Страница:
Брат принялся чиркать кремнем по огниву, пытаясь зажечь свечу, но Нино оборвал его, посоветовав взять уголек из печи снаружи. Тот вернулся через несколько секунд, прикрывая рукой трепещущий огонек свечи. Свет был тусклым, но достаточным, чтобы осветить крохотную хижину. Хозяйка, черноглазая толстушка, сидела на соломенном матрасе в углу. Она скрестила на груди руки, словно стараясь прикрыть наготу, хотя была одета во фланелевую ночную рубашку, доходившую ей до подбородка. Возле нее скрючилась старуха, видимо, мать Нино. Лицо ее было темным и морщинистым, как скорлупа каштанового ореха. В испуге она перебирала заскорузлыми руками старенькие четки. В другом углу стоял, довольно шамкая, козел, который вдруг принялся мочиться, распространяя вокруг неописуемые ароматы.
Нино оказался темноволосым и коренастым. Его открытое лицо покрывали слой копоти и густая щетина, глаза были налиты кровью. На нем были черные вельветовые штаны и, несмотря на жару, толстый вязаный жилет. Похоже, что он, как говорят моряки, поступал по принципу «как хожу, так и сплю», если не считать вельветовой куртки, лежащей на одном из стульев. Черный вельвет — рабочая форма углежогов-карбонайо.
— А где дети, Нино? — спросил Рэймидж.
— Отправил их погостить к сестре в Орбетелло.
— Правильно, в такое время там они будут в большей безопасности.
Нино попался в расставленную ловушку:
— Я тоже так думаю, — ответил он.
— Ну так что насчет глоточка вина, Нино?
— Конечно, комманданте, прошу прощения, — сказал Нино, — просто нам не часто приходится встречать гостей в такой поздний час.
— А днем?
Итальянец не ответил. Взяв со стула куртку, он передал ее жене.
— Не присядете ли, комманданте? Мы люди бедные, и у нас не найдется стула для вашего спутника.
Рэймидж сел. Пока Нино звенел бутылками в дальнем углу комнаты, его брат достал со стропил круг сыра и остатки колбасы.
— Хлеба нет, — развел он руками.
Потом достал из кармана раскладной нож, раскрыл его, вытер изогнутое лезвие о штаны и отрезал два куска сыра и несколько колечек колбасы. Нино тем временем стер полой куртки пыль с двух винных бутылок.
— Это вино моего брата, из окрестностей Порто-Эрколе, — заявил Нино, предлагая каждому из гостей по бутылке.
Внезапно снаружи раздался хриплый крик. Джексон, с кортиком наизготовку, подскочил к двери и закричал:
— Дьявол, что это?
Нино во весь голос рассмеялся, и, предупреждая вопрос Джексона, сказал:
— Ну теперь я точно знаю, что вы не французские солдаты! Это же мой осел!
Рэймидж тоже засмеялся: на мгновение встревожившись, он почти тут же узнал этот звук. Джексону, проведшему жизнь в море, скорее всего никогда не приходилось слышать этот пронзительный хриплый рев, который издает самое ценное имущество крестьянина — его somaro.
— Все в порядке, Джексон, это всего лишь осел.
— Бог мой, а я подумал, кого-то пытаются задушить!
— Хитрая уловка: Нино уверен, что французский солдат сразу же узнал бы этот звук.
Вдруг Рэймидж вспомнил слова, оброненные Джексоном ранее.
— Если ты жил в лесах, то почему тебе незнаком крик осла?
— Сэр! У нас были лошади, а не эти проклятые мулы, — презрительно фыркнул Джексон.
Рэймидж отхлебнул глоток вина. Нино внимательно наблюдал за ним, в эту секунду его более интересовало, какое заключение вынесет гость о вине, чем цель его полночного визита.
— Неплохо, Нино, очень неплохо. Давненько не пробовал ничего подобного. Давненько… — повторил он, рассчитывая, что это вызовет расспросы со стороны Нино.
— Вы хорошо говорите по-итальянски, комманданте.
— До поступления на флот я много лет жил в Италии.
— В Тоскане, без сомнения.
— Да — в Сиене, по большей части. И в Вольтерре.
— Вместе с друзьями, наверное?
— Нет, с родителями. Но у меня много друзей здесь.
— Правда? — вежливо поинтересовался Нино. Потом, будто удовлетворившись расспросами, продолжил, — комманданте спрашивал про неких знатных особ, как я припоминаю?
Можно ли доверять этим крестьянам, даже теперь? Рэймидж решил рискнуть, в противном случае вежливая беседа могла затянуться на всю ночь.
— Нино, ты мне кажешься человеком честным. Аллора, [15]я доверяю тебе и буду с тобой откровенен. Если не сможешь помочь, то хотя бы не выдавай меня. Мой адмирал послал меня не убивать, не лишать людей жизни, а напротив, спасти их.
Оба брата наблюдали за ним, не пропуская ни единого звука. Рэймидж заметил, что пытается пояснить свои слова с помощью рук: удивительно, как трудно говорить на итальянском, не прибегая к жестикуляции.
Пламя свечи затрепетало, так как дерюгу, которой было завешено крохотное окно, сняли, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха. Не достаточно, конечно, Боже правый, чтобы избавиться от козлиного духа, запахов вина, мочи, пота и сыра, но достаточно, чтобы заставить заплясать огонек свечи. По лицам братьев забегали тени, а свойственное крестьянам безразличное выражение не позволяло угадать, о чем они думают.
— Мой адмирал сказал мне (маленькое преувеличение будет здесь простительно, подумал Рэймидж), что по меньшей мере пять знатных дворян сумели сбежать, когда французы вошли в Леггорн. Мой адмирал сказал также, что среди них есть женщина, очень известная дама, которая много чего знает о таких вещах как алебастр…
Он прервался, полагая, что если эти двое знают про алебастровые копи у Вольтерры, это даст им понять, что он имеет в виду маркизу. В таком случае они быстрее начнут доверять ему.
Нино кивнул, что, впрочем, могло означать, что он допускает существование дамы, знающей толк в алебастре, но не обязательно то, что сам знаком с ней.
— Нино, сказу открыто: у тебя нет оснований доверять мне, поэтому я не прошу тебя отвести меня к этим людям.
— Где находится корабль комманданте?
— Там, — ответил Рэймидж, указывая в сторону моря, — вне досягаемости для глаз французов.
— Вы прибыли на лодке?
— Да.
— В волосах у комманданте я вижу сгусток засохшей крови, или что это?
— Да, это кровь: был бой и французы меня ранили.
— Может, моя жена перевяжет вас, комманданте?
— Нет, — сказал Рэймидж, слишком быстро, чтобы соблюсти правила приличия. — Нет, спасибо, нет необходимости, я сам справлюсь. А теперь, — произнес он, давая понять, что желает покончить с этой темой, — повторю, что не прошу отвести меня к этим людям, а только передать им сообщение.
— Если в наших силах будет оказать услугу комманданте, передав сообщение тем, кому он желает передать его, — Нино выражался крайне осторожно, избегая допущения, что ему что-нибудь известно, — то необходимо, чтобы это сообщение было на итальянском.
— Само собой разумеется, — ответил Рэймидж, принимая уклончивую манеру разговора, предложенную Нино, — Сообщение, о котором я веду речь, будет адресовано даме, понимающей в алебастре, и говориться в нем будет о том, что прибыли англичане с целью взять ее саму и ее друзей в путешествие. А чтобы убедить эту даму, а также дать ей возможность установить личность английского офицера, скажите ей, что когда он был мальчиком, она учила его цитировать Данте на итальянском, и сердилась на его скверное произношение. А еще она говорила этому мальчику, что из всего написанного Данте, прежде всего ему стоит запомнить одну строку: « L'amor che muove il sole e l’altre stelle» — «Любовь, что движет солнце и светила». [16]
Нино повторил последнюю фразу.
— А что, этот человек, Данте, действительно так написал?
Рэймидж кивнул.
— Красиво, — произнес брат Нино, впервые приняв участие в разговоре. — Но почему дама злилась на ваше произношение, комманданте? Вы говорите как настоящий тосканец.
— Сейчас да, но тогда я был маленьким мальчиком, только учившимся языку.
— Что до сообщения, комманданте, думаю, оно может быть передано. Где вам будет удобно подождать?
— Где скажете. Мой клинок остался снаружи, и вы можете взять его и кортик моего спутника, и спрятать их где сочтете нужным.
Похоже, Нино принял решение.
— Комманданте, — начал он, — вы и ваш спутник устали. Возможно, вы пока поспите здесь, — Нино махнул рукой в сторону матрасов, — мне, тем временем, придется сделать кое-какую работу. Моему брату делать нечего, так что он останется здесь.
Рэймидж и Джексон растянулись на матрасах. Старуха всхлипнула: глаза ее слезились, и ее давно перестало интересовать в жизни все, кроме еды и сна. Жена Нино успокаивающе зашептала ей что-то.
Брат поставил свечу в угол, за ящик, и завесил курткой так, чтобы скрыть большую часть света. Рэймидж неожиданно осознал, насколько он устал. Рана на затылке ныла. За секунду перед тем, как провалится в беспробудный сон, внутри него шевельнулся страх: он доверился этим крестьянам, а что, если следующий стук в дверь возвестит о прибытии настоящих французских солдат?
Глава 7
Нино оказался темноволосым и коренастым. Его открытое лицо покрывали слой копоти и густая щетина, глаза были налиты кровью. На нем были черные вельветовые штаны и, несмотря на жару, толстый вязаный жилет. Похоже, что он, как говорят моряки, поступал по принципу «как хожу, так и сплю», если не считать вельветовой куртки, лежащей на одном из стульев. Черный вельвет — рабочая форма углежогов-карбонайо.
— А где дети, Нино? — спросил Рэймидж.
— Отправил их погостить к сестре в Орбетелло.
— Правильно, в такое время там они будут в большей безопасности.
Нино попался в расставленную ловушку:
— Я тоже так думаю, — ответил он.
— Ну так что насчет глоточка вина, Нино?
— Конечно, комманданте, прошу прощения, — сказал Нино, — просто нам не часто приходится встречать гостей в такой поздний час.
— А днем?
Итальянец не ответил. Взяв со стула куртку, он передал ее жене.
— Не присядете ли, комманданте? Мы люди бедные, и у нас не найдется стула для вашего спутника.
Рэймидж сел. Пока Нино звенел бутылками в дальнем углу комнаты, его брат достал со стропил круг сыра и остатки колбасы.
— Хлеба нет, — развел он руками.
Потом достал из кармана раскладной нож, раскрыл его, вытер изогнутое лезвие о штаны и отрезал два куска сыра и несколько колечек колбасы. Нино тем временем стер полой куртки пыль с двух винных бутылок.
— Это вино моего брата, из окрестностей Порто-Эрколе, — заявил Нино, предлагая каждому из гостей по бутылке.
Внезапно снаружи раздался хриплый крик. Джексон, с кортиком наизготовку, подскочил к двери и закричал:
— Дьявол, что это?
Нино во весь голос рассмеялся, и, предупреждая вопрос Джексона, сказал:
— Ну теперь я точно знаю, что вы не французские солдаты! Это же мой осел!
Рэймидж тоже засмеялся: на мгновение встревожившись, он почти тут же узнал этот звук. Джексону, проведшему жизнь в море, скорее всего никогда не приходилось слышать этот пронзительный хриплый рев, который издает самое ценное имущество крестьянина — его somaro.
— Все в порядке, Джексон, это всего лишь осел.
— Бог мой, а я подумал, кого-то пытаются задушить!
— Хитрая уловка: Нино уверен, что французский солдат сразу же узнал бы этот звук.
Вдруг Рэймидж вспомнил слова, оброненные Джексоном ранее.
— Если ты жил в лесах, то почему тебе незнаком крик осла?
— Сэр! У нас были лошади, а не эти проклятые мулы, — презрительно фыркнул Джексон.
Рэймидж отхлебнул глоток вина. Нино внимательно наблюдал за ним, в эту секунду его более интересовало, какое заключение вынесет гость о вине, чем цель его полночного визита.
— Неплохо, Нино, очень неплохо. Давненько не пробовал ничего подобного. Давненько… — повторил он, рассчитывая, что это вызовет расспросы со стороны Нино.
— Вы хорошо говорите по-итальянски, комманданте.
— До поступления на флот я много лет жил в Италии.
— В Тоскане, без сомнения.
— Да — в Сиене, по большей части. И в Вольтерре.
— Вместе с друзьями, наверное?
— Нет, с родителями. Но у меня много друзей здесь.
— Правда? — вежливо поинтересовался Нино. Потом, будто удовлетворившись расспросами, продолжил, — комманданте спрашивал про неких знатных особ, как я припоминаю?
Можно ли доверять этим крестьянам, даже теперь? Рэймидж решил рискнуть, в противном случае вежливая беседа могла затянуться на всю ночь.
— Нино, ты мне кажешься человеком честным. Аллора, [15]я доверяю тебе и буду с тобой откровенен. Если не сможешь помочь, то хотя бы не выдавай меня. Мой адмирал послал меня не убивать, не лишать людей жизни, а напротив, спасти их.
Оба брата наблюдали за ним, не пропуская ни единого звука. Рэймидж заметил, что пытается пояснить свои слова с помощью рук: удивительно, как трудно говорить на итальянском, не прибегая к жестикуляции.
Пламя свечи затрепетало, так как дерюгу, которой было завешено крохотное окно, сняли, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха. Не достаточно, конечно, Боже правый, чтобы избавиться от козлиного духа, запахов вина, мочи, пота и сыра, но достаточно, чтобы заставить заплясать огонек свечи. По лицам братьев забегали тени, а свойственное крестьянам безразличное выражение не позволяло угадать, о чем они думают.
— Мой адмирал сказал мне (маленькое преувеличение будет здесь простительно, подумал Рэймидж), что по меньшей мере пять знатных дворян сумели сбежать, когда французы вошли в Леггорн. Мой адмирал сказал также, что среди них есть женщина, очень известная дама, которая много чего знает о таких вещах как алебастр…
Он прервался, полагая, что если эти двое знают про алебастровые копи у Вольтерры, это даст им понять, что он имеет в виду маркизу. В таком случае они быстрее начнут доверять ему.
Нино кивнул, что, впрочем, могло означать, что он допускает существование дамы, знающей толк в алебастре, но не обязательно то, что сам знаком с ней.
— Нино, сказу открыто: у тебя нет оснований доверять мне, поэтому я не прошу тебя отвести меня к этим людям.
— Где находится корабль комманданте?
— Там, — ответил Рэймидж, указывая в сторону моря, — вне досягаемости для глаз французов.
— Вы прибыли на лодке?
— Да.
— В волосах у комманданте я вижу сгусток засохшей крови, или что это?
— Да, это кровь: был бой и французы меня ранили.
— Может, моя жена перевяжет вас, комманданте?
— Нет, — сказал Рэймидж, слишком быстро, чтобы соблюсти правила приличия. — Нет, спасибо, нет необходимости, я сам справлюсь. А теперь, — произнес он, давая понять, что желает покончить с этой темой, — повторю, что не прошу отвести меня к этим людям, а только передать им сообщение.
— Если в наших силах будет оказать услугу комманданте, передав сообщение тем, кому он желает передать его, — Нино выражался крайне осторожно, избегая допущения, что ему что-нибудь известно, — то необходимо, чтобы это сообщение было на итальянском.
— Само собой разумеется, — ответил Рэймидж, принимая уклончивую манеру разговора, предложенную Нино, — Сообщение, о котором я веду речь, будет адресовано даме, понимающей в алебастре, и говориться в нем будет о том, что прибыли англичане с целью взять ее саму и ее друзей в путешествие. А чтобы убедить эту даму, а также дать ей возможность установить личность английского офицера, скажите ей, что когда он был мальчиком, она учила его цитировать Данте на итальянском, и сердилась на его скверное произношение. А еще она говорила этому мальчику, что из всего написанного Данте, прежде всего ему стоит запомнить одну строку: « L'amor che muove il sole e l’altre stelle» — «Любовь, что движет солнце и светила». [16]
Нино повторил последнюю фразу.
— А что, этот человек, Данте, действительно так написал?
Рэймидж кивнул.
— Красиво, — произнес брат Нино, впервые приняв участие в разговоре. — Но почему дама злилась на ваше произношение, комманданте? Вы говорите как настоящий тосканец.
— Сейчас да, но тогда я был маленьким мальчиком, только учившимся языку.
— Что до сообщения, комманданте, думаю, оно может быть передано. Где вам будет удобно подождать?
— Где скажете. Мой клинок остался снаружи, и вы можете взять его и кортик моего спутника, и спрятать их где сочтете нужным.
Похоже, Нино принял решение.
— Комманданте, — начал он, — вы и ваш спутник устали. Возможно, вы пока поспите здесь, — Нино махнул рукой в сторону матрасов, — мне, тем временем, придется сделать кое-какую работу. Моему брату делать нечего, так что он останется здесь.
Рэймидж и Джексон растянулись на матрасах. Старуха всхлипнула: глаза ее слезились, и ее давно перестало интересовать в жизни все, кроме еды и сна. Жена Нино успокаивающе зашептала ей что-то.
Брат поставил свечу в угол, за ящик, и завесил курткой так, чтобы скрыть большую часть света. Рэймидж неожиданно осознал, насколько он устал. Рана на затылке ныла. За секунду перед тем, как провалится в беспробудный сон, внутри него шевельнулся страх: он доверился этим крестьянам, а что, если следующий стук в дверь возвестит о прибытии настоящих французских солдат?
Глава 7
— Комманданте! Комманданте! — кто-то тряс Рэймиджа. Почти тут же, благодаря выработавшейся за многие годы привычке и тревогам последних дней, тот уже совершенно проснулся. Рядом завозился Джексон. Лейтенанту потребовалось какое-то время, чтобы осознать, где он находится, но вскоре очертания маленькой комнаты приобрели необходимую четкость. По стенам метались странные тени, так как огонек свечи в руке у Нино слегка трепетал.
— А, Нино! Все в порядке?
— Нет, комманданте. По крайней мере, не совсем.
— Что случилось?
— Нам нужно уходить отсюда.
— Почему? Приближаются французы?
— Нет, комманданте, но для нас будет удобнее поговорить в другом месте.
— Куда мы идем?
— Здесь недалеко.
Ловушка? Подумав, Рэймидж, пришел к мнению, что нет, потому что итальянцу проще было бы привести с собой французских солдат и захватить их спящими. Выбора нет: надо идти с Нино. Возможно, он приведет его к беглецам…
Они с Джексоном последовали за братьями по тропе, которая, насколько Рэймидж мог судить по расположению звезд, шла вдоль побережья. Минут через пятнадцать он смог рассмотреть через прогал в кустарниках, что буквально в нескольких ярдах справа от них находится берег озера Бурано, а впереди видна Башня. Рэймидж незаметно сунул метательный нож в рукав рукояткой вперед.
Луна переместилась настолько, что ближайший к ним фас Башни погрузился в густую тень. Зрелище было настолько мрачным, что Рэймидж не смог подавить приступ дрожи. Вскоре они оказались совсем рядом с Башней. Интересно, зачем сделан этот уклон стен: до бойниц они заваливаются внутрь, а потом опять выступают наружу. Приблизившись к стене, Рэймидж понял зачем: отверстия, проделанные под амбразурами, невидимые, пока не подойдешь вплотную, позволяли защитникам стрелять почти отвесно вниз, в то время как сами они находились под защитой парапета.
Входом служила дверь, расположенная на северной стороне на высоте почти половины Башни. Однако ведущие к ней каменные ступени не позволяли до нее добраться — между последней ступенькой и стеной зиял провал шириной футов в восемь. Через него была переброшена временная деревянная платформа, заменявшая подъемный мост. В случае опасности обороняющимся достаточно всего лишь убрать платформу, и никто не сможет попасть внутрь.
Начав карабкаться по ступеням, лейтенант увидел, что оба брата ждут его наверху. Нужно идти вперед. Деревянная платформа заскрипела у него под ногами — ему пришла в голову мысль, что этот звук может послужить предупреждением в случае появления незваных гостей.
— Только после вас, — сказал он Нино, стремясь скрыть свои опасения под маской вежливости.
— Конечно, комманданте, — ответил итальянец, видимо, догадываясь о мотивах Рэймиджа. — Подождите, сейчас я зажгу свечу.
Едва замерцал огонек, Рэймидж вошел внутрь. Зала, похожая на пещеру, оказалась огромной, занимая все внутреннее пространство по периметру Башни. От сводчатого потолка их отделяло не менее двадцати футов. Рэймидж огляделся в поисках ведущей наверх лестницы, но ее не было: лишь только слева от него в стене, той, что выходит на озеро, виднелась небольшая дверца. Возможно, за ней и находилась лестница: если так, то внутри кладки должна быть полость.
Нино поставил свечу на небольшой столик, составлявший, наряду со стулом, единственную мебель в комнате. Слева от входной двери Рэймидж заметил большой камин. Он подошел к нему: в очаге лежала кучка углей, но судя по паутине, опутывавшей его, словно миниатюрные рыболовецкие сети, камином не пользовались уже давно.
— Итак, Нино?
— Я уже сказал, комманданте, что есть определенные трудности. Я о том сообщении, комманданте. По чистой случайности я встретился с персоной, которая разбирается в алебастре, но ей ничего неизвестно о маленьком мальчике и Данте. Эта персона ждет друзей, комманданте, но она обеспокоена.
Рэймидж подметил, что итальянец старательно избегает указаний на то, является эта персона мужчиной или женщиной. Что же, прошло немало лет, и ничего удивительного, если из памяти маркизы ди Вольтерра истерлись воспоминания о нем и его Данте. Но она должна помнить его мать. Не исключено, конечно, что по причине преклонного возраста память стала изменять маркизе. Ей сейчас должно быть уже… да, лет семьдесят. Внезапно ему пришла в голову мысль.
— А эта дама, разбирающаяся в алебастре, она ведь весьма пожилая, так ведь, Нино?
Глаза Нино приняли удивленное выражение.
— Нет, не пожилая, совсем напротив! — воскликнул он. Похоже, у него возникла какая-то идея.
Значит вышеупомянутая персона все-таки женщина, подумал Рэймидж, и она очень молода. Это должно означать, что старая маркиза умерла, и речь идет о ее дочери. Верно. Как ее звали — Джина? Нет — Джанна, точно. Она была младше его самого, симпатичная, насколько он мог припомнить, но импульсивная, непредсказуемая и слишком самостоятельная для ребенка ее возраста. Кажется, именно отсутствие у старой маркизы сына служило причиной огорчения для всего ее семейства. Так или иначе, девчонка должна была унаследовать титул и обширные владения. Да, если она не сильно изменилась с тех пор, то ее будущему мужу не позавидуешь!
— Нино, возможно, та пожилая дама, о которой я вел речь, умерла, и ее место заняла ее дочь. Я не вполне уверен.
— Комманданте, назовите имя этой дамы, и ваше имя, в противном случае мы не сможем помочь вам.
Рэймидж заколебался. Обстановка в похожей на пещеру комнате сделалась напряженной: беспокойство, казалось, излучало все — оба брата, темные углы, едва освещенные своды потолка. Итальянцы стояли возле стола, не отрывая глаз от Рэймиджа. Джексон, разглядывавший дверцу, ведущую, по всей видимости, к лестнице, услышал угрожающую нотку, прозвучавшую в их голосах, и хотя не мог понять, о чем идет речь, медленно повернулся и посмотрел на них.
— У нас проблемы, сэр?
— Думаю, нет.
Рэймидж посмотрел Нино прямо в глаза.
— Я с охотой назову вам свое имя, потому что это ничего не изменит, однако, — он пытался подыскать достаточно сильное выражение, — да покарает вас на этом самом месте Мадонна, если вы когда-нибудь разгласите имя дамы. Это маркиза ди Вольтерра.
— О! — в голосе Нино слышалось облегчение.
Маленькая дверца скрипнула и распахнулась. Джексон метнулся в сторону. Сквозняк заставил пламя свечи затрепетать, и комната на несколько мгновений почти погрузилась во тьму, скрывая происходившую в ней кутерьму. Когда пламя выровнялось, Рэймидж увидел перед собой фигуру, почти целиком сокрытую черным длинным одеянием с капюшоном на голове.
Лейтенант не мог в точности припомнить то, что произошло дальше: в ту же секунду Джексон каким-то кошачьим движением шмыгнул за спину закутанной фигуре, уперев острие кортика прямо между лопаток неизвестного, а ногой захлопнул дверь. Рэймиджа поразило, что в сравнении с Джексоном незнакомец выглядел совершенно миниатюрным.
Из под полы длинного одеяния высунулась рука — маленькая ручка, заметил он, держащая пистолет. Вороненый стальной ствол, тускло поблескивающий в свете свечи, оказался направленным прямо ему в живот. Взведенный курок готов был опуститься в любую секунду. Оторвав взгляд от дула, которое в тот момент показалось ему не уступающим калибром орудию, Рэймидж попытался разглядеть лицо незнакомца, но оно было неразличимо в тени, отбрасываемой капюшоном. Он перевел взгляд на свечу, оценивая расстояние до нее, и тут фигура заговорила:
— Если джентльмен за моей спиной не опустит нож, я буду вынуждена воспользоваться пистолетом.
Сказано было по-английски, хотя и с резким акцентом. Голос был тихим, но твердым, и принадлежал, без всякого сомнения, молодой девушке. От облегчения Рэймидж засмеялся и вовремя удержался от того, чтобы махнуть Джексону: одно его резкое движение могло побудить девушку спустить курок.
— Убери кортик, Джексон.
Американец в смущении спрятал руку с оружием за спину. Братья не поняли его слов, но проследив за движением Джексона, и услышав смех Рэймиджа, заулыбались. Не то чтобы они видели нечто смешное в этой ситуации, но присущая простому народу мудрость, несравнимая по силе и глубине с инстинктами более образованных людей, подсказывала им, что только маньяки убивают, заливаясь смехом.
Девушка в черном одеянии сделала, тем временем, несколько шагов в сторону, чтобы Джексон не находился больше у нее за спиной, и приказала обоим братьям отойти в сторону, что они мгновенно исполнили. Убрала их с линии огня, отметил Рэймидж, потому что пистолет по-прежнему был нацелен ему в живот.
— Прикажите своему приятелю встать рядом с вами, — произнесла она.
— Подойди сюда, Джексон.
Рэймидж испытывал неприятную уверенность, что девушка не только умеет обращаться с пистолетом, но и в случае необходимости без колебаний пустит его в ход. Но что здесь не так? На секунду ему показалось, что это и есть маркиза, но теперь…Он слегка повел предплечьем, чтобы убедиться, в том, что метательный нож легко движется в рукаве, и мысленно поблагодарил себя за то, что догадался переложить его сюда из чехла на ботинке.
Нет сомнения, что она подслушивала за дверью, и вошла, как только было упомянуто имя маркизы. Зачем в таком случае пистолет? Может ее испугало неожиданное движение Джексона? И где остальные? Стоят за дверью и ждут? А вдруг они войдут и девушка, не выдержав, нажмет по неосторожности на курок?
— Ну так что значат, — поинтересовалась девушка ледяным тоном, — эти намеки на алебастр и « L'amor che muove il sole»?
— Позвольте мне представиться: Николас Рэймидж, лейтенант Королевского военно-морского флота. — Он решил пойти на риск и продолжил, — примите мои соболезнования в связи со смертью вашей матери, мадам. Она была одной из самых близких подруг моей матушки. Мое сообщение было адресовано ей — эта строка из Данте была у нее одной из любимых — она часто цитировала ее мне, когда я был еще мальчиком, и поэтому был уверен, что маркиза вспомнила бы меня, услышав эти стихи. Мне казалось, что лучше не называть никаких имен…
— И кто же была ваша мать, сэр?
Тон по прежнему был ледяным: она не относилась к тем девицам, которые в ярости бросаются на слугу, пролившего каплю вина, ей свойственно было отдавать приказы и добиваться их исполнения. Это не удивительно, если учесть, что маркиза является главой такого могущественного рода. Но почему она не помнит его? И тут ему пришло в голову, что ей раньше никогда не приходилось слышать его фамилию, так как отец унаследовал титул лорда Блейзи задолго до того, как они приехали в Италию.
— Моя мать — леди Блейзи. Отец — адмирал лорд Блейзи. Возможно вы припомните их сына, которого звали Нико?
Пистолет исчез в складках плаща. Свободной рукой девушка откинула капюшон и встряхнула головой, чтобы поправить прическу. Они были иссиня-черными, как вороново крыло, и блестящими. Потом она посмотрела на него.
У Рэймиджа вдруг перехватило дыхание и голова пошла кругом. Боже, как она была прекрасна! Не той красотой безжизненных портретов, висящих на стене, а красотой, в которой отражалась сила характера, решительность, уверенность и смелость. Это была женщина, которая осознает свою красоту и привыкла к повиновению.
Даже при свете свечи он мог разглядеть ее точеные черты: высокие скулы, большие, широко поставленные глаза, маленький, с легкой горбинкой нос. Рот, пожалуй, немножко великоват, а губы — буквально на гран полнее, чем предписывает классический канон. Выглядело это так, будто замысел скульптора предусматривал изваять богиню, олицетворяющую чувственность. Да! Если не брать в расчет нос, она вполне могла бы послужить моделью великолепной скульптуры Гиберти «Сотворение Евы», которую он видел в Сиене, нет — во Флоренции, у восточных ворот Баптистерия. Интересно, а у нее такое же стройное, крепкое тело, небольшие выпирающие груди, точеные плечи, плоский живот и округлые бедра как у обнаженной Евы? Лицо ее было несколько полнее и чувственнее, чем у той статуи. Рэймидж перевел взор на ее грудь, но накидка … Это все равно, как если бы ее завернули в кокон.
— Какая удача, что я не застрелила вас, лейтенант Рэймидж, — спокойно произнесла она.
«Богиня! — подумал Рэймидж, стремительно возвращаясь с небес на землю, — Диана-Охотница, пожалуй, отнюдь не принадлежащая к миролюбивым существам». Но она прекрасно владела собой и соображала быстро: он заметил, что прежде чем обратиться к нему «лейтенант» маркиза на мгновение задумалась: ей было известно, что как отпрыску графа ему может принадлежать если не настоящий титул, то хотя бы «титул учтивости». [17]И хотя, представляясь, он не употребил его, ей не хотелось допустить ошибки при обращении к нему.
— Это удача вдвойне, — ответил он, — поскольку мой человек готов был вонзить вам в спину кортик.
— Отлично, лейтенант, — заявила она, давая понять, что с формальностями покончено. — Этот человек, — указала маркиза на Нино, — приведет остальных, и мы отправимся в Англию на вашем корабле.
Импульсивный и самостоятельный ребенок, она ничуть не изменилась, став женщиной! Рэймидж почувствовал, что если намерен избежать превращения нескольких следующих дней в сплошную муку, ему стоит перехватить инициативу.
— Мадам, прежде чем отправиться в путь, нам стоит обсудить кое-какие детали.
— Хорошо, только будьте кратки, поскольку мы и так уже вас заждались. Вы опоздали.
Ее тон был настолько покровительственным, что Рэймидж почувствовал, как в нем закипает ярость. Теперь, подумал он, самый подходящий момент, чтобы укоротить эту девчонку до приемлемых пропорций. Он указал на стул, стоящий рядом со столом:
— Прошу вас, присядьте. Повторюсь: мне нужно кое-что объяснить вам.
Он ждал: она подобрала накидку, положила на колени пистолет, так небрежно, словно это был веер из павлиньих перьев, потом холодно посмотрела на него. Так смотрят на докучливого слугу. Рэймидж заговорил. Горечь, звучащая в голосе, удивила его самого.
— Мадам, ради того, чтобы я смог прибыть сюда сегодня, пусть даже с опозданием, как вы изволили заметить, более пятидесяти из моих людей были убиты, еще пятьдесят ранены и попали в плен к французам, а еще пятьдесят с небольшим надрываются сейчас на веслах в надежде достичь Корсики…
— Неужели? — голос ее звучал холодно, вежливо и без всякой интонации. Можно было подумать, что она слушает доклад повара о меню на день.
— Еще более пустячным является факт, что мне пришлось сдать врагу один из кораблей флота его величества.
— Вряд ли вас стоит за это винить — вы ведь так молоды. Вашему адмиралу не стоило доверять юноше командование кораблем.
Ему пришлось собраться, поскольку, судя по всем признакам, приближался один из приступов слепого гнева: он часто заморгал, начал потирать шрам на лбу и поймал себя на том, что однажды едва не скартавил.
— На самом деле адмирал поставил надо мной трех старших офицеров, но все они погибли. Без всякого сомнения, столько потерянных жизней покажутся ему незначительной ценой в уплату за вашу безопасность. Я привожу все эти малозначащие детали с единственной целью: объяснить причины моего опоздания, а также того, почему вы и ваши друзья не сможете отправиться прямиком в Англию.
Девушка опустила голову, слегка отвернувшись от свечи, так что лицо ее оказалось в тени. Рэймидж поймал себя на мысли, что маркиза вовсе не такая, какой показалась ему на первый взгляд — на самом деле она миниатюрная, даже хрупкая, и гнев его рассеялся, словно замирающее в долине эхо. За внешним спокойствием крылись молодость и страх, и ему стало стыдно за свою несдержанность.
— Могу я поинтересоваться, почему остальные не пришли с вами?
— В этом не было необходимости. Крестьянин убедился, что вы не француз, но сообщение наводило на подозрения. Мы решили, что вы пытаетесь таким образом дать кому-то из нас понять, что встречались с ним прежде. Естественно, что «алебастр» подразумевал рудники в Вольтерре, или семью ди Вольтерра. Но я никак не могла припомнить маленького мальчика и строку из Данте.
— Почему же тогда пришли вы, а не кто-то из мужчин?
— Потому что в этом замешан род ди Вольтерра, — нетерпеливо сказала она, — как только я услышала ваш разговор с Нино, я поняла, что вам ничего не известно о смерти моей матери. И тут этот человек, — она указала на Джексона, — набросился на меня.
— Вы не боялись попасть в ловушку?
— А, Нино! Все в порядке?
— Нет, комманданте. По крайней мере, не совсем.
— Что случилось?
— Нам нужно уходить отсюда.
— Почему? Приближаются французы?
— Нет, комманданте, но для нас будет удобнее поговорить в другом месте.
— Куда мы идем?
— Здесь недалеко.
Ловушка? Подумав, Рэймидж, пришел к мнению, что нет, потому что итальянцу проще было бы привести с собой французских солдат и захватить их спящими. Выбора нет: надо идти с Нино. Возможно, он приведет его к беглецам…
Они с Джексоном последовали за братьями по тропе, которая, насколько Рэймидж мог судить по расположению звезд, шла вдоль побережья. Минут через пятнадцать он смог рассмотреть через прогал в кустарниках, что буквально в нескольких ярдах справа от них находится берег озера Бурано, а впереди видна Башня. Рэймидж незаметно сунул метательный нож в рукав рукояткой вперед.
Луна переместилась настолько, что ближайший к ним фас Башни погрузился в густую тень. Зрелище было настолько мрачным, что Рэймидж не смог подавить приступ дрожи. Вскоре они оказались совсем рядом с Башней. Интересно, зачем сделан этот уклон стен: до бойниц они заваливаются внутрь, а потом опять выступают наружу. Приблизившись к стене, Рэймидж понял зачем: отверстия, проделанные под амбразурами, невидимые, пока не подойдешь вплотную, позволяли защитникам стрелять почти отвесно вниз, в то время как сами они находились под защитой парапета.
Входом служила дверь, расположенная на северной стороне на высоте почти половины Башни. Однако ведущие к ней каменные ступени не позволяли до нее добраться — между последней ступенькой и стеной зиял провал шириной футов в восемь. Через него была переброшена временная деревянная платформа, заменявшая подъемный мост. В случае опасности обороняющимся достаточно всего лишь убрать платформу, и никто не сможет попасть внутрь.
Начав карабкаться по ступеням, лейтенант увидел, что оба брата ждут его наверху. Нужно идти вперед. Деревянная платформа заскрипела у него под ногами — ему пришла в голову мысль, что этот звук может послужить предупреждением в случае появления незваных гостей.
— Только после вас, — сказал он Нино, стремясь скрыть свои опасения под маской вежливости.
— Конечно, комманданте, — ответил итальянец, видимо, догадываясь о мотивах Рэймиджа. — Подождите, сейчас я зажгу свечу.
Едва замерцал огонек, Рэймидж вошел внутрь. Зала, похожая на пещеру, оказалась огромной, занимая все внутреннее пространство по периметру Башни. От сводчатого потолка их отделяло не менее двадцати футов. Рэймидж огляделся в поисках ведущей наверх лестницы, но ее не было: лишь только слева от него в стене, той, что выходит на озеро, виднелась небольшая дверца. Возможно, за ней и находилась лестница: если так, то внутри кладки должна быть полость.
Нино поставил свечу на небольшой столик, составлявший, наряду со стулом, единственную мебель в комнате. Слева от входной двери Рэймидж заметил большой камин. Он подошел к нему: в очаге лежала кучка углей, но судя по паутине, опутывавшей его, словно миниатюрные рыболовецкие сети, камином не пользовались уже давно.
— Итак, Нино?
— Я уже сказал, комманданте, что есть определенные трудности. Я о том сообщении, комманданте. По чистой случайности я встретился с персоной, которая разбирается в алебастре, но ей ничего неизвестно о маленьком мальчике и Данте. Эта персона ждет друзей, комманданте, но она обеспокоена.
Рэймидж подметил, что итальянец старательно избегает указаний на то, является эта персона мужчиной или женщиной. Что же, прошло немало лет, и ничего удивительного, если из памяти маркизы ди Вольтерра истерлись воспоминания о нем и его Данте. Но она должна помнить его мать. Не исключено, конечно, что по причине преклонного возраста память стала изменять маркизе. Ей сейчас должно быть уже… да, лет семьдесят. Внезапно ему пришла в голову мысль.
— А эта дама, разбирающаяся в алебастре, она ведь весьма пожилая, так ведь, Нино?
Глаза Нино приняли удивленное выражение.
— Нет, не пожилая, совсем напротив! — воскликнул он. Похоже, у него возникла какая-то идея.
Значит вышеупомянутая персона все-таки женщина, подумал Рэймидж, и она очень молода. Это должно означать, что старая маркиза умерла, и речь идет о ее дочери. Верно. Как ее звали — Джина? Нет — Джанна, точно. Она была младше его самого, симпатичная, насколько он мог припомнить, но импульсивная, непредсказуемая и слишком самостоятельная для ребенка ее возраста. Кажется, именно отсутствие у старой маркизы сына служило причиной огорчения для всего ее семейства. Так или иначе, девчонка должна была унаследовать титул и обширные владения. Да, если она не сильно изменилась с тех пор, то ее будущему мужу не позавидуешь!
— Нино, возможно, та пожилая дама, о которой я вел речь, умерла, и ее место заняла ее дочь. Я не вполне уверен.
— Комманданте, назовите имя этой дамы, и ваше имя, в противном случае мы не сможем помочь вам.
Рэймидж заколебался. Обстановка в похожей на пещеру комнате сделалась напряженной: беспокойство, казалось, излучало все — оба брата, темные углы, едва освещенные своды потолка. Итальянцы стояли возле стола, не отрывая глаз от Рэймиджа. Джексон, разглядывавший дверцу, ведущую, по всей видимости, к лестнице, услышал угрожающую нотку, прозвучавшую в их голосах, и хотя не мог понять, о чем идет речь, медленно повернулся и посмотрел на них.
— У нас проблемы, сэр?
— Думаю, нет.
Рэймидж посмотрел Нино прямо в глаза.
— Я с охотой назову вам свое имя, потому что это ничего не изменит, однако, — он пытался подыскать достаточно сильное выражение, — да покарает вас на этом самом месте Мадонна, если вы когда-нибудь разгласите имя дамы. Это маркиза ди Вольтерра.
— О! — в голосе Нино слышалось облегчение.
Маленькая дверца скрипнула и распахнулась. Джексон метнулся в сторону. Сквозняк заставил пламя свечи затрепетать, и комната на несколько мгновений почти погрузилась во тьму, скрывая происходившую в ней кутерьму. Когда пламя выровнялось, Рэймидж увидел перед собой фигуру, почти целиком сокрытую черным длинным одеянием с капюшоном на голове.
Лейтенант не мог в точности припомнить то, что произошло дальше: в ту же секунду Джексон каким-то кошачьим движением шмыгнул за спину закутанной фигуре, уперев острие кортика прямо между лопаток неизвестного, а ногой захлопнул дверь. Рэймиджа поразило, что в сравнении с Джексоном незнакомец выглядел совершенно миниатюрным.
Из под полы длинного одеяния высунулась рука — маленькая ручка, заметил он, держащая пистолет. Вороненый стальной ствол, тускло поблескивающий в свете свечи, оказался направленным прямо ему в живот. Взведенный курок готов был опуститься в любую секунду. Оторвав взгляд от дула, которое в тот момент показалось ему не уступающим калибром орудию, Рэймидж попытался разглядеть лицо незнакомца, но оно было неразличимо в тени, отбрасываемой капюшоном. Он перевел взгляд на свечу, оценивая расстояние до нее, и тут фигура заговорила:
— Если джентльмен за моей спиной не опустит нож, я буду вынуждена воспользоваться пистолетом.
Сказано было по-английски, хотя и с резким акцентом. Голос был тихим, но твердым, и принадлежал, без всякого сомнения, молодой девушке. От облегчения Рэймидж засмеялся и вовремя удержался от того, чтобы махнуть Джексону: одно его резкое движение могло побудить девушку спустить курок.
— Убери кортик, Джексон.
Американец в смущении спрятал руку с оружием за спину. Братья не поняли его слов, но проследив за движением Джексона, и услышав смех Рэймиджа, заулыбались. Не то чтобы они видели нечто смешное в этой ситуации, но присущая простому народу мудрость, несравнимая по силе и глубине с инстинктами более образованных людей, подсказывала им, что только маньяки убивают, заливаясь смехом.
Девушка в черном одеянии сделала, тем временем, несколько шагов в сторону, чтобы Джексон не находился больше у нее за спиной, и приказала обоим братьям отойти в сторону, что они мгновенно исполнили. Убрала их с линии огня, отметил Рэймидж, потому что пистолет по-прежнему был нацелен ему в живот.
— Прикажите своему приятелю встать рядом с вами, — произнесла она.
— Подойди сюда, Джексон.
Рэймидж испытывал неприятную уверенность, что девушка не только умеет обращаться с пистолетом, но и в случае необходимости без колебаний пустит его в ход. Но что здесь не так? На секунду ему показалось, что это и есть маркиза, но теперь…Он слегка повел предплечьем, чтобы убедиться, в том, что метательный нож легко движется в рукаве, и мысленно поблагодарил себя за то, что догадался переложить его сюда из чехла на ботинке.
Нет сомнения, что она подслушивала за дверью, и вошла, как только было упомянуто имя маркизы. Зачем в таком случае пистолет? Может ее испугало неожиданное движение Джексона? И где остальные? Стоят за дверью и ждут? А вдруг они войдут и девушка, не выдержав, нажмет по неосторожности на курок?
— Ну так что значат, — поинтересовалась девушка ледяным тоном, — эти намеки на алебастр и « L'amor che muove il sole»?
— Позвольте мне представиться: Николас Рэймидж, лейтенант Королевского военно-морского флота. — Он решил пойти на риск и продолжил, — примите мои соболезнования в связи со смертью вашей матери, мадам. Она была одной из самых близких подруг моей матушки. Мое сообщение было адресовано ей — эта строка из Данте была у нее одной из любимых — она часто цитировала ее мне, когда я был еще мальчиком, и поэтому был уверен, что маркиза вспомнила бы меня, услышав эти стихи. Мне казалось, что лучше не называть никаких имен…
— И кто же была ваша мать, сэр?
Тон по прежнему был ледяным: она не относилась к тем девицам, которые в ярости бросаются на слугу, пролившего каплю вина, ей свойственно было отдавать приказы и добиваться их исполнения. Это не удивительно, если учесть, что маркиза является главой такого могущественного рода. Но почему она не помнит его? И тут ему пришло в голову, что ей раньше никогда не приходилось слышать его фамилию, так как отец унаследовал титул лорда Блейзи задолго до того, как они приехали в Италию.
— Моя мать — леди Блейзи. Отец — адмирал лорд Блейзи. Возможно вы припомните их сына, которого звали Нико?
Пистолет исчез в складках плаща. Свободной рукой девушка откинула капюшон и встряхнула головой, чтобы поправить прическу. Они были иссиня-черными, как вороново крыло, и блестящими. Потом она посмотрела на него.
У Рэймиджа вдруг перехватило дыхание и голова пошла кругом. Боже, как она была прекрасна! Не той красотой безжизненных портретов, висящих на стене, а красотой, в которой отражалась сила характера, решительность, уверенность и смелость. Это была женщина, которая осознает свою красоту и привыкла к повиновению.
Даже при свете свечи он мог разглядеть ее точеные черты: высокие скулы, большие, широко поставленные глаза, маленький, с легкой горбинкой нос. Рот, пожалуй, немножко великоват, а губы — буквально на гран полнее, чем предписывает классический канон. Выглядело это так, будто замысел скульптора предусматривал изваять богиню, олицетворяющую чувственность. Да! Если не брать в расчет нос, она вполне могла бы послужить моделью великолепной скульптуры Гиберти «Сотворение Евы», которую он видел в Сиене, нет — во Флоренции, у восточных ворот Баптистерия. Интересно, а у нее такое же стройное, крепкое тело, небольшие выпирающие груди, точеные плечи, плоский живот и округлые бедра как у обнаженной Евы? Лицо ее было несколько полнее и чувственнее, чем у той статуи. Рэймидж перевел взор на ее грудь, но накидка … Это все равно, как если бы ее завернули в кокон.
— Какая удача, что я не застрелила вас, лейтенант Рэймидж, — спокойно произнесла она.
«Богиня! — подумал Рэймидж, стремительно возвращаясь с небес на землю, — Диана-Охотница, пожалуй, отнюдь не принадлежащая к миролюбивым существам». Но она прекрасно владела собой и соображала быстро: он заметил, что прежде чем обратиться к нему «лейтенант» маркиза на мгновение задумалась: ей было известно, что как отпрыску графа ему может принадлежать если не настоящий титул, то хотя бы «титул учтивости». [17]И хотя, представляясь, он не употребил его, ей не хотелось допустить ошибки при обращении к нему.
— Это удача вдвойне, — ответил он, — поскольку мой человек готов был вонзить вам в спину кортик.
— Отлично, лейтенант, — заявила она, давая понять, что с формальностями покончено. — Этот человек, — указала маркиза на Нино, — приведет остальных, и мы отправимся в Англию на вашем корабле.
Импульсивный и самостоятельный ребенок, она ничуть не изменилась, став женщиной! Рэймидж почувствовал, что если намерен избежать превращения нескольких следующих дней в сплошную муку, ему стоит перехватить инициативу.
— Мадам, прежде чем отправиться в путь, нам стоит обсудить кое-какие детали.
— Хорошо, только будьте кратки, поскольку мы и так уже вас заждались. Вы опоздали.
Ее тон был настолько покровительственным, что Рэймидж почувствовал, как в нем закипает ярость. Теперь, подумал он, самый подходящий момент, чтобы укоротить эту девчонку до приемлемых пропорций. Он указал на стул, стоящий рядом со столом:
— Прошу вас, присядьте. Повторюсь: мне нужно кое-что объяснить вам.
Он ждал: она подобрала накидку, положила на колени пистолет, так небрежно, словно это был веер из павлиньих перьев, потом холодно посмотрела на него. Так смотрят на докучливого слугу. Рэймидж заговорил. Горечь, звучащая в голосе, удивила его самого.
— Мадам, ради того, чтобы я смог прибыть сюда сегодня, пусть даже с опозданием, как вы изволили заметить, более пятидесяти из моих людей были убиты, еще пятьдесят ранены и попали в плен к французам, а еще пятьдесят с небольшим надрываются сейчас на веслах в надежде достичь Корсики…
— Неужели? — голос ее звучал холодно, вежливо и без всякой интонации. Можно было подумать, что она слушает доклад повара о меню на день.
— Еще более пустячным является факт, что мне пришлось сдать врагу один из кораблей флота его величества.
— Вряд ли вас стоит за это винить — вы ведь так молоды. Вашему адмиралу не стоило доверять юноше командование кораблем.
Ему пришлось собраться, поскольку, судя по всем признакам, приближался один из приступов слепого гнева: он часто заморгал, начал потирать шрам на лбу и поймал себя на том, что однажды едва не скартавил.
— На самом деле адмирал поставил надо мной трех старших офицеров, но все они погибли. Без всякого сомнения, столько потерянных жизней покажутся ему незначительной ценой в уплату за вашу безопасность. Я привожу все эти малозначащие детали с единственной целью: объяснить причины моего опоздания, а также того, почему вы и ваши друзья не сможете отправиться прямиком в Англию.
Девушка опустила голову, слегка отвернувшись от свечи, так что лицо ее оказалось в тени. Рэймидж поймал себя на мысли, что маркиза вовсе не такая, какой показалась ему на первый взгляд — на самом деле она миниатюрная, даже хрупкая, и гнев его рассеялся, словно замирающее в долине эхо. За внешним спокойствием крылись молодость и страх, и ему стало стыдно за свою несдержанность.
— Могу я поинтересоваться, почему остальные не пришли с вами?
— В этом не было необходимости. Крестьянин убедился, что вы не француз, но сообщение наводило на подозрения. Мы решили, что вы пытаетесь таким образом дать кому-то из нас понять, что встречались с ним прежде. Естественно, что «алебастр» подразумевал рудники в Вольтерре, или семью ди Вольтерра. Но я никак не могла припомнить маленького мальчика и строку из Данте.
— Почему же тогда пришли вы, а не кто-то из мужчин?
— Потому что в этом замешан род ди Вольтерра, — нетерпеливо сказала она, — как только я услышала ваш разговор с Нино, я поняла, что вам ничего не известно о смерти моей матери. И тут этот человек, — она указала на Джексона, — набросился на меня.
— Вы не боялись попасть в ловушку?