Страница:
Мод нервно хихикнула.
— Ах, вряд ли, моя дорогая. Когда все так ужасно, мы придумываем себе утешения. Но главное не в этом. Главное в том, что тебе, моя дорогая, так никогда не выйти замуж.
— Ничего, тетя, я рискну. Думай о добре, которое делаешь, о всех этих молодых людях, которые с твоей помощью спасены. Генерал Хоу будет тебе вечно благодарен.
Тетушка немного успокоилась.
— Да, один из его адъютантов говорил то же самое Кларе Партридж. Он сказал, что я настоящий ангел милосердия.
Так как Мод мало что делала для раненых, разве лишь раз-другой написала за кого-то письмо, Аннетта подавила усмешку:
— Ты, конечно же, ангел. Англичане никогда не забудут, как ты им помогала.
— Ну ладно, пусть еще недели две-три… — и тетя Мод замолчала.
Такие разговоры стали уже привычными. Тетю Мод, по крайней мере, раз в неделю надо было убеждать в том, какой она благодетельный ангел-хранитель.
Сидя в своей комнате, Аннетта подумала: не стоит ли зайти к шотландскому лейтенанту и пожелать ему покойной ночи? Нет. Он так сильно ее смущает.
Да. Она просто принесет ему стакан портвейна в благодарность за доброту, проявленную к ее отцу. Она, конечно, сразу же уйдет. В этом нет ничего предосудительного.
Аннетта глубоко вздохнула. Нельзя отрицать, что, когда он смотрит на нее, у нее трепещет сердце. Он так терпелив и внимателен к отцу. Удивительно трогательное качество в человеке, чья профессия — война. Интересно, у него есть какая-нибудь другая профессия, кроме военной? Она еще так мало о нем знает.
Но он честный и добрый человек. И она снова начинает верить людям.
Аннетта налила в хрустальный бокал отцовский портвейн и понесла его лейтенанту Ганну. Остановившись у двери, Аннетта постаралась успокоиться. Она опасалась, что вчера вечером выдала себя, млея в его объятиях. Что он подумал?
Мурашки побежали у нее по спине. Раньше она не знала, что тело может жить своей особой жизнью и с ним порою трудно управиться. И все же она желает видеть Джона Ганна. Он скоро уедет. Пусть останутся хотя бы воспоминания о нем. Как можно больше воспоминаний.
Она легонько постучала, и он разрешил войти. Он все еще был в форменных брюках и в белой рубашке с закатанными рукавами.
Джон Патрик взглянул на нее, но не улыбнулся, как обычно. И Аннетта вдруг пожалела, что пришла.
— Я не хотела вас беспокоить, — сказала она, — да вот подумала, что вы не откажетесь от портвейна.
— Пожалуй, не откажусь.
В руках у него была книга, которую она ему как-то принесла. «История Пенсильвании».
— Не очень-то захватывающее чтение, — заметила она.
— Да, не очень, — серьезно согласился он.
— Я подумала, что, может быть, вам будет интересно узнать побольше о местах, в которых вы теперь находитесь.
— Да, интересно, — сказал он все еще серьезно, но в глазах промелькнула та самая усмешка, что всегда ее завораживала. — Расскажите-ка, где вы прежде жили?
— Это не очень далеко отсюда, сейчас там мятежники.
— Миль пятьдесят отсюда?
— Скорее шестьдесят. На дорогу уйдет два полных дня. Но место там очень хорошее, у реки. Дед даже воевал за него с индейцами. И, мне кажется, отца мучают угрызения совести за то, что он потерял с таким трудом добытое поместье. Наследие предков, — Аннетта чуть усмехнулась — уж слишком торжественно это прозвучало.
— Вы непременно получите поместье обратно, — сказал он с такой убежденностью, что на мгновение она ему поверила.
В душе затеплилась слабая искра надежды. С такими людьми, как Джон Ганн, англичане, конечно, победят.
— А куда вы направитесь после того, как уедете от нас?
— В свой полк, к востоку от здешних мест.
— Вы будете осторожны?
— Я всегда соблюдаю осторожность, Аннетта.
Ее имя прозвучало в его устах так сладко.
— Ну почти всегда, — поправился он.
— Странно, что у вас здесь совсем нет друзей, — заметила она.
— Меня послали вперед, квартирмейстером, подыскать жилье для моего полка. Доктор должен был известить их, где я нахожусь.
— Но, может быть, среди других пациентов у вас найдутся знакомые?
Он не сводил с нее своих изумрудных глаз, его взгляд гипнотизировал. Затем он внезапно посмотрел куда-то в сторону, взял бокал и отпил глоток портвейна.
— У вашего отца хороший вкус.
— Это у доктора Марша хороший вкус. Он вчера принес для отца несколько бутылок.
— Ах, какой он добрый, этот доктор. Вы хорошо его знаете?
Аннетта покачала головой:
— Нет, я знаю только, что врач он прекрасный и сохраняет верность королю. Он уже дорого заплатил за свою верность. Говорят, от него отказались родные. Но жена его была из квакерской семьи, а большинство квакеров выступает против мятежа. Некоторых мятежное правительство даже повесило, и доктор сидел в тюрьме, так как заявил протест против казней.
В глазах Джона Ганна промелькнуло удивление, но он ничего не сказал. Вместо этого он встал, но, видимо, слишком резко — пришлось схватиться за стул, чтобы не потерять равновесие. Аннетта хотела подхватить бокал. Она коснулась рукой руки Джона Патрика, но каким-то непостижимым образом бокал все же упал и разбился. Сверкающие осколки разлетелись вокруг, и красное вино растеклось на полу. Казалось, это кровь.
Аннетта вскрикнула. На какое-то мгновение она словно оцепенела. Она видела уже достаточно много крови, но сейчас ей показалось, что это его кровь. Предвидение? Но она в такие вещи не верила. Тем не менее дыхание у нее перехватило и сердце застучало как бешеное. Она вдруг поняла, что смотрит на Джона Ганна сквозь слезы. Он был совсем рядом, но контур лица расплывался как в тумане.
— Все в порядке, — тихо сказал он, — это ведь только вино.
Опираясь на трость, он опустился на колено и стал собирать осколки. И тут же порезался. Его кровь смешалась с вином. Джон Ганн пробормотал сквозь зубы нечто вроде ругательства, и это вывело ее из транса.
— Об уборке мы позаботимся потом, — сказала Аннетта, подавая ему руку, чтобы помочь подняться. Кровь из пореза уже текла тише. — Сейчас принесу что-нибудь, руку надо забинтовать.
Вместо ответа он просто вытер руку о брюки.
— В этом нет никакой необходимости. Извините мою неуклюжесть. Но так действует на меня ваше присутствие.
Неужели? Эта мысль и смутила ее, и опьянила.
Он поднял руку.
— Видите? Кровь уже почти остановилась.
И, словно в доказательство правоты своих слов, он отвел локон с ее лица и пальцами погладил Аннетту по щеке. Сердце у нее забилось сильнее, и ноги стали как ватные, потому что от его прикосновения в жилах словно вспыхнуло пламя. Аннетта подняла взгляд и увидела, что в глазах его горит огонь. Зеленое пламя.
— Я буду скучать, мисс Кэри.
— Вы дадите мне знать, что у вас все в порядке?
— Постараюсь, если будет возможность.
Голос у него охрип, а пальцы все еще бродили по лицу Аннетты, словно он хотел запомнить его и на ощупь. Ее охватила дрожь. Он отошел на шаг.
— Извините. Я, кажется, не в состоянии держаться в стороне от вас.
«И я тоже не в состоянии», — ответила она мысленно.
— Что бы ни случилось, запомните: вас забыть просто невозможно, — сказал Джон Патрик.
Нет, это были не совсем те слова, которые ей хотелось бы от него услышать. Ей бы хотелось, чтобы он говорил о любви, ей хотелось услышать обещания. Но любовь и обещание были в его взгляде, и душа ее воспарила в блаженстве.
Она подошла ближе, и на мгновение ей показалось, что он снова отвернется и откажется от нее, но нет. Он наклонился и поцеловал. Крепко. Страстно. Она ответила на его поцелуи, она обнимала его, и ладони ее запутались в его волосах. От него пахло портвейном, мылом и еще каким-то особым, мужским запахом, который ее пьянил. Горячечное желание охватило ее, как жадное пламя сухую траву. Она прижалась к нему всем телом и ощутила напряженность его плоти, отчего запылала еще сильнее.
Он застонал, выругался и в следующую секунду оторвался от нее.
— Проклятие! Я не имею права.
Она выпрямилась. Прошлым вечером она бежала, Больше она не убежит.
— Нет, вы имеете это право, — сказала она, приподнялась на цыпочки и, едва касаясь губами, поцеловала его. А затем, собрав все свое достоинство, повернулась и медленно вышла.
В душе ее росла надежда. Может быть, война долго не продлится. Может быть, папе станет легче. Так и будет, если он получит обратно свою землю. Но для этого необходимо только одно: чтобы англичане победили.
А она будет молиться за их победу. И за то, чтобы к ней вернулся ее английский лейтенант.
9.
— Ах, вряд ли, моя дорогая. Когда все так ужасно, мы придумываем себе утешения. Но главное не в этом. Главное в том, что тебе, моя дорогая, так никогда не выйти замуж.
— Ничего, тетя, я рискну. Думай о добре, которое делаешь, о всех этих молодых людях, которые с твоей помощью спасены. Генерал Хоу будет тебе вечно благодарен.
Тетушка немного успокоилась.
— Да, один из его адъютантов говорил то же самое Кларе Партридж. Он сказал, что я настоящий ангел милосердия.
Так как Мод мало что делала для раненых, разве лишь раз-другой написала за кого-то письмо, Аннетта подавила усмешку:
— Ты, конечно же, ангел. Англичане никогда не забудут, как ты им помогала.
— Ну ладно, пусть еще недели две-три… — и тетя Мод замолчала.
Такие разговоры стали уже привычными. Тетю Мод, по крайней мере, раз в неделю надо было убеждать в том, какой она благодетельный ангел-хранитель.
Сидя в своей комнате, Аннетта подумала: не стоит ли зайти к шотландскому лейтенанту и пожелать ему покойной ночи? Нет. Он так сильно ее смущает.
Да. Она просто принесет ему стакан портвейна в благодарность за доброту, проявленную к ее отцу. Она, конечно, сразу же уйдет. В этом нет ничего предосудительного.
Аннетта глубоко вздохнула. Нельзя отрицать, что, когда он смотрит на нее, у нее трепещет сердце. Он так терпелив и внимателен к отцу. Удивительно трогательное качество в человеке, чья профессия — война. Интересно, у него есть какая-нибудь другая профессия, кроме военной? Она еще так мало о нем знает.
Но он честный и добрый человек. И она снова начинает верить людям.
Аннетта налила в хрустальный бокал отцовский портвейн и понесла его лейтенанту Ганну. Остановившись у двери, Аннетта постаралась успокоиться. Она опасалась, что вчера вечером выдала себя, млея в его объятиях. Что он подумал?
Мурашки побежали у нее по спине. Раньше она не знала, что тело может жить своей особой жизнью и с ним порою трудно управиться. И все же она желает видеть Джона Ганна. Он скоро уедет. Пусть останутся хотя бы воспоминания о нем. Как можно больше воспоминаний.
Она легонько постучала, и он разрешил войти. Он все еще был в форменных брюках и в белой рубашке с закатанными рукавами.
Джон Патрик взглянул на нее, но не улыбнулся, как обычно. И Аннетта вдруг пожалела, что пришла.
— Я не хотела вас беспокоить, — сказала она, — да вот подумала, что вы не откажетесь от портвейна.
— Пожалуй, не откажусь.
В руках у него была книга, которую она ему как-то принесла. «История Пенсильвании».
— Не очень-то захватывающее чтение, — заметила она.
— Да, не очень, — серьезно согласился он.
— Я подумала, что, может быть, вам будет интересно узнать побольше о местах, в которых вы теперь находитесь.
— Да, интересно, — сказал он все еще серьезно, но в глазах промелькнула та самая усмешка, что всегда ее завораживала. — Расскажите-ка, где вы прежде жили?
— Это не очень далеко отсюда, сейчас там мятежники.
— Миль пятьдесят отсюда?
— Скорее шестьдесят. На дорогу уйдет два полных дня. Но место там очень хорошее, у реки. Дед даже воевал за него с индейцами. И, мне кажется, отца мучают угрызения совести за то, что он потерял с таким трудом добытое поместье. Наследие предков, — Аннетта чуть усмехнулась — уж слишком торжественно это прозвучало.
— Вы непременно получите поместье обратно, — сказал он с такой убежденностью, что на мгновение она ему поверила.
В душе затеплилась слабая искра надежды. С такими людьми, как Джон Ганн, англичане, конечно, победят.
— А куда вы направитесь после того, как уедете от нас?
— В свой полк, к востоку от здешних мест.
— Вы будете осторожны?
— Я всегда соблюдаю осторожность, Аннетта.
Ее имя прозвучало в его устах так сладко.
— Ну почти всегда, — поправился он.
— Странно, что у вас здесь совсем нет друзей, — заметила она.
— Меня послали вперед, квартирмейстером, подыскать жилье для моего полка. Доктор должен был известить их, где я нахожусь.
— Но, может быть, среди других пациентов у вас найдутся знакомые?
Он не сводил с нее своих изумрудных глаз, его взгляд гипнотизировал. Затем он внезапно посмотрел куда-то в сторону, взял бокал и отпил глоток портвейна.
— У вашего отца хороший вкус.
— Это у доктора Марша хороший вкус. Он вчера принес для отца несколько бутылок.
— Ах, какой он добрый, этот доктор. Вы хорошо его знаете?
Аннетта покачала головой:
— Нет, я знаю только, что врач он прекрасный и сохраняет верность королю. Он уже дорого заплатил за свою верность. Говорят, от него отказались родные. Но жена его была из квакерской семьи, а большинство квакеров выступает против мятежа. Некоторых мятежное правительство даже повесило, и доктор сидел в тюрьме, так как заявил протест против казней.
В глазах Джона Ганна промелькнуло удивление, но он ничего не сказал. Вместо этого он встал, но, видимо, слишком резко — пришлось схватиться за стул, чтобы не потерять равновесие. Аннетта хотела подхватить бокал. Она коснулась рукой руки Джона Патрика, но каким-то непостижимым образом бокал все же упал и разбился. Сверкающие осколки разлетелись вокруг, и красное вино растеклось на полу. Казалось, это кровь.
Аннетта вскрикнула. На какое-то мгновение она словно оцепенела. Она видела уже достаточно много крови, но сейчас ей показалось, что это его кровь. Предвидение? Но она в такие вещи не верила. Тем не менее дыхание у нее перехватило и сердце застучало как бешеное. Она вдруг поняла, что смотрит на Джона Ганна сквозь слезы. Он был совсем рядом, но контур лица расплывался как в тумане.
— Все в порядке, — тихо сказал он, — это ведь только вино.
Опираясь на трость, он опустился на колено и стал собирать осколки. И тут же порезался. Его кровь смешалась с вином. Джон Ганн пробормотал сквозь зубы нечто вроде ругательства, и это вывело ее из транса.
— Об уборке мы позаботимся потом, — сказала Аннетта, подавая ему руку, чтобы помочь подняться. Кровь из пореза уже текла тише. — Сейчас принесу что-нибудь, руку надо забинтовать.
Вместо ответа он просто вытер руку о брюки.
— В этом нет никакой необходимости. Извините мою неуклюжесть. Но так действует на меня ваше присутствие.
Неужели? Эта мысль и смутила ее, и опьянила.
Он поднял руку.
— Видите? Кровь уже почти остановилась.
И, словно в доказательство правоты своих слов, он отвел локон с ее лица и пальцами погладил Аннетту по щеке. Сердце у нее забилось сильнее, и ноги стали как ватные, потому что от его прикосновения в жилах словно вспыхнуло пламя. Аннетта подняла взгляд и увидела, что в глазах его горит огонь. Зеленое пламя.
— Я буду скучать, мисс Кэри.
— Вы дадите мне знать, что у вас все в порядке?
— Постараюсь, если будет возможность.
Голос у него охрип, а пальцы все еще бродили по лицу Аннетты, словно он хотел запомнить его и на ощупь. Ее охватила дрожь. Он отошел на шаг.
— Извините. Я, кажется, не в состоянии держаться в стороне от вас.
«И я тоже не в состоянии», — ответила она мысленно.
— Что бы ни случилось, запомните: вас забыть просто невозможно, — сказал Джон Патрик.
Нет, это были не совсем те слова, которые ей хотелось бы от него услышать. Ей бы хотелось, чтобы он говорил о любви, ей хотелось услышать обещания. Но любовь и обещание были в его взгляде, и душа ее воспарила в блаженстве.
Она подошла ближе, и на мгновение ей показалось, что он снова отвернется и откажется от нее, но нет. Он наклонился и поцеловал. Крепко. Страстно. Она ответила на его поцелуи, она обнимала его, и ладони ее запутались в его волосах. От него пахло портвейном, мылом и еще каким-то особым, мужским запахом, который ее пьянил. Горячечное желание охватило ее, как жадное пламя сухую траву. Она прижалась к нему всем телом и ощутила напряженность его плоти, отчего запылала еще сильнее.
Он застонал, выругался и в следующую секунду оторвался от нее.
— Проклятие! Я не имею права.
Она выпрямилась. Прошлым вечером она бежала, Больше она не убежит.
— Нет, вы имеете это право, — сказала она, приподнялась на цыпочки и, едва касаясь губами, поцеловала его. А затем, собрав все свое достоинство, повернулась и медленно вышла.
В душе ее росла надежда. Может быть, война долго не продлится. Может быть, папе станет легче. Так и будет, если он получит обратно свою землю. Но для этого необходимо только одно: чтобы англичане победили.
А она будет молиться за их победу. И за то, чтобы к ней вернулся ее английский лейтенант.
9.
Следующие два дня Джону Патрику показались вечностью. Он чувствовал себя лучше, хотя ему было еще неимоверно трудно передвигаться без палки. Плечо тоже побаливало.
Но он по-настоящему страдал при мысли об Аннетте и ее отце. Он все-таки привязался к ним обоим. Он не ожидал, что ему доставит такое удовольствие улыбка Хью Кэри или его интерес к рассказам об Англии.
Такие чувства были ему вновь. Он долгое время не испытывал чувств, достойных уважения, существенно подрастеряв запас человечности в свою бытность на Карибах. Он больше не хотел ничего терять.
Не хотел терять Аннетту. Эти двое, отец и дочь, снова научили его любить. Джон Патрик закрыл глаза. Любить. При мысли о любви он ощутил страх, гораздо больший, чем тот, что испытывал при виде превосходящего по численности флота противника.
Ему хотелось остаться с ними. А вместо этого надо навсегда, исчезнуть из их жизни. Он уже написал Аннетте письмо и сообщил, что получил назначение в другой полк и должен немедленно явиться в Нью-Йорк. Разумеется, она будет наводить справки о Джоне Ганне в его старом полку и, конечно, ничего не обнаружит.
Он подошел к бюро, открыл ящик и положил туда письмо. Несколько часов назад приходил Ноэль, принес продовольстие и вторую английскую военную форму, на этот раз капитанскую. Она была больше, чем требовалось, и Джон Патрик мог обмотаться несколькими слоями бинта, чтобы казаться толще. Дородность, парик — и английский капитан будет мало похож на человека, чья внешность описана в расклеенных по городу объявлениях.
Ноэль ушел, предупредив: английский офицер, знавший Звездного Всадника в лицо, ходит с обыском по частным домам, даже если хозяева абсолютно лояльны англичанам. И времени остается очень мало.
Ноэль принес также новости об экипаже. Все здоровы, но их будут судить в Нью-Йорке как шпионов. Очевидно, англичане боялись слухов о предвзятом суде, если процесс начнется в Филадельфии. В городе было достаточно граждан, сохранявших нейтралитет, и суд станет сплошной показухой. В этом Джон Патрик был совершенно уверен.
Потом пришел Айви. Внешне швед всегда был спокоен, но сейчас в его холодных синих глазах светился восторг.
— Вчера вечером в гавань пришел английский корабль. Судя по численности команды, он должен добрать еще нескольких матросов на берегу и взять на борт заключенных. Послезавтра он отплывет.
Айви немного подождал, словно растягивал удовольствие, и наконец сообщил главное:
— А завтра вечером Хоу дает бал. Половина корабельной команды и офицерского состава в городе будут там присутствовать.
Джон Патрик почувствовал, как в душе шевельнулось нечто похожее на предвкушение. Он чертовски устал от неподвижного образа жизни. Несмотря на боль, которую он ощущал при движении, он был совершенно готов действовать. Только бы помочь своим и поскорее оставить дом, в котором он чувствовал себя одновременно как лев в клетке и как последний проходимец.
Да, он будет скучать по Аннетте Кэри, так скучать, как еще не приходилось никогда в жизни. Он бы никогда не поверил, что такое возможно. Она станет думать, что ему легко было с ней расстаться, раз он даже не попрощался. И никогда ей не узнать, что в его сердце она обрела пристанище навсегда. Джон Патрик тихонько выругался. Лишь бы Ноэль не узнал об этой его слабости. Он, Джон Патрик, горел как в аду. Он сам раздул это пламя.
— У нас достаточно форменных мундиров? — спросил он у Айви.
— У нас они будут. На берегу есть таверна, в которую частенько заглядывает компания морячков. Мы подсыплем им снотворного в винцо. — Айви поглядел на Джона Патрика. — А вы сами достаточно окрепли?
— Эй. Я бы мог уйти прямо сегодня вечером. Но завтра было бы лучше. Если офицеры будут на балу, это значит, что младшие чины тоже напьются. Встретимся в десять вечера. В доме к тому времени все будет тихо.
Лицо Айви посерьезнело:
— А что будет с доктором Маршем, если генерал Вашингтон опять возьмет город?
Джон Патрик тоже об этом беспокоился. Если город возьмут американские волонтеры, всем здешним роялистам не поздоровится, а ему было хорошо известно, что Вашингтон твердо намерен отвоевать Филадельфию. Если Бостон был кулаком революции, то Филадельфия — ее сердцем. Именно здесь была провозглашена Декларация Независимости.
— Уверен, что Ноэль прекрасно сознает, какая опасность ему угрожает, — ответил Джон Патрик после долгого раздумья.
По правде говоря, ему уже давно не давала покоя мысль о том, какая печальная судьба ожидает Ноэля. В сущности, это он сам поставил брата в почти безвыходное положение. Если с Ноэлем теперь случится что-нибудь плохое, он никогда себе этого не простит. И еще Аннетта, и ее отец…
Джон Патрик отмахнулся от этих мыслей и спросил:
— А как наши люди?
— Рассредоточены по городу, — ответил Айви.
Джон Патрик ходил по комнате, тренируя мышцы. Он старался не хромать, но хромоту можно было бы объяснить, если они напорются на патруль, например, раной, полученной в перестрелке с мятежниками.
— Значит, завтра вечером, — повторил он.
Айви кивнул и оглядел комнату, задержавшись взглядом на вазе со свежими цветами, украшавшей столик, на золотистых занавесках, от которых, казалось, исходит радость и тепло.
— А что вы скажете мисс Кэри?
— Что я возвращаюсь в свой полк.
— Она добрая. И хорошенькая, — осторожно заметил Айви.
— Эй, — тихо ответил Джон Патрик, — хотя я сомневаюсь, что она была бы ко мне добра, если бы знала, кто я на самом деле.
— А вы, капитан, если бы оказались на ее месте?
— Наверное, я тоже не был бы добр. Но мы никогда не узнаем, как все было бы.
Джон Патрик еще раз прошелся по комнате. Ему не хотелось думать об Аннетте Кэри. Он не мог позволить себе такой роскоши. Мысленным взором он видел выражение отчаяния на ее лице, когда она поймет, что ее предали.
Надо надеяться, что она никогда ни о чем не узнает. Да, она, возможно, ощутит чувство утраты, когда он уедет. Точно такое же, что не дает покоя ему. Черт побери, ну когда же наконец он перестанет о ней думать? Появится какой-нибудь английский офицер, станет за ней ухаживать, и она и думать забудет о Джоне Ганне. Но почему ему так отвратительна эта мысль?
Айви нахмурился.
— У меня назначена встреча с командой, — и он хотел было уйти.
— Айви.
Швед повернулся к Джону Патрику.
— Пожалуйста, будь осторожен. Ты мне нужен.
Лицо Айви вспыхнуло. Он кивнул и вышел из комнаты.
Джон Патрик продолжал мерить шагами комнату. Через двадцать четыре часа он снова взойдет на палубу корабля. Он будет свободен, как мечтал все это время, но восторга при этой мысли он не почувствовал. У него было ощущение, что он попал в ловушку. Почему? И отчего так ноет сердце?
Выходя из комнаты Кэри, он столкнулся с Аннеттой. Оба схватились за руки, чтобы помочь друг другу удержаться на ногах. Он сразу же понял, что делать этого было нельзя. Одного прикосновения к ней достаточно, чтобы все его тело вспыхнуло огнем. Он понял, что и она ощущает то же самое. Их глаза встретились, поверяя друг другу тайну желания, словно они уже стали любовниками, опасную тайну, которую он так старался скрыть.
— Позвольте вам помочь, — попросила она.
— Нет, мисс Кэри, — ответил он, смягчив сухость тона усмешкой, — вы и так много сделали для меня. Оставайтесь с вашим отцом. Может быть… завтра…
Глаза у Аннетты просияли, и она кивнула.
Но завтра ничего не будет. Он уйдет, оставив записку на столе, где просто сообщит, что его срочно вызвало командование, но он не захотел беспокоить ее ночью. Образ ее останется в его памяти: темные волосы, серо-голубые глаза. Эти глаза в пылу страсти станут, наверное, серебристыми, как ртуть.
Джон Патрик знал, что этот образ будет преследовать его еще очень долго.
Со стесненным сердцем Ноэль покормил Аристотеля и пошел к дому Кэри. Он кожей чувствовал, что завтра утром его брата там не будет. Надо надеяться, он исчезнет незамеченным.
Однако самым большим, неотступным желанием было попрощаться. Джонни может считать его предателем, но он все равно останется его братом.
Он постучал в дверь. Открыла Бетси. Лицо ее просияло при виде Ноэля.
— Как поживают мои пациенты?
— На пути к выздоровлению, да благословит их бог, — ни одного случая ночной лихорадки.
— Думаю, это все куриный бульон Селии и твой отменный уход, Бетси.
Ее улыбка стала шире, на щеках появились ямочки, и Ноэль понял, почему Мальком от Бетси без ума. Он даже стал раздражительнее, чем обычно, должно быть, его бесит то, что Айви так много времени проводит в доме Кэри.
— А как наш шотландский лейтенант? — спросил Ноэль, помолчав.
Бетси засияла еще лучезарнее:
— Лейтенант встал и уже ходит. Даже читает мистеру Хью.
Ноэль был удивлен. Джонни сказал, что виделся с Хью Кэри. Но читать ему? И это после того, как он обещал сократить свое общение с семьей Кэри до минимума?
— Замечательно! Он сейчас у себя в комнате?
Бетси кивнула.
— Он отдыхает, как вы и приказали. Мисс Аннетта велела проследить, чтобы его не беспокоили, но, думаю, она не вас имела в виду. — Она подмигнула Ноэлю: — Еще мне кажется, что он посматривает на мисс.
Черт побери его братца. Ноэль заметил, что глаза у Аннетты начинают сиять при упоминании о Джоне Ганне, но он надеялся, что все это невинный флирт. Он знал, что его брат — любимец женщин. Мало кто мог устоять перед его обаянием. Он часто менял женщин, но никогда не запятнал себя бесчестным поступком, никогда ничего не обещал ни одной молодой леди. Конечно, Джонни разбил не одно женское сердечко, и меньше всего Ноэлю хотелось, чтобы Аннетта Кэри пополнила ряды этих несчастных.
Он отдал свой плащ Бетси и молча прошел в дом.
— Сначала осмотрю лейтенанта, — наконец сказал он и направился к комнате Джонни.
Он коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел, плотно закрыв за собой дверь.
Джон сидел на кровати. На коленях у него лежал мундир, а в руке Джон держал иголку.
Джон усмехнулся:
— Мундир будет широковат, даже если я потолстею, но я его доведу до кондиции.
— Вот не знал, что у тебя есть и портновский талант, кроме всех прочих.
— Английский флот научил меня многому, и теперь я с удовольствием обращу эту науку против него.
Ноэль отметил, что у брата блестят глаза. Этот блеск ему был знаком с тех давних пор, когда мальчиком Джонни собирался объезжать особенно строптивую лошадь.
— Ты сегодня уезжаешь?
Джонни кивнул.
— Спасибо, что выправил бумаги. Они действительно превосходны. Я просто восхищен твоими неожиданными способностями.
— Ты, Джонни, не оставил мне выбора. Я не могу допустить, чтобы ты уничтожил результаты моих здешних трудов.
— Неужели это для тебя так важно?
— Да, — просто ответил Ноэль.
— Ну тогда сожалею, — Джон Патрик сказал это искренно.
Он позволил своему гневу уничтожить ту родственную близость, которую всегда испытывал по отношению к своему брату. Однако, познакомившись с Хью Кэри, он начал понимать, что вопрос убеждений и преданности той или иной стороне требует более глубокого осмысления, чем он предполагал раньше, и что он не имеет права осуждать действия кого бы то ни было, раз его собственные поступки так предосудительны.
Лицо у Ноэля стало напряженным. Он явно сдерживал свои чувства.
— Я не буду расспрашивать, когда точно ты отправляешься, но будь осторожен. Я не хочу потерять своего маленького братца.
«Давно уже не маленького», — подумал Джон Патрик. Он был на два дюйма выше Ноэля, но, сдается, брат выше его в ином отношении. Джон Патрик знал, что Ноэль жертвует своими принципами, лишь бы помочь ему.
И Джон Патрик протянул ему руку.
— Я знаю, чем ты рискуешь ради меня. И я этого не забуду.
Ноэль сжал руку брата и на какое-то мгновение, по-видимому, лишился дара речи.
Джон Патрик ослабил пожатие.
— А что ты будешь делать, когда англичане уйдут?
— А почему ты думаешь, что они уйдут?
— Они должны сгруппировать свои силы, а Нью-Йорк для них важнее, чем Филадельфия, несмотря на символическое значение этого города.
— Неужели?
— Эй. Я тут перехватил кое-какие донесения. — И Джон Патрик улыбнулся своей немного кривоватой улыбкой.
— Что же, это моя забота, не твоя, — ответил Ноэль. — Я так понимаю, что ты продолжаешь посещать Хью Кэри.
Взгляд Джона Патрика стал непроницаемым. Это нечто новое. Ноэль запомнил Джонни другим. Он всегда был как открытая книга. Но то было десять лет назад. С тех пор в нем произошли перемены, и самой разительной была та, что от Джонни исходила скрытая угроза. Ноэль знал, что брат очень искусный и опытный капитан, иначе англичане не опасались бы его до такой степени. Но он не ожидал, что его брат станет беспощадным человеком.
— Об этом меня просила Аннетта, — наконец объяснил Джон Патрик, — и я не мог ответить ей отказом.
Их взгляды встретились. Ноэль первым опустил глаза.
— Ну что ж, тогда, пожалуй, я пойду.
Джон Патрик, стоя, хмуро смотрел на брата.
— Если Вашингтон снова возьмет Филадельфию, убирайся отсюда к черту.
— Пожалуй. Но, возможно, я и останусь.
— Черт возьми, Ноэль. Тебя же все знают. Не будь дураком.
— Посмотрите, кто мне дает советы. Лично я не могу представить себе большей глупости, чем плавание по Делаверу мимо берегов, охраняемых английским военным морским патрулем.
У Джонни вдруг стал виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки, которого схватили за руку, когда он залез в банку с вареньем. Прежнее жесткое выражение лица смягчилось. Ноэлю хотелось именно таким запомнить его на прощание.
— Доброго тебе здоровья и удачи, — сказал он и вышел из комнаты.
Джон Патрик был совершенно готов покинуть дом Кэри. Хотя расставаться с Аннеттой было невыносимо тяжело. Она нравилась ему по-настоящему. Ему нравились ее улыбка, ее ум, нравились даже сердитый блеск в глазах и упрямая складка губ. Его чувство не исчерпывалось плотским желанием, оно было глубже. Впервые за десять лет он ощутил некое умиротворение, но такое бывало с ним только в ее присутствии.
Тем не менее они враги. Это чертовски удачно, что он сегодня вечером уйдет.
Он взял письмо, которое так тщательно подготовил, и добавил несколько строчек. Он хочет выразить семейству Кэри глубокую признательность за уход и внимание, но он даже не намекнул на возможность новой встречи, лишь подписался: «С уважением, Джон Ганн». И положил письмо на стол.
Минуты тянулись как часы. Каждый звук, каждый легкий шум взвинчивали нервы до предела. Он никогда не умел ждать. Особенно сейчас. От него зависит так много сейчас. Жизни матросов. Жизнь брата. Может быть, даже жизни отца и дочери Кэри. Если англичане дознаются, что Кэри давали в своем доме приют беглому пирату, которого солдаты так рьяно искали, этой семье несдобровать.
Наконец раздался стук, которого он так ждал, особый условный сигнал Айви. Джон Патрик открыл дверь великану-шведу, одетому, как всегда, в грубую, видавшую виды одежду.
— Мы готовы, кэп. Сэмюеле и еще двое ждут снаружи с лошадью под седлом.
Джон Патрик кивнул:
— Хорошо. Нужные бумаги со мной.
И Айви улыбнулся, что случалось весьма редко.
Джон Патрик хотел бы ответить тем же, но рискованная игра внезапно потеряла свою прелесть. Вместо азарта он ощущал непонятную тоску. Но он должен вызволить людей, которые ему доверяют. Он уже взял капитанский мундир, чтобы переодеться, как вдруг в коридоре послышались шаги, и Джон Патрик жестом подозвал к себе Айви.
Стук в дверь. Аннетта? Он затаил дыхание, надеясь, что она уйдет, не желая нарушать его покой. Но постучали вновь, уже громче, и он понял, что Аннетта не одна.
Айви вытащил из-за пояса пистолет. И встал так, чтобы дверь, открывшись, заслонила его. Сердце Джона Патрика билось так, словно вот-вот выскочит из груди. Слишком много жизней теперь зависит от того, как ему повезет.
Он услышал, как поворачивается дверная ручка, и сел на кровать. Тот, кто войдет, увидит его, а не Айви. Рядом с собой он положил пистолет и портупею, прикрыв их пледом.
Дверь отворилась. Двое мужчин — морской лейтенант, англичанин в синем мундире и армейский сержант в красном — остались у порога. В комнату вошла Аннетта. Джон Патрик сразу же узнал одного из мужчин. И тот узнал Джона Патрика. Ничего не подозревая, Аннетта извиняющимся тоном начала:
Но он по-настоящему страдал при мысли об Аннетте и ее отце. Он все-таки привязался к ним обоим. Он не ожидал, что ему доставит такое удовольствие улыбка Хью Кэри или его интерес к рассказам об Англии.
Такие чувства были ему вновь. Он долгое время не испытывал чувств, достойных уважения, существенно подрастеряв запас человечности в свою бытность на Карибах. Он больше не хотел ничего терять.
Не хотел терять Аннетту. Эти двое, отец и дочь, снова научили его любить. Джон Патрик закрыл глаза. Любить. При мысли о любви он ощутил страх, гораздо больший, чем тот, что испытывал при виде превосходящего по численности флота противника.
Ему хотелось остаться с ними. А вместо этого надо навсегда, исчезнуть из их жизни. Он уже написал Аннетте письмо и сообщил, что получил назначение в другой полк и должен немедленно явиться в Нью-Йорк. Разумеется, она будет наводить справки о Джоне Ганне в его старом полку и, конечно, ничего не обнаружит.
Он подошел к бюро, открыл ящик и положил туда письмо. Несколько часов назад приходил Ноэль, принес продовольстие и вторую английскую военную форму, на этот раз капитанскую. Она была больше, чем требовалось, и Джон Патрик мог обмотаться несколькими слоями бинта, чтобы казаться толще. Дородность, парик — и английский капитан будет мало похож на человека, чья внешность описана в расклеенных по городу объявлениях.
Ноэль ушел, предупредив: английский офицер, знавший Звездного Всадника в лицо, ходит с обыском по частным домам, даже если хозяева абсолютно лояльны англичанам. И времени остается очень мало.
Ноэль принес также новости об экипаже. Все здоровы, но их будут судить в Нью-Йорке как шпионов. Очевидно, англичане боялись слухов о предвзятом суде, если процесс начнется в Филадельфии. В городе было достаточно граждан, сохранявших нейтралитет, и суд станет сплошной показухой. В этом Джон Патрик был совершенно уверен.
Потом пришел Айви. Внешне швед всегда был спокоен, но сейчас в его холодных синих глазах светился восторг.
— Вчера вечером в гавань пришел английский корабль. Судя по численности команды, он должен добрать еще нескольких матросов на берегу и взять на борт заключенных. Послезавтра он отплывет.
Айви немного подождал, словно растягивал удовольствие, и наконец сообщил главное:
— А завтра вечером Хоу дает бал. Половина корабельной команды и офицерского состава в городе будут там присутствовать.
Джон Патрик почувствовал, как в душе шевельнулось нечто похожее на предвкушение. Он чертовски устал от неподвижного образа жизни. Несмотря на боль, которую он ощущал при движении, он был совершенно готов действовать. Только бы помочь своим и поскорее оставить дом, в котором он чувствовал себя одновременно как лев в клетке и как последний проходимец.
Да, он будет скучать по Аннетте Кэри, так скучать, как еще не приходилось никогда в жизни. Он бы никогда не поверил, что такое возможно. Она станет думать, что ему легко было с ней расстаться, раз он даже не попрощался. И никогда ей не узнать, что в его сердце она обрела пристанище навсегда. Джон Патрик тихонько выругался. Лишь бы Ноэль не узнал об этой его слабости. Он, Джон Патрик, горел как в аду. Он сам раздул это пламя.
— У нас достаточно форменных мундиров? — спросил он у Айви.
— У нас они будут. На берегу есть таверна, в которую частенько заглядывает компания морячков. Мы подсыплем им снотворного в винцо. — Айви поглядел на Джона Патрика. — А вы сами достаточно окрепли?
— Эй. Я бы мог уйти прямо сегодня вечером. Но завтра было бы лучше. Если офицеры будут на балу, это значит, что младшие чины тоже напьются. Встретимся в десять вечера. В доме к тому времени все будет тихо.
Лицо Айви посерьезнело:
— А что будет с доктором Маршем, если генерал Вашингтон опять возьмет город?
Джон Патрик тоже об этом беспокоился. Если город возьмут американские волонтеры, всем здешним роялистам не поздоровится, а ему было хорошо известно, что Вашингтон твердо намерен отвоевать Филадельфию. Если Бостон был кулаком революции, то Филадельфия — ее сердцем. Именно здесь была провозглашена Декларация Независимости.
— Уверен, что Ноэль прекрасно сознает, какая опасность ему угрожает, — ответил Джон Патрик после долгого раздумья.
По правде говоря, ему уже давно не давала покоя мысль о том, какая печальная судьба ожидает Ноэля. В сущности, это он сам поставил брата в почти безвыходное положение. Если с Ноэлем теперь случится что-нибудь плохое, он никогда себе этого не простит. И еще Аннетта, и ее отец…
Джон Патрик отмахнулся от этих мыслей и спросил:
— А как наши люди?
— Рассредоточены по городу, — ответил Айви.
Джон Патрик ходил по комнате, тренируя мышцы. Он старался не хромать, но хромоту можно было бы объяснить, если они напорются на патруль, например, раной, полученной в перестрелке с мятежниками.
— Значит, завтра вечером, — повторил он.
Айви кивнул и оглядел комнату, задержавшись взглядом на вазе со свежими цветами, украшавшей столик, на золотистых занавесках, от которых, казалось, исходит радость и тепло.
— А что вы скажете мисс Кэри?
— Что я возвращаюсь в свой полк.
— Она добрая. И хорошенькая, — осторожно заметил Айви.
— Эй, — тихо ответил Джон Патрик, — хотя я сомневаюсь, что она была бы ко мне добра, если бы знала, кто я на самом деле.
— А вы, капитан, если бы оказались на ее месте?
— Наверное, я тоже не был бы добр. Но мы никогда не узнаем, как все было бы.
Джон Патрик еще раз прошелся по комнате. Ему не хотелось думать об Аннетте Кэри. Он не мог позволить себе такой роскоши. Мысленным взором он видел выражение отчаяния на ее лице, когда она поймет, что ее предали.
Надо надеяться, что она никогда ни о чем не узнает. Да, она, возможно, ощутит чувство утраты, когда он уедет. Точно такое же, что не дает покоя ему. Черт побери, ну когда же наконец он перестанет о ней думать? Появится какой-нибудь английский офицер, станет за ней ухаживать, и она и думать забудет о Джоне Ганне. Но почему ему так отвратительна эта мысль?
Айви нахмурился.
— У меня назначена встреча с командой, — и он хотел было уйти.
— Айви.
Швед повернулся к Джону Патрику.
— Пожалуйста, будь осторожен. Ты мне нужен.
Лицо Айви вспыхнуло. Он кивнул и вышел из комнаты.
Джон Патрик продолжал мерить шагами комнату. Через двадцать четыре часа он снова взойдет на палубу корабля. Он будет свободен, как мечтал все это время, но восторга при этой мысли он не почувствовал. У него было ощущение, что он попал в ловушку. Почему? И отчего так ноет сердце?
* * *
Следующий день прошел гораздо быстрее, чем Джон Патрик мог ожидать. Он нанес последний визит Хью Кэри, молча с ним попрощавшись. Поразительно, как много этот монархист стал для него значить.Выходя из комнаты Кэри, он столкнулся с Аннеттой. Оба схватились за руки, чтобы помочь друг другу удержаться на ногах. Он сразу же понял, что делать этого было нельзя. Одного прикосновения к ней достаточно, чтобы все его тело вспыхнуло огнем. Он понял, что и она ощущает то же самое. Их глаза встретились, поверяя друг другу тайну желания, словно они уже стали любовниками, опасную тайну, которую он так старался скрыть.
— Позвольте вам помочь, — попросила она.
— Нет, мисс Кэри, — ответил он, смягчив сухость тона усмешкой, — вы и так много сделали для меня. Оставайтесь с вашим отцом. Может быть… завтра…
Глаза у Аннетты просияли, и она кивнула.
Но завтра ничего не будет. Он уйдет, оставив записку на столе, где просто сообщит, что его срочно вызвало командование, но он не захотел беспокоить ее ночью. Образ ее останется в его памяти: темные волосы, серо-голубые глаза. Эти глаза в пылу страсти станут, наверное, серебристыми, как ртуть.
Джон Патрик знал, что этот образ будет преследовать его еще очень долго.
* * *
Ноэль знал, что сегодня ночью Джон Патрик выполнит задуманное. Завтра поздно вечером с начавшимся приливом английский корабль отправится в плавание. То, что генерал Хоу устраивает большой бал, было Звездному Всаднику только на руку.Со стесненным сердцем Ноэль покормил Аристотеля и пошел к дому Кэри. Он кожей чувствовал, что завтра утром его брата там не будет. Надо надеяться, он исчезнет незамеченным.
Однако самым большим, неотступным желанием было попрощаться. Джонни может считать его предателем, но он все равно останется его братом.
Он постучал в дверь. Открыла Бетси. Лицо ее просияло при виде Ноэля.
— Как поживают мои пациенты?
— На пути к выздоровлению, да благословит их бог, — ни одного случая ночной лихорадки.
— Думаю, это все куриный бульон Селии и твой отменный уход, Бетси.
Ее улыбка стала шире, на щеках появились ямочки, и Ноэль понял, почему Мальком от Бетси без ума. Он даже стал раздражительнее, чем обычно, должно быть, его бесит то, что Айви так много времени проводит в доме Кэри.
— А как наш шотландский лейтенант? — спросил Ноэль, помолчав.
Бетси засияла еще лучезарнее:
— Лейтенант встал и уже ходит. Даже читает мистеру Хью.
Ноэль был удивлен. Джонни сказал, что виделся с Хью Кэри. Но читать ему? И это после того, как он обещал сократить свое общение с семьей Кэри до минимума?
— Замечательно! Он сейчас у себя в комнате?
Бетси кивнула.
— Он отдыхает, как вы и приказали. Мисс Аннетта велела проследить, чтобы его не беспокоили, но, думаю, она не вас имела в виду. — Она подмигнула Ноэлю: — Еще мне кажется, что он посматривает на мисс.
Черт побери его братца. Ноэль заметил, что глаза у Аннетты начинают сиять при упоминании о Джоне Ганне, но он надеялся, что все это невинный флирт. Он знал, что его брат — любимец женщин. Мало кто мог устоять перед его обаянием. Он часто менял женщин, но никогда не запятнал себя бесчестным поступком, никогда ничего не обещал ни одной молодой леди. Конечно, Джонни разбил не одно женское сердечко, и меньше всего Ноэлю хотелось, чтобы Аннетта Кэри пополнила ряды этих несчастных.
Он отдал свой плащ Бетси и молча прошел в дом.
— Сначала осмотрю лейтенанта, — наконец сказал он и направился к комнате Джонни.
Он коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел, плотно закрыв за собой дверь.
Джон сидел на кровати. На коленях у него лежал мундир, а в руке Джон держал иголку.
Джон усмехнулся:
— Мундир будет широковат, даже если я потолстею, но я его доведу до кондиции.
— Вот не знал, что у тебя есть и портновский талант, кроме всех прочих.
— Английский флот научил меня многому, и теперь я с удовольствием обращу эту науку против него.
Ноэль отметил, что у брата блестят глаза. Этот блеск ему был знаком с тех давних пор, когда мальчиком Джонни собирался объезжать особенно строптивую лошадь.
— Ты сегодня уезжаешь?
Джонни кивнул.
— Спасибо, что выправил бумаги. Они действительно превосходны. Я просто восхищен твоими неожиданными способностями.
— Ты, Джонни, не оставил мне выбора. Я не могу допустить, чтобы ты уничтожил результаты моих здешних трудов.
— Неужели это для тебя так важно?
— Да, — просто ответил Ноэль.
— Ну тогда сожалею, — Джон Патрик сказал это искренно.
Он позволил своему гневу уничтожить ту родственную близость, которую всегда испытывал по отношению к своему брату. Однако, познакомившись с Хью Кэри, он начал понимать, что вопрос убеждений и преданности той или иной стороне требует более глубокого осмысления, чем он предполагал раньше, и что он не имеет права осуждать действия кого бы то ни было, раз его собственные поступки так предосудительны.
Лицо у Ноэля стало напряженным. Он явно сдерживал свои чувства.
— Я не буду расспрашивать, когда точно ты отправляешься, но будь осторожен. Я не хочу потерять своего маленького братца.
«Давно уже не маленького», — подумал Джон Патрик. Он был на два дюйма выше Ноэля, но, сдается, брат выше его в ином отношении. Джон Патрик знал, что Ноэль жертвует своими принципами, лишь бы помочь ему.
И Джон Патрик протянул ему руку.
— Я знаю, чем ты рискуешь ради меня. И я этого не забуду.
Ноэль сжал руку брата и на какое-то мгновение, по-видимому, лишился дара речи.
Джон Патрик ослабил пожатие.
— А что ты будешь делать, когда англичане уйдут?
— А почему ты думаешь, что они уйдут?
— Они должны сгруппировать свои силы, а Нью-Йорк для них важнее, чем Филадельфия, несмотря на символическое значение этого города.
— Неужели?
— Эй. Я тут перехватил кое-какие донесения. — И Джон Патрик улыбнулся своей немного кривоватой улыбкой.
— Что же, это моя забота, не твоя, — ответил Ноэль. — Я так понимаю, что ты продолжаешь посещать Хью Кэри.
Взгляд Джона Патрика стал непроницаемым. Это нечто новое. Ноэль запомнил Джонни другим. Он всегда был как открытая книга. Но то было десять лет назад. С тех пор в нем произошли перемены, и самой разительной была та, что от Джонни исходила скрытая угроза. Ноэль знал, что брат очень искусный и опытный капитан, иначе англичане не опасались бы его до такой степени. Но он не ожидал, что его брат станет беспощадным человеком.
— Об этом меня просила Аннетта, — наконец объяснил Джон Патрик, — и я не мог ответить ей отказом.
Их взгляды встретились. Ноэль первым опустил глаза.
— Ну что ж, тогда, пожалуй, я пойду.
Джон Патрик, стоя, хмуро смотрел на брата.
— Если Вашингтон снова возьмет Филадельфию, убирайся отсюда к черту.
— Пожалуй. Но, возможно, я и останусь.
— Черт возьми, Ноэль. Тебя же все знают. Не будь дураком.
— Посмотрите, кто мне дает советы. Лично я не могу представить себе большей глупости, чем плавание по Делаверу мимо берегов, охраняемых английским военным морским патрулем.
У Джонни вдруг стал виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки, которого схватили за руку, когда он залез в банку с вареньем. Прежнее жесткое выражение лица смягчилось. Ноэлю хотелось именно таким запомнить его на прощание.
— Доброго тебе здоровья и удачи, — сказал он и вышел из комнаты.
Джон Патрик был совершенно готов покинуть дом Кэри. Хотя расставаться с Аннеттой было невыносимо тяжело. Она нравилась ему по-настоящему. Ему нравились ее улыбка, ее ум, нравились даже сердитый блеск в глазах и упрямая складка губ. Его чувство не исчерпывалось плотским желанием, оно было глубже. Впервые за десять лет он ощутил некое умиротворение, но такое бывало с ним только в ее присутствии.
Тем не менее они враги. Это чертовски удачно, что он сегодня вечером уйдет.
Он взял письмо, которое так тщательно подготовил, и добавил несколько строчек. Он хочет выразить семейству Кэри глубокую признательность за уход и внимание, но он даже не намекнул на возможность новой встречи, лишь подписался: «С уважением, Джон Ганн». И положил письмо на стол.
Минуты тянулись как часы. Каждый звук, каждый легкий шум взвинчивали нервы до предела. Он никогда не умел ждать. Особенно сейчас. От него зависит так много сейчас. Жизни матросов. Жизнь брата. Может быть, даже жизни отца и дочери Кэри. Если англичане дознаются, что Кэри давали в своем доме приют беглому пирату, которого солдаты так рьяно искали, этой семье несдобровать.
Наконец раздался стук, которого он так ждал, особый условный сигнал Айви. Джон Патрик открыл дверь великану-шведу, одетому, как всегда, в грубую, видавшую виды одежду.
— Мы готовы, кэп. Сэмюеле и еще двое ждут снаружи с лошадью под седлом.
Джон Патрик кивнул:
— Хорошо. Нужные бумаги со мной.
И Айви улыбнулся, что случалось весьма редко.
Джон Патрик хотел бы ответить тем же, но рискованная игра внезапно потеряла свою прелесть. Вместо азарта он ощущал непонятную тоску. Но он должен вызволить людей, которые ему доверяют. Он уже взял капитанский мундир, чтобы переодеться, как вдруг в коридоре послышались шаги, и Джон Патрик жестом подозвал к себе Айви.
Стук в дверь. Аннетта? Он затаил дыхание, надеясь, что она уйдет, не желая нарушать его покой. Но постучали вновь, уже громче, и он понял, что Аннетта не одна.
Айви вытащил из-за пояса пистолет. И встал так, чтобы дверь, открывшись, заслонила его. Сердце Джона Патрика билось так, словно вот-вот выскочит из груди. Слишком много жизней теперь зависит от того, как ему повезет.
Он услышал, как поворачивается дверная ручка, и сел на кровать. Тот, кто войдет, увидит его, а не Айви. Рядом с собой он положил пистолет и портупею, прикрыв их пледом.
Дверь отворилась. Двое мужчин — морской лейтенант, англичанин в синем мундире и армейский сержант в красном — остались у порога. В комнату вошла Аннетта. Джон Патрик сразу же узнал одного из мужчин. И тот узнал Джона Патрика. Ничего не подозревая, Аннетта извиняющимся тоном начала: