказал Ноэль и протянул вперед руки, словно восприняв слова шведа как согласие. — А я соберу все необходимое. — И, помолчав, добавил: — Как мне вас называть?
   Человек колебался. Ему, очевидно, не понравилось желание Ноэля взять инициативу в свои руки.
   — Айверсен. Меня зовут Айверсен. А кэп зовет меня Айви.
   И снова захватчик внимательно уставился в лицо Ноэля. Наконец, что-то решив для себя, он вытащил из-за пояса нож и перерезал веревки на запястьях Ноэля.
   — Айви, — спросил Ноэль, — каким образом вы проникли в Филадельфию? Все дороги охраняются.
   — Мы с кэпом проникаем всюду, куда хотим, — попросту ответил Айви. — А теперь идем. Ваш слуга может приготовить все, что нужно, а вы будете погонять лошадей.
   Ноэль кивнул. Однако теперь, когда Айви внял голосу разума, надо убедить его еще в одной необходимой поправке к первоначальному плану.
   — Но вы не можете ехать вот так, в одежде матроса и еще вымокший до нитки, бог тому свидетель.
   Ноэль подошел к сундуку Малькома и вытащил оттуда рубаху и штаны.
   — Наденьте вот это.
   Швед, очевидно, признав логичность поведения Ноэля, быстро разделся. Одежда Малькома была для него маловата, рубаха туго натянулась на его широкой груди, однако Ноэль снабдил его еще простым шерстяным плащом и шляпой и, по-видимому, остался доволен результатом переодевания.
   Но времени терять было нельзя. Ноэль повел шведа в конюшню. Мальком как раз вышел оттуда с двумя оседланными лошадьми. Он с любопытством посмотрел на развязанные руки Ноэля, затем на шведа, напялившего его собственную одежду. Однако Ноэль не дал ему сказать ни слова.
   — Я, то есть мы поедем в фаэтоне. Принеси мой врачебный саквояж. А также еду, воду, бренди, несколько одеял. Пару моих брюк, рубашку, жилет и… — Он быстро взглянул на Айви и закончил: — А также английскую военную форму, что мы недавно… нашли.
   — Я поеду с вами.
   — Нет. Оставайся дома, будешь отвечать на вопросы. Пошли сообщение капитану Лонгуэйту, что сегодня я не приду играть в карты. Потому что помогаю при родах.
   Мальком кивнул и поспешил прочь.
   Айви вспыхнул и окинул врача испытующим взглядом.
   — Вы ему доверяете?
   — Я бы доверил ему собственную жизнь, — ответил Ноэль, — точно так же, как Джон Патрик доверил свою тебе.
   — Ну что ж, может, вы и поплатитесь жизнью, — в голосе шведа снова прозвучала угроза, — и неважно, брат вы Джонни или нет, я, ни минуты не колеблясь, вас прикончу.
   Ноэль удивился, услышав, что этот человек так обыденно и легко называет его брата уменьшительным именем. Значит, между матросом и капитаном существует не просто верность по долгу службы. Но не об этом сейчас ему надо думать. Они впрягли лошадей в фаэтон и загрузили его припасами. Швед положил на сиденье между собой и Ноэлем пистолет.
   Ночь была темная, если не считать бледного света полумесяца. Сердце Ноэля забилось сильнее, когда он повернул лошадей на вымощенную булыжником улицу и направился на юг, к сторожевым постам. Стегнув лошадей, он пустил их рысью, несмотря на тряску, от которой фаэтон бросало из стороны в сторону. Ноэль вряд ли полностью сознавал, что рядом с ним сидит огромный человек, готовый его убить. Он мысленно представлял себе лицо брата.
   И молился безмолвно.

3.

   Джон Патрик дрожал от холода. Он изо всех сил боролся с забытьем. Ему едва удалось избежать встречи с английскими солдатами, уползти в камыши, пока те осматривали берег. Потом он выполз из камышей и зарылся в кучу листьев — для тепла и безопасности, на это ушли его последние силы.
   Он очень, очень замерз. И, господи помилуй, как же болит все тело! Словно его отстегали кнутом. Сколько времени прошло с тех пор, как ушел Айви? Сколько часов? Смеркается. Значит, прошло полсуток. А как далеко отсюда Филадельфия? Пять, десять миль? Приедет ли Ноэль?
   Он не виделся с братом с тех самых пор, как отправился из Бостона в роковое путешествие в Шотландию. Он пробыл почти год в Англии, потом — три года на английском военном корабле, как насильно завербованный матрос, и потом еще четыре он занимался пиратством. Военный фрегат англичан попал в плен к пиратам. Спаслись от кровавой бойни только он и Айви. Пираты предоставили им выбор: примкнуть к ним или погибнуть так же, как весь экипаж.
   При таком дьявольском условии Джон Патрик и Айви решили уступить, имея в виду бежать, как только повстречаются с англичанами. Однако Джон Патрик вскоре обнаружил, что темная сторона его натуры легко приспособилась к существованию в братстве воров. Не вызывало у него угрызений совести и то, что они грабили главным образом английские суда. Англичане украли три года его жизни, и он был не прочь заставить их расплатиться подороже.
   Он питал отвращение к кровожадности предводителя, к его страсти убивать и постепенно приобрел в команде поддержку, достаточную, чтобы оспорить у него командование кораблем. Он выиграл спор, победив в схватке не на жизнь, а на смерть, и все же не обрел полной свободы. Если бы экипаж решил, что их капитан способен дезертировать и бросить их на произвол судьбы, они бы убили его без долгих размышлений. Став капитаном, Джон Патрик сократил число нападений на английские корабли и запретил беспричинные убийства. За полтора года он стал очень богатым человеком и тщательно, в высшей степени тщательно подобрал команду, которая была бы верна ему, а не пиратскому братству.
   Холодно. Как же ему холодно! Он попытался думать о Карибах, о теплом сине-зеленом море, которое меняло цвет в зависимости от положения солнца, и о белых, излучающих тепло, песках. Как все это не похоже на ледяные, свинцово-серые воды Делавера.
   Он свернулся клубком. Он вспоминал о доме, о Ноэле, которого обожал, когда был еще ребенком, о Кэти, которую любил, как будто и впрямь она была его сестрой. О матери. О том, как она с лучезарной улыбкой глядела на отца. Он всегда задавал себе вопрос: будет ли и в его жизни подобная страстная любовь! Ни у Кэти, ни у Ноэля такого не было.
   Ноэль. Приедет он или нет?
   Сам он, вернувшись из колонии почти три года назад, сначала продавал оружие мятежникам. Затем был комиссионером по снабжению. Из-за роялистских симпатий Ноэля Джон Патрик, питавший яростную ненависть ко всему английскому, не искал с ним встречи, несмотря на то, что в детстве так любил его. Один господь знает, как же не хотелось ему и теперь обращаться к нему за помощью.
   Он пошевелился, тело пронзила острая боль, из раны снова потекла кровь. Но спать нельзя. Нельзя спать до возвращения Айви.
   Думать о тепле. Думать о восходах солнца. Он всегда любил рассветы — и мальчиком, и когда вырос. Рассвет — это всегда надежда. Новый день, новая жизнь. Рассветы и Айви — вот что спасло ему жизнь на английском флоте.
   Когда же наступит рассвет?
* * *
   Джона Патрика нашел Айви. Он прочесывал кустарник, а следом за ним шел Ноэль, знавший, что это рискованно. Лучше было бы остаться в фаэтоне на случай, если вдруг появится английский патруль, но это было выше его сил.
   До сих пор им везло. Они легко миновали сторожевой пост, выдавая Айви за безумствующего мужа, у которого рожает жена. Их еще два раза останавливали, однако Ноэля знали как личного врача генерала Хоу. То, что они так легко миновали патрульные посты, вызывало у спутника Ноэля раздражение не меньшее, чем облегчение. Он не выпускал пистолет из руки, хотя и прятал ее теперь под плащом.
   Они ехали уже три часа, когда швед велел Ноэлю свернуть с дороги в лес. Он остановил фаэтон у заброшенной хижины. Швед спрыгнул на землю и предупредил:
   — Если здесь не будет повозки, когда я вернусь, я тебя выслежу и убью.
   — Я пойду с вами, — успокоил его Ноэль.
   В серых предрассветных сумерках Ноэль различил суровый взгляд шведа, прежде чем тот побежал, согнувшись, к реке. Ноэль едва не упал, наткнувшись на шведа, который наклонился над недвижным телом. Ноэль оттолкнул его в сторону, приложил пальцы к артерии на шее брата, нагнулся и прижался ухом к его груди.
   — Джонни?
   Никакого движения.
   Ноэль громче позвал брата по имени, встряхнув его за окровавленную рубашку. Раздался стон.
   — Джонни, — повторил Ноэль.
   Так ласково называли Джона Патрика в семье, когда он был мальчиком, и к этому родных приучил сам малыш, говоря: «Джонни хочет вот это», «Джонни хочет вот то».
   — Ноэль?
   Голос у Джона Патрика был слабый, едва слышный. Но он был жив!
   Слава богу, пока жив.
   — Эй, братишка. Во что, черт побери, ты вляпался на этот раз?
   Он почувствовал, что Джон Патрик дрожит. От холода у него стучали зубы. Ноэль нагнулся и хотел было поднять его, но швед рявкнул:
   — Я возьму.
   — В хижину, — приказал Ноэль.
   Швед двигался быстро. Когда они добрались до хижины-развалюхи, Ноэль достал сверток, приготовленный Малькомом, и последовал за Айви внутрь. Верзила-швед опустил Джона Патрика на грязный пол.
   — Зажги свечу, — сказал Ноэль.
   Засветился слабый огонек. Ноэль быстро осмотрел раны Джона Патрика, предварительно разрезав и сняв с него грязную, мокрую одежду. Потом он закутал брата в одеяла. Хорошо бы разжечь огонь, но малейшая струйка дыма привлечет внимание англичан. И если они найдут Джона Патрика, то повесят.
   У брата были три серьезные раны и настоящая россыпь небольших. Одна пуля, очевидно, прошла через левое плечо, задев кость. Другая застряла в бедре. Пострадала и голова. Больше всего Ноэля беспокоила пуля, застрявшая в теле Джона Патрика. Кровотечение из ноги прекратилось из-за примитивной повязки, наложенной шведом. Однако оно может опять возобновиться, когда он извлечет пулю. Судя по виду, Джон Патрик потерял уже много крови. Он был очень бледен, пульс едва прослушивался. И, наверное, он должен испытывать ужасную боль. Но вынуть пулю необходимо, иначе он почти наверняка умрет от внутреннего нагноения.
   А сейчас надо бы его прежде всего согреть. Ноэль снял с себя плащ и накрыл им брата. Он не хотел делать операцию в таких условиях, но и медлить было нельзя, положение могло только ухудшиться. От толчков фаэтона по ухабистой дороге пуля уйдет еще глубже в ткань тела, если везти брата в Филадельфию. Слава богу, что он захватил с собой опиум, раздобытый благодаря любезности англичан. Ему он потребуется еще в большем количестве в ближайшие несколько дней.
   Ноэль взглянул на шведа.
   — Ты не посторожишь у дверей?
   На лице того при колеблющемся пламени свечи он заметил явную подозрительность.
   — Ступай, — прошептал Джон Патрик.
   С минуту Айви переминался с ноги на ногу, затем вышел за дверь.
   Джон Патрик говорил с трудом. Его обычно сверкающие зеленые глаза затуманили боль и озноб.
   — Ничего не бойся, — сказал Ноэль, ненавидя необходимость что-то говорить и желая, чтобы его брат верил бы в него сейчас так же безоговорочно, как в детстве.
   — Домой…
   — Я не могу отослать тебя домой. Ты не доберешься туда живым. Тебе нужны отдых и уход.
   Немного поколебавшись, он добавил:
   — Я знаю одно подходящее место, но там тебе надо будет соблюдать большую, очень большую осторожность. Это дом одного моего друга. Он за англичан и принимает в свой дом раненых, потому что военный госпиталь переполнен.
   — Нет.
   — Со мной тебе жить нельзя. Если они узнают, кто такой Звездный Всадник, они прежде всего нагрянут с обыском ко мне.
   — А у тебя… постоянно бывают английские офицеры. Я не должен мешать… твоим связям, — с горечью прошептал Джон Патрик. — Я удивлен, что ты вообще приехал.
   Ноэлю очень хотелось ему все объяснить, но Джон Патрик не принял бы и не понял никаких объяснений. Во всяком случае, не теперь. А может быть, никогда. Вместо этого Ноэль вынул пакетик с опиумом, размешал его с водой из фляжки, нагнулся над Джоном Патриком и приподнял его голову.
   — Глотай. Я должен извлечь пулю.
   — Хочу… остаться в сознании.
   — Будет больно. Есть риск, что ты случайно вскрикнешь, и тогда англичане узнают, где искать тебя и твоего друга. Ты этого хочешь?
   По щеке Джона Патрика заходили желваки, но затем он покорно проглотил смесь.
   — Джон Патрик, выслушай меня. Женщина по имени Аннетта Кэри и ее тетушка ухаживают в своем доме за несколькими ранеными англичанами. Лучшего ухода ты нигде не получишь, и никому не придет в голову искать тебя там. Но они не должны сомневаться, что ты воюешь на стороне англичан. Ты когда-то хорошо подражал шотландскому акценту отца. Ты не утратил этой способности?
   — Нэй, — ответил Джон Патрик как истинный шотландец. — Я не запятнаю твоей репутации добропорядочного роялиста.
   В его напряженном голосе опять послышалась горечь.
   Он перестал дрожать, и взгляд его стал отсутствующим. Это оказывал свое действие опиум. Еще несколько минут в сознании, не больше. Ноэль чувствовал, что ему надо убедить брата в серьезности положения и кое о чем еще предупредить.
   — Когда проснешься, увидишь моего слугу Малькома. Запомни, пожалуйста, ты — шотландский военный, торгующий оружием, так что говори с акцентом.
   — Ты мне не брат, — прошептал Джон Патрик сухими, потрескавшимися губами. И уронил голову. Под воздействием ли опиума или крайнего истощения сил, Ноэль не понял. Слова брата засели в его сознании, и он знал, что это надолго.
   Однако сейчас он старался не думать о них и приступил к работе.
* * *
   Аннетта Кэри откинула волосы со лба. Она уже выбилась из сил, а еще предстояло очень много сделать. Бетси одной не справиться. После недавних сражений, особенно при Джермантауне, тяжелораненых английских офицеров стало больше, а теперь и вовсе не сосчитать.
   Надо было менять постельное белье, стирать бинты, писать письма. Ей необходимо было также какое-то время уделять отцу. Однако, несмотря на эти бесконечные хлопоты, она редко сожалела о своем предложении брать в дом раненых и о том, что приходится вести постоянную войну с тетушкой и обществом.