Прокудин Николай. Гусарские страсти эпохи застоя

   - Ею я и занимался. Мы и за укрепления дисциплины, - согласился с этим предложением Миронюк.
   - Товарищ майор, не пить, а укреплять нужно! - Продолжил уже твердо, с нотками металла в голосе командир.
   - А я на партсобрании не майор, а коммунист! Напоминаю, мы все тут товарищи по партии! - сказал, как отрезал Миронюк, прерывая командира.
   - Хорошо, коммунист Миронюк. Пока коммунист...
   - Угрожаете? - с вызовом в голосе поинтересовался Миронюк. - Оказываете давление на рядовых коммунистов?
   - Честное слово, он над нами издевается, прикрывается идеалами нашего общества! Алкаш! - воскликнул Козленко.
   - А за алкаша в суде ответите! - пообещал Миронюк, глядя в упор и не мигая на Козленко. - И не переизберем в партком на следующий срок! Можете быть уверены!
   - Товарищ! Это чистая, правда. Коммунист Миронюк всегда первый тост произносит за победу коммунизма! - поддержал собутыльника, привставая из-за стола Хлюдов. - И за "победу мира во всем мире", и за "полную и окончательную победу социализма в Советском Союзе", и за "Торжество Советской власти"!
   - Хлюдов! Не выгораживайте сослуживца. Это вам может дорого обойтись! рыкнул Хомутецкий.
   - Дорого?! Аполитично рассуждаете! Меня за попытку восстановления справедливости и принципиальности сошлют? Куда? На этот раз обратно в Москву? В Арбатский округ?
   Хлюдов явно издевался над начальством, поддерживая приятеля. Но в этот момент вдруг поднялся Чекушкин и сообщил:
   - Если коммуниста Миронюка накажут, это будет вопиющая несправедливость! Ну, выпил человек, так ведь за идеалы! Он постоянно только за них пьет. А перебрал от обиды!
   - От какой обиды! - ошалев, спросил парткомовец.
   - От такой! Мы в прифронтовой полосе, а фронтовые сто грамм зажимают! Это я вам как ветеран обманутый войны говорю. В Афгане с этим делом тоже проблема, нет никакой нормы, кругом обман! Выдавали бы по сто грамм, как в Отечественную войну было, выпил положенную норму и все! А так приходится покупать. А ни кто по сто грамм не продает, в магазинах только пол литра! продолжил тираду Чекушкин. - И я тоже вынужден мучаться. Так бы один тост и порядок. А за бутылкой чего только не наговоришь: за коммунизм, за победу, за дисциплину. Подтверждаю слова Хлюдова, коммунист Миронюк поднимает тосты с коммунистической идейностью. Пошлости типа: "за баб", "что б стоял", "за здоровье", никогда не допускает!
   - И все-таки это какая-то ерунда! Они нас уводят в сторону от сути дела! - возмутился Бердымурадов.
   - Это совсем не ерунда! - подал голос с галерки Мишка Шмер. - Совсем не все равно за что человек пьет! Он показывает нам пример настоящего партийца!
   Раздались легкие смешки лейтенантов. Все прекрасно понимали, что собутыльники не дадут просто так утопить своего приятеля. Собрание постепенно направляли в нужное русло.
   - Ну, что я говорю! Партийная организация берет его на поруки! воскликнул Хлюдов.
   - Капитан, с вами будет отдельный разговор! - попытался оборвать взводного командир полка. - Сядьте и не высовывайтесь, пока не спросили: "Чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь?!"
   - Известно чем! Проверял караул и несение службы внутренним нарядом! огрызнулся Володя. - А вы что думали? И вообще товарищи коммунисты, мы на собрании или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны!
   Командование, явно не ожидало бунта и сопротивления. А это сопротивление было заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга, да и следом за ним могли пострадать остальные.
   - Моему долготерпению приходит конец! Всем сесть и не болтать! Не допущу анархию! Слушать меня! Говорить буду я и парторг Козленко!- взорвался истошным воплем взбесившийся Хомутецкий.
   - Козленко или парторг? - задал глупый вопрос Хлюдов. - Какой -то Козленко, пусть и парторг, решит судьбу нашего товарища? Надо же, Козленко!
   - Ну, нет! Я не согласен! Произвол! - подняв опухшую физиономию, произнес Гуляцкий. - Мы не пешки.
   Командир полка в неуемном бешенстве начал судорожно глотать воздух. Создалось впечатление, что его сейчас либо хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров.
   В этот момент встал замполит батальона, и спас командование в этой сложной ситуации.
   - Прекратить! Разрешите мне сказать! - обратился он к председателю собрания. Коля Миронюк был его другом, и он тоже не хотел его наказывать, поэтому придумал тактический ход.
   - Да, да, пожалуйста! - кивнул головой председательствующий на собрании Давыденко.
   - Что ж, можно каждый день пить за Родину, и за коммунизм. В итоге навредить и тому и другому. Предлагаю наказать коммуниста Миронюка и объявить строгий выговор! Без занесения в карточку. - Предложил Рахимов строгим голосом, одновременно, как бы протягивая спасительную соломинку.
   - А я не согласен! - уже куражась, протяжно промолвил Миронюк. - И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы за империализм и не любите Советскую власть.
   - Верно! Надо пожаловаться! - поддержал его Шкребус. - Я бы так не оставил.
   - Глобус! Хватит болтать! Я внес предложение! - воскликнул Рахимов.
   - И я внесу свое предложение: Просто выговор, не строгий. И попрошу не обзываться на собрании обидными кличками! - промямлил Глобус- Шкребус.
   - А я считаю, и настаиваю, надо его исключить из партии! - взвизгнул парткомовец Козленко, глядя со злобой, на сидевшего в первом ряду Шкрябуса.
   - Кого? Меня? - удивился Шкребус.
   - Сядь, черт тебя подери! - прикрикнул Рахимов.
   Давыденко поставил на голосование все три предложения, и в результате победило предложение Рахимова: "строгий выговор".
   Командир вскочил, оттолкнул стул и выбежал из аудитории, хлопнув дверью.
   - Я вам всем покажу! - крикнул он, покидая помещение, нервы не выдержали, закипел, и взбесился.
   - А чего покажет, не сказал, оставил в неведении! - иронически произнес Хлюдов.
   В зале наступила тишина. Через пару минут молчание прервал скрипучий голос Бердымурадова:
   - Что ж товарищи коммунисты! Вы свое решение вынесли, мнения высказали. Теперь очередь за нами. С батальоном нужно что-то делать! Будем спасать коллектив.
   Он и секретарь парткома вышли за дверь, а комбат вскочил из-за своего стола, и грозно спросил у начальника штаба:
   - Собрание закончилось?
   Тот кивнул в знак согласия.
   - Прекрасно! Демократия на этом закончилась! Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна?
   - П-панят-тна! - словно эхо ответил юморист Хлюдов.
   - Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием! Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?
   - Так точно! П-панят-тна! - в унисон поддержали иронию Хлюдова, и так же с насмешкой хором гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков.
   - Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! взвизгнул Алсын.
   - Не понял?! Так в Афган или к чертовой матери?! Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? - нагло поинтересовался Чекушкин.
   - Чекушкин! Строгий выговор за пререкания. Тебе Власьев тоже строгий выговор. И тебе Хлюдов. Миронюку строгий выговор за..., за..., за...
   Комбат искал мысленно формулировку, подыскивая правильную фразу, и вслух повторялся.
   - Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? - насмехнулся Миронюк
   - За, за, за..., за хамство! - нашелся, наконец, Алсын. - Строгий выговор! "За хамство!"
   - Спасибо! - ответил Миронюк.
   - Прекратить паясничать! Вон отсюда все! - закончил Алсын свое выступление и выгнал офицеров из ленкомнаты.
   Почему была такая обстановка в полку и батальоне? Да потому, что повторюсь, гарнизон находился в диком и убогом месте, и офицерам нечего было терять. Что-то худшее трудно подыскать для дальнейшей службы. Половина командиров даже в Афганской компании отметилась, теперь им предстояла служба в этой "дыре", еще лет десять. Замен не ожидалось, перспективы ни какой. А молодые лейтенанты и старлеи стояли на листе ожидания для отправки на эту войну. Это было неминуемо. За себя дрожали только начальник штаба Давыденко и Алсын. Им было что терять. Один желал в академию, другой ее недавно окончил, и хотел стать замом командира полка.
   Офицеры гарнизона, обычно на визг командира полка для себя отвечали: "Вам тут служить, а нам здесь жить!" Начальство менялось, а основной контингент командиров взводов и рот, медленно гнил и спивался. Тоска и безвыходность... Ни кто, ни кого не боялся.
   В итоге никого из партии не исключили, провинившемуся майору объявили выговор, но с занесением в карточку. А по служебной линии, за пьянку участникам "банкета" вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка успокоилась. Хотели снять со всех по звездочки, снизить в должностях, но не вышло. Дважды за один и тот же проступок не наказывают!
   Но Хомутецкий все же изыскивал возможность протолкнуть обходной вариант избавления от Миронюка. Его вскоре, сплавили в городишко Мары в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище...
   ***
   - Никита, помнишь как Пасмурцева начпо из партии велел исключить?
   - Помню. А Вадик и Глущюк комсомольцы! Вот потеха. Водка, конечно, самое главное зло в этой жизни!
   - Верно! - рявкнул Димка-художник. - Наливай!
   Глава 20. Родительский день.
   - Мишка! Вонь твоих носок меня скоро выживет из мансарды! Так жить нельзя! - воскликнул субботним утром Никита, проснувшись в плохом расположении духа.
   Голова гудела после вчерашнего застолья. А вместо того чтобы поспать в единственный выходной, комбат вызывал на ПХД (парко-хозяйственный день). Комбату дома со сварливой женой не сидится, вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте! Да тут еще этот Шмер со своим барахлом валяющимся по всем комнатам.
   - Ты что субботник решил затеять?! - хмыкнул Шмер.
   - Надоел бардак! Либо выбрасывай тряпье в мусор, либо стирай, либо выметайся в месте с ними ко всем чертям!
   Носки стоят по веем углам. Самому не противно?
   - Нет! - почесал и разгладил усы Мишка. - Они еще не достигли пятой стадии загрязнения. - Только после этого принимается решение стирать или выбрасывать.
   - Ну-ка, расскажи про свои стадии. Интересно послушать!
   - Первый день ношу нормально одетыми. Можно не один день, а два или три, пока пальцы не начинают скользить внутри. Вторая стадия, это вывернуть их наоборот и вновь носить. Третья - правый одеть на левую ногу, левый на правую. Четвертая - опять вывернуть после смены ног. Пятая - носки встали колом, ударить их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся. Пятой стадии пока еще не было.
   - Ум, - ухмыльнулся Никита. - Я не собираюсь ждать наступления пятой стадии. Сегодня смету все в кучу и запалю во дворе! Заодно крысы под фундаментом подохнут от запаха.
   - По-нятно! Так значит?
   - Только так! - утвердительно кивнул Никита.
   - Ну тогда передай ротному, что меня не будет на построении. Стираюсь. Не в чем явиться. Я включаю машинку и все замачиваю. Хороша отмазка?
   - О-чень. Недумающий скажет надеть портянки.
   - Эх, если б они были, ты ж их уже месяц назад вышвырнул!
   - Конечно. Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
   - Вот и славно, иди строиться, а я еще покемарю. Да пришли сюда Кулешова. Пусть поможет. Сержанту Наседкину передай мое распоряжение, чтоб Витька захватил мыло, порошок и мчался сразу после построения.
   На плацу стоял строй батальона, но офицеров было маловато. В основном лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали Алсынбабаева и не явились.
   Капитан Неслышащий получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на прибывших.
   - Где Ваш сосед, товарищ лейтенант? - набросился на Никиту ротный. Почему его нет в строю.
   - Он голый сидит, стирка имущества, - ответил Ромашкин.
   - Пусть явится, в чем есть!
   - В чем мать родила? На нем одна набедренная повязка.
   - Разболтались лейтенанты! Передайте, что я его накажу!
   - Обязательно передам при встречи, - ухмыльнулся Никита. (Разберемся, как попало, и накажем как-нибудь.)
   Когда Никита вернулся домой, то увидел спящего под бревном Кулешова. Машинка работала и крутила белье, судя по всему уже полчаса. Носки должны были, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.
   Никита прошел в дом споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. "Эх, черт! А вчера говорил нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа!" - подумал Никита.
   Он вернулся во двор и разбудил солдата.
   - Витька! Хватит спать! Вся морда в слюнях!
   Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы и спросил оторопело:
   - А, да? Что случилось?
   - Ничего! Ты, почему спишь на посту? Тебя Шмер приставил к стирке?
   - Так точно!
   - Кто у нас был в гостях? - продолжил допрос грозным голосом Ромашкин.
   - Я не знаю. Какие-то два пожилых "чурки" азербайджанца приходили. Принесли водку, коньяк, закуску.
   - Ты что тоже пригубил чуток? - возмутился лейтенант.
   - Ника нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.
   - Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может квартиру обчистили, может родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или уже какого-то бойца самовольно в отпуск везут?
   - Не видел, чтоб они выходили, - растерянно ответил солдат. - Я дом внимательно охранял.
   - Ты спишь как старый пес. Тоже мне сторож!
   Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся, облупленную дверь и шагнул через порог.
   Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, с трудом не потеряв при этом равновесия, лейтенант переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
   Напрасное беспокойство. Перешагнув дверной проем отделяющий веранду от квартиры Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер естественно не разулся и вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне го собутыльники.
   Вернее больше уже не топтались. Мишка быстро "надрался" и лежал своей худощавой мордой на сжатых кулаках, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца о чем-то тихо гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по большим мозолистым ладоням из сельской местности, видимо механизаторы из какого-то аула. Стол ломился от фруктов, зелени и коньяка. Завидев вошедшего лейтенанта мужчины обрадовано вскочили и принялись здороваться, назвав себя по именам. Видимо притомились сидеть в тишине.
   Тот, который именовал себя Расулом и был моложе своего спутника принялся разливать по стаканам коньяк.
   Другой, представившийся Мамедом, ласково глядел на лейтенанта, и что-то быстро лопотал по-азербайджански.
   - Давно спит? - спросил Никита, ткнув пальцем в квартиранта.
   - Не очень, - ответил Расул. - Заскучать не успели.
   - Много он выпил?
   - Торопится очень. Не закусывает, - осуждающе продолжил азербайджанец. - Мы даже о деле поговорить не успели.
   Давайте выпьем за знакомство, для начала, а потом выскажу нашу просьбу.
   Стаканы звонко блинкнули и их содержимое было проглочено с придыханием и кряхтением.
   Старый выпил треть стопки, помоложе половину, а Никите была наполнен полный стаканчик.
   - Ребята! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! запротестовал лейтенант, отложив, поломив половинку шоколадки.
   - Штрафная. Мы уже много отхлебнули, - виновато улыбнулся Расул.
   - Ну давайте теперь болтайте о деле! - ухмыльнулся Никита, очистив пару мандаринов пережевывая дольку за долькой.
   - Дело такое! Это папа рядового Мамедова. Я дядя рядового Мамедова. Любимый дядя! А он мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.
   - Очумели? Он служит всего три месяца, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.
   - Вах! - произнес Мамед, когда дядя перевел ему слова лейтенанта.
   - А по-другому можно решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите надвое суток? - продолжил гнуть свою линию дядя.
   - На субботу и воскресенье, может быть. В будни нельзя. Дядя вновь схватился за бутылку азербайджанского коньяка "Бакы" и предложил выпить за интернациональную дружбу британского советского народа.
   Никита хмыкнул, но возражать не стал.
   - До дна! - выкликнул дядя.
   Пришлось выпить до конца.
   - Ребята, вы сейчас быстро накачаете меня спиртным и вновь останетесь без результата. Не спешите.
   - Командир! Почему ты так говоришь? - обиделся дядя. Мамедов плохой солдат?
   - Обыкновенный. Как все.
   - Порядок не нарушает? Не хулиганит?
   - Всякое бывает. Но в принципе к нему особых претензий нет.
   - Вот и хорошо! Выпьем за Советскую Армию! - предложил дядя. - Я тоже был солдатом, дослужился до сержанта в стройбате.
   Дядя задумался, предавшись воспоминаниям и лицо его приняло хитрое выражение. Настоящий проходимец и пройдоха. Выпили за армию. Дядя вновь начал гнуть свою линию.
   - Командир, а я наслышан у вас служит замполит Рахимов. Азербайджанец!
   - Есть такой. Майор.
   - Вот. Точно! Твой начальник?
   - Мой. Но он не совсем азербайджанец. Он гремучая смесь полячки и кавказца.
   - Не важно. Главное что в его жилах часть крови джигита.
   - Ну-ну! - хмыкнул Никита. - Познакомить могу. Жалко что ли, но вряд ли поможет.
   - Дорогой! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Михаил обещал. На втором этаже можно собраться?
   Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова взывать? Не хотелось.
   - Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.
   - Обижаешь командир! - воскликнул дядя.
   В этот момент Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и обрадовано воскликнул:
   - А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай! Мишка по-хозяйски кивнул дяде и пододвинул стакан.
   - Пошел к черту! - беззлобно ответил Никита.
   Жидкость громко называемая коньяком и максимум тянувшая на разбавленный коньячный спирт делала свое дело. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям и приятелям, но алкоголь размягчал волю. Взгляд лейтенанта упал на стоящие в углу пирамидой коробки и внезапно захотелось банкета, с удалью молодецкой, с плясками, с песнями, цыганами...
   Эх, наверное, кто-то в роду был царским офицером. Пролетки, гитары, шампанское, стрельба в воздух из револьверов, визг женщин. Такой в принципе представлялась старая армия всем советским гражданам. Кутежи и более ничего.
   Никите захотелось этакой романтики, полета души, страстей, романтики! Как надоело это пыльное, жаркое захолустье.
   - Никитушка, пей! - взвизгнул Шмер, выпил и зачихал.
   Он всегда, когда перепивал, долго и громко чихал в кулак, вызывая смех у собутыльников.
   Дядя быстро принялся пояснять Мишке о нестыковочке, об отказе и негостеприимстве хозяина.
   - Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел? - воскликнул отчихавшийся Шмер вытирая платком усы. - Все давно "на мази". Даже комбат приглашен от твоего имени. Незнающий лично ходил уведомлял о банкете. Твой адрес назвал и через два часа, (Шмер взглянул на часы), нет через сорок минут, господа офицеры пожалуют к тебе.
   - Сколько?
   - Если прибудут все, то двенадцать, но вероятнее всего двадцать. Обязательно нахлебники прибьются на "огонек".
   - Значит, будет спланированный тобой делам?
   - Ну зачем ты так? Все будет аккуратно, чинно, тихо.
   Ступай за мебелью в роту, а я начну накрывать. Спорить было бесполезно. Этот гад убил аргументом про комбата. Никита представил ярость "старого бамбука":
   Вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок. Вместо сабантуя - облом. Супруге наплетено про проверку, занятия, а вместо развлечений, придется возвращаться в батальон, и выплеснуть гнев на подчиненных. Собрать на совещание, устроить батальонный ночной строевой смотр, заняться шагистикой на плацу.
   Нет! Уж, лучше пару дней наводить порядок в квартире с помощью курсантов.
   А, вот и они. Легки на помине. Впереди вломился на веранду сержант, а за ним задевая стены и косяки бойцы со стульями, и лавками.
   - А где столы? - рявкнул Шмер. - Наседкин! Где столы из ленкомнаты? Мы что узбеки? На полу скатерть расстелем?
   Говоря про столы Шмер хитро покосил правым глазом на Никиту. Кольнул, язва.
   - Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть у товарища лейтенанта, - ухмыльнулся сержант.
   - Замполит, иди выдай мебель получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол, - продолжал улыбаться Шмер.
   Никите не повезло. На полдороге к казарме на встречу попались бойцы с тремя столами.
   Это Неслышащий проявил инициативу, и вскрыл своим ключом помещение. Вместо худших столов, естественно, "прогнулся" и выдал лучшие. Лейтенант сбегал в канцелярию, поскандалил с ротным для "порядка" и, прихватив Невидящего направился приглашать Рахимова.
   Когда спустя некоторое время троица прибыла к мансарде застолье уже началось.
   Алсынбабаев улыбаясь, слушал похвалу "дяди" в адрес командования батальона, офицеров роты и прочих начальников.
   Никита застыл в дверях и сглотнул слюну едва не подавившись. Столы его шокировали. После полуголодной недели на одних макаронах и яичнице, дыхание перехватило.
   В центре теснились две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них разместились тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты, мелкопорезаная зелень. Несколько банок шпротов прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат, яблок и апельсинов. Огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет.
   Стоящий в темном углу возле "тещиной комнаты" запасной стол, был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.
   Ну, что же, после пьянки, можно будет жевать еще неделю, доедая закуску. Как раз до получки.
   Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия был как у охотничьих псов.
   Оповещать такого не требуется, он ориентируется на запахи и звон посуды. Чутье и интуиция, выработанные многими годами службы в гарнизоне.
   Вскоре Рахимов с земляками о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев набрав в коробку фруктов и бутылок исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и старлеи.
   За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Собутыльники угомонились только после того, как были допиты последние капли "зелья" и съедена вся закуска.
   Лейтенант грустно посмотрел осоловелым взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище.
   Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем было заесть. Одни огрызки, шкурки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки, пепел на солдатской простыне заменявшей скатерть, жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и поперек. Это капельки масла от банок шпрот до мест закусывающих. За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки, он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в странной и ужасно неудобной позе. В тоже время ему повезло, что не рухнул на пол. Лейтенант спал, откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыхания пьяного. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола и лейтенант уперся в нее шеей и плечами. Голова свисала на грудь, как абсолютно ненужная часть организма. В ней был только один необходимый кусочек: рот для поглощения спиртного.
   Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось и на подгибающихся ногах двинулся к лестнице. Ступеньки перегородила туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Лейтенант поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила подкинув Никиту вверх, а на галифе Никешина четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита взмахнул руками и ухватился за деревянный поручень, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку.
   Ступенька жалобно треснула.
   - Черт! - выругался лейтенант. - Кругом одни дубы и дубовая мебель. Лейтенант поднял с досок упавшую широкую фуражку "аэродром" Миронюка, и с силой запустил в пьяную усатую физиономию.
   - Убью, каналья! - промямлила "мишень", облизнулась, не открыв глаза и вновь всхрапнула.
   Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился на свой диван. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке не слушающимися пальцами, и тяжело вздохнул словно после утомительной борьбы.
   Затем бросил ворох формы в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол.
   Лейтенант усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло провалился в кошмар.
   Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка, душат его горло, постепенно сжимая пальцы на гортани. Усатая морда майора шипела: "Я тебе покажу каналья, как швырять майорские фуражки. Она пошита в Мосторге. Езжай в Москву! Шей новую. С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками." При этих словах майор теребил уши Никиты.