Страница:
Вообще-то тут черт ногу сломит. По первому впечатлению это дело представляет собой репрессии 1937 года, так сказать, в миниатюре. Судя по объективным обстоятельствам и по началу, в основе «Весны» лежит какое-то реальное дело о реальном заговоре, на которое наслоилось много всякой дряни. Тут и излишнее усердие следователей – а представление о законности и правопорядке в органах в те времена было весьма своеобразное. Тут и война группировок в Красной Армии, где противостояли друг другу кадровые офицеры и «красные командиры», делавшие друг другу разнообразные пакости, в том числе и с привлечением этих самых органов. Тут и сведение самых различных счетов: виновные могли оговаривать и запутывать в дело тех, кто отказался сотрудничать, невиновные – приплетать личных врагов. В общем, разобраться со всем этим на основе книг историков, пусть даже и читавших дела, но незнакомых со спецификой работы «органов», невозможно, да и по самим делам тоже не разобраться, тут нужны юристы. Так что займемся угадыванием…
Итак, что известно о предыстории этого дела?
После окончания войны бывшие царские офицеры потихоньку начали возрождать старые традиции. Уже с 1922 года стали появляться «полковые землячества», все чаще нынешние красные командиры вспоминали, кто в каком училище учился: «павлоны», «александроны» и пр. С ностальгией вспоминали о старых обычаях, даже нашивали на гимнастерки канты прежних полков.
Или, например, «георгиевские вечера» генерала Снесарева. На них приглашались лишь георгиевские кавалеры из высшего царского офицерства – генералы и полковники. Собирались в штатском, но непременно с орденом Св. Георгия. Когда один из генералов пришел с орденом Красного Знамени, ему мимоходом «поставили на вид», что это знак Сатаны. Ну и разговоры велись соответствующие, и на чью сторону встали бы эти люди в случае новой войны – это еще большой вопрос.
Таких «землячеств», «кружков», вечеров было множество. Естественно, разговоры за чаем не считались криминалом, но все же ОГПУ потихоньку присматривало за бывшими офицерами, особенно за кадровыми. Впрочем, проверяли их не на «благонадежность», как любят у нас говорить – для этого существовали совсем другие структуры, а отслеживали вполне конкретные вещи: связи с предполагаемым белым подпольем и с заграницей. В ОГПУ эти материалы были собраны в деле «Генштабисты», где фигурировало более 350 человек. Далеко не все были даже арестованы, не говоря уже об осуждении – например, того же Тухачевского еще десять лет никто не трогал (может, и зря, кстати…). Это был просто сбор информации – в основном с помощью осведомителей, именно присматривали, не более того… Но кое-какую информацию получали.
Некоторые сведения о деятельности подполья в СССР были получены и в эмигрантских кругах в ходе таких дел, как «Трест», «Синдикат» и других. До сих пор неясно, что именно дало толчок делу «Весна», но началось оно в 1930 году и, по некоторым данным, именно на Украине.
Какое-то время дело тлело себе потихоньку, а затем в один и тот же день – 14 августа 1930 года – в Москве и других городах прошли аресты бывших белых генералов и офицеров. То, что большинство арестов состоялось в один день, показывает, что дело было отнюдь не спонтанным, его не «разматывали», начиная с какого-нибудь доноса. Это говорит о долгой предварительной работе ОГПУ, которое отслеживало организацию. Многие из арестованных были реэмигрантами – в частности, например, Ю. Гравицкий, участник Ледяного похода 1918 года, человек, достаточно близкий к лидеру РОВС генералу Кутепову. (Кстати, именно в это время сам генерал был похищен чекистами – весьма интересное совпадение.)
Арестованным вменялись в вину подготовка вооруженного восстания и шпионаж. 31 человек был приговорен к расстрелу – очень много для такой группы! – и все они были на самом деле расстреляны, что для того времени не совсем типично.
Что там могло быть? Это нетрудно угадать, если вспомнить, в какое время все это произошло. 1930 год, самый пик коллективизации, правительство на пределе, у оппозиционеров уже элементарно сдают нервы. Кроме банальной борьбы за власть, все чаще прорезается другой мотив: «правительство гробит страну, его надо остановить»! Именно на этой почве легко могли и неизбежно должны были сойтись даже такие крайности, как «большевики-ленинцы» и бывшие офицеры.
А теперь посмотрим дату. Август 1930 года. Только что закончился XVI съезд партии, на котором был дан очередной бой правой оппозиции. И вдруг, внезапно, в самое горячее время, правительство разъезжается по отпускам, и каким – на два-три месяца. Конечно, они и на отдыхе работали – и все же как-то уж очень это похоже на то, что они не уехали, а удалились из Москвы в безопасное место. И, кстати, для оппозиции вполне естественно в случае поражения на съезде перейти к силовым действиям. А любое восстание в СССР было чревато неизбежной интервенцией.
И вот после этого стало раскручиваться дело «Весна».
Известно, что самые массовые «репрессии» по нему пришлись на Киевский военный округ. По уровню напряженности его можно было в то время сравнить разве что с Дальневосточным: здесь рядом была Польша, там – Япония. Если ждать интервенции, то скорее всего именно тут, на плодородной Украине, и сейчас, когда крестьяне радостно встретят любого, кто избавит их от коллективизации.
Всего в округе по делу «Весна» проходило 343 человека. В киевском гарнизоне арестовали 150 человек, из них обвинительное заключение было составлено на 121 человека. В Киеве вообще было все серьезно. Впрочем, чтобы не быть голословными, лучше процитируем Н. Черушева.
«В чем же обвиняли бывших генералов и офицеров? Какие из существенных обвинений им могли приписать? Конечно же, в первую очередь подготовку восстания сначала в Киеве, а затем и по всей Украине. Характерная деталь, разработанная „стратегами“ из ОГПУ: восстание в Киеве должно было начаться с выступления стрелковых полков 14-го стрелкового корпуса при подходе к городу иноземных войск. В роли участников восстания, по версии ОГПУ, должны были выступать бывшие офицеры, домовладельцы, представители интеллигенции и часть студенчества. Таких „повстанцев“ в Киеве к маю 1931 г. ОГПУ „выявило“ и арестовало 740 чел. Около половины из них „оказались“ бывшими офицерами царской армии…
Руководство таким восстанием в Киеве ОГПУ «возложило» на бывшего генерал-майора В. А. Ольдерогге, главного военного руководителя гражданских киевских вузов. Для удобства руководства Киев был разделен на секторы – «районные контрреволюционные организации» с назначенными руководителями. Всех повстанцев предполагалось вооружить за счет оружия военных кафедр гражданских вузов (это 200–250 винтовок, 5–6 пулеметов и до 100 тысяч патронов к ним). Оружие также должны были выделить полки 45-й и 46-й стрелковых дивизий и в первую очередь 135-й стрелковый полк».
А теперь давайте сравним этот отрывок с другим. Вспомним о восстании, которое готовилось на отошедших к Польше российских территориях в 1924 году, навстречу интервенции Красной Армии. Вот как описывает то, что получилось в результате, Г. Беседовский: «Главная работа… проводилась органами Разведупра, создавшими вдоль польско-советской границы ряд специальных пунктов. Эти пункты… создали на польской Волыни большую боевую организацию, включавшую в свои ряды около десяти тысяч человек. Организация эта была создана по военному образцу: она делилась на полки, батальоны и роты, которые должны были служить кадрами развернутых повстанческих частей после первых успехов восстания…»
Ну и что, скажите, такого уж невозможного в обвинениях по делу «Весна»?
Кстати, Владимир Александрович Ольдерогге – человек очень серьезный, не какой-то там отставной интендант. Его боевой путь начался еще в Русско-японскую войну. В Первую мировую он командовал пехотным полком, бригадой и затем Туркестанской пехотной дивизией. В Гражданскую некоторое время командовал Восточным фронтом, затем был командующим войсками Западно-Сибирского военного округа. Как раз там-то и применялся этот метод «встречных» восстаний, когда город иной раз сам падал в руки подходящих красных частей.
Ольдерогге признался в том, что был руководителем контрреволюционной организации, приговорен к расстрелу и действительно расстрелян, что в то время бывало не так уж часто. Даже приговоренных к высшей мере казнили далеко не всегда. Обычной практикой была замена высшей меры наказания десятью годами заключения, которое, как правило, даже не отбывали полностью. Через несколько лет заключенного освобождали. Если человек действительно был расстрелян, то для этого должны были быть очень серьезные основания.
По сведениям Я. Тинченко, всего в УВО было осуждено 328 командиров и еще почти столько же взято на учет ОГПУ. Из них одни были вскоре уволены из армии по политическому недоверию, другие переведены во внутренние округа, подальше от польской границы.
Прошли аресты бывших офицеров и в других округах. Форменный погром устроили в Военной академии им. Фрунзе, еще в некоторых высших военных учебных заведениях. Правда, смертных приговоров было мало. Обычный срок – пять лет, иногда десять, с почти неизбежным досрочным освобождением. Так в то время часто поступали с ценными специалистами, замешанными в какой-нибудь антигосударственной деятельности. Как правило, одного раза хватало, чтобы навсегда отбить охоту к любой подобной деятельности. (Многие из этих людей, впрочем, были арестованы и расстреляны позднее, во время ежовщины. Но это уже совсем другие «органы» и совсем другая история.)
Дело, как видим, непонятное, смутное. С одной стороны, учитывая обстановку в стране и вокруг нее, что-то подобное неминуемо должно было возникнуть. С другой стороны, почти все оно строилось на агентурных данных и показаниях арестованных, других доказательств практически не было. И если человек ни в чем себя виновным не признавал, то у него были хорошие шансы отбиться от следователей, как отбился А. И. Верховский, бывший военный министр Временного правительства. Был ли он замешан в чем-либо или нет – но он непоколебимо настаивал на своей невиновности и после трех лет следствия был освобожден. С третьей стороны, такие дела – степной простор для разного рода «липачей». С четвертой – тогда в органах ОГПУ еще не били. Об одном из самых упорных подследственных Н. Черушев пишет: «Верховскому грозили неминуемым расстрелом в случае дальнейшего запирательства, обещая всего лишь три-четыре года тюрьмы, если он „разоружится“, то есть признает себя виновным… Следователь Николаев не раз обещал согнуть его в бараний рог и заставить на коленях умолять о пощаде…»
Уж на что не любит ОГПУ Ярослав Тинченко, и тот вынужден признать, что если подследственные держались стойко, то у следователей ничего не выходило. «Затем были арестованы преподаватели „Выстрела“ из бывших белогвардейцев: полковник Б. А. Козерский, подполковник В. К. Головкин, поручик И.В.Медведков. Но и они ничего „интересного“ сообщить следствию не пожелали: пьянки, мол, были, „Боже, царя храни“ иногда пели, лясы точить – тоже было, но чтобы состоять в контрреволюционной организации – ни-ни. Не дал „нужных“ показаний и арестованный 18 февраля 1931 года в прошлом полковник Генштаба и именитый красный командарм С. Д. Харламов, теперь занимавшийся скромной преподавательской работой. Его взяли на основе показаний ряда лиц, что Харламов, мол, бывший помещик и очень богатый человек, а главное – тоже любитель попеть старый русский гимн. Но Харламов вообще ни в чем не признался и в конце концов был приговорен к 3 годам тюрьмы условно, причем сразу же по выходе из тюрьмы восстановлен на всех должностях. В общем, с „Выстрелом“… у ОГПУ не сложилось».
Вот и спрашивается: что же говорили и почему признавались те, с кем у ОГПУ «сложилось»? Вопросов по персоналиям дела «Весна» больше, чем ответов. А вот по самому делу так не скажешь. Выглядит оно довольно убедительно, уже хотя бы по той причине, что что-то подобное в данной внутриполитической и международной ситуации неминуемо должно было возникнуть. Ну жизнь так устроена!
Впрочем, нас интересует не столько само дело, сколько два его маленьких эпизода, которые дошли до самых верхов и рассматривались членами Политбюро. Касались они двух высших чинов тогдашней военной иерархии – начальника штаба РККА Б. М. Шапошникова и начальника Ленинградского военного округа, бывшего начальника штаба М. Н. Тухачевского.
На первого показал помощник начальника штаба УВО Бежанов-Сакварелидзе. Будучи арестован, заговорил он сразу же, в тот же день – то есть ни о каком прессинге не может быть и речи, и говорил много.
«Первое мое свидание с Шапошниковым на почве контрреволюционной работы было осенью 1928 года во время маневров в Киеве. Здесь Шапошников сообщил мне, что настроение за границей, особенно во Франции, в определенных кругах все больше обостряется по отношению к Советскому Союзу, что в этих кругах все решительно готовятся к интервенции и что во французском генштабе план этой интервенции якобы уже проработан». Затем он заявил, что Шапошников собирался поднять восстание, чтобы помочь интервентам.
Дело дошло до самых верхов, и 13 марта 1931 года состоялась очная ставка Бежанова и Шапошникова, в присутствии Сталина, Молотова, Орджоникидзе и Ворошилова. Надо сказать, что Борис Михайлович отбился от всех обвинений – и неудивительно, если обвинения были такими.
Помогла эта очная ставка и арестованному бывшему начальнику Бежанова С. А. Пугачеву, которого после нее освободили.
А вот показания на второго из высших советских чинов, проходившего по делу «Весна», куда более интересны. Заговорил о нем полковник Какурин, преподаватель Военной академии РККА, сказав буквально следующее:
«В Москве собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки.[21] В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский… В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслится как военная диктатура, приходящая к власти через вышеупомянутый правый уклон…
Далее Михаил Николаевич говорил, что, наоборот, можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти и политические, и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина…
У Mux. Ник., возможно, есть какие-то связи с Углановыми, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».
Похожие показания дал и друг Какурина И. А. Троицкий.
Дело кончилось, опять же, очной ставкой в присутствии Сталина, где оба арестованных повторили те же показания.
В тот раз история завершилась ничем. Тухачевского решили не трогать. Но что тут важно: еще в то время он заговорил о военной диктатуре как некоей «высшей ступени». Далеко не каждую голову посещают подобные мысли. И об убийстве тоже – в таком контексте такие предположения просто так не делаются…
Досье: знаковые фигуры
Наполеон Бонапарт, будущий император Франции, родился 15 августа 1769 года на острове Корсика в городе Аяччо, в семье бедного дворянина, адвоката Карло Бонапарта, где, кроме него, было еще двенадцать детей. Десяти лет от роду его отдали в военное училище в городе Бриенне. В шестнадцать лет, став подпоручиком, он отправляется служить в артиллерийский полк в городок Баланс. Большую часть и без того нищенского жалованья он отсылал семье, оставшейся к тому времени без кормильца – так и прозябал до 1789 года, когда во Франции началась революция.
Всю свою жизнь Наполеон страстно любил армию. С самого начала он был на службе чрезвычайно усерден. По собственному почину, считая, что командир должен уметь все, он выполняет солдатскую работу – чистит лошадей, орудия. Все свободное время посвящает самообразованию, читает книги по самым разным областям знания – физике, математике, истории… Любит играть в карты – но не в интеллектуальные игры, а в… очко – эта игра была популярна и в тогдашней Франции не меньше, чем в России 20-х годов. Игра, где все зависит от удачи…
Впрочем, как бы подпоручик Бонапарт ни выполнял свои обязанности, больших перспектив это ему не сулило. Успех по службе во Франции того времени определялся происхождением, деньгами и связями, других путей не было. В лучшем случае дослужился бы до майора.
И тут грянула революция. Понимая, что от службы под королевскими лилиями ждать нечего, он без колебаний примкнул к революционерам, более того, к самому левому крылу – якобинцам, малопопулярным в то время ультрарадикалам. В прежнем обществе он сразу стал отверженным, а в случае победы роялистов его ждала неизбежная смертная казнь. Однако он – в первый раз, но не в последний – поставил на карту все. И в конечном итоге ему выпало именно «двадцать одно».
Побывав на родине, Наполеон в 1792 году возвращается во Францию. К тому времени революционная армия находилась в жестоком кризисе: у нее были солдаты, но почти не было офицеров. Подпоручик-корсиканец получает назначение, о котором в обычных условиях не мог бы даже мечтать: командовать артиллерией в войсках, осаждавших занятый роялистами Тулон. Там он берет командование на себя – и удачно: после трех дней артобстрела и двухдневного отчаянного штурма город взят. Наполеон сам ведет солдат в атаку, получает штыковую рану и громкую славу – но ненадолго.
Революция терпит поражение, к власти приходит так называемая Директория – нечто вроде Временного правительства в России, только еще хуже. Отсидев некоторое время в тюрьме, он выходит на свободу, но оказывается без работы. Ему предлагают командование пехотной дивизией, подавляющей восстание в Ванде, – эти войска получили прозвище «адских колонн» за совершенно запредельную жестокость. Однако стать карателем Наполеон отказывается и остается на половинном жалованье, всеми забытый.
И тут судьба второй раз улыбается Наполеону Бонапарту. В сентябре 1795 года роялисты поднимают восстание в Париже. Несколько десятков тысяч человек направляются штурмовать дворец Тюильри, где заседает Директория. Правительство к тому времени ненавидела вся страна, войска также не горели желанием защищать их. И тут кто-то вспомнил о молодом республиканском генерале. Наполеон не испытывает каких-то особенных симпатий к этому правительству – публика была на редкость мерзкой. Позднее он говорил о мятежниках: «Если бы эти молодцы дали мне начальство над ними, как у меня полетели бы на воздух члены Конвента!» Но позвали его другие, и Наполеон выступил на их стороне.
Солдат у него почти что не было, и тогда он – впервые в мире – решил применить артиллерию в уличных боях. Он приказал выкатить пушки на мост через Сену и разогнал повстанцев картечью. Теперь уж и новая власть – поневоле – тоже заметила генерала Бонапарта. В полном соответствии с его желанием, его назначили командующим французской армией, воевавшей в Италии, в Сардинском королевстве, которое входило в антифранцузскую коалицию. Кроме мелких итальянских государств, в коалиции участвовали Англия, Австрия и Россия.
Наполеону досталась армия, укомлектованная революционным сбродом, сидящая без финансирования, голодная и раздетая, к тому времени уже больше похожая на банду, – но это была армия, с солдатами Бонапарт всегда находил общий язык. Труднее было найти его с командованием. Возглавляли Итальянскую армию тогдашние «военспецы» – генералы еще королевских времен, к тому времени одержавшие несколько побед. И, что было особенно неприятно, высокие и громогласные (а Наполеон был росту очень и очень небольшого). Нового начальника они ни во что не ставили.
В этой ситуации победить можно было только психологическим «наездом». И у Наполеона это блестяще получилось. Он пригласил генералов к себе в палатку, предложил сесть, снял шляпу. Генералы тоже сняли головные уборы. И вдруг во время разговора Наполеон надел шляпу снова и посмотрел на генералов – так, что они сделать того же не посмели.
Кстати, именно тогда будущий император сказал свою знаменитую фразу. Адресовалась она Ожеро.
– Генерал, вы ростом выше меня ровно на одну голову. Но если вы будете мне грубить, то я немедленно устраню это отличие.
Кроме того, он всерьез взялся за снабжение, расстреливая без пощады воров-интендантов. Однако положение армии это улучшило мало – основные казнокрады сидели в Париже. Тогда Наполеон сказал:
– Солдаты, вы не одеты, вы плохо накормлены. Я хочу повести вас в самые плодородные страны на свете…
Теперь армия готова была идти за ним хоть к черту в зубы. Осталось всего лишь прийти и победить.
И тогда звезда Наполеона ярко засияла на небосклоне. Отчаянно рискуя, он провел солдат по берегу моря, где в любой момент могли появиться английские корабли – в этом случае армии пришел бы конец. Молодой генерал обрушился на итальянцев с той стороны, откуда его не ждали. 12 апреля 1796 года произошло первое сражение – победа! Он тут же бросил армию снова в бой – еще раз победа!
«Здесь впервые проявилось в действии золотое правило наполеоновской тактики – собирать свои силы в кулак и бить противника по частям, не давая ему собраться с силами. Главное тут – не заморачиваться на всякие сложные комбинации. Лупить всех, кто попадется на пути. Наполеон, а не Ленин сказал фразу: „главное – ввязаться в драку, а там видно будет“.
Итальянская эпопея получила название «шесть побед в шесть дней» и является с тех пор одной из самых ярких страниц не только в биографии Наполеона – но и вообще в истории военного искусства. Ее изучают будущие офицеры всех стран. Как единодушно говорят историки, даже если бы Бонапарт больше ничего не совершил, он и этими битвами уже обеспечил бы себе почетное место в истории».[22]
Кроме полководческого гения, новый командующий демонстрировал и личную храбрость – но только тогда, когда это было необходимо. Армию того времени генералом, идущим в атаку впереди своих солдат, было не удивить. Бонапарт считал это глупостью: смерть командующего ставит под удар всю кампанию. Но когда войско три раза штурмовало Аркольский мост, и все три раза неудачно, Наполеон сам возглавил атаку. Судьба по-прежнему улыбалась ему. Почти все, кто шел рядом с ним, были убиты, а неистовый корсиканец не получил ни одной царапины.
Бонапарт блестяще выиграл итальянскую войну и прославился на весь мир как полководец. Его возвращение в Париж было триумфальным. (Кроме прочего, он получил самую дорогую для себя награду – Национальный Институт избрал его в число «бессмертных». Если пользоваться современными аналогиями, это что-то вроде звания академика.) Но он хотел большего. Молодой генерал все чаще задумывался: а с какой стати он должен работать на «этих адвокатов» из Директории?
Но прежде был Египет. Не правы те, кто считает, что молодой Бонапарт не знал поражений и все его неприятности начались с русского похода. Впервые это случилось в Египте, причем все было очень похоже на Россию. Он так же успешно завоевал страну, но…
Однако началось все с невероятной удачи. Суда, переправлявшие в Египет французские войска, были собраны с бору по сосенке, зато Англия, контролировавшая тогда эту территорию, имела лучший флот в мире. Узнав, куда на самом деле направляются французы, те рванули на всех парусах к египетскому побережью и… прибыли туда раньше Наполеона, который со своей «армадой» к тому времени дотуда попросту не дошел. Увидев, что противника нет, англичане ушли – и через два дня пришли французы. Если бы не эти два дня, им бы даже к берегу не дали подойти. Вот и не верь после этого в удачу!
Страну они захватили, но дальше все пошло плохо. Наладить взаимоотношения с местным населением французам так и не удалось. Начались восстания, их подавляли, они вспыхивали снова. 1 августа 1798 года англичане навязали-таки сражение на море и уничтожили французский флот – армия оказалась отрезанной от родины. Началась война с турками – правда, турок Наполеон разбил, но вот задуманный им сирийский поход провалился, пришлось возвращаться в Египет, где перспектив не было никаких. И тогда Наполеон совершил поступок, вообще-то для военного позорный: бросив голодную и раздетую армию на генерала Клебера, он вернулся во Францию.[23]
Итак, что известно о предыстории этого дела?
После окончания войны бывшие царские офицеры потихоньку начали возрождать старые традиции. Уже с 1922 года стали появляться «полковые землячества», все чаще нынешние красные командиры вспоминали, кто в каком училище учился: «павлоны», «александроны» и пр. С ностальгией вспоминали о старых обычаях, даже нашивали на гимнастерки канты прежних полков.
Или, например, «георгиевские вечера» генерала Снесарева. На них приглашались лишь георгиевские кавалеры из высшего царского офицерства – генералы и полковники. Собирались в штатском, но непременно с орденом Св. Георгия. Когда один из генералов пришел с орденом Красного Знамени, ему мимоходом «поставили на вид», что это знак Сатаны. Ну и разговоры велись соответствующие, и на чью сторону встали бы эти люди в случае новой войны – это еще большой вопрос.
Таких «землячеств», «кружков», вечеров было множество. Естественно, разговоры за чаем не считались криминалом, но все же ОГПУ потихоньку присматривало за бывшими офицерами, особенно за кадровыми. Впрочем, проверяли их не на «благонадежность», как любят у нас говорить – для этого существовали совсем другие структуры, а отслеживали вполне конкретные вещи: связи с предполагаемым белым подпольем и с заграницей. В ОГПУ эти материалы были собраны в деле «Генштабисты», где фигурировало более 350 человек. Далеко не все были даже арестованы, не говоря уже об осуждении – например, того же Тухачевского еще десять лет никто не трогал (может, и зря, кстати…). Это был просто сбор информации – в основном с помощью осведомителей, именно присматривали, не более того… Но кое-какую информацию получали.
Некоторые сведения о деятельности подполья в СССР были получены и в эмигрантских кругах в ходе таких дел, как «Трест», «Синдикат» и других. До сих пор неясно, что именно дало толчок делу «Весна», но началось оно в 1930 году и, по некоторым данным, именно на Украине.
Какое-то время дело тлело себе потихоньку, а затем в один и тот же день – 14 августа 1930 года – в Москве и других городах прошли аресты бывших белых генералов и офицеров. То, что большинство арестов состоялось в один день, показывает, что дело было отнюдь не спонтанным, его не «разматывали», начиная с какого-нибудь доноса. Это говорит о долгой предварительной работе ОГПУ, которое отслеживало организацию. Многие из арестованных были реэмигрантами – в частности, например, Ю. Гравицкий, участник Ледяного похода 1918 года, человек, достаточно близкий к лидеру РОВС генералу Кутепову. (Кстати, именно в это время сам генерал был похищен чекистами – весьма интересное совпадение.)
Арестованным вменялись в вину подготовка вооруженного восстания и шпионаж. 31 человек был приговорен к расстрелу – очень много для такой группы! – и все они были на самом деле расстреляны, что для того времени не совсем типично.
Что там могло быть? Это нетрудно угадать, если вспомнить, в какое время все это произошло. 1930 год, самый пик коллективизации, правительство на пределе, у оппозиционеров уже элементарно сдают нервы. Кроме банальной борьбы за власть, все чаще прорезается другой мотив: «правительство гробит страну, его надо остановить»! Именно на этой почве легко могли и неизбежно должны были сойтись даже такие крайности, как «большевики-ленинцы» и бывшие офицеры.
А теперь посмотрим дату. Август 1930 года. Только что закончился XVI съезд партии, на котором был дан очередной бой правой оппозиции. И вдруг, внезапно, в самое горячее время, правительство разъезжается по отпускам, и каким – на два-три месяца. Конечно, они и на отдыхе работали – и все же как-то уж очень это похоже на то, что они не уехали, а удалились из Москвы в безопасное место. И, кстати, для оппозиции вполне естественно в случае поражения на съезде перейти к силовым действиям. А любое восстание в СССР было чревато неизбежной интервенцией.
И вот после этого стало раскручиваться дело «Весна».
Известно, что самые массовые «репрессии» по нему пришлись на Киевский военный округ. По уровню напряженности его можно было в то время сравнить разве что с Дальневосточным: здесь рядом была Польша, там – Япония. Если ждать интервенции, то скорее всего именно тут, на плодородной Украине, и сейчас, когда крестьяне радостно встретят любого, кто избавит их от коллективизации.
Всего в округе по делу «Весна» проходило 343 человека. В киевском гарнизоне арестовали 150 человек, из них обвинительное заключение было составлено на 121 человека. В Киеве вообще было все серьезно. Впрочем, чтобы не быть голословными, лучше процитируем Н. Черушева.
«В чем же обвиняли бывших генералов и офицеров? Какие из существенных обвинений им могли приписать? Конечно же, в первую очередь подготовку восстания сначала в Киеве, а затем и по всей Украине. Характерная деталь, разработанная „стратегами“ из ОГПУ: восстание в Киеве должно было начаться с выступления стрелковых полков 14-го стрелкового корпуса при подходе к городу иноземных войск. В роли участников восстания, по версии ОГПУ, должны были выступать бывшие офицеры, домовладельцы, представители интеллигенции и часть студенчества. Таких „повстанцев“ в Киеве к маю 1931 г. ОГПУ „выявило“ и арестовало 740 чел. Около половины из них „оказались“ бывшими офицерами царской армии…
Руководство таким восстанием в Киеве ОГПУ «возложило» на бывшего генерал-майора В. А. Ольдерогге, главного военного руководителя гражданских киевских вузов. Для удобства руководства Киев был разделен на секторы – «районные контрреволюционные организации» с назначенными руководителями. Всех повстанцев предполагалось вооружить за счет оружия военных кафедр гражданских вузов (это 200–250 винтовок, 5–6 пулеметов и до 100 тысяч патронов к ним). Оружие также должны были выделить полки 45-й и 46-й стрелковых дивизий и в первую очередь 135-й стрелковый полк».
А теперь давайте сравним этот отрывок с другим. Вспомним о восстании, которое готовилось на отошедших к Польше российских территориях в 1924 году, навстречу интервенции Красной Армии. Вот как описывает то, что получилось в результате, Г. Беседовский: «Главная работа… проводилась органами Разведупра, создавшими вдоль польско-советской границы ряд специальных пунктов. Эти пункты… создали на польской Волыни большую боевую организацию, включавшую в свои ряды около десяти тысяч человек. Организация эта была создана по военному образцу: она делилась на полки, батальоны и роты, которые должны были служить кадрами развернутых повстанческих частей после первых успехов восстания…»
Ну и что, скажите, такого уж невозможного в обвинениях по делу «Весна»?
Кстати, Владимир Александрович Ольдерогге – человек очень серьезный, не какой-то там отставной интендант. Его боевой путь начался еще в Русско-японскую войну. В Первую мировую он командовал пехотным полком, бригадой и затем Туркестанской пехотной дивизией. В Гражданскую некоторое время командовал Восточным фронтом, затем был командующим войсками Западно-Сибирского военного округа. Как раз там-то и применялся этот метод «встречных» восстаний, когда город иной раз сам падал в руки подходящих красных частей.
Ольдерогге признался в том, что был руководителем контрреволюционной организации, приговорен к расстрелу и действительно расстрелян, что в то время бывало не так уж часто. Даже приговоренных к высшей мере казнили далеко не всегда. Обычной практикой была замена высшей меры наказания десятью годами заключения, которое, как правило, даже не отбывали полностью. Через несколько лет заключенного освобождали. Если человек действительно был расстрелян, то для этого должны были быть очень серьезные основания.
По сведениям Я. Тинченко, всего в УВО было осуждено 328 командиров и еще почти столько же взято на учет ОГПУ. Из них одни были вскоре уволены из армии по политическому недоверию, другие переведены во внутренние округа, подальше от польской границы.
Прошли аресты бывших офицеров и в других округах. Форменный погром устроили в Военной академии им. Фрунзе, еще в некоторых высших военных учебных заведениях. Правда, смертных приговоров было мало. Обычный срок – пять лет, иногда десять, с почти неизбежным досрочным освобождением. Так в то время часто поступали с ценными специалистами, замешанными в какой-нибудь антигосударственной деятельности. Как правило, одного раза хватало, чтобы навсегда отбить охоту к любой подобной деятельности. (Многие из этих людей, впрочем, были арестованы и расстреляны позднее, во время ежовщины. Но это уже совсем другие «органы» и совсем другая история.)
Дело, как видим, непонятное, смутное. С одной стороны, учитывая обстановку в стране и вокруг нее, что-то подобное неминуемо должно было возникнуть. С другой стороны, почти все оно строилось на агентурных данных и показаниях арестованных, других доказательств практически не было. И если человек ни в чем себя виновным не признавал, то у него были хорошие шансы отбиться от следователей, как отбился А. И. Верховский, бывший военный министр Временного правительства. Был ли он замешан в чем-либо или нет – но он непоколебимо настаивал на своей невиновности и после трех лет следствия был освобожден. С третьей стороны, такие дела – степной простор для разного рода «липачей». С четвертой – тогда в органах ОГПУ еще не били. Об одном из самых упорных подследственных Н. Черушев пишет: «Верховскому грозили неминуемым расстрелом в случае дальнейшего запирательства, обещая всего лишь три-четыре года тюрьмы, если он „разоружится“, то есть признает себя виновным… Следователь Николаев не раз обещал согнуть его в бараний рог и заставить на коленях умолять о пощаде…»
Уж на что не любит ОГПУ Ярослав Тинченко, и тот вынужден признать, что если подследственные держались стойко, то у следователей ничего не выходило. «Затем были арестованы преподаватели „Выстрела“ из бывших белогвардейцев: полковник Б. А. Козерский, подполковник В. К. Головкин, поручик И.В.Медведков. Но и они ничего „интересного“ сообщить следствию не пожелали: пьянки, мол, были, „Боже, царя храни“ иногда пели, лясы точить – тоже было, но чтобы состоять в контрреволюционной организации – ни-ни. Не дал „нужных“ показаний и арестованный 18 февраля 1931 года в прошлом полковник Генштаба и именитый красный командарм С. Д. Харламов, теперь занимавшийся скромной преподавательской работой. Его взяли на основе показаний ряда лиц, что Харламов, мол, бывший помещик и очень богатый человек, а главное – тоже любитель попеть старый русский гимн. Но Харламов вообще ни в чем не признался и в конце концов был приговорен к 3 годам тюрьмы условно, причем сразу же по выходе из тюрьмы восстановлен на всех должностях. В общем, с „Выстрелом“… у ОГПУ не сложилось».
Вот и спрашивается: что же говорили и почему признавались те, с кем у ОГПУ «сложилось»? Вопросов по персоналиям дела «Весна» больше, чем ответов. А вот по самому делу так не скажешь. Выглядит оно довольно убедительно, уже хотя бы по той причине, что что-то подобное в данной внутриполитической и международной ситуации неминуемо должно было возникнуть. Ну жизнь так устроена!
Впрочем, нас интересует не столько само дело, сколько два его маленьких эпизода, которые дошли до самых верхов и рассматривались членами Политбюро. Касались они двух высших чинов тогдашней военной иерархии – начальника штаба РККА Б. М. Шапошникова и начальника Ленинградского военного округа, бывшего начальника штаба М. Н. Тухачевского.
На первого показал помощник начальника штаба УВО Бежанов-Сакварелидзе. Будучи арестован, заговорил он сразу же, в тот же день – то есть ни о каком прессинге не может быть и речи, и говорил много.
«Первое мое свидание с Шапошниковым на почве контрреволюционной работы было осенью 1928 года во время маневров в Киеве. Здесь Шапошников сообщил мне, что настроение за границей, особенно во Франции, в определенных кругах все больше обостряется по отношению к Советскому Союзу, что в этих кругах все решительно готовятся к интервенции и что во французском генштабе план этой интервенции якобы уже проработан». Затем он заявил, что Шапошников собирался поднять восстание, чтобы помочь интервентам.
Дело дошло до самых верхов, и 13 марта 1931 года состоялась очная ставка Бежанова и Шапошникова, в присутствии Сталина, Молотова, Орджоникидзе и Ворошилова. Надо сказать, что Борис Михайлович отбился от всех обвинений – и неудивительно, если обвинения были такими.
Помогла эта очная ставка и арестованному бывшему начальнику Бежанова С. А. Пугачеву, которого после нее освободили.
А вот показания на второго из высших советских чинов, проходившего по делу «Весна», куда более интересны. Заговорил о нем полковник Какурин, преподаватель Военной академии РККА, сказав буквально следующее:
«В Москве собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки.[21] В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский… В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслится как военная диктатура, приходящая к власти через вышеупомянутый правый уклон…
Далее Михаил Николаевич говорил, что, наоборот, можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти и политические, и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина…
У Mux. Ник., возможно, есть какие-то связи с Углановыми, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».
Похожие показания дал и друг Какурина И. А. Троицкий.
Дело кончилось, опять же, очной ставкой в присутствии Сталина, где оба арестованных повторили те же показания.
В тот раз история завершилась ничем. Тухачевского решили не трогать. Но что тут важно: еще в то время он заговорил о военной диктатуре как некоей «высшей ступени». Далеко не каждую голову посещают подобные мысли. И об убийстве тоже – в таком контексте такие предположения просто так не делаются…
Досье: знаковые фигуры
СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА НАПОЛЕОНА БОНАПАРТА
Более всего сказалась в его жизни вера в «свою звезду», в ниспосланную невесть откуда удачу. В «своей звезде» Наполеон был с какого-то момента непоколебимо убежден. И всю свою жизнь слово «судьба» (Fortune) писал он с большой буквы.
А. Щербаков. Как стать великим
Наполеон Бонапарт, будущий император Франции, родился 15 августа 1769 года на острове Корсика в городе Аяччо, в семье бедного дворянина, адвоката Карло Бонапарта, где, кроме него, было еще двенадцать детей. Десяти лет от роду его отдали в военное училище в городе Бриенне. В шестнадцать лет, став подпоручиком, он отправляется служить в артиллерийский полк в городок Баланс. Большую часть и без того нищенского жалованья он отсылал семье, оставшейся к тому времени без кормильца – так и прозябал до 1789 года, когда во Франции началась революция.
Всю свою жизнь Наполеон страстно любил армию. С самого начала он был на службе чрезвычайно усерден. По собственному почину, считая, что командир должен уметь все, он выполняет солдатскую работу – чистит лошадей, орудия. Все свободное время посвящает самообразованию, читает книги по самым разным областям знания – физике, математике, истории… Любит играть в карты – но не в интеллектуальные игры, а в… очко – эта игра была популярна и в тогдашней Франции не меньше, чем в России 20-х годов. Игра, где все зависит от удачи…
Впрочем, как бы подпоручик Бонапарт ни выполнял свои обязанности, больших перспектив это ему не сулило. Успех по службе во Франции того времени определялся происхождением, деньгами и связями, других путей не было. В лучшем случае дослужился бы до майора.
И тут грянула революция. Понимая, что от службы под королевскими лилиями ждать нечего, он без колебаний примкнул к революционерам, более того, к самому левому крылу – якобинцам, малопопулярным в то время ультрарадикалам. В прежнем обществе он сразу стал отверженным, а в случае победы роялистов его ждала неизбежная смертная казнь. Однако он – в первый раз, но не в последний – поставил на карту все. И в конечном итоге ему выпало именно «двадцать одно».
Побывав на родине, Наполеон в 1792 году возвращается во Францию. К тому времени революционная армия находилась в жестоком кризисе: у нее были солдаты, но почти не было офицеров. Подпоручик-корсиканец получает назначение, о котором в обычных условиях не мог бы даже мечтать: командовать артиллерией в войсках, осаждавших занятый роялистами Тулон. Там он берет командование на себя – и удачно: после трех дней артобстрела и двухдневного отчаянного штурма город взят. Наполеон сам ведет солдат в атаку, получает штыковую рану и громкую славу – но ненадолго.
Революция терпит поражение, к власти приходит так называемая Директория – нечто вроде Временного правительства в России, только еще хуже. Отсидев некоторое время в тюрьме, он выходит на свободу, но оказывается без работы. Ему предлагают командование пехотной дивизией, подавляющей восстание в Ванде, – эти войска получили прозвище «адских колонн» за совершенно запредельную жестокость. Однако стать карателем Наполеон отказывается и остается на половинном жалованье, всеми забытый.
И тут судьба второй раз улыбается Наполеону Бонапарту. В сентябре 1795 года роялисты поднимают восстание в Париже. Несколько десятков тысяч человек направляются штурмовать дворец Тюильри, где заседает Директория. Правительство к тому времени ненавидела вся страна, войска также не горели желанием защищать их. И тут кто-то вспомнил о молодом республиканском генерале. Наполеон не испытывает каких-то особенных симпатий к этому правительству – публика была на редкость мерзкой. Позднее он говорил о мятежниках: «Если бы эти молодцы дали мне начальство над ними, как у меня полетели бы на воздух члены Конвента!» Но позвали его другие, и Наполеон выступил на их стороне.
Солдат у него почти что не было, и тогда он – впервые в мире – решил применить артиллерию в уличных боях. Он приказал выкатить пушки на мост через Сену и разогнал повстанцев картечью. Теперь уж и новая власть – поневоле – тоже заметила генерала Бонапарта. В полном соответствии с его желанием, его назначили командующим французской армией, воевавшей в Италии, в Сардинском королевстве, которое входило в антифранцузскую коалицию. Кроме мелких итальянских государств, в коалиции участвовали Англия, Австрия и Россия.
Наполеону досталась армия, укомлектованная революционным сбродом, сидящая без финансирования, голодная и раздетая, к тому времени уже больше похожая на банду, – но это была армия, с солдатами Бонапарт всегда находил общий язык. Труднее было найти его с командованием. Возглавляли Итальянскую армию тогдашние «военспецы» – генералы еще королевских времен, к тому времени одержавшие несколько побед. И, что было особенно неприятно, высокие и громогласные (а Наполеон был росту очень и очень небольшого). Нового начальника они ни во что не ставили.
В этой ситуации победить можно было только психологическим «наездом». И у Наполеона это блестяще получилось. Он пригласил генералов к себе в палатку, предложил сесть, снял шляпу. Генералы тоже сняли головные уборы. И вдруг во время разговора Наполеон надел шляпу снова и посмотрел на генералов – так, что они сделать того же не посмели.
Кстати, именно тогда будущий император сказал свою знаменитую фразу. Адресовалась она Ожеро.
– Генерал, вы ростом выше меня ровно на одну голову. Но если вы будете мне грубить, то я немедленно устраню это отличие.
Кроме того, он всерьез взялся за снабжение, расстреливая без пощады воров-интендантов. Однако положение армии это улучшило мало – основные казнокрады сидели в Париже. Тогда Наполеон сказал:
– Солдаты, вы не одеты, вы плохо накормлены. Я хочу повести вас в самые плодородные страны на свете…
Теперь армия готова была идти за ним хоть к черту в зубы. Осталось всего лишь прийти и победить.
И тогда звезда Наполеона ярко засияла на небосклоне. Отчаянно рискуя, он провел солдат по берегу моря, где в любой момент могли появиться английские корабли – в этом случае армии пришел бы конец. Молодой генерал обрушился на итальянцев с той стороны, откуда его не ждали. 12 апреля 1796 года произошло первое сражение – победа! Он тут же бросил армию снова в бой – еще раз победа!
«Здесь впервые проявилось в действии золотое правило наполеоновской тактики – собирать свои силы в кулак и бить противника по частям, не давая ему собраться с силами. Главное тут – не заморачиваться на всякие сложные комбинации. Лупить всех, кто попадется на пути. Наполеон, а не Ленин сказал фразу: „главное – ввязаться в драку, а там видно будет“.
Итальянская эпопея получила название «шесть побед в шесть дней» и является с тех пор одной из самых ярких страниц не только в биографии Наполеона – но и вообще в истории военного искусства. Ее изучают будущие офицеры всех стран. Как единодушно говорят историки, даже если бы Бонапарт больше ничего не совершил, он и этими битвами уже обеспечил бы себе почетное место в истории».[22]
Кроме полководческого гения, новый командующий демонстрировал и личную храбрость – но только тогда, когда это было необходимо. Армию того времени генералом, идущим в атаку впереди своих солдат, было не удивить. Бонапарт считал это глупостью: смерть командующего ставит под удар всю кампанию. Но когда войско три раза штурмовало Аркольский мост, и все три раза неудачно, Наполеон сам возглавил атаку. Судьба по-прежнему улыбалась ему. Почти все, кто шел рядом с ним, были убиты, а неистовый корсиканец не получил ни одной царапины.
Бонапарт блестяще выиграл итальянскую войну и прославился на весь мир как полководец. Его возвращение в Париж было триумфальным. (Кроме прочего, он получил самую дорогую для себя награду – Национальный Институт избрал его в число «бессмертных». Если пользоваться современными аналогиями, это что-то вроде звания академика.) Но он хотел большего. Молодой генерал все чаще задумывался: а с какой стати он должен работать на «этих адвокатов» из Директории?
Но прежде был Египет. Не правы те, кто считает, что молодой Бонапарт не знал поражений и все его неприятности начались с русского похода. Впервые это случилось в Египте, причем все было очень похоже на Россию. Он так же успешно завоевал страну, но…
Однако началось все с невероятной удачи. Суда, переправлявшие в Египет французские войска, были собраны с бору по сосенке, зато Англия, контролировавшая тогда эту территорию, имела лучший флот в мире. Узнав, куда на самом деле направляются французы, те рванули на всех парусах к египетскому побережью и… прибыли туда раньше Наполеона, который со своей «армадой» к тому времени дотуда попросту не дошел. Увидев, что противника нет, англичане ушли – и через два дня пришли французы. Если бы не эти два дня, им бы даже к берегу не дали подойти. Вот и не верь после этого в удачу!
Страну они захватили, но дальше все пошло плохо. Наладить взаимоотношения с местным населением французам так и не удалось. Начались восстания, их подавляли, они вспыхивали снова. 1 августа 1798 года англичане навязали-таки сражение на море и уничтожили французский флот – армия оказалась отрезанной от родины. Началась война с турками – правда, турок Наполеон разбил, но вот задуманный им сирийский поход провалился, пришлось возвращаться в Египет, где перспектив не было никаких. И тогда Наполеон совершил поступок, вообще-то для военного позорный: бросив голодную и раздетую армию на генерала Клебера, он вернулся во Францию.[23]