Страница:
194
В рамках взаимодействия организма и среды Скиннер рассматривает связь "раздражитель-реакция" в качестве элементарной единицы поведения. При этом, правда, он проводит теоретически важное разделение двух классов реакций: ответного и оперативного поведения. Ответное поведение, которым данный автор занимается мало, охватывает безусловные рефлекторные процессы, органические реакции. Он обращается всецело к оперативному поведению (operantes Verhalten), акцентируя внимание на том, что взаимодействие организма и среды понимается неполно, если не включает результаты, последствия поведения. Почти каждый двигательный акт ведет к изменениям в окружающей среде соответствующего организма. Если эти изменения сигнализируют обратно, они могут повлиять на будущее поведение, то есть иметь последствия, его детерминирующие.
Оперативное поведение свойственно развитию как животных, так и особенно - человека. По Скиннеру, оно является господствующим типом обучения, прежде всего в области специфически человеческого, социального и вообще языкового поведения. Несомненно, обратное воздействие результата поведения на последующее поведение имеет большое значение. Выражением "оперативное поведение" Б. Ф. Скиннер обозначает то, что индивидуум (в соответствии с его исходной моделью элементарного акта поведения) действует в состоянии активности и осуществляет акт поведения. "Понятие "оперативный" ...выражает тот факт, что поведение действует на внешний мир, значит активно воздействует, чтобы производить следствия" [49]. В противоположность пассивному ответному поведению здесь подчеркивается активное начало. Наряду с термином "оперативное поведение" в литературе также часто используются выражения "инструментальное поведение" или "действующее поведение".
Сущность оперативного поведения состоит в его зависимости от усилителей окружающей среды индивида. Оперативное поведение изменяется и развивается на основе обратно сигнализирующего усиливающего раздражителя. Но что представляет собой усилитель, Б. Ф. Скиннер не уточняет, рассматривая его лишь операционально. Данного автора интересуют только функциональные отношения между наблюдаемым усилителем и внешним поведением, то есть данные входа и выхода. На понятии усилителя [50] - центральной категории теории обучения Скиннера - сказывается ограниченность его индукционистского подхода. Как изменяется поведение, каков механизм процесса и диалектика внешних и внутренних условий - это остается вне рассмотрения.
Б. Ф. Скиннер видит в человеке только биологический организм, реагирующий на раздражители окружающей среды. Общественную сущность человека он игнорирует. Общество, по его мнению, есть носитель условий, а не система, формирующая поведение человека, не творец человеческой личности. Ученый идет не от общества к личности человека, а от животного к человеку. Он
195
экстраполирует поведение животного на человека, анимализируя его. Б. Ф. Скиннер не замечает качественных различий в отражательной деятельности животного и человека. Психические действия человека оцениваются только как более сложные и дифференцированные по сравнению с животными. А то, что он обозначает в качестве культуры, является системой усилителей. Как внешний мир животного редуцируется к биологическим усилителям, культура человека редуцируется к социальным усилителям. В борьбе "культур" и идеологий, по Скиннеру, надо стремиться к тому, чтобы обеспечить выживание буржуазной культуры.
Некоторые психологи и социологи хотят видеть в Скиннере "чистого" ученого, работающего с естественнонаучной точностью. Его теоретические, особенно идеологические, политические, этические взгляды оцениваются в таком случае как личные убеждения человека Скиннера, от которых можно абстрагироваться. Однако такой разрыв метода, теории и идеологии у Б. Ф. Скиннера как ученого-обществоведа невозможен. Концепция Скиннера и его идеология применяются почти во всех сферах общества - в трудовом процессе, школьном воспитании, психотерапии, пропаганде, искусстве, этике, социальной я интернациональной политике. Б. Ф. Скиннер как экспериментатор, искатель контингента усилителей - это одна, а Б. Ф. Скиннер как идеолог, как главный свидетель манипуляции поведением людей в империалистическом обществе - это другая сторона медали. При оценке научной и общественной деятельности Скиннера следует учитывать обе эти стороны в их зависимости друг от друга. Теория и поведенческо-технологические рекомендации Скиннера как инструмент психосоциального контроля над массами вполне соответствуют потребностям империалистического общества и приобретают поэтому политическую значимость.
В последнее время некоторые буржуазные социологи некритически идентифицируют теорию обучения Скиннера с социальной психологией. Под сильным влиянием Г. Гоманса и других "психологических редукционистов" социологии США в 60-х гг. в Федеративной Республике Германии развилось подобное течение, к которому принадлежит ряд молодых социологов: Ф. Штенденбах, Г. Гуммель, К. Опп и др. Эти ученые стремятся осуществить теоретическую ориентацию буржуазной социологии на основе теории обучения Скиннера. Они прокламируют теоретико-поведенческую социологию. Исходя из неопозитивистского понимания науки, указанные авторы предпринимают попытку "редуцирования социологии к психологии". "Применение теории обучения Скиннера в социологии ведет к большому прогрессу в познании" [51]. Г. Гуммель и К. Опп утверждают, что все социологические понятия и положения выводимы из психологических.
Далее Б. Ф. Скиннер оказывает большое влияние на буржуазную педагогику и педагогическую психологию. Исходя из своей теории усиления в обучении, он в середине 50-х гг. подверг резкой
196
критике сущность школы в США и развил идеи программированного обучения. Эта критика в условиях "шока от спутников" и внедрения кибернетического мышления получила широкий резонанс. Идеи программированного обучения и их быстрое практическое внедрение, несомненно, оказали позитивное влияние на практику обучения. Однако теоретическая концепция, на которой Б. Ф. Скиннер создавал программированное обучение, заслуживает критики. Последняя и сегодня актуальна: в 60-е гг. идеи программированного обучения и также во многом лежащая в их основе теория были переняты социалистическими странами.
Идея и общая модель основанного Б. Ф. Скиннером программированного обучения, несомненно, имеют практическое значение. Но конкретный-скиннеровский-вариант программирования не перспективен для человечества в целом [52]. Его концепция программированного обучения выступает в качестве моста между скиннеровской теорией обучения и практикой, причем в ее основе лежит механико-биологическая теория бихевиоризма. С восприятием теории обучения Скиннера перенимается также его образ человека.
Б. Ф. Скиннер, как характеризует его М. Г. Ярошевский, является ныне "центральной фигурой на сцене бихевиоризма" [53]. Он внес значительный вклад в развитие лабораторного эксперимента, подняв технику экспериментирования на животных на высокий уровень. Ему удалось путем оригинальной экспериментальной архитектоники точно указать на действие усилителей в поведении животных. Конечно, высокая оценка лабораторного эксперимента - это результат не только бихевиоризма; она восходит к парадигме общей психологии, а также других экспериментальных дисциплин и служит мотивом естественнонаучной точности. (Правда, узкие границы лабораторного эксперимента все более обнаруживаются в социальной психологии и психологии личности).
Концепция усиления содержит рациональные моменты. Отражая некоторые общие аспекты организации поведения высокоразвитых живых существ, она стимулирует теоретическое мышление в психологии. Критика направлена не на данную концепцию, а на ее основные недостатки и упрощения. Б. Ф. Скиннер не вскрывает действительной диалектики отношений между индивидом и обществом. Именно поэтому его концепция расценивается как механистическая. Им не используются и теоретические концепции нейрофизиологии. В силу этого концепция усиления не поднимается выше уровня абстрактного отношения организма к внешнему раздражителю. Игнорирование качественной специфики социальных и психических закономерностей человека в теории обучения ведет к биологизму.
Теория детерминации человеческого поведения, призванная объяснять процесс развития человеческой личности, должна отвечать следующим требованиям [54].
1. Определять общественно-историческую сущность человека. Исследование должно концентрироваться на специальных соци
197
ально опосредованных формах обучения в рамках конкретно-исторического общества. Не биологический организм выступает в качестве исходного теоретического пункта, а социальная сущность человеческого индивида в его социально-исторической среде.
2. Отражать единство сознания и деятельности как важнейший методологический принцип. Теория обучения или поведения не может отказываться ни от человеческого сознания (бихевиоризм), ни от практического поведения (интроспекционизм и психология переживания). Любая односторонняя редукция означает тупик.
3. Учитывать качественно новые формы человеческой психики. Специфические формы приема, переработки и воспроизведения информации, мотивация и оценочная деятельность относятся к важнейшим исходным величинам в теории поведения человека [55].
4. Акцентировать внимание на уровне онтогенетического развития, биографии индивидуума. Человеческий индивид - это не анонимный, пустой организм. Он представляет собой дифференцированную, активную и творческую личность.
5. Рассматривать содержание мышления, оценки и реальное поведение, цели и ориентации. Поэтому необходим конкретный подход, позволяющий установить взаимосвязи между развитием личности и общественными факторами.
Нетрудно заметить, что теория обучения Скиннера исходит из элементарных форм обучения, приспособления животных к окружающей среде. Критика ее направлена против притязаний на универсальность, против того, чтобы эти элементарные формы детерминации поведения животных рассматривать в качестве детальной парадигмы детерминации поведения человека.
Б. Ф. Скиннер не только экспериментатор и теоретик бихевиористской психологии в США. Он считается одним из ведущих специалистов психологического управления в империалистическом обществе. Эта двойная функция, выполняемая им очень активно, соответствует его убеждению в том, что только психология является ныне наукой, знающей ответы на большинство социальных вопросов. Эта косвенно выраженная установка помогает уяснить личную мотивацию столь беззаботного экскурса в область общественной теории политику, идеологию. Такая миссия сознания рискует окончиться психологизирующей спекуляцией.
Бихевиоризм (и социальный бихевиоризм) рассматриваются в качестве исходного базиса эмпирической социальной психологии [56]. Здесь заслуживает внимания прежде всего концепция Ф. Олпор-та, автора учебника по социальной психологии, изложившего первые результаты, полученные с помощью эмпирических экспериментальных методов. Ф. Олпорт говорит о двух основаниях, на которых строится его концепция социальной психологии: теоретическим является бихевиоризм, методическим - эксперимент. В соответствии с бихевиористскими положениями предметом социальной психологии выступает социальное поведение. "Влияние одного индивида на другого, - пишет Ф. Олпорт, - всегда есть свой
198
ство поведения. Одна личность стимулирует, а другая реагирует-в этом процессе мы имеем дело с существом социальной психологии. Средство, с помощью которого одна личность стимулирует другую, есть всегда внешний агент или действие, и никогда им не является сознание" [57].
По мнению Ф. Олпорта, "социальное поведение включает раздражитель и реакцию, которые находятся между индивидом и социальной областью его окружения, то есть между индивидом и его согражданами" [58]. Бихевиоризм, служащий теоретическим основанием социальной психологии Олпорта, не столь радикальный, как у Дж. Б. Уотсона, а умеренный. В тех случаях, когда это необходимо для психологического объяснения, признается существование сознания. "Психология есть наука, исследующая поведение и сознание. Из этих двух понятий на первое место ставится поведение, так как оно служит принципом объяснения и потому более фундаментально" [59]. Для "объяснения" психических функций решающим является ряд "раздражитель - нервная трансформация - реакция". Ф. Олпорт считает, что "сознание часто сопровождает этот ряд событий, но никогда само оно не образует члена в этой цепи" [60]. Аналогично "социальному поведению" как специальному случаю поведения вообще, внутри области сознания выделяется "социальное сознание". Оно опредляется как "сознание, которое сопровождает социальные установки и явные реакции на раздражитель" [61].
С точки зрения Ф. Олпорта, для того, чтобы понять социальное поведение, следует рассматривать не только раздражитель и реакцию на него, но и учитывать подготовленность индивида к реакции. Без сомнения, это высказывание представляет собой "размягчение" позиции радикального бихевиоризма. Механико-линейная упорядоченность раздражителя и реакции в качестве модели объяснения человеческого поведения Ф. Олпортом уже ставится под вопрос. Внутренние детерминанты поведения обозначаются им как "установки". У Ф. Олпорта "установка" выполняет функцию опосредствующих переменных, как они официально были введены необихевиоризмом (К. Гулль, Э. Толмен); это - лишь модификация первоначального, строгого бихевиоризма, но не его преодоление.
Односторонняя бихевиористская ориентация, которой придерживалась экспериментальная социальная психология в США на начальной стадии своего развития, негативно сказалась на этой дисциплине, препятствуя, в частности, прогрессу психологии личности. "Бихевиоризм в ходе своей истории выступил с решением превратить психологию в естественную науку о поведении организма. Но организм был согласно его схеме в принципе чем-то "пустым"" [62]. Ориентация на изучение механизма "стимул-реак"ция", выявленного при исследовании поведения животных, привела к тому, что из поля зрения выпала конкретная, рассматриваемая в историческом контексте личность.
199
Как известно, основоположник бихевиоризма Дж. Б. Уотсон полагал, что должно рассматривать "людей как живые организмы". Его последователи долго верили, что найденные в опытах над животными механизмы обучения могут объяснить человеческое (а вместе с тем и социальное) поведение. Существовала видимость того, что Л. Сэв называет "общественными отношениями между поведениями" [63], а это закрывало возможный предмет исследования. Поэтому мы уже констатировали "антиисторический характер" бихевиоризма и изгнание личности из области психологического исследования. К тому же бихевиоризм по крайней мере ранний, "молекулярный" - имел склонность к "атомистическому" способу рассмотрения, при котором целостные и сложные акты поведения расщеплялись на элементы типа "раздражитель - ответ на раздражитель". Однако для анализа высокосложного социально-психологического поведения "атомистический" подход не подходил. Потребовалась концепция, учитывающая целостный характер поведения и переживания. В результате возникла гештальт-психология.
Переходным звеном к концепциям гештальтистов стала теория Дж. Г. Мида. В истории американской социальной психологии этот исследователь занимает особое положение: он не эмпирик. То новое, что он внес в социальную психологию, - это проблематика ролей. Своей теорией он открыл область социализации, а также проблему интеракции, в особенности вербальной и невербальной коммуникации [64]. Им предпринята попытка преодолеть "антимен-тализм" классического бихевиоризма. Антибихевиористским является также суждение о том, что при психологическом анализе поведения надо исходить не из изолированного индивида, а из "социальной группы", к которой индивид принадлежит. Положение Дж. Г. Мида "социальное поведение нельзя объяснить, если рассматривать только его составные части, раздражители и реакции; его следует рассматривать как динамическое целое" [65] означает неприятие "радикального" бихевиоризма. Но общую бихевиористскую установку данный автор не преодолевает, хотя и исходит из "социального поведения" (социальный бихевиоризм). На место материальных, общественно-экономических отношений, определяющих социальную жизнь людей, он ставит отношения "ролей" (ролевой редукционизм).
Противоположностью как бихевиоризму, так и гештальтизму выступает социальная психология, основывающаяся на диалектико-материалистической методологии. Философско-методологические корни бихевиоризма показывают важность регулятивной функции принципов исторического материализма в решении проблем современной психологии.
200
3. Искусство и искусственный интеллект
Проблема кибернетизации эстетики вызывает интерес не только у специалистов по эстетике, но и у всех представителей этой многогранной, по сути философской области. Объективным основанием такой постановки проблемы служит взаимопроникновение идей и методов в науке, яркой выразительницей которого можно считать кибернетику в ее широком, философски интерпретированном понимании. Идеи и методы кибернетики интенсивно ассимилируются многими как естественными, так и гуманитарными науками, переживающими период обобщения, систематизации и теоретизации. К этому рубежу подошла и эстетика, которую ныне уже не может удовлетворить традиционный сугубо качественный подход. В эстетической науке начинается период активного обобщения фактов, их количественного описания и теоретической интерпретации.
Применению кибернетики в области искусства уделяется все большее внимание и все чаще приводятся факты, не подлежащие отрицанию. Всякая человеческая деятельность (в том числе логическое и художественное мышление и психические переживания вообще) совершается по определенным законам и, следовательно, может быть предметом моделирования на ЭВМ.
Специфика объекта эстетики заключается в его чрезвычайной сложности и многообразии, высокой степени индивидуальности и конкретности. Поэтому сразу сделать эстетику строгой и последовательной, а тем более математизировать ее, невозможно да и нецелесообразно [66]. Необходимо провести большую работу по обобщению понятийного аппарата на более низших, простейших уровнях абстракции. Эстетика должна быть описана логическим методом в его традиционной, словесной форме. И только после этого можно "стыковать" ее с более современным научным аппаратом, с математической логикой, теорией информации и кибернетикой.
Н. И. Крюковский пришел к выводу о том, что "стыковка" эстетики с кибернетикой произойдет на философском уровне, что понятия обеих наук будут приведены как бы к общему знаменателю, в качестве которого здесь 'выступает не только единый уровень абстракции, но и их единая философская трактовка [67]. Кроме того, необходимо назвать еще один фактор, говорящий в пользу применения кибернетических методов в эстетике. Это - психология творчества, уже давно начавшая использовать понятия из области кибернетики 'и теории информации и имеющая много общего с эстетикой. Применение кибернетики в области эстетических явлений 'поможет изложить эстетику в терминах объективного описания.
Важным становится вопрос о специфике эстетической информации. Сохраняя все признаки информации вообще и подчиняясь ее общим закономерностям, эстетическая информация имеет и свои, особенные законы, которые соответствуют тому, что стали
201
называть законами красоты. При количественном рассмотрении специфика эстетической информации, в частности, состоит в том, что последняя передается по каналу, имеющему не только горизонтальное, но и вертикальное многообразие. С философской и общеэстетической точек зрения это трактуется как необходимость единства формы и содержания, что, собственно, и обеспечивает эстетическую значимость произведения.
В этом плане к эстетическим категориям можно подходить с позиции общей теории систем в ее теоретико-множественном варианте. Поскольку прекрасное и безобразное редко выступают в ч!истом виде, о предметах можно говорить, что они прекрасны или безобразны лишь в той или иной степени. Поэтому аппарата двухзначной логики здесь (в отличие от техники) недостаточно. Требуется логика, которая фиксировала бы не только крайние, но и промежуточные состояния. Это может быть трехзначная, четырехзначная или вообще n-значная логика. Например, четырехзначная логика удобна потому, что она позволяет сопоставить "эстетические категории с такими философскими понятиями, как "становление", "бытие", "деградация" и "небытие". Это наполняет глубоким смыслом и эстетические категории [68].
Вместе с тем сопоставление эстетических понятий с кибернетическими способствует их систематизации, помогает преодолению разрыва между общим и особенным в эстетической проблематике. Разрыв видится в том, что общее и неструктурное понимание эстетических категорий затрудняет их применение в конкретных областях действительности. Более того, кибернетический и теоретико-информационный подходы, благодаря которым эстетические понятия и категории рассматриваются на более конкретных уровнях, несут большой эвристический заряд. Последний проявляется в том, что эстетика возвышается над эмпирическим уровнем, становясь теоретической [69].
Все это говорит о том, что современная философская эстетика превращается в область применения понятийного аппарата и методов кибернетики. Поэтому нельзя согласиться с Г. Франком, который считает, что традиционной философской эстетике чужды идеи кибернетической эстетики [70]. В самом деле, философская эстетика, связанная с пониманием и описанием прекрасного, содержит в себе возможность перехода к количественному, когда само качественное, существуя в общем контексте методологических трансформаций в науке, инициирует развитие количественного подхода в эстетике. Это теоретическое обновление эстетики было замечено уже Н. Г. Чернышевским. "Смеем уверить, - писал он, - что истинно-современные мыслители понимают "теорию" точно так же, как понимает ее Бэкон, а вслед за ним астрономы, химики, физики, врачи " другие адепты положительной науки. Правда, по этим новым понятиям не написано еще, сколько нам известно, формального "курса эстетики"; но понятия, которые будут лежать в его основании, уж достаточно обозначились и развились в отдельных маленьких статьях и эпизодах больших сочинений" [71].
202
В эпоху НТР эстетика необходимо вписывается в пространство технической цивилизации. Под влиянием статистической теории информации эстетика "отпочковала" от себя информационную эстетику, которая (в первоначальном варианте) не ставит своей задачей интерпретировать то, что мы в данном объекте обозначаем как прекрасное или безобразное, трагическое или комическое и т. п. По характеристике М. Бензе, одного из ее создателей, "эта новейшая эстетика не является интерпретационной и не делает попыток установить объективное содержание понятий "прекрасный", "не прекрасный", "безобразный", "не безобразный" и т.д. Следовательно, ее можно назвать констатационной эстетикой. Это означает следующее: наши высказывания об объектах искусства или дизайна опираются на объективно установленные факты точно так же, как минералогия выявляет в том или ином минерале определенное строение, а не дает его интерпретацию" [72].
Информационная эстетика основывается на четырех тезисах. Тезис о материальности говорит о том, что нет объектов искусства, которые не были бы так или иначе изготовлены из какой-нибудь субстанции. Существуют только материальные художественные объекты. Тезис об упорядочении гласит, что везде, где материя превращается в объекты искусства, происходит упорядочение в пределах заданных элементов. Тезис о коммуникативности показывает, что мы имеем объект искусства, когда он включен в цепь "передатчик-приемник", связывающую "производителя" и "потребителя" этого объекта. Тезис о знаковости утверждает, что всюду, где речь идет о художественном произведении, определенную роль играют знаки, знаковые образования и знаковые процессы.
Когда создают произведение искусства, будь то стихотворение или музыкальная композиция, пытаются надлежащим образом упорядочить некоторые заранее данные элементы, например слова или ноты. Этот факт применительно к поэзии достаточно проникновенно отразил А. А. Блок. Он писал: "Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он - сын гармонии, поэт. Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок - космос, в противоположность беспорядку - хаосу. Из хаоса рождается космос, мир, - учили древние. Космос - родной хаосу, как упругие волны моря - родные грудам океанских валов. Сын может быть не похож на отца ни в чем, кроме одной тайной черты; но она-то и делает похожим отца и сына. Хаос есть первобытное, стихийное безначалие; космос - устроенная гармония, культура; из хаоса рождается космос; стихия таит в себе семена культуры; из безначалия создается гармония. Поэт - сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во
В рамках взаимодействия организма и среды Скиннер рассматривает связь "раздражитель-реакция" в качестве элементарной единицы поведения. При этом, правда, он проводит теоретически важное разделение двух классов реакций: ответного и оперативного поведения. Ответное поведение, которым данный автор занимается мало, охватывает безусловные рефлекторные процессы, органические реакции. Он обращается всецело к оперативному поведению (operantes Verhalten), акцентируя внимание на том, что взаимодействие организма и среды понимается неполно, если не включает результаты, последствия поведения. Почти каждый двигательный акт ведет к изменениям в окружающей среде соответствующего организма. Если эти изменения сигнализируют обратно, они могут повлиять на будущее поведение, то есть иметь последствия, его детерминирующие.
Оперативное поведение свойственно развитию как животных, так и особенно - человека. По Скиннеру, оно является господствующим типом обучения, прежде всего в области специфически человеческого, социального и вообще языкового поведения. Несомненно, обратное воздействие результата поведения на последующее поведение имеет большое значение. Выражением "оперативное поведение" Б. Ф. Скиннер обозначает то, что индивидуум (в соответствии с его исходной моделью элементарного акта поведения) действует в состоянии активности и осуществляет акт поведения. "Понятие "оперативный" ...выражает тот факт, что поведение действует на внешний мир, значит активно воздействует, чтобы производить следствия" [49]. В противоположность пассивному ответному поведению здесь подчеркивается активное начало. Наряду с термином "оперативное поведение" в литературе также часто используются выражения "инструментальное поведение" или "действующее поведение".
Сущность оперативного поведения состоит в его зависимости от усилителей окружающей среды индивида. Оперативное поведение изменяется и развивается на основе обратно сигнализирующего усиливающего раздражителя. Но что представляет собой усилитель, Б. Ф. Скиннер не уточняет, рассматривая его лишь операционально. Данного автора интересуют только функциональные отношения между наблюдаемым усилителем и внешним поведением, то есть данные входа и выхода. На понятии усилителя [50] - центральной категории теории обучения Скиннера - сказывается ограниченность его индукционистского подхода. Как изменяется поведение, каков механизм процесса и диалектика внешних и внутренних условий - это остается вне рассмотрения.
Б. Ф. Скиннер видит в человеке только биологический организм, реагирующий на раздражители окружающей среды. Общественную сущность человека он игнорирует. Общество, по его мнению, есть носитель условий, а не система, формирующая поведение человека, не творец человеческой личности. Ученый идет не от общества к личности человека, а от животного к человеку. Он
195
экстраполирует поведение животного на человека, анимализируя его. Б. Ф. Скиннер не замечает качественных различий в отражательной деятельности животного и человека. Психические действия человека оцениваются только как более сложные и дифференцированные по сравнению с животными. А то, что он обозначает в качестве культуры, является системой усилителей. Как внешний мир животного редуцируется к биологическим усилителям, культура человека редуцируется к социальным усилителям. В борьбе "культур" и идеологий, по Скиннеру, надо стремиться к тому, чтобы обеспечить выживание буржуазной культуры.
Некоторые психологи и социологи хотят видеть в Скиннере "чистого" ученого, работающего с естественнонаучной точностью. Его теоретические, особенно идеологические, политические, этические взгляды оцениваются в таком случае как личные убеждения человека Скиннера, от которых можно абстрагироваться. Однако такой разрыв метода, теории и идеологии у Б. Ф. Скиннера как ученого-обществоведа невозможен. Концепция Скиннера и его идеология применяются почти во всех сферах общества - в трудовом процессе, школьном воспитании, психотерапии, пропаганде, искусстве, этике, социальной я интернациональной политике. Б. Ф. Скиннер как экспериментатор, искатель контингента усилителей - это одна, а Б. Ф. Скиннер как идеолог, как главный свидетель манипуляции поведением людей в империалистическом обществе - это другая сторона медали. При оценке научной и общественной деятельности Скиннера следует учитывать обе эти стороны в их зависимости друг от друга. Теория и поведенческо-технологические рекомендации Скиннера как инструмент психосоциального контроля над массами вполне соответствуют потребностям империалистического общества и приобретают поэтому политическую значимость.
В последнее время некоторые буржуазные социологи некритически идентифицируют теорию обучения Скиннера с социальной психологией. Под сильным влиянием Г. Гоманса и других "психологических редукционистов" социологии США в 60-х гг. в Федеративной Республике Германии развилось подобное течение, к которому принадлежит ряд молодых социологов: Ф. Штенденбах, Г. Гуммель, К. Опп и др. Эти ученые стремятся осуществить теоретическую ориентацию буржуазной социологии на основе теории обучения Скиннера. Они прокламируют теоретико-поведенческую социологию. Исходя из неопозитивистского понимания науки, указанные авторы предпринимают попытку "редуцирования социологии к психологии". "Применение теории обучения Скиннера в социологии ведет к большому прогрессу в познании" [51]. Г. Гуммель и К. Опп утверждают, что все социологические понятия и положения выводимы из психологических.
Далее Б. Ф. Скиннер оказывает большое влияние на буржуазную педагогику и педагогическую психологию. Исходя из своей теории усиления в обучении, он в середине 50-х гг. подверг резкой
196
критике сущность школы в США и развил идеи программированного обучения. Эта критика в условиях "шока от спутников" и внедрения кибернетического мышления получила широкий резонанс. Идеи программированного обучения и их быстрое практическое внедрение, несомненно, оказали позитивное влияние на практику обучения. Однако теоретическая концепция, на которой Б. Ф. Скиннер создавал программированное обучение, заслуживает критики. Последняя и сегодня актуальна: в 60-е гг. идеи программированного обучения и также во многом лежащая в их основе теория были переняты социалистическими странами.
Идея и общая модель основанного Б. Ф. Скиннером программированного обучения, несомненно, имеют практическое значение. Но конкретный-скиннеровский-вариант программирования не перспективен для человечества в целом [52]. Его концепция программированного обучения выступает в качестве моста между скиннеровской теорией обучения и практикой, причем в ее основе лежит механико-биологическая теория бихевиоризма. С восприятием теории обучения Скиннера перенимается также его образ человека.
Б. Ф. Скиннер, как характеризует его М. Г. Ярошевский, является ныне "центральной фигурой на сцене бихевиоризма" [53]. Он внес значительный вклад в развитие лабораторного эксперимента, подняв технику экспериментирования на животных на высокий уровень. Ему удалось путем оригинальной экспериментальной архитектоники точно указать на действие усилителей в поведении животных. Конечно, высокая оценка лабораторного эксперимента - это результат не только бихевиоризма; она восходит к парадигме общей психологии, а также других экспериментальных дисциплин и служит мотивом естественнонаучной точности. (Правда, узкие границы лабораторного эксперимента все более обнаруживаются в социальной психологии и психологии личности).
Концепция усиления содержит рациональные моменты. Отражая некоторые общие аспекты организации поведения высокоразвитых живых существ, она стимулирует теоретическое мышление в психологии. Критика направлена не на данную концепцию, а на ее основные недостатки и упрощения. Б. Ф. Скиннер не вскрывает действительной диалектики отношений между индивидом и обществом. Именно поэтому его концепция расценивается как механистическая. Им не используются и теоретические концепции нейрофизиологии. В силу этого концепция усиления не поднимается выше уровня абстрактного отношения организма к внешнему раздражителю. Игнорирование качественной специфики социальных и психических закономерностей человека в теории обучения ведет к биологизму.
Теория детерминации человеческого поведения, призванная объяснять процесс развития человеческой личности, должна отвечать следующим требованиям [54].
1. Определять общественно-историческую сущность человека. Исследование должно концентрироваться на специальных соци
197
ально опосредованных формах обучения в рамках конкретно-исторического общества. Не биологический организм выступает в качестве исходного теоретического пункта, а социальная сущность человеческого индивида в его социально-исторической среде.
2. Отражать единство сознания и деятельности как важнейший методологический принцип. Теория обучения или поведения не может отказываться ни от человеческого сознания (бихевиоризм), ни от практического поведения (интроспекционизм и психология переживания). Любая односторонняя редукция означает тупик.
3. Учитывать качественно новые формы человеческой психики. Специфические формы приема, переработки и воспроизведения информации, мотивация и оценочная деятельность относятся к важнейшим исходным величинам в теории поведения человека [55].
4. Акцентировать внимание на уровне онтогенетического развития, биографии индивидуума. Человеческий индивид - это не анонимный, пустой организм. Он представляет собой дифференцированную, активную и творческую личность.
5. Рассматривать содержание мышления, оценки и реальное поведение, цели и ориентации. Поэтому необходим конкретный подход, позволяющий установить взаимосвязи между развитием личности и общественными факторами.
Нетрудно заметить, что теория обучения Скиннера исходит из элементарных форм обучения, приспособления животных к окружающей среде. Критика ее направлена против притязаний на универсальность, против того, чтобы эти элементарные формы детерминации поведения животных рассматривать в качестве детальной парадигмы детерминации поведения человека.
Б. Ф. Скиннер не только экспериментатор и теоретик бихевиористской психологии в США. Он считается одним из ведущих специалистов психологического управления в империалистическом обществе. Эта двойная функция, выполняемая им очень активно, соответствует его убеждению в том, что только психология является ныне наукой, знающей ответы на большинство социальных вопросов. Эта косвенно выраженная установка помогает уяснить личную мотивацию столь беззаботного экскурса в область общественной теории политику, идеологию. Такая миссия сознания рискует окончиться психологизирующей спекуляцией.
Бихевиоризм (и социальный бихевиоризм) рассматриваются в качестве исходного базиса эмпирической социальной психологии [56]. Здесь заслуживает внимания прежде всего концепция Ф. Олпор-та, автора учебника по социальной психологии, изложившего первые результаты, полученные с помощью эмпирических экспериментальных методов. Ф. Олпорт говорит о двух основаниях, на которых строится его концепция социальной психологии: теоретическим является бихевиоризм, методическим - эксперимент. В соответствии с бихевиористскими положениями предметом социальной психологии выступает социальное поведение. "Влияние одного индивида на другого, - пишет Ф. Олпорт, - всегда есть свой
198
ство поведения. Одна личность стимулирует, а другая реагирует-в этом процессе мы имеем дело с существом социальной психологии. Средство, с помощью которого одна личность стимулирует другую, есть всегда внешний агент или действие, и никогда им не является сознание" [57].
По мнению Ф. Олпорта, "социальное поведение включает раздражитель и реакцию, которые находятся между индивидом и социальной областью его окружения, то есть между индивидом и его согражданами" [58]. Бихевиоризм, служащий теоретическим основанием социальной психологии Олпорта, не столь радикальный, как у Дж. Б. Уотсона, а умеренный. В тех случаях, когда это необходимо для психологического объяснения, признается существование сознания. "Психология есть наука, исследующая поведение и сознание. Из этих двух понятий на первое место ставится поведение, так как оно служит принципом объяснения и потому более фундаментально" [59]. Для "объяснения" психических функций решающим является ряд "раздражитель - нервная трансформация - реакция". Ф. Олпорт считает, что "сознание часто сопровождает этот ряд событий, но никогда само оно не образует члена в этой цепи" [60]. Аналогично "социальному поведению" как специальному случаю поведения вообще, внутри области сознания выделяется "социальное сознание". Оно опредляется как "сознание, которое сопровождает социальные установки и явные реакции на раздражитель" [61].
С точки зрения Ф. Олпорта, для того, чтобы понять социальное поведение, следует рассматривать не только раздражитель и реакцию на него, но и учитывать подготовленность индивида к реакции. Без сомнения, это высказывание представляет собой "размягчение" позиции радикального бихевиоризма. Механико-линейная упорядоченность раздражителя и реакции в качестве модели объяснения человеческого поведения Ф. Олпортом уже ставится под вопрос. Внутренние детерминанты поведения обозначаются им как "установки". У Ф. Олпорта "установка" выполняет функцию опосредствующих переменных, как они официально были введены необихевиоризмом (К. Гулль, Э. Толмен); это - лишь модификация первоначального, строгого бихевиоризма, но не его преодоление.
Односторонняя бихевиористская ориентация, которой придерживалась экспериментальная социальная психология в США на начальной стадии своего развития, негативно сказалась на этой дисциплине, препятствуя, в частности, прогрессу психологии личности. "Бихевиоризм в ходе своей истории выступил с решением превратить психологию в естественную науку о поведении организма. Но организм был согласно его схеме в принципе чем-то "пустым"" [62]. Ориентация на изучение механизма "стимул-реак"ция", выявленного при исследовании поведения животных, привела к тому, что из поля зрения выпала конкретная, рассматриваемая в историческом контексте личность.
199
Как известно, основоположник бихевиоризма Дж. Б. Уотсон полагал, что должно рассматривать "людей как живые организмы". Его последователи долго верили, что найденные в опытах над животными механизмы обучения могут объяснить человеческое (а вместе с тем и социальное) поведение. Существовала видимость того, что Л. Сэв называет "общественными отношениями между поведениями" [63], а это закрывало возможный предмет исследования. Поэтому мы уже констатировали "антиисторический характер" бихевиоризма и изгнание личности из области психологического исследования. К тому же бихевиоризм по крайней мере ранний, "молекулярный" - имел склонность к "атомистическому" способу рассмотрения, при котором целостные и сложные акты поведения расщеплялись на элементы типа "раздражитель - ответ на раздражитель". Однако для анализа высокосложного социально-психологического поведения "атомистический" подход не подходил. Потребовалась концепция, учитывающая целостный характер поведения и переживания. В результате возникла гештальт-психология.
Переходным звеном к концепциям гештальтистов стала теория Дж. Г. Мида. В истории американской социальной психологии этот исследователь занимает особое положение: он не эмпирик. То новое, что он внес в социальную психологию, - это проблематика ролей. Своей теорией он открыл область социализации, а также проблему интеракции, в особенности вербальной и невербальной коммуникации [64]. Им предпринята попытка преодолеть "антимен-тализм" классического бихевиоризма. Антибихевиористским является также суждение о том, что при психологическом анализе поведения надо исходить не из изолированного индивида, а из "социальной группы", к которой индивид принадлежит. Положение Дж. Г. Мида "социальное поведение нельзя объяснить, если рассматривать только его составные части, раздражители и реакции; его следует рассматривать как динамическое целое" [65] означает неприятие "радикального" бихевиоризма. Но общую бихевиористскую установку данный автор не преодолевает, хотя и исходит из "социального поведения" (социальный бихевиоризм). На место материальных, общественно-экономических отношений, определяющих социальную жизнь людей, он ставит отношения "ролей" (ролевой редукционизм).
Противоположностью как бихевиоризму, так и гештальтизму выступает социальная психология, основывающаяся на диалектико-материалистической методологии. Философско-методологические корни бихевиоризма показывают важность регулятивной функции принципов исторического материализма в решении проблем современной психологии.
200
3. Искусство и искусственный интеллект
Проблема кибернетизации эстетики вызывает интерес не только у специалистов по эстетике, но и у всех представителей этой многогранной, по сути философской области. Объективным основанием такой постановки проблемы служит взаимопроникновение идей и методов в науке, яркой выразительницей которого можно считать кибернетику в ее широком, философски интерпретированном понимании. Идеи и методы кибернетики интенсивно ассимилируются многими как естественными, так и гуманитарными науками, переживающими период обобщения, систематизации и теоретизации. К этому рубежу подошла и эстетика, которую ныне уже не может удовлетворить традиционный сугубо качественный подход. В эстетической науке начинается период активного обобщения фактов, их количественного описания и теоретической интерпретации.
Применению кибернетики в области искусства уделяется все большее внимание и все чаще приводятся факты, не подлежащие отрицанию. Всякая человеческая деятельность (в том числе логическое и художественное мышление и психические переживания вообще) совершается по определенным законам и, следовательно, может быть предметом моделирования на ЭВМ.
Специфика объекта эстетики заключается в его чрезвычайной сложности и многообразии, высокой степени индивидуальности и конкретности. Поэтому сразу сделать эстетику строгой и последовательной, а тем более математизировать ее, невозможно да и нецелесообразно [66]. Необходимо провести большую работу по обобщению понятийного аппарата на более низших, простейших уровнях абстракции. Эстетика должна быть описана логическим методом в его традиционной, словесной форме. И только после этого можно "стыковать" ее с более современным научным аппаратом, с математической логикой, теорией информации и кибернетикой.
Н. И. Крюковский пришел к выводу о том, что "стыковка" эстетики с кибернетикой произойдет на философском уровне, что понятия обеих наук будут приведены как бы к общему знаменателю, в качестве которого здесь 'выступает не только единый уровень абстракции, но и их единая философская трактовка [67]. Кроме того, необходимо назвать еще один фактор, говорящий в пользу применения кибернетических методов в эстетике. Это - психология творчества, уже давно начавшая использовать понятия из области кибернетики 'и теории информации и имеющая много общего с эстетикой. Применение кибернетики в области эстетических явлений 'поможет изложить эстетику в терминах объективного описания.
Важным становится вопрос о специфике эстетической информации. Сохраняя все признаки информации вообще и подчиняясь ее общим закономерностям, эстетическая информация имеет и свои, особенные законы, которые соответствуют тому, что стали
201
называть законами красоты. При количественном рассмотрении специфика эстетической информации, в частности, состоит в том, что последняя передается по каналу, имеющему не только горизонтальное, но и вертикальное многообразие. С философской и общеэстетической точек зрения это трактуется как необходимость единства формы и содержания, что, собственно, и обеспечивает эстетическую значимость произведения.
В этом плане к эстетическим категориям можно подходить с позиции общей теории систем в ее теоретико-множественном варианте. Поскольку прекрасное и безобразное редко выступают в ч!истом виде, о предметах можно говорить, что они прекрасны или безобразны лишь в той или иной степени. Поэтому аппарата двухзначной логики здесь (в отличие от техники) недостаточно. Требуется логика, которая фиксировала бы не только крайние, но и промежуточные состояния. Это может быть трехзначная, четырехзначная или вообще n-значная логика. Например, четырехзначная логика удобна потому, что она позволяет сопоставить "эстетические категории с такими философскими понятиями, как "становление", "бытие", "деградация" и "небытие". Это наполняет глубоким смыслом и эстетические категории [68].
Вместе с тем сопоставление эстетических понятий с кибернетическими способствует их систематизации, помогает преодолению разрыва между общим и особенным в эстетической проблематике. Разрыв видится в том, что общее и неструктурное понимание эстетических категорий затрудняет их применение в конкретных областях действительности. Более того, кибернетический и теоретико-информационный подходы, благодаря которым эстетические понятия и категории рассматриваются на более конкретных уровнях, несут большой эвристический заряд. Последний проявляется в том, что эстетика возвышается над эмпирическим уровнем, становясь теоретической [69].
Все это говорит о том, что современная философская эстетика превращается в область применения понятийного аппарата и методов кибернетики. Поэтому нельзя согласиться с Г. Франком, который считает, что традиционной философской эстетике чужды идеи кибернетической эстетики [70]. В самом деле, философская эстетика, связанная с пониманием и описанием прекрасного, содержит в себе возможность перехода к количественному, когда само качественное, существуя в общем контексте методологических трансформаций в науке, инициирует развитие количественного подхода в эстетике. Это теоретическое обновление эстетики было замечено уже Н. Г. Чернышевским. "Смеем уверить, - писал он, - что истинно-современные мыслители понимают "теорию" точно так же, как понимает ее Бэкон, а вслед за ним астрономы, химики, физики, врачи " другие адепты положительной науки. Правда, по этим новым понятиям не написано еще, сколько нам известно, формального "курса эстетики"; но понятия, которые будут лежать в его основании, уж достаточно обозначились и развились в отдельных маленьких статьях и эпизодах больших сочинений" [71].
202
В эпоху НТР эстетика необходимо вписывается в пространство технической цивилизации. Под влиянием статистической теории информации эстетика "отпочковала" от себя информационную эстетику, которая (в первоначальном варианте) не ставит своей задачей интерпретировать то, что мы в данном объекте обозначаем как прекрасное или безобразное, трагическое или комическое и т. п. По характеристике М. Бензе, одного из ее создателей, "эта новейшая эстетика не является интерпретационной и не делает попыток установить объективное содержание понятий "прекрасный", "не прекрасный", "безобразный", "не безобразный" и т.д. Следовательно, ее можно назвать констатационной эстетикой. Это означает следующее: наши высказывания об объектах искусства или дизайна опираются на объективно установленные факты точно так же, как минералогия выявляет в том или ином минерале определенное строение, а не дает его интерпретацию" [72].
Информационная эстетика основывается на четырех тезисах. Тезис о материальности говорит о том, что нет объектов искусства, которые не были бы так или иначе изготовлены из какой-нибудь субстанции. Существуют только материальные художественные объекты. Тезис об упорядочении гласит, что везде, где материя превращается в объекты искусства, происходит упорядочение в пределах заданных элементов. Тезис о коммуникативности показывает, что мы имеем объект искусства, когда он включен в цепь "передатчик-приемник", связывающую "производителя" и "потребителя" этого объекта. Тезис о знаковости утверждает, что всюду, где речь идет о художественном произведении, определенную роль играют знаки, знаковые образования и знаковые процессы.
Когда создают произведение искусства, будь то стихотворение или музыкальная композиция, пытаются надлежащим образом упорядочить некоторые заранее данные элементы, например слова или ноты. Этот факт применительно к поэзии достаточно проникновенно отразил А. А. Блок. Он писал: "Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он - сын гармонии, поэт. Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок - космос, в противоположность беспорядку - хаосу. Из хаоса рождается космос, мир, - учили древние. Космос - родной хаосу, как упругие волны моря - родные грудам океанских валов. Сын может быть не похож на отца ни в чем, кроме одной тайной черты; но она-то и делает похожим отца и сына. Хаос есть первобытное, стихийное безначалие; космос - устроенная гармония, культура; из хаоса рождается космос; стихия таит в себе семена культуры; из безначалия создается гармония. Поэт - сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во