Страница:
Теперь о президенте Чехословакии Бенеше, который будто бы передал компромат Сталину. Если так, то он человек совершенно невероятной выдержки – держал в руках документ такой важности и даже в него не заглянул. Потому что есть свидетельство, что до рокового июня 1937 года он не имел о «заговоре Тухачевского» ни малейшего представления.
По крайней мере, это следует из письма, которое прислал советский посол в Праге Александровский 15 июля 1937 года, уже после «процесса генералов»:
«…Усиленные разговоры о возможности чехословацко-германского сближения… относятся к началу этого года. В конце апреля у меня был разговор с Бенешем, в котором он неожиданно для меня говорил, почему бы СССР и не договориться с Германией, и как бы вызывал этим меня на откровенность… Весь этот период я решительно опровергал какую бы то ни было особую нашу связь с Германией.
Мой последний разговор (3 июля 1937 г – Авт.)… разговор с Лауриным 13. VII (Лаурин – доверенное лицо Бенеша. – Авт.), мне кажется, не оставляет на этом фоне сомнений в том, что чехи действительно имели косвенную сигнализацию из Берлина о том, что между рейхсвером и Красной Армией существует какая-то особая интимная связь и тесное сотрудничество. Конечно, ни Бенеш, ни кто бы то ни было другой не могли догадаться о том, что эта сигнализация говорит об измене таких крупных руководителей Красной Армии, как предатели Гамарник, Тухачевский и др. Поэтому я легко могу себе представить, что Бенеш делал из этих сигналов тот вывод, что советское правительство в целом ведет двойную игру и готовит миру сюрприз путем соглашения с Германией… Никто из нас не понял и не мог понять этого смысла поведения Бенеша и его клеврета Лаурина, на зная о том, что против нас работает банда изменников и предателей. Зная же теперь это, мне становится понятным очень многое из тех намеков и полупризнаний, которыми изобиловали разговоры со мною не только Лаурина, Бенеша, Крофты, но и ряда других второстепенных политических деятелей Чехословакии».
Из этого письма следует, что Бенеш никаким посредником в передаче «красной папки» быть не мог. Иначе его бы так не волновали странные советско-германские контакты.
Да, сказок о спецслужбах придумано не меньше, чем о чертях…
Глава 15
Эксплуатация мечты
С самого начала власти Советской России опасались «бонапартизма», то есть установления военной диктатуры. Они все слишком хорошо знали историю и помнили, чем закончилась французская революция. Поэтому чекисты особо присматривали за всеми сколько-нибудь видными военачальниками, и в первую очередь за Тухачевским – учитывая его характер и громкую славу.
(Кстати, именно этим можно отчасти объяснить и странные зигзаги его военной карьеры – тем, что ему попросту боялись давать под начало войска, боялись, но все время приходилось. В 1921 году его «бросили» на Академию, чтобы убрать с Западного фронта, но возрастает опасность интервенции, и он возвращается обратно. И снова его убирают, однако в Штабе РККА Михаил Николаевич не приживается. Тогда ему дают небольшой округ, с которым переворота не устроишь, потом ставят начальником вооружений…)
Уже в 1925 году один из секретных агентов ОГПУ сообщал о двух течениях среди кадровых офицеров: «монархическом» и «бонапартистском» и отметил, что вторые группировались вокруг Тухачевского. (Впрочем, с кем именно «бонапартисты» могли связывать свои надежды, видно было невооруженным глазом.)
В 1926 году было установлено агентурное наблюдение за «кружком бонапартистов». Пока что ни о каком заговоре речи не было – просто кружок друзей, центром его был Тухачевский, которого все они рассматривали уже как политическую фигуру.
Как относился к этому сам Тухачевский? Нет никакого сомнения, что он примерял к себе биографию Наполеона. Первый этап прошел совсем неплохо, он действительно в двадцать пять лет стал генералом, время идти дальше. Тем более что ему напоминали об этом со всех сторон. Куда ни повернись, всюду взгляды: подозрительные, настороженные, ожидающие, сияющие надеждой… Тут и более стойкий человек «поплывет» – а Михаил Николаевич был натурой горячей и увлекающейся.
Тогда же в этом качестве его стало рассматривать ОГПУ – причем совсем не как объект для агентурной разработки…
…Само собой, весь мир внимательнейшим образом следил за тем, что происходит в Советской России, ожидая, когда же процесс перейдет в фазу диктатуры. Уж очень непредсказуемая и, прямо скажем, страшноватая публика собралась в Кремле. Эмигранты мучительно всматривались и вслушивались, ловя любые крохи информации из России. Теперь, после окончания войны, революция должна была непременно начать «пожирать собственных детей», красные «якобинцы» – вцепиться друг другу в горло… ну сейчас, вот-вот это произойдет! Они уже грызутся: Ленин вне игры, Троцкий выступает против Сталина… а потом придет Наполеон и установит диктатуру!
Это была мечта. Мечта эмигрантов о том, что придет «русский Бонапарт», сделает военный переворот, и все войдет хоть в какие-то понятные рамки. Империя, диктатура – это все было знакомо. А что такое Советская Россия и ее режим – никто не понимал. Непонимание рождало страх, а страх порождал надежду…
Едва закончилась Гражданская война, эмигрантские газеты начали поговаривать о «заговоре в Красной Армии». А нечто, напоминающее информацию о «заговоре Тухачевского», впервые поместила еще в феврале 1924 года белоэмигрантская газета «Руль». Комментируя события 1923 года, она писала:
«Выступление Троцкого против „тройки“ заставило ее насторожиться против тех военных начальников, которые особенно близки к председателю Реввоенсовета. Среди них видное место занимает Тухачевский, командующий Западным фронтом и имеющий пребывание в Смоленске. Тухачевскому был предложен перевод в Москву, чтобы держать его под непосредственным надзором. Хотя перевод был сопряжен с повышением, но и от позолоченной пилюли Тухачевский отказался. Тогда ему предложение было повторено в ультимативной форме, а Тухачевский вновь категорически отказался. Тройка кипит негодованием, но ничего поделать не может. Не идти же походом на Смоленск!»[41]
Информация эта пришла в Берлин несколько с запозданием и относится к осени 1923 года, так что легко можно догадаться, что к чему. Именно в это время Тухачевский водил войска возле польской границы, не реагируя на вызовы из Москвы.
Причины тут были другие, но ведь в эмигрантских тусовках собиралась все та же демократическая публика, которая мыслить иначе, чем политически, просто не умела.
Тогда же в Париже заседал так называемый Русский национальный комитет, и там тоже много говорилось о военном перевороте и установлении «красной диктатуры», а в качестве предполагаемого диктатора также называли Тухачевского.
Генерал фон Лампе, резидент РОВСа в Берлине, в январе 1924 года встречался с неким большевиком «Арсением Грачевым» (само собой, имя не настоящее). 30 января он отправил в парижскую штаб-квартиру РОВС секретную справку, в которой говорилось:
«По заслуживающим доверия сведениям, проехавший недавно через Берлин в Париж: коммунист Арсений Грачев... сообщил, что в толще Красной Армии имеется значительная организация, поставившая себе целью производство переворота в стране и в самой армии. Группа эта основой своей противоправительственной пропаганды ставит выступление оппозиции против еврейского засилья и в силу одного этого не примыкает к оппозиции, возглавляемой Троцким, и действует не только независимо, но и против него. Возглавляется группа командующим Западным фронтом, бывшим подпоручиком лейб-гвардии Семеновского полка Тухачевским, находящимся с Троцким лично в неприязненных отношениях. Находится вся организация в Смоленске, где расположен штаб Западного фронта».[42]
Так что, как видим, в 1923 году белые эмигранты уже вовсю раскручивали Тухачевского как «красного Бонапарта». В середине 20-х годов, когда за границей остро интересовались всем, связанным с Советской Россией, газеты охотно печатали воспоминания о нем, а Фервак написал даже целую книгу. И везде звучало это имя: Наполеон.
Да, но почему именно Тухачевского? Причина, конечно же, была. Имя этой причины – ОГПУ. В то время уже полным ходом шла операция «Трест».
Знаете, кто такой «Арсений Грачев»? По вычислениям С. Минакова, это Б. Н. Иванов – видный сотрудник военной разведки, один из тех, кто работал в среде белой эмиграции. «Трест» и прочие подобные операции, правда, проводило ОГПУ – но в то время военная разведка и Иностранный отдел ОГПУ имели общих резидентов, так что попробуй разбери, в какую минуту он на кого работает…
…Знаменитая операция «Трест» началась в ноябре 1921 года и продолжалась по апрель 1927-го. Тогда-то и запустили чекисты в дело легендированную (то есть фальшивую) антисоветскую организацию в СССР. Назвали ее «Монархическое объединение центральной России» (МОЦР) и представляли мощной, разветвленной и способной совершить государственный переворот. Дело это было чрезвычайно полезное (не переворот, конечно, а «Трест»): с одной стороны, качали информацию о реальных организациях, с другой – брали под контроль деятельность эмигрантских центров в СССР, с третьей, заставляли их расходовать впустую деньги и силы. Среди тех, кому «трестовцы» морочили голову, были лидеры РОВС генералы Врангель, Кутепов и Миллер, а также упоминавшийся уже фон Лампе.
«Трест» был не единственной подобной операцией, и практически в каждой из них присутствовала организация среди военных, особенно бывших царских офицеров. Что касается нашего героя, то уже в 1922 году эмиссар МОЦР Якушев на вопрос о таких людях, как Тухачевский, Каменев, Лебедев, Брусилов, ответил: «Они не входят официально в организацию, но первые трое безусловно наши, а четвертый слишком состарился и не представляет ничего интересного». Но чем дальше, тем больше заграничные партнеры ОГПУ требовали вовлечения в дело Тухачевского, и в 1923 году им сообщили, что удалось завербовать и его.
Мог ли быть задействован в этих играх сам Тухачевский? Да легко! Любого рода авантюры ему как раз по характеру. Тем более что прибывшие осенью 1923 года агенты Кутепова в письмах из СССР подтверждали, что Тухачевский действительно участвует в антисоветской организации. Значит, как-то проверили… Может быть, конечно, им и агенты ОГПУ головы заморочили, но все же трудно представить себе, чтобы серьезные люди могли давать такие заверения без личной встречи. Ведь то, как умели врать и выкачивать деньги представители разного рода «организаций», за границей прекрасно знали.
В 1924 году Тухачевского вроде бы вывели из игры «Трест», но вывели как-то странно. В организации был имитирован раскол, в ходе которого часть «заговорщиков» во главе с ним вышла из МОЦР – но сведения о том, что он настроен против советской власти, по-прежнему передавались за границу. Похоже на то, что его попросту стали использовать в какой-то другой игре.
Очень интересный документ содержится в агентурном деле «Трест». Там есть доклад начальника Штаба РККА на имя председателя Реввоенсовета о состоянии армии за время с 9 декабря 1925 г. по 19 марта 1927 г., который был получен польской разведкой якобы от МОЦР. Вид документ имеет подлинный, с настоящей подписью начальника штаба, т. е. Тухачевского. А теперь самое интересное: это «специальный» доклад, подготовленный чекистами либо военной разведкой, в котором наряду с подлинными сведениями (нельзя же во всем врать!) содержится дезинформация. То есть Тухачевский как минимум скреплял своей подписью (если не составлял) этот «липовый» доклад – а значит, не мог не знать, что это такое и для чего он предназначен. В деле «Трест» информации о его передаче полякам нет, значит, это делалось в рамках какой-то другой игры. Известно, что по ходу дела «Синдикат-4» тоже говорилось, что Тухачевский должен будет возглавить переворот и стать диктатором. Ну и как – могла ли ему не понравиться такая роль? Поиграть «в наполеоны», причем совершенно безнаказанно…
…Снова о Тухачевском как о лидере возможного переворота заговорили в самом начале 1928 года, когда польские газеты начали вдруг печатать информацию о том, что он поднял четыре дивизии и идет на Москву.
И этой же зимой Тухачевский встречается в Париже с Кутеповым, лидером РОВС. Едва ли он сделал это сам по себе… Это был отчаянный риск, поскольку наши за границей были под постоянным приглядом ОГПУ, а уж с обиженного военачальника глаз бы не спускали. Кроме того, едва ли германофил Тухачевский стал бы в своей работе опираться на белых эмигрантов в Париже, которые помочь толком, в общем-то, не могли, зато на власти и спецслужбы страны пребывания были, естественно, завязаны накрепко. Французов он очень сильно не любил. Другое дело, если он морочил Кутепову голову в рамках игры ОГПУ.
После этой встречи в газете «Возрождение» появились деникинские письма к некоему «красному командиру», из содержания которых можно примерно представить себе, о чем шла тогда речь. С. Минаков, проделавший этот анализ, считает: «М. Тухачевский должен был разыграть „национально-патриотическую карту“ в контексте уже сложившегося за рубежом мнения о „националистическом“ настрое комсостава РККА. Все это должно было выглядеть как действия военной элиты во главе с Тухачевским, рядом с которой „национально настроенные“ высокопоставленные большевики, готовые поддержать военный переворот. Этот переворот должен будет привести к „национально-военной диктатуре“ в России во главе с Тухачевским. Именно тогда и появилась политическая „формула Деникина“ о „двойной задаче Красной Армии“, которой он придерживался и в 1938 г.: сначала Красная Армия разгромит внешнего врага, а затем свергнет большевистскую власть… Одолев врага, Тухачевский, при поддержке „национал-большевиков“, совершит переворот, свергнет коммунистический режим и установит „национально-военную диктатуру“ в стране».
Дальнейшим контактам помешал генерал Врангель, который отверг идею сотрудничества с Красной Армией, и Кутепову, как члену РОВС, пришлось подчиниться. Тем не менее какая-то игра ОГПУ с использованием имени Тухачевского, возможно, продолжалась и дальше.
Может быть, роль, сыгранная для ОГПУ, и подтолкнула его окончательно к этой мысли? Если все смотрят на тебя, как на будущего Наполеона, да еще и предлагают примерить его треуголку – как не поверить, что ты рожден именно для таких дел?
Как становятся заговорщиками
По крайней мере, это следует из письма, которое прислал советский посол в Праге Александровский 15 июля 1937 года, уже после «процесса генералов»:
«…Усиленные разговоры о возможности чехословацко-германского сближения… относятся к началу этого года. В конце апреля у меня был разговор с Бенешем, в котором он неожиданно для меня говорил, почему бы СССР и не договориться с Германией, и как бы вызывал этим меня на откровенность… Весь этот период я решительно опровергал какую бы то ни было особую нашу связь с Германией.
Мой последний разговор (3 июля 1937 г – Авт.)… разговор с Лауриным 13. VII (Лаурин – доверенное лицо Бенеша. – Авт.), мне кажется, не оставляет на этом фоне сомнений в том, что чехи действительно имели косвенную сигнализацию из Берлина о том, что между рейхсвером и Красной Армией существует какая-то особая интимная связь и тесное сотрудничество. Конечно, ни Бенеш, ни кто бы то ни было другой не могли догадаться о том, что эта сигнализация говорит об измене таких крупных руководителей Красной Армии, как предатели Гамарник, Тухачевский и др. Поэтому я легко могу себе представить, что Бенеш делал из этих сигналов тот вывод, что советское правительство в целом ведет двойную игру и готовит миру сюрприз путем соглашения с Германией… Никто из нас не понял и не мог понять этого смысла поведения Бенеша и его клеврета Лаурина, на зная о том, что против нас работает банда изменников и предателей. Зная же теперь это, мне становится понятным очень многое из тех намеков и полупризнаний, которыми изобиловали разговоры со мною не только Лаурина, Бенеша, Крофты, но и ряда других второстепенных политических деятелей Чехословакии».
Из этого письма следует, что Бенеш никаким посредником в передаче «красной папки» быть не мог. Иначе его бы так не волновали странные советско-германские контакты.
Да, сказок о спецслужбах придумано не меньше, чем о чертях…
Глава 15
СУЩЕСТВОВАЛ ЛИ В РЕАЛЬНОСТИ «ЗАГОВОР ТУХАЧЕВСКОГО»
«Вы спрашиваете, "майн либер Август, – (он так продолжал разговор, похлопав меня по плечу), – куда мы направим свои стопы? Право, надо воздать должное нашим прекрасным качествам солдата, но знайте, солдаты не всегда привлекаются к обсуждению всего стратегического плана. Одно только мы с вами должны твердо помнить: когда претендентов на власть становится слишком много – надо, чтобы нашлась тяжелая солдатская рука, которая заставит замолчать весь многоголосый хор политиков». Намек, который при этом Тухачевский делал на Наполеона, был так ясен, что никаких комментариев к этому не требовалось… Из показаний А. И. Корка от 16 мая 1937 года
Первым ту мысль, что никаких преступлений расстрелянные генералы не совершали, а Сталин попросту по злобе своей уничтожил цвет Красной Армии, вбросил в мировое информационное поле все тот же неуемный Троцкий. Хрущев, уже из своих соображений, подхватил ее и принялся развивать дальше. Третий пик обсуждения проблемы пришелся на 90-е годы. При этом больше всех досталось Тухачевскому, поскольку информации о процессе к тому времени просочилось много, и, как ни поверни дело, он выглядел достаточно неприглядно. Одна сторона представляла его великим военачальником и гениальным стратегом, но при этом с такими морально-волевыми качествами, что чекисты «сломали» его на первом же допросе. Другая вообще отказывала ему в каких бы то ни было талантах и хороших свойствах души, представляя бездарным амбициозным карьеристом, от которого, в порядке «очищения» Красной Армии следовало избавиться, – ну и избавились.
Кто прав – вопрос риторический.[40]
И человек не такой, и дело совсем не в этом, да и вообще все было совершенно иначе…
…Иной раз математики, когда имеется несколько взаимоисключающих утверждений, применяют такой прием: давайте предположим, что каждое из них верно. И посмотрим, что в том и в другом случае получается.
Если предположить, что Тухачевский не хотел повторить путь Наполеона Бонапарта, то мы выходим все в тот же сериал под названием «необоснованные репрессии». В нем много эмоций, но мало смысла, поскольку ни один из тех, кто пишет на эту тему, так и не смог объяснить, зачем это понадобилось Сталину. Что он, с ума сошел?
Да, с ума сошел – достаточно открытым текстом говорили со страниц «демократических» изданий. Маниакальная подозрительность, паранойя, Советским Союзом правил безумец, повергнувший все его население в состояние животного страха. Впрочем, ни одного доказательства того, что Сталин был сумасшедшим, так никто и не представил. Равно как и никакой иной хоть сколько-нибудь обоснованной мотивации расправ с верными сторонниками.
Поэтому версию «необоснованных репрессий» мы рассматривать не будем. Будем считать, что сторонники были не такими уж верными. Вопрос второй: насколько неверными они были?
Нет, если подходить к делу цинично, то Сталин, конечно, мог попросту уничтожить своих политических противников. Перестрелять всю эту компанию, всех этих зиновьевцев, бухаринцев, троцкистов – в конце концов, толку от них никакого, одна болтовня да саботаж. Многие государства время от времени устраивали у себя «ночь длинных ножей», и ничего – только крепче становились.
Но чтобы просто так, накануне надвигающейся войны, уничтожить высший командный состав собственной армии – надо быть безумцем. Сталин безумцем не был, никогда и ни в чем.
Значит, что-то там было.
Но что?!
Первым ту мысль, что никаких преступлений расстрелянные генералы не совершали, а Сталин попросту по злобе своей уничтожил цвет Красной Армии, вбросил в мировое информационное поле все тот же неуемный Троцкий. Хрущев, уже из своих соображений, подхватил ее и принялся развивать дальше. Третий пик обсуждения проблемы пришелся на 90-е годы. При этом больше всех досталось Тухачевскому, поскольку информации о процессе к тому времени просочилось много, и, как ни поверни дело, он выглядел достаточно неприглядно. Одна сторона представляла его великим военачальником и гениальным стратегом, но при этом с такими морально-волевыми качествами, что чекисты «сломали» его на первом же допросе. Другая вообще отказывала ему в каких бы то ни было талантах и хороших свойствах души, представляя бездарным амбициозным карьеристом, от которого, в порядке «очищения» Красной Армии следовало избавиться, – ну и избавились.
Кто прав – вопрос риторический.[40]
И человек не такой, и дело совсем не в этом, да и вообще все было совершенно иначе…
…Иной раз математики, когда имеется несколько взаимоисключающих утверждений, применяют такой прием: давайте предположим, что каждое из них верно. И посмотрим, что в том и в другом случае получается.
Если предположить, что Тухачевский не хотел повторить путь Наполеона Бонапарта, то мы выходим все в тот же сериал под названием «необоснованные репрессии». В нем много эмоций, но мало смысла, поскольку ни один из тех, кто пишет на эту тему, так и не смог объяснить, зачем это понадобилось Сталину. Что он, с ума сошел?
Да, с ума сошел – достаточно открытым текстом говорили со страниц «демократических» изданий. Маниакальная подозрительность, паранойя, Советским Союзом правил безумец, повергнувший все его население в состояние животного страха. Впрочем, ни одного доказательства того, что Сталин был сумасшедшим, так никто и не представил. Равно как и никакой иной хоть сколько-нибудь обоснованной мотивации расправ с верными сторонниками.
Поэтому версию «необоснованных репрессий» мы рассматривать не будем. Будем считать, что сторонники были не такими уж верными. Вопрос второй: насколько неверными они были?
Нет, если подходить к делу цинично, то Сталин, конечно, мог попросту уничтожить своих политических противников. Перестрелять всю эту компанию, всех этих зиновьевцев, бухаринцев, троцкистов – в конце концов, толку от них никакого, одна болтовня да саботаж. Многие государства время от времени устраивали у себя «ночь длинных ножей», и ничего – только крепче становились.
Но чтобы просто так, накануне надвигающейся войны, уничтожить высший командный состав собственной армии – надо быть безумцем. Сталин безумцем не был, никогда и ни в чем.
Значит, что-то там было.
Но что?!
Эксплуатация мечты
Может возникнуть вопрос: а на кой черт вообще Наполеону было лезть в эти политические дрязги? Всякие слова вроде «жажды власти» ничего не объясняют. Никаких «идей фикс», вроде «нового мирового порядка», у него не было. Особой любви к Франции – тоже. Но, видимо, так уж устроен человек, что стремится к максимальной самореализации. А тут путается под ногами какая-то сволочь, которая мешает развернуться.
«Я не умею повиноваться», – говорил он в штабе в Италии…
А. Щербаков. Как стать великим
С самого начала власти Советской России опасались «бонапартизма», то есть установления военной диктатуры. Они все слишком хорошо знали историю и помнили, чем закончилась французская революция. Поэтому чекисты особо присматривали за всеми сколько-нибудь видными военачальниками, и в первую очередь за Тухачевским – учитывая его характер и громкую славу.
(Кстати, именно этим можно отчасти объяснить и странные зигзаги его военной карьеры – тем, что ему попросту боялись давать под начало войска, боялись, но все время приходилось. В 1921 году его «бросили» на Академию, чтобы убрать с Западного фронта, но возрастает опасность интервенции, и он возвращается обратно. И снова его убирают, однако в Штабе РККА Михаил Николаевич не приживается. Тогда ему дают небольшой округ, с которым переворота не устроишь, потом ставят начальником вооружений…)
Уже в 1925 году один из секретных агентов ОГПУ сообщал о двух течениях среди кадровых офицеров: «монархическом» и «бонапартистском» и отметил, что вторые группировались вокруг Тухачевского. (Впрочем, с кем именно «бонапартисты» могли связывать свои надежды, видно было невооруженным глазом.)
В 1926 году было установлено агентурное наблюдение за «кружком бонапартистов». Пока что ни о каком заговоре речи не было – просто кружок друзей, центром его был Тухачевский, которого все они рассматривали уже как политическую фигуру.
Как относился к этому сам Тухачевский? Нет никакого сомнения, что он примерял к себе биографию Наполеона. Первый этап прошел совсем неплохо, он действительно в двадцать пять лет стал генералом, время идти дальше. Тем более что ему напоминали об этом со всех сторон. Куда ни повернись, всюду взгляды: подозрительные, настороженные, ожидающие, сияющие надеждой… Тут и более стойкий человек «поплывет» – а Михаил Николаевич был натурой горячей и увлекающейся.
Тогда же в этом качестве его стало рассматривать ОГПУ – причем совсем не как объект для агентурной разработки…
…Само собой, весь мир внимательнейшим образом следил за тем, что происходит в Советской России, ожидая, когда же процесс перейдет в фазу диктатуры. Уж очень непредсказуемая и, прямо скажем, страшноватая публика собралась в Кремле. Эмигранты мучительно всматривались и вслушивались, ловя любые крохи информации из России. Теперь, после окончания войны, революция должна была непременно начать «пожирать собственных детей», красные «якобинцы» – вцепиться друг другу в горло… ну сейчас, вот-вот это произойдет! Они уже грызутся: Ленин вне игры, Троцкий выступает против Сталина… а потом придет Наполеон и установит диктатуру!
Это была мечта. Мечта эмигрантов о том, что придет «русский Бонапарт», сделает военный переворот, и все войдет хоть в какие-то понятные рамки. Империя, диктатура – это все было знакомо. А что такое Советская Россия и ее режим – никто не понимал. Непонимание рождало страх, а страх порождал надежду…
Едва закончилась Гражданская война, эмигрантские газеты начали поговаривать о «заговоре в Красной Армии». А нечто, напоминающее информацию о «заговоре Тухачевского», впервые поместила еще в феврале 1924 года белоэмигрантская газета «Руль». Комментируя события 1923 года, она писала:
«Выступление Троцкого против „тройки“ заставило ее насторожиться против тех военных начальников, которые особенно близки к председателю Реввоенсовета. Среди них видное место занимает Тухачевский, командующий Западным фронтом и имеющий пребывание в Смоленске. Тухачевскому был предложен перевод в Москву, чтобы держать его под непосредственным надзором. Хотя перевод был сопряжен с повышением, но и от позолоченной пилюли Тухачевский отказался. Тогда ему предложение было повторено в ультимативной форме, а Тухачевский вновь категорически отказался. Тройка кипит негодованием, но ничего поделать не может. Не идти же походом на Смоленск!»[41]
Информация эта пришла в Берлин несколько с запозданием и относится к осени 1923 года, так что легко можно догадаться, что к чему. Именно в это время Тухачевский водил войска возле польской границы, не реагируя на вызовы из Москвы.
Причины тут были другие, но ведь в эмигрантских тусовках собиралась все та же демократическая публика, которая мыслить иначе, чем политически, просто не умела.
Тогда же в Париже заседал так называемый Русский национальный комитет, и там тоже много говорилось о военном перевороте и установлении «красной диктатуры», а в качестве предполагаемого диктатора также называли Тухачевского.
Генерал фон Лампе, резидент РОВСа в Берлине, в январе 1924 года встречался с неким большевиком «Арсением Грачевым» (само собой, имя не настоящее). 30 января он отправил в парижскую штаб-квартиру РОВС секретную справку, в которой говорилось:
«По заслуживающим доверия сведениям, проехавший недавно через Берлин в Париж: коммунист Арсений Грачев... сообщил, что в толще Красной Армии имеется значительная организация, поставившая себе целью производство переворота в стране и в самой армии. Группа эта основой своей противоправительственной пропаганды ставит выступление оппозиции против еврейского засилья и в силу одного этого не примыкает к оппозиции, возглавляемой Троцким, и действует не только независимо, но и против него. Возглавляется группа командующим Западным фронтом, бывшим подпоручиком лейб-гвардии Семеновского полка Тухачевским, находящимся с Троцким лично в неприязненных отношениях. Находится вся организация в Смоленске, где расположен штаб Западного фронта».[42]
Так что, как видим, в 1923 году белые эмигранты уже вовсю раскручивали Тухачевского как «красного Бонапарта». В середине 20-х годов, когда за границей остро интересовались всем, связанным с Советской Россией, газеты охотно печатали воспоминания о нем, а Фервак написал даже целую книгу. И везде звучало это имя: Наполеон.
Да, но почему именно Тухачевского? Причина, конечно же, была. Имя этой причины – ОГПУ. В то время уже полным ходом шла операция «Трест».
Знаете, кто такой «Арсений Грачев»? По вычислениям С. Минакова, это Б. Н. Иванов – видный сотрудник военной разведки, один из тех, кто работал в среде белой эмиграции. «Трест» и прочие подобные операции, правда, проводило ОГПУ – но в то время военная разведка и Иностранный отдел ОГПУ имели общих резидентов, так что попробуй разбери, в какую минуту он на кого работает…
…Знаменитая операция «Трест» началась в ноябре 1921 года и продолжалась по апрель 1927-го. Тогда-то и запустили чекисты в дело легендированную (то есть фальшивую) антисоветскую организацию в СССР. Назвали ее «Монархическое объединение центральной России» (МОЦР) и представляли мощной, разветвленной и способной совершить государственный переворот. Дело это было чрезвычайно полезное (не переворот, конечно, а «Трест»): с одной стороны, качали информацию о реальных организациях, с другой – брали под контроль деятельность эмигрантских центров в СССР, с третьей, заставляли их расходовать впустую деньги и силы. Среди тех, кому «трестовцы» морочили голову, были лидеры РОВС генералы Врангель, Кутепов и Миллер, а также упоминавшийся уже фон Лампе.
«Трест» был не единственной подобной операцией, и практически в каждой из них присутствовала организация среди военных, особенно бывших царских офицеров. Что касается нашего героя, то уже в 1922 году эмиссар МОЦР Якушев на вопрос о таких людях, как Тухачевский, Каменев, Лебедев, Брусилов, ответил: «Они не входят официально в организацию, но первые трое безусловно наши, а четвертый слишком состарился и не представляет ничего интересного». Но чем дальше, тем больше заграничные партнеры ОГПУ требовали вовлечения в дело Тухачевского, и в 1923 году им сообщили, что удалось завербовать и его.
Мог ли быть задействован в этих играх сам Тухачевский? Да легко! Любого рода авантюры ему как раз по характеру. Тем более что прибывшие осенью 1923 года агенты Кутепова в письмах из СССР подтверждали, что Тухачевский действительно участвует в антисоветской организации. Значит, как-то проверили… Может быть, конечно, им и агенты ОГПУ головы заморочили, но все же трудно представить себе, чтобы серьезные люди могли давать такие заверения без личной встречи. Ведь то, как умели врать и выкачивать деньги представители разного рода «организаций», за границей прекрасно знали.
В 1924 году Тухачевского вроде бы вывели из игры «Трест», но вывели как-то странно. В организации был имитирован раскол, в ходе которого часть «заговорщиков» во главе с ним вышла из МОЦР – но сведения о том, что он настроен против советской власти, по-прежнему передавались за границу. Похоже на то, что его попросту стали использовать в какой-то другой игре.
Очень интересный документ содержится в агентурном деле «Трест». Там есть доклад начальника Штаба РККА на имя председателя Реввоенсовета о состоянии армии за время с 9 декабря 1925 г. по 19 марта 1927 г., который был получен польской разведкой якобы от МОЦР. Вид документ имеет подлинный, с настоящей подписью начальника штаба, т. е. Тухачевского. А теперь самое интересное: это «специальный» доклад, подготовленный чекистами либо военной разведкой, в котором наряду с подлинными сведениями (нельзя же во всем врать!) содержится дезинформация. То есть Тухачевский как минимум скреплял своей подписью (если не составлял) этот «липовый» доклад – а значит, не мог не знать, что это такое и для чего он предназначен. В деле «Трест» информации о его передаче полякам нет, значит, это делалось в рамках какой-то другой игры. Известно, что по ходу дела «Синдикат-4» тоже говорилось, что Тухачевский должен будет возглавить переворот и стать диктатором. Ну и как – могла ли ему не понравиться такая роль? Поиграть «в наполеоны», причем совершенно безнаказанно…
…Снова о Тухачевском как о лидере возможного переворота заговорили в самом начале 1928 года, когда польские газеты начали вдруг печатать информацию о том, что он поднял четыре дивизии и идет на Москву.
И этой же зимой Тухачевский встречается в Париже с Кутеповым, лидером РОВС. Едва ли он сделал это сам по себе… Это был отчаянный риск, поскольку наши за границей были под постоянным приглядом ОГПУ, а уж с обиженного военачальника глаз бы не спускали. Кроме того, едва ли германофил Тухачевский стал бы в своей работе опираться на белых эмигрантов в Париже, которые помочь толком, в общем-то, не могли, зато на власти и спецслужбы страны пребывания были, естественно, завязаны накрепко. Французов он очень сильно не любил. Другое дело, если он морочил Кутепову голову в рамках игры ОГПУ.
После этой встречи в газете «Возрождение» появились деникинские письма к некоему «красному командиру», из содержания которых можно примерно представить себе, о чем шла тогда речь. С. Минаков, проделавший этот анализ, считает: «М. Тухачевский должен был разыграть „национально-патриотическую карту“ в контексте уже сложившегося за рубежом мнения о „националистическом“ настрое комсостава РККА. Все это должно было выглядеть как действия военной элиты во главе с Тухачевским, рядом с которой „национально настроенные“ высокопоставленные большевики, готовые поддержать военный переворот. Этот переворот должен будет привести к „национально-военной диктатуре“ в России во главе с Тухачевским. Именно тогда и появилась политическая „формула Деникина“ о „двойной задаче Красной Армии“, которой он придерживался и в 1938 г.: сначала Красная Армия разгромит внешнего врага, а затем свергнет большевистскую власть… Одолев врага, Тухачевский, при поддержке „национал-большевиков“, совершит переворот, свергнет коммунистический режим и установит „национально-военную диктатуру“ в стране».
Дальнейшим контактам помешал генерал Врангель, который отверг идею сотрудничества с Красной Армией, и Кутепову, как члену РОВС, пришлось подчиниться. Тем не менее какая-то игра ОГПУ с использованием имени Тухачевского, возможно, продолжалась и дальше.
Может быть, роль, сыгранная для ОГПУ, и подтолкнула его окончательно к этой мысли? Если все смотрят на тебя, как на будущего Наполеона, да еще и предлагают примерить его треуголку – как не поверить, что ты рожден именно для таких дел?
Как становятся заговорщиками
Итак, по данным ОГПУ, началось все примерно в середине 20-х годов, с разговоров. О том, что было дальше, поведал на допросе в 1937 году сам Михаил Николаевич.
Обида
В том, что Тухачевский оказался запутанным в заговоре, большую роль сыграл наркомвоенмор Ворошилов. Отношения у них «не сложились», по-видимому, еще на почве польской войны. Ворошилов был членом РВС Первой Конной и в этом качестве, вполне возможно, разделял неприязнь Буденного к Тухачевскому и наверняка подпадал под острую нелюбовь Тухачевского к Буденному. Чего стоит хотя бы широко известная выходка, о которой рассказывал маршал Жуков. Во время разработки нового устава РККА Тухачевский, как председатель комиссии по уставу, докладывал о ходе работы наркому. Ворошилов по одному из пунктов сделал какое-то предложение. И Тухачевский спокойно, не повышая голоса, ответил:
– Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.
– Почему?
– Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.
Стоит ли удивляться, что человек с таким норовом, умеющий хамить, не повышая голоса, и оскорблять, не используя бранных слов, на любом месте наживал себе множество врагов? В 1928 году Буденный и его группировка, все время препиравшиеся с начальником Штаба РККА, вступили с ним в открытый конфликт, который Ворошилов либо не смог, либо не захотел урегулировать. Дело, как известно, кончилось отставкой Тухачевского с поста начальника штаба, что было жестоким ударом по самолюбию молодого амбициозного военачальника.
«В 1928 году, – показывал он на следствии, – я был освобожден от должности начальника Штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО. Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связей с толмачевцами…»
Это само по себе замечательное заявление. Поскольку надо знать, кто такие «толмачевцы».
Всю дорогу, с самого введения института политкомиссаров, командиры не уставали бороться за единоначалие в армии. Постепенно, начиная с 1925 года, процесс пошел. Комиссары имели все меньше власти, командиры – все больше. Естественно, комиссарам этот процесс не нравился. В 1927 году против введения единоначалия резко выступила так называемая «внутриармейская оппозиция». Инициаторами и ядром этой оппозиции стали преподаватели и слушатели Военно-политической академии им. Толмачева, которая как раз, очень удобно, находилась в Ленинграде и была в постоянном контакте с командующим округом. Вскоре к ним присоединился и Белорусский военный округ (бывшая вотчина Тухачевского).
Это ж до какой степени должен был обидеться Михаил Николаевич на армейское начальство, коль скоро он, всегда воевавший с комиссарами за это самое единоначалие, пошел на такой контакт! Впрочем, оппозиция сплошь и рядом показывает пример совершенно противоестественных союзов.
Тем не менее Тухачевский, как он сам говорил на следствии, устанавливает контакты, ищет недовольных и не согласных с политикой партии. А ведь началась коллективизация, и недовольных было полно! И он, сам обиженный, потихоньку собирал их вокруг себя. Он наверняка к тому времени уже читал фон Секта, да и пример Наполеона тоже… Впрочем, чисто военный переворот, без опоры в политических кругах, в то время едва ли был возможен. Военные еще не «созрели», чтобы действовать самостоятельно, им нужны были опытные наставники. А уж наставников было… не проблема найти, проблема – отбиться от желающих помочь.
Вербовка
Какурин связывал Тухачевского с Углановым или еще с кем-либо из правых. Но он ошибся. Михаил Николаевич держал связь совсем с другим человеком, куда более интересным и серьезным, и связь эту не афишировал. Надо полагать, кружок друзей был лишь отдушиной – а его реальные дела лежали совсем в иной плоскости. И здесь мы снова встречаем имя, уже знакомое нам по «кремлевскому делу»…
«Зимой с 1928 г. по 1929 г., кажется, во время одной из сессий ЦИКа, со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 г. и, видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии. Енукидзе говорил о том, что политика Станина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития и что армия должна особенно ясно понимать, т. к. военные постоянно соприкасаются с крестьянами. Я рассказал Енукидзе о белорусско-толмачевских настроениях, о большом числе комполитсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии. Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно и что он не сомневается, что восторжествует точка зрения правых. Я обещан продолжать информировать Енукидзе о моей работе».
Впрочем, Тухачевский больше интриговал против Ворошилова, а не против Сталина, да и судьба крестьянства и «смычки» генерала как-то никогда особо не волновала. К тому же обида постепенно притупилась, он несколько успокоился и дальше вся его активность сводилась больше к разговорам. Тем более что в округе было много работы, а кроме того, он разрабатывал свои предложения по перевооружению Красной Армии – не до того было. Но предложения были не приняты, более того, обидные комментарии к его записке Ворошилов предал широкой огласке – чисто по-человечески, зря он это сделал! После такой пощечины Тухачевский обиделся снова, очень сильно, и странно было бы его за это укорять. А уже сформировавшейся к тому времени оппозиции он был очень нужен.
«Резкая критика, которой подверглась моя записка со стороны армейского руководства, меня крайне возмутила, и потому, когда на XVI партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе подозвал меня во время перерыва, говорил о том, что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенося свою деятельность в подполье. Поэтому, говорил Енукидзе, надо и мне законспирированно перейти от прощупывания командно-политических кадров к их подпольной организации на платформе борьбы с генеральной линией партии за установки правых. Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы. Я принял эту установку…»
Обида
В том, что Тухачевский оказался запутанным в заговоре, большую роль сыграл наркомвоенмор Ворошилов. Отношения у них «не сложились», по-видимому, еще на почве польской войны. Ворошилов был членом РВС Первой Конной и в этом качестве, вполне возможно, разделял неприязнь Буденного к Тухачевскому и наверняка подпадал под острую нелюбовь Тухачевского к Буденному. Чего стоит хотя бы широко известная выходка, о которой рассказывал маршал Жуков. Во время разработки нового устава РККА Тухачевский, как председатель комиссии по уставу, докладывал о ходе работы наркому. Ворошилов по одному из пунктов сделал какое-то предложение. И Тухачевский спокойно, не повышая голоса, ответил:
– Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.
– Почему?
– Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.
Стоит ли удивляться, что человек с таким норовом, умеющий хамить, не повышая голоса, и оскорблять, не используя бранных слов, на любом месте наживал себе множество врагов? В 1928 году Буденный и его группировка, все время препиравшиеся с начальником Штаба РККА, вступили с ним в открытый конфликт, который Ворошилов либо не смог, либо не захотел урегулировать. Дело, как известно, кончилось отставкой Тухачевского с поста начальника штаба, что было жестоким ударом по самолюбию молодого амбициозного военачальника.
«В 1928 году, – показывал он на следствии, – я был освобожден от должности начальника Штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО. Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связей с толмачевцами…»
Это само по себе замечательное заявление. Поскольку надо знать, кто такие «толмачевцы».
Всю дорогу, с самого введения института политкомиссаров, командиры не уставали бороться за единоначалие в армии. Постепенно, начиная с 1925 года, процесс пошел. Комиссары имели все меньше власти, командиры – все больше. Естественно, комиссарам этот процесс не нравился. В 1927 году против введения единоначалия резко выступила так называемая «внутриармейская оппозиция». Инициаторами и ядром этой оппозиции стали преподаватели и слушатели Военно-политической академии им. Толмачева, которая как раз, очень удобно, находилась в Ленинграде и была в постоянном контакте с командующим округом. Вскоре к ним присоединился и Белорусский военный округ (бывшая вотчина Тухачевского).
Это ж до какой степени должен был обидеться Михаил Николаевич на армейское начальство, коль скоро он, всегда воевавший с комиссарами за это самое единоначалие, пошел на такой контакт! Впрочем, оппозиция сплошь и рядом показывает пример совершенно противоестественных союзов.
Тем не менее Тухачевский, как он сам говорил на следствии, устанавливает контакты, ищет недовольных и не согласных с политикой партии. А ведь началась коллективизация, и недовольных было полно! И он, сам обиженный, потихоньку собирал их вокруг себя. Он наверняка к тому времени уже читал фон Секта, да и пример Наполеона тоже… Впрочем, чисто военный переворот, без опоры в политических кругах, в то время едва ли был возможен. Военные еще не «созрели», чтобы действовать самостоятельно, им нужны были опытные наставники. А уж наставников было… не проблема найти, проблема – отбиться от желающих помочь.
Вербовка
Какурин связывал Тухачевского с Углановым или еще с кем-либо из правых. Но он ошибся. Михаил Николаевич держал связь совсем с другим человеком, куда более интересным и серьезным, и связь эту не афишировал. Надо полагать, кружок друзей был лишь отдушиной – а его реальные дела лежали совсем в иной плоскости. И здесь мы снова встречаем имя, уже знакомое нам по «кремлевскому делу»…
«Зимой с 1928 г. по 1929 г., кажется, во время одной из сессий ЦИКа, со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 г. и, видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии. Енукидзе говорил о том, что политика Станина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития и что армия должна особенно ясно понимать, т. к. военные постоянно соприкасаются с крестьянами. Я рассказал Енукидзе о белорусско-толмачевских настроениях, о большом числе комполитсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии. Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно и что он не сомневается, что восторжествует точка зрения правых. Я обещан продолжать информировать Енукидзе о моей работе».
Впрочем, Тухачевский больше интриговал против Ворошилова, а не против Сталина, да и судьба крестьянства и «смычки» генерала как-то никогда особо не волновала. К тому же обида постепенно притупилась, он несколько успокоился и дальше вся его активность сводилась больше к разговорам. Тем более что в округе было много работы, а кроме того, он разрабатывал свои предложения по перевооружению Красной Армии – не до того было. Но предложения были не приняты, более того, обидные комментарии к его записке Ворошилов предал широкой огласке – чисто по-человечески, зря он это сделал! После такой пощечины Тухачевский обиделся снова, очень сильно, и странно было бы его за это укорять. А уже сформировавшейся к тому времени оппозиции он был очень нужен.
«Резкая критика, которой подверглась моя записка со стороны армейского руководства, меня крайне возмутила, и потому, когда на XVI партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе подозвал меня во время перерыва, говорил о том, что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенося свою деятельность в подполье. Поэтому, говорил Енукидзе, надо и мне законспирированно перейти от прощупывания командно-политических кадров к их подпольной организации на платформе борьбы с генеральной линией партии за установки правых. Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы. Я принял эту установку…»