Страница:
В союз РОВСовских террористов, по воспоминаниям его активистов, входило около трех десятков боевиков. (На самом деле их было гораздо больше, однако конспирация была поставлена неплохо.) Но даже три десятка – это немало, учитывая, что это были люди, прошедшие войну и спецподготовку в эмиграции, пользующиеся полной поддержкой «демократических» сопредельных с Россией государств и не стесненные в средствах, прекрасно ориентирующиеся на русской территории… По открытым источникам можно вычленить следующие «походы» РОВСовских боевиков в Россию:
7 июня 1927 года бывший капитан белой армии Виктор Ларионов, Дмитрий Мономахов и Сергей Соловьев бросили гранату в зале ленинградского партклуба на Мойке. В это время в партклубе некий Ширвиндт, представитель философской секции научно-исследовательского института, читал лекцию об американском неореализме. В результате взрыва было ранено 26 человек, из них 14 – тяжело. Все террористы благополучно вернулись назад. При чем тут американский неореализм, так никто и не понял.
4 июня 1927 года Мария Захарченко-Шульц, Эдуард Опперпут и Юрий Петерс пытались взорвать здание общежития ГПУ на Малой Лубянке – неудачно. Бежали к западной границе, по дороге убили шофера и ранили несколько человек, но и сами погибли.
14 – 22 августа 1927 года Александр Болмасов, тоже бывший капитан царской армии, и Александр Сольский прошли по маршруту Финляндия – Карелия по направлению к Киеву с целью совершить там несколько террористических актов. С начала 20-х годов Болмасов восемь раз нелегально переходил границу. Девятый стал для него роковым. Оба были арестованы и через месяц расстреляны в Ленинграде.
14-26 августа 1927 года. Александр Шорин и Сергей Соловьев шли по тому же маршруту. По дороге они убили лесника, но и сами чуть позже были убиты около Петрозаводска. Одновременно, в августе, с территории Латвии границу перешли бывший мичман Николай Строевой, Василий Самойлов и Александр фон Адеркас. Строевой четыре раза нелегально бывал в СССР, а Самойлов – дважды. Все трое были арестованы. Строевой и Самойлов по одному процессу с Болмасовым и Сольским приговорены к высшей мере и расстреляны. Адеркас получил десять лет. На суде выяснилось, что оружие и бомбы подсудимые получили от капитана финской армии Розенстрема, начальника разведки Второй дивизии. Он же обеспечил их и проводниками.
Как сообщала советская разведка, «в 1927 году Кутепов перед террористическими актами Болмасова, Петерса, Сольского, Захарченко-Шульц и др. был в Финляндии. Он руководил, фактически, их выходом на территорию СССР и давал последние указания у самой границы. По возвращении в Париж Кутепов разработал сеть террористических актов в СССР и представил свой план на рассмотрение штаба, который принял этот план с некоторыми изменениями.
Основное в плане было: а) убийство Сталина; б) взрыв военных заводов; в) убийство руководителей ОГПУ в Москве; г) одновременное убийство командующих военными округами – на юге, востоке, севере и западе СССР. План этот, принятый в 1927 году на совещании в Шуани, остается в силе. Таким образом, точка зрения Кутепова на террористические выступления в СССР не изменилась. По имеющимся сведениям, Кутепов ведет «горячую» вербовку добровольных агентов, готовых выехать в СССР для террористической работы».
4 июля 1928 года Георгий Радкевич и Дмитрий Мономахов прошли через Финляндию в Москву и б июля бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. Обнаружены около Подольска. Радкевич застрелился, Мономахов сумел уйти. 31 мая – 25 июня 1928 года. «Бубнов» и «Могилевич» (настоящие имена неизвестны) совершили попытки покушения на Бухарина, Крыленко, взрыва здания МОПР. Все попытки неудачны. Оба террориста благополучно вернулись. Интересно, что одновременно на Бухарина вел охоту некий прибывший с территории Польши молодой человек. Столь усиленное внимание к персоне Николая Ивановича явно объясняется не его личными достоинствами, а тем, что он в это время возглавлял Коминтерн и считался крупным политическим деятелем. Не найдя Бухарина, юноша совершил-таки настоящий теракт: застрелил одного из руководящих работников Политуправления РККА.
В 1929 году несколько боевиков пытались пробраться на территорию СССР с территории Польши. Этими группами руководил генерал-майор В. Г. Харжевский. В октябре 1929 года в СССР проникли Александр Анисимов (трижды ходивший ранее), Владимир Волков и Сергей Воинов. В ходе рейда Анисимов застрелился, а Волков и Воинов вернулись в Польшу. Через месяц они вновь ходили в СССР. В декабре 1929 года перешел границу, был арестован и расстрелян бывший капитан Павел Трофимов.
Это лишь те случаи, которые стали известны – очень мапая, надводная часть айсберга. Например, эмигрантский автор Николай Виноградов в газете «Перекличка» за 1963 год сообщил, что Захарченко-Шульц и K° убили в том же году «главу минского ОГПУ Опанского, Наимского в Петербурге, Турова-Гинзбурга под Москвой, Орлова в самой Москве». Нам не удалось найти следов Наинского и Орлова, однако Туров-Гинзбург оказался персоной весьма интересной. Длительное время он был агентом иностранного отдела ОГПУ в Германии, а также человеком, через которого на Запад переправлялись деньги и драгоценности для финансирования компартий. Что же касается Опанского, то странным образом его гибель пришлась на тот самый день, 7 июня 1927 года, когда произошел взрыв на Мойке и убийство в Варшаве советского полпреда Войкова. Может, у них в РОВСе был какой-нибудь праздник?
В 1924 году в Болгарии под руководством капитана Клавдия Фосса была сформирована тайная организация «Долг Родине», трансформировавшаяся в 1927 году в так называемую «внутреннюю линию» РОВСа. Эта организация также активно занималась засылкой людей в СССР, морем и через Румынию, и, похоже, гораздо более успешно, нежели это делалось на финском, прибалтийском и польском направлениях.
Чекисты относились к РОВСу очень серьезно и уделяли не в пример больше внимания, чем другим организациям. ОГПУ имело в окружении Кутепова своих людей. Узнав, что неудачи 1927–1928 годов не остановили неукротимого генерала, ОГПУ организовало похищение и убийство генерала Кутепова (по версии КГБ, опубликованной в открытой печати, он умер от сердечного приступа на судне во время транспортировки в Новороссийск).
Преемник Кутепова, генерал Миллер, поначалу свернувший террористическую и шпионскую работу РОВСа, постепенно снова возобновил ее. Объяснялось это достаточно просто: спонсоры куда более охотно давали деньги под террор, чем под прочие виды деятельности. Кроме того, РОВСовцы, не имея точных сведений о положении в СССР, рассматривали своих террористов как детонатор будущего взрыва, который должен смести большевистскую власть с лица земли. В секретных документах РОВСа, которые стали известными ИНО ОГПУ, организация ставила перед руководством террористов задачу подготовки кадров для ведения партизанской войны в тылу Красной Армии в случае войны с СССР.
Миллер не ограничивался одними словами. Под руководством генерала Н. Н. Головина в Париже и Белграде были созданы курсы по переподготовке офицеров РОВСа, своеобразная «Академия Генштаба в изгнании». На курсах также проходила обучение военно-диверсионному делу эмигрантская молодежь. В 1931–1934 годах ОГПУ удалось захватить и обезвредить 17 террористов, заброшенных в СССР, и вскрыть 11 явочных пунктов в Москве, Ленинграде и Закавказье. Естественно, не все попытки проникнуть в страну приводили к арестам – часть людей, выполнив поставленную задачу, благополучно возвращалась.
В Белграде были созданы унтер-офицерские курсы для подготовки молодежи, а во Франции подготовкой диверсантов занималась сформированная Миллером в 1934 году организация «Белая идея». Она же организовывала переброску боевиков через финскую границу. Руководил ею капитан Ларионов, тот самый, что бросил гранату в помещении партклуба. Чекисты предприняли ответные меры, и в 1937 году Миллер был похищен, вывезен в СССР и позднее расстрелян.
Подобных организаций было множество, с более или менее красивыми названиями: «Братство русской правды», «Национально-трудовой союз нового поколения» и пр. В начале 30-х годов стали появляться и фашистские группы.
Естественно, эмигрантские организации поставляли всем европейским и прочим спецслужбам информацию и агентов на территории СССР. Весьма характерное признание по этому поводу сделал летописец русской эмиграции Михаил Назаров, который сам некоторое время был активным членом НТС. В своей книге «Миссия русской эмиграции» он пишет: «Работа на Россию могла вестись только при помощи штабов приграничных государств-лимитрофов, подконтрольных Антанте, – что в какой-то мере было продолжением связей времен Гражданской войны». Стоит ли говорить, что штабы помогали русским не за просто так, а эмигрантам было не жалко и не трудно услужить покровителям.
Как писал в своих публикациях Борис Прянишников, в свое время руководивший нелегальной работой НТС, его организация и РОВС имели связь со штабами Финляндии, Польши, Прибалтики и Румынии, которые давали проводников для перехода границы, снабжали документами и оружием. Взамен от русских боевиков требовали передавать интересующую штабы информацию. Прянишников приводит пример сотрудничества НТС даже с японцами.
В 1938–1939 годах японский военный атташе обеспечил существование в Германии так называемой «Льдины» – засекреченной группы НТС. Группа слушала московское радио, анализировала советскую периодику и на основании этих сведений писала и сама же печатала листовки для распространения в СССР, а также статьи для газеты «За Россию». Попутно «Льдина» составляла для японцев «отчеты о событиях советской жизни». А распространение листовок в СССР происходило с помощью поляков. Прямо-таки шпионский Интернационал!
«Льдина» существовала 22 месяца в условиях строгой конспирации. Немецкая разведка прикрывала ее. После оккупации Польши немцы стали опасаться осложнений в отношениях с СССР, и «Льдина» перебазировалась в Бухарест, куда японцы взяли на службу и бежавших польских офицеров разведки. Наши простодушные читатели «Огонька» и «Московский новостей» смеялись, читая о том, что подсудимых на московских процессах обвиняли в связях с японской разведкой. А что тут, собственно говоря, смешного?
Но по-настоящему масштаб антисоветских настроений в среде эмиграции показала Вторая мировая война. Многие эмигранты участвовали в ней на стороне Германии. Разведывательно-диверсионную «Особую дивизию» возглавлял бывший капитан царской гвардии Б. А. Смысловский (фон Регенау, он же Хольмстон). В 1945 году она называлась «Первая русская национальная армия». В Югославии из эмигрантов был создан 16-тысячный «Русский корпус» под командованием сначала генерала М. Ф. Скородумова, а затем генерала Б. А. Штейфона. Русские эмигранты служили в так называемой «Русской национальной народной армии», сформированной в марте 1942 года в Белоруссии, в Русской освободительной народной армии (не путать с власовской РОА), действовавшей на Брянщине, в бригаде «Дружина». Существовали и другие сформированные из эмигрантов или ими руководимые подразделения, верой и правдой служившие немцам в годы войны.
Так что о том, что к 30-м годам с белогвардейским подпольем было покончено, говорить несколько преждевременно. Хотя, конечно, из всех угроз сталинскому режиму эта была самой, пожалуй, незначительной. Внутреннее сопротивление было куда более грозным.
Глава 7
«Съезд победителей», он же «съезд расстрелянных»
1 декабря 1934 года
7 июня 1927 года бывший капитан белой армии Виктор Ларионов, Дмитрий Мономахов и Сергей Соловьев бросили гранату в зале ленинградского партклуба на Мойке. В это время в партклубе некий Ширвиндт, представитель философской секции научно-исследовательского института, читал лекцию об американском неореализме. В результате взрыва было ранено 26 человек, из них 14 – тяжело. Все террористы благополучно вернулись назад. При чем тут американский неореализм, так никто и не понял.
4 июня 1927 года Мария Захарченко-Шульц, Эдуард Опперпут и Юрий Петерс пытались взорвать здание общежития ГПУ на Малой Лубянке – неудачно. Бежали к западной границе, по дороге убили шофера и ранили несколько человек, но и сами погибли.
14 – 22 августа 1927 года Александр Болмасов, тоже бывший капитан царской армии, и Александр Сольский прошли по маршруту Финляндия – Карелия по направлению к Киеву с целью совершить там несколько террористических актов. С начала 20-х годов Болмасов восемь раз нелегально переходил границу. Девятый стал для него роковым. Оба были арестованы и через месяц расстреляны в Ленинграде.
14-26 августа 1927 года. Александр Шорин и Сергей Соловьев шли по тому же маршруту. По дороге они убили лесника, но и сами чуть позже были убиты около Петрозаводска. Одновременно, в августе, с территории Латвии границу перешли бывший мичман Николай Строевой, Василий Самойлов и Александр фон Адеркас. Строевой четыре раза нелегально бывал в СССР, а Самойлов – дважды. Все трое были арестованы. Строевой и Самойлов по одному процессу с Болмасовым и Сольским приговорены к высшей мере и расстреляны. Адеркас получил десять лет. На суде выяснилось, что оружие и бомбы подсудимые получили от капитана финской армии Розенстрема, начальника разведки Второй дивизии. Он же обеспечил их и проводниками.
Как сообщала советская разведка, «в 1927 году Кутепов перед террористическими актами Болмасова, Петерса, Сольского, Захарченко-Шульц и др. был в Финляндии. Он руководил, фактически, их выходом на территорию СССР и давал последние указания у самой границы. По возвращении в Париж Кутепов разработал сеть террористических актов в СССР и представил свой план на рассмотрение штаба, который принял этот план с некоторыми изменениями.
Основное в плане было: а) убийство Сталина; б) взрыв военных заводов; в) убийство руководителей ОГПУ в Москве; г) одновременное убийство командующих военными округами – на юге, востоке, севере и западе СССР. План этот, принятый в 1927 году на совещании в Шуани, остается в силе. Таким образом, точка зрения Кутепова на террористические выступления в СССР не изменилась. По имеющимся сведениям, Кутепов ведет «горячую» вербовку добровольных агентов, готовых выехать в СССР для террористической работы».
4 июля 1928 года Георгий Радкевич и Дмитрий Мономахов прошли через Финляндию в Москву и б июля бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. Обнаружены около Подольска. Радкевич застрелился, Мономахов сумел уйти. 31 мая – 25 июня 1928 года. «Бубнов» и «Могилевич» (настоящие имена неизвестны) совершили попытки покушения на Бухарина, Крыленко, взрыва здания МОПР. Все попытки неудачны. Оба террориста благополучно вернулись. Интересно, что одновременно на Бухарина вел охоту некий прибывший с территории Польши молодой человек. Столь усиленное внимание к персоне Николая Ивановича явно объясняется не его личными достоинствами, а тем, что он в это время возглавлял Коминтерн и считался крупным политическим деятелем. Не найдя Бухарина, юноша совершил-таки настоящий теракт: застрелил одного из руководящих работников Политуправления РККА.
В 1929 году несколько боевиков пытались пробраться на территорию СССР с территории Польши. Этими группами руководил генерал-майор В. Г. Харжевский. В октябре 1929 года в СССР проникли Александр Анисимов (трижды ходивший ранее), Владимир Волков и Сергей Воинов. В ходе рейда Анисимов застрелился, а Волков и Воинов вернулись в Польшу. Через месяц они вновь ходили в СССР. В декабре 1929 года перешел границу, был арестован и расстрелян бывший капитан Павел Трофимов.
Это лишь те случаи, которые стали известны – очень мапая, надводная часть айсберга. Например, эмигрантский автор Николай Виноградов в газете «Перекличка» за 1963 год сообщил, что Захарченко-Шульц и K° убили в том же году «главу минского ОГПУ Опанского, Наимского в Петербурге, Турова-Гинзбурга под Москвой, Орлова в самой Москве». Нам не удалось найти следов Наинского и Орлова, однако Туров-Гинзбург оказался персоной весьма интересной. Длительное время он был агентом иностранного отдела ОГПУ в Германии, а также человеком, через которого на Запад переправлялись деньги и драгоценности для финансирования компартий. Что же касается Опанского, то странным образом его гибель пришлась на тот самый день, 7 июня 1927 года, когда произошел взрыв на Мойке и убийство в Варшаве советского полпреда Войкова. Может, у них в РОВСе был какой-нибудь праздник?
В 1924 году в Болгарии под руководством капитана Клавдия Фосса была сформирована тайная организация «Долг Родине», трансформировавшаяся в 1927 году в так называемую «внутреннюю линию» РОВСа. Эта организация также активно занималась засылкой людей в СССР, морем и через Румынию, и, похоже, гораздо более успешно, нежели это делалось на финском, прибалтийском и польском направлениях.
Чекисты относились к РОВСу очень серьезно и уделяли не в пример больше внимания, чем другим организациям. ОГПУ имело в окружении Кутепова своих людей. Узнав, что неудачи 1927–1928 годов не остановили неукротимого генерала, ОГПУ организовало похищение и убийство генерала Кутепова (по версии КГБ, опубликованной в открытой печати, он умер от сердечного приступа на судне во время транспортировки в Новороссийск).
Преемник Кутепова, генерал Миллер, поначалу свернувший террористическую и шпионскую работу РОВСа, постепенно снова возобновил ее. Объяснялось это достаточно просто: спонсоры куда более охотно давали деньги под террор, чем под прочие виды деятельности. Кроме того, РОВСовцы, не имея точных сведений о положении в СССР, рассматривали своих террористов как детонатор будущего взрыва, который должен смести большевистскую власть с лица земли. В секретных документах РОВСа, которые стали известными ИНО ОГПУ, организация ставила перед руководством террористов задачу подготовки кадров для ведения партизанской войны в тылу Красной Армии в случае войны с СССР.
Миллер не ограничивался одними словами. Под руководством генерала Н. Н. Головина в Париже и Белграде были созданы курсы по переподготовке офицеров РОВСа, своеобразная «Академия Генштаба в изгнании». На курсах также проходила обучение военно-диверсионному делу эмигрантская молодежь. В 1931–1934 годах ОГПУ удалось захватить и обезвредить 17 террористов, заброшенных в СССР, и вскрыть 11 явочных пунктов в Москве, Ленинграде и Закавказье. Естественно, не все попытки проникнуть в страну приводили к арестам – часть людей, выполнив поставленную задачу, благополучно возвращалась.
В Белграде были созданы унтер-офицерские курсы для подготовки молодежи, а во Франции подготовкой диверсантов занималась сформированная Миллером в 1934 году организация «Белая идея». Она же организовывала переброску боевиков через финскую границу. Руководил ею капитан Ларионов, тот самый, что бросил гранату в помещении партклуба. Чекисты предприняли ответные меры, и в 1937 году Миллер был похищен, вывезен в СССР и позднее расстрелян.
Подобных организаций было множество, с более или менее красивыми названиями: «Братство русской правды», «Национально-трудовой союз нового поколения» и пр. В начале 30-х годов стали появляться и фашистские группы.
Естественно, эмигрантские организации поставляли всем европейским и прочим спецслужбам информацию и агентов на территории СССР. Весьма характерное признание по этому поводу сделал летописец русской эмиграции Михаил Назаров, который сам некоторое время был активным членом НТС. В своей книге «Миссия русской эмиграции» он пишет: «Работа на Россию могла вестись только при помощи штабов приграничных государств-лимитрофов, подконтрольных Антанте, – что в какой-то мере было продолжением связей времен Гражданской войны». Стоит ли говорить, что штабы помогали русским не за просто так, а эмигрантам было не жалко и не трудно услужить покровителям.
Как писал в своих публикациях Борис Прянишников, в свое время руководивший нелегальной работой НТС, его организация и РОВС имели связь со штабами Финляндии, Польши, Прибалтики и Румынии, которые давали проводников для перехода границы, снабжали документами и оружием. Взамен от русских боевиков требовали передавать интересующую штабы информацию. Прянишников приводит пример сотрудничества НТС даже с японцами.
В 1938–1939 годах японский военный атташе обеспечил существование в Германии так называемой «Льдины» – засекреченной группы НТС. Группа слушала московское радио, анализировала советскую периодику и на основании этих сведений писала и сама же печатала листовки для распространения в СССР, а также статьи для газеты «За Россию». Попутно «Льдина» составляла для японцев «отчеты о событиях советской жизни». А распространение листовок в СССР происходило с помощью поляков. Прямо-таки шпионский Интернационал!
«Льдина» существовала 22 месяца в условиях строгой конспирации. Немецкая разведка прикрывала ее. После оккупации Польши немцы стали опасаться осложнений в отношениях с СССР, и «Льдина» перебазировалась в Бухарест, куда японцы взяли на службу и бежавших польских офицеров разведки. Наши простодушные читатели «Огонька» и «Московский новостей» смеялись, читая о том, что подсудимых на московских процессах обвиняли в связях с японской разведкой. А что тут, собственно говоря, смешного?
Но по-настоящему масштаб антисоветских настроений в среде эмиграции показала Вторая мировая война. Многие эмигранты участвовали в ней на стороне Германии. Разведывательно-диверсионную «Особую дивизию» возглавлял бывший капитан царской гвардии Б. А. Смысловский (фон Регенау, он же Хольмстон). В 1945 году она называлась «Первая русская национальная армия». В Югославии из эмигрантов был создан 16-тысячный «Русский корпус» под командованием сначала генерала М. Ф. Скородумова, а затем генерала Б. А. Штейфона. Русские эмигранты служили в так называемой «Русской национальной народной армии», сформированной в марте 1942 года в Белоруссии, в Русской освободительной народной армии (не путать с власовской РОА), действовавшей на Брянщине, в бригаде «Дружина». Существовали и другие сформированные из эмигрантов или ими руководимые подразделения, верой и правдой служившие немцам в годы войны.
Так что о том, что к 30-м годам с белогвардейским подпольем было покончено, говорить несколько преждевременно. Хотя, конечно, из всех угроз сталинскому режиму эта была самой, пожалуй, незначительной. Внутреннее сопротивление было куда более грозным.
Глава 7
УДАР МОЛНИИ
Душно. Густой тяжелый воздух. Весь мир притих и смотрит туда, где от края земли поднимается темно-сизая туча. Она растет, обнимая полнеба, наливаясь грозной тяжестью. Еще мгновение, и она расколется блистающей стрелой молнии. Древние считали, что молния разумна. Материалисты уверены, что она слепа.
Так слепа или разумна?
Напряжение в стране нарастало. Оппозиция консолидировалась, угрозы становились все решительнее, пропаганда все острее. Все пока что оставалось на уровне болтовни, однако ситуация должна была развиваться – либо вверх, либо вниз. Вниз – значит прекращать сопротивление и начинать наконец заниматься делом. Вверх – переходить к другим формам борьбы. Манифесты и подпольные типографии были уже пройденным этапом. Следующим, по логике борьбы, должен был стать террор.
Поэтому когда в Ленинграде убили Кирова, ни у кого и мысли не возникло, что это может быть чем-либо иным, кроме как происками врага. Да и враг казался очевидным – Ленинград, бывшая вотчина Зиновьева, где оставалось множество его сторонников, затаившихся, выжидающих своего часа.
Между тем с этим убийством до сих пор не ясно ничего. Где-то в России должно было произойти подобное преступление, и оно произошло. То, что должно было случиться, случилось, однако как-то не так, странно и нелепо…
Так слепа молния или разумна?
Этот вопрос, в применении к одному из самых громких преступлений в советской истории, не дает покоя исследователям вот уже семьдесят лет. Причем совершенно безрезультатно.
Так слепа или разумна?
Напряжение в стране нарастало. Оппозиция консолидировалась, угрозы становились все решительнее, пропаганда все острее. Все пока что оставалось на уровне болтовни, однако ситуация должна была развиваться – либо вверх, либо вниз. Вниз – значит прекращать сопротивление и начинать наконец заниматься делом. Вверх – переходить к другим формам борьбы. Манифесты и подпольные типографии были уже пройденным этапом. Следующим, по логике борьбы, должен был стать террор.
Поэтому когда в Ленинграде убили Кирова, ни у кого и мысли не возникло, что это может быть чем-либо иным, кроме как происками врага. Да и враг казался очевидным – Ленинград, бывшая вотчина Зиновьева, где оставалось множество его сторонников, затаившихся, выжидающих своего часа.
Между тем с этим убийством до сих пор не ясно ничего. Где-то в России должно было произойти подобное преступление, и оно произошло. То, что должно было случиться, случилось, однако как-то не так, странно и нелепо…
Так слепа молния или разумна?
Этот вопрос, в применении к одному из самых громких преступлений в советской истории, не дает покоя исследователям вот уже семьдесят лет. Причем совершенно безрезультатно.
«Съезд победителей», он же «съезд расстрелянных»
Итак, противостояние нарастало. В то же время к 1934 году стало ясно, что политика властей оправдывает себя. Страна понемногу выбиралась из разрухи, не той, что, по выражению профессора Преображенского, «не в клозетах, а в головах», а той, что происходила по причине отсутствия клозетов. Равно как заводов, электростанций, урожаев и прочего. Политика власти оправдывала себя, авторитет ее рос, и страна понемногу сворачивала на путь, который носители русского имперского сознания узнали бы из тысяч путей. А носителем оного сознания был весь народ. Оттого-то и вспоминают те, кто жил в 30-е годы, это время как удивительно светлое. Не потому, что ели сладко, а потому, что жили сообразно менталитету.
В известном смысле, очередной вехой стал XVII съезд партии, который со временем стал носить двойное название. Его называли «съездом победителей» и «съездом расстрелянных». Самое любопытное – что так оно и было. Просто первое название имеет отношение к экономике и государственной жизни, а второе – к политике.
«Съездом победителей» XVII съезд называли, поскольку основным тоном на нем были рапорты об успехах и победах индустриализации – кстати, достаточно честные. Проблем было много, но и успехи налицо. Второе название ему было дано по той причине, что большинство его делегатов впоследствии были репрессированы. А еще XVII съезд может быть назван «днями восхваления». Не было ни одного выступления, в котором не говорилось бы о «величайшем», «гениальнейшем» и пр. Само собой, эпитеты адресовались Сталину. Что весьма забавно, поскольку Сталин восхвалений не любил и его отношение к собственному культу варьировалось от насмешки до презрения. Многие делегаты это знали, в силу своего положения в партии не могли не знать – и тем не менее…
Отвлечемся ненадолго от политики, оппозиции и поговорим о «культе личности». Безусловно, какой-то культ в государстве должен существовать и поддерживаться властями, по той же причине, по какой страна должна кормить свою армию – иначе ей придется кормить чужую. Точно так же обстоит дело и в области идеологии. У советского правительства большого выбора в этой области не было, а точнее, не было никакого. Надо было заставить работать классическую российскую триаду: «За Веру, Царя и Отечество». Судя по тому, как Сталин действовал, он это прекрасно понимал.
Отечество для населявших нашу шестую часть суши людей таковым и оставалось, веру худо-бедно, на некоторое время, могли заменить марксизм-ленинизм и мечты о построении справедливого общества. Что же касается второго члена триады, то и здесь тоже все было ясно. Попытки создать культ Ленина увенчались успехом, но на роль Царя тень Ильича не годилась. Так что Сталину пришлось смириться с неизбежным.
Тут ведь что интересно? Есть такой любопытный психологический казус: когда один человек говорит о другом, мы подчас мало узнаем о человеке, о котором говорят, но почти все – о том, кто говорит. Если, например, некто сексуально озабочен – ему кажется, что всем в мире движет секс. Если он одержим жаждой власти, он и другим приписывает те же побуждения. И так далее…
Так вот: большая часть расхожих представлений о Сталине, если проследить их до истока, исходит от Троцкого. А уж вот кто был озабочен собственным «я» и старательно трудился над созданием своего культа, так это Лев Давидович. Само собой, те же побуждения он приписывал и своему оппоненту и тиражировал их на правах «соратника по борьбе». Хотя какие они были соратники? До 1917 года Сталин и Троцкий и знакомы-то фактически не были, а после 1917 года все время собачились. Так что по-человечески узнать друг друга у них возможности не было, и все рассуждения Троцкого о личности Сталина в основном являются плодом его буйной фантазии.
Между тем воспоминания людей, которые действительно знали Сталина, особенно знали его до 1917 года, когда у него не было необходимости заниматься собственным «имиджем», свидетельствуют о том, что это был очень скромный человек. До того, как он занял ведущее положение в государстве, эта скромность была исключительной, можно сказать, на грани патологии – достаточно хотя бы почитать его письма из сибирской ссылки. Проблемой самоутверждения до сорока лет он нисколько не страдал, и где у нас основания думать, что эта черта появилась у него после сорока? Другое дело, что в той ситуации, которая сложилась в 30-е годы, от его личных качеств ничего не зависело. У России должен был быть Царь, и человек, стоявший во главе государства, был обречен им стать.
Впрочем, по этому поводу мы имеем свидетельство человека, которому уж точно нет никакого смысла врать. Леон Фейхтвангер, посетивший в 30-е годы Советский Союз, немало строк уделил именно культу, даже не столько самому культу, сколько отношению к нему его предмета.
«Он не позволяет публично праздновать свой день рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему…»
«Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: „Я пью за здоровье несравненного вождя народов великого, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня“».
Кстати, и по поводу «всеобщей преданности» он не питал никаких иллюзий. «Я (Фейхтвангер. – Авт.) указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в места, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. «Подхалимствующий дурак, – сердито сказал Сталин, – приносит больше вреда, чем сотня врагов»».
Так что сам культ Сталина был идеологически обусловлен, а его особенности в какой-то мере происходили от излишнего усердия самих льстящих, сладострастно вылизывавших седалищное место главы государства, а в какой-то были порождением «черного юмора» тайных оппозиционеров. И то, и другое характеризует тогдашнюю верхушку партии далеко не самым лестным образом. Кстати, товарищам подхалимам можно от всей души посочувствовать – они попали в крайне неприятное положение. Ужасно льстить ничтожеству, но втройне ужаснее – умному человеку, который все понимает и относится к льстящим так, как они того заслуживают. Стоит еще подумать, чего не могли простить Сталину впоследствии разоблачители «культа» – самого культа или понимания их собственной подлости?
Но вернемся в зал съезда. Надо сказать, что «подхалимствующие дураки» отнюдь не ограничивались лестью в адрес Сталина – хватало и на долю местного начальства: «Блестящий доклад я позволю себе назвать поэмой пафоса социалистического строительства, поэмой величайших побед рабочих и трудящихся Таганрога. На фоне этих исторических побед ярко вырисовывается фигура Степана Христофоровича… Я хотел бы – и это желание делегатов – доклад Степана Христофоровича издать брошюрой на хорошей бумаге и раздать каждому присутствующему здесь делегату… и пусть этот доклад, эта героическая поэма, симфония нашего строительства, будет понята каждым».
На главу государства те из льстецов, кто уцелел, осмелились поднять хвост лишь после XX съезда. Очередь «Степанов Христофоровичей» придет куда раньше – через три-четыре года.
Особенно прогибались перед Сталиным бывшие лидеры оппозиции. Те, которых Киров, со всем презрением победителя к капитулянтам, назвал «обозниками» (в том смысле, что до тех пор они были «в обозе»). Исходя из того, что лидеры оппозиции вместе с прочими превозносили гениальность вождя, многие наши публицисты от истории почему-то делают вывод, что все они не только пострадали безвинно, но даже и мыслей о сопротивлении режиму у них не возникало. Как будто слово – это дело.
Впрочем, существует легенда, что именно на XVII съезде была предпринята последняя легальная попытка снять Сталина. Рассказывают о некоем тайном совещании на квартире Орджоникидзе, участники которого всерьез говорили о замене Сталина Кировым. Киров их высмеял: «Что вы глупости говорите! Какой я генеральный?» Кто-то рассказал про это совещание Сталину – по некоторым данным, сам Киров – и Сталин, выслушав его, сказал: «Спасибо, я тебе этого не забуду!» И не забыл.
Такова легенда.
Может статься, впрочем, это совещание и было. Может быть, и нет – не в этом суть. «Хотеть» и «обсуждать» может кто угодно, как угодно и где угодно. Важно не кто хочет, а кто решает. А решался этот вопрос голосованием. Тайным, между прочим…
Так что же решил съезд? Даже но самым «ужасным» оппозиционным данным, которые, скорее всего, надо делить на десять, в результате тайного голосования против Сталина было подано 292 голоса из 1225 возможных. Эту цифру назвали три члена счетной комиссии, дожившие до 50-х годов – то есть, возникла она уже после XX съезда.
С другой стороны, есть ведь и архивные документы съезда. Там указано, что против Сталина было подано 3 голоса, против Кирова – 4. Однако самих бюллетеней сохранилось всего 1054, хотя на съезд было выдано 1225 мандатов. Допустим, результаты голосования действительно были сфальсифицированы, и бюллетени «против» уничтожили. В таком случае, недостает 171 голоса. Будем считать, что это и были те, кто проголосовал «против». Поверим, что так оно и было, что бюллетени не потеряли по разгильдяйству, что никто из делегатов съезда к моменту голосования не сидел с приятелями в буфете, не проспал решающий момент и не лежал пьяный где-нибудь в уголочке. И что у нас получается? Получается, что, по полностью непроверенным данным, в самый разгар оппозиционных настроений против Сталина было около 25 процентов партийной верхушки, а по данным, поддающимся хоть какой-то проверке, их было 13 процентов, и говорить о том, что на съезде оппозиция имела хотя бы какие-то шансы снять Сталина, сами понимаете…
Так что если и говорить, что XVII съезд был победой оппозиции, то лишь по интеллигентской логике времен «застоя», когда в качестве победы рассматривалось что-либо вроде: «А я ему руки не подал! Вот!» А на самом-то деле даже «нефальсифицированные» результаты голосования были сокрушительным поражением. Если в партийных верхах, где оппозиционные настроения были наиболее сильны, противники Сталина смогли набрать всего лишь 25 % голосов – то как это назвать? А внизу сторонников оппозиции было значительно меньше. Так что большинство по-прежнему одобряло правительственный курс. Все попытки легального снятия Сталина, если они, конечно, были, провалились. Оппозиция проиграла и, проиграв, стала особенно опасна.
Все дальнейшие события объяснимы только с двух точек зрения. Одна – официальная: вождь был параноиком и устроил «охоту на ведьм» в соответствии со своими бредовыми галлюцинациями. Другая – альтернативная: он был психически нормален, зато в стране существовала нелегальная оппозиция, точный списочный состав которой был неизвестен (старые конспираторы!), однако весьма мощная, захватывающая верхушку партии и имеющая разветвленную сеть низовых групп. Сдаваться она не собиралась. А поскольку все легальные попытки снять главу государства провалились, культ его утверждался все прочнее, то естественно было ожидать, что оппозиция перейдет к «нелегальным» методам, то есть к террору либо к попытке государственного переворота. А может быть, и к тому, и к другому.
И тут, ну прямо как по заказу, это убийство!
В известном смысле, очередной вехой стал XVII съезд партии, который со временем стал носить двойное название. Его называли «съездом победителей» и «съездом расстрелянных». Самое любопытное – что так оно и было. Просто первое название имеет отношение к экономике и государственной жизни, а второе – к политике.
«Съездом победителей» XVII съезд называли, поскольку основным тоном на нем были рапорты об успехах и победах индустриализации – кстати, достаточно честные. Проблем было много, но и успехи налицо. Второе название ему было дано по той причине, что большинство его делегатов впоследствии были репрессированы. А еще XVII съезд может быть назван «днями восхваления». Не было ни одного выступления, в котором не говорилось бы о «величайшем», «гениальнейшем» и пр. Само собой, эпитеты адресовались Сталину. Что весьма забавно, поскольку Сталин восхвалений не любил и его отношение к собственному культу варьировалось от насмешки до презрения. Многие делегаты это знали, в силу своего положения в партии не могли не знать – и тем не менее…
Отвлечемся ненадолго от политики, оппозиции и поговорим о «культе личности». Безусловно, какой-то культ в государстве должен существовать и поддерживаться властями, по той же причине, по какой страна должна кормить свою армию – иначе ей придется кормить чужую. Точно так же обстоит дело и в области идеологии. У советского правительства большого выбора в этой области не было, а точнее, не было никакого. Надо было заставить работать классическую российскую триаду: «За Веру, Царя и Отечество». Судя по тому, как Сталин действовал, он это прекрасно понимал.
Отечество для населявших нашу шестую часть суши людей таковым и оставалось, веру худо-бедно, на некоторое время, могли заменить марксизм-ленинизм и мечты о построении справедливого общества. Что же касается второго члена триады, то и здесь тоже все было ясно. Попытки создать культ Ленина увенчались успехом, но на роль Царя тень Ильича не годилась. Так что Сталину пришлось смириться с неизбежным.
Тут ведь что интересно? Есть такой любопытный психологический казус: когда один человек говорит о другом, мы подчас мало узнаем о человеке, о котором говорят, но почти все – о том, кто говорит. Если, например, некто сексуально озабочен – ему кажется, что всем в мире движет секс. Если он одержим жаждой власти, он и другим приписывает те же побуждения. И так далее…
Так вот: большая часть расхожих представлений о Сталине, если проследить их до истока, исходит от Троцкого. А уж вот кто был озабочен собственным «я» и старательно трудился над созданием своего культа, так это Лев Давидович. Само собой, те же побуждения он приписывал и своему оппоненту и тиражировал их на правах «соратника по борьбе». Хотя какие они были соратники? До 1917 года Сталин и Троцкий и знакомы-то фактически не были, а после 1917 года все время собачились. Так что по-человечески узнать друг друга у них возможности не было, и все рассуждения Троцкого о личности Сталина в основном являются плодом его буйной фантазии.
Между тем воспоминания людей, которые действительно знали Сталина, особенно знали его до 1917 года, когда у него не было необходимости заниматься собственным «имиджем», свидетельствуют о том, что это был очень скромный человек. До того, как он занял ведущее положение в государстве, эта скромность была исключительной, можно сказать, на грани патологии – достаточно хотя бы почитать его письма из сибирской ссылки. Проблемой самоутверждения до сорока лет он нисколько не страдал, и где у нас основания думать, что эта черта появилась у него после сорока? Другое дело, что в той ситуации, которая сложилась в 30-е годы, от его личных качеств ничего не зависело. У России должен был быть Царь, и человек, стоявший во главе государства, был обречен им стать.
Впрочем, по этому поводу мы имеем свидетельство человека, которому уж точно нет никакого смысла врать. Леон Фейхтвангер, посетивший в 30-е годы Советский Союз, немало строк уделил именно культу, даже не столько самому культу, сколько отношению к нему его предмета.
«Он не позволяет публично праздновать свой день рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему…»
«Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: „Я пью за здоровье несравненного вождя народов великого, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня“».
Кстати, и по поводу «всеобщей преданности» он не питал никаких иллюзий. «Я (Фейхтвангер. – Авт.) указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в места, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. «Подхалимствующий дурак, – сердито сказал Сталин, – приносит больше вреда, чем сотня врагов»».
Так что сам культ Сталина был идеологически обусловлен, а его особенности в какой-то мере происходили от излишнего усердия самих льстящих, сладострастно вылизывавших седалищное место главы государства, а в какой-то были порождением «черного юмора» тайных оппозиционеров. И то, и другое характеризует тогдашнюю верхушку партии далеко не самым лестным образом. Кстати, товарищам подхалимам можно от всей души посочувствовать – они попали в крайне неприятное положение. Ужасно льстить ничтожеству, но втройне ужаснее – умному человеку, который все понимает и относится к льстящим так, как они того заслуживают. Стоит еще подумать, чего не могли простить Сталину впоследствии разоблачители «культа» – самого культа или понимания их собственной подлости?
Но вернемся в зал съезда. Надо сказать, что «подхалимствующие дураки» отнюдь не ограничивались лестью в адрес Сталина – хватало и на долю местного начальства: «Блестящий доклад я позволю себе назвать поэмой пафоса социалистического строительства, поэмой величайших побед рабочих и трудящихся Таганрога. На фоне этих исторических побед ярко вырисовывается фигура Степана Христофоровича… Я хотел бы – и это желание делегатов – доклад Степана Христофоровича издать брошюрой на хорошей бумаге и раздать каждому присутствующему здесь делегату… и пусть этот доклад, эта героическая поэма, симфония нашего строительства, будет понята каждым».
На главу государства те из льстецов, кто уцелел, осмелились поднять хвост лишь после XX съезда. Очередь «Степанов Христофоровичей» придет куда раньше – через три-четыре года.
Особенно прогибались перед Сталиным бывшие лидеры оппозиции. Те, которых Киров, со всем презрением победителя к капитулянтам, назвал «обозниками» (в том смысле, что до тех пор они были «в обозе»). Исходя из того, что лидеры оппозиции вместе с прочими превозносили гениальность вождя, многие наши публицисты от истории почему-то делают вывод, что все они не только пострадали безвинно, но даже и мыслей о сопротивлении режиму у них не возникало. Как будто слово – это дело.
Впрочем, существует легенда, что именно на XVII съезде была предпринята последняя легальная попытка снять Сталина. Рассказывают о некоем тайном совещании на квартире Орджоникидзе, участники которого всерьез говорили о замене Сталина Кировым. Киров их высмеял: «Что вы глупости говорите! Какой я генеральный?» Кто-то рассказал про это совещание Сталину – по некоторым данным, сам Киров – и Сталин, выслушав его, сказал: «Спасибо, я тебе этого не забуду!» И не забыл.
Такова легенда.
Может статься, впрочем, это совещание и было. Может быть, и нет – не в этом суть. «Хотеть» и «обсуждать» может кто угодно, как угодно и где угодно. Важно не кто хочет, а кто решает. А решался этот вопрос голосованием. Тайным, между прочим…
Так что же решил съезд? Даже но самым «ужасным» оппозиционным данным, которые, скорее всего, надо делить на десять, в результате тайного голосования против Сталина было подано 292 голоса из 1225 возможных. Эту цифру назвали три члена счетной комиссии, дожившие до 50-х годов – то есть, возникла она уже после XX съезда.
С другой стороны, есть ведь и архивные документы съезда. Там указано, что против Сталина было подано 3 голоса, против Кирова – 4. Однако самих бюллетеней сохранилось всего 1054, хотя на съезд было выдано 1225 мандатов. Допустим, результаты голосования действительно были сфальсифицированы, и бюллетени «против» уничтожили. В таком случае, недостает 171 голоса. Будем считать, что это и были те, кто проголосовал «против». Поверим, что так оно и было, что бюллетени не потеряли по разгильдяйству, что никто из делегатов съезда к моменту голосования не сидел с приятелями в буфете, не проспал решающий момент и не лежал пьяный где-нибудь в уголочке. И что у нас получается? Получается, что, по полностью непроверенным данным, в самый разгар оппозиционных настроений против Сталина было около 25 процентов партийной верхушки, а по данным, поддающимся хоть какой-то проверке, их было 13 процентов, и говорить о том, что на съезде оппозиция имела хотя бы какие-то шансы снять Сталина, сами понимаете…
Так что если и говорить, что XVII съезд был победой оппозиции, то лишь по интеллигентской логике времен «застоя», когда в качестве победы рассматривалось что-либо вроде: «А я ему руки не подал! Вот!» А на самом-то деле даже «нефальсифицированные» результаты голосования были сокрушительным поражением. Если в партийных верхах, где оппозиционные настроения были наиболее сильны, противники Сталина смогли набрать всего лишь 25 % голосов – то как это назвать? А внизу сторонников оппозиции было значительно меньше. Так что большинство по-прежнему одобряло правительственный курс. Все попытки легального снятия Сталина, если они, конечно, были, провалились. Оппозиция проиграла и, проиграв, стала особенно опасна.
Все дальнейшие события объяснимы только с двух точек зрения. Одна – официальная: вождь был параноиком и устроил «охоту на ведьм» в соответствии со своими бредовыми галлюцинациями. Другая – альтернативная: он был психически нормален, зато в стране существовала нелегальная оппозиция, точный списочный состав которой был неизвестен (старые конспираторы!), однако весьма мощная, захватывающая верхушку партии и имеющая разветвленную сеть низовых групп. Сдаваться она не собиралась. А поскольку все легальные попытки снять главу государства провалились, культ его утверждался все прочнее, то естественно было ожидать, что оппозиция перейдет к «нелегальным» методам, то есть к террору либо к попытке государственного переворота. А может быть, и к тому, и к другому.
И тут, ну прямо как по заказу, это убийство!
1 декабря 1934 года
Сейчас точно известно, что делал Киров в тот роковой день и чего он не делал. А также что делал его убийца. И, что бы ни писали про трассологическую экспертизу, сперму на кальсонах и пр., пока что подвергать эти данные сомнению нет оснований.
…На 1 декабря в Ленинграде было назначено собрание партийного актива, посвященное итогам ноябрьского Пленума ЦК ВКП(б). Время начала – 18 часов, место проведения – Таврический дворец. Киров, который должен был выступать на этом собрании, в тот день в Смольный не поехал. Он остался дома и готовился к докладу. Курьер возила ему материалы. Приезжать в Смольный он не собирался, так что ждать его там было бессмысленно.
…На 1 декабря в Ленинграде было назначено собрание партийного актива, посвященное итогам ноябрьского Пленума ЦК ВКП(б). Время начала – 18 часов, место проведения – Таврический дворец. Киров, который должен был выступать на этом собрании, в тот день в Смольный не поехал. Он остался дома и готовился к докладу. Курьер возила ему материалы. Приезжать в Смольный он не собирался, так что ждать его там было бессмысленно.